Объясни мне музыку

Кажется, аль-Хайтам понемногу сходил с ума. Иначе как ещё можно было объяснить то, что происходило с ним? Раньше ему удавалось держать под контролем свои чувства, но это было раньше. Сейчас что-то изменилось, и это изменение сорвало все цепи его самоограничения в плане влечения к Кавеху. Будто запустился какой-то неостановимый процесс или механизм, который уже невозможно было выключить и который в один непредсказуемый момент мог просто взорваться. Но, наверное, это было неизбежно. То, что аль-Хайтам влюбился в Кавеха, было неизбежно. У него ведь не было выбора, да? Сколько он смог в итоге сопротивляться этому? Год? Полгода? Пару месяцев? Когда именно Кавех возымел на него такой мощный экзальтированный эффект и начал занимать существенную часть его жизни? Возможно, тогда, когда Кавех назвал аль-Хайтама «Хайи» в первый раз. Или в тот вечер, когда Кавех впервые использовал язык жестов. А может быть, это произошло в их первую встречу, когда Кавех, ответив на грубость и полную индифферентность аль-Хайтама, искренне возмутился и обозвал его «асоциальным, невоспитанным и бесцеремонным кретином». От этого Хайтам откровенно опешил, ведь обычно люди (ввиду его инвалидности) не реагировали на его шероховатое поведение, стараясь сгладить углы или постепенно прекращая общение. А тут его новоиспечённый сосед по комнате общался с ним так, будто не замечал его инвалидность, да ещё и имел смелость спорить и ругаться с ним, что произвело интересное впечатление на аль-Хайтама. В сущности, аль-Хайтам точно не знал, когда влюбился в Кавеха, но теперь был уверен, что это было неминуемо. Тот самый момент, когда где-то в стенах главного университетского здания было определено, где и кто из студентов будет размещён, вероятно, стал тем самым определяющим моментом в его жизни. У него никогда не возникало вопроса «Как он мог влюбиться в Кавеха?», но ответом на него был бы другой вопрос: «А как он мог не влюбиться в него?» Потому что Кавех был… человеком-аномалией. Он был необычайно прост и одновременно удивительно сложен, и аль-Хайтам бы соврал, если бы сказал, что это его не привлекало. В один момент Кавех мог быть гибким, мягким, очень ранимым и трепетным, в другой – твёрдым, категорическим и донельзя гордым. И пусть иногда Хайтам совершенно не понимал его, а эта чрезмерная замороченность Кавеха порой играла на нервах аль-Хайтама, ему всё же доставляло какое-то необъяснимое удовольствие пытаться разобраться в Кавехе. Кавех ведь был антиподом аль-Хайтама и служил ему своего рода зеркалом. Это часто помогало Хайтаму лучше понимать себя и открывало его глаза на мир вокруг, чем в прошлом он неоднократно пренебрегал. Однако помимо того, что Кавех был исключительным человеком, он также был необыкновенным другом. Чего только стоит сам факт, что аль-Хайтам в принципе мог назвать Кавеха своим другом. У аль-Хайтама никогда не было друзей. Знакомые и приятели? Возможно. Но близкие друзья? Такого до появления Кавеха в его жизни у Хайтама не было, поскольку общение с другими людьми его особо не интересовало. Кавех был крайне эмпатичным и чутким, что делало его лёгкой наживкой для многих людей, но это также превращало Кавеха в тонкую душу и внимательного, проницательного и отзывчивого человека. А смог бы кто-то другой пробраться за железобетонные стены, которые аль-Хайтам выставил вокруг себя? Вряд ли. Но при всём при этом Кавех и сам был в какой-то степени для многих людей неприступным и, лично для Хайтама, недосягаемым. У него было множество знакомых и приятелей, но по-настоящему близких друзей довольно мало, ведь Кавех не позволял другим людям подбираться к нему так близко. И не дай Архонт кому-то непосвящённому увидеть, что скрывалось под его поверхностью — Кавех бы этого себе не простил. Он стремился к «идеалу», а свои внутренние чувства, неуверенности и комплексы воспринимал как слабости и, соответственно, угрозу своему идеальному образу. Брендовые вещи Кавеха, по мнению аль-Хайтама, служили одной из его масок. Ведь кто мог подумать, что у Кавеха были проблемы с деньгами, если он носил такие дорогие предметы одежды? (Хотя влияние моды на Кавеха и сама эстетика тоже, безусловно, играли свою роль). Впрочем, с аль-Хайтамом у Кавеха по каким-то непонятным ему причинам всё вышло иначе: тогда как с посторонними людьми Кавех был обходителен и мил, с аль-Хайтамом он с самого начала проявлял прямолинейность, вспыльчивость и резкость. Может, на это повлияло их своеобразное знакомство, начавшееся с… не самых дружелюбных нот? Хайтам не был уверен. Несмотря на то, что эта огромная разница в поведении и отношении Кавеха к другим людям и к аль-Хайтаму поначалу озадачивала и даже напрягала Хайтама, позже он понял, что ему на самом деле повезло, так как при нём Кавех, можно было сказать, с самого начала «был самим собой». Кавех мог открыто спорить с ним, злиться при нём, жаловаться на сложность учёбы или на то, что он в очередной раз остался без денег. Когда он напивался, он даже позволял себе плакать при аль-Хайтаме и давал тому неловко утешать себя, что в априори было верхом доверия, на которое Кавех был способен, поскольку ему не нравилось быть «слабым» или «обременять» других. Возможно, Кавех чувствовал себя свободно перед аль-Хайтамом, а может, ему было просто плевать на то, что тот подумает о нём. Аль-Хайтам и этого не знал. Говорить о себе Кавех не любил. О своих мыслях, идеях, мечтах, принципах и идеалах — конечно, но о себе? Не очень. Аль-Хайтам знал, что он ещё в детстве потерял отца и о его сложных отношениях с матерью. Он предполагал, какие последствия и воздействия это всё оказало на уверенность, характер и самооценку Кавеха, но не мог ничего с этим сделать. Он не знал, как убедить Кавеха в его значимости и ценности. Да и не был в той позиции, чтобы что-то изменить, ибо чем мог помочь простой сосед по комнате? И Архонты, как же аль-Хайтам хотел быть чем-то бóльшим… Отношения никогда не казались ему чем-то обязательным или даже существенным в жизни. Они были просто вне системы его ценностей, но появился Кавех и, естественно, перевернул всё с ног на голову. Аль-Хайтаму хотелось продлевать каждое их касание и тактильное взаимодействие. Ему хотелось быть рядом, быть ближе и иметь возможность заткнуть злые оскорбления Кавеха поцелуями. (Ему так нравилось, когда тот распалялся и выходил из себя из-за Хайтама, краснея от порой слишком уж детского возмущения). Хотелось продолжать жить с Кавехом и делить такие интимные и обыденные моменты, как суетливая совместная готовка или часы продуктивной учёбы в молчаливом и уютном присутствии друг друга. Хотелось, чтобы Кавех и дальше ворчал на него из-за неприглядных предметов интерьера или непоставленных обратно на полку книг. Хотелось быть тем, кто заботится о Кавехе, когда тот болен, а ещё тем, кто первым узнаёт о его новых идеях и замыслах, даже если аль-Хайтам сам не так хорошо разбирался в архитектуре. Аль-Хайтаму хотелось быть тем, на кого Кавех был готов положиться и с кем мог поделиться своим теплом и привязанностью. Многого ли аль-Хайтам хотел? Пожалуй, да. Может, его бабушка и впрямь слишком сильно «избаловала» его, и теперь он стал чрезвычайно жадным. Но кто мог его винить, когда под его боком находился самый притягательный и драгоценный человек? И этот человек, кажется, чем-то перед ним провинился, раз внезапно вызвался добровольно готовить ужин, да ещё и любимое мясное рагу аль-Хайтама. — Что ты сделал? — прямо спросил его аль-Хайтам, когда Кавех поставил себе и ему наполненные рагу миски, усаживаясь напротив него за кухонный стол. — М? Что я сделал? У тебя начали возникать проблемы со зрением? А я ведь предупреждал, что так регулярно и интенсивно читать книги — это вредно… — не удержался от колкости Кавех. — Мясное рагу, конечно же, — невинно ответил он, отправляя вилку с насаженным кусочком мяса в свой рот. — Я не это имел ввиду, и ты это знаешь. Так что скажи, что случилось или что ты натворил? Ты в очередной раз загрузил себя невероятным количеством дополнительной или волонтёрской работы? Кавех закатил глаза и фыркнул. — Ты ведь никогда не забудешь об этом и будешь ещё долго припоминать, да? — обиженно проворчал он, ковыряя тушенные томаты и кабачок. Избегает ответа на вопрос, отметил про себя аль-Хайтам. Значит, точно что-то случилось. — Ну так, что? Это правда? — Да нет же! Ничего такого, — сказал он и вздохнул, откладывая вилку и нож. — В общем, тут такое дело… Эм… Как бы выразиться?.. — Кавех замялся. — Не тяни уже и руби с плеча, — подтолкнул его аль-Хайтам. — Это же в твоём стиле, — мимолётно ухмыльнулся он. Кавех вздохнул, явно игнорируя последнюю фразу Хайтама, и собрался: — Ладно. Скажем так, мне… кое-что от тебя нужно, — он признался. — Не деньги, — добавил поспешно он. Теперь аль-Хайтам был заинтригован. — И что же это? — поинтересовался он с приподнятой бровью. Кавех мило прикусил нижнюю губу, как всегда, когда раздумывал о чём-то или был не уверен, и отвёл взгляд, осторожно отвечая: — Это что-то, что выходит за рамки твоей зоны комфорта, — а уровень интриги всё поднимался. — Не томи. И чего это ты вообще стесняешься так, будто до этого многократно не выталкивал меня пинком из моей зоны комфорта на протяжении многих лет? — Тушé, — признал Кавех. — Но в этот раз это прямо-таки в значительной мере дальше от зоны комфорта. Аль-Хайтам вскинул на него бровь, как бы говоря: «ну?..» — В общем, я хочу… чтобы ты пошёл со мной в ночной клуб?.. — наконец выдавил из себя он. — Нет, — категорично ответил аль-Хайтам. — Ну почему? — с разочарованным лицом и детской обидой в глазах спросил Кавех. — Нет, не отвечай. Я как-бы знаю, что тебе не нравятся такие места, но всё же… Хотя бы подумай! Я правда хочу сходить, аль-Хайтам, но идти в такое место в одиночку это не слишком безопасно, а ещё совершенно невесело. — Сходи с кем-то другим. — Все остальные заняты, а мне не помешает проветриться, а то скоро моя спина уже перестанет разгибаться и я буду ходить как креветка, — проворчал он, кидая взгляд искренней неприязни в сторону комнаты, где располагались их рабочие столы. — А ещё я хочу сходить именно с тобой, — подчеркнул Кавех. В горле аль-Хайтама резко пересохло, он сглотнул и переспросил: — Со мной? — Да, по программе нашего музыкального экскурса сейчас идёт электронная музыка! А где лучше получится её изучить, как не в клубе? — аргументировал он. Точно, подумал аль-Хайтам. Этот глупый «экскурс», ну конечно, что же ещё? — Ну так что? Ты пойдёшь? — с яркой надеждой в глазах ожидающе спросил Кавех. — Пожалуйста? — попросил он с этим чёртовым, давящим на жалость, очаровательным лицом и с упрямым, чуть ли не дёргающим за ниточки цепким взглядом. Ну, вроде он смог достаточно долго притворяться, что якобы не был согласен на это ещё с самого начала. Кто такой был Хайтам, чтобы отказывать Кавеху в чём-то? Аль-Хайтам для проформы устало вздохнул, небрежно провёл рукой по своим волосам, будто обдумывая решение, и наконец бросил: — Ладно, — не успел Кавех должным образом обрадоваться и лучезарно засиять, как Хайтам продолжил, — но с одним условием: без твоих модных преображений меня. Я надену свою комфортную одежду. Лицо восторга и ликования Кавеха заметно потускнело, но тем не менее, он радостно согласно закивал головой. — Договорились! Спасибо, Хайи, — улыбнулся Кавех, используя то самое словосочетание «мой изумруд» на языке жестов. Аль-Хайтам понадеялся, что не издал никаких непроизвольных удивлённо-радостных звуков. — Ну, то есть… — осёкся Кавех и на мгновение заколебался, — я имел ввиду: «как быстро вышло тебя уговорить!» — и вот его мягкая и благодарная улыбка сменилась на более дерзкую и лукавую. — Я ведь даже не успел использовать свою «иначе-я-буду-дуться-на-тебя-всю-неделю» манипуляцию. — Ну да, будто бы она когда-нибудь работала, — усмехнулся аль-Хайтам, а сам добавил про себя: Да тебе ведь даже и не нужны никакие манипуляции, чтобы навязать мне что-то… Кавех с улыбкой закатил глаза и поторопил его: — Ты ешь давай, а то скоро остынет. Я зря старался, что-ли? Мои кулинарные навыки ценятся так же высоко, как и творческие, так что будь добр — возьми вилку в руки. Аль-Хайтам почувствовал, как из его груди вырвалось пару смешков. — Ты ведь просто хочешь, чтобы мои руки были заняты, и я таким образом «заткнулся»? Кавех преподнёс свою руку к подбородку и в наигранной задумчивости отвёл взгляд в сторону, говоря: — Хм… Определённая доля истины в твоём предположении есть. Я всё чаще думаю о тебе в наручниках. С ними было бы вообще идеально. — У тебя довольно неприличные фантазии обо мне, Кавех. Тебе так не кажется? — с полунахальной ухмылкой подметил аль-Хайтам. Кавех моргнул в недоумении, а потом до него дошло, и его лицо мгновенно приобрело яркий красный оттенок. От злости, наверное. — Т-ты!.. — он стушевался на секунду, а потом выпрямился, слегка вскинув подбородок, и с таким же красным лицом произнёс, — В смысле, ну да, ага, конечно! Ещё чего… — саркастично закатил глаза Кавех. — Только в твоих мечтах, — сказал он и рукой манерно отбросил волосы со своих плеч. Дерзость как защитный механизм, да? Аль-Хайтам правда мог только мечтать. — И вообще, серьёзно, ешь уже, — приказал Кавех, возвращаясь к своей тарелке. Хайтам взял в руку вилку и приступил к трапезе, всё так же поглядывая на Кавеха. Они и раньше могли так шутить, но такого показывающего напряжения в предыдущие разы не было. — О, кстати! — немного оживился Кавех. — Получается, я наконец смогу выгулять тот кроп-топ, что я давно купил и так и не смог поносить. Ну разве не замечательно? — поделился он с ним. Архонты, на что аль-Хайтам подписался? * Верный своему слову, Кавех надел белый кроп-топ и чёрные брюки-карго с красными неоновыми ремешками. Он заплёл свои волосы в небрежную косу, по обыкновению накрасился и в дополнение ко всему своему фанковому образу нацепил на себя пару браслетов и колец. Но аль-Хайтам старался не разглядывать Кавеха, чтобы лишний раз не увлечься и не засмотреться на него. Глупо и неловко бы вышло, если бы Хайтам пялился на его аккуратные ключицы или контур тонкой талии, в то время как ему предполагалось смотреть на лицо или руки Кавеха. Хотя, смотреть на них тоже было доставляюще… Сам аль-Хайтам, недолго раздумывая, натянул на себя свою обычную чёрную майку и удобные зелёные джоггеры. Он получил от Кавеха странный взгляд, а следом привычное: «Вот ты спортом правда лишь ради здоровья занимаешься? У меня возникает ощущение, что и для выпендрёжа тоже». После этого последовало нейтрально-одобрительное: «Ну, неплохо», и они вышли из дома. Клуб оказался… таким, каким аль-Хайтам его себе и представлял. Неоновые огни разливали синие, фиолетовые и красные оттенки по стенам, погружая пространство в мягкий, приглушенный свет. Аль-Хайтам чувствовал своим телом, как пол вибрировал от клубной музыки. Кавех повёл Хайтама к барной стойке. На танцполе люди исчезали в свете, вспыхивающем яркими всполохами, а бармены за стойкой ловко разливали коктейли, смешивая напитки с привычной легкостью, пока посетители смеялись и разговаривали, наслаждаясь вечерней атмосферой. Аромат алкоголя, множества духов и легкий запах дыма (от сигарет, вероятно) создавали особую атмосферу, где каждый мог забыть о внешнем мире. Окон-то в помещении не было. — Как хорошо, что мы можем общаться с помощью языка жестов, — поделился с ним Кавех, усаживаясь на один из барных стульев. — Здесь безумно громко. Если бы мы хотели говорить и слышать друг друга, нам бы точно пришлось либо кричать, либо сидеть буквально вплотную друг к другу, — пояснил он. Ну вот, подумал аль-Хайтам, очередной упущенный шанс. — Ты будешь пить? — вежливо поинтересовался Кавех. — Предпочту сегодня отказаться. — Чего так? — Я просто нахожу более целесообразным воздержаться от принятия алкоголя сегодня. Кто-то из нас двоих должен оставаться в трезвом и адекватном состоянии, и у меня на это шансы выше, — пожал плечами аль-Хайтам. Кавех закатил глаза. — Как хочешь. Но вообще, к твоему сведению, я не собираюсь напиваться, — заносчиво добавил он. — Просто всего лишь один маленький напиток чтобы немного расслабиться… Аль-Хайтам ничего ему не ответил, но сделал скептическое выражение лица, выражающее саркастичное: «Ну да, конечно». На это Кавех лишь фыркнул и повернулся к бармену, заказывая себе коктейль. Вскоре Кавех делал первые глотки из своего мохито, а через десять минут разговора о неоднозначности слабоалкогольных напитков и после одной (заведомо неудачной) попытки какого-то парня познакомиться с ним он оставил свой уже опустевший стакан и, бодро соскользнув со своего стула, встал на ноги. — Ну что, идём? — лукаво улыбнулся он с бóльшей раскрепощённостью, чем до выпивки. — Куда? — недоумённо вскинул бровь аль-Хайтам. Не домой же? Так скоро? Хотя было бы замечательно. — На танцпол, гений. Куда ещё? Вместо тысячи слов аль-Хайтам решил просто посмотреть на Кавеха как на умалишённого. — Что за лицо? Думаешь, я притащил тебя только чтобы отпугивать всяких непрошеных и пьяных кавалеров? Не-а. Давай, пошли, — Кавех кивнул в сторону танцпола. Аль-Хайтам хотел было, как обычно, начать с «если за все эти годы совместного проживания ты не заметил, то прямо сообщу тебе: я глухой», но вместо этого почему-то вышло лишь неуверенное и оборванное: — Но я… Кавех кивнул, давая понять что он уловил его мысль, и отмахнулся: — Не волнуйся. Скажу тебе по секрету: я совершенно не понимаю эту электронную музыку. Все эти техно и прочее? — не совсем моё. Но, поверь мне, она не отличается какой-то мелодичностью и гармонией. Так что не переживай. К тому же… я тут подумал… Ты ведь сейчас чувствуешь музыку? — спросил Кавех с увлечением. — Лично я — да. До такой степени, что у меня все внутренности дрожат от вибраций музыки. Так вот, ты можешь использовать их! Вибрации. Хайтам чувствовал вибрации. Но также он испытывал некоторую уязвимость, а этого чувства он боялся как огня. К несчастью — или к счастью? — Кавех нередко заставлял его так себя ощущать. Хотя… было бы вернее сказать, что его чувства к Кавеху, а не сам Кавех, вызывали у Хайтама это ощущение уязвимости. — Кавех, я, по очевидным причинам, буквально ни разу не танцевал и, соответственно, не умею этого делать, — подчеркнул он. Было бы странно, если бы аль-Хайтам умел. Да и двигаться не под музыку, а под пульсации ритма среди прекрасно слышащих эту самую музыку танцующих людей казалось… неловким. Кавех понимающе кивнул в ответ, а потом по-заговорщически улыбнулся ему. — Тогда расскажу ещё один секрет: я не умею танцевать. Точнее, я могу танцевать, но делаю это из рук вон плохо. Тигнари по этому поводу издевается надо мной, а Сайно придумывает свои глупые анекдоты насчёт моих танцевальных навыков. Вот так вот, — пожал плечами он. — Так что, если что, мы оба не будем попадать в ритм — да и не страшно. И позволь мне поделиться с тобой кое-чем ещё: в этом помещении всем, кроме меня, будет всё равно на то, как ты и я станцуем, — честно сообщил ему Кавех. — Хотя… — лукаво и с лёгким вызовом улыбнулся он, — зная тебя, тебе ведь было бы даже жаль тратить свои драгоценные нервные клетки и время на переживания о чём-то подобном. А стесняться меня вообще посчитал бы ниже своего достоинства, — с притворной обидой театрально пожаловался он. И был не прав только лишь в том, что считал, будто аль-Хайтам был невысокого мнения о Кавехе. — Ну так что? Потанцуешь со мной? — с ободряющей улыбкой и вытянутой рукой попросил Кавех. Для вида аль-Хайтам состроил кислое выражение лица и недовольно вздохнул перед тем как протягивать в ответ ему свою руку. Кавех крепко сжал её и триумфально засиял от радости, говоря: — Класс! Даже не пришлось подстрекать тебя другими методами, — и он потащился к танцполу и повлёк Хайтама за собой. Неужели Кавех правда не подозревал, что ему стоило лишь попросить о чём-то, и аль-Хайтам (скорее раньше, чем позже) согласился бы? Только когда Кавех повернулся лицом и встал к нему предельно близко, без стеснения положив руки аль-Хайтама на свою талию, а собственные руки на его плечи, приговаривая что-то вроде «серьёзно, ну и шкаф же ты…», Хайтам понял, на что именно он согласился. По-началу аль-Хайтам был очень скованный, и Кавех упрекнул: — Вот поэтому я и говорил, что нужно было выпить... Ладно, твой старший научит тебя. Так, с начала держи меня крепче — я не пластиковый стаканчик, ты не помнёшь и не согнёшь меня, не переживай. Хотя, с твоей дурацкой мускулатурой, кто знает?.. Вот, так уже лучше, молодец. Теперь двигаемся вот так, — и он начал направлять его и делать определённые странные движения. Что-то подсказывало аль-Хайтаму, что Кавех делал это тоже неправильно, но он выглядел вполне удовлетворённым и даже счастливым, так что это не имело большого значения. Низкие басы пробегали по коже аль-Хайтама лёгкими мурашками, проникая всё глубже, а близость Кавеха и постоянное движение заставляли его кровь воспламениться. Чем-то это всё напоминало ему его спортивные тренировки, когда он входил в раж и сильно воспалялся из-за физических нагрузок. Каждое движение отзывалось пульсацией в груди и отдавалось в ногах, словно пол под ними дышал. Вибрация шла снизу вверх, поднималась от пяток до макушки, и весь мир сужался до одного ритма. Они двигались в такт друг другу. Но судя по тому, что Кавех время от времени наклонялся и смеялся Хайтаму в плечо — явно не в такт музыке. И это всё нисколько не пугало аль-Хайтама, хотя какие-то десять минут назад он очень сомневался в этом. Очередной признак невероятного воздействия Кавеха на него. Иногда их взгляды встречались, и в этом коротком контакте было что-то особенное. В разноцветных переливах и вспышках света аль-Хайтам видел, как Кавех раскрепостился и двигался то плавно и гипнотизирующе, то резко и немного эпатажно. И это вызывало в Хайтаме чувства сродни возбуждению. Он был лишь бесконечно благодарен своей хорошей выдержке и натренированному самоконтролю за то, что ещё не притянул Кавеха для поцелуя. Смешение их дыхания, случайные улыбки и тонкие перемещения превращали танец во что-то более личное. Они привыкли общаться друг с другом через жесты, но это был какой-то новый для Хайтама уровень невербального взаимодействия. Ритм изменился и темп их танца стал медленнее. В какой-то момент они были так близко друг к другу, что мир за пределами танцпола для аль-Хайтама просто исчез, оставляя их вдвоём в пространстве откровенных движений и магнетических взглядов. Невидимые вибрационные волны захватывали Хайтама изнутри, а его руки на бёдрах Кавеха лежали так, как было нужно. Так, как им обоим этого хотелось. Хотя аль-Хайтаму, несомненно, хотелось бóльшего. Каждый раз, когда клуб на пару секунд погружался в красный свет, глаза Кавеха будто поджигались и горели ярко-алым живым пламенем, на который аль-Хайтам, будучи мотыльком, с превеликим удовольствием полетел бы, только бы почувствовать тепло этого огня. И то, что Хайтам — а может, вовсе и не Хайтам? — сделал следом, наверное, можно было оправдать тем, что он зверски устал. Устал так долго держать все эти сильнейшие чувства взаперти где-то очень и очень глубоко в себе. А может, он просто опьянел от цитрусового запаха Кавеха? Во всяком случае, находить оправдания было легче, чем признавать ослабление и собственную осечку. В один момент аль-Хайтам наклонился непозволительно близко к лицу Кавеха, а тот… совсем слегка, но подался навстречу. И когда их губы соприкоснулись, Хайтам моментально забыл про свой хвалёный самоконтроль и здравый разум, безудержно углубив поцелуй. Кавех не отталкивал его. Наоборот — уверенно ответил на поцелуй аль-Хайтама. И этот поцелуй был всем, что он хотел, и даже больше. Его сердце бешено заколотилось, ощущаясь даже сильнее вибраций от музыки. В голове все мыслительные процессы приостановились, а на место когнитивным функциям пришло горящее желание. Теперь он мог прекрасно понять, почему люди воздвигали культ вокруг любви и близости. Если бы это было возможно, аль-Хайтам бы провёл так ещё больше времени, но перед тем как он начал чувствовать, что воздуха становится недостаточно, Кавех уже прервал их поцелуй, улыбнулся и как ни в чём не бывало продолжил танец. Мыслительный процесс Хайтама ещё не успел до конца восстановиться, так что всё, что он сумел, это продолжать двигаться в такт Кавеху и хаотично думать: «Что, чёрт возьми, сейчас произошло?» И пока в голове аль-Хайтама, как бешеные звери в железной клетке, бушевали сотни, а то и тысячи различных мыслей, Кавех на перебивке между песнями остановился и невозмутимо произнёс: — Ладно, я уже устаю. Выпью ещё немного и давай домой? И они правда пошли к барной стойке, где Кавех выпил пару стаканов виски, а потом отправились на выход. Совершенно непринуждённо и как ни в чём не бывало. Будто бы ничего необычного и не случалось. Будто бы не было этой минуты, полной блаженства для аль-Хайтама. Кажется, аль-Хайтам сошёл с ума.