no one but you (got me feeling this way)/никто, кроме тебя (не заставлял меня себя так чувствовать)

      Слова содержат в себе определенный вид многозначительности, потому что Кара никогда раньше не произносила их вслух, не так. Не так, как будто швы ее духа разрываются всем, что она чувствует внутри, — всем, чем она была, всем, чем она есть, всем, чем она будет. Она никогда не произносила их таким образом, как будто не сделать этого было бы оскорблением ее самого существа, потому что это было бы сродни осуждению себя — осуждению фундаментальной истины, которая просочилась в каждую ее часть, заставляя ее гудеть с сознанием, которое кажется фундаментальным, потрясающим и освобождающим одновременно.       Признание нежно окутывает ее, как мягкое, толстое одеяло в зимнюю ночь, надежное и утешающее. Каким-то образом она чувствует себя легче, но не так, будто она просто сбросила бремя, потому что она никогда не сможет увидеть, что она чувствует к Лене как бремя любого рода, нет; скорее, она невесома, потому что она парит, и ее крылья сделаны из каждого момента, который она знает Лену. Каждая секунда, вшитая в ткань вечности.       Она чувствует улыбку сестры у себя на виске, руки Алекс крепче сжимают ее в знак поддержки.       – Я знаю, дурочка, — говорит Алекс голосом, полным гордости и одобрения.       Кара фыркает, потому что да, Алекс определенно знает — вероятно, знает гораздо дольше, чем сама Кара. Она вспоминает все те случаи, когда связывалась с Алекс только потому, что Лена делала что-то, с чем ее сердце не могло справиться, не зашевелившись, и да:       – Я была немного слепа, не так ли? — Размышляет она.       – Возможно, да. Ты никогда не обращала внимания на вещи, которые тебя напрямую касаются, — говорит Алекс, но Кара замечает некоторую долю неохотной привязанности и усмехается. – Несмотря на все то хорошее, что ты делаешь, заботясь о нуждах других людей, Кара, твое собственное самосознание — отстой.       – Может быть, – она вздыхает. – Я просто думала, что соседи по комнате должны быть под запретом, понимаешь? Что-то вроде «никаких гомосексуалистов», но специально для соседей по комнате.       — Никакой рома?       — Это что, такое?       – Я не знаю, – Алекс делает паузу. – Термин «без гомо» весьма проблематичен, не так ли?       – Да, я знаю, это закрепляет негативную коннотацию однополых отношений, потому что автоматически подразумевает, что геи не могут заводить дружбу с представителями своего пола, не желая, типа, наброситься на них и все такое, – Кара фыркает. – Но это не по моей части, Алекс.       — Это просто к слову.       – Я хочу сказать, что я не должна так себя чувствовать.       – Неважно, должна ли ты чувствовать что-то определенное, Кара. Чувства есть чувства. У них нет правил.       – Это раздражает.       – Это так.       – Мне нравятся правила. Они упрощают жизнь. Например, «Не прыгай, не посмотрев». Или «Не сообщай пустые домыслы». Или «Не влюбляйся в своего лучшего друга».       – Ты же понимаешь, что почти все существующие романтические комедии построены на предпосылке, что люди постоянно влюбляются в своих лучших друзей. Люди глотают это дерьмо.       – Именно так. Однако моя жизнь — не романтическая комедия, и я сомневаюсь, что она станет таковой в ближайшее время.       – Ты уже на полпути. Я бы сказала, что у тебя все хорошо на этом фронте.       Кара стонет, словно физически страдая от правды, которая есть ее жизнь.       – Позволь мне утонуть в яме моего отчаяния, пожалуйста.       – Почему ты сейчас в отчаянии? Ты проведешь с ней весь отпуск, будешь держать ее за руку на публике и будешь хвастаться ею перед своими людьми, чего, честно говоря, я жду с нетерпением, потому что знаешь, сколько сообщений Кларк прислал мне о криптонцах, которые просили их принцессу о романтических приключениях? Просто смешно, насколько они заинтересованы в твоей личной жизни.       – Это и делает все хуже! Я просто... – она снова вздыхает, проводит рукой по волосам. – У меня такое чувство, будто я вру во весь голос.       – Ну, знаешь, в общем-то, так и есть, — разумно замечает Алекс, — по крайней мере, в том, что касается твоих чувств.       Она отстраняется, чтобы бросить на сестру сердитый взгляд, хотя это скорее вялая попытка сделать это.       Алекс пожимает плечами.       – Я думала, что мне отведена роль эмоционально заторможенной сестры Дэнверс, — говорит она с самоуничижительной улыбкой.       – Ты не эмоционально отсталая. Ты очень чувствительная, просто не можешь это как следует выразить.       – Ха! — усмехается Алекс. – Горшок, чайник, черный.       Ладно, Кара это заслужила, признает она. И все же.       – Алекс, я умираю, – она снова зарывается головой в сгиб шеи сестры.       – Это не так, — опровергает ее сестра. – Если бы ты умерла при мне, Лена, вероятно, убила бы меня. Так что подожди, пока я не уйду отсюда, прежде чем умереть. Спасибо. Мне нужно алиби.       – Она могла бы убить меня, и я бы сказал ей спасибо.       Алекс пожимает плечами под щекой Кары.       – Она могла бы убить тебя, и я бы тоже сказал спасибо.       Кара смеется в плечо сестры.       – Грубо.       – Шучу, шучу. Если бы она тебя убила, я бы позаботился о том, чтобы она получила пожизненное заключение, ладно? И сожгла бы всю ее коллекцию «Star Wars».       – Мне не нравится мысль о том, что Лена в тюрьме. Это меня огорчает.       – Конечно, это так. Она убила тебя, а ты все равно ее жалеешь. Честно говоря, как твои собственные чувства могли быть для тебя такой тайной все это время?       Кара уклончиво мычит. Ответ на этот вопрос ускользает от нее даже сейчас.       – Не отправляй ее в тюрьму.       – Я не могу помогать убийце, Кара. Я федеральный агент. Их поимка — это вроде как моя работа. А еще я думала, ты говорила, что любишь правила. Ты - гигантский лицемер.       – Да, но Лена,— говорит Кара в свою защиту, как будто это все, что ей нужно, что, учитывая все обстоятельства, вероятно, правда. – Просто думай об этом как о последней просьбе твоей умершей сестры.       – Не могу поверить, что ты заставляешь меня совершить преступление из могилы. Это новое падение, – Алекс делает глубокий вдох. – Но да, ладно, я не отправлю ее в тюрьму. Хотя, если ее поймает кто-то другой, я ничего не смогу сделать, ладно? – Она пытается изобразить обиду, но звучит лишь слегка удивленной.       Но для Кары этого вполне достаточно.       – Спасибо, Алекс.       Она меняет позу, хотя все еще опирается на Алекс, а Алекс обнимает ее за плечо.       – Как ты думаешь, если бы в завещании было что-то об освобождении убийцы человека, закон был бы обязан подчиниться, или закон имеет приоритет?       Алекс смеется: – Я думаю, последнее, хотя я спрошу Люси, чтобы убедиться, если хочешь.       – Спасибо, Алекс, — повторяет она.       Кара не знает, как долго они так остаются, тихие и неподвижные, но вскоре ее веки тяжелеют, а конечности расслабляются. Здесь так уютно, с сестрой, и довольно скоро сон зовет так же сладко, как и всегда, но что-то в Каре сопротивляется.       Иногда это своего рода ступор, который вытаскивает наружу ее самые сокровенные страхи. Кара чувствует, как будто она отрывается от реальности, одновременно подвешенная к ней, и ее губы формируют слова, которые она раньше боялась произнести.       – Я не могу этого сделать.       Алекс немного вздрагивает, вероятно, думая, что Кара уже уснула. Когда она приходит в себя, ее голос становится мягким:       – Притворяться, что любишь ее, притворяясь, что не любишь? — Спрашивает она.       – Да, – у Кары сжимается горло. – Притворяться, что я ее не люблю, это все равно, что притворяться, что Луне не нужно Солнце, чтобы светить.       Ее сестра на некоторое время замолкает, учитывая, насколько серьезно звучит Кара, как много значения в каждом её слове.       – Знаешь, ты можешь ей сказать, — предлагает Алекс, ее голос едва громче шепота.       Кара качает головой.       – Я не могу.       – Почему нет?       Каре требуется некоторое время, чтобы ответить, но когда она это делает, ее голос звучит тише, чем когда-либо:       – Мне страшно.       – Что она не чувствует того же? — любезно спрашивает Алекс.       Кара с трудом сглатывает, но молчит, и, похоже, это все, что нужно Алекс в ответ.

×××

алекспекто патронум: что ты скажешь плачущей сестре дэнверс-из-хаффлпафф: алекс чё за фигня алекспекто патронум: мимо алекспекто патронум: ты скажешь «у тебя кри-сис?» дэнверс-из-хаффлпафф: я убью тебя хладнокровно алекспекто патронум: я, наверное, этого заслуживаю алекспекто патронум: и всё же алекспекто патронум: ты?

×××

      – Пожалуйста, не нервничай.       Кара читает, сидя за столом, но резко поднимает голову, услышав эти слова, которые, несмотря на мягкий тон, которым они были произнесены, не самые подходящие для начала разговора, если вы не хотите вызывать никакого беспокойства и общей тревоги.       Лена стоит в открытом дверном проеме, образ изящества и утонченности, и Кара подумала бы, что она совершенно спокойна, если бы не то, как она вертит большими пальцами и как ее челюсть слегка сжимается. Это другой взгляд на нее, нервозность, но она все еще выглядит так же великолепно, как и всегда.       Но это не главное. Рао.       Она отправляет Лене, как она надеется, успокаивающую улыбку. Лена входит и кивает, как будто пытается убедить себя в том, что она делает.       Хорошо. Что происходит?       – Что не так? — спрашивает Кара вслух.       – Ты выглядишь мило в этом свитере, — говорит Лена, начиная мерить шагами комнату, а ее руки исполняют в воздухе какой-то интерпретирующий танец, привлекая внимание Кары. – Дизайн с щенком определенно тебе подходит, и я обещаю, что научусь готовить для тебя этот особенный фалафель, мой брат попросил меня прийти на этот дурацкий бал, устроенный нашими родителями, потому что он не хочет, чтобы его в одиночку допрашивали о текущих отношениях и тому подобном, но я, возможно, случайно-намеренно как бы сказала ему, что у меня сейчас есть девушка, так что ты будешь моей парой?       Кара просто моргает на нее, кажется, целую минуту, но, вероятно, реалистично, меньше, а ее рот закрывается и открывается, как какой-то перегруженный мусорный бак.       – Повтори последнее, — наконец выдавливает она.       Лена стонет, прежде чем сесть на край кровати Кары. На ее щеках краснеют пятна.       – Как ты знаешь, моя семья часто устраивает гала-вечера и все такое, и обычно я могу не прийти, сказав, что у меня дела. Но в этот раз мой брат посоветовался с моим деканом колледжа — что совершенно незаконно, боже, он такой придурок — и он знает, что я буду свободна от какой-либо академической ответственности, так что я больше не могу использовать это как оправдание.       – Итак, ты... сказала ему, что у тебя есть девушка?       – Да. И я сказала это только потому, что думала, что это удержит его от любых настойчивых требований моего присутствия, потому что даже если я приду, он все равно будет один. Но мне действительно не следовало недооценивать собственного брата, потому что теперь он ведет себя еще хуже, и он сказал, что два щита лучше, чем один, он может спрятаться за нами обоими, и, по сути, мне действительно нужно, чтобы кто-то пошел со мной, потому что он не отпускает меня, и это вызывает у меня сильную головную боль.       И Лена смотрит на нее своими большими зелеными глазами, и Кара бессильна против этой силы, ладно? Лена играет совсем нечестно.       – Ты хочешь, чтобы я притворилась твоей девушкой? Перед твоим братом, который тоже гений, и твоими родителями?       – Пожалуйста, — говорит Лена, и о нет, она кусает нижнюю губу. Это серьёзно; Лена здесь делает все возможное. Кара физически чувствует, как ее защитные барьеры рушатся. – Нам даже не придется долго оставаться, клянусь. Достаточно долго, чтобы, может быть, задеть драгоценные связи матери и волосы моего брата. К тому же, это шаг назад по сравнению с невестой. Это будет своего рода репетиция нашего выступления!       – Репетиция? — переспрашивает Кара, не так нерешительно, как ей бы хотелось.       – Да, репетиция, — подтверждает Лена, энергично кивая. – Будем как профессиональные лжецы.       – Я думаю, ты имеешь в виду актеров, — сухо говорит Кара.       – Я так и сказала, – Лена усмехается. – В любом случае, это репетиция перед тем, когда нам придется выступать перед всем вашим королевством. Подумай об этом. Толпа будет значительно меньше, не требуется вести себя как принцесса, и мы сможем попрактиковаться в том, как высмеивать родственников за их спинами.       И она выглядит такой довольной собой, и в то же время такой обнадеживающей, и Кара знает, что ее ответ был бы таким же, даже если бы Лена не приложила столько усилий, чтобы убедить ее.       Она повторяет про себя слово дерьмо около сотни раз, просто чтобы быть уверенной, что ее разум усвоит его и закрепит.       Потому что она в таком, таком дерьме.       – Ну, — говорит Кара с полуулыбкой, которая, как она надеется, скрывает крики проклятых, — при столь заманчивых условиях как я могу сказать «нет»?       Яркая улыбка Лены стоит всего того хаоса, который сейчас переживает ее сердце, с учащенным сердцебиением и всем прочим, хотя, возможно, ее сердце с этим не согласно.       Кара внутренне пожимает плечами.       Она решает, что ее сердцу придется это просто вытерпеть.

×××

дэнверс-из-хаффлпафф: алекс есть развитие re: лена алекспекто патронум: что тебе нужно дэнверс-из-хаффлпафф: сила воли алекспекто патронум: ну что ж, в таком случае ты в дерьме дэнверс-из-хаффлпафф: я это уже знаю, но спасибо, что уточнила алекспекто патронум: в любое время

×××

      – Когда будет гала-концерт?       – Последняя пятница семестра, — отвечает Лена. – Это в музее National City Metropolitan. Мы можем сразу после этого поехать в аэропорт, на рейс до Криптона. Думаю, это займет полчаса на машине. Достаточно времени.       – О, конечно, – Кара кивает, а затем быстро качает головой. – Я имею в виду нет.       – Хмм? – Лена наклоняет голову набок, и, о Рао, как она может быть такой очаровательной?       Кара моргает и пытается собрать свои мысли в некое подобие порядка:       – Наш вилет не из Нэшнл-Сити, — объясняет она, как-то запинаясь, и снова качает головой, прежде чем продолжить. – В трех милях от города есть взлетно-посадочная полоса. Наш самолет заберет нас оттуда.       – Наш самолет? — спрашивает Лена, приподняв бровь, и в ее голосе слышится веселье.       – Я-я имею в виду, гм.       – У тебя есть самолет?       – Ну, нет, я имею в виду, что тот, который мы используем, принадлежит моей семье.       – А так, как ты единственная наследница, — говорит Лена, — разве это не относится к твоей собственности?       – Я- эм, это не совсем-       – Да или нет, дорогая.       Кара фыркает: – Ладно, ладно. Да, так и есть.       – Богатый ребенок, — поддразнивает Лена. – Владеешь самолетами, да? Такой роскошный образ жизни.       – Эй, ты та еще болтушка, — ворчит Кара. – У тебя есть роскошные машины на все случаи жизни, что просто смешно.       – Автомобили не идут ни в какое сравнение с самолетами, Кара. Как ты вообще можешь относить их к одной категории?       – Ладно, во-первых, самолеты предназначены для международных перелетов, что, как ты знаешь, действительно необходимо, когда имеешь дело с иностранными делами и дипломатическими отношениями. Во-вторых, Лена, на прошлой неделе ты купила новую машину, потому что сделала ставку на одну из своих, что, повторю, просто смешно, потому что кто, честно говоря, делает ставки на машины в университете? И в-третьих, погоди, что, почему ты смеешься, прекрати!       Лена опирается на локти, упирающиеся ей в бедра, и закрывает лицо руками, но Кара слышит ее задыхающийся смех.       – Какого черта, — выдыхает она, – ты только что призналась, что у тебя есть самолет. Кара, да ладно.       – Заткнись.       – Сколько у тебя на самом деле самсамолетов.       – Нет.       – Сколько?       – Нет.       – Ну пожалуйста, скажи мне.       – Ты ведь не успокоишься?       – Нет, — говорит Лена. – Да ладно, я доказываю свою точку зрения.       – Какой в ​​этом смысл?       – Что ты хорошо скрываешь то, кем являешься на самом деле, а именно, что ты чрезвычайно богатая женщина королевской крови, пытающаяся быть обычной студенткой университета.       – Зачем это вообще нужно?       – Потому что, Кара, — отвечает Лена, и ее улыбка становится гораздо резче обычного, и это дает Каре определенный трепет, которого она никогда раньше не испытывала, — впервые в жизни я думаю, что меня обвинят в том, что я охотница за деньгами, когда я познакомлю тебя с семьей Люторов, и я с нетерпением этого жду.       – О, боже мой.       Кара пытается сдержать смех, но Лена выглядит настолько воодушевленной этим перспективным развитием событий, что она просто сдается.       – Ты возбуждаешься от самых странных вещей.       – Я знаю, — соглашается Лена, как будто это просто факт жизни, и Кара знает, что это так. – Ну так?       Кара закатывает глаза, но, как она часто делает, дает Лене то, что она хочет.       – Пять, ладно? На мое имя записано пять самолетов.

Победный клич Лены того стоит.