Bloody Roses: Под Колпаком

Садовник Шин когда-то был уважаемым профессором. Окончив университет Чанми, а именно факультет древних языков и культур, он остался сначала в качестве практикующего преподавателя, а впоследствии достиг высот, ценящихся на преподавательском поприще — степени, немалого количества исследований, а также почёта. Он был целеустремлен и обладал острым умом, в свои сорок лет имел блестящую карьеру, только вот семьей обзавестись не успел. Да и не торопился. Свободное время посвящал исследовательской деятельности, студентам с их обычными проблемами и был весьма доволен жизнью. Ценил красоту природы, любил гулять по округе Чанми и с особым наслаждением наблюдал за насекомыми и мелкими грызунами. Студенты прошлого века прозвали его «господин мечтатель», ведь на лекциях он часто отвлекался на пейзаж за окном, утопая в красоте природы и не понимая, как он, маленький человек, смеет жить среди такого великолепия. Говорил он хорошо. Даже весьма красноречиво, четко и размеренно. На его лекции приходили студенты других факультетов, чтобы просто послушать рассказы и размышления мечтательного профессора, у которого не заканчивался запас искусных слов и выражений. Обычную лекцию он мог превратить в увлекательное представление. Этим он походил на другого блестящего преподавателя, и конкуренция их была хоть и не гласной, но непрекращающейся. В середине девяностых годов университет Чанми переживал не самый лучший период. За один год погибло пять студентов. В коридорах было тихо, ощущался шёпот скорби и страха за собственную жизнь. Профессор Шин брёл по опустевшему холлу в полном одиночестве, смотря себе под ноги и не обращая внимания на посторонние шорохи. Вдруг из оцепенения его вывел резкий возглас, донесшийся из приоткрытой двери аудитории. Профессор не удержался и заглянул в щель: одна из студенток придерживала юбку, пока преподаватель Кан скользил ладонью по её бедру. Не желая ждать ни минуты этого непристойного поведения, профессор Шин вошёл в аудиторию, грозно зыркнул на мужчину и кивнул студентке на дверь. Когда она, вся покрасневшая, поклонилась и удалилась с опущенной головой, профессор сжал кулаки и направил на своего негласного противника всю злость, на какую только был способен. — Вы совсем совесть потеряли, Кан! Это же молодая девочка. Да она вам в дочери годится, побойтесь Бога. Что бы сказала ваша дочь, если бы увидела вас за подобным занятием! Отклонившись на стуле, преподаватель Кан лишь неприятно улыбнулся. — Кан Чанми, в отличие от вас, приучена стучать и не вламываться туда, где её явно не ждали. Он явно был ни на йоту не смущен. Более того, вёл себя так, будто ничего не произошло и ему за это ничего не будет. Чувствовал свою безнаказанность и всеми способами это показывал. Профессор Шин ещё больше его возненавидел. Как только обычный преподаватель, который ниже профессора в иерархии, позволил себе такую дерзость? Они хоть и были ровесниками, всё же имели приличную пропасть в плане рабочих отношений. — Да как вы смеете! Я доложу куда следует, и вы вылетите отсюда очень быстро. Ректору вряд ли понравится, что его преподаватели пристают к молодым студенткам. — Он в курсе, — учтиво кивнул преподаватель Кан. — Так что не утруждайте себя. Уволить меня отсюда никто не может. Вы, возможно, не осведомлены, поэтому просвещу вас. Наш университет Чанми основан моей любимой бабкой, земля ей пухом. Поэтому всё её наследие, то есть этот университет, принадлежит мне. Ректор назначен мной лично, он и пискнуть не посмеет без разрешения. Так что выбирайте: вы со мной или против меня. Иных вариантов у вас нет. Профессор Шин не помнил, когда его в последний раз так оскорбляли. Сдвинув густые брови, он четко выговорил: — Да я скорее собственный язык сожру, чем буду пресмыкаться перед таким наглым дураком, как вы. Преподаватель Кан сильнее растянул губы в противной ухмылке. — Как пожелаете. Но на будущее: я люблю воспринимать сказанное прямолинейно. После этой стычки профессор Шин не мог спокойно спать и есть. Всё его нутро желало справедливости и достойного наказания для наглого преподавателя, чья ухмылка преследовала даже в тревожных снах. Он не мог оставить всё как есть, никак не мог. Кан слишком упивается безнаказанностью, это не доведёт до добра. Ректор действительно оказался просто безвольной куклой, которая смогла ответить лишь «без доказательств ваши слова ставят под угрозу репутацию всего университета, не советую разбрасываться ими направо и налево». Но профессор Шин просто так не сдастся. Он поставит гада на место. Возможно, меры были слишком радикальными. Но в тот момент они казались единственным верным шагом. Написав в Отделение образования, науки и техники при правительстве, он стал с нетерпением ждать ответ. Шли недели, но почтовый ящик всё пустовал, и когда профессор Шин с разочарованием понял, что никак ему с Каном не совладать, пришёл ответ: «Господин Шин. Сожалеем о долгом ожидании ответа. По вашей жалобе заведено дело. В течение трёх рабочих дней ожидайте по указанному адресу учебного заведения комиссию, которая будет заниматься вышеуказанным делом в соответствии с государственными законами. Всего доброго». Радости не было предела. Справедливость, наконец, восторжествует, и Кана заберут туда, где ему и место — за решетку. Профессор Шин был так доволен, что всю лекцию простоял у окна, смотря на кустовые розы, и всё не мог ими налюбоваться. В день приезда комиссии лил дождь. Суровые мужчины в задетых дождем костюмах и одна хрупкая на вид женщина стояли в холле главного корпуса, переговариваясь с ректором о положении дел. Говорили они учтиво и довольно тихо, услышать было невозможно. Когда из коридора вышел преподаватель Кан и дружески приобнял одного из мужчин, стало ясно, что дело идёт не так как нужно. Совсем не так. Профессор Шин простоял в главном холле целый день, даже есть не ходил. Ожидание убивало все естественные нужды. Наконец, когда члены комиссии вернулись из кабинета ректора и прошли мимо него, даже ни разу не одарив взглядом, он вдруг осознал, что проиграл. Кан имеет друзей в Отделении образования, он глубоко пустил свои ядовитые корни, которые сдавили Шину горло и опутали конечности. Именно так ощущалось начало чего-то страшного. Именно так оно, по сути, и началось. Глубокой ночью, когда профессор беспокойно спал и видел очередные тревожные сны, дверь в его комнату без скрипа открылась, хотя он закрывал её на ключ. Паранойя начала мучить, вот и решил перестраховаться. Но, увы, не помогло. Кто-то заткнул ему нос и рот мокрой тряпкой. А после этого он отключился. Очнулся только когда кто-то ударил его со всей силы по лицу. Щека начала ужасно гореть. Оглядевшись, профессор Шин обнаружил себя привязанным к стулу металлической проволокой, больно впившейся в кожу. Вокруг было темно, и этого места он не узнавал. Только странно пахло старой древесиной и, на удивление, краской. Кан стоял неподалеку, сложив руки на груди, и смотрел с откровенным презрением. — Доставил же ты мне проблем, Шин. Профессор сплюнул кровь и внутренне съежился от вида своего кровавого плевка на сером полу. Как же некрасиво. — Мы разве переходили на ты? — поднял он свои мутные глаза. — Это неуважение с вашей стороны, и я считаю… — Закрой свой рот. — Кан ударил ещё раз. На этот раз в другую щеку. — Твой морализм чуть не стоил мне всего, что я здесь построил, а построил я много. И главное, ведь тебе не было смысла соваться во всё это. Хотел защитить какую-то девчонку? Похвально, хотя и феноменально глупо. Таких моралистов, как ты, почти не осталось… Что ж, скоро их станет ещё меньше. Мне тебя искренне жаль, но я больше не могу рисковать. — Что тебе от меня нужно? — дёрнул связанными руками профессор Шин. — Видишь ли… ты серьезно подпортил мне дела. Отделение образования хочет накинуть на меня поводок, хотя им придётся сильно постараться. В любом случае, ты поставил под угрозу мою шкуру, и я не могу это просто так оставить. За всё нужно платить. Но я, из чистой солидарности и уважения к тебе, как к почетному профессору Чанми, предлагаю выбор. Ты либо со мной, либо против, помнишь? — Он наклонился ближе и процедил: — Так каков твой ответ? Профессор Шин еле сдержался, чтобы не плюнуть ему в лицо. — Что значит «быть с тобой»? Предлагаешь прекратить наше соперничество? — Ты забавен, — рассмеялся Кан, выпрямившись. — Нет. Быть со мной значит помогать мне вести дела. — Какие дела? Прежде чем ответить, Кан хитро сощурился: — Я расскажу. И даже так — я расскажу тебе всё. Только прошу, без твоих моралистских суждений. — Хорошо, но сначала развяжи мне руки. — Ты ещё не выбрал сторону. Посидишь так. Да и мне спокойнее. Путы были жесткими, вокруг царила темнота и странный запах залежавшейся краски. Просто так не убежать. Приходилось идти на нежеланные уступки. — Рассказывай, — потребовал профессор Шин, который даже в таких обстоятельствах не утратил властный голос лектора. Кан слабо фыркнул, но никак это не прокомментировал. — Итак, — хлопнул он ладонями. — Как я сказал, от бабки мне достался этот университет. Чудесное наследство, да? Я по молодости думал, как бы от него избавиться. Но нашлись некоторые сложности… розы тут не совсем обычные… Не перебивай. Цветочница у малого корпуса не просто так построена. Алые розы там — не поверишь — я-до-ви-ты-е. Да, именно так. С таким козырем в рукаве учебное заведение никому не отдашь. Мне оно самому очень нужно. А знаешь почему? Правильно — чисто научный интерес. Я их исследую, эти розы. — Твои исследования должны ограничиваться английской литературой. Или Шекспир с Чосером уже не так интересны? — сжал челюсти профессор Шин. — В ботаники заделался? — А кто, если не я? — без тени сомнения сказал Кан. — Кто, скажи мне, изучит эти розы настолько, что ядом можно будет пользоваться не только локально, но и, скажем, по всей стране? Мало ли у нас врагов? — Ты совсем спятил! То, что ты делаешь, называется убийством. В университете и так погибают студенты, а ты… Вмиг всё встало на свои места. Только не это. Все эти необъяснимые смерти, якобы от «передоза таблетками», хотя комнаты студентов тщательно проверялись каждые выходные, были неслучайными. Профессор Шин похолодел от ужаса. Неужели Кан пошёл на такое ради чертовой науки… — Ты! — прошипел он и качнулся вместе со стулом. — Убийца! Кан, ты убийца, убийца, убийца! Будь ты проклят… — Я уже, — хохотнул Кан. — Не старайся взывать к моей нравственности. И я не убийца, если делаю это во благо науки и нашей страны. Знаешь ли ты, как сложно ставить опыты над студентами? Они же неуправляемые. И реакции тоже получаются разными. Одних убивает капля, других она только калечит. Знал ли ты, что ядовитые розы, которые вывела моя бабка, бьют по половой системе? Ужасно непредсказуемо. А знаешь почему? Чтобы враги не имели потомства. Чтобы истребить их и вырвать с корнем. Даже если кто-то выживет после отравления розами, детей иметь не сможет. Вот это я называю идеальным оружием. — Ты сошёл с ума, — разбито и неверяще уставился профессор Шин. — Спятил. Совсем. Ты хоть слышишь себя? — Вполне отчетливо. — Челюсти его заострились, взгляд потемнел. — Так каков твой ответ? Принимаешь мою сторону и помогаешь доводить яд до ума или… выбираешь страдание? — Никогда в жизни я не стану убийцей, как ты! Никогда, слышишь? Бог тебя покарает. — Очень этого жду. Но ты подумай лучше. Такой умный и уважаемый профессор должен принять правильное решение. — Никогда! Я скорее… — Сожрёшь свой язык, чем будешь пресмыкаться передо мной? — ухмыльнулся Кан. — Я запомнил эти слова. И считаю их справедливыми. Что ж… если ты непреклонен, тогда… Он сделал шаг в сторону, в темноту. Профессор Шин не мог видеть, чем он там занимался, но явно ничем хорошим. Когда Кан снова вернулся на свет, в правой руке он держал садовые ножницы, а левой сжимал спинку стула. Профессор весь затрясся. — Я даю тебе последний шанс, Шин. Очень жаль будет потерять такого способного научного деятеля, как ты. Твои умственные способности могут мне пригодиться. Профессор в ужасе перевел глаза с ножниц на бледное лицо Кана. Губы начали дрожать. — Убийца, — выговорил он и затрясся ещё больше. Сжал подлокотники стула, дёрнул ногами. — Ты убийца, Кан. Преподаватель разочарованно выдохнул и навис над профессором. Его левая рука, обтянутая перчаткой, вдруг со всей силы сжала щёки, раскрыла рот. Профессор всё сопротивлялся, всё искал в этом ужасном человеке сочувствия. Думал «вот сейчас-то он меня отпустит, сейчас-то всё закончится». Но ничего не закончилось. Сначала хлынула кровь. Много крови. Профессор Шин даже не думал, что способен на такой неистовый крик. Он бы и кричал ещё долго, если бы глотку не затопило алым потоком, а за ним не последовал кусок собственного тела. Его язык. Он давился, плевался кровью на ночную рубашку, снова кричал. Собственный язык встал поперек горла и никак не хотел двигаться ни в одну, ни в другую сторону, но Кан сильно давил. Захлебываясь кровью и собственной плотью, профессор Шин терял остатки разума, который так долго питал знаниями и нравственностью. Он был хорошим человеком. Он хорошо говорил, красноречиво и размеренно. Его любили слушать. В тот вечер он произнес последние свои слова. Их же первыми выучил на языке жестов.

***

Насколько крепкой должна быть психика, чтобы ничто не могло её сломать? Насколько сильным должен быть человеком, чтобы, расставшись со своей прежней жизнью, остаться самим собой? Остаться человеком? Что если он теряет единственное своё призвание, становится никем, оболочкой старой версии себя? Живёт ли он на самом деле? Спустя полгода после потери способности говорить профессор Шин стал незнакомцем для себя самого. Он потерял всё: блестящую карьеру, знакомых и друзей, которым ничего не мог рассказать. Первое время он посылал письма всем, кого только знал, прося о помощи. Ответы никогда его не достигали. И постепенно отчаяние сменилось принятием. Он ощущал себя законсервированным в банку. Кан держал его на коротком поводке. Не добившись от профессора согласия на добровольную помощь, он заставлял его выполнять садовые работы во дворе кампуса, не подпуская к оранжерее. И ему всё сходило с рук. Все в университете подчинялись лишь ему, и профессору Шину не хватало воздуха, чтобы дышать. Он, сам того не зная, подписал себе смертный приговор. И Кан был единственным, с кем профессор Шин мог общаться. При помощи жестов. Когда их общение успокоилось и выстроилась тонкая, пока неуверенная связь, Кан пользовался тем, что умел лучше всего. Он манипулировал. «Я не убил тебя, — часто говорил он, — а подарил тебе новую жизнь. Ты же любишь цветы, растения, так ведь? Теперь ты можешь посвятить себя им полностью. Ну-ка, улыбнись. Другое дело. Считай это своим ранним выходом на пенсию. Зато с надоедливыми студентами не приходится иметь дело. Знал бы ты, как они меня достали… Но это не так важно. Я даже завидую тебе. Разве это не мечта — постоянно быть на природе, работать во благо неё и облагораживать родной университет? Ты не представляешь, как важен для меня. Ты — моя правая рука. Ну же, не хмурься. Это правда. Без тебя, Шин, здесь бы всё заросло травой…» Садовник Шин не знал, что такое стокгольмский синдром. Точнее, он помнил, что читал об этом когда-то давно, но в жизни не имел четкого представления. И он бы не узнал, обернись жизнь иначе. Но, лишённый речи, Шин чувствовал, как деградирует его мозг и он всё больше привыкает к Кану. Только с ним он мог говорить, и только Кан понимал его, как никто другой. Все остальные отвернулись. Почти все. Целых полгода профессор Шин навещал медпункт на первом этаже главного корпуса. Молодая, по сравнению с ним, медсестра обрабатывала ему рот, давала лекарства, а потом они просто сидели в полной тишине, пока на улице темнело и наступала ночь. Они могли сидеть молча часами: она что-то писала в толстом кожаном журнале, а он наблюдал за ней украдкой. С ней он никогда не позволял себе плакать о прошлой жизни и никогда не просил её сделать невозможное — спасти его. Ему просто нравилось смотреть на её тонкие ресницы и едва заметные морщинки под глазами, когда она улыбалась. Это было единственным светлым пятнышком в новой жизни. Однажды, когда они засиделись особенно долго, медсестра подошла к кушетке, на которой сидел бывший профессор, и присела у его ног. Заглянула в его глаза, и свои наполнились невиданной прежде влагой. — Я знаю, что ты мне не ответишь, — начала она разбито. — Но позволь тебе помочь. Пожалуйста. Профессор мог лишь помотать головой. Он не стал её отталкивать, когда она присела рядом на кушетку и взяла его ладони в свои. — Не знаю, что он сделал с тобой, — продолжила девушка, — но моё сердце болит. Ты был таким жизнерадостным, таким мечтательным… Она неумело всхлипнула, и профессор Шин притянул её к себе. Собственных слёз давно не было, он выплакал их вместе с остатками разума и человечности. Хотя малая капля всё же осталась. Иначе он бы не сгорал внутри от сильных чувств, что испытывал к университетской медсестре. Там, где её голова касалась его плеча, бурлило тепло. Успокоившись, она выпрямилась и неуверенно коснулась тыльной стороной ладони его лица. А потом разум окончательно пошатнулся. Они прижимались друг к другу губами, пока руки неумело и хаотично исследовали тело. За все месяцы страданий профессор Шин впервые ощутил себя живым. Заново обретшим счастье. Он не понимал, чем заслужил любовь такого прекрасного человека, как она. Их связь, если смотреть извне, была такой неправильной. Но он забывался и в её руках окончательно терял рассудок. Они оба его теряли. Профессор Шин никогда не спешил создавать семью. После потери речи он окончательно в этом убедился, но один январский вечер перечеркнул все его планы. Это было начало 1997 года. Этот год был для него последним счастливым. Осенью этого же года у него родился сын.

***

— Я убью их! Кан со всей силы пнул ведро с краской, и оно медленно расплылось по полу подвала главного корпуса. На дверях до сих пор висели полицейские ленты, свидетельствующие о недавнем убийстве. Садовник Шин бесстрастно смотрел в стену, на которой были перечеркнуты сердца с именами внутри. Кана он не слушал. — Убью тварей. Только доберусь до них, убью всех до единого. — Кан сел прямо на грязный бетонный пол и склонил лицо к ладоням. — Моя милая Кан Чанми… моя девочка. Он рыдал. Его болезненные крики и всхлипы разносились по всей Темнице. Садовник не засекал время, да и для него оно проходило теперь по иным правилам, но в таком положении Кан просидел довольно долго. Очень долго. Садовник уже привык к его вспышкам боли, хотя и не мог выразить соболезнования или хоть как-то подбодрить. Он лишь тупо пялился в стену и иногда прислушивался к шагам наверху. Наконец Кан поднялся. Подкрепляя свои слова жестами, чтобы садовник Шин продолжал практиковать этот способ общения, он сказал: — Я не убью их. — Прежняя боль в глазах сменилась чем-то темным. — Нет, нет, нет. Я не убью их. Что может причинить родителю наисильнейшую боль, если не смерть собственного ребенка? Я уничтожу их тем же способом, каким они уничтожили меня. Так будет справедливо. Садовник Шин тупо посмотрел на своего единственного друга и вдруг выдал что-то весьма разумное: «Детоубийство — ещё более страшный грех». — А ты до сих пор моралист, Шин. Даже с больной башкой, — невесело усмехнулся Кан. — Я не стану убивать детей. От грехов мне не отмыться, но этот слишком велик для моей грязной души. Я дождусь, пока они вырастут. О… я соберу их здесь. В Чанми. Да, да, да. У меня есть столько компромата на эту восьмёрку филологов-недоучек, что у них не будет выбора. Они отправят отпрысков сюда. Я знаю, как заставить их это сделать. «Тебе придётся ждать очень долго». — Я готов ждать хоть всю жизнь. Эта месть — единственное, что у меня осталось. «Я должен помогать?» — Нет. По крайней мере, пока я справляюсь, твоё вмешательство не нужно. «А если не справишься?» Кан сжал челюсти и подался вперёд. — Тогда, милый друг, эта важная цель перейдёт к тебе. Не возлагаю на тебя больших надежд, поэтому, если вдруг со мной что-то случится, убей убийцу. Хан — твоя главная и единственная цель жизни. Ты помнишь, как он выглядит. Он убил мою дочь. А ты убьёшь его. Остальные — не твоя забота. Я понимаю, как тебе тяжело. Но ты — мой единственный верный друг. Я дал тебе всё. Ты не сможешь спокойно умереть, пока не расправишься с ним. Отныне ты будешь жить только этим. Понимаешь? «Да». — Точно? «Да». — Я никогда не сомневался в тебе, Шин. Только ты один меня понимаешь. А я понимаю тебя. Пойдем отсюда. Завтра у меня тяжелый день… Садовник был болен, но слова Кана впитал с резвостью абсолютно здорового ума. И никогда о них не забывал.

***

У Чана было много секретов. Одни он хранил ненадёжно, как Лино свои пластинки под проигрывателем, другие запирал на несколько замков в надежде, что ни одна живая душа, знакомая ему, никогда не откроет к ним дверь. Одним из первых надежно спрятанных секретов был он сам. Чан врал всем, порой даже самому себе, о том, кто он есть. Кем был, когда рос; в какие игры играл; куда ездил с родителями на каникулы. Последнее особенно врезалось ему в память, потому что рос он с одной лишь бабушкой, которая редко покидала пределы города, что уж говорить о других странах и курортах. В Чанми, куда съезжались детки богатых родителей, Чан ощущал себя инородным телом, от которого организм — то есть, университет — хотел поскорее избавиться. Но Чану не нравилось не вписываться в окружение, тем более, он поистине горел филологией и литературой. Мечтал однажды издать собственную книгу. Поэтому решил вписать себя сам. Всё же он филолог, ему это точно под силу. Первый учебный год прошёл в попытках понравиться всем вокруг и убежать от своего истинного я. Чан не особо любил тусовки, поэтому второе общежитие успешно игнорировал весь первый курс. В Шато ему нравилось больше, хоть он и делил блок с третьекурсниками, а комнату с выпускником. Но все они были литературоведы, поэтому с ними было весело и, что не менее важно, интересно. Сосед его скоро выпустился и уехал. А к Чану заселили первокурсника. Причем ожидания того, что тот будет скромным и зажатым, какими и бывают пекусы, разбились в пух и прах при первой же встрече. Чан спокойно листал исписанную конспектами тетрадь, когда дверь со стуком раскрылась. Вошёл молодой парень с немного диким взглядом и, присвистнув, оценивающе осмотрел комнату. Его рубашка еле держалась на двух нижних пуговицах. — Неплохо, — резво кивнул он. — Тебя как зовут? Поднявшись из-за стола, Чан поприветствовал первокурсника, проигнорировав бестактное нарушение этикета при первом знакомстве с человеком старше. — Бан Чан. Тебя? — Зови меня Лино. — Без фамилии? — Фамилия уже в имени. — Заметив, как Чан испытующе на него смотрит, Лино отмахнулся, как от надоедливой мошки, и прошёл вглубь комнаты. — Долго объяснять. Неаккуратно сев, он попрыгал на матрасе, проверив его на мягкость, и одобрительно вытянул губы. Потом откинулся на кровать и уставился в потолок. Чан подумал, что он пьян. Или под чем-то помимо алкоголя. Когда в комнате установилась тишина и Чан снова сел за письменный стол, Лино вдруг заговорил: — В Шато, конечно, роскошнее. Блоки вместо коридоров, камины, уют… Тебе тут нравится? Развернувшись на стуле, Чан слегка вскинул брови. — Вроде как. Я уже привык к комнате, да и… — Я про университет в целом. — О. Да… думаю, да. — Уже привык к богатеньким и избалованным деткам? — усмехнулся Лино. Удивление выросло ещё больше. Как этот парень понял так быстро, что Чан — самозванец в роскошной жизни Чанми? — А ты себя к таким не относишь? — спросил Чан не совсем то, что хотел. — Вот ещё, — фыркнул Лино. — А ты? — Ты угадал. Не отношу. Лино подобрался, оперевшись на локти, и одобрительно хмыкнул. — Приятно оказаться правым. Какой факультет у тебя? — Филологический. — Боже. — Его тонкая улыбка дрогнула. — Вот ведь не повезло. — А у тебя? — Античка. — Да ну? — хохотнул Чан и уже более расслабленно отклонился на спинку стула. — Я подумал, ты с исторического. — Потому что под кайфом? — без вызова спросил Лино и широко зевнул. — Не мысли стереотипами. — Прости. Так ты, эм… — Нет, я не торчок. Просто сейчас не лучший период в жизни, и я поддался дурному влиянию. — Хочешь поговорить? Лино беззлобно нахмурился. Мгновение он подбирал слова. — Мы не так хорошо знакомы, поэтому нет. Да и я не люблю говорить. О чём-либо. — Хорошо. — И мы вряд ли подружимся. — Ладно. — Я ужасный человек. — Окей. Он так забавно хлопал глазами, что Чан не выдержал и рассмеялся. В тот момент внутри зародилось чувство, что они, несмотря на напускные колючки Лино, подружатся и сблизятся. Чан чувствовал себя чужим в Чанми, но в тот вечер нашёл такого же чужого среди своих, как он сам. Однако сблизились они не сразу. Всю половину своего первого курса Лино не ночевал в комнате, и Чан наслаждался одиночеством, зарываясь с головой в учёбу и заводя нужные связи в университете. Можно сказать, что они практически не пересекались, кроме редких вечеров, когда Лино приходил полностью убуханный и тут же валился на кровать. Чан не осуждал его, но про себя думал, что Лино нарочно себя убивает и принять помощь не спешит. Каждый был занят своими делами, пока одним весенним вечером Лино не подошёл к Чану, нависшему над письменным столом, и не предложил посетить Мерло вместе. — Я не очень люблю шумные вечеринки, — признался Чан, когда они были на подходе ко второму общежитию. Музыка и крики пробивались даже через стены и были слышны на улице. — Учиться в Чанми и ни разу не побывать в Мерло, — покачал головой Лино, — это почти как преступление. Против весёлого студенчества. Будь всегда рядом со мной, и всё с тобой будет в порядке. — Он остановился у входной двери. — Я серьёзно. Не отходи от меня ни на шаг. — А если отойду? — Главное, не пей из чужих стаканов. Они там мешают дурь, можешь не вывезти. — Почему в пределах университета такое вообще существует и никак не пресекается? — Никому нет дела. — Лино пожал плечами так, будто это была ерунда или особенность, с которой он давно смирился. — Ну что. Добро пожаловать в Мерло. Словно в фильме, перед Чаном раскрылись двери, и в нос тут же ударил стойкий запах алкоголя и нескольких десятков парфюмов. Первым же порывом было поморщиться и спрятать нос в воротник рубашки. Но он стойко держал лицо под взглядом Лино и осматривал помещение, которое походило на Шато только двумя аспектами: планировкой и старинными предметами мебели. Как только студенты могли заниматься не пойми чем в таком утонченном окружении? Лино здесь знали все. Чан остановился считать, сколько человек к ним подошли, чтобы просто поздороваться или сказать что-то незначительное. Вроде как, абсолютно каждый. В какой-то момент к Лино подошёл хорошо одетый, приятный на вид парень, и они скрылись в неизвестном направлении. Чан пил, а также гадал, с какой вероятностью его сосед по комнате в данный момент наслаждается плотскими утехами. Процентов девяносто, учитывая, как жадно тот парень смотрел на Лино. И это подтвердилось, когда Лино вернулся. В его стеклянных глазах застыли отголоски эйфории, рубашка больше не держалась на пуговицах, а ширинка была расстегнута. Чан кивнул на брюки, Лино быстро сообразил и застегнул молнию. — Не знал, что ты… по парням, — всё же решился сказать Чан. — Все мы не без греха, — усмехнулся Лино и залил в себя содержимое стакана. — Презираешь меня? — Нет. А должен? — Даже здесь найдутся проповедники традиционных отношений, а с тобой мы вроде не близки. Поэтому спрашиваю. — Мы могли бы сблизиться, — прямо предложил Чан, а Лино выгнул бровь. — Не в смысле… — Да я понял, что ты не спать мне предлагаешь. Но это настораживает ещё больше. Я не сближаюсь с людьми. — Почему? — искренне заинтересовался Чан. — Чёрт его знает. Не то чтобы у меня какая-то тяжелая судьба, или я обжёгся доверием. Просто люди приходят и уходят. Ни к кому и ни к чему нельзя привыкать. — А если я не уйду? Лино снова выгнул бровь и почесал покрасневший нос. — Вы, филологи, все такие метафоричные? Говоришь, как герой романа. — Метафоричные? — рассмеялся Чан и стукнул Лино по колену. — За всех не ручаюсь, честно. Но мы не так плохи. — Моё скромное мнение: все филологи не в ладах с головой. — О-о. — Чан положил руку на сердце в насмешливом жесте. — Ты мне льстишь. — Серьезно. Вы либо утыкаетесь в свои блокноты и книжки, либо в облаках витаете. Короче, с приветом. — Жду, когда жизнь сыграет с тобой злую шутку, и ты влюбишься в кого-нибудь с филфака. Я буду долго смеяться. — Ага, мечтай. — Лино кивнул на очередное приветствие и потянулся за бутылкой. — Если я когда-нибудь и влюблюсь, то точно не в парня с филфака. Вы долбанутые на голову. Ничего личного. Читал я одну книжку, там тоже филологи… а хотя неважно. — Что за книга? — спросил Чан с толикой интереса. Лино долго управлялся с винной пробкой, поэтому отвечать не торопился. Только когда он сделал несколько глотков прямо из горла и протянул бутылку Чану, ответил: — Книга как книга. В наследство досталась, ничего интересного. — В наследство? Прямо как мне бабушкина библиотека. — Думаю, наши с тобой библиотеки немного разные, — натянуто улыбнулся Лино и, поднявшись, растворился в толпе потных и напившихся тел. Чана вскоре подхватили новые знакомые и заставили присоединиться к танцующим. Делать было нечего, поэтому он поддался влиянию. И ему даже понравилось, несмотря на парочки, которые лезли друг другу в штаны, не стесняясь людей вокруг. Очевидно, в Мерло и не такое можно увидеть. Злачное место. После этого Лино стал звать Чана во второе общежитие на постоянной основе. И Чан соглашался, но только ради того, чтобы стать к нему ближе и впоследствии увести с этой шаткой дорожки, выложенной алкоголем и чем похуже. Лино с таким рвением не желал обретать трезвость ума, что становилось ясно — он заглушает боль. Вот только непонятно какую и чем вызванную. Глаза его были настолько дикими, что время от времени Чан думал: а не убьёт ли он кого-то случайно. Лино был не в себе, и чем ближе Чан к нему становился, тем яснее это ощущал. Действовать нужно было осторожно. Если Чан хотел обрести хоть одного настоящего друга в этом исполненном фальшивых людей месте, необходимо менять тактику. К счастью, у него в запасе их было несколько. Дело было поздней весной. Лино собирался на очередной вечер азартных игр в Мерло, а Чан, сидя за письменным столом, выводил аккуратными буквами эссе для предстоящего экзамена по теории литературы. — Ты не идёшь? — спросил Лино, будучи уже в дверях. — Сегодня вряд ли, — не поднимая головы, отвечал Чан. — Повеселись без меня. — Ну ладно. Дверь закрылась. На мгновение в комнате второго этажа стало очень тихо. Но ненадолго: не прошло и десяти секунд, как Лино вернулся и подошёл к письменному столу, за которым сидел его хён. — Чем ты занят? — спросил он, наклонившись. — Пишу эссе. — Долго ещё? Улыбнувшись, Чан наконец оторвался от листа бумаги и посмотрел на Лино. Чужие черные зрачки были широкими, язык беспокойно очерчивал зубы. Грудь была полностью раскрыта и расцарапана. Не факт, что самим Лино. — Скорее всего да, — соврал Чан. — Ты что-то хотел? — Чтобы ты пошёл со мной. — Сегодня не получится. Извини. Давай завтра? — Завтра там нечего делать. А сегодня в покер играют. — Лино усердно потёр лицо. — Я очень хочу деть куда-нибудь свои руки, их уже трясёт. — Слушай. — Чан поднялся и взял чужие руки в свои, вызвав у Лино недоумение. — Давай сыграем здесь. Ты, я, колода карт и бутылка вина. Что скажешь? Одной лишь выгнутой бровью не обошлось. Лино высвободил руки и сделал шаг назад. — Я, конечно, привык к тебе, но не настолько. — Брось, Лино. Это будет обычная посиделка двух общажных соседей. Парни на первом этаже всегда такое устраивают. — Они выпускники и знают друг друга четвертый год. — А мы живем вместе почти год, однако до сих пор не говорили по душам. — Кто сказал, что мы должны это делать? — не прекращал хмуриться Лино. Чан начинал сомневаться, что его безобидный план вообще сработает. — Не должны, но я бы хотел понять, почему ты добровольно убиваешь себя столько месяцев. Чан старался звучать спокойно и уверенно, хотя понимал, что тон разговора уже сменился на не особо дружелюбный и Лино отошёл от него ещё дальше, чем был до этого. И почему с этим парнем так сложно? Обычно первокурсники ведут себя скромно на новом месте и с новыми людьми. Лино же ведет себя так, словно прожил здесь всю жизнь. Ещё и сторонится любых душевных разговоров, как чумы. Что у него случилось? — Мне нечего тебе рассказать, — холодно ответил Лино. Челюсти заострились, подчеркнув его похудевшие щёки. Атмосфера в комнате покрылась морозным налетом. — Хорошо, — пожал плечами Чан. — Тогда буду говорить я. Ты же можешь выслушать и, не знаю, дать совет или просто притвориться, что тебе интересно? — Притворяться я люблю, — выдавил он улыбку и сел на свою кровать. — Ну давай, вещай. История жизни одного филолога. Мне нужно конспектировать? — Без сарказма. — Извините, сонбэним, — склонил голову Лино. Всё так же насмешливо. — Я весь во внимании. Беззлобно закатив глаза, Чан сел на стол и принялся болтать ногами, как ребёнок, пока в голове пыталась выстроиться правильная мысль. План сближения с Лино был до ужаса простым: рассказать ему правду о себе и ждать, пока он созреет поделиться тем же самым. Может и наивно, но порой простые планы работают куда лучше сложных и изощренных. — Я приехал в Чанми, чтобы найти отца, — выложил Чан сразу. Что ходить вокруг да около. — Бабушка сказала, он работает здесь всю жизнь, но я его никогда не видел и не знал. Начал уже присматриваться к профессорам, но… сам понимаешь, толку мало. Зацепок у меня нет, как и документов об отцовстве. Брови Лино задержались в верхней позиции, а потом он кивнул, дав знак, что понял и можно продолжать. Забавный. — Всем я говорю, что мои родители — успешные бизнесмены, окончившие Чанми. Так что придерживайся этой же легенды. — Думаешь, мне настолько нечем заняться? — фыркнул Лино и лёг на спину, посмотрев в потолок. — Я бы не стал болтать. К тому же, это твое личное дело, которое никого не касается. — Рад, что понимаешь. — Зачем ты мне это рассказываешь? Я вряд ли найду твоего отца, на античке такому не учат. — Я не прошу тебя искать его. Просто делюсь. — Хм. Ну а мама твоя разве не может рассказать, кто он такой? — Умерла при родах. После этой информации в разговоре всегда наступала неловкая тишина, только поэтому Чан не торопился делиться подробностями своей жизни. Однако Лино лишь хмыкнул и сказал: — Мне жаль. — Не стоит. Её я тоже не знал, так что всё нормально. — Ты не очень-то похож на типичного студента Чанми, — сказал Лино после небольшой паузы. — Скажи ещё, что учишься на полной стипендии? — Конечно. Других вариантов у меня особо не было, богатств тоже. — Чтобы на неё попасть нужно быть пиздецки умным… — Он замолчал, а потом вдруг ухмыльнулся. — А ты опасный человек. — Почему? — Умные люди все опасные. Сегодня ты прилежный студент, а завтра маньяк. От ума до безумия, как правило, пара шагов… Хм, знаешь, вспомнил своего папашу. Ему бы это подошло. — Вы с ним в плохих отношениях? — Мы с ним в никаких отношениях, — хохотнул Лино, но в смехе не было ни капли весёлости. — И вообще, почему мы на меня перешли? Вещай дальше. — Суть я рассказал. Когда бабушка призналась, что я родился в Чанми, то решение поступить сюда стало окончательным. Вот и вся история. Лино долго молчал, а когда заговорил, голос его казался безжизненным. — Ты родился здесь?.. — Да. В далеком октябре девяносто седьмого. Сам был в шоке, потому что, ну… это университет. — Чан покачал головой, слабо усмехнувшись. — Здесь не должны рождаться дети. — Верно. Не должны. — Лино вдруг принял сидячее положение и склонил голову набок, внимательно посмотрев. — Я родился на год позже тебя в этом же самом месте. Их глаза застыли друг на друге. Пару секунд Чан пытался обработать только что сказанное и не выдать какую-нибудь глупость. Он знал, что они с Лино похожи, но чтобы настолько? — Ты поэтому тоже вернулся? — спросил Чан наконец. Лино вытянул уголок губы, явно намекая, что Чан промахнулся со своим предположением. — Я никуда не уезжал, хён. Живу тут все двадцать лет. — Так разве можно? Я думал… — Знаешь, — перебил Лино, — я всё ещё не хочу это обсуждать. Спасибо, что доверил мне свои тайны и всё такое. Будь уверен, я никому не расскажу. Но своё бельё я пока не готов ворошить. — Хорошо, не настаиваю. Мне даже приятно, что я высказался. Хоть один человек здесь будет знать про меня правду, этого достаточно. Опустив глаза на колени, Лино долгое время двигал языком по всему рту. По итогу он поднялся и молча направился на выход, но в один миг передумал и остановился посреди комнаты. Брови его были сведены к переносице. — Почему я? — вдруг спросил он. — Что? — Почему ты доверился именно мне? Обычно семейными тайнами не делятся вот так просто. Чан мог только пожать плечами и слабо улыбнуться. — Мне показалось, что мы похожи. Сегодня я в этом убедился. — Мы не похожи, — настаивал Лино. — Характерами может и нет, но суть у нас одна и та же. — Какая ещё суть? — Свои среди чужих.

***

По окончанию второго курса Чан вернулся домой и все дни отдыха посвятил тому, что помогал бабушке по дому и не отходил от неё ни на шаг в случае, если ей что-то понадобится. Днём он чинил протекающие краны, разгребал кладовую комнату и возился с шаткой лестницей. Вечером они с бабушкой всегда ели, после чего садились в гостиной, укрывались пледами, и Чан читал свои рукописи. Она всегда внимательно слушала, не перебивая, и по итогу засыпала. Чан укрывал её плотнее и уходил к себе, где полночи редактировал написанное, либо читал, если не было вдохновения. Домашняя жизнь всегда была простой. Здесь ему не нужно было притворяться и играть роли. Что было в новинку, так это переписка с Лино. Отвечал он с большими временными промежутками, поэтому основное их общение происходило ночью. Чан радовался и этому. Хотя Лино так и не хотел говорить о себе, они легко находили темы для разговора. Однажды даже созвонились и целый час спорили о том, какое общежитие выигрывает. Чан до сих пор не выбросил список плюсов и минусов Шато и Мерло, который был зажат между страниц его дневника. Он не был сентиментальным, но тот разговор помнил до сих пор. Никакой новой информации об отце Чан не нашёл. Бабушка его никогда не видела, да и не знала, но порой вспоминала свою дочь, мать Чана, и всегда говорила: «если бы она меня послушала и пошла работать школьной медсестрой, а не в это страшное цветочное место, жизнь бы у неё иначе сложилась». Чан не мог ничего добавить, поэтому всегда только лишь кивал и отводил глаза. С переходом на третий курс добавилась очередная головная боль в виде выбора тематики выпускной работы и научного руководителя. Чан долго думал, опять составил список, чтобы принять взвешенное решение, но научный руководитель нашел его сам. Это было осенью. Второй этаж главного корпуса. Чан шёл по коридору, задержавшись в библиотеке, а мысли были заняты только едой. — Студент, — послышалось из-за спины, — подожди. Это был декан факультета, профессор Кан. Чан тут же приветственно поклонился и поздоровался. Мужчина растянул свои губы в радушной улыбке. — Торопишься? — спросил он с заботой в голосе. — Нет-нет, — слукавил Чан. Есть хотелось ужасно. — У меня есть свободная минутка. — Прекрасно. Ты ведь перешёл на третий курс, верно? Наверняка уже определился с куратором выпускной работы. Чан неловко улыбнулся. — Ещё не успел, — признался он и потупил взгляд. — Не страшно, не страшно, — подбодрил его профессор и похлопал по плечу. — Не стоит принимать такое важное решение поспешно. Но ты же собираешься проводить исследование непосредственно в области художественной литературы, так ведь? У меня есть достаточно ресурсов, какую бы тему ты ни выбрал. Накопилось за столько-то лет, — усмехнулся он. — Поэтому предлагаю тебе помощь в написании. Буду рад совместной работе. Чтобы декан факультета да сам предлагал стать куратором выпускной работы? Это же несказанное везение. У него наверняка были не только нужные материалы, но и связи, чтобы эту работу как следует апробировать. Чан был бы полным дураком, если бы отказался от такого предложения. — Вы очень добры, кёсуним, — пролепетал он на выдохе и снова поклонился. — Конечно, я согласен. Иначе и быть не может. — Вот и славно, — довольно хмыкнул Кан. — Тогда в понедельник подходи ко мне после учебы, обговорим более детально. Можешь заодно взять свои рукописи, если такие имеются, я бы хотел посмотреть. Мой хороший друг владеет издательством, и сейчас как раз ищет новых, подающих надежды авторов. Возможно, ты как раз ему подходишь. Глаза удивленно расширились, Чан поспешно кивнул. — Спасибо вам, кёсуним. Для меня это очень важно. Захвачу их с собой в понедельник. — Отлично. — Профессор добродушно улыбнулся напоследок и скрылся в противоположном конце коридора. Несказанное везение. Может, мечта бабушки всё-таки сбудется, и она сможет подержать написанную внуком книгу в руках? Тем временем в блоке появились новые лица, с которыми Чан сошёлся сразу же, а Лино по привычке держал их на расстоянии вытянутой руки. Парни, Чанбин и Хёнджин, заселились в комнату, в которой прежде жили выпускники, и между собой моментально нашли общий язык. С их появлением гостиная блока перестала пустовать, потому что они стали собирать всех у камина ради душевных разговоров. Или зная Лино, просто разговоров. Хёнджин даже попытался найти к нему подход, и Чан уже подумал, что у него это получилось, однако, как сказал Лино, они с Хёнджином просто проводили время вместе. «Качественное времяпровождение», как он называл их общение. Чан какое-то время думал, что они просто друг с другом спали. И однажды он напрямую спросил об этом Лино. Они были одни в гостиной. Сидели, выпивая вино, и смотрели на потухшие угли за каминной решеткой. — Так значит нет? — Хён. — Лино лениво мешал остатки вина в бокале, но пальцы его были напряжены. — Хочешь правду? Я вообще не хочу ни с кем спать. Достали. Я соглашался, просто потому что считал, что должен наслаждаться этим, пока молодой. Но мне больше не в кайф. Однообразно это всё и пусто. — Тебе нужно полюбить, — хмыкнул Чан после паузы. — Тогда всё будет иначе. А с Хёнджином что? Мне показалось, ты ему нравишься. — Без понятия. Но у меня ничего не ёкнуло, — он поморщился и сделал глоток. — И вообще: с каких пор мы обсуждаем любовные дела? — Просто любопытно, — пожал плечами Чан и тоже отпил вина. — Ты так отстранённо себя ведешь со своими воздыхателями. Лино слабо фыркнул. — Я им ничем не обязан. — Ты хоть умеешь любить? — сказал Чан в шутку, но Лино свёл брови к переносице и отвел глаза. — Не исключено, что не умею, — признался он после паузы. — Никогда не учился. — Этому разве учатся? — Чан тихо рассмеялся. Его охватило странное тепло к этому парню. — Не знаю. Подозреваю, в человеке столько же любви, сколько в него заложили родители. — Твои тебя не любили? В этот раз пауза оказалась дольше. Лино смотрел на слабые тени, гуляющие по стенам, и в этот момент казался совсем уж ребёнком. Ничего общего с дерзким гулякой, обитающим всегда в Мерло и употребляющим всё, что не приколочено. Чан поразился такому контрасту. Впервые он видел Лино таким. — Мама любила, — наконец нарушил тишину Лино. — По-своему. В детстве это особенно чувствовалось, потом она немного… изменилась. — Вы до сих пор общаетесь? — Не особо. — Прозвучало это совсем не так, будто они просто поссорились. Чан склонил голову, ожидая ещё какой-то информации. — Она меня не помнит. Совсем. Лино слабо пожал плечами, будто говоря «с кем не бывает», но напряженные пальцы, сжимавшие бокал, говорили о его реальном состоянии. Чан придвинулся к краю дивана и заглянул ему прямо в глаза. — Ты можешь довериться мне. Лино, я правда… — Минхо. — Шумный выдох. — Ли Минхо. Так меня зовут. Так меня звала только мама. Чан кивнул, но не стал обращаться к Лино как-то иначе. Если его так звала только мама, значит, для него это важно. Было достаточно того, что Лино открывался, пускай делал это постепенно. Чан до сих пор не знал причин, деталей — много чего не знал, на самом деле. Но ему было достаточно и этих крупиц. В тот вечер Лино начал ему доверять. Сначала это ощущение — укрепляющегося доверия — было фантомным, едва заметным. Словно ветерок, гуляющий в тени деревьев. Оно проявлялось неярко: сначала Лино просто спрашивал у Чана мнение на те или иные вещи, потом они стали часто болтать перед сном, лёжа в своих кроватях и смотря в потолок (ночью разговоры всегда имеют другой характер). А затем Лино стал то тут, то там бросать крупицы информации о себе. Было непривычно, но приятно узнавать его настоящего. Чан без стеснения и боязни осуждения рассказывал и про себя. Так, постепенно, к концу второго курса Лино и третьего курса Чана они стали близки. Спустя два года знакомства. И Чан дорожил этой близостью. Безумно, сильно и втайне. Стояло жаркое лето перед выпускным курсом. Только ближе к ночи Чан мог почувствовать себя человеком, даже если целый день не выходил из бабушкиного дома. Выйдя на крыльцо, он сел на ступеньки и ответил на сообщение Чанбина, который спрашивал, чем он в данный момент занят. Бан Чан: Вышел подышать. Что-то срочное? Ответ пришёл почти сразу же, словно Чанбин его записал в заметки и просто скопировал. Со Чанбин: У меня есть один друг первокурсник, тоже поступил в Чанми на филфак. Точнее, его предки заставили, из-за этого он не особо рад туда ехать. Может, поговоришь с ним? Расскажешь, как в Чанми круто учиться. Про ваши литературные штуки добавишь, чтобы он кипятком ссал и видел себя среди нас. Он так-то парень неплохой, его бедного просто стены домашние замучили. Что скажешь? Палец завис над раскладкой телефонной клавиатуры. Чан перечитал сообщение ещё раз, а потом написал: Бан Чан: Без проблем. Как хоть его зовут? Со Чанбин: Спасибо, хён! Зовут Хан Джисон, сейчас его номер скину. Небо было усыпано мелкими звёздами, дышалось легко. Ветер раздувал футболку, пока Чан шёл вниз по дороге в сторону круглосуточного магазина и печатал в телефоне сообщение. Перечитав его, он нажал на отправить. Бан Чан: Привет, Хан Джисон. Извини, что поздно пишу. Чанбин дал мне твой номер, меня зовут Чан. Думаю, мы скоро и так увидимся, а пока можем пообщаться здесь и узнать друг друга лучше. Ну что, коллега, что из последнего прочитанного посоветуешь? Убрав телефон в задний карман джинсов, Чан спустился по дороге вприпрыжку. Его обдало долгожданным ветерком, волосы растрепались, стало несказанно легко. А потом он ощутил вибрацию в кармане, оповещающую о новом входящем сообщении.

***

— Сначала я откручу ему башку, а потом заставлю купить мне новый рояль. Сидя у книжного стеллажа в их комнате Лино перебирал какие-то листки бумаги и недовольно пыхтел. Чан лежал на кровати и параллельно переписывался с Джисоном. Этот первокурсник действительно оказался приятным собеседником, и за несколько недель они, можно сказать, подружились. — Хёнджин совсем осмелел, — продолжал Лино. — Каким нужно быть наглым, чтобы проиграть чужой инструмент? Чтоб я ещё раз взял его с собой в Мерло — да никогда. Пекусы наглые пошли, скажи? — Он уже почти второкурсник, — пробормотал Чан, не отрываясь от телефона. — И это твой аргумент? — фыркнул Лино. — Если хочешь, чтобы я оставил Хёнджина в живых, придется придумать что-то убедительнее. — Ты же всегда можешь отыграться и вернуть рояль, — хмыкнул Чан. Лино взмахнул листами бумаги и неопрятно закинул их на полку стеллажа. — Не могу, — ответил он не сразу. — Кодекс картёжника гласит: кто проиграл, тот и отыгрывается. — Ты же сам создал этот кодекс. Возьми да перепиши его. — Гм. — Поднявшись, Лино остановился посреди комнаты и направил на Чана указательный палец. — Ты чертовски прав, хён. Как и всегда. — Разве я не чудо? С тебя поцелуй в щёку. Чан заливисто рассмеялся, когда Лино наигранно поморщился при мысли о дружеском чмоке в щёку. Его типичная реакция на проявление привязанности или на что-то милое. Иногда этот парень бывает необыкновенно забавным. — Поклонницы с первого этажа Шато тебя поцелуют. Может, не только в щёку, — ухмыльнулся Лино и подошёл ближе. Сев на кровать, он похлопал Чана по бедру. — Ты же им сейчас пишешь? — Нет. Тому первокурснику. Я говорил тебе вчера. — Говорил до второй бутылки вина или после? — Вроде после. Я не считал твои бутылки, — хохотнул Чан и снова отвернулся к экрану телефона. — Не помнишь что ли? — Да плевать мне на этих пекусов. Говорю, они какие-то наглые пошли. — У-у, — протянул Чан и улыбнулся. — У кого-то кризис двадцати лет. — Двадцати одного лет. — Ещё не октябрь, так что это мой кризис. Не наглей. Лино весело фыркнул и ещё раз шлёпнул Чана по бедру. Когда ему надоело просто сидеть и наблюдать за другом, увлеченным перепиской, он поднялся и собрался покинуть комнату, но вдруг задержался и с подозрением покосился на Чана. — Ты что, улыбаешься телефону? Первокурсник так на тебя влияет? Если да, то я искренне напуган. — Он забавный, — сказал Чан без задней мысли, и Лино сгримасничал ещё больше. — Угараешь? Если он тебе нравится, вопросов нет. Однако, как по мне, ты для него староват. — Мы просто общаемся, что ты уже напридумывал? — неверяще уставился на него Чан. — Чанбин попросил разговорить этого паренька, чтобы он не чувствовал себя здесь совсем уж чужим, а ты нам уже роман приписал. В ответ Лино пожал плечами и, закатив глаза, выдохнул. — Никогда не видел, чтобы ты так улыбался, когда писал девчонкам. Может, мы с тобой всё же из одного лагеря? — в шутку поиграл бровями Лино. — Нет, — качнул головой Чан, легко рассмеявшись. — Просто у нас с Джисоном много в чем совпадают вкусы, и мне с ним интересно общаться. Всё. Улыбка Лино дрогнула, и Чан подумал, что как-то его обидел, но не успел он добавить ничего больше, как последовал вопрос: — Откуда он, этот пекус? — Вроде как, они с Чанбином из одного города, — поделился Чан, и выражение лица Лино стало ещё темнее. — Их родители дружат с самого студенчества, тоже в Чанми учились. Но с Чанбином Джисон не особо… — Как его зовут, ещё раз? — перебил Лино и закрыл дверь, передумав покидать комнату. Чан выгнул бровь на подобный интерес, но всё же ответил: — Хан Джисон. А что не так? Взгляд Лино преобразился в одно мгновение. Прежний оттенок весёлости испарился, словно его и не было, и лицо подёрнулось маской искреннего беспокойства. Чан не понимал, что именно стало тому причиной. Может, Лино на самом деле знал Джисона и только что понял, что его старый знакомый будет учиться с ним бок о бок? Иначе его реакция была непонятна. — Хан Джисон, — повторил Лино чуть тише, словно пробовал имя на вкус. — Вы знакомы? — спросил Чан и наконец сел. — Нет, — фыркнул Лино довольно пренебрежительно. — К счастью. — Тогда что за реакция? Присев на низкий подоконник, Лино вытянул ногу и задумчиво посмотрел в окно. Он молчал какое-то время. Чан успел отложить телефон в сторону и, оказавшись напротив Лино, приподнял подбородок в вопросительном жесте. Лино с шумом выдохнул. — Скажем так, я знаю его, но косвенно. Его родители вызывают у меня плохие чувства, поэтому не вижу поводов доверять ему и уж тем более мило болтать, как делаешь ты. — Подробностей не будет, я правильно понимаю? — Правильно, — кивнул Лино. — Но одно ты должен знать: не доверяй этому Джисону. Если он сын своих родителей, то от него можно ожидать подставы в любой момент. Ещё он наверняка избалованный кретин, каких тут полунивера. Не говори, что не почувствовал подвоха через переписку. — Выглядит довольно безобидным, — пожал плечами Чан и отвернулся к окну. — И подвоха я не заметил. Твоё предвзятое отношение может разрушить приятное впечатление, которое я выстраивал неделями. Дай парню шанс, ты ведь даже его не знаешь. — И слава богу, — буркнул Лино и задумался. Заговорил он после долгой паузы. — У меня плохое предчувствие насчёт него. — Боже мой, Лино, — разочарованно протянул Чан и откинул голову на стекло. — Успокойся. Хочешь скину тебе его номер? Посмотришь фотки и поймешь, что Джисон вообще полная противоположность избалованного кретина, как ты выразился. — Откажусь, спасибо, — скривился Лино. — Не хочу иметь с этим пекусом ничего общего. Даже его номер в своем телефоне. Переубеждать Лино Чан даже не пытался — себе дороже. Он лишь покачал головой и прикрыл глаза, наслаждаясь ощущением холодного стекла на горячей щеке. Лино задумчиво смотрел на пока ещё зеленый и пышный пейзаж, но брови его были сведены, намекая на усердный мыслительный процесс. Они сидели молча, но тишина была комфортной. Незаметно для себя, Чан осознал, что они перешли на ту ступень отношений, когда слова особо не нужны и с человеком приятно просто молчать. Спустя несколько дней Лино уговорил Чана пойти в Мерло, чтобы отыграться в карты и вернуть рояль на его законное место. Они стояли у единственного зеркала в комнате и поочередно поправляли рубашки, в шутку пихая друг друга и забавно огрызаясь, как старая семейная пара. Пока Лино вставлял в ухо кольцо, Чан отошёл к окну и выглянул на улицу. — У нас гости, — сказал он, удивив и себя, и своего соседа. — Какие ещё гости? — недоуменно посмотрел Лино, выгнув бровь. — Чанбин… и Джисон, наверное. Вроде похож. Из-за шапки-бини не очень понятно. Лино быстро оказался рядом и, отодвинув штору, выглянул в окно на пару студентов, которые неспешно шли по тропе в сторону Шато. Один из них точно был Чанбином, а второй парень, одетый только в белую футболку, широкие голубые джинсы и шапку, мог быть Джисоном, но его лица с их расстояния было не разглядеть. Чан скосил взгляд на заостренные челюсти Лино и вздохнул. — Давай без твоих приколов, — почти взмолился он, прекрасно зная, что Лино не удержится от колкостей в сторону Джисона в первую же встречу. — Как пойдет, — хмыкнул Лино и вернулся к зеркалу, снова пытаясь застегнуть вредную серьгу. Это означало, что колкости точно будут. Чан столько времени на пару с Чанбином обрабатывал первокурсника, пытаясь расположить его к Чанми, но Лино одним лишь словом собирается разрушить их старания и показать, что тому здесь не рады. Что ж, этого стоило ожидать. Полностью собранные для игрового вечера в Мерло, они покинули комнату. Пока спускались, Лино заговаривал Чану зубы в качестве отвлечения, но было понятно, что это являлось продуктом его натянутых нервов. На первом этаже блока их уже встречали заинтересованными взглядами. Точнее, интересом горел только Джисон, ведь виделись они с ним впервые. Чанбин скорее изучал наряды своих хёнов. Он любил изысканные вещи, а ещё любил оценивать, во что одеты другие. Чан еле сдержался, чтобы не прыснуть. Взгляд Джисона заметно изменился, как только он перевел его на Лино. Глаза его чуть расширились, он внимательно проследил ими за чужой спускающейся фигурой и едва заметно сглотнул. Чан знал, что Лино мог вызывать такую реакцию своим внешним видом, но в случае с Джисоном это выглядело даже мило. Он наверняка не понимал, что поедает Лино глазами, но так было даже забавнее. Захотелось его обнять. Но Чан вовремя сдержался, напомнив себе, что Джисону могут показаться некомфортными объятия от малознакомого человека. Но тот его удивил. Сам подошёл первым и обнял. Чан на секунду ощутил его бешеное сердцебиение, а потом они отстранились с приветливыми улыбками на лице. — Не думал увидеть тебя так скоро, хён, — сказал Джисон с напускной уверенностью, и Чан вспомнил слова Лино про избалованного кретина. О нет. Неверная тактика, Джисон. — Не говори, что тебя заселили в наш блок, — улыбка Чана стала ещё шире. — Не верится даже. Это же потрясающе! — Этот идиот ещё думал, радоваться ему или нет, — усмехнулся Чанбин. — По-моему, это удивительное везение. Я бы вообще прыгал от радости. — Прибереги прыжки для драмкружка, — наконец отозвался Лино, и Чан внутренне приготовился к потоку сарказма, разбавленного показушным презрением. — А, Лино. Надеюсь, ты простишь мне, что я не представил тебя в первую же секунду, — пытаясь обратить всё в шутку, сказал Чан. — Я подумаю об этом. — Лино, это Хан Джисон. Наш сосед и просто хороший парень. — Ты это понял, общаясь с ним по интернету? — Ой, да брось. — Чан опустил ладонь Лино на плечо и некрепко сжал предупреждая. — У меня чуйка на хороших людей. — У меня тоже. Только не на хороших, — процедил Лино, впившись глазами в Джисона, как в подопытного кролика. Но тот, на удивление, не поддавался и продолжал смотреть Лино прямо в глаза. Забавный. Даже почти не моргал. — Сонбэним, — обратился Джисон к Лино. — Я не собираюсь ничего доказывать. Но, кажется, кого-то чуйка подводит. Чанбин прыснул, а Чан улыбнулся, осторожно поджав губы и потупив взгляд в пол. На первый взгляд казалось, что кроме заикания или невнятных букв из Джисона ничего не выйдет. Но он не растерялся, наверняка вызвав у Лино набор откровенно неприятных чувств. Хотя, может и нет. Трудно было сказать наверняка. Желваки заиграли на челюстях Лино. Нужно было спасать ситуацию и ретироваться, пока она не вышла из-под контроля. Подтолкнув друга к выходу, Чан направился следом, но ради приличия обернулся и сказал: — Сегодня посиделки во втором общежитии. Приходите, как только освободитесь. Чанбин и Джисон кивнули, а Лино вдруг из-за спины Чана проговорил: — Увидимся, Хан Джисон. И тут же вышел за дверь. Чан махнул соседям рукой и тоже скрылся в коридоре второго этажа Шато, пытаясь догнать Лино. — Кажется, ты его не особо напугал, — прыснул он, как только они поравнялись. — Тупой пекус, — выплюнул Лино и ускорил и без того грозный шаг. — Вот о чём я тебе говорил. Такие, как он, не имеют авторитетов. Избалованный ребенок богатеньких предков. Ему ещё учиться и учиться уважению старших. — У вас два года разницы. Лино поднял указательный палец вверх, будто собирался поделиться умной мыслью, но вместо этого сказал: — Я устрою ему весёлую жизнь. — Брось, Лино. Дай ему шанс. Джисон не так плох, я уверен. — А я уверен, он тот ещё мудак. Видишь? У нас разные убеждения. — Я знаю, что ты не такой жестокий, каким хочешь казаться, — не сдавался Чан, но Лино ещё больше ускорил шаг, чтобы не слышать чего-то подобного. — Да стой же ты! Резко развернувшись, Лино наставил на Чана палец и склонил голову на бок. Заговорил неестественно спокойным тоном: — Давай мы не будем играть в игру «я знаю тебя лучше, чем ты сам». У меня есть определенные причины относиться к этому первокурснику плохо. Даже если я неправ и перегибаю палку, мне плевать. Не примеряй на себя роль моего личного психолога, мне это не нужно. Ах да. Чуть не забыл. То, что вы с ним теперь подружки по переписке, не обязывает меня любить его так же, как это делаешь ты. Надеюсь, ничего не забыл. — Забыл. Притвориться дружелюбным и приятным человеком. Лино натянуто улыбнулся и вместо указательного пальца продемонстрировал Чану средний. Вот теперь они стали действительно близки. Остаток вечера коротали в Мерло, Лино всё же отыгрался за рояль (казалось, что выдуманную, но не менее трогательную историю, как он получил его в наследство от дедушки, слышали все, кто там присутствовал), обнаружили пьяного Хёнджина, который без предупреждения вернулся с каникул и сразу же пошёл заливать рот алкоголем (Чан слышал от него невнятное бормотание про разбитое сердце и форму губ Лино), а потом занялись перемещением рояля из соседнего блока посреди ночи. Благо, он находился не так далеко. Чан не знал, как бы они передвигали его, к примеру, с другого этажа или вообще из другого общежития. А потом в жизнь вернулась учеба, и дни стали сменять друг друга с бешеной скоростью.

***

— …здесь лучше убрать вот этот абзац, много воды, — спокойно диктовал профессор Кан, — а вот эта часть мне нравится. Очень лаконично выражена мысль. Отлично. Чан внимательно записывал заметки и мысленно для себя отмечал, чем займется сегодня вечером. Желание совершенствоваться и доводить всё до идеала было одновременно его наградой и проклятием. Но он научился с этим жить. Хорошо, что профессор поощрял подобное рвение к перфекционизму. Когда они закончили разбирать ошибки, Чан откинулся на спинку кресла и ненадолго прикрыл глаза. Профессор Кан закрыл ноутбук и сложил руки в замок. — Как новые соседи, не утомляют? — спросил он вдруг. Чан даже немного растерялся, не совсем понимая, о чем речь, но быстро сообразил, что профессор, вероятно, спросил про четверых первокурсников, которых не так давно заселили в блок общежития. — Вроде нет. Хорошие ребята. Со своими тараканами, конечно, но у кого их нет. — Безусловно, — с энтузиазмом кивнул профессор. — Все мы не без изъяна. Но в этом-то и прелесть всего живого. Что скажешь про Хан Джисона? — так же резко перескочил он. Чан пару раз глупо хлопнул глазами. — Джисон?.. С ним всё в порядке. То есть, он сейчас старается влиться в окружение и я его полностью понимаю. Но в целом, думаю, он привыкнет. — Не сомневаюсь! В мальчике есть потенциал, это видно. Я обучал и его отца, и его мать. Способные студенты каких поискать. Ожидаю, он пойдет по их стопам. Только нужно его направить на верный путь, мальчик слегка замкнутый… Могу я просить тебя об одной услуге? — Конечно, кёсуним. — Так как я возлагаю на него большие надежды, как в принципе и на тебя, то хотел бы быть уверенным, что Джисон стоит на верном пути, понимаешь о чем я? — Не совсем, — честно признался Чан. — Я хочу, чтобы кто-нибудь за ним присматривал для меня. Видишь ли, — рассмеялся профессор, — возраст у меня уже не тот, чтобы поспевать за вами, юнцами. Но в Чанми очень легко забрести не туда и сойти с верного пути. Поэтому мне важно, чтобы Джисон всегда был под присмотром, понимаешь? К тому же, эта информация строго конфиденциальна, но ты один из моих лучших студентов, тебе я доверяю. — Наклонившись, Кан проговорил чуть тише. — Мальчик в подростковые годы проходил психологическое лечение. Мало ли как на него может повлиять плохая компания, да? Поэтому я бы хотел, чтобы ты держал меня в курсе того, с кем он проводит время и где. Не хочу, чтобы он попал в беду. Это тебе под силу? Чан не знал, как именно ему стоит реагировать на подобного рода информацию, но и профессора расстраивать не хотел, поэтому просто кивнул. К тому же, задача представлялась несложной — просто присматривать за первокурсником. Наверняка это не единственный раз, когда выпускника просят взять кураторство (пускай, своеобразное) над студентом младших курсов. — Замечательно! — хлопнул ладонями профессор. — Знал, что на тебя можно положиться. Кстати, по поводу твоей рукописи. Мой друг приступил к ознакомлению с ней, и ему уже очень нравится. Говорит, стиль свежий и незаезженный. То что нужно книжному рынку в данный момент. — Правда? — У Чана вмиг загорелись глаза. — Спасибо, кёсуним. Вам и вашему другу. Я безмерно благодарен. — Не стоит, не стоит. Это наш долг — открывать в студентах таланты и подводить их к цели. Ну, на сегодня всё. Мы хорошо поработали и, я надеюсь, вынесли из этой беседы нечто важное. — Его губы задела добрая улыбка. — Продолжай в том же духе и не забывай про наш уговор, и тогда всё у тебя будет на высшем уровне. А теперь ступай отдыхать. Поднявшись, Чан поклонился и попрощался. Весь путь до Шато он думал о новых правках в выпускной работе и о Джисоне, которому придется уделить особое, пристальное внимание.

***

Уйдя с головой в учебу, Чан не сразу заметил изменения, которые происходили вокруг него. Конкретно, с Лино. Друг стал реже наведываться в Мерло и чаще обитать в своих мыслях, даже не думая делиться тем, что его беспокоило. А его явно что-то беспокоило. Ночами он стал часто ворочаться, неспособный заснуть, и Чан уже подумал, что он заболел. В одну из таких ночей, когда за окном лил дождь, а на первом этаже блока кто-то ходил туда-сюда, поскрипывая половицами, Чан не выдержал и обернулся. — Что у тебя случилось? — тихо спросил он, и Лино с шумным выдохом лёг на спину. — Ничего, о чём я хотел бы рассказать. — У тебя явные проблемы со сном. Опять взялся за старое? — с грустью предположил Чан, надеясь не услышать, что Лино снова вдыхает мерловские субстанции. — Нет, — последовал незамедлительный ответ. — Просто мыслей слишком много, мешают заснуть. — О чём думаешь? — Хён, ни о чем, — раздраженно выдохнул Лино. — Отвернись и спи. — Ты скрипишь кроватью, и дождь усилился. Уснешь тут. — Мне спеть тебе колыбельную? — А ты можешь? — Нет, — фыркнул Лино, но градус раздражения сбавил. — И всё-таки, — попробовал Чан снова. — В последнее время ты странный. Хотя ты всегда такой, но сейчас особенно. Точно не болеешь? — Уже не уверен, — произнес Лино после короткой паузы. А потом вдруг поднялся, в одном нижнем белье присел на низкий подоконник и стал смотреть на косые капли дождя, стекающие по стеклу. Виском прислонился к холодной поверхности и, кусая губы, снова начал о чём-то напряженно думать. А потом ни с того, ни с сего сказал: — У меня такое ощущение, что я скоро умру. — С чего вдруг? — Чан приподнялся на локтях и с беспокойством нахмурился. Лино пожал плечами. — Изнутри лихорадит, да и мысли странные в голову лезут. Может, я свихнусь, прямо как мама, а потом пойду и спрыгну с крыши Шато? — Твоя мама спрыгнула с крыши?.. — Нет, она в психушке, — легко поделился Лино и снова припал к окну. — Но со мной что-то… не то. О! Ты говорил, твоя бабушка гадает и иногда лечит сглаз. Я могу съездить до неё на выходных, чтобы она посмотрела, что не так? Брови Чана замерли в высшей точке. Снова закрались сомнения в трезвости Лино. — Ты же не веришь в гадания и прочее. — Мне очень надо. — Ты под кайфом, скажи мне? — голос Чана стал резче. — Сказал же, что нет! — не выдержал Лино и ударил кулаком в оконную раму. — Трезвый как стекло. Но меня задолбало моё ненормальное состояние. Я скоро на стены полезу. — А что не так-то? Это из-за отработки у садовника так? Старик тебя утомил? Лино забавно фыркнул. — Чем, своим молчанием? О да. Очень утомляет. — Я тебе говорил не ходить в Темницу, сейчас контроль усилили. Послушал бы, не пришлось бы отрабатывать. — Плевать мне на отработку. — Он снова соприкоснулся виском со стеклом. — Я не об этом думаю. — О чём тогда? — О ком. — Хорошо. О ком? Свисающая с подоконника нога Лино затряслась. Сдвинув брови, он проследил за тонким ручейком, сбежавшим по стеклу, и когда заговорил, голос его не выражал практически ничего. — Кое-что произошло в Темнице. Я сам не понял, как позволил этому случиться, но теперь меня не может отпустить одна мысль. Точнее, не отпускают меня тысяча и одна мысль, но эта… В общем, я не уверен, на что это похоже. Но Хан Джисон меня поцеловал. А я ответил на поцелуй. Это было настолько неожиданно, что Чан рассмеялся, но когда не увидел в глазах Лино намека на шутку, притих и прочистил горло. — Ты… так. Допустим. Это плохо? — В каком, мать его, мире это может быть хорошо? — не сдержался Лино, переходя на повышенные тона. — Мне презирать его надо, а не по подвалам целовать. — Но тебе понравилось? Взгляд Лино разрезал Чана на несколько частей и распихал их по черным пакетам. — Хён. Вот скажи мне, только честно. Ты, как его бывший друг по переписке, знаешь, что он за человек? Чем живёт, дышит, питается. Или, может, он говорил тебе о каком-то изощренном плане соблазнить меня и выставить идиотом? — У тебя настолько всё плохо с доверием к людям? — вздохнул Чан. — Возможно, не отрицаю. Но послушай: у меня нет поводов ему доверять. Более того, по-моему, он ко мне тоже не особо расположен. — А целовались вы, чтобы соблюсти традиции Темницы, — кивнул Чан, продолжая цепочку. — В целом, логично. — Я подумал, это часть плана по соблазнению. — Не знаю о планах Джисона, но даже если бы такой был, он выполнил его успешно, — усмехнулся Чан и откинулся на подушку. — Не понял. — А ты подумай, почему тебя лихорадит. Ну, не знаю. Накинь варианты на листке. Потом вслух перечитай. Можешь даже мне показать, обсудим твои тезисы. — Ты переучился? И то, на что ты намекаешь, не существует в природе. Я не влюбляюсь. Ни в кого в принципе, а в Хан Джисона в особенности. — Категорично. А я видел, как он на тебя смотрит. — Этого только слепой не видел. Глупый пекус. — Был тупым, стал глупым, — насмешливо протянул Чан. — Прогресс на лицо. Поднявшись с подоконника, Лино пнул Чана по торчащей из-под одеяла ноге и лёг на свою кровать. — Сегодня ты мне не нравишься, — заключил он и перевернулся на другой бок. Чан снова задорно рассмеялся, не переставая умиляться с упорного игнорирования Лино собственных чувств. Что ж, теперь по крайней мере стало ясно, что у него за «болезнь». Довольно необычная, учитывая, как стойко Лино выдерживал позицию держаться от Джисона подальше. Но, может, их история была намного глубже, чем могла показаться со стороны.

***

Один сезон сменял другой. С наступлением зимы кампус университета становился пустым и безлюдным, однако студенты с легкостью находили себе занятия и внутри помещений. Администрация университета тоже активно поощряла различные мероприятия, будь то литературные вечера, выставки, конкурсы или собрания кружков. Начиная со второго курса, студенты приглашались к тому же на зимний бал, где смотрели представление, а потом спускались на первый этаж, в столовую, и продолжали неформальную часть вечера. На выпускном курсе Чан сделал исключение и не пошёл на бал. Лино тоже был занят, Чанбин и Хёнджин — единственные, кто соизволил посетить данное мероприятие. Первокурсникам вход туда был временно закрыт, да и они, по всей видимости, не особо туда стремились. Чан хорошо выполнял роль тайного наблюдателя, поэтому точно знал, что Джисон о бале был ни слуху ни духу. Минуя коридоры, полные шума и людей, Чан спокойным шагом направлялся в кабинет декана и отвешивал приветствия то направо, то налево. Он не особо беспокоился, что, вместо того чтобы веселиться, снова занят учебой, поскольку данный труд был инвестицией в будущее. Отдохнуть он ещё успеет, а вот вкладываться в мечту нужно каждый день, непрестанно. Профессор Кан листал какую-то папку, картина на стене была сдвинута, за ней скрывался сейф. Подняв голову, он приветственно улыбнулся и велел Чану садиться. Сам тем временем спрятал папку к остальным бумагам в сейфе и занял своё кресло. — Ну что, — спросил он с интересом, — как продвигается работа? — Исправил всё так, как вы сказали. — Чан передал профессору флешку и снова сел. — Что ж, посмотрим. Почти час они обсуждали выпускную работу и новые правки, дорабатывали спорные вопросы, которые не устраивали обоих, и дискутировали на отвлеченные темы. Чан поистине восхищался профессором, его пытливым умом и суждениями, в которых находил отражение собственных мыслей. Это был эрудированный человек с приличным багажом знаний за спиной, который прекрасно владел собой и своим языком. Он говорил настолько красноречиво и размеренно, что слушать его было одно удовольствие. Чан поймал себя на странной мысли: он бы хотел, чтобы его отец был таким. Таким же исключительным учёным и лектором, как профессор Кан. А может… — Кёсуним, можно у вас кое-что спросить? — Конечно, сынок, — слетело у мужчины с губ. — Спрашивай что угодно. Несмотря на то что студент и профессор действительно сблизились, между ними до сих пор были рамки приличия, поэтому Чан ощущал себя странно, когда всё же решился и задал вопрос: — У вас есть дети? Профессор Кан даже бровью не повёл. Он долго смотрел в глаза Чана, даже не моргая, а потом улыбнулся. Только на этот раз улыбка получилась вымученной и едва ли походила на добродушную. — Была дочь, — сказал он лишенным каких-либо эмоций голосом. — Но её светлая душа покинула этот мир. — Простите. Мне очень жаль. — Не стоит, — успокоил профессор. — Это было очень давно. Почему ты решил спросить? — Просто я… — Чан осёкся. — Больше у вас не было детей? Сын, например. Теперь взгляд профессора стал настороженным и с проблеском опасности. Он выпрямился в кресле и сложил ладони в замок. — Сын, — выплюнул он. — Хм. Что за игры ты ведёшь за моей спиной? Этого Чан точно не ожидал. Он окончательно растерялся. — Извините? — Что ты знаешь про моего сына? Это он тебе рассказал? — Кёсуним, я просто предположил… Я не знаю вашего сына. Я даже не знал, что он у вас есть. Просто… извините меня. Наверное, не стоило спрашивать. — Ну-ну, хватит, — профессор чуть смягчился. Какое-то время он изучал Чана, словно пытался понять, лжёт он или нет. — В чем заключается твой интерес? Пожалуйста, скажи правду. Идти на попятную был не вариант. Раз уж начал, то придётся идти до конца. Чан вздохнул. — Я никогда не знал своего отца, но он работает здесь, и я хочу его найти. Он кратко обрисовал профессору свою ситуацию. Тот внимательно выслушал, время от времени хмуря брови, и по итогу заключил: — Как прискорбно. — Отвернувшись к окну, он замолчал. После небольшой паузы добавил: — Кем работала твоя мама, говоришь? — Медсестрой при университете. — Прискорбно, прискорбно. — Вдруг Кан усмехнулся, что совсем не подходило его тону и словам. — А знаешь, я помогу тебе. — Правда? — Чан чуть ли не подскочил в кресле. — Конечно. Кажется, я знаю твоего отца. О. Я даже организую вам личную встречу, только вряд ли вы сможете поболтать. Он немного… неразговорчив. — Я буду рад любой помощи, кёсуним, — почтительно поклонился Чан. — Любой. — Прекрасно. — На лицо мужчины вернулась располагающая к приятной беседе улыбка. — Но сперва ты поможешь мне. — Что угодно. — Ты мне нравишься, — откинувшись на спинку кресла, произнес он. — Побольше бы таких студентов как ты, Чан. Может быть тогда университет добился бы немыслимых высот. Итак, как там поживает наш милый друг Хан Джисон? Чан рассказал всё, что успел заметить за несколько месяцев, что присматривал за первокурсником. Его круг общения, привычки, расписание занятий, смена стиля и даже любимые блюда. Профессор довольно кивал и с особым вниманием запоминал малейшие детали, которыми делился Чан. И подобный интерес к первокурснику не казался странным, пока Кан не огласил свою просьбу. — Мне нужно, чтобы ты у него кое-что взял и передал мне. Книга в черной кожаной обложке, называется «Шипы», автор не указан. Вещица смешная, не особо ценная, но крайне необходимая. Джисон даже не заметит пропажи. — Вы хотите, чтобы я её украл? — с тенью подозрения спросил Чан. — Не украл, а вернул то, что принадлежит мне по праву. Видишь ли, книга оказалась у Джисона по чистой случайности. Она ему не принадлежит. — Но, — Чан покачал головой. — Это неправильно. Он сразу заметит, что книга пропала. — Тогда сделай так, чтобы он никогда не подумал на тебя. И Чан, позволь напомнить, тебе всего лишь нужно забрать эту книгу, чтобы наконец встретиться с отцом. Разве это такая уж непосильная задача? Одна книга ради долгожданного воссоединения. Подумай об этом. А теперь ступай. У меня разболелась голова. Чан вышел и прикрыл за собой дверь. Разве это правильно? Не выглядит ли данное поручение странным? С одной стороны, это просто книга, Джисон может себе ещё сотни таких купить. С другой, забирать чужую вещь, ещё и втайне, это уже воровство. Бабушка пришла бы в ярость, что Чан опустился до такого деяния, но ведь это единственный шанс наконец узнать, кто его настоящий отец. Эти мысли одолевали Чана ещё неделю, а потом все, кроме него и Лино, разъехались на каникулы по домам, и, осторожно выудив в жилищной комиссии университета ключ от комнаты Джисона и Феликса, Чан прокрался к ним и застыл посреди комнаты. Профессор сказал: «Сделай так, чтобы он никогда не подумал на тебя». Поэтому Чан позволил злости на себя опалить мозг и стал скидывать книги со стеллажа на пол безжалостно и отчаянно. Он толком ничего не видел, потому что слёзы застилали глаза. Вот до чего ты опустился, — думал он. Безвольная кукла, пешка, которой нагло пользуются. Думал, что приедешь в этот элитный университет и сразу же добьешься всего, чего хочешь? Ты никто в этом богатом мире. И честным трудом ничего не получишь. Когда он успокоился, то понял, что книги в чёрной кожаной обложке здесь нет. Значит, Джисон забрал её с собой или спрятал понадежнее. А может, вообще отдал кому-нибудь. Вытерев нос рукавом, Чан ещё раз осмотрел бардак, который устроил, и вышел из комнаты, не забыв запереть её на ключ. Едва он оказался на крыльце Шато, то столкнулся с Лино, который, сжав телефон в руке, молча смотрел в небо и пускал клубы дыма в воздух. Глаза его не сразу нашли Чана, да и выглядел он до неприличия мечтательным. Совсем на него не похоже. — Чем ты занят? — шмыгнув, нарушил тишину Чан. Лино пожал плечами. — Болтал по телефону и смотрел на звёзды. Ничего особенного. — С кем болтал? — Не важно. — Лино позволил паузе повиснуть между ними, потом фыркнул и выдохнул дым. — С Хан Джисоном. Ничего мне не говори. — Не собирался, — без особой весёлости усмехнулся Чан. — Что, уже соскучился по нему? — Я же сказал, ничего не говори. Мне просто стало скучно в Мерло, поэтому я позвонил ему. В этом нет ничего странного. — Ты забавный, Лино, — с какой-то щемящей грустью под грудью произнес Чан. — Когда в последний раз тебе было скучно в Мерло? Повисла очередная пауза. Видно, Лино пытался вспомнить то, чего никогда не было. — Скука периодически сопровождает мою жизнь, — наконец ответил он и потянулся за второй сигаретой в карман. Чан его остановил, положив руку на плечо. — Брось ты это. Неужели сам не видишь, как изменился? — Не начинай, — предостерегающе нахмурился Лино. — Хватит копаться в моей голове, хён. Я знаю, что ты скажешь. Что я влюбился, как школьник, поэтому теперь пустые увлечения прошлой жизни не доставляют мне удовольствия. Что единственное удовольствие, какое я могу ощутить, это оказаться рядом с Хан Джисоном и хотя бы мизинцем его коснуться. Я не дурак, ладно? Я всё это знаю. Но от принятия чувств мне не легче. Мы с ним из разных миров, и я до сих пор не воспринимаю его предков за людей. — Да что они тебе сделали? — Конкретно мне ничего, я их даже не знаю и знакомиться не собираюсь. Я не могу рассказать тебе всего. Но пожалуйста, не используй мои чувства против меня. Сам разберусь и поставлю в истории с Хан Джисоном точку. Вряд ли он вернётся в Чанми на следующий год, на этом наше общение и закончится. — Хорошо, — выдохнул Чан и покачал головой. — Дело твоё. Переубеждать не собираюсь. — А с тобой что? — покосился Лино, зажав сигарету между губ. — Глаза опухшие. — Момент слабости, — отмахнулся Чан и попытался перевести тему. — Чем думаешь заняться сейчас? Может, погуляем в лесу, пока не отморозим конечности, а потом опустошим запасы вина в гостиной? — Хм, звучит неплохо. Хотя я сегодня достаточно выпил, — Лино подкурил сигарету. — Завтра буду опять страдать от своих глупых решений звонить кому попало из-за алкогольной прихоти. — Ты слишком многое себе не позволяешь. — Чан достал сигарету из чужих губ и тоже затянулся. — А молодость ведь не вечна. Дай волю чувствам. Если испугаешься, иди на попятную, и так пока не привыкнешь быть открытым полностью. Никто не обязывает тебя быть идеальным партнером и любовником. Все мы учимся жить без инструкций. Позволь себе полюбить. — Ты хоть раз любил? — буркнул Лино и выдохнул дым в противоположную от Чана сторону. — И я не про интрижки, которыми ты успеваешь разбавлять учебу и бесконечные домашки. Чан посмотрел в небо. Звездное полотно казалось бесконечно далеким, но в то же время рисковало упасть прямо на них и раздавить. Он задумался. — Вроде нет, никогда, — наконец последовал ответ. — Честно, мозг вечно занят другим. Девушки здесь красивы и обеспеченны, но я им не подхожу. У них другие ориентиры, мечты, желания. Думаю, им нужные такие, как тот парень… как его? Который на сцене читает Шекспира на новый лад. — Джихён. — Точно. По нему видно, из какого он теста сделан. Амбиций наверняка хватает, для местных девушек почти идеал. — Ага, но очередь из желающих увидеть тебя на кухне без майки почему-то больше, чем вся фанатская база Джихёна, — усмехнулся Лино. Чан тоже рассмеялся, вмиг ощутив прилив тепла в груди. — Ему стоит начать выходить на сцену без одежды. — Тогда никому не будет дела до его таланта. Они затушили сигарету, которую разделили на двоих, и отправились на недолгую прогулку по окрестностям. Сначала они разговаривали, но потом каждый увяз в своих мыслях и переживаниях. Чан стоял на моральном перепутье, и Лино это чувствовал, но ничего не говорил. Он никогда не давил, никогда не допытывался или что-то в этом роде. Если Чан хотел чем-то поделиться, Лино всегда готов был выслушать, но никогда не делал первый шаг навстречу. Но сейчас Чан не хотел делиться. Вся заварушка с профессором по сути никак не касалась Лино, и если его чувства к Джисону всё же не так серьезны, то и не коснётся. Так Чан думал, пока они гуляли по окружавшему университет лесу в тот зимний день. Но его уверенность пошатнулась, когда все вернулись с каникул и он увидел то, чего не должен был. Весенний семестр изнурял всех, однако парни начали собираться всем блоком в гостиной. Болтали, сидя на диванах, лучше узнавали друг друга, иногда пили и чаще всего смеялись с бесконечных историй Феликса, запас которых никогда не иссякал. Чан знал, что с этого семестра у Джисона начался французский, поэтому не удивился, когда тот заснул прямо во время жаркого обсуждения. Даже громкий смех и переходящие на высокие тона голоса ему не помешали. Он уместил свою голову у Лино на плече и, слегка приоткрыв рот, засопел. Лино перехватил взгляд Чана и одними губами сказал: «ничего не говори». Чан улыбнулся и любовно покачал головой. Ближе к двум часам ночи парни разошлись. В гостиной остались лишь спящий Джисон, не смеющий двигаться Лино и забавляющийся этой картиной Чан. — Ты идёшь? — Чан по итогу поднялся и поправил пояс брюк. — Можем перетащить Джисона в его комнату. — Нет, — тихо сказал Лино. — Я сам. Можешь не ждать меня. — Хорошо. На полпути, прямо по центру винтовой лестницы, Чан остановился и уже собирался окликнуть Лино, но не посмел нарушить короткий момент близости. Тот, повернув голову к Джисону, коснулся его чёлки и поправил разметавшиеся пряди. Смотрел он так нежно и зачарованно, что Чан вмиг понял: это серьёзно. Лино может обманывать себя хоть до бесконечности, но так смотрят только на объект обожания, никак не на временное увлечение. Чану стало одновременно стыдно за себя и радостно за друга. Он попытался поскорее уйти. Пару вечеров спустя Лино снова мучался бессонницей, сидя на широком подоконнике их комнаты, а Чан наблюдал за ним из-под тяжелых век. Лино долго курил и долго молчал. Его глаза бегали по пейзажу за окном, волосы растрепались, губы то и дело сминались зубами и казались темными на его бледном лице. Чан не хотел нарушать тишину первым. Он вообще не знал, как теперь вести себя с Лино и что говорить. К счастью, тот с шумом выдохнул и заговорил: — Я предал свои принципы, хён. — Я тоже, — признался Чан приглушенным тканью одеяла голосом. — Что ты сделал? — неожиданно переключился Лино, и Чан пожалел о своем признании. — Неважно. Ты? — Ты понял о чем я. О ком. — Делает ли это нас предателями? — без особого веселья хохотнул Чан. — Или же просто людьми? Лино смерил его задумчивым взглядом и снова отвернулся к окну. — Я чувствую себя предателем, — произнес он тише прежнего. — Но потом я вижу его и… забываю всё. Все предрассудки кажутся глупыми, собственные принципы затихают, голова пустеет. — Он издал вымученный вздох и стукнулся затылком о стену. — Я знаю только то, что я его хочу. Во всех гребаных смыслах. И когда какая-то часть разума говорит, что я не могу его хотеть, меня лихорадит. Не могу спать. Есть не могу. Либо я, как и мама, просто схожу с ума, либо это что-то страшнее сумасшествия. Я боюсь себя. Боюсь Джисона, но очень его хочу. Слишком сильно хочу. Тишина после выстрела признания была очень громкой. Чан не пытался подобрать слов для ответа, потому что знал, что Лино не ожидает их услышать. Он снова крепко задумался, прикусив губу, и встретился виском с холодящим кожу стеклом. Они молчали ещё долго, а когда небо стало на тон светлее, Чан погрузился в беспокойный и шаткий сон. Он не знал, ложился ли Лино вообще этой ночью.

***

Если Лино простил себе предательство собственных принципов, то Чан не мог понять, почему он не мог простить его. Чан не искал себе оправданий, он прекрасно понимал, что делает и для чего. Для кого. Но разве он знал, что профессор Кан — отец Лино, которого тот так яро ненавидел? Что помощь профессору будет расцениваться Лино, как самое большое предательство? Мог ли Чан догадываться, что профессор использовал его в своих корыстных целях, а по итогу не дал то, что обещал: издание рукописи и долгожданную встречу с отцом. Он обвёл его вокруг пальца, либо просто не успел выполнить обещанное из-за скоропостижной смерти. Как бы там ни было, Чан ничего не выиграл, а только проиграл. Потерял друга, надежду на осуществление мечты и воссоединение с отцом. Потерял всё. После Ночи Розы, когда Лино чуть не расстался с жизнью, Чан попытался всё исправить, но исправлять было нечего. Ни Лино, ни Джисон не желали его видеть. И он ужасно злился. Ярость застилала глаза из-за непробиваемости Лино, который не желал ничего слушать. Поэтому Чан оставил его в покое. Он бросил свои попытки достучаться, объясниться и исправить ситуацию. У него тоже была гордость, хоть и слегка задетая. Он дал Лино время остыть, а потом попытался снова. Прошёл целый год. Чан попытался всё исправить, поэтому теперь стоял над бездыханным телом садовника и думал, что делать дальше. Пульс бился в висках, пальцы рук заледенели, ужасно хотелось пить и бежать отсюда. Старик не двигался, железка прилично проломила ему череп. Присев на корточки, Чан вгляделся в его лицо, но ничего более не увидел. Садовник всегда пугал его, поэтому Чан старался обходить его стороной. Жаль, сегодня просто обойти не получится. — Что здесь происходит? — послышался приглушенный перчаткой голос Бинны. Не поднимая головы, Чан отстраненно произнес: — А на что это похоже? — Ты убил его? — так же тихо проговорила она, но при этом присела рядом с Чаном на корточки. — Нет. Он сам налетел на металлический лом, пока Лино… Скажи, ты можешь позвать моих друзей? Сынмина, Чонина — они же до сих пор в беседке? Скажи, что у меня беда и они мне очень нужны. Пускай позвонят Хёнджину, Феликсу и Чанбину и бегом идут сюда. Бинна поднялась. В этот раз Чан позволил себе посмотреть ей в лицо и удивился, когда не увидел на нём тени шока или ужаса. Её глаза сияли уверенностью и силой, а рука опустилась ему на плечо, слегка сжав. — Конечно, — сказала она. — Я быстро. Чан смотрел на её удаляющуюся фигуру, а сам думал, как же не вовремя в нём проснулась симпатия к этой удивительной девушке. Смахнув наваждение, он опустил глаза на безвольное тело садовника, и сердце отчего-то болезненно сжалось. То ли обычная жалость к простой человеческой душе, покинувшей этот мир, то ли нечто другое. Скованное шоком тело до сих пор плохо справлялось с разделением и пониманием собственных чувств. Перед глазами тут же появилось недавнее выражение лица Лино. Его полные страха глаза и неконтролируемые руки, которые вполне вероятно могли убить садовника, если бы тот не сделал это сам. Тогда, кто знает, как бы всё обернулось. Может, одна смерть уставшего от жизни человека лучше, чем несколько смертей только начавших жить. — Что за… хён. — На удивление, Чанбин пришёл раньше всех и присел на одно колено рядом с Чаном, в ужасе уставившись на тело. — Какого хера… — Я объясню. Давай дождёмся остальных. Чонин и Сынмин вывернули из-за угла сразу после этих слов, а Бинна осталась стоять у торца здания, высматривая, предположительно, Феликса с Хёнджином. Замерев с опущенными глазами и руками, все четверо издали одновременный тяжелый вздох, как в самой плохой комедии, и осмотрели друг друга с одной единственной мыслью в голове «и что нам теперь делать?» Вскоре показались оставшиеся члены компании: заспанный Феликс и уже продравший глаза Хёнджин, который тащил своего парня за локоть. Поравнявшись со всеми, они замерли, после чего Феликс гулко проговорил: — Боже… надеюсь, я всё ещё вижу сон. — Вы грохнули садовника? — вскрикнул Хёнджин и сам же вздрогнул от звука собственного голоса. — Нет, — решительно пресёк любые ненужные мысли Чан. — Всё совсем иначе. Он рассказал, что произошло и почему Лино и Джисона сейчас не было с ними. Все выслушали с мрачными лицами, и как только Чан завершил объяснять произошедшее, Феликс вздрогнул, будто наконец проснулся, и сделал шаг назад. — Что? Подожди. Какого хера ты так спокоен? Да и все вы! Джи чуть коньки не откинул и не факт, что не делает это сейчас в больнице, а я должен стоять тут и думать, куда деть тело какого-то старика. Всё нормально у нас, да? — Ликси, успокойся, — Хёнджин крепко схватил его за локоть, предотвращая любые непредвиденные движения. — Джисон с Лино, мы уже ничего не можем сделать. — Вот именно, блять! — Феликс оттолкнул Хёнджина, так что тот чуть не потерял равновесие, и навёл палец на Чана. — Ну и что мы должны с этим телом делать? Никто из нас его не грохнул, значит, не наша проблема. — Может, оставим тут и сделаем вид, что ничего не видели? — предположил Чанбин неуверенно. — Ага, — съязвил Чонин. — Или давайте инсценируем случайную смерть. Пойдем по стопам родителей, чего уж нет. — Спасибо, что напомнил, — буркнул Сынмин и примял траву подошвой ботинка. — Зачем что-то инсценировать, — вмешался Чанбин, — если мы никого не убивали? Придется доказать свою невиновность — хорошо. Давайте просто вызовем полицию и всё. — Я согласен. Все глаза тут же обратились на Чана. Он уверенно выдержал каждый зрительный контакт и сказал ещё громче: — Мы не имеем права оставить этого человека здесь, как и не можем спрятать его от вершителей закона, будто он никто. Я предлагаю вызвать полицию, но перед этим оповестить кого-нибудь из администрации. Или декана. Сынмин, твоя мама выйдет на связь? — Думаю да, — полез в карман Сынмин. Потом отошёл в сторону, поднеся телефон к уху. Сменив гнев на милость, Феликс притянул Хёнджина за талию к себе и разочарованно прикрыл глаза. После короткой паузы сказал: — Так вот как это делается, да? Двадцать лет назад предкам нужно было просто сообщить кому-то из профессоров и позвонить в полицию. Прискорбно. — Все совершают ошибки, — отозвался Хёнджин. — Мы же не знаем, как именно всё произошло. Может, у них не было выбора. — Ошибки совершают все, но выбор — осознанный шаг, — задумчиво добавил Чан. — Просто нужно брать на себя ответственность и в том, и в другом случае. — Вам не жутко от того, что мы стоим над трупом и говорим, как герои философского романа? — обхватил себя руками Чанбин. — Мы и есть, — глухо отозвался Чонин. Какое-то время они молчали, а потом все разом вздрогнули, когда услышали голос Бинны, хранящей молчание до этого момента: — Только я подумала, что познакомилась с нормальными парнями! Боже. И что ещё за история с предками? Никто не успел ничего ответить, потому что вернулся Сынмин и, слегка хмурясь, произнес: — Мама в ужасе, но нам поможет. Ещё она сказала, что если полиция вдруг начнет копать глубже, то университету конец. Она разбирала дела Кана… того профессора, который хотел нас поубивать, и обнаружила много грязи. Пока он был жив, всё это надежно скрывалось, но теперь… замки почти сняты. Это может стать началом конца для Чанми. Тишина, что последовала следом, была оглушительной во всех смыслах. Музыка Ночи Розы отключилась, восторженные вопли студентов перешли в слабый гул, разносящийся от одного здания к другому. Что это: технические неполадки одной ночи или настоящий конец для университета в целом? — И что? — нарушил тишину Чонин. — Мы хотим конца Чанми или?.. Что нам делать? — Не хочу прозвучать сентиментальным, — вздохнул Чанбин, — но я привык к этому месту. — Тоже, — подхватили Сынмин, Хёнджин и Феликс. — Но мы не можем так поступить, — покачал головой Чан. — Не можем просто избавиться от тела или, — он махнул рукой на заледенелую оранжерею, — запереть его там и притвориться, будто ничего не видели. Сколько смертей в Чанми скрыли за всё время? Мы с вами выше этого, ведь так? Вы сами твердите, что хотите быть лучше своих родителей. Так будьте лучше. Помогите мне всё сделать правильно. Судорожный вздох выдал в нём чрезвычайно натянутые нервы. До этого момента Чан даже не осознавал, что испытывал предпосылки паники. Пальцы подрагивали, когда их коснулась теплая ладонь, меньше его собственной раза в два. Он краем глаза взглянул на Бинну, оказавшуюся рядом, и увидел её уверенный кивок. — Звони в полицию, — сказала она. — Сообщи о непреднамеренном убийстве. Ночь Розы никогда не была спокойной, так что полицейским мигалками здесь никто не удивится. Не знаю, как быть с Лино… его наверняка вызовут из больницы сюда. — Нет, — качнул головой Чан. — Он здесь ни при чем. Пускай остаётся с Джисоном. — Но… на ломе его ДНК, — с особым вниманием отметила девушка. — Он будет под следствием. — Какой-то пиздец, — где-то на фоне послышался недовольный голос Феликса. Чан мысленно с ним согласился, но вслух сказал другое: — Если Джисон не выживет… — Комок встал в горле. Все присутствующие запротестовали с разной степенью негодования, Феликс вообще чуть не вцепился в окровавленный лом, который валялся неподалеку. — Я сказал если! Я очень надеюсь, что он будет жить, но если всё же жизнь распорядится по-другому, это убьёт Лино. — Это убьет каждого из нас! — взорвался Феликс, который, казалось, был готов вырыть могилу садовнику прямо здесь голыми руками. — Да, — сглотнул Чан. — И нас тоже. Но если всё же это произойдёт, и на Лино повесят убийство, он в нём сознается и скорее выберет гнить в тюрьме, чем жить в этом мире без Джисона. Я не могу ему это позволить. Он — моя семья. Я не хочу, чтобы он был вовлеченным в это дело. — Но что ты скажешь? — недоумевал Хёнджин. — Тем более, его кровь есть на орудии убийства и наверняка где-нибудь ещё. Чан впервые позволил себе сломаться. — Я не знаю. — Впечатав основание ладоней в глаза, он попытался остановить эмоции. — Не знаю… Вы всегда смотрите на меня как на всезнающего, на негласного лидера, потому что я старше, но я так же напуган и так же запутался, как и вы. Я хочу спасти Лино и хочу хоть раз сделать всё правильно… я хочу всё исправить. Мгновение все молчали и ничего не предпринимали, а потом Чан почувствовал, как его обступили со всех сторон и обняли крепкие руки, обещающие помощь и поддержку. Друзья всё ещё с ним и они никуда не уйдут, пока все вместе не разберутся с этой чертовщиной. Внезапно эта мысль успокоила Чана. Он не один. Они тоже его семья. Разорвав объятие, Феликс уклонился, чтобы не наступить садовнику на руку и смачно выругался. — Честно, — наконец сказал он. — Я бы этого несговорчивого старика запер в ледяной коробке, как он поступил с Джи, и оставил бы там. Будет знать, как с моим красавчиком поступать. А давайте его реально заморозим? — Ликс, — укоризненно посмотрел на него Сынмин. — Какой смысл? Он уже мёртв. — Тогда куда его? Боже. Хоть одна Ночь Розы может пройти спокойно? — Зная историю Чанми, вряд ли, — протянула Бинна и снова взяла Чана за руку. — Предлагаю дождаться декана. Может, она знает что делать. — Боже мой! — послышался возглас, и все обернулись. Миссис Ким, прикрыв рот ладонью, смотрела на тело садовника и, казалось, не могла пошевелиться. Сынмин подхватил маму под локоть, придав устойчивости на всякий случай. — Дыши, дыши, — повторял он ей. — Мам, нам нужна твоя помощь. Пожалуйста. Придется успокоиться. Женщина осмотрелась по сторонам и под чужими взглядами тут же взяла себя в руки. — Прости господи, — пролепетала она и распрямила плечи. — Я надеюсь, перед смертью он не ел белые розы, иначе нас ждёт сюрприз. Так, ладно. Давайте… — А что с розами не так? — напрягся Чан, вспомнив картину, как недавно Джисон лежал среди белоснежных лепестков. — О, с ними всё прекрасно, — деловито ответила декан. — Просто могут вернуть к жизни умершего человека. Если он их съел до того как… ну, вы поняли. — А можно мне уже как-то проснуться от этого дрянного сна? — фыркнул Феликс и присел на корточки у самой оранжереи. — Сплошной сюр. Неудивительно, что студенты здесь принимают и бухают как не в себя. — Притворюсь, что этого не слышала, — строго сказала женщина. — Итак. У нас есть два пути: оповестить администрацию ректора и вызвать полицию или похоронить садовника на кладбище за холмом, где покоится юная Кан Чанми и ещё с десяток других студентов. Вам решать. — То есть, мы можем просто взять и… закопать его? — почти шёпотом спросил Чонин. — Как-то это неправильно. — Напоминаю, что старик собирался заморозить Джи до смерти, — буркнул Феликс. — Что ещё в этой ситуации неправильно. Закопаем его и дело с концом. Какая разница, кто это сделает: мы или ритуальная служба. Исход всё равно один. Я пошёл искать лопаты. — Давай вместе, — присоединился к нему Хёнджин, и они направились в сторону деревянной постройки, располагавшейся ближе к кромке леса, где садовник хранил свои инструменты. — Что ж, — выдохнул Сынмин и незаметно коснулся Чонина плечом, чтобы не вызвать у матери лишних подозрений. — Это и есть наш выбор? — Видишь лучше? — спросил Чан и не узнал свой голос. — Нет, не вижу. Тогда я был рад знать прежние версии нас: беззаботные и неомраченные данным событием. Им тоже пришёл конец. — Ты всегда был слишком драматичным, сын, — хмыкнула миссис Ким и склонилась над телом садовника, пристально осматривая. Чан подумал, что спустя несколько лет они будут легче вспоминать об этой ночи. Воспоминания поблекнут, как старые фотографии, и упадут со стены на пол, превратившись в труху. Что бы они ни ощущали сейчас, всё пройдет, притупится временем и постепенно забудется. Но несмотря на это они всё ещё будут друг у друга. Он не знал, почему ощущал такую добрую печаль в тот момент. Но понимал, что потеряв нечто неизвестное, в то же время приобрел нечто важное. Они всё сделали за одну ночь. Сидя в одной из беседок и смотря на свои руки, которые он целых десять минут отмывал в раковине, Чан больше ничего не чувствовал. Эмоциональный запас полностью иссяк, взгляд опустел, недавние эпизоды упорно игнорировались мозгом. Он устал. Послышались тихие, едва различимые шаги. Запах детского мыла и корицы пощекотал ноздри. Бинна медленно опустилась рядом на скамью и обвела взглядом пустующий кампус. — Знаешь, — начала она. — Это было не самое лучшее времяпрепровождение, стоит признаться. Но точно единственное в своем роде. Как ты? — Уже никак, — не поднимая головы, ответил Чан. — Пусто. — Внутри тебя кое-что умерло сегодня. Прости, если сую нос не в свое дело, не могу сдержаться. Но… ты хорошо знал садовника? Чан медленно покачал головой. — Я с ним даже никогда не здоровался. — Тебе его жаль? — Дело не в этом. — Сердце сделало несколько ускоренных толчков и снова успокоилось. — Когда мы стояли там, за холмом, мне вдруг вспомнились слова профессора Кана. Он однажды сказал, что познакомит меня с отцом, но вряд ли у нас состоится нормальный разговор, ведь тот не очень разговорчив. И я подумал… что больше не хочу знать, кто мой отец. Бинна долго молчала. Её рука накрыла ладонь Чана и крепко переплела пальцы. Он позволил себе с шумом выдохнуть. — Не хочешь знать, потому что боишься, что расстался с ним сегодня? — спросила девушка. — Да. Не хочу подтверждений. Пускай отец остается недостижимой звездой на небе, которая не знает меня, а я не знаю его. Так будет лучше. Она резко отвернулась, чтобы скрыть эмоции, но руку не убрала. Они сидели так ещё долго, до первых признаков просыпающегося кампуса. Чан держал тонкие пальцы, иногда подносил руку к своим губам и оставлял скромный поцелуй. Бинна была непривычно молчалива, но никуда не уходила. И Чан надеялся, что никогда не уйдет.