Самоубийца хочет жить спокойно!

      Мне было больно. Казалось, мой итак трещащий по швам мир разбился на сотню кусочков и не хотел собираться обратно. Как такой эффект вообще может быть от одной фразы? Да вот не знаю. Не знаю. Не знаю. Однако мой мир не мог сломаться в одну секунду, и сейчас я пыталась понять, когда всё пошло под откос. Возможно, год назад? Два? Пять? Нет, пожалуй, всё началось с моего рождения. Лучше бы я не рождалась.       Нет, это неправильная мысль, Лисси, соберись. Ты всегда собиралась. Ты сможешь и сейчас!       Да уж, до чего я докатилась, что сама с собой спорю? Смешно. Ха-ха. И грустно — раз говорю сама с собой, значит никому не рассказать. Некому позвонить, выговориться, попросить поддержки… неужели я никому не могу довериться? А ведь я пыталась поверить, что у меня всё хорошо. И дома, и в школе. Глупая. Неужели сама не понимала, что психическое здоровье у меня уже давно хуже физического. И как до такого вообще дошло?       Я родилась в вполне себе обеспеченой и благополучной семье. Всегда была единственным ребёнком. Никогда не нуждалась в еде, одежде или игрушках, хотя мои хотелки не исполнялись беспрекословно, так что не могу назваться избалованной. Раньше мне казалось, что меня примут любой — ведь мама так часто это повторяла: «Я всегда буду на твоей стороне», «какой бы ты не была, Алиса, ты всегда будешь моей любимой доченькой», «только твоя семья будет любить тебя бескорыстно».       Пожалуй, сразу надо было заметить тревожный звоночек. Потому что если меня примут любой, то почему тогда мама говорит, что нужно ходить в кучу секций и везде быть лучшей? Почему я не заметила проблем, стоило пойти в школу? Ведь тогда за любую оценку ниже «5» меня… не то что бы ругали или наказывали, но упрёки и «старайся больше», «ты можешь лучше», «тебе всё легко даётся, ты просто ленишся» были куда хуже. Потому что я чувствовала себя виноватой, когда что-то не понимала — ведь это значило, что я глупая? Насколько всё это плохо я поняла только в пятом классе. Хотя могла и раньше.       Действительно, глупая.       Друзей, с которыми можно было поделиться, у меня не было. Да о каких друзьях может идти речь, если даже в выходные у меня по три-четыре часа каких-нибудь секций?! Я банально домашку делать не успевала, приходилось писать в машине, пока на очередное занятие ехала. Или сидеть до часа ночи, пока уже просто не вырублюсь.       В четвёртом классе я подняла бунт — прогуливала школу, покрасила волосы, проколола уши, впервые попробовала колу и другие «вредности». Тогда же сошлась с так называемой плохой компанией из своего же класса. Удивительно, но понять, что издевательства над другими вовсе не признак силы, свободы или крутости я смогла сама и довольно рано, но позже чем стоило. Оборвав связи с той компашкой, я решила вернуться «под крыло» мамы, считая, что лучше буду хорошей девочкой, которая не разочаровывает родителей. Ха. Три раза ха.       Мы переехали, я пошла в другую школу, и в пятом классе была в отношениях холодной войны с половиной преподов. К тому же, не понимала многие темы. А подходить и спрашивать — неважно, у учителей или родителей — было страшно. Так что оценки пошли вниз очень быстро. И тогда я поняла, что зависима от одобрения матери. Потому что стоило ей взглянуть на меня с раздражением, презрением или разочарованием, внутри что-то хрустело и опасно качалось.       Именно тогда до меня дошла суть проблемы — «зависимость от чужого одобрения». Низкая самооценка, опять же. Я не могла поверить, когда мне говорили про мой ум, красоту или просто хвалили. Хотя, объективно говоря, верить было надо. Сколько было выигранных олимпиад? Сколько раз я любовалась собой, а тренера говорили — «Молодец, Алиса! Ты в прекрасной форме!». Почему вся правда разбивалась одной недовольной фразой матери?       Даже вернувшись в старую школу, я не смогла восстановить уверенность. Хотя оценки определённо стали лучше. Зато я смогла бросить несколько секций и свободное время занять погружением в мир чудес — Гарри Поттер, Властелин Колец, Хоббит и Мстители давали пинки моей фантазии и поднимали со дна депрессии, заставляя мечтать. Но проблемы никуда не исчазали.       Вобщем, в свои пятнадцать я была полностью зависима от мнения матери и её одобрения. Из этого следовала депрессия, недосып в попытках всё выучить, недоедание и постоянно возникающее чувство собственной неполноценности.       Впрочем, это вполне можно было терпеть. Хотя порой я не сдерживалась и впадала в истерику от особо обидного комментария. К счастью, волновало меня одобрение только мамы, а не всех подряд, иначе я превратилась бы в совсем неуравновешенную истеричку. А так… не сказать, что было сильно лучше, но разница всё же была.       Однако даже так произошедшее совсем недавно добивало.

Час назад

      Рыжая девушка радостно крутилась вокруг матери, пытаясь подсунуть ей листочек. Женщина же старалась её игнорировать, продолжая пить кофе так, словно вокруг неё не скакал маленький слон. Наконец — минут пять спустя — она обратила внимание на покачивающуюся от волнения Алису и бумажку в её руках. Со страдальческим вздохом Анна протянула руку и, тут же получив требуемое, отвернулась обратно к кружке. Лиса между тем ловила микроинфаркты и сверлила затылок самого дорогого человека взглядом, полным надежды и… страха. Потому что знала, что не дотянула до идеала. Хотя результат и был почти лучшим в её параллели, одна девушка из другого класса всё же обошла Алису.       — Почему по физике четвёрка? — холодный голос разбил надежду вдребезги. Ясно. Всех её стараний не достаточно. Но, может быть, мама поймёт, если объяснить?       — Яяэ, н-не поняла т-тему, — вот только, объясняться с этой женщиной девушка не умела. Никогда в повседневной жизни Алиса не заикалась, однако стоило заговорить с матерью — и всё.       Ответом послужило лишь презрительное фырканье. Оно словно говорило: «глупая».       «Я что, не заслуживаю даже слова? Даже взгляда? Хоть чего-то, кроме этого? Посмотри на меня! Увидь меня! Услышь меня, мама! Я же здесь! Неужели так сложно? Неужели тебе совсем наплевать на меня?! Я же хочу всего-то немного внимания!»       — Ты можешь лучше, — внезапно заговорила мать, и я вся обратилась вслух, — Просто ленишься. Опять только в телефоне своём сидишь, фигнёй страдаешь. В следующий раз старайся больше.

Треск.

      Что это треснуло? О, всего лишь сама Лиса. Всё в ней. То есть как это она не старается?! Не она что ли спит по три часа? Не она почти не успевает есть? Не она брала десятки дополнительных заданий и бегала по учителям, если надо было что-то исправить? Не она?! Или это теперь называется «не старалась»?!       Однако нельзя показывать свои эмоции. Она же привыкла. Всегда так делала — улыбалась на эти комментарии, говорила какие-то беззаботные глупости и делала вид, что не больно. А потом, оставшись одна в своей комнате, сворачивалась в клубок и прокусывала руки до крови, зажимая рот и не давая крику вырваться. И брала в руки нож, каждый раз говоря себе что всё, больше не может. И каждый раз ограничивалась парой, пусть и глубоких, но не смертельных порезов. Ведь так легче. Физическая боль легче душевной, это факт.       И в этот раз поступила так же, ответив с приклеенной улыбкой: «Я буду стараться больше, обещаю». Но знала, что теперь это точно в последний раз. И нож больше не дрогнет. Она считает меня слабой? Бесполезной? Глупой? Ну в таком случае точно не будет жалеть о смерти своей якобы любимой доченьки. И Алиса не будет жалеть. Слишком надоела эта дурацкая жизнь.

Настоящее время

      Едва дождавшись ухода матери, я вытащила ножик их кухонного шкафчика. В этот раз действительно лучше им, а не канцелярским, а то пока он прорежет, я уже успею передумать.       Интересно, а куда лучше нож приложить? Можно конечно вены перерезать, но крови будет вытекать мееедленно, и я успею сотню раз пожалеть. Может, в сердце? Там вроде одного удара дрстаточно. Но я не знаю, где оно. А тыкать наугад как-то… несерьёзно. Плюс, я представила ножик, торчащий прямо посередини груди. А грудь у меня была. И от возникшей картинки меня просто вывернуло, настолько противной она была. Буэ, ужас. Лучше уж шею перерезать тогда.       Однако приставить нож к горлу я не решилась, поэтому перерезала вены в нужных местах и прилегла на пол.       Наблюдая за медленно стекающей кровью, решила выкинуть что-то, что придаст моей смерти жуткости и заставит мать винить себя. Надеюсь, она хотя бы поймёт, что это её вина. Первым, что пришло в голову, оказалась пентаграмма. В разнообразных мангах они встречались довольно часто, да и на уроках геометрии я чертила обычно их. Так что и сейчас смогу. Причём не что-нибудь простенькое, а даже с рунами и всякими там завитушками. Чтоб помереть красивенько. Чувствуя, как слабеют руки и кружится голова, я пыталась начертить последние линии. Хоть что-то то я должна закончить!       Белоснежный кот с обеспокоенным мяуканьем бегал вокруг. Однако пентаграммы даже кончиком лапы не касался. Интересно, но мне сейчас не до этого. И вряд-ли когда-нибудь уже будет «до этого».       — Эх, прости, Тэн, но мамочка тебя оставит. Ты делал меня счастливее целых пять лет… извини, что не смогу отплатить тем же. Мне правда жаль, — по щекам уже вовсю текли слёзы, но впервые за долгое время не хотелось их останавливать, — Похоже, ты единственный, кто будет по мне скучать… В следующей жизни, я бы хотела стать котом. Но самоубийцы не перерождаются. Тэн, желаю тебе стать счастливейшим котом в мире… Прощай.       Я действительно попрощалась с котом так, словно он человек. Но ведь он единственный, кто увидит мою смерть, и последний, кого я увижу перед последним путешествием. К тому же, только Тэну не всё равно на меня. И только он меня выслушивал, пусть и не мог ответить. Последним, что я увидела, были несколько белоснежных шерстинок, упавших на вспыхнувную пентаграму. А потом просто потеряла сознание.

***

      Неожиданным было то, что я вдруг почувствовала тело. Нет! Неужели… не получилось? Нет, нет, нет, нет! Мне не хватит смелости ещё раз, и я не вынесу, если сейчас открою глаза где-то в больнице! А все знакомые будут смотреть с жалостью или отвращением! Не хочууууу! Не надо, пожалуйста, нет!       Удивительно, но я не смогла открыть глаза. Вообще. И шевелиться тоже было тяжеловато. Неожиданно меня подпихнул кто-то маленький, но такого же размера, как и я. В рот уткнулось что-то тёплое и влажное, и я инстинктивно присосалась к этому. На языке появился вкус молока, но немного отличающийся от привычного мне. Что вообще происходит? Где я? Да банально: кто я, блять?!       Ну, стоит слегка себя подбодрить: кто я, положим, известно. Я — это я. Алиса Тисова. Где я, кстати, тоже известно. Я здесь. А вот где это здесь… Предстоит узнать.       От попыток успокоить саму себя вдруг резко стало смешно. А вот потом совсем нет. Потому что посмеяться я не смогла. Здрасте-приехали. Поскольку смех был моим способом выражать страх, а сейчас я боялась, но была лишена возможности выполнения этого метода, попробовала заплакать. Потому что иначе я с ума сойду от эмоций. Хотя я уже. И вроде как должна была уже отчалить из мира сего, но всё ещё озаряю его своим присутствием. А это пу-га-ет. Так что мне очень, очень надо поплакать. Раз, два, три… И… испугана, но не удивлена. Плакать у пеня тоже не получилось.       Кроме того, меня не отпускало ощущение, что со всех сторон толкаются какие-то маленькие комочки. Пушистенькие такие. И шестое чувство — проще говоря, горящая жопа — подсказывало, что в данный момент и я являюсь пушистым комочком микроскопических размеров. Что не есть хорошо. Наоборот. Это очень, очень плохо.       И от страха, кажется, я скоро реально тапки отброшу. Потому что настолько бешено колотящееся сердце к инфаркта приведёт. Вдруг я услышала голоса. Вот только они говорили на… английском? Вроде бы да. Однако то, что по нему у меня выходит твёрдая пять, вовсе не значит, что я могу разобрать быструю речь. Особенно в состоянии стресса. К тому же, звуки как будто из-под одеяла доносится, что тоже лёгкости не добавляет.       Всё происходящее походило на сон.Очень, очень плохой сон, который всё никак не желал закончиться. Сбоку, со стороны подачи молока, вдруг послышалось мягкое… мурчание? Да, это определённо оно. И сразу вдруг так спать захотелось. Я даже не стала сопротивляться, надеясь, что в следующий раз открою глаза уже там, куда самоубийцы по определению попадают. В Аду.       Хотя, может, это уже Ад? Ведь пытка неопределённостью — самое страшное. А сейчас меня окружает именно неопределённость, ведь я не могу даже ничего увидеть или нормально услышать.       Понятия не имею, что происходит, но мне это не нравится. Совсем-совсем не нравится. Чтобы не сойти с ума, я считала секунды. Это хорошо нет помогало, вот только спустя примерно восемь девять тысяч до меня дошло, что ничего не меняется — я всё также лежу без особой возможности пошевелиться. А со всех сторон раздаётся тихое сопение, и кто-то постоянно копошится. Потом вновь было время кормления. И так повторялось снова и снова. Иногда появлялись чьи-то гигантские руки и трогали меня, заставляя переворачиваться. Всё это время я находилась в состоянии паники и шока от осознания, что тело это далеко не моё, и вместо привычного комплекта руки-ноги-голова в наличии были совсем другие части тела. Вроде даже хвост. В дополнение к этому все чувства — за исключением зрения, которого не было — сильно обострились. Запахи, обоняние… слух, опять же. Вокруг стоял постоянный шум, но издавали его отнюдь не люди или машины. Это были всякие животные — я различала карканье, уханье, мяуканье, тявканье и даже шипение. Пахло тоже, скажем прямо, не розами. Порой кто-то попискивал, и тогда внутри сворачивался какой-то… клубок, что-ли? Но чем бы это ни было, оно говорило: «Это твоё. Твоя добыча. Поймай её!». И это, мягко говоря, пугало не меньше всего остального.       Самым неожиданным стало то, что где-то через десять дней — по моим подсчётам, а иногда я забывала считать секунды, отвлекаясь на тревожные мысли — я вдруг поняла, что могу открыть глаза. Просто так. Резко. Как будто об этом сказали те же инстинкты, которые подбивали на охоту. И как бы ни было страшно, я не могла игнорировать этот шанс — получить возможность видеть. Поддаваться страху было, как минимум, глупо.       Постаравшись сделать всё по подсказке инстинктов, я сперва ощутила резкую боль в глазах, но потом… Яркий свет, почти ослепляющий, дал понять — всё. Я справилась. И пусть это достижение было абсолютно незначительным, не радоваться ему я не могла. Ведь теперь я снова смогу смотреть на мир!       Воспользовавшись этой возможностью, я попыталась оглядеться. Благо, вертеть головой я могла. Хотя, лучше бы я поумерила собственное любопытство — от увиденного меня чуть не хватил инфаркт. Всё помещение было заставленно клетками с самыми разными домашними животными! И я тоже смотрела на мир через железные прутья решётки! Нееееет… ну за что?!       Помимо клетки меня в клетке обитала… пушистая семейка. Не, ну а как ещё назвать кошку и семерых котят? А, ну ещё я. Тоже котёнок, выходит. Все четырёхлапые меховички были белыми и вислоухими. Опа-на, неужели…? Мой кот был точной копией любого из этих котят, на кого ни посмотри. Но как так вышло?       Впрочем, сейчас это не так уж и важно. Пейзаж за окном куда интереснее. А посмотреть там было на что — магазины и сама улица были очень, очень похожи на Косую Аллею из фильмов. Да и снующие снаружи люди носили отнюдь не современную одежду, а мантии. Ну быть не может, что бы мне так «повезло».       Попасть в поттериану мечтает каждый третий, если не второй. Я не была исключением. Всегда представляла, как изменится жизнь, если я окажусь в мире магии. Моя жизнь должна была измениться к лучшему! Но — всегда есть какое-нибудь «но», из-за которого все страдают — быть кошкой я не планировала от слова совсем! И сейчас тоже не планирую. Мне вообще недавно существовать не хотелось. А теперь тем более.       Но, стоп, минуточку… выходит, я всё же умерла. И почему-то сейчас никакого желания немедленно оборвать только начавшуюся новую жизнь не возникает. Может, я просто гештальт закрыла? Звучит дико, но вдруг это так и есть? Что если самоубийцы всё же могут переродиться? Тогда получается, что это мой шанс начать новую жизнь. Всё упирается в тело кошки, однако… Ну, не всему же быть идеальным?