Объясни мне музыку

В последнее время аль-Хайтаму сложнее давалось сосредоточение на чем-либо: на учёбе дома в университете, на языках, которые он осваивал, и даже на чтении книг. И ведь у него никогда раньше не было проблем с концентрацией, что теперь сильно озадачивало его. Сознание постоянно переносило аль-Хайтама в тот вечер, когда Кавех заснул рядом с ним. Его длинные ресницы, по-смешному приоткрытый рот, обмякшее и расслабленное тело, прижатое к аль-Хайтаму, и тепло. Тепло, которое исходило от Кавеха. И то утро… Оно было, пожалуй, лучшим за последние пять, а то и десять лет. Так хорошо и безмятежно с утра он ощущал себя только в детстве, когда бабушка будила его, чтобы позвать есть его любимый завтрак и поделиться новостями о своём очередном академическом проекте. Аль-Хайтам тогда проснулся практически в обнимку с Кавехом, который за ночь успел немного поменять свою позу и перекинуть одну ногу через бедро Хайтама. Солнечные лучи пробивались через занавески окна сзади кровати и переплетались с его запутанными золотистыми волосами. У Кавеха было забавное выражение лица во сне: чуть нахмуренные брови и растрёпанная прическа. Аль-Хайтам пролежал минут так двадцать, просто откровенно пялясь и разглядывая его. Когда Кавех начал просыпаться, он зевнул и по-кошачьи потянулся, еле разлепив свои глаза и смешно сморщив нос. Наткнувшись своим всё ещё неясным взглядом на Хайтама, лежащего рядом, он пару раз удивлённо моргнул, но следом невозмутимо произнес: «доброе утро, Хайи» с этой своей сонной и глупой улыбкой. А потом, спустя секунд десять их безмолвного зрительного контакта, он добавил: «И спасибо тебе». За что конкретно, Кавех не пояснял. Это воспоминание круглые сутки прокручивалось в голове аль-Хайтама: когда он просыпался, когда завтракал, когда учился, когда занимался спортом, когда убирался, когда ужинал и когда засыпал. Это «доброе утро, Хайи» всегда было где-то на фоне, на периферии его разума. Кавех однажды выпытал (на самом деле просто очень мило спросил) у аль-Хайтама какие детские клички у него были, и тот рассказал ему про то, как бабушка иногда называла его «Хайи», а на жестовом языке при этом использовала словосочетание «мой изумруд». Кавеху показалось это ужасно милым, и с тех пор он мог время от времени использовать это «Хайи», но лишь когда благодарил или извинялся за что-то, то есть — редко. Ну и по праздникам, естественно. И с того самого идиллического утра, каждый раз, когда аль-Хайтам видел Кавеха — а они находились друг с другом буквально бóльшую часть времени — всё, что Хайтам мог делать, это красть его внимание всеми возможными способами: через мирные дискуссии, через провокационные замечания, через бытовые перепалки, через предложения помочь с курсовой, через «случайные» касания во время совместной готовки и так далее. Аль-Хайтаму просто хотелось проводить как можно больше времени с ним, но это не всегда представлялось возможным из-за крайне забитого расписания Кавеха. (Хайтам же, в отличие от этого беспечного трудоголика, не пренебрегал балансом между учёбой, работой и личной жизнью.) И, видимо, настолько ему этого хотелось, что он даже согласился на обновление своего гардероба и шопинг с Кавехом. Хайтам ненавидел походы по магазинам и подобные публичные, многолюдные места, как торговый центр и аутлеты. Покупать чрезмерно дорогие и при этом непрактичные вещи он тоже не любил, хоть и помнил, как бабушка в былые времена утверждала, что «в некоторых ситуациях и местах иногда следует выглядеть престижно и элитарно, даже если это кажется тебе абсурдным, дорогой мой». Но аль-Хайтам всё равно согласился на это сомнительное мероприятие и пару раз успел пожалеть об этом, когда Кавех то и дело заставлял его мерить неудобные пиджаки и брюки, причём в не отличающихся друг от друга цветах и оттенках. Спустя часы мучительного скитания по аутлету, варения в котле из других охотников за скидками, стояния в бесконечных очередях и примерки сотни различных предметов одежды, они наконец закончили и шли к выходу. У аль-Хайтама в обеих руках было по несколько бумажных пакетов полные вещей, и чувствовал он себя устало; человеческий хаос выходного дня в день распродаж выбил его из сил. Кавех же шёл (такой же свежий и энергичный, как и с утра) и нёс на себе вместо пакетов разве что довольную улыбку и лёгкий макияж. Шли они через те же бутики, рассекая поток других покупателей и проходя мимо кучи витрин, пока Кавех не увидел что-то и не потянул Хайтама за собой в один из магазинов с ювелирными изделиями и наручными часами. — Тебе нужны часы! — заявил Кавех с уверенностью профессионального стилиста. За неимением возможности возразить — чёртовы пакеты в руках! Кавех точно это продумал — аль-Хайтам только смиренно вздохнул. Легче было потратить лишнюю сумму денег и при этом сэкономить себе на нервах, чем спорить о том, что в наручных часах нет никакого толку, ведь есть смартфоны. Пока аль-Хайтам примерял на себе (уже вторые) выбранные Кавехом и пытающейся угодить улыбчивой консультанткой часы, он заметил, как Кавех то и дело украдкой поглядывал на какое-то украшение на одной из стеклянных полок. Консультантка тоже это заметила и подошла к Кавеху, тараторя о чём-то и доставая это украшение, которое оказалось серьгами. Красивыми, рубиновыми серьгами. Консультантка настояла на том, чтобы тот примерил их, и он, чуть потерявшись от этого предложения, согласился. Хайтам подошёл со спины к Кавеху, рассматривающему украшение на себе в зеркале, и консультантка тактично оставила их одних, возвращаясь на кассу помогать своей коллеге. Серьги смотрелись на Кавехе… привлекательно. Аль-Хайтам мало что понимал в эстетике, но уж видеть, как эти рубиновые серьги подчёркивали его ярко-красные глаза и светлую кожу, он мог. А ещё он видел, как самому Кавеху они очень понравились. — Тебе идёт, — поделился своим мнением Хайтам, когда Кавех повернулся к нему. — Красиво… Эм, сочетается с глазами, — он неловко пояснил. Аль-Хайтаму на секунду даже показалось, что Кавех смутился, но тот лишь вздёрнул нос, с апломбом откинул свои волосы назад и улыбнулся: — Ну хоть какому-то чувству стиля, эстетике и вкусу я тебя научил. Значит, из меня хороший наставник. Затем Кавех чуть поник, когда убирал серьги обратно в маленький футляр с белой бархатной подушечкой. — Ну что? Берём часы и идём на кассу? — спросил с натянутой улыбкой Кавех. — Не будешь брать серьги? — удивился Хайтам, приподнимая бровь. — Оу, эти? — он метнул быстрый взгляд к футляру и обратно. — Нет, не буду. Не хочется, — махнул рукой Кавех. — Почему? Я же знаю, что тебе они понравились, — хоть аль-Хайтам чаще все же не поддерживал дорогие покупки, совершаемые Кавехом, здесь он мог признать, что, возможно, они и стоили того. Кавех убрал свою притворную улыбку с лица, скорее всего, поняв, что темнить и притворяться перед Хайтамом было без толку, иными словами — тщетно. Он мог дурачить своей показушностью кого угодно, но не аль-Хайтама. Кавех вздохнул, закатывая глаза и скрещивая руки на груди: — Ладно-ладно, раскусил… У меня просто нет… свободных денежных средств для этого, вот и всё. Доволен? А теперь пошли скорее, пока я не взял на них кредит… — и он направился к месту около кассы, где они оставили все свои пакеты. Аль-Хайтам взглянул на ценник украшения. Да уж, очень «солидная» цена, подумал он, но в целом… На кассе Хайтам протянул консультантке телефон с текстом, объясняющим, что ему нужно, и та радостно кивнула ему и пошла доставать аксессуары. Кавех стоял рядом, ни о чем не подозревающий, и, пока они вдвоем ждали, поинтересовался: — Так какие ты выбрал часы? Первые или вторые? — Сам сейчас увидишь, — сдержанно ответил Хайтам и пожал плечами, на что Кавех не без улыбки закатил глаза. И лишь когда консультантка поставила на стол не только те самые «вторые» наручные часы, но и футляр с серьгами, начиная упаковывать их в сотни дорогих обёрток, и Хайтам провёл своей карточкой по кассовому терминалу, Кавех удивлённо распахнул глаза, встрепенулся и дёрнул аль-Хайтама за рукав, привлекая к себе внимание. — Ты?.. — он не продолжил вопрос, но Хайтам невозмутимо кивнул. — Серьёзно? — ещё один кивок. — Но… зачем? Почему? — как-то слишком потерянно спросил он. Аль-Хайтам отвёл глаза в сторону, будто его резко заинтересовало окружение магазина и другие товары, и подчёркнуто отстранённо прояснил: — Да потом будешь ещё капать мне на мозги и разглагольствовать о том, какие красивые серьги и как жаль, что не получилось их купить. А оно мне надо? — Хайтам, это уже перебор, — сообщил Кавех, когда аль-Хайтам таки вернул взгляд на него. — Я, конечно, бываю назойливым, но не до такой степени. Он устало вздохнул, закатил глаза и отрицательно покачал головой. — Хорошо. Мне помнится, тебе не понравился мой тебе подарок на прошлый день рождения? Будем считать, это — он. — Но… — И я припоминаю, как ты читал мне нравоучения о том, как важны подарки и что они «способствуют поддержанию и укреплению социальных связей и символизируют заботу и признание», — перебил его аль-Хайтам. — Я лишь поддерживаю эту «социальную норму», как ты и говорил. Или ты отказываешься от своих моралей? — на это Кавех слов не нашёл. — Как я и думал. Теперь просто прими подарок, Кавех. Кавех ещё пару секунд обескураженно и растерянно смотрел на него, а потом, сдавшись, выдохнул, благодарно улыбнулся и неожиданно для аль-Хайтама втянул его в крепкое объятие, а затем, повиснув на шее, припечатал поцелуй на его щеке. — Спасибо-спасибо-спасибо! — пролепетал Кавех с лучезарной улыбкой. — Хайи, ты, оказывается, всё-таки бываешь милым. Ты знал об этом? — сказал он, выпуская Хайтама из объятий. Место на щеке аль-Хайтама, где Кавех оставил целомудренный поцелуй, казалось, горело. — Понятия не имею, о чём ты говоришь, — с напущенным равнодушием и невозмутимостью ответил он. Архонты, как он надеялся что его лицо правда было непроницаемым. — А мне кажется, что всё-таки имеешь, — наклонил голову вбок и лукаво улыбнулся он, точно лисица. Как же молниеносно и неожиданно могло поменяться настроение и поведение Кавеха… Просто немыслимо. Ну, минус внушительная сумма денег на счёте, зато ему дважды в один и тот же месяц перепало это нежное «Хайи». * Зачем ему в принципе требовалась это самое обновление гардероба, аль-Хайтам узнал неделю спустя, когда Кавех — в какой уже раз? тысячный? — потревожил его покой с очередным «Эй, собирайся! Мы идём кое-куда сегодня вечером». И вот он, в чёрной водолазке и в изумрудно-зелёном брючном костюме, стоял в проёме их комнаты, опершись о дверную раму, и ждал, пока Кавех окончательно соберётся. — Вот чего ты уже стоишь и ждешь? Только давишь на меня… — обвинил его Кавех, откладывая какой-то предмет косметики, которым он до этого наносил что-то себе на лицо. Он сидел за своим столом с маленьким косметическим зеркалом с подсветкой. — Ты сам сказал мне «быть готовым в пять». Время уже… — он на мгновение остановился, кинул взгляд на свои новые наручные часы и продолжил, — пять часов шестнадцать минут. — А часы-то оказались вполне практичными. Но Кавеху он в этом не признается. — Хотя я забыл, что пунктуальность не находится в списке твоих приоритетов. Кавех закатил глаза, которые теперь были подчёркнуты тенями. Ну или чем-то ещё – аль-Хайтам не был уверен… — Разве не ты говорил, что время — это лишь социальный конструкт? И не ты ли смеёшься в лицо таким вещам? — парировал Кавех. Аль-Хайтам наградил его самым не впечатлённым взглядом, которым только мог, и Кавех раздражённо вздохнул: — Да сейчас я… Одну минуту. Кавех достал какую-то коробочку, выключил свет на зеркальце и встал из-за стола, направляясь к Хайтаму. — Пошли? — сказал он, встав напротив него и ожидая что аль-Хайтам сдвинется с места. Он заметил, что коробочка в руке Кавеха оказалась футляром с теми самыми серьгами. Хайтам сдвинулся с места, пропуская его в гостиную, которая по совместительству являлась ещё и кухней, и коридором с выходом из квартиры. Кавех подошёл к зеркальному панно, которое они когда-то купили потому что, видите ли «обычное напольное зеркало ну вообще не подходило к этому интерьеру», и начал надевать на себя рубиновые серьги. На Кавехе были чёрные брюки на высокой талии и белая блузка с V-образным вырезом на груди и длинными прорезями на спине. Если присмотреться, сквозь них можно было увидеть очертания его лопаток и тонкой талии. Волосы были по-особенному уложены в низкий пучок, но пара маленьких выбившихся прядей органично красовались на его загривке. Кавех элегантно застёгивал рубиновые серьги своими аккуратными, длинными, утончёнными пальцами. Интересно, это у всех художников и архитекторов такие… выразительные руки? Должно быть, подумал Хайтам. И всё же, таких живых и пламенных глаз, как у Кавеха, аль-Хайтам ни у кого и никогда не видел. Аль-Хайтам был выдернут из потока смущающих его мыслей щелчком пальцев Кавеха перед его лицом. — Когда уходишь куда-то глубоко в свои мысли, можешь, пожалуйста, не смотреть на меня так свирепо? Или выбирай другую точку для этого неосознанного пристального взгляда во время своей интроспекции или что там у тебя за состояние… — посоветовал Кавех. Значит, аль-Хайтам смотрел на него «свирепо». Хорошо. Это ведь лучше, чем взгляд очарованного идиота или какого-то извращенца. — Можно наконец поинтересоваться, куда мы идём и для чего весь этот маскарад? — обратился с вопросом аль-Хайтам. На слове «маскарад» Кавех угрожающе стрельнул в него кроваво-огненным взглядом, но решил не цепляться за это и лишь ответил: — Можно. Мы идём в джаз-бар. — Бар? Почему-то я совсем не удивлён… — усмехнулся Хайтам. Значит, сегодня ему ещё и придётся тащить пьяного Кавеха домой. Замечательно. — Так! Это не то, что ты думаешь, ладно? Да, бар, но не такого рода. На самом деле это очень престижное заведение, вот и одеты мы будем соответствующе и прилично, — пояснил Кавех. Значит, сегодня банковскому счёту аль-Хайтама ещё и придётся пережить большие траты на напитки в этом «престижном» баре. Замечательно. — Я так понимаю, это очередная часть твоего «музыкального экскурса»? На очереди теперь идут джаз и блюз, или как? — Абсолютно верно! И не смотри на меня так. — попросил Кавех, когда Хайтам скептически дёрнул своей бровью. — Да, я всё ещё помню, что у тебя нет слуха. Но джаз, он… Его сложно передать, потому что он довольно уникальный, и мне кажется, что атмосфера джаз-бара справится с этим лучше всего. Ты увидишь, — пообещал он. — А теперь, может, пойдём уже? Таксист наверняка уже заждался, пока мы с тобой тут болтаем, — бросил он, накидывая на свои плечи броское красное пальто. * Заведение и вправду оказалось приличным, хотя до премиальности и люксовости какого-то элитного ресторана ему было ещё далеко. Аль-Хайтам заметил, что по залу ходили официанты, что, в свою очередь, означало наличие полноценного обслуживания. Сама главная барная стойка была очень длинной, и за ней находилось минимум пять барменов, а выбор алкоголя был широким; настолько, что ну просто любой нашел бы что-то себе по вкусу. Всё помещение имело стильную и в какой-то мере элегантную отделку: темные матовые стены, обилие интересных картин и музыкальных постеров в ретро-стиле, деревянный лакированный пол с красными коврами и тускловатые винтажные светильники на стенах и потолках, придающие загадочную, но уютную атмосферу. Почти все столики были забиты колоритно одетыми людьми, пьющими, смеющимися и ведущими беседу, пока музыкальная группа в не менее вычурных костюмах играла на типичных для джаза инструментах в середине зала. Когда они зашли, Кавех мило попросил официанта проводить их до зарезервированного столика. Они углубились в зал и прошли до самого его крайнего угла, где был расположен маленький чёрный круглый столик и два сидения с замшевой обивкой. Официант положил им два концептуально оформленных меню с коктейлями, безалкогольными напитками и закусками и оставил их. Кавех снял пальто, повесил его на спинку своего кресла и сел по обычаю напротив аль-Хайтама. — Ты выбрал самый отдалённый столик, который у них имеется? Я думал, что ты из тех, кто любит сидеть за барной стойкой, в центре всего этого… «симпозиума», — аль-Хайтам не упустил шанса в очередной раз поддеть Кавеха и на последнем слове нагло сверкнул своей фирменной ухмылкой. Кавех закатил глаза, хотя, кажется, давно уже привык к этому. — Я всё никак не соображу, почему ты регулярно выставляешь меня какими-то тусовщиком и светским львом… — недоумевал Кавех. — О, смотри-ка! Я сказал «светский лев», получается, я, считай, скаламбурил, — отметил он с самодовольной улыбкой и лучезарностью в глазах. — Я уверен, Сайно гордился бы тобой, — после этого комментария спесивое выражение лица Кавеха в момент рассеялось и помрачнело. — О, нет… Ты прав… Мне кажется, я слишком много общаюсь с этим недоделанным стэнд-ап комиком. Боюсь, он уже начал влиять на меня… — такое неподдельно испуганное лицо Кавеха ужасно позабавило аль-Хайтама, и он не смог сдержать смешка. — Он ещё смеётся надо мной, посмотрите-ка на него… — недовольно пробормотал Кавех. — И вообще, к твоему сведению, этот столик я выбрал ради твоего комфорта! — обиженно фыркнул он. — Тут спокойнее всего, меньше людей и суеты. Всё, как ты любишь. — Комфортнее всего мне бы было дома, Кавех, — невозмутимо заявил Хайтам, откинувшисьна спинку кресла и скрестив руки на груди. — Ой, ну знаешь-ли, выход из зоны комфорта тоже очень важен. Это ведь буквально необходимое условие для прогресса, личностного роста и развития, и даже такому гению, как ты, он не помешает. А то тебе ведь только дай возможность, так ты сразу станешь отшельником, — упрекнул он аль-Хайтама. — Так я хоть иногда держу тебя в напряжении, и, может, даже расширяю твой кругозор. Кто знает? — Кавех пожал плечами и взял в руки одно из меню. На это аль-Хайтаму ответить было… нечего. Он следом за Кавехом уставился в своё меню. Действительно, раньше аль-Хайтам совершенно не получал удовольствия от посещения каких-либо общественных мест и публичных мероприятий, а глухота лишь осложняла этот опыт, вследствие чего он жил всегда обособленно и замкнуто. Но эта ситуация его вполне устраивала; сначала ему хватало компании бабушки, а позже он научился занимать себя сам. И всё было в порядке. Однако сейчас… Сейчас он уже не был уверен, что смог бы вернуться к той уединённой жизни. С того самого дня, когда Кавех ворвался в дверь их квартиры с кучей сумок и тубусом для чертежей на перевес и заодно в жизнь аль-Хайтама, у него не было ни одного спокойного дня, и ему это очень скоро начало нравиться, хоть и признать это он смог совсем недавно. У него также появились друзья и приятели, и оспаривать важность подобных социальных связей аль-Хайтам всё же не мог. Знакомства и дружеские отношения с разными людьми, как оказалось, служили не только подспорьем для выгодного карьерного сотрудничества, но и способствовали укреплению собственных убеждений, ценностей и помогали осознавать аль-Хайтаму свои слабые и сильные стороны. Одни лишь дебаты с Сайно, полемика с Тигнари и, естественно, извечные дискуссии с Кавехом чего только стоили… «Наши взгляды противоречат друг другу, но именно в противоречии может родиться больше гипотез и рассуждений, верно?» — сказал как-то Кавех и был всецело прав. К тому же, качество его жизни улучшилось во многих аспектах — отрицать это было бы просто иррационально и бездумно. Может, аль-Хайтам и не мог полностью понять, как именно его жизнь улучшилась с приходом Кавеха, но сам факт этого был неопровержим и иногда заставлял его сердце пропускать удар. Кавех постучал пальцем по руке аль-Хайтама, лежавшей на столе, привлекая его внимание. — Выбрал, что ты будешь? Я позову официанта. Рука Кавеха всё ещё лежала на его, и это прикосновение, если не жгло, то приятно грело кожу аль-Хайтама. В попытке продлить это ощущение он сделал вид, что задумался (хотя он всегда брал одно и то же). Но спустя пару секунд он всё же был вынужден кивнуть и ответить, когда Кавех убрал свою руку: — Мартини. Кавех кивнул и подозвал официанта, чтобы озвучить заказ. Дождавшись, когда официант удалится, он повернулся обратно. Его глаза приобрели форму перевёрнутых полумесяцев, и он как-то слишком знающе и тепло улыбнулся, посмотрев на аль-Хайтама. — Что? — с поднятой бровью спросил Хайтам. — Просто подумал, — невинно пожал плечами он в ответ, — что иногда твое постоянство меня всё-таки не бесит, а очень даже радует. — Не пояснишь? — попросил аль-Хайтам. Ему хотелось знать, что в нём такого, что могло «радовать» Кавеха, ведь зачастую всё в Хайтаме его просто раздражало. — Ну, например, как ты всегда неуклонно выбираешь мартини, или упорно следуешь своему точному и детальному плану на месяц. Или как редко ты обновляешь свой гардероб и вечно ходишь в одни и те же супермаркеты, — перечислял Кавех. — И хоть в отдельных случаях меня это скорее нервирует, порой эта твоя стабильность меня также… заземляет, понимаешь? — аль-Хайтам слабо понимал, но Кавех уловил это и решил пояснить. — Я имею в виду… Мир может развалиться на части, планета перестать кружиться вокруг своей оси и луна упасть, но пока ты будешь неизменно пить свой кофе с «идеальной» температурой в точные девяносто два градуса каждое утро вторника, я буду спокоен. В этот момент им принесли их напитки — мартини Хайтама и космополитен Кавеха. Этой паузы, обеспеченной внешним прерыванием их разговора, было достаточно для аль-Хайтама, чтобы переварить всё, чем поделился с ним Кавех, и придумать адекватный ответ. — Это естественно, Кавех, ведь стабильность в жизни обеспечивает эмоциональную безопасность и благополучие, снижая стресс и способствуя физическому здоровью, — флегматично отметил аль-Хайтам, точно по учебнику. — Она также создаёт условия для долгосрочного планирования и уверенности в будущем, — добавил он. — Так что… С твоим высоким уровнем стресса и неспособностью рассматривать что-то в длительной перспективе не удивительно, что тебе нравится моя рутина, или, как ты выразился, моё «постоянство». — Я не говорил «нравится», — закатил глаза Кавех, отпивая добрую половину своего напитка. Как он только умудрялся так легко и быстро пить? Аль-Хайтам не обратил внимание на его ответ и продолжил: — В стабильности и заключается весь секрет хорошего качества жизни. А регулярность эту стабильность поддерживает, вот и всё, — он пожал плечами и сделал глоток из своего бокала. Тем временем Кавех уже успел допить свой космополитен и попросил официанта повторить напиток. — Я понимаю тебя, и в целом, вероятно, ты прав, — ещё один большой глоток ярко-красной жидкости. Кавех же выбрал именно этот напиток не только потому, что он так Красиво гармонировал с его глазами, красным пальто и рубиновыми серьгами, верно?.. — Однако, прошу заметить, — руки Кавеха начали двигаться немного менее послушно, — что излишняя стабильность может приводить к застою и отсутствию мотивации к изменениям и развитию, если человек слишком сильно привыкает к комфорту. Никого такое поведение не напоминает? — Ну, допустим, что да. Иногда я промышляю подобным, — неохотно признался аль-Хайтам. Кавех утвердительно кивнул, заканчивая свой уже второй коктейль и заказывая третий. — Вот! И это приводит нас к… Так, к чему это нас приводит? — сбился с мысли Кавех. Судя по всему, алкоголь уже ударил ему в голову. — А, ну так вот... Важно сохранять баланс! Ты так не думаешь? — поинтересовался он, смешно и мило наклоняя голову вбок. Его глаза будто немного расплылись и очаровательно потускнели, напоминая уже не привычный карминовый цвет или рубины, а тёмный гранат. — Я согласен с тобой, — ответил аль-Хайтам с намёком на улыбку. — Стабильность создаёт основу для спокойствия и предсказуемости, — начал Кавех — …а выход за её пределы стимулирует креативность, адаптивность и достижение новых целей, — заключил за него аль-Хайтам. Кавех активно закивал головой, жуя дольку лайма, которая была до этого воткнута на стенку бокала. — Тогда мы идеально дополняем друг друга, тебе так не кажется? — рассмеялся Кавех. И этот вопрос отозвался в груди аль-Хайтама той самой вязкой и тягучей тоской, которая сидела внутри него вот уже сколько лет. — Да, — всё, что он сумел ответить. Идеально, подумал он. * Спустя ещё пару бокалов Кавех был без всяких сомнений довольно сильно пьян. Он гораздо чаще хихикал, сильнее эмоционировал и ему всё сложнее давалось использовать язык жестов, что являлось сигналом для аль-Хайтама к пресечению последующих попыток Кавеха заказать себе больше выпивки. На это Кавех по-детски надулся, но вскоре забыл о своей обиде и продолжил болтать с аль-Хайтамом на случайные темы, которые могли взбрести ему в голову. — Знаешь? Я хочу кошку. Хочу котёнка, причём очень сильно, — грустно поделился с ним Кавех. — В общежитии запрещены питомцы, — отозвался аль-Хайтам, следя за тем, чтобы использовать простые слова, так как трезвое восприятие и понимание Кавеха потихоньку улетучивались. — Я знаю… — у Кавеха в этот момент было самое страдальческое лицо, на которое он был способен. — Но они такие милые! Ты вообще видел кошек? — Кавех достал свой телефон и зачем-то показал Хайтаму стоковое фото котят из интернета, будто тот не знал, как выглядят кошки. — Ну какие же они славные! — умилялся Кавех, листая фотографии животных с детским восторгом в глазах. Не успел аль-Хайтам подпитаться всеми этими очаровательными выражениями лица Кавеха, как тот поник так же быстро, как и оживился, и убрал телефон. — Но да… Нам нельзя заводить животных… — подтвердил он чуть ли не со слезами на глазах и устремил свой взгляд на пустой стакан, пальцем водя по его стенкам. Чёрт, тот последний бокал вина явно был для него лишним… Аль-Хайтам постучал по столу, возвращая его внимание на себя. Ну, что же? Если выдался шанс аккуратно узнать об этом, то почему бы и нет? Кавех вряд-ли будет помнить этот вечер во всех деталях. — Хочешь, мы заведём кошку, когда съедем из общежития? — будто бы утешающе спросил он. На самом же деле, это осторожное и ненавязчивое «мы» было способом узнать, что Кавех вообще об этом… совместном плане думает. Кавех живо приобрёл краски на своем лице и его глаза вновь вспыхнули тем детским восторгом и трепетом. На секунду Хайтаму показалось, что сам квазар уступил Кавеху место самого яркого объекта во вселенной. — Да? Точно! Мы же можем съехать, как я об этом не подумал? — аль-Хайтам с облегчением незаметно выдохнул. — Ой, давай назовём кошку «Фарназ»? Хотя, нет, погоди! Лучше «Мехрак»? Да, «Мехрак». Мне нравится! Как тебе? Того, что Кавех подхватил это «мы», было достаточно, чтобы аль-Хайтам мог согласиться на любую самую глупую кличку для питомца. Это «мы» означало, что Кавех хочет продолжать жить с Хайтамом, и даже не из-за какого-то распределения в общежитие, а просто так. Вообще, с самого начала единственной причиной, по которой аль-Хайтам выбрал общежитие, была непосредственная близость к университету. (На первом курсе это было ещё актуально; ему приходилось посещать больше семинаров.) С немаленьким наследством от бабушки и государственными выплатами за инвалидность аль-Хайтам вполне мог позволить себе снимать хорошую квартиру в центре города. И вот, когда надобность в близости к кампусу отпала примерно на втором курсе, Хайтам всё ещё продолжал жить в общежитии. Но уже по совсем другой причине… А эта очень милая «причина» сейчас сидела перед ним и засыпала на ходу, рассуждая о том, какая порода кошки лучше всего подойдёт для квартиры, и как нужно будет обустроить интерьер, чтобы он минимально пострадал от лап питомца. — Кстати, как тебе джаз и блюз? — поинтересовался Кавех. — Как-то мы сегодня отвлеклись… — Он… — «откровенный»? «Душевный»? «Пока что является моим любимым жанром»? — очень лиричный, — закончил Хайтам, и Кавех удовлетворённо кивнул. Когда Кавех уже перестал говорить и жестикулировать, начав зевать и всё медленнее и медленнее моргать, аль-Хайтам встал из-за стола, заботливо дотронулся до плеча Кавеха и предупредил: — Я сейчас вернусь. Кавех встрепенулся, схватил аль-Хайтама за руку и, встревоженно, но всё ещё сонливо и потерянно спросил: — Ты куда? — Только оплатить счёт, а потом мы пойдём, — объяснил он, высвободив свою руку. Кавех, потратив несколько секунд на осмысления ответа, всё-таки кивнул ему и сложил свои руки на стол. Спустя пару минут аль-Хайтам вернулся и обнаружил, что Кавех положил голову на сложенные на столе руки и почти заснул. Вечер близился к концу, и все вокруг были давно подшофе, так что подобное никого не смущало; многие даже не обращали внимания на людей вне своей компании. Аль-Хайтам вздохнул и сел за стол. Он очень аккуратно, слегка касаясь пальцами бархатной кожи Кавеха, убрал золотую прядь волос с его лица за ухо. Это действие ощущалось на кончиках его пальцев щекотно, а на языке — слишком сладко, даже приторно. И ещё оно показалось ему до жути… интимным. А парочка, сидящая за ближайшим столиком и следившая за разворачивающейся перед их глазами сценой, слишком уж хитро улыбнулась аль-Хайтаму. В конце концов, решив, что его действия всё же неприемлемы, аль-Хайтам мягко разбудил Кавеха и помог ему надеть пальто. Кавех что-то неразборчиво бормотал себе под нос, ухватился за аль-Хайтама и привычно взял его под руку, разве что на этот раз сильнее опирался и ближе прижимался к его плечу. Вот теперь уж точно не оставалось сомнений в том, что именно та пара посетителей думала о статусе их отношений… И то, что от этой мысли у него учащалось сердцебиение, было непозволительно. На улице шёл дождь, а жёлтый автомобиль с шашечками всё никак не появлялся на дороге. Аль-Хайтам высвободил свою руку из цепкой хватки Кавеха, чтобы достать телефон и проверить местонахождение вызванного такси, перед этим строго предупредив развеселившегося Кавеха: — Стой смирно, иначе оставлю тебя здесь. На это Кавех лишь рассмеялся, слегка теряя равновесие. Хайтам тут же схватил его за плечи, стабилизируя. Кавех ещё раз хихикнул, глядя аль-Хайтаму в глаза и говоря: — Не-е-ет, ты меня не оставишь! Ты не такой жестокий. — Ну, тут он был прав. Хайтам мог быть холодным и даже слегка равнодушным, но не жестоким. — А ещё я твой лучший друг и я тебе слишком нравлюсь, — невинно улыбнулся он. А вот здесь Кавех уже ошибался. Ведь Кавех не был просто его «другом», «лучшим другом» или «сожителем» и не просто «нравился» аль-Хайтаму. Нет. Аль-Хайтам был необъяснимо, безумно и немыслимо влюблён в Кавеха, и от этого он деться никуда уже не мог.