Музыка ледяного норд-оста

Когда боги начинают войну, в ней нет места пустякам. Век спустя все еще звучит ее эхо. Проигравшие отправляются по дороге душ с мертвыми, победители — бросают вызов судьбе. Тень богов, Джон Гвинн Утром поднять себя с кровати мне удаётся с трудом, и это учитывая, что обычно ранние подъемы даются мне относительно легко. Кое-как умывшись и приведя себя в порядок, почти бегом спешу на завтрак, который успел начаться еще четверть часа назад. За столом Вальхаллы царит странное оживление. Одолеваемая нехорошим предчувствием, я сажусь рядом с Селин и, обведя быстрым взглядом зал, негромко интересуюсь: — Что-нибудь случилось? — И тебе доброе утро, — она отвлекается от своей семлы Семла — традиционная сладкая булочка, которая готовится в различных вариациях в Швеции, Финляндии, Эстонии, Норвегии, Дании, на Фарерских островах, Исландии, Латвии, Литве. и морщится. — А ты не догадываешься? В руках и ногах вдруг появляется слабость. Селин, завидев мое состояние, быстро хватает со стола кардамоновую булочку с брусникой и насильно суёт мне в руку. — Ешь, — приказывает она. — Ты что же, и впрямь надеялась, что институт так и будет жить в неведении до твоего выпуска? — Н-не знаю, — разжимаю дрожащие пальцы и ароматная выпечка падает на тарелку. — А откуда… — Оттуда, откуда же ещё, — мрачная Селин глазами указывает на стол Асгарда, расположенный параллельно нашему, с другой стороны зала. Я перевожу взгляд в указанном направлении, мой хранитель весело беседует с кем-то, вальяжно развалившись на стуле. Вдруг, словно почувствовав мой взгляд, он оборачивается и его губы расползаются в насмешливой улыбке. — Что он делает? — шепчу я на ухо Селин, в моем голосе явно слышна паника. Девушка снова отрывается от своего завтрака. — Кажется, что-то пишет… ой, смотри… Я лишь успеваю заметить, как он зачем-то вытягивает руку вперёд и от неё отрывается что-то, похожее на кусок пергамента. Впрочем, всего через несколько секунд обнаруживается, что это он и есть — клочок пергамента, который опускается прямо в мою тарелку. — Что это? — я едва ли не со священным ужасом взираю на неожиданное послание. Селин хмурится, происходящее явно не нравится ей. — Прочитай, — наконец говорит она. — Все равно другого варианта нет. — Есть, — я решительно сгребаю записку со стола и, даже не стараясь прочесть текст, демонстративно поджигаю пергамент. Рука с волшебной палочкой дрожит, я знаю, что Вестерхольт смотрит на меня. И все это представление — ради него одного. — Лагерта, — шокированная моей выходкой Селин в испуге хватает меня за запястье, но уже слишком поздно, от записки остался лишь пепел. — Ты что? Он же твой хранитель… — Чушь, — я вырываю руку и смахиваю пепел со скатерти. — Он мне никто. — Его назначил Роланд, — пытается вразумить меня Селин, но я упрямо качаю головой. — У нас с Роландом ещё даже не было помолвки. — Но брачный договор… — Это другое. И вообще, в своём письме Роланд ни словом не обмолвился о том, что назначает своего брата моим хранителем, а ведь он уж точно в курсе этой традиции. Уверена, он отлично понимает, что поручать эти обязанности такому, как Андреас… — Какому – такому? — раздаётся прямо за моей спиной. Мне вдруг становится очень душно, я вижу изумленные лица однокурсниц, Селин и вовсе выглядит так, словно вот-вот упадёт в обморок. Я сглатываю и, собрав в кулак всю имеющуюся в запасе смелость, оборачиваюсь и говорю, твёрдо глядя в холодные глаза: — Чванливому, зарвавшемуся болвану. Звук пощечины разрывает воцарившуюся в зале тишину. Я даже не сразу понимаю, что удар пришёлся именно по моей щеке, а когда этот факт, пусть и с опозданием, до меня все-таки доходит, резко поднимаюсь из-за стола и одновременно с этим вскидываю руку. Мое заклятье летит точно в цель, прямо в ненавистное улыбающееся лицо, но вдруг между мной и Вестерхольтом возникает наколдованный кем-то щит. Он вновь ухмыляется, и я слышу его голос, как будто он звучит прямо в моей голове: — Поговорим позже. Я найду тебя после занятий. Он идёт в сторону своего стола, я сажусь, дикими глазами обводя однокурсниц. — Кто? — цежу сквозь зубы. — Кто наколдовал щит? Девушки замолкают, опасливо переглядываясь. Они знают, что иметь такого врага, как я, себе дороже. Я — лучший боевой маг из всех тех, кто выбрал этот профиль в качестве основного. В прошлом году я в прямом смысле размазала по стенке парочку асгардцев на межфакультетском турнире, а до этого показала один из лучших результатов на состязании между Дурмстрангом и Махотокоро. — Это была я, — я опускаю глаза и в шоке смотрю на смущённую Селин. — Не злись, Лагерта. Он твой хранитель. А устраивать дуэль с собственным хранителем в первый же день - не самая лучшая идея.

***

На перерыве между рунической магией и артефактологией я иду в уборную и долго сижу на подоконнике, подставив лицо ледяному ветру из приоткрытого окна. Мне так душно, что не спасает даже это, я чувствую, как руки дрожат и дыхание становится все более затруднённым. Я пытаюсь разобраться в происходящем. Брачный договор с семьей Вестерхольтов стал неожиданностью, отрезавшей меня от любимого увлечения, которое я в недалеком уже будущем надеялась сделать своей профессией. Но это, как оказалось, было лишь частью беды. Другой ее частью был брат моего пока ещё жениха, который, похоже, либо был просто отвратительно воспитан, либо питал ко мне какую-то стойкую неприязнь. Но откуда ей было взяться? Я встаю с подоконника и подхожу к растрескавшемуся зеркалу, висящему над раковиной ещё с незапамятных времён. Оно настолько старое, что видело, наверное, ещё мою старшую сестру Ингрид и маму с тетей. Останавливаюсь, в упор глядя на собственное отражение. Пытаюсь представить себя в белоснежной мантии под руку с Роландом, но эта мысль не вызывает во мне ничего, кроме глухой тоски. — Лагерта, — я вздрагиваю и оборачиваюсь. У подоконника стоит Лилиан Хольст – моя однокурсница, и пытается закрыть окно. — Это ты открыла? Я киваю. Лилиан с раздражением хлопает створкой в последний раз и окно, наконец, подчиняется. — Чертовы окна, их ведь закрыть невозможно. Хочешь, чтобы мы здесь все слегли? Замок и без того ещё не начал отапливаться. — Мне было душно, — я собираю в хвост волосы и отхожу от зеркала. Лилиан наблюдает за мной, закусив нижнюю губу. Лилиан — главная сплетница нашего курса. Я знаю, что она пришла не просто так, и поэтому жду, пока она задаст так взволновавший всех вопрос. Лучше разделаться с этим сейчас, чем вздрагивать от каждого обращённого к тебе слова. — Это правда? — долго ждать не приходится. Я едва удерживаюсь от того, чтобы не закатить глаза и спокойно уточняю: — Что именно? — Ваша помолвка с Роландам Вестерхольтом, — она даже подаётся вперёд, чтобы иметь возможность лучше видеть мое лицо. Я усмехаюсь — Помолвки ещё не было. У тебя ложные сведения, Ли. — Но ведь будет же? Брачный договор заключён? — Будет, — эхом откликаюсь я, а в голову приходит невеселая мысль, — «Если мы с его братом не убьём друг друга раньше».

***

— Экскалибур, который ещё также называют Калибурн — это меч, связанный, в том числе, с суверенитетом Англии. Об этом оружии существуют упоминания на многих страницах магической истории , в одной из версий его появления фигурирует даже Мерлин… Голос преподавателя усыпляет. Я смотрю в окно, небо затянуто тучами, скоро, наверное, начнётся дождь. На стол передо мной ложится записка. Я морщусь, невольно вспоминая происшествие за завтраком. Впрочем, в аудитории никого, кроме студенток Вальхаллы, нет, поэтому я со вздохом разворачиваю пергамент и утыкаюсь глазами в бегло нацарапанные буквы. «Ко мне подходил брат. Спрашивал, в каких кабинетах у нас сегодня занятия. Его попросил Андреас», — значится там. Я перевожу взгляд на сидевшую прямо передо мной Селин и с полминуты гипнотизирую взглядом ее затылок. Затем, переполняемая раздражением и какой-то усталой обречённостью, все-таки макаю перо в чернильницу и размашисто вывожу: «И ты сказала»? Взмахом палочки из-под стола посылаю записку адресату. Вести переговоры таким подпольным способом — единственный вариант, которым мы можем воспользоваться. Кристина Сёндергор — преподаватель артефактологии, приставленный к нашей группе, просто не выносит разговоров между студентами на своих занятиях. Однажды она наложила какое-то особенно заковыристое заклинание немоты на девушку, которая попросила у подруги передать ей чернильницу во время урока, а снимать отказалась. Расколдовывали бедняжку после всем курсом, и то, успехом данная спасительная операция увенчалась далеко не сразу. «Нет», — долго ответа ждать не приходится. — «Я сказала, что у меня нет с собой расписания». Я выдыхаю, быстро черкаю на клочке пергамента «Молодец» и вновь принимаюсь гипнотизировать взглядом пейзаж за окном, но очередная опустившаяся на стол записка явно свидетельствует о том, что расслабилась я рано. «У меня и правда не было с собой расписания. Зато оно было у Сары». «И что»? Холодея, я перевожу взгляд на сидевшую на соседнем ряду справа девушку. Сара Фюрстенберг — моя однокурсница, одна из тех, кого у нас принято относить к элите. Отец Сары — высокопоставленный чиновник, а матушка — светская львица из числа тех, кого моя тетя с призрением называет дамами из высшего общества. Кажется, отец Сары привёз ее из какого-то маленького шведского городка, буквально вытащил из нищеты, оставив ради неё свою первую жену, сосватанную ему по всем правилам и канонам. Естественно, для высшего общества, в котором вращалось семейство Фюрстенбергов, это было чем-то абсолютно за гранью. Естественно, на какое-то время они превратились во всеобщих изгоев и самую обсуждаемую пару. Родившаяся почти сразу же после свадьбы Сара была встречена в свете практически как незаконнорождённая. Но шло время, и постепенно страсти и сплетни вокруг Тико Фюрстенберга и его молодой жены улеглись. Хотя последнюю, исходя из слов тети, бомонд не слишком жаловал и по сей день. В особенности, женская его часть. Мать Сары отличалась необычайной красотой, которую унаследовала и ее дочь. А это, как известно, почти приговор. Мы с Сарой никогда не были врагами, впрочем, и друзьями нас тоже назвать было нельзя. Наши ситуации — зеркально противоположные — сирота из обедневшего, но знатного рода и принцесса из пусть не титулованной, но богатой семьи, про мать которой и по сей день в обществе ходили разговоры не самого лестного характера. «Ничего. Теперь он знает, где и во сколько у нас последнее занятие. Я просто решила тебе сказать, чтобы ты»… дальше целая строчка зачеркнута, а снизу: «Чтобы ты не натворила бед». Настроение из просто плохого мгновенно становится очень плохим. Какого, спрашивается, дьявола все вокруг думают, что имеют право вмешиваться в мою частную жизнь? И ладно Селин, пусть и скрепя сердце, но я все-таки могу понять ее стремление уберечь меня от неприятностей. Но Фюрстенберг? А о сплетниках говорить и вовсе не приходится, за одно только утро весь институт успел счесать языки о нашу новоиспечённую пару. Хотя слухи о возможной помолвке ходили давно. — Известна ли кому-нибудь из вас история этого оружия? — я вздрагиваю и быстро отвожу взгляд от пейзажа за окном. Занятие идёт своим чередом, но мне даже не сразу удаётся вспомнить тему. Тем временем вверх взлетает рука сидевшей впереди Селин. — Согласно древней легенде, этот меч сделал эльф Авалона. Его украла сводная сестра Артура, но Артур все равно отыскал его, однако судьба ножен исцеления так и осталась неизвестной. Они были потеряны навсегда. — Верно, Розенквист, — преподаватель кивает. — Если придерживаться данной версии, то когда случилось сражение при Камланне, короля тяжело ранил его незаконнорожденный сын Мордрен. После чего умирающий Артур велел Бедиверу отнести Экскалибур и бросить в озеро, там его подхватила показавшаяся из воды рука и меч исчез. Впрочем, у исследователей данного вопроса есть весомые причины, чтобы не считать эту версию происхождения достоверной. — Я слышала другое, — замечает Лиса Эрикссон. — Артур сумел достать из камня меч, помещённый туда Мерлином. Он был одним из многих воинов, пытавшихся это сделать. Забрав с собой меч, он стал королем, прекратил вражду между поместьями и создал орден рыцарей Круглого стола. — Да, — снова кивок от лектора. — Эта версия также носит название «Меч в камне». — Адъюнкт, — Сара Фюрстенберг слегка приподнимает руку над столом, формально обозначая свой ответ. — Ведь история об Экскалибуре связана с историей волшебного Грааля, не так ли? — Вы правы, Сара, — она сухо кивает. — Здесь ранее уже упоминался орден Круглого стола. Думаю, все прекрасно понимают, что собирал его Артур не день и не два, на это ушло время. Одним из рыцарей стал сэр Ланселот,приехав ко двору, он, будучи тогда ещё обычным юношей, произвёл впечатление не на короля в первую очередь, а на его супругу – королеву Гвиневру. Чувства оказались взаимными: именно ей он посвящал свои победы на турнирах и на полях сражений. — При этом являясь ближайшим другом и соратником Артура, — Сара хмыкает. — Совершенно верно, Фюрстенберг, — лицо преподавательницы остаётся непроницаемым, но она явно недовольна тем, что ее перебили. — Ланселоту действительно удалось стать самым ярким представителем королевского рыцарства. В него были влюблены почти все придворные дамы, а одна из них – принцесса Элейна, продвинулась дальше других и в последствии даже родила ему сына. — Когда Ланселота изгнали, именно она отыскала его, израненного и почти при смерти и спасла, исцелив с помощью того самого Грааля, — Сара бросает решительный взгляд на преподавателя и замолкает. — Но любил-то он все равно Гвиневру, — насмешливо замечаю я. Мне нет дела до этих обсуждений, но желание хоть как-то отомстить за предоставленное Вестерхольту расписание толкает на необдуманные действия. Фюрстенберг медленно поворачивается и бросает на меня равнодушный, но крайне презрительный взгляд. — А это уже не важно, Эйвинд, — её голос звучит почти распевно, — Гвиневру он потерял навсегда, понимаешь? Важно не то, кого он там любил и что чувствовал. Важно, с кем он впоследствии остался.

***

Я нарочно заранее отпрашиваюсь у преподавателя по теософии и ускользаю из кабинета на пятнадцать минут раньше положенного времени. Этого должно хватить на осуществление моего плана, у меня было время, чтобы все просчитать. Я не собираюсь уступать Вестерхольту-младшему в его наглом намерении контролировать каждый мой шаг. Что бы там не говорила Селин, но позволить какому-то асгардцу обходиться со мной при всех, как с комнатной собачкой — ниже моего достоинства и уж совершенно точно это превышает все его полномочия, даже как хранителя. И хранитель ли он вообще, этот вопрос не даёт мне покоя. И именно ответ на него я и собираюсь выяснить. Письмо приятно греет душу, пока я быстрым шагом направляюсь в сторону совятни. Селин разрешила воспользоваться ее почтальоном, впрочем, смотрела она на меня при этом с таким осуждающим подозрением, что лучше, наверное, было воспользоваться институтской совой. Селин, конечно, догадывалась, на письмо кому я потратила полчаса перерыва и добрую дюжину пергаментных свитков, прежде чем результат меня удовлетворил. «Дорогой Роланд», — было написано в моем довольно странном послании. «Я получила ваше письмо вчера вечером и хотела лично выразить благодарность за проявленную вами заботу. Я и все мои родственники очень рады слиянию наших семей. Но мне бы хотелось узнать, каким именно образом ваш брат должен за мной присматривать? Все дело в том, что мы с Андреасом, вероятнее всего, не совсем верно поняли вас и друг друга, из-за чего возникли некоторые разногласия. Буду очень признательна, если в ответе на мое письмо вы разъясните наше недопонимание. Прошу прощения, если побеспокоила. С уважением — Лагерта Эйвинд». Я потратила некоторое время на раздумья, стоит ли указывать фамилию в конце или имени будет вполне достаточно, но все-таки решила дописать. В конце концов, моя фамилия, пока что не имеющая ничего общего с ним и его семьей, оставалась гарантом того, что я все еще свободный человек, не связанный с ним даже помолвкой. Зайдя в совятню, я тут же отыскиваю глазами Скалд — птицу Селин. Дрожащими руками достаю из складок мантии свой свиток, мне страшно, но я все еще полна решимости. Начинаю привязывать письмо к лапе совы, как вдруг позади меня раздаётся: — Вижу, ты сама меня нашла. Решила извиниться? Внутри все стремительно холодеет. Я оборачиваюсь и вижу прямо перед собой Вестерхольта, он один, как не странно, без своего обычного сопровождения в виде многочисленных друзей и подпевал. Я бросаю на него полный ненависти взгляд и, не говоря не слова, возвращаюсь к прерванному занятию. — В приличном обществе, к которому, между прочем, относится наша семья, принято отвечать на вопрос, который тебе задают, — замечает он. — Я очень рада за твою семью, — цежу сквозь зубы, проклятые руки дрожат ещё сильнее и свиток постоянно выскальзывает из пальцев. — Теперь это и твоя семья тоже. А в скором будущем ты и вовсе станешь носить нашу фамилию. — Какое тебе до этого дело? — от злости я дёргаю сову за лапу, за что получаю весьма ощутимый тычок клювом по указательному пальцу. — Я не хочу, чтобы женой моего брата стала невоспитанная плебейка… Я бросаю письмо и, обернувшись, судорожно пытаюсь вытащить волшебную палочку, но Вестерхольт ловко перехватывает мою руку, до боли сжимая запястье. — И с такой реакцией ты действительно надеялась построить карьеру боевого мага? — он ухмыляется прямо мне в лицо. — Если бы мы сражались, Герта, ты бы уже давно попрощалась с жизнью. — Не трогай меня, — я впиваюсь ногтями в его руки. Он вдруг резко выпускает меня и, быстро наклонившись, поднимает что-то с земли. Проходит несколько драгоценных секунд, прежде чем я понимаю, что это мое письмо. — Оно предназначено не тебе, — холодея, я протягиваю руку к свитку, но он лишь смотрит на меня с насмешкой. По его лицу я вижу, что он скорее от должности моего хранителя откажется, чем по доброй воле отдаст мне свою неожиданную находку. — В самом деле? А кому же оно тогда? Неужели Роланду? Он ловко разворачивает свиток и его лицо изумленно вытягивается. Я обреченно стою и смотрю на то, как он читает строчки, выведенные моей рукой, и с каждым прочитанным словом выражение его лица становится все более бесстрастным. Дойдя до конца, он совершенно спокойно и буднично достаёт из складок мантии волшебную палочку. Один взмах, и мое письмо обращается в пепел, Вестерхольт брезгливо стряхивает его с рук и переводит на меня свой ледяной, пробирающий до самых костей взгляд. — Все, что я должен делать, он подробно изложил мне лично. Все, о чем тебе следует помнить, я - твой хранитель. А ты – моя дама сердца. Он делает шаг к выходу и, видимо о чем-то вспомнив в последний момент, лениво бросает: — Никаких больше писем к Роланду, ты поняла? У него хватает дел и без тебя.