Attraction

Провести вечер пятницы в самом оживленном клубе для нечисти и нежити у Хёнджина стало обыденностью. Он приходил сюда один или с друзьями, пил или не пил совсем (по настроению), мог сидеть неподвижно или танцевать всю ночь напролёт, но практически всегда находил, с кем уйти в предрассветной дымке и c кем он больше никогда не встретиться вновь. Чонин, демонёнок со второго круга, уже сбился со счёта, скольких старший совратил за свою долгую и весьма насыщенную жизнь. — Феи были, ангелы были, сирены, нимфы, оборотни... Про нашу братию я вообще молчу! — загибал он пальцы под лукавую ухмылку Хвана. — Есть те, кого ты ещё не успел затащить в постель? — Конечно есть, — кивнул Хёнджин, медленно потягивая через трубочку густую Кровавую Мэри. — Вон сидит, на диванчике в вип-зоне. Алма-аз, ни дать ни взять. Младший послушно обернулся в указанном направлении да так и замер на несколько долгих секунд. — А у тебя губа не дура, — присвистнул, повернувшись обратно к другу. — Но... что они тут забыли..? — добавил немногим тише. Хёнджин коротко пожал плечами. Ему самому было интересно, что эльфы, одни из самых чистых и брезгливых созданий в их мире, забыли в этом богом забытом месте. Причем буквально забытом и покинутом. Но в то же время... раз они снизошли до общества нечистой силы, значит, даже их душам не терпелось познать сладость запретного плода. — Он очень красивый, — снова взглянув на эльфа, со вздохом признался Чонин. — Такой лакомый кусочек ни один демон-искуситель не пропустит, — он немного помолчал и продолжил, — Будь я посмелее, не упустил бы. — За этот вечер к нему уже пыталось подкатить три ангела, два инкуба, нефилим, джин и, кажется, фея. Но всех он вежливо отшил с улыбкой, что ни один мускул на его веснушчатом бледном лице не дрогнул от сожаления, — хмыкнул Хёнджин, помешивая подтаявший лёд в стакане. — Подозреваю, он тут либо в качестве моральной поддержки, либо хочет чего-то конкретного. — Скорее, ты его хочешь, — хихикнул демонёнок. Хван на это только беззлобно оскалился, обнажая длинные изящные клыки. Его гордость с восемнадцати лет. Таких тонких и крепких клыков не было ни у кого из вампиров за последние полвека. — Начни с коктейля, — подсказал Чонин с игривым огоньком во взгляде. — Дед мне как-то поведал, что эльфы страсть как любят мирувор. Штука дорогая, про неё мало, кто знает, но если ты действительно хочешь его впечатлить, стоит немного расщедриться. Хёнджин задумался. Никто прежде так не пленял его своей красотой, горделивой осанкой и переливчатым смехом, который изредка доносился из противоположного конца помещения. С другой же стороны, стоил ли этот красавчик внимания и сил, если он так смело отшивал всех осмелившихся приблизиться к его расе? Спорный вопрос. Хотя ответ больше склонялся к положительному варианту. Хёнджин никогда не отказывал себе в удовольствии попробовать что-то новое. Не для того переродился когда-то, чтобы сейчас пасовать перед, возможно, единственным, кто стоил всех тех существ, оказавшихся в чониновом списке блудников. — Официант! — он грациозно взмахнул рукой, подзывая к себе молоденького чародея. — Один мирувор для эльфа с серебристыми волосами. И побыстрее. Паренёк быстро черканул в блокнот заказ и учтиво уточнил: — Что-то передать адресату? — Хм-м... — мысли упорно вертелись вокруг поэзии. Эльфы же любят поэзию? — Передайте ему вот что: «Так в помыслах моих иль во плоти  Ты предо мной в мгновение любое.  Не дальше мысли можешь ты уйти.  Я неразлучен с ней, она - с тобою.  Мой взор тебя рисует и во сне  И будит сердце, спящее во мне» Чонин звонко присвистнул, официант вежливо откланялся, а Хёнджин определенно остался собой доволен. Вряд ли кто-то из местных завсегдатаев увлекался классикой или хоть немного помнил её наизусть (не считая ангелов). Таким что он если не удивит, то хотя бы вызовет интерес к собственной персоне. — Да ты с козырей зашел, — протянул младший, откидываясь на спинку стула и почесывая острые локти. — И чутье мне тут подсказывает, что моё присутствие очень скоро будет только мешать, — он сладко потянулся в разные стороны, распрямив угловатые худощавые конечности. — До встречи! — наконец, встал на ноги и, подмигнув на прощание, слился с толпой беснующихся танцоров. Хёнджин принялся ждать. Ему больше ничего не оставалось, кроме как потягивать остатки Кровавой Мэри и сверлить глазами эльфийский столик. Через пару минут возле незнакомца возник официант, и Хёнджин напряг весь свой слух, чтобы удостовериться в правильности передаваемого послания. ...И будит сердце, спящее во мне. На этих ироничных словах эльф отыскал глазами Хёнджина, и их взгляды на мгновение перехлестнулись. Мурашки. По спине фантомно пробежались мелкие мурашки, таким пронзительно-тяжелым, многовековым оказался чужой взор. Но то было всего лишь на мгновение. Следом на губы легла лёгкая полуулыбка. Глаза сузились в кошачьем прищуре. У Хёнджина натурально зачесалось нутро. И появилось иррациональное желание впиться зубами в тонкую лебединую шею, вокруг которой вились цепочки из белого серебра. Соблазнительно и аппетитно. Эльф, разорвав их переплетение взглядов, пальцем поманил к себе официанта, что-то беззвучно прошептал ему на ухо, после чего, подхватив бокал, медленно и уверенно двинулся в толпу танцующих, ни разу не обернувшись. Хёнджин, понимающий, что с ним затеяли игру, направился следом. Петляя между танцующих тел, он пару минут блуждал по клубу, пока не оказался в самом отдаленном, немноголюдном углу за барной стойкой. Под потолком, утопая в сизой ароматной дымке, светили красные фонари. Подпирая одну из стен спиной, эльф неспешно попивал напиток из трубочки в высоком хрустальном бокале. — Цитируешь Шекспира? — произнес низким грудным голосом, стоило хёнджиновой руке упереться аккурат возле его головы. — Интересный ход. Для вампира, — он сделал упор на последней фразе, вновь погрузив край трубочки в свой невозможный кукольный рот. По ней быстро побежал золотистый напиток, забиваясь в ноздри медовым ароматом. — Не нравится Шекспир? — хрипло поинтересовался Хван, словно загипнотизированный потянувшись к чужим волосам. Вблизи они не просто были серебристыми. Они буквально напоминали жидкое серебро, так же нежно и мягко струясь сквозь пальцы. — А ты можешь зачитать мне что-то ещё? — вздёрнул бровь эльф, вызывая внутри очередную вспышку впиться в него зубами. В этот раз желательно в пухлые губы, которые так и манили оставить на них кусачий поцелуй. — Могу, — кивнул Хёнджин, наматывая узкую прядь на указательный. — Как насчёт Данте? «Отвага и ума пытливый склад, Ученость, красота, сознанье чести, Искусство, сила, доброта без лести, Учтивость — далеко не полный ряд Достоинств, что Амура победят Отрадностью — в отдельности и вместе: Одни из них достойны большей чести, Но каждое в победу вносит вклад. При этом, друг мой, если ты намерен От добродетелей увидеть прок, Природных иль благоприобретенных, Не действуй против божества влюбленных: Какое бы ты средство ни привлек, Ты проиграешь битву, будь уверен». Эльф уперся затылком в стену, приподнимая острый подбородок и обнажая кадык. Взгляд его немного затуманился, в красном отсвете фонарей бликовала заинтересованность на дне зрачков. — В первые вижу вампира так страстно любящего поэзию. — Впервые вижу эльфа, так бесстыдно соблазняющего незнакомца. — Феликс, — представился с кривой усмешкой эльф. — Хёнджин, — ответил ему таким же оскалом Хван. — Весь вечер я чувствовал на себе твоё внимание. Почему не подошел раньше? — полюбопытствовал Феликс, позволяя наглым пальцам исследовать нижние скулы и скользить вниз по шее, к вырезу на груди. — Ждал подходящего момента. Ведь ты выглядел таким неприступным холодным принцем... — подушечки замерли у самого края блузы. — Отказал стольким поклонникам, — снова взгляд глаза в глаза. — Откуда мне было знать, что у меня есть шанс? — Шанс был у всех, — чуть-чуть подаваясь вперёд, так что дыхание сладко опалило кожу щёк, прошептал Феликс. — Вопрос лишь в том, не упустишь ли ты свой? И Хёнджин понял, что ни за что. Вплетаясь всей пятерней в мягкие волосы у шеи, он притянул эльфа к себе и с упоением впился в розовато-красные, медовые как персик губы, нагло и самоуверенно врываясь в рот языком и скользя им вдоль чужого. Он и без того будет гореть в аду за совращение невинных душ, но этот ни с чем не сравнимый мелодичный стон удовольствия, вибрирующий в феликсовой груди раскаленным цветком, Хёнджин хочет слышать всегда, и днём, и ночью, до скончания веков. И быть его единственной причиной — тоже.