Даже здесь...

Нет, нет, нет, нет!... Дилюк отступает, сжимается, но не может исчезнуть от реальности и жестоких слов. Еще шаг. Алые глаза пытаются найти подтверждение, что все это злая шутка в лице человека, которому он когда-то доверял. Но на нем только страх и вина. Дилюк сжимает кулаки, вгоняя ногти в ладони так сильно, что кожа сдирается и подушечки пальцев скользят от крови. Надо проснуться, и тогда они с отцом и Кейей посмеются над мнительностью Дилюка. Но он не просыпается. — За что?... — хрипит севшим от слез и горя голосом, но даже не утруждается прочистить горло: — Почему мы? Что Каэнри’аху сделала моя семья?! — он срывается, переходя на истеричный крик. Кейа качает головой, нервно смахивая волосы с открытого глаза. Наверное, ему следовало бы как злодею из дурного легкого романа сейчас хохотать и толкать пафосные речи. Но грудь сжалась так, что он не может даже дышать. Говорят, правда освобождает. Что ж, это действительно так, и Кейа это узнал на себе. Правда его действительно освободила — от дома, семьи и единственного близкого человека на свете. Зачем отец поступил с ним так жестоко, оставив у Рагнвиндров? Разве не легче ему было бы возненавидеть жителей Тейвата, останься он у Лоуренсов, которые точно бы показали парню его второсортность? Зачем Крепус нашел в сердце место для еще одного ребенка? А Дилюк, зачем он ему так доверял? Почему не начал ревновать и настраивать против него всех домочадцев? И зачем даже сейчас так смотрит на него, не теряя надежды? — Потому, — почти не слышно выдыхает Кейа. — Потому что мой отец знал, что мастер Крепус не оставит меня на улице. Потому что мне для наблюдения нужна была именно такая семья, как ваша, иначе бы меня оставили на пороге любого дома в Спрингвейле. — Так иди! — слезы закипали, обжигая щеки и воспаленные веки, но Дилюк их не вытер. — Иди к своему народу, забытому богами и людьми! Давай, ты прекрасно справился, наверняка тебя ждет прекрасная награда! Иди! «Наградой было бы, если бы ты меня смог понять и выслушать…» — Мне некуда идти. Ты прекрасно знаешь, что Каэнри’аха больше нет. — Тогда иди к рыцарям, или в Бездну — мне все равно! Пошел прочь из моего дома! Неуловимым движением Дилюк снял со стены меч, а по его рукавам и волосам побежали языки пламени. — Пошел прочь, пока я тебя не убил! Кейа тоже выхватил меч: — Можешь убить. Я хочу расплатиться за все. Можешь делать со мной что хочешь, но, когда мы встретимся снова, попробуй меня простить. Вспышка металла и пламени, громкий неприятный звон, и от сердца Кейи по рукам побежали осколки льда, замораживая клинок. Еще одно столкновение, и в оглушающем грохоте их окутал густой туман. Взрыв стихий подбросил обоих, засасывая в вихрь, созданный ими же. — Кейа! — послышалось где-то рядом. Странный вакуум закрывал рот, но парень успел выкрикнуть: — Прости меня, Дилюк! Вихрь рассеялся так же быстро, как и возник, оставив за собой лишь пустую, полуразрушенную комнату, беспорядочно валяющиеся мечи и все еще сияющие Глаза Бога.