Bloody Roses: Под Колпаком

Джисон не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он проснулся. Он пролежал в кровати, смотря на серый пейзаж за окном, пока шли минуты, а может даже часы. Тяжелая тишина давила на стены комнаты, а те в свою очередь перекрывали кислород в легкие. Феликс за это время успел прийти в себя после выпитого вчера алкоголя и даже куда-то уйти, не предупредив. Они редко говорили, когда Джисон с самого утра был в состоянии нежелания вставать с кровати. Подсознательно Феликс понимал этому причину, поэтому не приставал к дорогому соседу. А Джисон был ему за это благодарен. Слабый стук в дверь вывел его из апатичных, съедающих заживо мыслей. Хёнджин вошёл с долей неуверенности, когда Джисон слабо кивнул и снова отвернулся к окну. — Вот таблетки. — Он брякнул стеклянной баночкой, поставив её на письменный стол и присел на кровать в ноги Джисона. — Хочешь поговорить? — О себе нет. Как там Лино? — Куда-то ушёл. Я с самого утра его не видел. — В Мерло с началом каникул открылся сезон карточных состязаний, — сказал Джисон и вдруг вздрогнул. Непонятная дрожь пробежала по спине. — Скорее всего, в ближайший месяц он будет пропадать там. Хёнджин вежливо промолчал. Он явно не хотел справляться с ролью утешителя, тем более, что сам не так давно испытал на себе все прелести расставания. Но это не расставание. Это перерыв. Значит, всё это временно. Джисон утешал себя этим, как только мог, но это ни на йоту не помогало. Сначала он не осознал, насколько Лино был серьезен. Джисон думал, что они придут к чему-то другому после разговора в гостиной. К чему-то менее разрушительному для обоих и более компромиссному. Вчера он не ощущал вину как таковую. Сегодня он захлебывался ей, не зная, как ещё можно удержать себя на плаву. Хотя один способ всё же был. Встав на неустойчивые ноги, Джисон подошёл к столу и открутил крышку стеклянной баночки, проигнорировав рецепт, прикрепленный к ней скотчем. Сунув таблетку в рот, он взял бутылку с полки стеллажа и сделал несколько глотков. После этого вернулся под одеяло и под напряженный взгляд Хёнджина. Настроения для разговора по душам до сих пор не было, но Джисон был рад молчаливой компании. Тем более, он редко оставался с Хёнджином наедине — не было повода. Но с ним было комфортно просто сидеть, оперевшись об изголовье, и молча смотреть в окно. Когда там показались редкие снежинки, Хёнджин вздохнул и устало потер переносицу. — У нас всё будет хорошо. — Тон голоса был сомневающимся. Джисон и сам в данный момент в это не верил. — Донжон раскалывается, но мне кажется, после каникул, которые мы проведем вдали друг от друга, всё наладится. — Не знал, что ты успел стать оптимистом. — Я и не стал, — слабо усмехнулся Хёнджин. — Просто показалось, тебе нужно это услышать. Джисон кивнул и выдал слабое подобие улыбки. — Целый месяц я буду в гордом одиночестве. Прямо как в прошлом году. Зимние каникулы отстой. — Ты всегда можешь пригласить кого-нибудь из нас в гости. — Даже тебя? — без надежды спросил Джисон. — Не в этот раз, прости. — Ожидаемый ответ. — Я буду занят с адвокатом семьи. Отец всё же решил переписать на меня весь свой бизнес. Лино упоминал что-то такое вскользь, но Джисон не вдавался в подробности. После того как у отца Хёнджина возникли проблемы с законом, тот ожидаемо ушёл на дно. Но Джисон не думал, что мистер Хван решится переписать всё на сына. Что бы это ни значило, Джисон надеялся на минимальный урон для Хёнджина. Любое дело, включающее деньги, скользкое и непостоянное. — Я иногда забываю, какая ты на самом деле вип персона, — сказал он без оттенка насмешки. Хёнджин поморщился и отмахнулся. — Я просто соответствую ожиданиям родителей, вот и всё. Не хочу, чтобы у них возник повод лезть в мою личную жизнь, просто потому что я им в чем-то отказываю. Это невыносимо. — Так вот почему ты во всём слушаешься отца, — фыркнул Джисон. — Чтобы он не совал нос в дела, которые ему явно не понравятся. Так у вас договоренность или типа того? — Можно и так сказать. Я делаю, что он скажет. А он в ответ закрывает глаза на мою, с его слов, «дурость». — Обидно. Феликсу бы не понравилось это слово. Хёнджин замолчал на полуслове, едва услышал это имя. Сжав челюсти и поиграв желваками, он устремил тяжелый взгляд в окно. Снежинок стало вдвое больше, чем было пять минут назад. — Отец никогда не примет тот факт, что я могу любить парней, — сказал наконец Хёнджин. — Под дуростью он подразумевает, что я просто развлекаюсь с теми и с другими. Пытаюсь познать себя, экспериментирую и прочий бред. Кажется, он в моем возрасте занимался чем-то подобным. — Мгм. Молодость наших родителей, очевидно, была насыщенной. В понедельник тройничок, в пятницу — убийство. Как только время для учебы находили. Это, пускай ненадолго, отогрело выражение лица Хёнджина, и он усмехнулся. Про убийство он не понял, приняв за шутку. Джисон даже почти расстроился. — Да, занятное студенчество, — кивнул Хёнджин. — Мы и то разумнее в этом плане. Хотя вроде бы родители должны быть умнее своих детей. — Опытнее не значит умнее. — Согласен. У нас всё наоборот. Поэтому я и уверен, что этот донжоновский кризис пройдет к весне. Если мы, конечно, никого за это время не убьем. — Если только друг друга. — К счастью, мы не герои романов «темной академии». — Хёнджин поднялся и смахнул невидимые пылинки с рукавов. — Хотя Чанми идеально вписывается в концепцию. Они попрощались, за Хёнджином закрылась дверь. Джисон перевернулся на другой бок, чтобы скучающим взглядом оглядеть пустую заправленную кровать соседа. Таблетка к тому времени начала действовать, вызывая сонливость и безразличие к окружающему пространству. Джисон ощущал тяжесть собственного тела, хотя лежал. Ехать завтра домой казалось уже непосильной задачей. Схватив телефон с тумбы, он зашёл в самый последний диалог и быстро напечатал: Джисон: Поговори со мной. Спустя полчаса, час, два часа сообщение, предназначенное Лино, так и осталось непрочитанным. Джисон попытался собрать себя воедино и наконец встать с кровати, чтобы как минимум умыться и поесть. Аппетита не было, но он смог запихнуть в себя целую тарелку лапши. Соуса в ней было мало, поэтому он ощутил скромный позыв к рвоте, когда вернулся в блок с кухни и сел на диван, подобрав под себя ноги. Неострая лапша — худшее, что он мог съесть на голодный желудок. Так он просидел, обхватив живот руками, не больше десяти минут, пока дверь блока не открылась и не вошёл Чан. Его волосы были слегка влажными, и Джисон предположил, что стаявшие снежинки оставили на них своеобразное напоминание носить шапку зимой. От этой мысли захотелось смеяться, хотя ничего смешного в этом не было. Кажется, таблетки выполняют свою работу хорошо. Вместо того чтобы свернуть в свою новую комнату, Чан застопорился у двери, а потом всё же подошёл к Джисону и сел напротив. Его руки и щёки покраснели от холода, а нос периодически шмыгал. У камина сидеть куда комфортнее, чем в прохладной комнате. — Как жизнь магистранта? — решил нарушить молчание Джисон. Чан фыркнул и криво улыбнулся. — Скучнее, чем ты можешь себе представить. Учебе посвящается меньше времени, зато заданий на дом хватает. Я уже выучил каждый угол в библиотеке. Могу поклясться, что знаю её лучше родного дома. — Не могу представить тебя прилежным студентом, который просиживает молодость в библиотеке. Без обид. — Да какие обиды, — вздохнул Чан и проверил состояние тлеющих углей в камине. — Мне и самому не очень нравится. Но теперь приходится пробиваться своими силами. — Ну ты и злодей, — беззлобно заключил Джисон. — Мог бы изначально своими силами. Как же твоя верность нашему принципу «через тернии к звёздам»? — Я не моралист, — отмахнулся Чан. — В достижении цели все средства хороши. Даже те, что лишены нравственности. Пять лет на филологии — и будешь мыслить так же, поверь. — Охотно верю. Я уже готов раздвинуть ноги пред нашим французом, чтобы не наседал со своими носовыми гласными. Сил нет. — С французским все мучаются. Я сначала хотел перевестись на другой язык, но кёсуним уговорил остаться. Сказал, мол, если уйду я, то со мной ещё половина потока. — Наверное, утомительно быть популярным. — Не знаю. Спроси у Хёнджина или Лино. — Их тут нет, как жаль, — фыркнул Джисон и сильнее обхватил себя руками. — Поэтому спрашиваю у тебя. — Не сказал бы, что я популярен. Меня скорее обходят стороной, не мешаются на пути, наблюдают издалека и подобное. Знаешь, что говорят про студентов, над которыми покровительствует кто-то из преподавателей? — Что они спят с ними? — Нет. Точнее, это тоже, но со временем такие слухи пошли на спад. — Чан махнул рукой, будто слухи были назойливой мухой, кружащей в воздухе. — Обычно никто не любит тех, кто имеет теплые отношения с профессорами. Их считают подлизами и лицемерами. Но в Чанми таких боятся, потому что знают, у вседозволенности есть свои подводные камни. Никто бы не рискнул пойти против такого человека. — Это страх не из-за уважения. Они просто боятся стукачества, это же логично. — История университета весьма… мрачная. Раньше, если студент осмеливался насолить преподавателю, наказывали очень жестоко. Возможно, эта неощутимая идея до сих пор витает в воздухе. — То, что она мрачная, я уже успел заметить. Не самый лучший вариант для получения образования, не находишь? — покосился Джисон с осторожностью. — Как твои родители тебя сюда отпустили? С моими всё ясно. Чан некоторое время молча рассматривал болезненную позу Джисона, однако никак это не комментировал. Он наверняка догадывался, что состояние у того стало только хуже, но ему хватило мозгов продолжить первоначальную тему, не сворачивая. — Я сам их упрашивал, — признался он и подсел чуть ближе к почти потухшему камину. — Я знал, чего хотел и знал, что именно здесь смогу это найти. К тому же, меня привлекают мрачные вещи. Люблю носить черное. Люблю темноту в комнате. Вот и все причины. — А на первом курсе я считал тебя самым адекватным из всех нас. — Первое впечатление обманчиво, да? — В случае с тобой — да. Джисон не мог сказать, что его с Чаном отношения были лишены неловкости. Тем более, после всего, что произошло в прошлом году. Если раньше он смотрел на него с неким благоговением, как на старшего наставника, на сонбэннима, то сейчас тяжелая аура, витавшая над Чаном, заставляла пересматривать свои ориентиры. Он был не таким простым, каким хотел казаться. Но к счастью для Джисона, Чан отказался от какой-то части своей маски. По крайней мере, при нём. Он не старался быть раскаивающимся или бесконечно добрым, не играл роль заботливого старшего брата, не пытался через Джисона воздействовать на Лино, чтобы добиться примирения. Не делал ровным счетом ничего с тех пор, как вернулся. И это немного сбивало с толку. Такое затишье беспокоило даже больше. И Джисон не знал — хороший это знак или нет. Когда последний уголек окончательно потух и на гостиную осела тяжелая тишина, дверь блока снова открылась. В расстегнутом пальто, расстегнутой почти до пупка рубашке и с едва влажными волосами Лино остановился у ближайшего к двери дивана, на котором сидел Чан, и смерил обоих острым взглядом. Но он не стал задерживаться. Секунда замешательства натянула ядовитую улыбку на его губы, после чего он обошёл Джисона и молча поднялся к себе. Его тяжелые шаги вскоре стихли. Джисон задержал дыхание, но даже так он почувствовал стойкий запах алкоголя, который шлейфом тянулся за только что вошедшим. Громыхнула дверь. А потом снова стало тихо. Едва Джисон поднялся на ноги, чтобы последовать за Лино, как Чан его окликнул. — Не думаю, что тебе стоит говорить с ним сейчас. Он, кажется, очень пьян. — Я уезжаю завтра утром. Даже если он не станет со мной говорить, я хочу убедиться, что он в порядке. — Видишь ведь, что нет, — вздохнул Чан и тоже поднялся. — Хорошо. Дело твое. Могу присмотреть за ним в твое отсутствие. — Вряд ли он тебя к себе подпустит. Хотя… Я забыл, как хорошо у тебя получается наблюдать за людьми издалека. Джисон не заметил, как голос стал отдавать ядом. Не было намерения оскорбить или напомнить о прошлых грехах, это вырвалось само по себе. Всего лишь ещё одна побочка медикаментов — не обдумывать каждое свое слово перед тем, как произнести его, и поэтому говорить что попало. Чан на это ничего не ответил, а только развернулся и скрылся в своей комнате. По гостиной прошёлся очередной звук ударяющейся двери. Донжон действительно раскалывается на части. Постучав для приличия пару раз, Джисон вошёл в комнату хёнов наверху и закрыл за собой дверь. Лино лежал на спине, даже не раздевшись, и вдавливал ладони себе в глаза, будто пытался лишиться зрения. Он прекрасно слышал чужие шаги, заглушаемые ворсом ковра, но даже не повернулся на звук. Заняв место на кровати Хёнджина, Джисон пару мгновений молчал. Но с каждой секундой это становилось всё невыносимее, и в итоге он не выдержал. — Поговори со мной. Послышался раздраженный выдох с соседней кровати. Лино даже не шевельнулся, не убрал рук от лица, но дыхание его стало тяжелым. — Я всё сказал тебе вчера. — Его голос охрип настолько, что Джисон не разобрал первые два слова. — Где ты был с самого утра? Хёнджин сказал, ты ушёл ещё до его пробуждения. — В Мерло. Деталей не последовало. Ожидаемо. У Джисона самопроизвольно сжались челюсти, как только он представил Лино с самого утра пьющим алкоголь и играющим в карты. В накуренной комнате отдыха, где он всегда проводил время. С непонятными людьми, которые либо хотели вытянуть из него деньги, либо затащить в постель. Яд снова побежал по телу Джисона с удвоенной скоростью. — И что, ты собираешься торчать там все каникулы? Может, лучше поедем домой? Лино звонко цыкнул. Лишь один этот звук пустил по спине Джисона мурашки. — Нет, ты не понял. Я хочу, чтобы ты не появлялся на моих глазах этот месяц. Ничего не могу с собой поделать — закрываю их и вижу, как ты целуешь другого. Это… какое же там слово? А. Досадно. Джисон мог поклясться, что это было куда хуже, чем просто досадно. Но такой выбор слов был в стиле Лино — приуменьшать силу своей боли он научился ещё в детстве. — Досадно то, что ты почему-то обвиняешь меня во всех грехах. Вот что по-настоящему досадно. Я не целовал его, ты же знаешь, что я никогда бы… — О. Ну ещё бы ты это сделал. Боюсь, простым разговором и походом в Мерло я бы не ограничился. Очередная волна дрожи прошлась в этот раз по затылку. В этой комнате ещё никогда не было так промозгло. — Что бы ты сделал? — спросил Джисон, не совсем уверенный, что хочет знать правду. — Ударил бы меня? — Как же мне тошно от этого. Ты будто совсем меня не знаешь. Будто мы друг другу чужие. — Убрав ладони от лица, Лино повернул голову и посмотрел мутными глазами прямо в нутро Джисона. — Я до сих пор дрожу, даже если просто тебя касаюсь. Неужели ты думаешь, я бы смог поднять на тебя руку? Джисон тяжело сглотнул. Едва он хотел отвернуться, как Лино сделал это первым и снова накрыл глаза. А потом он заговорил, не дав Джисону ответить, и голос его стал как огромная прозрачная глыба льда. — Не хочу повторять всё снова. Я думал, ты понял, что я имел в виду вчера. Этот месяц мы проведем порознь, точка. Тебе нужно прийти в себя. Ты начал прием таблеток? — Да. Несколько часов назад. — Хорошо. Разговор по всей видимости подошёл к концу. Джисон задержался глазами на профиле Лино, запоминая каждую линию и каждую черту, запечатывая их в памяти, чтобы целый месяц хоть что-то могло держать его на плаву. Чтобы хоть что-то согревало изнутри. А потом он поднялся и подошёл к двери, но обернулся. — Мин… Эй, Лино-хён? — Что? — Прошлой зимой ты сказал, что мы смотрим на одни и те же звёзды, а значит нет смысла скучать. Ты и так рядом со мной. — Ответа не последовало. Лино только напряг челюсти, а глаза всё ещё были скрыты руками. У Джисона почти вырвался всхлип, но он сдержался и сказал так искренне, как только мог: — Я буду смотреть на них каждую ночь. Он не стал дожидаться ответа и закрыл за собой дверь. Не заметил, как спустился по лестнице, и залетел в свою комнату запыхавшийся. А потом сполз по двери и прикрыл глаза, медленно выдыхая смиренное отчаяние и тоску по тому короткому времени, когда всё было хорошо.

***

Решение воспользоваться пространством, которое решил предоставить Джисону Лино, было по итогу принято как данность и шанс всё исправить. Возможно, время вдали друг от друга действительно пойдет им на пользу. За месяц каникул оба взвесят все свои аргументы, остынут и по приезде Джисона спокойно поговорят, как взрослые люди, не прыгая в омут эмоций и необдуманных слов. В данный момент этот вариант казался Джисону правильным. Он аккуратно катил свой чемодан по дорожке из общежития, вслушиваясь в размеренный звук колес и считая листву под ногами. Машина с личным водителем семьи Со уже дожидалась его у ворот. Загрузив чемодан и сумку в багажник, Джисон забрался на заднее сидение, где уже сидел Чанбин. Странно, в прошлые разы он всегда устраивал себе квест — перелезть через водителя и вызвать у того негодование. Неужели решил изменить привычкам? — С нами поедет кто-то ещё? — предположил Джисон, усевшись. — Нет? — Чанбин вскинул одну бровь. — Где Лино? Я специально освободил ему переднее сидение, чтобы он не пинал меня в спину всю дорогу. — Он решил остаться, — отрезал Джисон. Но Чанбин склонил голову ещё ниже, поэтому без объяснений явно было не обойтись. — Мы взяли перерыв. Решили некоторое время пожить отдельно друг от друга. — Зачем? — искренне не понимал Чанбин. Он продолжал хмуриться и сверлить Джисона серьёзным взглядом. — Можно я не буду говорить подробностей? — Нельзя. Какого черта у вас произошло? — Я не хочу об этом говорить, хён. — На лице Джисона снова выразилось негодование, поэтому Чанбин больше не стал на него давить. — На это повлияла смесь факторов. Но чтобы утолить твое любопытство, скажу — я где-то проебался, но пока не понял где именно. Чанбин отвернулся и кивнул водителю. Машина наконец тронулась и повезла их дальше от унылого пейзажа родного университета. Примерно на десятой минуте поездки Чанбин не выдержал и повернулся к Джисону всем корпусом, проигнорировав хмурый взгляд водителя, когда пришлось выпутаться из ремня безопасности. — Вы все сговорились, да? — зашептал он довольно нервно. — Сначала Чан и Лино, потом Йена и Сынмин, Хёнджин с Феликсом, а теперь ещё и вы. Что за приколы, ты мне можешь объяснить? — Хёнджин сказал, это временный кризис. — Временный кризис, — повторил Чанбин, насмехаясь над выбором слов. — Стоило мне покинуть вас всего на один вечер, и вы разошлись по швам. — Поэтому ты наша опора. Связующее звено. Держишь вместе и все такое. — Давай без твоих аллегорий, Хан-щи. — Чанбин всё же решил сменить гнев на милость и после некоторых раздумий спросил: — Как ты будешь один целый месяц? — Я хотел навестить маму в больнице. — На это уйдет один день. Оставшееся время? — Буду писать. — Коротко и ясно. И это действительно единственные планы Джисона на все каникулы. Думать и писать. Писать и снова думать. — Мне переехать к тебе на время? — спросил Чанбин с явным беспокойством. — Нет, хён. Я хочу, чтобы ты отдыхал, а не торчал со мной, не высовываясь из дома. — Я всё равно к тебе приеду, когда вернусь с моря. Даже не думай, что будет иначе. Джисон и не думал. Он подозревал, что кто-нибудь из друзей точно к нему наведается. Правда, он ставил ещё на Феликса и Чонина, ведь дома можно без зазрения совести и сколько угодно курить. Они точно не откажутся от такой перспективы. Пейзаж за окном стал скучным и однообразным — лишь деревья, кустарники и снова деревья. Джисон прислонился к стеклу в надежде почувствовать на коже отрезвляющий холод, но тот по итогу не произвел должного эффекта. Глаза стали сами по себе закрываться. Борьба со сном, когда организм напичкан таблетками, была для Джисона самым бессмысленным и неблагодарным делом. Поэтому он сдался и позволил разуму отключиться. Хотя долгожданная отключка не принесла с собой покой и темноту. Вместо этого Джисон видел сон. Очередной кошмар, который не был продуктом его воспаленного разума и фантазии. Это случилось на самом деле, хоть и являлось событием относительно недавним. Но так же, как и сон об отце, резало старые раны тупым ножом. Невыносимо и весьма болезненно. Проклятая Ночь Розы даже во сне не может оставить его в покое. Лино судорожно выдохнул и прижался к Джисону ледяным лбом, прошептав: — Тебе придется. Горячие слезы вновь покатились по лицу, и грудь стала вздрагивать в припадке. Прижатый к холодному лбу Джисон бился в тихой истерике. Ещё никогда он не ощущал себя таким беспомощным и безнадежным. Он впервые полюбил кого-то. И теперь этот кто-то умирает прямо на его руках. Решение позвонить матери почти снесло Джисона с ног, но оно было единственным, на что его мозг был способен в эту страшную минуту. — Сынок? — Мама. Срочно. Только ты можешь мне помочь. Ты должна помнить рецепт. В трубке повисла тишина. Джисон бросил взгляд на серую руку Лино, безжизненно свисавшую с платформы. — Сынок, мне так жаль. Прошло столько времени… — Я люблю его, мам! Умоляю тебя. Пожалуйста. Слезы снова стали вырисовывать дорожки на щеках, утекая под воротник рубашки. Джисон старался дышать. Он не может так легко сдаться. Не может позволить судьбе так поступить. — Господи, помоги. — Послышался непонятный шорох, а затем твердый голос матери. — Слушай внимательно. И сейчас главное успокойся, иначе дрожащими руками не сможешь ничего сделать. Тебе понадобятся лепестки ядовитой розы… Мозг Джисона был необычайно быстр, чтобы вспомнить, как Рей подменила его розу на свою, пока они танцевали в разгар Ночи Розы. Вероятность, что та была именно ядовитой, составляла пожалуй девяносто процентов. Когда Джисон коснулся лепестков и стер верхний слой, который оставил черные дорожки на его ладонях, а в руках осталась лишь неестественно красная роза, его догадки подтвердились. Какой изощрённый способ убить невиновного ребенка виноватых родителей. Мама всё это время беспокойно дышала в трубку и продолжала говорить. — …у лепестков совершенно иная структура. Я изучала это очень давно, но тебе сейчас это не нужно. Сосредоточься на том, что они могут отменить действие яда. Но только при контакте с кровью… Её голос казался далеким. Джисону приходилось усиленно вытирать слезы рукавом, пока он летел по винтовой лестнице вниз. Сев напротив Лино на прежнее место, он наконец услышал то, что ему говорили. — Мне нужно взять кровь? — он не думал о том, как это немыслимо. Он вообще не задавался никакими вопросами касательно этой чертовой алхимии. — Тебе нужно растереть лепестки с кровью и заставить Минхо это проглотить. Звучит как раз плюнуть, с остатками сарказма подумал Джисон. У него не было много времени на лишние вопросы. Он обвел гостиную беглым взглядом, глаза зацепились за осколки бутылки, которую Лино разбил, запульнув ей в книжный шкаф. Один из острых осколков как раз лежал рядом с помостом, на котором они сидели. Джисон потянулся к нему, схватил в трясущуюся руку и провел по своей левой ладони неровную линию. Хлынула кровь. Он старался не думать об этом слишком много. Он сам не рассчитал силу, это его проблемы, но о них он подумает позже. Оторвав лепестки от стебля, Джисон впечатал их в свою окровавленную ладонь и от силы, с которой надавил на свежую рану, ахнул и зажмурился. Перед глазами всё поплыло. Покашливание мамы из телефона вернуло его обратно. Растерев лепестки со своей кровью и добившись почти однородной массы, Джисон поднёс кулак ко рту Лино и скривился. Лино это вряд ли понравилось бы. Но выбора нет. Раскрыв чужой рот, Джисон затолкал бордовую массу внутрь и почти взвыл, когда она осталась на месте. Глотательный рефлекс не сработал. Тогда он окровавленными пальцами стал проталкивать всё это прямо в глотку и дальше, пока не надавил пальцем на корень языка и стенки горла Лино не сжались. Кровавая масса спустилась вниз. Джисон обессиленно рухнул на пол и схватил телефон. — Я сделал, как ты сказала. Сколько нужно ждать? — Лепестки кровавой розы считаются «ленивым» антидотом. Должны подействовать в течение десяти минут или даже больше. Запасись терпением. — Это последнее, что у меня вообще есть. — Ты справишься. Чтобы хоть как-то заполнить тишину, Джисон попросил маму рассказать про розы больше. Она не горела энтузиазмом вспоминать то, что прочитала и изучила когда-то давно, но понимала, что сейчас её сын в этом нуждается. В простом отвлечении. — Белые розы, которые растут рядом с кровавыми, и есть идеальный антидот. Они были специально выращены для борьбы с недугами, болезнями, ядами… Старушка Чанми была слишком одержима ядами. А ещё она боялась, что кто-нибудь из наследников обязательно её отравит. Поэтому вывела сорт белых роз, в книге они назывались «благими», чтобы в случае чего можно было спастись от злых людей или же прожить долгую жизнь. — И она прожила долгую жизнь? — Насколько мне известно, да. И оставила после себя кучу дневников, в которых описала каждый выведенный ей сорт. Но я их никогда не видела. Вряд ли они были в открытом доступе. — Передала наследникам. — Джисон умолчал про профессора, так как одно только воспоминание о нём заставляло кожу гореть от жгучей ненависти. — Есть ещё какие-то необычные виды? — Вроде нет. А, есть ещё те, которые растут на улице, не в оранжерее. Прямо под окнами аудиторий, если мне память не изменяет. Они имеют свойство отращивать цветки, если их срезать. Садовник раньше этим часто занимался, ну и мне стало любопытно. Пришлось снова зарыться в толстый справочник в библиотеке и найти ответ там. — Отрастают? — голос Джисона дрогнул. — Как хвосты у ящериц? — Хорошее сравнение, — сухо усмехнулась мама. — Но думаю, оно наиболее точное. Эти розы срезают специально для Ночи Розы, потому что знают, что они всё равно со временем отрастут. И да — они абсолютно безобидны. — А я думал, с этими розами что-то не так. — Со всеми розами в Чанми что-то не так. Я лишь надеялась, что этот вопрос был давно разрешен. Сонсэнним пообещал мне в письме, что никакой опасности для студентов больше нет. И я доверилась ему. Зря. — Зря, — сказал Джисон почти одновременно с ней. В трубке послышалось шевеление и чьи-то голоса. Их было много, и они говорили вразнобой, так что Джисон не мог определить, что было сказано. Мама тут же засуетилась и пробормотала в трубку: — Мне пора бежать. Буду молиться за твоего друга и надеяться, что мы успели. Набери меня завтра. Джисон не успел поблагодарить маму, как она уже отключилась. У него не было сил, чтобы думать, что у неё стряслось и где она сейчас находится. Всего себя он потратил на попытки вернуть любимого человека к жизни. Только бы они не оказались тщетными. По прошествии десяти минут, Джисон подобрался к Лино вплотную и стал прислушиваться. Сердце билось невыносимо медленно, кожа как была бледной, такой и осталась. По всем внешним признакам он доживал свои последние минуты. Как только эта мысль стала четкой в голове Джисона, он прижался к Лино вплотную и уткнулся ему в шею. Это было так неистово, что у любого другого человека выбило бы весь воздух. Но Лино почти не дышал. Выбивать было нечего. Джисон вдохнул запах с ледяной шеи, глаза снова поплыли от влаги и соли, руки крепко вцепились в ткань чужой рубашки и больше никогда не хотели отпускать. Надежда покидала его. С каждым ударом сердца, который Джисон считал последним. Он замирал, когда замирало чужое сердце, но оживал, когда оно всё же продолжало биться спустя казавшееся бесконечностью мгновение. Он жил от удара до удара и дышал терпкостью Лино, запечатывая этот запах себе под кожу. Левую ладонь Джисон вскоре перестал чувствовать — он потерял достаточно крови, чтобы она полностью онемела. Сообразительности хватило лишь на то, чтобы впечатать её в бедро и хоть как-то остановить кровь. Ему было глубоко и полностью плевать на себя в данный момент. Джисон не стеснялся своих рыданий. Они были громкими, они были жалкими — он умирал вместе с Лино, просто делал это не телом, а всем своим естеством. Он хотел разжать руку и позволить всей крови выйти наружу, залить всю гостиную и омыть это проклятое место своей болью. Когда он начал терять связь с разумом, кое-что заставило его остановиться. Тихий вздох, но глубже остальных. Чужая грудь едва дрогнула, едва намекнула Джисону на что-то… А потом сердце стукнуло раз, стукнуло два и стало набирать темп, который теперь казался слишком быстрым в груди Лино. Непривычным после того медленного, издевательского стука, который разрывал Джисона на части. А потом Лино сглотнул и слабо поморщился. Едва заметный румянец окрасил скулу. Он ещё раз вздохнул, когда Джисон, не помня себя, наклонился и стал оставлять поцелуи везде, где только видел. Прижавшись, он целовал так отчаянно, будто это был их последний день в живых. Но день не был последним. В горячих поцелуях и засохших слезах ютилась надежда на то, что у них ещё будет много дней и ночей. Которые они проведут вместе, держа друг друга так крепко, как только смогут. Надежда на жизнь и надежда на любовь. Та надежда, которая никогда не умрёт. — Сможешь встать? — голос Джисона до сих пор дрожал. Руки и ноги тоже, но это не помешало ему подняться. — Без твоей помощи — нет. Адреналин Джисона поддерживал его тело, пока он нёс Лино из Шато по дорожке к воротам. На поляне разыгралась нешуточная потасовка между охранниками и нерадивыми студентами — было шумно, кто-то кричал, кто-то матерился так, что уши сворачивались в трубочку, а кто-то просто следил за этим с огромным интересом. Вряд ли в таком беспорядке кто-то заметил двух парней, один из которых нёс другого на руках. Со стороны они выглядели скорее как молодожены на отдыхе. Джисон кинул быстрый взгляд на ряд машин и выцепил глазами ту, которая пустовала, но была до сих пор заведена. Положив Лино на заднее сидение, он сел за руль и тут же надавил на газ, чуть не впечатавшись в ворота. А потом услышал басовитый оклик, но кому бы там машина ни принадлежала, сегодня он её уже не увидит. Вцепившись в руль, Джисон надеялся, что они не умрут от его навыка вождения. Было бы глупо погибнуть в автокатастрофе после всего, что они сегодня пережили. Это вызвало у него смех. Сначала приглушенный, но он не мог остановиться. Машина неслась на всей скорости, а Джисон не мог совладать с собой и прекратить смеяться. Если он не остановится, они точно врежутся. — Хан Джисон. — Слабый голос вернул Джисона обратно. Цепко вцепился за остатки разума и расставил их, как пазлы. — Прекрати. — Я? — грудь Джисона дрожала ещё какое-то время. — Подумал, как будет забавно, если мы разобьемся. И не смог сдержаться. Забавно, скажи? Ну же. Посмейся вместе со мной. — У тебя истерика. Прекрати. — Почему яд до сих пор действует? — Кожаная оплетка руля издала звук, когда Джисон сильнее вцепился в неё. — Почему ты не можешь ходить? — Я не знаю. Где ты взял противоядие? — Лепестки ядовитой розы, — сказал он коротко и поморщился. В голове промелькнул эпизод, когда пришлось затолкнуть кровавую массу в чужое горло, и Джисон почувствовал очередной рвотный позыв. — О. — Лино замолчал. Послышалось какое-то шевеление, но ничего не произошло. — Не знал, что они отменяют действие яда. — Я позвонил маме. Она мне подсказала. Назвала их «ленивым» антидотом. — Твоя мама? — Снова долгая пауза. — Никогда бы не подумал, что буду обязан ей жизнью. — Почему? Вы разве знакомы? — Поговорим об этом не сейчас. Лучше следи за дорогой, иначе мы точно разобьемся. Адреналиновая поддержка помогла Джисону довезти их в целости и сохранности до ближайшей больницы. Та, куда они недавно увезли Феликса, была чуть дальше, а терпеливость у Джисона уже упала до нуля. Только когда донёс Лино до приемного отделения и посадил в кресло-коляску, а потом того поспешно увезли, Джисон сел и тут же упал лицом в ладони. Бог знает сколько он так просидел. Кто-то бережно отнял его руку от лица, отвёл в яркую белую комнату, где слишком сильно пахло медикаментами. Медсестра. Точно, должно быть, это она. Девушка начала обрабатывать его руку, потом в дело пошел бинт. Джисон прислонился головой к металлическому шкафу. Висок ударился… о нечто холодное. Джисон столкнулся виском со стеклом, когда машина подскочила на яме. Он тут же разлепил глаза, сердце билось как бешеное, внимание до сих пор было расфокусированным. Он услышал голос Чанбина: — Нет, это старый адрес. Езжай дальше, я же тебе говорил, — пробубнил он водителю. Но к тому времени Джисон уже окончательно проснулся и смог понять, где они остановились. Знакомый район, знакомые большие и холодные дома — все как один. Здесь он провел свои подростковые года и несколько лет детства. Родительский дом, в котором не горел свет, невидимой рукой приглашал его внутрь. — Всё нормально, — сказал Джисон. — Я выйду здесь. Как раз хотел забрать кое-какие вещи. Никто не стал спорить. Они попрощались, Чанбин ещё раз дал Джисону наставления, чтобы тот не занимался самобичеванием в одиночестве и побольше гулял, а потом машина уехала, оставив Джисона стоять с чемоданом в руке и сумкой на плече. Сморгнув пелену с глаз, Джисон ввёл код на воротах и прошёл внутрь. У входной двери он оставил чемодан и вошёл в дом с одной лишь сумкой. За вещи он мало беспокоился, ничего ценного у него всё равно не было. Опустив сумку на пол, он замер в круглом холле, освещаемом лишь уличными светильниками. Большой дом приветствовал его, как и всегда. Холодом и тишиной. Одиночеством. Резал тупым ножом по ранам. После недавнего сна атмосфера родительского дома, в котором больше нет отца и никогда не будет, раздавила Джисона, как муравья. Он упал на колени. Пол был почти ледяной. А потом Джисон разрыдался, как мальчишка, каким его этот дом видел и каким запомнил. Маленьким, беззащитным, одиноким ребенком, которому нужна была лишь капля любви и внимания. Совсем немного, хотя бы чуть-чуть — это всё, что могло согреть его здесь. Всхлипы разносились по первому этажу, отскакивая от пустых стен и возвращаясь глухим звуком обратно к Джисону. Он не стеснялся своего жалкого состояния. Оно давно стало его второй кожей.