Bloody Roses: Под Колпаком

Когда Лино был совсем уж маленьким и, стоя босыми ножками на холодном полу в Мерло, смотрел, как из головы матери сочится кровь, он не думал, что это было всерьез. Она не корчилась от боли, не плакала, значит, это не могло быть серьезным. Может, она хотела поиграть, а может, кровь была ненастоящей. На губах у неё в тот вечер застыла улыбка. Спустя почти двадцать лет он до сих пор видит её — кровавую улыбку на белых зубах. И понимает, как легко люди могут менять маски и прятать свою правду от других. Как, например, каждый присутствующий на этом вечере любви. Смотря на них, видишь лишь пустоту, серую оболочку в цветастой одежде. Проходя мимо, слышишь «эй, Лино, давай к нам» или «оппа, отлично выглядишь» или «дружище, как жизнь». Что смешно, ведь даже не смотря на их лица, знаешь, какие идиотские выражения на них застыли. Преклонения или зависти. Апогей однообразия. Страшно вспоминать то время, когда Лино считал себя недостойным быть с кем-то более искренним, чем эта толпа. С кем-то настоящим. С тем, кто увидит его и полюбит за те дебри, что хранятся внутри, а не только за его крутое альтер эго. Но то время, к счастью, прошло. Миновав толпу зазывающих к себе лиц, Лино опустился на скамью рядом с Сынмином. Опустошил стакан непонятно чего и поморщился. Бинна продолжала щебетать с мистером Предателем, он же Чан, а Чонин с Сынмином уже перешли на свои личные темы. Лино сидел молча до поры до времени, вытягивая взглядом незначительные детали во внешности других людей и наблюдая за звездами. Он любил наблюдать. За это в нем выработалась способность подмечать то, чего не заметишь, если посмотришь один раз. — А где Джисон? — голосом Чонина прозвучал вопрос. — Скоро придет, — ответил Лино, не отрываясь от неба. Хан Джисон. Всего девять букв и два слова, от которых душа вмиг исцеляется, а всё плохое отходит на второй план. — Позвони и поторопи его, — попросил Лино Чонина, который тут же достал телефон из внутреннего кармана пиджака и поднес к уху. Очарование. Внутренняя сила. Самоотверженность. Родинка в зоне ключицы и на щеке, которые Лино целовал сотни раз, но каждый раз как в первый. Блеск в глазах и то, как Джисон их отводит, когда смущается. Его привычка кусать губы. Сводить брови, когда не рифмуется строчка. Закутываться в одеяло, как в кокон, если утром в комнате прохладно. И читать. Не важно, что он читает, Лино готов слушать Джисона целыми днями. И ночами. Ночами он тоже любит его слушать, даже если тот молчит. Он мог узнать его по одному лишь запаху. По шепоту. По смеху или мотиву песни, которую Джисон любит напевать себе под нос. В нём столько созвездий, которые Лино может рассматривать вечно и всё равно подмечать новые. Даже изучив Джисона сто раз, он продолжает смотреть на него, словно видит впервые. Завороженно. Внимательно. Осторожно. — Не отвечает, — Чонин прервал поток таких приятных сердцу образов. Лино открыл глаза, сбросив наваждение. — Он же пошёл за своим чертовым телефоном. Неужели так и не нашёл, — буркнул Лино себе под нос. — Джисон точно оставил его в Шато, а не потерял где-то здесь? — вмешалась Бинна. Лино мог только пожать плечами, потому что в общежитии ему было не до гаджетов. — Думаю, если он не обнаружил телефон там, — продолжила девушка, — то скоро придет сюда. А мы с вами пока можем сыграть в «я никогда не». Лино невольно поймал тяжелый взгляд Чана, который возвышался за Бинной как скала. Общаться с Чаном лишь глазами всегда было его фишкой в старые и добрые времена крепкой дружбы. Они дошли до того уровня взаимопонимания, когда слова были не нужны, а мысль можно было и не озвучивать, чтобы быть понятым. Дружба треснула, а эта фишка осталась. И сейчас Лино вовсе не понравилось то, что именно он прочитал в глазах напротив. Взяв со стола бокал, Лино поднял его в воздух и торжественно произнес: — Я никогда не вонзал другу нож в спину. Несмотря на сжатые челюсти, Чан поднес свой стакан к губам и сделал глоток, подтверждая свою причастность к такого рода преступлению. Лино так и не сводил с него глаз. — Ну начинается, — взмолилась Бинна. — Они всегда такие? — спросила она у Сынмина и Чонина, но ответа так и не получила. Парни просто неловко переглянулись. — Я закончил, — подмигнул ей Лино и лживо улыбнулся. — А сейчас прошу меня извинить. Мне нужно найти любовь всей своей жизни, а то без него терпеть предателя за своим столом весьма трудно. Лино сорвался обратно в сторону общежития, игнорируя разочарованные вздохи и шёпот за спиной. Нет, нет, сейчас не время. Он ведь обещал себе, что на Ночи Розы никакого яда и сарказма. Обещал ведь? Даже если и неискренне, отражение в зеркале запомнило это обещание, значит, нужно постараться его сдержать. Джисон учил его терпению всё лето, пока они жили вместе. Лино вполне может притвориться, что вынес из этих уроков всё самое лучшее. У общежития было тихо и пусто. Лино заскочил внутрь и тут же вбежал вверх по лестнице на второй этаж. Дверь блока была закрыта, внутри тоже никого не было. Только смятые их телами лепестки и пустые бокалы из-под вина. Намек на телефон Джисона тоже отсутствовал. Лино выругался и тяжелыми шагами поднялся по винтовой лестнице к себе. Взял с полки свой телефон, набрал номер, стал ждать. Бесконечные гудки всё же прервались, Лино попробовал снова. Тишина. Пустота. Ничего. В этот раз ни гудков, ни родного голоса. Джисон выключил мобильник. Либо же… С плохо сдерживаемой агрессией Лино запихнул телефон в задний карман брюк и слетел по лестнице вниз, оттуда покинул блок и остановился на крыльце общежития. Посмотрел сначала направо — непроглядная темень деревьев. Потом налево — тот же самый пейзаж. Ну и куда он, чёрт возьми, делся? Прислушался. Ни намека на человеческие звуки, кроме… шагов. Достаточно быстрых шагов по каменной дорожке. Лино медленно повернул голову: вверх по тропинке шёл Чан. Его только здесь не хватало. — Где Джисон? — начал тот сходу, будто залез Лино в голову и прочитал тысячу тревожных мыслей на этот счет. — Что у вас происходит? — У нас всё прекрасно, дай пройти. Лино обошёл Чана и торопливым шагом стал возвращаться на Ночь Розы. Вот только он знал, что бывший друг так просто его не отпустит, и уже предвкушал не самый приятный разговор, пока они будут идти до беседок. — Где Джисон? — повторил Чан настойчиво, поравнявшись. — Не знаю. — Что, просто пропал? — Я понятия не имею, где он. И лучше бы тебе заткнуться. — Ты пробовал звонить? Лино медленно выдохнул носом. Надо успокоиться, иначе мыслить здраво он точно больше не сможет. И тогда все попытки Джисона — осознанные и бессознательные — по сдерживанию дикого нрава Лино будут лишены смысла. — Звонил. Не берёт. — Дерьмо. О да. Слабо сказано, хотя Лино пока и не понял, что это может для него значить. Что это может значить для Джисона. Для них обоих. Вдруг остановившись, он склонил голову набок и окатил Чана ледяным взглядом. — Что это, а? Беспокойство? — Лино наступал, Чан стоял не двигаясь. — Что это? Что ты знаешь? Говори, мать твою. — Успокойся. — Чан выставил руки вперед. — Я серьезно. Если не успокоишься, я ничего тебе не скажу. — Хорошо. — Представив перед глазами улыбающегося Джисона, Лино сбавил обороты. Если его якорь пропал, то этот фокус скоро перестанет работать. Но пока дело не зашло слишком далеко, можно им воспользоваться. — Говори. Скрестив руки на груди, Чан коротко обвёл глазами верхушки деревьев. Да что с ним не так? — Это лишь мои догадки, — начал он, — да и информация неподтвержденная. Я случайно узнал на собрании союза студентов… — Мне плевать, говори быстрее. Что ты знаешь? — Лино готов был взорваться от отсутствия терпения в организме. — Джихёна обвиняют не только в употреблении наркотиков. — Челюсти Чана сжались. — Домогательства. Не знаю, в чью сторону и правда ли это… но он общался с Джисоном, и я подумал… — Сукин сын. Челюсти сжались так сильно, что заложило уши. Улыбка Джисона тут же испарилась из головы. Якорь, сдерживающий агрессию и ярость, окончательно ушел на дно. Лино сорвался с места, так что Чану пришлось бежать, чтобы догнать его и предотвратить нечто страшное. Джихён не ушёл далеко, до сих пор сматывал свои провода и аппаратуру за сценой, вне зоны видимости опьяневших студентов. Надо же, какой предусмотрительный. Лино остановился рядом с ним и, выдавив улыбку, произнес: — Как жизнь, старый друг? — а потом взял его за волосы и приложил ухом о металлический столб, который поддерживал навес сцены. Джихён не успел среагировать, сполз на землю и, если бы не Чан, явно бы встретился с кулаками. Хотя трудно сказать, что хуже: не знающие пощады руки Лино или грубый металл. — Я ещё не закончил, — огрызнулся Лино на Чана. Тот помог Джихёну подняться, поддержав его за локоть. — Ты закончил, — буркнул Чан. — Что ты творишь, Лино? Я сказал, что это просто слухи, а ты с цепи сорвался. Он может быть ни в чем не виноват. — Вот поэтому я и не закончил. Собираюсь это выяснить. Джихён-а? Эй. Я здесь, — пощёлкал Лино у того перед лицом, но взгляд Джихёна всё равно был рассредоточен. — Боже, какой слабак. Из виска и уха Джихёна текла тонкая струя крови. Возможно, Лино переборщил, но об этом он не жалел. Давно хотелось отдать этому уроду должное за непрошенный поцелуй в концертном зале университета. В руках Чана Джихён совсем обмяк. Лино подошёл ближе и взял его за горло, заглянув в глаза. — Ты пытался залезть моему парню в штаны. Правда, неправда? Это помогло Джихёну хотя бы немного прийти в себя. В ухе наверняка до сих пор звенело. — Я… — Схватившись за ухо и обнаружив кровь, Джихён с ужасом посмотрел на Лино. — Какого черта, Ли? — Отвечай на вопрос, иначе снова встретишься с железкой. — Что? — Джихён плохо соображал. Скорее всего, сотрясение. — Хан Джисон. Мой парень. Мой любимый человек. Мой. Ты пытался его трахнуть? Чан раздраженно засопел от подобного выбора слов, но Джихёна не отпустил. Лино сильнее сжал пальцы на чужом горле. — Отвечай, урод. Хоть пальцем его тронул? — Это было не всерьез, — тяжело сглотнул Джихён. — Я не собирался с ним ничего такого делать, просто… Чан отпустил его. И не стал удерживать Лино, когда тот снова взял Джихёна за голову и впечатал в металл. Кровь хлынула сильнее, запачкав рубашку Джихёна и остатки разума, которые держали Лино на плаву. — Хватит. — Чан преградил Лино путь, чтобы тот не сделал непоправимое. — Ты достаточно его наказал. Он скорее всего оглохнет на одно ухо и больше не сможет заниматься музыкой. Лино. Лино? Эй. Руки до сих пор были сжаты в кулаки, взгляд стеклянный. На земле, скорчившись, сидел тот, кто посмел коснуться Джисона пальцем, когда тот этого совсем не хотел, и Лино не мог прекратить представлять. Не мог не видеть чужие руки на Джисоне и не мог остановить ярость, которая разрывала грудь на куски. Если бы не Чан… — … нам нужно найти его. Лино. Возьми себя в руки! Минхо, мать твою! Лино отдёрнулся от Чана, как от раскаленного угля. — Про мать ни слова, — предупреждающе навел палец. — И не смей меня так называть. Будешь следующим. Перешагнув через собственный гнев, Лино вернулся в эпицентр праздника. Его окружили танцы, радостный смех, песни. Улыбки ослепляли, как вспышки фотокамер. Слова смешивались в непрекращающийся гомон, который давил на уши. Он падал. Падал и падал без конца, пока звуки в один миг не пропали. Белый шум. Замедленная съемка. Лино стоял лицом к лицу с главным корпусом Чанми и не понимал, как его дом посмел забрать то единственное светлое, что у него было. Как посмел забрать Джисона. Перед глазами снова возникла его улыбка. Однажды она смогла затмить кровавую улыбку матери, раз и навсегда. Джисон, сам того не зная, терпеливыми руками зашил глубокие внутренние раны, которые Лино бесцельно носил в себе долгие годы. И нет больше жизни, в которой нет Джисона. Либо с ним, либо никак. Если придется перерыть здесь всё, Лино это сделает. Если придется сжечь, сожжет. Это давно не его дом, ведь он нашёл его в человеке. И если с этим человеком что-то случилось, то Чанми придется за это ответить.

♠

Боль. Это всё, что ощущал Джисон. Его тело состояло только из неё, а не из органов и костей. Он еле разлепил глаза, но вокруг было темно. А ещё холодно. Было до жути холодно. Под пальцами скользили мелкие камни. Похоже на гравий. Уперевшись в землю руками, Джисон еле приподнял себя. Висок горел и пульсировал, поэтому парень даже не стал проверять, ведь точно знал, что там алела кровь. Его окружали какие-то кусты. Как он мог оказаться в лесу? И лес ли это? Такой пробирающий до костей холод может быть только на улице. Но сейчас не зима. Нет. Джисон точно помнил, что весна давно наступила. Тогда почему тут так промозгло? Голова шла кругом, но Джисон превозмог себя и поднялся на ноги. Его повело. Он завалился в какой-то куст, ветка больно хлестнула по щеке. Снова боль. Перевернувшись на спину, Джисон в надежде уставился в небо. Неба не было. Ни звёзд, ни верхушек деревьев, ни облаков. Ничего из этого. Только потемневший от времени металлический потолок. Джисон сел. Приложив тыльную сторону ладони к виску, поднялся и в этот раз удержал себя на ногах. Потом посмотрел вниз. Ноги были босые. На ногах — брюки. И больше ничего. Джисон в панике ощупал себя на предмет увечий, но ничего странного не обнаружил. Где, черт возьми, его рубашка, туфли и пиджак? И почему тут так холодно? Он обхватил себя руками, чтобы унять дрожь, и наконец осмотрелся. Вокруг него были кусты и кустарники, цветы и карликовые деревья. Всё пространство было озеленено и ухожено. Явный намек на человеческое вмешательство, а значит, он всё же не в лесу. Конечно нет. Разве может лес быть огорожен стеклом и металлической крышей? Разве могут там расти бережно остриженные кусты и… кровавые розы? И белые в придачу. Идеальный антидот… Джисон зажмурился от нового приступа головной боли, но всё же направился к двери оранжереи. Какого хера он тут оказался и по чьей милости? Ещё и без одежды. И в тотальном холоде. Дверь, разумеется, была заперта. Джисон мог дергать её без конца, но факт оставался фактом — через неё он вряд ли выберется отсюда. Тогда он нащупал стекло и стал долбить в него локтем. Потом кулаками. Снова локтем. Пинал, толкал боком, но бесполезно. Стекло было задето инеем. Он провёл по белой бархатистой поверхности рукой и отдёрнул её. Осмотрелся: цветки и листья тоже покрылись тонким слоем льда. Сколько же здесь градусов? Как только Джисон об этом подумал, то перестал чувствовать ступни. Нет, только не это. Нужно срочно успокоиться, иначе разум убьет его быстрее, чем эта ледяная коробка. Он посмотрел наверх. Под крышей не было лазейки, да и Джисон не смог бы до неё дотянуться. Но там было кое-что другое. По всему периметру — климатические установки. Лино однажды сказал, что для роз поддерживаются определенные климатические условия, поэтому они не могли бы расти за пределами оранжереи. Сейчас Джисон подумал, что это полная брехня. Температура явно опустилась ниже нуля, а чертовым розам нихрена не сделалось. Они как сорняк, который ничто не может уничтожить. Джисона откровенно знобило. Он не знал, сколько тут градусов, но некоторые части тела уже начинали неметь. Поняв, что стекло не выбить, а дверь не открыть, он начал стучать по нему и насколько можно громко звать на помощь. До него не долетала музыка с Ночи Розы. Даже отдаленно ничего не было слышно. Но Джисон продолжал кричать, надеясь, хоть и не особо сильно, что его слышно по другую сторону стекла. Но слышал его, к сожалению, только один человек. Тот, кто не говорил, а лишь наблюдал. И в определенный момент этот человек наблюдать устал, подошёл к стеклу с другой стороны, напугав Джисона до смерти, и растянул губы в издевающейся улыбке. — Чертов старик, — особо сильно стукнув по стеклу, крикнул Джисон. — Открой дверь! Садовник лишь отрицательно покачал головой, не переставая улыбаться. Зубы у него были кривые, брови почти скрывали глаза, в которых плескался ненормальный блеск. — Открой чертову дверь, — не успокаивался Джисон, — иначе я выбью сначала это стекло, а потом все твои зубы. Угроза садовника не смутила, но улыбаться он перестал. Без улыбки он снова предстал хмурым работягой, каким Джисон его и помнил, но от этого становилось только больше не по себе. Если он реально съехал с катушек, то ожидать можно чего угодно. Зубы Джисона перестали попадать друг на друга. Его трясло, ноги он всё равно перестал чувствовать, хоть и приспустил брюки, чтобы те дошли до пяток. Кровь тоже остывала, причем быстрее, чем Джисон предполагал. Неизвестно, сколько он лежал, пока не очнулся, но температура тела продолжала стремительно падать. Садовник Шин постучал указательным пальцем, привлекая внимание. Джисон поднял голову и заметил, как тот что-то пишет на застывшем стекле. Буквы сложились в слова, которые Джисон смог прочитать только со второй попытки. «Убийца прячется за стеклом». Садовник указал на надпись, потом на Джисона и расхохотался. — Сумасшедший ты старик, — ударил Джисон по стеклу. — Я не убийца! Выпусти меня! Я не… Рядом садовник написал ещё два слова. Температура тела Джисона, кажется, упала ещё на несколько градусов. Там было имя его отца. — Нет! — Джисон стал изо всех оставшихся сил долбиться в ледяное стекло. — Это не я! Не я, слышишь? Меня зовут Джисон. Я никого не убивал! Это не я… не я… Этот порыв стоил ему многого. Энергии, в первую очередь, которую организм мог бы затратить на то, чтобы дольше поддерживать себя теплым. Живым. Джисона снова повело. Ног он больше не чувствовал, поэтому не смог удержать себя в положении стоя. Он ими не управлял, как и не управлял больше своим телом. Холода он тоже больше не ощущал. Там, где он упал, белые розы скидывали свои лепестки на землю. Они погибали — совсем юные, красивые, только начавшие жить. Джисон протянул руку, пытаясь сорвать единственный целый бутон. Пальцы не двигались, не могли ухватиться за белоснежные лепестки. За последнюю надежду на спасение.

♠

У Лино внутри разорвалось нечто очень важное. На куски. Он не знал, куда бежать, но нутром ощущал, что бежать должен. Ему это жизненно необходимо. Если он не побежит, если ещё раз не проверит каждый угол в этом злополучном университете, то умрет. Именно так на него надвигалась смерть. Не как в прошлый раз. Год назад он до конца не понимал, что умирает. Тогда всё происходило слишком быстро, и Лино думал, что просто попал в кошмар, который закончится, как только он проснется. Сейчас же он каждой клеточкой своего тела предвкушал появление смерти. Ему было страшно. Он не хотел умирать. И этот панический страх никак не мог себе объяснить. Паника хватала за горло, не позволяла нормально дышать и всё душила, и душила, и душила. Он снова попытался успокоиться. Перепробовал в мыслях сотни мест, куда бы мог подеваться Джисон. Чан снова оказался рядом, к своему же несчастью, и Лино с силой толкнул его в грудь. — Лино. — Чан снова стойко вытерпел нападение. — Тебе нужно успокоиться. Возьми себя в руки, иначе Джисона мы никогда не найдем. Да угомонись ты! — Сукин ты сын! — сорвался Лино на эмоции и осознал, что для него это финиш. Он настолько низко пал, что показывает свою боль перед человеком, который его однажды предал. — Я, блять, доверял тебе. Ты был мне как брат. Ты был мне семьёй! Не подходи ко мне. Спустившись со ступеней главного корпуса, в котором не было обнаружено и намека на присутствие Джисона, Лино сорвался к малому. Кафетерий был закрыт. Со всей силы пнув дверь, Лино её не открыл, да это и не являлось его целью. Он почти вошёл в учебный корпус через тяжелую деревянную дверь, как Чан потянул его назад. За это он получил в челюсть. Сплюнув кровь, будто пустяковое дело, Чан пригвоздил Лино плечом к каменной стене. — Посмотри на себя, что ты творишь, — сказал он на удивление спокойно. — Мы так никогда его не найдем. Тебе нужно отрезвить голову, причем срочно. Ты кого-нибудь сегодня убьешь. — Да. Тебя. Оттолкнув Чана, Лино пошёл не в том направлении, в котором планировал изначально. Чертов предатель его только больше путает. Остановившись у торца малого корпуса, Лино вдохнул и выдохнул. Оперся о стену здания в попытках восстановить дыхание. Это состояние больше походит на смерть, чем прошлогоднее отравление. Определенно больше. Чан вывернул из-за угла и быстрым шагом подошёл. — Мозг на место встал? Хорошо. Теперь прислушайся к сердцу и пойми, что рыскать по учебным корпусам нет смысла. — Я нигде его не вижу. — Мы найдем его. — Я про смысл. А хотя… — Лино резко отлип от стены и свернул за малый корпус. — Одно и то же. Хан Джисон и есть мой… Он остановился. А потом бросился бежать. Сорвался с места так, что пока Чан осознал, что происходит, Лино был уже далеко от него. Белое стекло. Иней. В этой стеклянной коробке никогда не было такого экстремального холода, да и не должно быть. Цветы умрут… цветы не вынесут такой холод. Что-то не так. Пальцы сковало льдом, как только Лино прикоснулся к стеклу и попытался вглядеться внутрь. Темнота. Везде. Абсолютная. Черные листья, черные стебли… и черные брюки. Тело. Мертвенно-бледное тело с вытянутой вперед рукой, пальцы едва достающие до куста роз, а вокруг них белые лепестки. Только по тому, как дёрнулся Чан, который, оказывается, стоял рядом, Лино понял, что этот неистовый крик вышел из собственной глотки. Опустившись на колени, чтобы быть как можно ближе к Джисону, Лино стал не просто долбить стекло — выдалбливать с неимоверной силой. Нет. Нет, нет, нет. Его белая роза, его Хан Джисон… Снова белый шум. Абсолютная пустота вместо мыслей. Снова ощущение смерти. Чан притих и замер на месте. Шок сковал его совсем не вовремя. Добежав до двери, Лино дёрнул толстый навесной замок, но тот не поддался. Выругавшись, он на автомате добежал до запасного выхода малого корпуса, где, как он помнил, за дверью стоял тяжелый лом. Память не подвела. Вернувшись, он замахнулся увесистым металлом и впечатал его в стекло. Не было даже треска. Глухой звук, будто это и не стекло вовсе, а непробиваемая стена. Лино замахнулся ещё и ещё, он не переставал бить, пока швы пиджака не начали трещать, а кожа — лопаться на костяшках. Кожа стёрлась о старый металл — появилась кровь. Он ничего не слышал, ничего не видел, а только бил, и бил, и бил. Бросил лом к ногам. Дрожащими ладонями прислонился к стеклу, оставив на белой поверхности кровавые мазки. Нет. Он не может сдаться. Не сейчас. Никогда. Утерев нос рукавом, Лино поднял лом и с новым приливом сил, состоящих из чистого адреналина, продолжил бить стекло. Только не Хан Джисон. Его единственный смысл. Его первая и единственная любовь. Его белая роза. Красная роза — роза страданий — это сам Лино. Ребенок, который считал себя самым главным для своей матери несчастьем, пока не прочитал её книгу. Он приносит боль всем, кого подпускает слишком близко. Отравляет, как и роза, своими скрытыми от глаз шипами. Так было. Но рядом с кровавой розой посадили её единственный антидот. Хан Джисон приехал в Чанми, хотя и не должен был. И тогда роза красная перестала источать боль, ведь её яд исцелялся одним лишь прикосновением белых лепестков. Роза страданий — Лино — обрела своё спасение. И он не позволит ему погибнуть. Этот сад — их сад — будет жить. Вдруг Чан схватил Лино за предплечье и вцепился ногтями глубоко в кожу. Лино повернул к нему голову, вырванный из мыслей. На лице у Чана застыл ужас. — Что… — начал Лино, но Чан уже смотрел ему за спину. Лино резко обернулся. Садовник лежал на траве почти у его ног, в раскрытой ладони — нож, во лбу кровяная клякса. Глаза его были широко раскрыты, губы двигались в немых попытках собрать слова, которые из его рта не выходили вот уже тридцать лет. Медлить было опасно. Лом (он же возможное орудие убийства) был тут же отброшен. Обшарив карманы садовника, Лино кровавыми пальцами нашёл ключ от двери оранжереи. Вдруг мужчина схватил его за запястье, пригвоздив к себе и снова раскрыл губы. Лино заметил, как у того недоставало языка, и в любом другом случае задумался бы о тяжелой судьбе этого человека. Но сейчас он не мог. Садовник отпустил его. Прежде чем Лино сорвался к двери, он успел увидеть, как на жестах старик сказал три слова: «Кан», «ты» и «убийца». Он повторял только эти жесты, пока из него выходили остатки жизни. Лино не помнил, как сорвал замок. Не помнил, как снес дверь с петель и залетел внутрь коробки, похожей на морозильную камеру. Он помнил лишь то, как поднял на руки ледяное тело, прижал его к себе и на чистом адреналине вынес их обоих наружу. Опустил Джисона на траву, но не смог выпустить из рук. Вжимал его в себя, раскачивал как куклу, пытаясь согреть и оживить. Если бы не Чан, Лино бы с трудом пришел в себя. — Лино. Лино, послушай меня! — Чан опустился на колени. — Ты сейчас возьмешь из Мерло любую машину и поедешь в больницу. Ты слышишь? Кивни. — Лино кивнул, продолжая раскачиваться. — Он не умер. Джисон ещё жив, тебе просто нужно довезти его до больницы. Кивни. — Лино снова кивнул. — Я позабочусь о садовнике. Кивни. Снова кивок. Лино не помнил, как поднялся с Джисоном на руках. Не помнил, как обошёл малый корпус и по более короткому пути оказался у Мерло. Видно, садовник избрал этот же путь, когда похитил Джисона. Лино не помнил, как разбил водительское стекло чьей-то машины, припаркованной за общежитием, и не помнил, как по лесной тропинке выехал на нормальную дорогу. Он помнил лишь, как сжимал руль и проглатывал слезы литрами, пока гнал машину. Помнил, как тело на заднем сидении не двигалось и не дышало. А ещё помнил, как ощущал собственную смерть. Ярко, болезненно, неотвратимо. До больницы он добежал на адреналиновых остатках. Видел, как Джисона увозили на каталке. Бездыханного и бледного. Но уже в пиджаке. Вот о чем ещё Лино забыл — как отдал ему свой пиджак. Не то чтобы это было крайне важно. Но обычно Лино внимателен. Он смотрел ему вслед, пока каталка не скрылась за поворотом. Лино сел. Голубое кресло скрипнуло под его весом. Белый шум. Пустота. Смерть. Когда он пришёл в себя, то медсестра аккуратно перевязывала его ладони в мерзко пахнущем кабинете. — Не двигайтесь, пожалуйста, — сказала она сухо. — Как Хан Джисон? — спросил Лино и не узнал свой голос. — Вам не следует много разговаривать. У вас нервный срыв. Лино слабо усмехнулся. Голова шла кругом — прилично же его накачали. Мысли постепенно выстраивались в ровную линию, мир обретал форму, но не цвет. Шок до сих пор заставлял тело сотрясаться случайными судорогами. Пальцы, которыми занималась медсестра, сами по себе время от времени дёргались, будто конечности марионетки. Мозг — увлекательный кукловод. А тело — лишь послушная оболочка на ниточках. Бледное холодное тело. Перевязанными пальцами Лино даже сейчас сжимал его, пытаясь отдать свое тепло. Не получалось. Джисон был лёгким, но до чего холодным… Он всегда закутывался в одеяло, словно в кокон, если утром в комнате становилось прохладно. Лино просыпался раньше, перебирал его чёлку, пока Джисон мирно спал с приоткрытым ртом, и шептал милые обзывательства. Джисон их не слышал, в ответ лишь тихо и мирно сопел. Иногда пускал слюни на подушку. Лино нежно вытирал его губы и продолжал разглядывать черты родного лица. — Я ведь даже не сказал ему, что люблю, — сказал он хрипловатым голосом, чем напугал медсестру. — Я никогда не говорил. — Смешок. — Знал, что он хочет это услышать. Именно и только это. Но не говорил. — Снова смешок, походящий на скрип. — Кого же ты полюбил, Хан-и… Я не успел? — вдруг резко спросил он. Медсестра поджала губы и ничего не ответила. Это мгновенно выбесило Лино. — Я не успел? — вскрикнул он на всю палату. — Скажите мне, что успел, — чуть тише. — Думаю, вам следует поставить ещё один укол. — Женщина поднялась, избегая его убитого горем взгляда. — Вам нужно поспать. — Ответьте мне! Хлопнула дверь. Лино без сил опустился головой на голую кушетку. Пустым взглядом он смотрел в точку на стене, пока успокоительное пыталось взять над ним верх. Хан-Джи-сон. Хан-Джи-сон. Скандируя его имя, Лино прикрыл глаза и провалился в забытье. Последнее, что он помнил, это все «я тебя люблю», произнесенные Джисоном, и его тонкая улыбка разочарования от того, что не услышал то же самое в ответ. Его улыбка.