asking too much

Секция о геях и лесбиянках в библиотеке представляет собой одну плохо организованную полку, как будто её собирали неохотно и безразлично. Книги сложены странно: некоторые корешками внутрь, многие с потрепанными обложками. Десятичная классификация Дьюи совсем забыта, и художественная, и научно-популярная литература хаотично перемешаны. Майк чувствует сильное желание переставить все в алфавитном порядке. Однако на самом деле у него нет на это времени, он горит миллионом вопросов с тех пор, как проснулся этим утром, и попытки поговорить с Уиллом и признаться в своих недавно обнаруженных (но, как подозревает Майк, давно дремлющих) чувствах только оставили его с еще большим количеством вопросов и смутным зудом под кожей от жажды получить ответы. По крайней мере, Уилл направил его сюда, прежде чем он исчез. Он надеялся, что на этой полке найдутся ответы. Майку требуется несколько секунд, чтобы просмотреть беспорядочный ряд книг. Несколько секунд — это все, что ему нужно, там просто не достаточно книг, чтобы это могло занять больше времени. Однако на полке лежит книга, от которой Майк сразу же краснеет, когда видит ее. Она называется «Радость гей-секса», и Майк задается вопросом, кто, черт возьми, заказал ее для библиотеки колледжа, когда видит, что на ней нет библиотечной наклейки. Точнее, библиотечная наклейка — подделка — просто белая наклейка с написанным от руки номером. Он оглядывается вокруг и, когда никого поблизости не видит, берет книгу и открывает ее. Внутри обложки нет читательской карточки, но есть записка. В ней сказано, что он может взять книгу, если хочет, но после того, как закончит, должен вернуть ее туда, где нашел, чтобы другие тоже могли ее прочитать. А внизу — адрес, написанный от руки печатными буквами, что-то вроде книжного магазина для квиров. Он переворачивает ее в руках несколько раз. Кто-то специально оставил здесь свою книгу с указанием адреса книжного магазина внутри и фальшивой библиотечной наклейкой, чтобы она не выделялась слишком сильно и ее не убрали бы заблудшие библиотекари. Это не настоящая библиотечная книга, поэтому ему не нужно читать ее за столом и сразу же быть осужденным библиотекарем — или, что еще хуже, рисковать быть пойманным с настоящим руководством по сексу для геев каким-то тупым гомофобом. Тихий голос в глубине его сознания (который звучит как сумасшедший друг Джойс, теоретик заговоров Мюррей) начинает делать небольшие комментарии о цензуре и о том, как люди всегда будут ее обходить. Большой палец Майка касается места, где должна быть библиотечная наклейка, и он усмехается, поражаясь тому, насколько умными могут быть люди. Он быстро кладет книгу в рюкзак, а затем на всякий случай устраивает сверху пенал. Он берет еще пару книг — «Морис» Э. М. Форстера, которую, как он смутно помнит, видел в комнате Уилла в Леноре. Тогда он еще не осознавал, что это гей-роман, но Уилл слишком быстро спрятал его, когда увидел, что Майк смотрит. Майк закусывает губу, задаваясь вопросом, предполагал ли пятнадцатилетний Уилл, что его друг будет гомофобом. Он хватает автобиографический роман под названием «Прекрасная комната пуста», который вышел совсем недавно и на нем тоже нет библиотечной наклейки. Книга о чем-то под названием «Каменная стена». Научно-популярная книга под названием «Отчеты о Холокосте: Становление активиста по борьбе со СПИДом» некоего Ларри Крамера. Майк не хочет ее читать. Она сразу же вызывает у него чувство страха в животе, но он чувствует, что должен это сделать. Это тоже идет в стопку того, что он берет. Он также хватает пару полезных на вид брошюр, которые кто-то оставил на полке, а затем бросает случайный юридический журнал поверх кучи книг, чтобы скрыть обложки. Майк носит их прижатыми к телу корешками внутрь, чтобы никто не увидел, что каждая из них посвящена гомосексуализму и квирам. Он направляется в тихий, пустой угол и чувствует, как его щеки горят при каждом шаге. Ему кажется, что он делает что-то не так, как будто он держит в руках книги о том, как совершить преступление, а не просто пытается понять себя. Он задается вопросом, проводил ли Уилл много времени в подобных чувствах. Он надеется, что нет, но почти уверен, что так и есть. Майк садится за стол и устраивается поудобнее, сбрасывая туфли и скрещивая ноги, зная, что ему придется сидеть там очень долго. Он начинает с брошюр, потому что они менее пугающие, чем буквальное руководство по сексу для геев, все еще спрятанное в его рюкзаке. Все они яркие цвета и имеют геометрическую графику — Майк узнает, что розовый треугольник пробрался в некоторые рисунки — и весь текст очень прозаичный и информативный. Первая строка брошюры «Понимание своей сексуальности» говорит Майку, что некоторые люди предпочитают не навешивать ярлыки на свою сексуальность, что на первый взгляд кажется противоположным тому, что должно быть в брошюре. Майку это показалось интересным, но он взял в руки буклет не поэтому. Он инстинктивно понимает, что никогда не смог бы стать таким человеком. Он думает, что хотел бы быть кем-то, кому не нужно навешивать ярлыки на вещи, кто может просто жить так, как ему нравится, но он просто устроен иначе. Всю свою жизнь Майк был заядлым читателем, литературным фанатом, из тех детей, которые читают словари и энциклопедии только для того, чтобы чему-то научиться. Все его образование связано с литературой и писательским мастерством — он знает себя достаточно хорошо, чтобы понимать, что не будет чувствовать себя уверенно, пока не сможет выразить свои чувства конкретными словами. Однако, как только он читает первую страницу, брошюра оказывается весьма полезной. Она описывает такие термины, как лесбиянка, гей и бисексуал, которые Майк уже знает, но также учит его значениям и различиям между транссексуалом, трансгендером и трансвеститом. Она описывает гендер, пол и сексуальность с той стороны, о которой Майк никогда раньше не задумывался. Он узнает о лесбиянках-бучах и фем-лесбиянках, а затем доходит до терминов медведи и твинки, и ярко краснеет. Другая брошюра посвящена так называемой «принудительной гетеросексуальности». Брошюра, безусловно, была написана лесбиянками и для лесбиянок, но Майк понимает, что ему она тоже полезна. Идея подсознательного отрицания и сокрытия своих истинных чувств к представителям своего пола из-за давления общества на противоположный пол начинает слишком сильно задевать Майка, и вскоре ему приходится остановиться и на долгое время закрыть голову руками, прежде чем закрыть брошюру и отодвинуть ее в сторону. он заглянул в свой блокнот, чтобы вернуться к ней в другой день. Чтение следующей книги, возможно, является приступом мазохизма, потому что Майк открывает книгу об активизме по борьбе со СПИДом. Это пугает. Он колеблется между кипящей яростью по поводу того, что бесполезное, гомофобное правительство позволило геям и бисексуалам умирать тысячами, и глубоким, глубоким страхом перед описаниями болезни и ее последствий. Время от времени его словно молнией поражает осознание того, что Уилл не просто его лучший друг, он часть этого сообщества, и правительство и общественность будут относиться к нему с такой же злобной апатией, с какой они относились к тысячам геев до него. Майк даже почти не думает о том, что он тоже определенно является частью этого сообщества — он слишком занят мыслями об Уилле. Впервые в жизни Майк жалеет, что думает об Уилле. Это делает все происходящее слишком реальным. Каким-то образом, несмотря на ужасающие описания этой болезни и того, что она сделала с гей-сообществами по всему миру, Майка сильнее всего поражает описание автора того, почему он стал активистом. «Я должен вернуть в этот мир что-то для своей собственной жизни, которая стоит огромных денег», — говорится в книге. — «Не оглядываясь назад, вы говорите, что ваши жизни ничего не стоят, и что мы заслуживаем смерти, и что смерти всех наших друзей и возлюбленных ничего не значат. Я не могу поверить, что в глубине души вы чувствуете это. Я не могу поверить, что вы хотите умереть. Не так ли?» Майк чувствует линию прямо между ребрами, как будто кто-то вставил нож и резко его вывернул. Впервые с тех пор, как он открыл ее, книга не заставляет его думать об Уилле — она ​​заставляет его думать о Макс и о том, как она превратилась почти в ничто после смерти Билли. О том, как она неподвижно лежала на больничной койке несколько месяцев. Это заставляет его думать об Эл, стоящей перед Первым, готовой пожертвовать своей жизнью, чтобы остановить его, и в первую очередь винящей себя за то, что открыла врата. Это заставляет его думать о себе в шестнадцать лет, несчастном после потери Макс и Эдди, о том, что его бросила Эл, о том, что он так далек от Уилла, чувствуя себя совершенно никчемным, ненужным никому из своих друзей. Первый уловил его страдания, потому что он всегда умел это, а Майк был в воздухе еще до того, как кто-то понял, что он проклят. В его голове вспыхивают воспоминания — некоторые реальные, некоторые — воспоминания о видениях, созданных Векной. Я не могу поверить, что ты хочешь умереть. Не так ли? Из него вырывается непроизвольный истерический звук, он захлопывает книгу и глубоко дышит. Возможно, эта все это исследование было ошибкой. Вчера он поздно лег, затем провел все утро, анализируя свою сексуальную ориентацию и беспокоясь об Уилле, затем признался Уиллу, затем беспокоился, почему Уилл выглядел таким напряженным, когда увидел его, и, возможно, все это слишком много для такого малого времени. Майк подумывает о том, чтобы встать и пойти пообедать или прогуляться, чтобы размять ноги, но взгляд на стопку книг вызывает у него такое же ощущение, как если бы он добрался до захватывающего момента в романе, а затем увидел, что ему пора спать уже два часа как. Продолжает ли он читать и будет страдать позже или остановится сейчас и справится с любопытством? Майк, может быть, и изучает английский язык, но он также фанат науки, а учёные плохо справляются с неудовлетворенным любопытством. Он встает, потягивается до хруста в позвоночнике и снова садится за стол. Он пролистывает стопку книг, решив оставить Мориса, автобиографию и несколько других брошюр на потом. Он нервно оглядывается через плечо и, когда никого вокруг не видит, достает из сумки «Радость гей-секса». Это наполовину словарь, наполовину инструкция, а страница с содержанием длинная. Голова Майка кружится от списка слов перед ним, половины из которых он не узнает, но какой-то инстинкт просто знает, что они грязные. Некоторые предыдущие читатели, похоже, выделили названия глав, которые привлекли их внимание, например, «Медведи», стр. 5, а также «Бондаж и дисциплина», стр. 17; «Сексфобия (или пуританство)», стр. 233; и «Садомазохизм», стр. 213. Кто бы ни выделил эти страницы, у него были особые интересы, которые Майк почти уверен, что он не разделяет. Он избавляется от этих мыслей, решив просто открыть книгу на случайной странице, а затем в шоке тут же почти захлопывает ее снова. Майк и раньше читал непристойные любовные романы, украденные с книжной полки его матери в моменты подросткового отчаяния. Он читал более серьезные сексуальные сцены в книгах на уроках литературы. Он читал глупые описания занятий любовью, в которых глупые синонимы и ужасные описания, такие как «вздымающаяся грудь», «набухший член» и «пульсирующая мужественность». Он прочитал несколько любовных романов, которые были действительно хороши и немного завели его. При чтении этой книги каждый из этих романов кажется таким же сексуальным, как учебник по медицине, потому что в «Радостях гей-секса» есть иллюстрации. Речь идет не только о гей-сексе; книга очень подробно описывает каждый аспект гей-жизни, о котором Майк когда-либо слышал, и многое, о чем он даже не подозревал, но он немного отвлекается и отмечает эти страницы на будущее. Он возвращается к началу и начинает внимательно читать, а к тому времени, как доходит до 10-й страницы («Минет»), достает ручку и начинает делать пометки. К тому времени, когда он доходит до «Грязных разговоров», он ерзает на своем месте, стараясь не возбуждаться. Вскоре он переключается на такие вещи, как эксгибиционизм и вуайеризм, римминг и сидение на лице, которые являются для него совершенно новыми мирами. Страница его записной книжки быстро превращается из практики и терминологии безопасного секса в список того, что он хочет попробовать с Уиллом. Если Уилл ему позволит. Читая эту книгу, Майк начинает беспокоиться, что он, возможно, вел себя плохо в постели. Он, конечно, не может принять некоторые позы, которые видит на иллюстрациях, и он не похож ни на одного из этих здоровенных, мускулистых парней. Майк никогда не встречался с большинством парней Уилла и не видел их, поэтому он не знает, какой тип парней ему обычно нравится — что, если Майк не в его вкусе? Он никогда не чувствовал себя особенно привлекательным, его никогда не считали сильным или соблазнительным, и он знает, что единственная девушка, с которой он когда-либо спал, — Синди — спала с ним только потому, что считала его милым, а не потому, что он был горячим. Плюс, Майк знает, что он не совсем потряс ее мир. Каким-то образом ему удалось кончить слишком быстро, но при этом он испытал на удивление посредственный оргазм. Ей это определенно тоже не понравилось. Как только они закончили, она поцеловала его — таким добрым, бабушкиным поцелуем — и похлопала по щеке, затем натянуто улыбнулась и ушла. Майк почти уверен, что действительно извинился перед ней, когда она выходила за дверь, но он как бы подавил это воспоминание. По сравнению с сексом с Уиллом это день и ночь. Когда Майк переспал с Уиллом, он обнаружил, что отчаянно пытается доставить ему удовольствие, ему приходилось несколько раз отходить от края, и в конце концов он кончал так сильно, что думал, что потеряет сознание. Это далеко от всего, что он чувствовал с Синди. Он переворачивает другую страницу («Первый раз», стр. 91), и его и без того перегруженный мозг начинает изнурять себя, прокручивая эту идею в голове снова и снова. Майк закусывает губу, глядя на страницу перед собой. То, что Майку это понравилось, не обязательно означает, что Уиллу понравилось. «У Уилла гораздо больше опыта, чем у меня, — обеспокоенно думает Майк. — Сказал бы он мне, что я был плох, после того, как потратил столько времени на то, чтобы выговориться обо всех остальных парнях, которые были ужасны?» Вчера вечером Майк сказал Уиллу, что никогда раньше не думал о сексе с мужчиной, но по мере чтения он начинает понимать, что это неправда. Он не лгал Уиллу, не сознательно, но постепенно понимает, что некоторые мысли и мечты, которые у него были об Эдди Мансоне в старшей школе, были не просто результатом обычного восхищения. Платоническое, гетеросексуальное восхищение не предполагает сновидений о том, как старший парень смотрит на тебя темными, ухмыляющимися глазами, называет тебя милым и прижимает к стене, даже если ты просыпаешься твердым и потным до того, как действительно происходит что-то интимное. Это также не платонично — пялиться на задницу лучшего друга — то, что Майк делал с Уиллом с тех пор, как он вернулся от Леноры, после того, как у него случился скачок роста, который включал в себя кое-что серьезное пониже спины. Однажды случилось вот что: Уилл был одет в обрезанные джинсовые шорты, и Лукас сказал ему, что у него зачетная задница. Уилл покраснел, и Майк сам почувствовал небольшое покраснение лица, но не обратил на это внимания, потому что Лукас тоже заметил задницу Уилла, а Лукас был натуралом. Следовательно, Майку не было по-гейски смотреть на задницу Уилла. Неоднократно. В течение длительных периодов времени. Майк думает, что он идиот. Иметь любимую пару джинсов другого парня определенно не является платоническим или гетеросексуальным явлением. Майк читает и читает, делая пометки и отмечая номера страниц, пока у него не начинают болеть глаза, и он не может продолжать читать. Он полностью поглощен чтением и своими мыслями, забывая обо всем вокруг, пока стук библиотекаря, толкающего мимо тележку с возвратами, не выбивает его из этого уютного пузыря. Майк поднимает голову вверх, прижимает ладони к ноющим глазам, и когда он наконец открывает их снова, он понимает, что на улице темно. Он смотрит на часы — уже семь вечера. Он здесь с одиннадцати утра. Его мозг больше не работает на достаточно высоком уровне, чтобы он мог определить, сколько это часов, но это слишком много. Майк встает, вздрагивая от того, как хрустят суставы, когда он двигаются впервые за несколько часов. У него кружится голова, и он почти падает обратно, понимая, что все, что он съел сегодня, это кофе и Кит-Кат. Уилл бы на него разозлился, он всегда говорит ему, что Майк мало ест. Уилл. Дерьмо. Сегодня пятница, и Уилл скоро должен вернуться со своих занятий. Если Майк уйдет сейчас, он сможет вернуться раньше Уилла и немного подготовиться к разговору, который им неизбежно предстоит. Майк собирает свои книги, аккуратно складывая наиболее компрометирующие книги под вещи в сумке, и просматривает «Мориса» и «Прекрасную комнату». Ему кажется, что он совершает мелкое преступление: он уходит с неофициальными «библиотечными» книгами, спрятанными в сумке, и его ладони начинают потеть, когда он несет их к стойке, но скучающий библиотекарь даже не моргает, глядя на гейские романы. Никто не показывает пальцем и кричит, что он ворует книги, никто не ругает его за то, что он читает гей-истории. Какая-то напряженная и нервная часть Майка раскручивается, пока библиотекарь автоматически штампует даты возвращения. Холодный воздух бьет его по лицу, когда Майк выходит из библиотеки. Где-то за те многие часы, что он провел там, по ранее ясному осеннему небу собрались густые облака, и они не выглядели дружелюбными. До их общежития идти двадцать пять минут, и большую часть времени Майк проводит, то с тревогой глядя вверх на угрожающие облака, то вниз, на свои дергающиеся руки, стараясь не грызть ногти. Он чувствует себя совершенно другим человеком, чем был, когда сегодня утром шел по этому маршруту в противоположном направлении. Когда Майк проснулся, он был уверен в двух вещах: что ему нравятся мальчики и что ему нравится Уилл. Теперь он ни в чем не уверен. Майк знает, что обе эти вещи по-прежнему верны, но его начинает волновать, что это значит для него. Сексуальность Майка никогда раньше не была частью его личности — если ты натурал, тебе не нужно об этом думать. Майк новичок во всей этой штуке под названием «испытывать однополое влечение» (по крайней мере, сознательно), но он уже говорил об этом с Уиллом однажды — и один раз с Робин, которая выглядела так, будто знала что-то, чего он не знал, и, о, может быть, оно на самом деле так и было — и он знает, что осознание того, что ты гей или лесбиянка в молодом возрасте, приводит к куче самоанализа и беспокойства. Удивительно, как-то, что считается нормой, принятым по умолчанию, позволяет вам просто избежать огромного стресса. Майк задается вопросом, действительно ли плохо, что ему удалось откладывать эту конкретную форму стресса на весь подростковый период, потому что теперь он бьет по нему сразу настолько сильно, что он буквально начинает чесаться. Он был профессиональным мыслителем, зарывающимся и закрывающимся в своей голове и в лучшие времена, а нынешние времена не из лучших. Он голоден, устал и беспокоится о Уилле, и ни одно из этих условий не способствует хорошему или объективному анализу. Несмотря на это, он не может удержаться от создания в голове своего рода блок-схемы. 1. Я квир. 2. Наверное, мне следовало понять это раньше, но неважно. 3. Я понял это, занимаясь сексом с Уиллом. 4. Я хочу поцеловать Уилла. 5. Мне нравится Уилл. 6. Уилл злится на меня. Майк останавливается. Уилл злится на него? Он исследует доказательства. Уилл выглядел напряженным, когда Майк встретил его возле библиотеки. «Справедливо», — рассуждает тихий голос в его голове. — «Он только что переспал со своим лучшим другом, это неизведанная территория. Ты переживал из-за того же самого». Майк игнорирует это и продолжает размышлять. Уилл казался напряженным, но, похоже, был достаточно счастлив, чтобы разговаривать с ним до тех пор, пока Майк не заговорил об их связи. Он не хотел об этом говорить, и это логично — формально они находились в общественном месте. Но утром он так быстро ушел. Намного раньше, чем ему нужно. Майк думает немного усерднее, пытаясь найти с чем сравнить ситуацию, чтобы лучше ее понять. Он просматривает свои мысленные файлы (папка с надписью «Уилл Байерс» абсурдно огромна) в поисках всего, что может быть хоть немного полезным. — О боже, — говорит Майк вслух. Затем он сразу же спотыкается о собственные ноги. Когда им было по шестнадцать, Эл решила заняться выпечкой. У нее это получалось совершенно ужасно, а Уилл, как ее брат, был первым дегустатором ее творений. Когда она спросила его мнение, Уилл, не желая задеть ее чувства, изо всех сил старался не отвечать полностью, убегая, когда слышал, как сработал ее кухонный таймер, и уклончиво отвечал на ее вопросы. Желудок Майка неприятно сжимается, когда он устанавливает связь между этим и тем, что было сегодня. Это очень похоже на то, как Уилл вел себя, но Майк не испек подгоревше соленые лепешки. Единственное возможное объяснение состоит в том, что Уилл думал, что он плох в сексе, и не хотел говорить ему об этом, чтобы попытаться пощадить его чувства. Он снова прокручивает в уме прошлую ночь, на этот раз с легким беспокойством, пытаясь вспомнить реакцию Уилла на то, что он делал, не слишком возбуждаясь при воспоминании об этом. Майк заставил Уилла переспать с ним? Кровь Майка стынет в жилах при одной этой мысли, прежде чем он отгоняет ее. Нет, он просил явного согласия Уилла, и Уилл тоже просил его об этом, так что этого не может быть. «Но ты как бы пер напролом, не так ли?» — спрашивает критический голосок в глубине его головы. Майк вздрагивает и составляет план с новым списком. 1. Вернуться домой. 2. Спланировать речь. 3. Подождать, пока придет Уилл. 4. Извиниться за то, что пер на пролом и за то, что был в постели. Затем, если шаги 1–4 успешны: 5. Поцелуй его еще раз. Он кивает себе, довольный своим планом, а затем его взгляд ловит светящуюся вывеску кафе. Не помешает принести Уиллу мирное подношение, особенно сладкое и вкусное. Майк заходит внутрь, когда начинается дождь, и покупает два горячих шоколада, добавляя в один большую порцию корицы, как это нравится Уиллу. Он все еще нервничает, но знает, что, по крайней мере, таким образом сможет осчастливить Уилла. Он выходит под дождь с новой решимостью. До квартиры от кафе всего десять минут, но дождь уже превратился из легких брызг в проливной ливень, и Майк промок до нитки, жирные капли дождя стекали с локонов его волос и кончика его нос. В обычной ситуации его бы это разозлило, но он на задании, и холода и влаги недостаточно, чтобы отвлечь его от плана. Жонглируя двумя горячими стаканчиками, Майку в конце концов удается открыть дверь в их комнату — и, к его удивлению, Уилл уже там. Несмотря на все свои волнения, Майк не может сдержать улыбку, расползающуюся по его лицу. — Уилл! — восклицает он. — Я не предполагал, что ты вернешься раньше меня! Я собирался разогреть это для тебя, когда ты вернешься, но мы можем выпить их сейчас… Майк резко останавливается, как будто кто-то нажал на тормоз, и его глаза наконец замечают появление Уилла. На плече у него висит сумка. Слова вырываются еще до того, как он осознает, что открыл рот. — Ты уезжаешь? — спрашивает он тихим голосом. — Я — нет! Я просто… — пытается Уилл, прежде чем сдуться и отказаться от того, что собирался сказать. — Я собирался остаться сегодня вечером у моей подруги Мари. Просто… чтобы дать тебе немного пространства, — говорит он. — Что? Почему? — обиженно спрашивает Майк. Ему не нужно пространство. Ему не нужно пространство! Четыре фута между ними — это уже слишком. Уилл ерзает на месте, не в силах придумать, что сказать, но не желая снова лгать. В чем бы ни заключалась проблема, Уилл либо не чувствует возможности говорить об этом с Майком, либо не хочет, и обе эти причины одинаково глубоко ранят Майка. Во времена эмоционального стресса мозг Майка, кажется, игнорирует ненужный процесс мышления и сразу переходит к разговору. — Ты меня избегаешь? — выпаливает он. Уилл смотрит вниз, пристыженный, надеясь, что Майк не заметит, но Майк замечает каждое изменение языка тела Уилла. Всегда замечал. — Нет, я просто… — начинает Уилл. — Я просто думаю, что немного пространства… — Разве мы даже не собираемся об этом поговорить? — спрашивает Майк, его голос звучит жалобно. Однако он слишком отвлечен, чтобы смущаться. Он подходит ближе к Уиллу, и Уилл отступает. — Уилл, серьезно, почему ты уходишь? — Мари будет волноваться, если я не приду, — пытается Уилл. Он ни разу не посмотрел Майку в глаза с тех пор, как тот вошел, но теперь он смотрит за спину Майка, на дверь, и сердце Майка сворачивается в жалкий комочек. Вид Уилла, который так уклончиво пытается уйти, затрагивает что-то глубоко погребенное внутри Майка; вновь открыть старую рану, которая так и не зажила полностью. Внезапно ему снова исполняется пятнадцать, и он слушает гудок междугороднего телефона, который никогда не отвечает. Он более потерянный и одинокий, чем когда-либо в своей жизни. Иногда Майку кажется, что их дружба так и не оправилась после того года, который они провели в разлуке. Как будто Уилл всегда что-то недоговаривает, боясь подойти слишком близко, несмотря на то, что Майк все время извинялся, и от этого Майку хочется рвать на себе волосы, разрываясь между беспокойством за Уилла и злостью на его поведение. — Что? — Майк не верит. — Думаешь, я не волновался, когда ты исчез сегодня утром? Или когда я встретил тебя в библиотеке, и ты выглядел так, словно только что увидел привидение? Я целый день беспокоился о тебе, Уилл! — почти кричит он, не в силах сдержать себя. Он не хочет злиться, но он просто в таком стрессе и в темноте, и он не знает, что ему делать, а Уилл избегает его, и все идет не так. — Ты мой лучший друг, — умоляет он. — В этом и проблема! — вырывается у Уилла. — Мы лучшие друзья, я всегда твой лучший друг, — глухо повторяет он. Майк не может пошевелиться, замирая, как вкопанный. Он понятия не имеет, что сказал не так, но глаза Уилла больше не избегают его, они пылают прямо перед ним. Он с громким стуком роняет сумку на пол, и предательский мозг Майка вспоминает, как Уилл точно так же швырнул сумку вчера вечером, когда пришел жаловаться на ужасных парней в их университете. Майк пытался найти решение, и посмотрите, к чему оно их привело. «Ты всегда все делаешь только хуже», — шепчет ему противный голосок. — Ты всегда беспокоишься обо мне, Майк! Ты беспокоишься обо мне. Ты присматриваешь за мной. Ты приносишь мне перекусить, когда я учусь. Ты предложил мне заняться сексом только потому, что думал, что это сделает меня счастливым! И после всего этого ты по-прежнему хочешь просто дружить, — смеется Уилл, но на этот раз с горечью. Майк чувствует себя растерянным и более чем расстроенным. Какая-то отсоединенная часть мозга Майка понимает, что он все еще держит в руках предложение мира в виде горячего шоколада. Он ставит его, уже остыший. Мокрая от дождя кожа Майка начинает болеть от холода. — Я не понимаю, — говорит он тихим голосом. — Ты не… хочешь дружить? Что? Это бессмысленно, Уилл. Откуда это? — Майк не знает, что, черт возьми, происходит — они как будто ведут совершенно разные разговоры. В горле болит, но Майк не обращает на это внимания. Он не собирается плакать. Звук, который издает Уилл, можно было бы назвать смехом, если бы он не был таким истеричным и безрадостным. Он проводит рукой по лицу. Майк все еще не понимает. Все это не имеет никакого смысла. — Уилл, что происходит? Это из-за прошлой ночи? Уилл запустил руки в волосы и издал мучительный звук. Беспокойство Майка быстро поглощается гневной обидой. — Ты просто скажешь что-нибудь? — кричит он. Майк упорно отказывается признать, что его голос ломается. — Послушай, мне очень жаль, ладно? Я знаю, что пер на пролом, чтобы добраться до твоих штанов, и я знаю, что я был паршивым в постели, и я знаю, что я не выгляжу как… черт… Кристофер Рив или кто-то еще, но я не думал, что ты попробуешь убежать, когда снова меня увидишь, — ощетинивается Майк. Он смахивает влагу с глаз. Он в порядке. — Ничего, если я тебе не нравлюсь, но мне просто нужно, чтобы ты сказал мне, что я сделал не так, хорошо? Ты нужен мне, Уилл. Майк определенно сейчас плачет, но он до сих пор игнорировал это и будет продолжать игнорировать. — Я не знаю, почему «лучшие друзья» вдруг стали такой проблемой, но ты мой, ясно? Ты мой лучший друг, — подчеркивает он. — Мне больше никто не нужен. Я не хочу никого другого. Уилл замер перед ним. Его рот открыт. — Майк, ты… — слабо начинает он. — Что? — рявкает Майк, смахивая еще несколько слез. Глаза Уилла очень большие. — Я тебе нравлюсь? — недоверчиво спрашивает Уилл. Похоже, он боится задать вопрос, все еще сохраняя оборонительную позу. Типа, спрашивать нельзя, или Майк собирается забрать слова обратно, или что-то в этом роде. Майк слишком взволнован, чтобы правильно это осознать. — Да! Охренеть, — ворчит он. — Что, по-твоему, я собирался сказать в библиотеке? «Эй, теперь мне нравятся мальчики, так что давай продолжим спать вместе по платоническому принципу, просто для развлечения»? Ты думал… — Именно это я и думал! Думал, что ты это собираешься сказать! — Уилл взрывается, выглядя несколько истерично. — Я просто… я думал, что в лучшем случае ты скажешь мне, что тебе нравятся парни, что тебе понравился секс с парнем, и что ты хочешь продолжать заниматься сексом со мной. И я знал, что не могу услышать, как ты это говоришь. Это бы меня погубило, — признается Уилл. Он вытирает собственную слезу. — Если бы ты попросил меня сделать это еще раз, мне пришлось бы объяснять, что я не могу, потому что я слишком этого хочу, а я тебе в ответ не нравлюсь, никогда не нравился! Я хотел тебя десять лет, Майк, и все это время мне приходилось быть счастливым только в качестве просто друзей, и ни разу ты не захотел меня в ответ! — он задыхается от рыданий. — Я не знал! — кричит Майк в отчаянии. — Почему только я во всем виноват? Ты ведешь себя так, будто я знал, что ты хочешь меня… Майк внезапно обрывает себя, понимая, что сказал Уилл. — Ты хочешь меня? — тупо спрашивает он. — Это то, о чем мы кричали последние пять минут, да, — хмыкает Уилл, как будто он не может ничего с собой поделать, несмотря на свой плач. Майк едва замечает это, его сердце колотится в ушах. — Ты… ты серьезно? — спрашивает Майк. У него нет слов, чтобы описать то, что он чувствует сейчас: мутный водоворот угасающего гнева, обиды и удивления, все вместе клубится в его животе и причиняет ему боль. Майк просто смотрит на Уилла, гнев слегка утихает. Внезапно утомленный, он медленно опускается на кровать, не обращая внимания на мокрое пятно, которое наверняка оставляет его мокрая одежда. Его мозг движется слишком быстро и одновременно мучительно медленно. Он пытается скрыть всхлипывание рукой, неосторожно вытирая влагу в уголках глаз. — Конечно, я серьезно, Майк. Все знают, все давно знают, — бормочет Уилл, внезапно утомившись до костей. Он падает на кровать рядом с Майком, и они оба смотрят себе под ноги. По крайней мере, они больше не кричат ​​друг на друга. — Ну, я не знал, — говорит Майк. Это единственное, что он может сказать. — Я был так очевиден, — стонет Уилл, его щеки слегка розовеют. — Не для меня, нет, — говорит Майк, все еще расстроенный. — Я не знаю, знаешь ли ты это, Уилл, но ты как кирпичная стена, когда не хочешь, чтобы кто-то что-то знал, — вздыхает он. Майк, чьи эмоции всегда написаны на лице гигантским шрифтом, уже много лет завидует этому таланту. Уилл — мастер скрывать свои чувства. Если он уже почти десять лет активно пытается скрыть свои чувства, Майк удивлен, что кто-нибудь об этом знает. — Я имею в виду, я не хотел, чтобы ты знал. Можешь ли ты честно сказать мне, что не испугался бы, если бы я подошел к тебе, когда нам было по пятнадцать, и сказал, что ты мне нравишься? — спрашивает Уилл. Майк не замечает риторического вопроса, на самом деле задумавшись на мгновение. — Я не знаю, — честно говорит Майк. — Возможно, это помогло мне разобраться в некоторых вещах. Уилл смотрит на него. — Я серьезно! — протестует Майк. — Я говорил тебе, когда я проснулся этим утром, это было похоже на то, как будто кто-то включил свет, и я внезапно понял. Я провел целый день, читая в библиотеке о том, как быть гомосексуалом, изучая сексуальность и переживая, потому что я был настолько дерьмовым в сексе и… Уилл прерывает его, нахмурившись. — Ты не был дерьмовым, почему ты продолжаешь это говорить? — Хм? Я не был? — спрашивает Майк, внезапно выпрямляясь. — Подожди, тогда почему ты сбежал от меня? Уилл опускает голову на руки и стонет. — Майк, ты даже не представляешь, как я испугался, что ты проснешься рядом со мной и устроишь какую-нибудь типичную сцену раскаявшегося натурала, — вздыхает Уилл. — Я имею в виду, было бы отстойно, если бы какой-нибудь парень взбесился бы после совестной ночи, но если бы это был ты? — он горько качает головой. — Я не мог с этим справиться. Так что да, я сбежал, — говорит Уилл. Майк кивает — это имеет смысл. — Мне очень жаль, — вздыхает Уилл. — Тебе не обязательно постоянно извиняться, — говорит Майк. — Я причинил тебе боль, — протестует Уилл, наконец снова повернувшись к нему. Майк пожимает плечами, полуулыбаясь. Они достаточно ссорились и плакали сегодня вечером, и он наконец начинает осознавать тот факт, что он нравится Уиллу. — Да, ну, ты, видимо, тосковал по мне уже десять лет, так что, думаю, это не так уж и плохо, — пытается подразнить он. Уилл издает водянистый смешок и бьет Майка плечом. — Не для меня, — лжет он. — Для тебя, — поддразнивает Майк. Уилл пожимает плечами и немедленно сдается. — Ты меня понял, — усмехается Уилл. Он застенчиво опускает глаза, и Майк может заметить, какие у него длинные ресницы. Майк просто смотрит на него с глупой ухмылкой на лице. Он начинает понимать, как часто он делал это за все эти годы. — Я тебе нравлюсь, — говорит Майк с некоторым благоговением. Напряженные эмоции их спора утихли, и Майк наконец начал осознавать. — Я нравился тебе всегда. Уилл снова нежно пихает его. — Ты пошел в библиотеку, чтобы изучить вопрос о гомосексуальности, — нежно поддразнивает его Уилл. Майк смеется. — Ну а где еще я мог что-нибудь узнать? — Майк пожимает плечами. — На этот раз я не мог спрашивать совета у Лукаса, — говорит он, вспоминая свои ошибочные подростковые попытки получить от него совет по отношениям. Он не ожидает внезапного потрясения, которое появится на лице Уилла. — Боже мой, Майк, мне так жаль! — задыхается он. — Я оставил тебя одного, и тебе не с кем было поговорить, сразу после того, как ты понял, что ты не натурал! — Уилл проводит рукой по волосам, явно напряженный. — Эй, эй, успокойся, — говорит Майк. — Не то чтобы ты знал, ты сам волновался, — говорит он. Майк хватает его запястья и нежно потирает их, а Уилл медленно кивает в знак согласия. — Я думаю, что это было то, что мне все равно пришлось бы сделать самому, — задумчиво говорит он, глядя на свой брошенный рюкзак со всеми книгами. — Я кое-чему научился. Я делал заметки, — говорит он. Уилл фыркает. — Конечно, делал, — с любовью говорит он. — Я узнал, что такое твинк, — говорит он, просто потому, что щеки Уилла от этого краснеют бледно-розовым. Майк думает, что это красиво. — Майк! — Уилл шипит от возмущения, но смеется. — Зачем ты искал это? — Я не искал специально, это было в книге! — он протестует. — Я должен знать все это, если я сейчас являюсь частью гей-сообщества, — говорит он. Слова кажутся ему заимствованными, но Майк полагает, что у него есть время к ним привыкнуть. — Так вот кто ты? — мягко спрашивает Уилл. — Гей? Майк слегка пожимает плечами. — Я так думаю. Я имею в виду, я думал об этом всего около двенадцати часов, но мне кажется, что это правильно, понимаешь? — бормочет он. Уилл мягко улыбается ему и кладет руку на руку Майка. — Я понимаю, — говорит он, смотря Майку прямо в глаза, и Майк знает, что он имеет в виду именно это. С тех пор, как им исполнилось тринадцать, в их дружбе чего-то не хватало; с тех пор, как у Майка появилась девушка, и он перестал уделять время Уиллу. Разрыв увеличивался и уменьшался с годами из-за переездов Уилла туда и обратно и разрыва Майка, но он никогда больше не закрывался полностью. Когда Уилл смотрит ему в глаза, берет его за руку и говорит Майку, что он его понял, Майк чувствует, что недостающая деталь возвращается на место. Он поворачивает ладонь навстречу Уиллу и переплетает их пальцы. На ногтях Уилла снова краска, и сердце Майка замирает от переполняющей любви. — Я пытался сказать тебе раньше, — шепчет Майк, затем глубоко вздыхает. — Да, мне нравятся мальчики, и, оглядываясь назад, я понимаю, что мне следовало понять это раньше, — уничижительно смеется Майк. — Но что я на самом деле понял вчера вечером, так это то, что ты мне нравишься. — говорит он. Глаза Уилла широко раскрыты, но на этот раз он не выглядит напуганным. — Я собирался сказать тебе в библиотеке, прежде чем ты сбежал — не извиняйся больше, — ругается Майк. Уилл закрывает рот и застенчиво ухмыляется. — Знаешь, у меня была запланирована целая речь? Я дошел до того, что это был мой первый секс с парнем, и как это было здорово, но мне так и не удалось объяснить, что, по моему мнению, причина, по которой это было так хорошо, заключалась в том, что это был ты, — выпаливает он. Рука Уилла сжимает его руку, и его глаза блестят от непролитых слез, но Майк уже не может остановиться. — Я заснул с бабочками в животе, потому что обнимал тебя, а потом проснулся, и ты был в моих объятиях полсекунды, и я не думаю, что когда-нибудь смогу забыть, что чувствовал, — продолжает он. Его рот похож на несущийся поезд, но все это правда, каждое слово. — Я просто… ты так много значишь для меня, Уилл, и то, что я проснулся рядом с тобой, каким-то образом исправило меня. Сустав вернулся на место в моем мозгу или что-то в этом роде. У меня такое чувство, будто я жил под камнем, или шел сквозь туман, или что-то такое. Я был таким идиотом, — горячо говорит Майк. — Я просто… как это мог быть кто-нибудь другой, кроме тебя? Ты мне так сильно нравишься, — говорит он. Уилл смотрит на него с медленно краснеющими щеками в течение мучительно долгого мгновения. Майк закусывает губу. — Ты знаешь, что это правда? — обеспокоенно спрашивает Майк. Вместо того, чтобы ответить словами, Уилл внезапно вовлекает Майка в страстный поцелуй. Майк реагирует чисто инстинктивно, мгновенно отвечая, прежде чем он даже осознает, что происходит. Когда Уилл отстраняется, чтобы подышать воздухом, Майк неосознанно пытается поймать его губы. — Я начинаю привыкать к этой мысли, — выдыхает Уилл. Недоверчивая улыбка на его краснеющих губах — одна из лучших вещей, которые Майк когда-либо видел, и он не может не наклониться для поцелуя снова.