Объясни мне музыку

Сессия была наконец позади, а Кавех слёг с высокой температурой. Кавеху в целом всегда тяжело давались сессии и дедлайны, потому что его прокрастинация вкупе с перфекционизмом просто-напросто усложняли его учебную жизнь. Перед экзаменами он вечно тревожился, а также перерабатывал себя до изнеможения, помогая сокурсникам и полностью забывая про собственные базовые потребности и ежедневную рутину, такие как питание, сон и гигиена. Наверное, самые серьёзные и худшие их ссоры происходили именно на почве того, что аль-Хайтам открыто критиковал подобное безрассудное поведение Кавеха. Одни только воспоминания об этих жутких скандалах заставляли аль-Хайтама морщиться, будто от физической боли — настолько неприятными они были. К счастью, они уже прошли эту стадию. Хотя… точнее было бы сказать: аль-Хайтам понял, что уличать Кавеха в его саморазрушении и убеждать его, что это нездорóво, беспечно и даже опасно — себе дороже. Кавех в ответ только встал бы на дыбы и начал оборонительно огрызаться, не подпуская к себе близко, как какая-то дикая и раненая кошка… Но Хайтам, путём многочисленных проб и ошибок, научился подстраиваться под такое хрупкое и нестабильное состояние Кавеха и адаптироваться к его эмоциональному фону. В такие периоды аль-Хайтам, как правило, брал на себя больше дел по домашнему хозяйству, (а обычно он грешил тем, что скидывал бóльшую часть домашних обязанностей на Кавеха), чаще сам готовил еду, старался в целом не ругаться с Кавехом, варил и ставил ему кофе на рабочий стол в самые загруженные вечера, напоминал о приёмах пищи и иногда чуть ли не силком оттаскивал от кульмана или компьютера. И этот раз не был исключением. Только вот этот идиот набрал себе больше дополнительных курсов за спиной аль-Хайтама (и это при том, что Кавех уже участвовал в программе с отличием, волонтерил в помощи первокурсникам, помогал с проектами своих приятелей, состоял в студенческой ассоциации, стажировался и вдобавок работал на фрилансе) и в итоге переутомил себя до горячки. «Чёртов трудоголик с отсутствующим пониманием своих пределов, лимитов и возможностей» — так и заявил бы аль-Хайтам раньше. Сейчас же он, наученный опытом, воздержался от упреков. Даже если эти упрёки и шли от сугубо искренних переживаний за Кавеха. — Тридцать семь и шесть градусов. Спадает, — сообщил аль-Хайтам, убрав градусник и стоя перед кроватью, на которой лежал больной Кавех в тёплой шелковой пижаме, укутанный толстым одеялом и шерстяным пледом. — Хотя это даже удивительно, учитывая, что на тебе слоёв больше, чем страниц в моей самой толстой книге. Разве я не говорил тебе перестать так делать при высокой температуре? Такими темпами она нормально не спадёт. Кавех провалился в своё тканево-утеплительное убежище ещё глубже, смешно поморщился и съязвил: — Ты поменял свою специализацию в лингвистике на медицину, или что? Спадает же — и нормально. Аль-Хайтам устало выдохнул и слегка покачал головой. Ну хоть не отказывался от принятия таблеток, и на том спасибо. — Только не начинай со своими нравоучениями, пожалуйста, — попросил Кавех с таким уязвимым выражением лица, что Хайтаму захотелось взять своего прошлого себя и дать ему под дых за те нападки, что он совершал, — и без того сейчас тошно, — пробормотал он, прикрывая свои чуть потускневшие глаза. Рука аль-Хайтама без его ведома потянулась к лицу Кавеха и тыльной стороной легла на его лоб, будто он не в полной мере доверял градуснику. Тот даже не шелохнулся. Казалось, Кавех даже еле ощутимо подался навстречу движению его пальцев, когда Хайтам осторожно убрал пару прядок волос с его лица. Должно быть, ему была просто приятна прохлада руки аль-Хайтама, потому что кожа Кавеха ощущалась точно воск зажжённой свечи. Очень тёплая, мягкая, нежная и… Кавех моргнул пару раз и открыл глаза, а Хайтам торопливо убрал свою руку. Да что с ним происходило? И можно ли было свалить это на эффект Флоренс Найтингейл?* Надо было уходить, прежде чем это всё стало неловким. — Ладно, спи… Я пошёл, — кинул аль-Хайтам напоследок и начал разворачиваться, как вдруг почувствовал хватку Кавеха на своем запястье. Хайтам вопросительно посмотрел на него, теперь сидящего на кровати, вылезшего из-под кучи покрывал, немного красного (из-за болезни, наверное) и, на удивление, робкого? — Не… — начал было говорить Кавех, но тут же стушевался, отвёл взгляд и поспешно отпустил кисть аль-Хайтама, переключаясь на жесты. — Не уходи. В смысле… — он снова поднял на него глаза, — мне уже лучше. Может, посмотрим фильм вместе? А потом ещё кое-что. И я не забыл про наш экскурс в музыку! Или ты думал, я позволю тебе отлынивать от этого только потому, что я болею? Размечтался, — и вот от прошломинутных робости и нерешительности не осталось и следа. Кавех иногда всё же грешил тем, что использовал дерзость для маскировки своих «слабых» эмоций. Но Хайтам был готов подыгрывать, если требовалось. Он притворно страдальчески вздохнул: — И что же ты приготовил на этот раз? — спросил он, и Кавех чуть оживился.— Я-то уже начал думать, что ты придумал всё это просто чтобы вытаскивать меня из дома. А тут какие-то домашние приготовления… Кавех ехидно улыбнулся на это, доставая ноутбук и начиная вбивать что-то на нём. — Вообще, да. Этот экскурс призван не только для того, чтобы знакомить тебя с музыкой и искусством, но и чтобы ты не просиживал свой зад дома на троне из книг и своих дурацких гантелей, — признался Кавех, пялясь в экран и выискивая что-то. — Так-то я планировал и в этот раз кое-куда сходить… но если я нарушу постельный режим ещё раз, то Тигнари убьёт меня, — он кинул быстрый взгляд на аль-Хайтама, и, подумав немного, добавил, — и тебя, по всей вероятности, тоже. За то, что недоглядел. Так что мы не рискуем. Ну хоть кто-то имел агитирующий эффект на Кавеха и мог его усмирить. Почувствовал ли аль-Хайтам крохотный укол чего-то, похожего на ревность, из-за того что этим человеком был не он? Возможно. Но всё же больше он был благодарен Тигнари за приведение Кавеха в чувства. Кавех, в конечном счёте, нашел, что искал, и отодвинулся в бок, к стене, освобождая место для Хайтама. Тот неловко и неповоротливо сел поверх одеял, в сантиметрах так двадцати от своего соседа, соблюдая дистанцию. Кавех нелепо посмотрел на него, закатил глаза и приказал: — Архонты… Сядь нормально, как человек, под одеяло. И не бойся, я тебя не заражу; моя болезнь не передается воздушно-капельным или ещё как-то. Аль-Хайтам сел, как велено, и теперь они вдвоём полулежа-полусидя, под пледами и с ноутбуком на коленях, находились на кровати, касаясь друг друга плечами. При таком тесном контакте общаться на жестовом языке было затруднительнее, но было тепло. Очень. Тело Кавеха служило своего рода нагревателем из-за его всё ещё высокой температуры. А ещё стойко пахло жасмином, мёдом и цитрусами. Наверное, это можно было назвать «фирменным» запахом Кавеха. Для Хайтама же так пах дом. Вне сомнения, это должно было быть связано с ассоциативным мышлением или ещё чем-то подобным, верно?.. Аль-Хайтам просто вдохнул глубже. Фильм оказался полудокументальной картиной об артистах и музыке, в частности о хип-хопе и рэпе. Иногда Кавех останавливал фильм (который они смотрели с субтитрами), чтобы претенциозно пояснить что-то, поделиться своим мнением, поинтересоваться мнением аль-Хайтама или просто навсего вспомнить какую-то историю из своей жизни и рассказать её во всевозможных красках. Поэтому вместо часа и двадцати минут они провели над фильмом весь вечер. — …так что, видишь? Хоть уловил месседж фильма? Искусство в который раз спасает мир, я же тебе говорил. И музыка — лишь один из способов самовыражения в хип-хопе, ведь это целое культурное движение, охватывающее ещё и моду, образ жизни и взгляд на мир, — разъяснял Кавех с глубокой увлечённостью и воодушевлением в его больных, но искрящихся от интереса глазах. — Я вот, например, пробовал рисовать граффити, — похвастался он. — То есть, ты занимался вандализмом, Кавех? — аль-Хайтам поднял одну бровь и усмехнулся. — Подобное от будущего архитектора просто не… Кавех внезапно остановил Хайтама, схватив его руки, и закатил глаза: — Конечно я делал это легально! — он возмущённо нахмурился. — И вообще, тебя в тюрьму что ли посадят, если хоть раз попытаешься пообщаться со мной без попыток поддеть или вывести меня? — спросил он с упрёком. — Вот бы просто нацепить на тебя наручники… — Кавех раздражённо процедил. — А вот сейчас что будешь делать? М? — он чуть сжал хватку на его руках и вопросительно наклонил голову вбок. Вырваться из его хватки аль-Хайтаму не составляло никакого труда; по физической силе он превосходил Кавеха раза в два, но делать этого он не стремился. По какой-то причине Хайтаму не хотелось прерывать эти касания. Но оставлять за Кавехом последнее слово он тоже не намеревался. Поэтому аль-Хайтам посмотрел на него, нарочито раздражённо закатил глаза и выпалил: — Идиот. Перед тем как сказать это, он перебрал в голове все несерьёзные оскорбления, которые он знал, и выбрал то, которое ему легче всего было произнести вслух. Хотя, аль-Хайтам всё равно не мог быть абсолютно уверен в том, что чётко и внятно проговорил его. Кавех удивлённо моргнул и, вместо того чтобы разозлиться на оскорбление или демонстративно надуться, неожиданно для Хайтама расплылся в солнечной улыбке. Аль-Хайтам в замешательстве и в ступоре уставился на него. Кавех расслабил свои руки и отпустил Хайтама, хохотнув над его недоумённым выражением лица. — Мне нравится слышать твой голос. Он красивый, — невозмутимо и мягко улыбнулся Кавех с глазами в весёлом прищуре. В тёплом приглушённом свете прикроватной лампы это признание и комплимент казались очень… сокровенными, а по красным радужкам глаз Кавеха гуляли светлые огоньки и искорки. Это как комплимент-то и не ощущалось. Казалось, он просто выдавал то, что думал, и на этом — всё. Никакой лести или задних мыслей. — Вау… Да уж, комплименты ты принимать не умеешь. Ни тебе «сердечно благодарю тебя, Кавех! Как бы я узнал об этом без тебя, мой любимый старший!», ни «спасибо, Кавех! Я очень рад узнать об этом от своего дорогого друга!» — распинался и жаловался он. Видимо, на лице аль-Хайтама не отражалось вообще никаких эмоций, раз Кавех начал ворчать о том что Хайтам являлся «той ещё арктической ледышкой». А проблема была в том, что тот сам не мог разобраться в своих чувствах по этому поводу, и как реагировать на подобное любезное замечание он тоже не знал, ведь он не мог объективно оценить его правдивость. Хотя одно из множества его противоречивых чувств всё же преобладало… — …да и уже не важно, в конце концов, я привык к твоей чёрствости и сухости, — закатил глаза Кавех. — Ладно, на чём мы там остановились, перед тем как ты прервал меня, чтобы просто подколоть? — не без укора и претензии спросил он. — Ты вёл свою «лекцию» о хип-хопе, — в ответ хмыкнул аль-Хайтам. Кавех проигнорировал небрежную иронию Хайтама и продолжил: — Да, точно. Так вот, рэп — это тоже часть хип-хопа. Я должен пояснить тебе: это не совсем как пение. Скорее… ритмическое произношение слов под музыку. Как таковые вокальные навыки для чтения рэпа не нужны, однако рэп всё равно требует определённого мастерства, — объяснил Кавех. — И вообще, я думаю, что рэп — это самая доступная для тебя форма музыки, — заявил он с ухмылкой. — С чего бы это? — Хайтам скептично поднял бровь, хоть и был заинтригован этим высказыванием. Кавех ехидно улыбнулся: — Ты же «скорочтец»? Или как ты там себя называл? Ещё говорил что-то про чтение семисот слов в минуту… — Это называется визуальное чтение, — поправил аль-Хайтам, — и да, я им владею. — Ну вот! — Кавех воодушевлённо просиял. — Включим субтитры в каком-нибудь треке или рэп-баттле и посмотрим! — он уже начал энергично и быстро скользить своими тонкими пальцами по клавиатуре ноутбука. Кавех мог так живо и стремительно загореть энтузиазмом… Аль-Хайтам соврал бы, если бы заявил, что не находил это по-своему очаровательным. — Так, я нашёл. Чего уселся-то? Откинься назад и приляг обратно, ты же так иначе не увидишь субтитры. После того как Хайтам сделал это, Кавех уже было почти нажал на пробел, чтобы начать видео, но замешкался и остановился. — Знаешь, что? — Кавех зачем-то чуть сердито посмотрел на него. Вот и где аль-Хайтам успел его выбесить на этот раз? — Я и так уже несколько часов сижу с ноутбуком на коленях, это не так уж комфортно, и я устал, — слишком уж гипертрофированно выразил недовольство он, взяв свой ноутбук и положив его на колени аль-Хайтама. — Теперь ты мучайся с этим. Аль-Хайтам закатил глаза. Иногда Кавех был тем ещё драматизатором. Он кликнул на старт видео и его глаза тут же привычно метнулись к субтитрам. Хайтам бы так и продолжил читать быстро убегающий с экрана текст, если бы вдруг не почувствовал, как Кавех придвинулся к нему чуть-ли не вплотную. Аль-Хайтам оторвал взгляд от экрана и посмотрел на лицо Кавеха. Посмотрел на лицо Кавеха, очень близко находящееся к его лицу. Тот сосредоточенно смотрел в ноутбук через плечо аль-Хайтама и его глаза тоже зачем-то бегали по субтитрам внизу. — Что такое? — Хайтам прервал его своим вопросом. Кавех отвлёкся от видео, увидев движение рук аль-Хайтама, и вопросительно посмотрел на него. — Что? Иначе мне плохо видно субтитры. Смирись с этим, недотрога, — фыркнул тот в ответ. — И зачем тебе читать субтитры? — в недоумении спросил аль-Хайтам. — Если плохо слышишь, сделай звук громче. Кавех странным образом уставился на него, будто Хайтам ляпнул что-то нелепое. — Я же специально смотрю без звука. Фильм, если что, мы смотрели тоже в беззвучном режиме, — подчеркнул он. Чего? Что за абсурд? Зачем? Должно быть, эти вопросы ярко отразились на лице аль-Хайтама, так как Кавех начал поспешно пояснять: — Ну, я всего лишь хотел посмотреть фильм с твоей перспективы, — он отвёл глаза и начал неловко теребить кромку шерстяного пледа. — Понимаешь? Чтобы воспринять его так же, как и ты? Я знаю что в полной мере такое бы не получилось в любом случае, но всё же… Просто, знаешь, хотелось разобраться, на чём лучше сосредоточиться в объяснениях, что сложнее всего тебе даётся понять и прочее… — он отдёрнул руку от уже измятой ткани и как-то слегка виновато и неуверенно посмотрел Хайтаму в глаза. — Ты злишься? Аль-Хайтам был изумлён; такого он просто не ожидал. А ещё он был удивлен тому, что Кавех так серьёзно отнёсся к этой своей идее с «экскурсом в мир музыки» и к тому, чтобы взять и попытаться понять аль-Хайтама. Хотя… он должен был догадаться об этом — Кавех когда-нибудь брался за что-то не всерьез? «Злился» ли аль-Хайтам? Что за нонсенс… На данный момент он чувствовал много чего; удивление, благодарность, уважение, тепло, трепет, умиление и, почему-то, тихую тоску. По чему он тосковал? Сейчас это было не так важно. — Конечно нет, Кавех, — как можно мягче ответил аль-Хайтам, еле заметно подняв уголки своего рта. — Я совсем не злюсь, — для уверенности твёрдо и чуть более невозмутимо повторил он, заметив, что Кавех всё ещё сомневался. Кавех заметно расслабился после этого и тихонько кивнул, улыбнувшись. Через секунду он тут же воспрянул духом и цокнул, вновь не оставляя от своей слабости и следа. Будто никогда и не было этой его неуверенности, их личного разговора и доверительного взаимодействия. — Ну вот… Мы пропустили всё видео из-за тебя. Придётся пересматривать, — проворчал он и присел, чтобы достать до ноутбука на коленях аль-Хайтама. Кликнув на что-то в экране, он повернулся, окинул взглядом лежащего Хайтама и взял его руку, чтобы отодвинуть её в сторону и положить на свою часть кровати. Не успел аль-Хайтам и вякнуть, как Кавех просто взял и лег, устраиваясь на его плече и натягивая одеяло обратно. — Ничего не знаю. Сам накачался так, что через твои бицепсы даже не видно экрана ноутбука. Мне так будет удобнее, — заявил Кавех и как ни в чем не бывало кликнул на повтор видео и уставился в экран. А вот аль-Хайтам «как ни в чем не бывало» не мог. Близость Кавеха он остро ощущал всеми фибрами своего тела, и это ощущение мощно и уверенно ударялось в его голову и било по сознанию чем-то, от чего скручивался живот. Хайтам пытался сконцентрироваться на бегущем тексте, на меняющейся картинке, на милых стикерах мультяшного льва, наклеенных на ноутбук, но его внимание неуклонно возвращалось к теплу тела Кавеха, лежащего справа от него. И не то, чтобы аль-Хайтам и Кавех редко делили личное пространство или редко прикасались друг к другу — нет. По инициативе Кавеха — а кого же ещё? — они обнимались по праздникам или когда долго не виделись. Иногда аль-Хайтам мог поправить его золотистые волосы или убрать их с его плеч. Регулярно Кавех брал его под руку (или за руку), чтобы повести куда-то или просто прогуляться. Периодически Кавех опирался на руку или плечо Хайтама, когда тот галантно подставлял их ему, ведь «так следовало делать воспитанным людям» — учила его бабушка. Ещё бывало, что Кавех мог перебрать вина, и аль-Хайтаму приходилось нести его на спине или на руках… В общем, список таких их взаимодействий мог продолжаться до бесконечности. Кавех в целом был тактильным человеком. Причём тактильным со всеми людьми, даже малознакомыми, чего аль-Хайтам совершенно не понимал. В его картине мира человек мог позволять касаться себя и притрагиваться в ответ только очень близким людям. Это ведь просто здравый смысл. Видео, тем временем, закончилось, а аль-Хайтам смутно помнил его содержание. Он ожидал что Кавех приподнимется, привычно улыбнётся ему и ожидающе спросит: «Ну, как тебе?», на что Хайтам бы с усмешкой ответил: «Довольно агрессивно» и получил бы милое закатывание его карминовых глаз и усталый вздох в ответ. Но этого не случилось. Кавех продолжал лежать головой на плече аль-Хайтама, щекой прижимаясь к его груди. С закрытыми глазами и, как мог судить Хайтам по его вздымающейся груди, ровным дыханием. Кавех… заснул. Подумать только, раньше Кавех мог лишь отрицать свою болезнь, не позволять другим заботиться о нём и не подпускать их к себе, когда находился в таком слабом состоянии. А тут он мирно спал, приоткрыв рот, прижавшись к аль-Хайтаму и укутавшись в одеяло. Его лицо было абсолютно расслабленным и спокойным, лишь ресницы чуть подрагивали. Он думал о том, чтобы прикоснуться к лицу Кавеха, но взвесив всё, решил, что лучше не допускать возможности того, что тот проснётся, и Хайтаму придётся идти спать на свою кровать. Вместо этого он лишь пару раз запустил свою руку в его шёлковые волосы, осторожно убирая их с его лица. Аль-Хайтам закрыл ноутбук и убрал его на прикроватную тумбочку, также выключая лампу. Пусть его рука и онемела, пусть у него и возникали сумбурные и иррациональные чувства, которые он никак не мог подавить, пусть у него и вырос беспорядок в голове, но он был рад. Он просто был рад засыпать вот так.