Verbot macht Lust, Майорова

      — Простите, пожалуйста, — в сотый раз повторила я, когда Карсавин сел в машину и захлопнул дверь. Подрагивая от облепившей меня мокрой одежды, я не переставала смотреть на мужчину жалобным взглядом и думать, что позвать его куда-то было самой ужасной идеей из всех возможных.       — Я как-то на ВДНХ не дал женщине денег на билет до Королева, решил, что она цыганка, — пробубнил Андрей Юрьевич, смотря на меня с почти отеческим укором, — может, Бог меня так наказывает за жадность?       В ответ я лишь вжала голову в плечи: любые извинения сейчас казались каплей в море. Точнее, в пене.       Еще утром я видеть Карсавина не хотела, потом мы пялились друг на друга весь английский, потом он меня до жути напугал, а я заманила его на встречу... И после всего этого мы даже до кафе не доехали! Почему романтичные истории с моим участием всегда заканчиваются так паршиво?! Если мне придется рассказывать кому-то, когда было мое первое свидание, выбирать придется между этим моментом и тем, как в школе староста класса позвал меня в кино по указке своей мамы!       — У меня ветошь для мытья стекол есть, но ей не накроешься, — мужчина вздохнул, глядя на мою бесконтрольную тряску, и включил печку. — Еще заболей мне тут, ты же только поправилась! Есть подруги, к которым можно заехать переодеться?       — В общаге только, — я сморщила нос, подавляя желание чихнуть и одновременно провалиться сквозь землю. Было бы здорово, если бы я так могла.       — Не, Майорова, прости, но я тебя туда не повезу. Мало мне слухов про беременную выпускницу, теперь еще добавишься ты в своей мокрой одежде...       — Я все понимаю, — перебила я, доставая телефон, — дайте мне пять минут, вызову такси.       — Такси тебя высадит у ворот, в полукилометре от входа в общагу, — нахмурился преподаватель. — Будь я на твоем месте, не стал бы испытывать слабый после болезни иммунитет.       — Есть другие предложения? — непроизвольно огрызнувшись, я тут же осеклась. — Извините, пожалуйста.       Карсавин наградил меня самым убийственным взглядом из всех возможных и завел двигатель.       — Поехали ко мне. Двадцать минут быстрой стирки плюс полтора часа в сушильной машине — и твоя одежда будет готова к путешествию до общаги.       В сотый раз за сегодняшний день я почувствовала, как мой пульс начинает бешеную дискотеку, и обреченно оглядела свой прикид мокрой курицы. 100% кринжа, 0% сексуальности. Но даже так я хочу, чтобы мое время наедине с Андреем Юрьевичем не заканчивалось. Представляю, что на это сказала бы мама: отправили в столицу учиться и на ноги в жизни становиться, а эта негодяйка нашла объект обожания и развлекается... Хотя это больше похоже на слова злой Риты. Мама бы просто пожурила меня за наивность и неверный выбор объекта влюбленности.       Мое самокопание прервали слова «Царицы» ASTI: я покосилась на Карсавина, пытаясь считать эмоции на его лице, но либо я не разбираюсь в таких вещах, либо он просто был жутко недоволен. Вспомнив свою недавнюю радость от нахождения с ним в машине в тишине, я совсем приуныла: очевидно, что такая музыка ему не нравится, и он просто включил хоть что-нибудь, чтобы не повисало такого гнетущего молчания двух чужих людей.       Мое волнение становилось каким-то гадким.       — Это ASTI? — промямлила я, не решаясь попросить преподавателя сменить радиочастоту.       — Наверное, я не разбираюсь, — отозвался он, внимательно смотря на дорогу.       — Извините меня еще раз, — значительно тише сказала я.       Вероятно, мои слова утонули в чужом «Ты такой милый, ты такой симпатичный», потому что на них мужчина никак не отреагировал.

***

      — Приехали, — констатировал Андрей Юрьевич, когда его ключ покинул замок зажигания. Напряженная до предела из-за образовавшейся между нами неловкости, я взглянула куда-то в район его шеи в ожидании команды «на выход», но ее не последовало, и мне пришлось спешно выбираться из «Мустанга» самой. Мы находились на довольно просторной подземной парковке: если бы не находящиеся в зоне видимости лифты, я бы подумала, что над нами какой-нибудь ТРЦ.       Забрав с заднего сиденья сумку, Карсавин закрыл машину и направился к самому дальнему лифту: я засеменила за ним, стараясь не отставать, и на всякий случай отключила звук на телефоне. Причину этого я не смогла бы внятно объяснить даже самой себе, не говоря уже о моем спутнике, так что я сделала это до того момента, как он остановился у дверей и наконец наградил меня коротким взглядом.       — Еще холодно? — спросил он скорее из вежливости, чем беспокоясь. Но мне было все равно на его мотивы: молчание крайне напрягало, и я была рада любому поводу его прекратить.       — У Вас в машине очень тепло было, так что тут сквозняк неприятный чувствуется, конечно, — как можно будничнее произнесла я, краем глаза наблюдая за светящейся кнопкой лифта. — Вы на съемной квартире живете?       — Нет, на своей. Взял ипотеку пару лет назад.       На дворе век ранних взлетов, и ипотека в 25 лет — совсем не новость, но с моих губ все же срывается фальшивое «вау». От очередной неловкой паузы спасает звуковой сигнал прибывшего лифта, и я поспешно проскальзываю в еще открывающиеся двери.       — Нам на какой этаж? — спрашиваю, зачем-то заправляя влажную прядь за ухо. Андрей Юрьевич медлит с ответом, вновь впиваясь в меня глазами, и я запоздало осознаю, что совсем скоро окажусь в его квартире.       Мы два часа будем находиться у него дома. Наедине.       — Девятый, — скорее читаю по губам, чем слышу, потому что начинает страшно шуметь в ушах. Нужная кнопка предупредительно загорается красным, и я смотрю, как мужчина поворачивается ко мне спиной. На его джемпере пятна от пены различимы только потому, что у краев отмечены белыми подтеками, и все же ткань настолько плотная и тяжелая, что к его телу не прилегает.       А ведь если бы не идиотское расположение моей общаги, я бы сейчас уже была в душе...       — Тебя там никто не потеряет? — спросил Андрей Юрьевич, но его слова с первого раза до моего мозга не дошли, поэтому ему пришлось обернуться и повторить их.       — Нет, что Вы, — мямлю, смотря, как семерка на дисплее сменяется восьмеркой. — Некому терять.       — Ой, да ладно, вы с Витвицкой иногда как сиамские близнецы. Не удивлюсь, если вы до туалета вместе ходите и локацией друг с другом делитесь.       Упоминание Риты меня немного отрезвило, и я даже взглянула Карсавину в лицо, но найти там какую-либо эмоцию вновь оказалось затруднительно, — что меня, в общем-то, уже не удивляло, — так что я просто дождалась, когда лифт просигналит о прибытии и мужчина отвернется, чтобы выйти в подъезд.       Из всех подъездов, которые мне доводилось видеть, этот был самым роскошным и создавал ощущение, что ты пришел в Кремль. Крупная светлая плитка украшала первый метр от пола, а дальше прерывалась тоненьким плинтусом, который перпендикулярно продолжали неширокие продолговатые планки белого цвета. Пол, тоже выложенный плиткой, казался только что вычищенным трудолюбивой уборщицей, и я загляделась на свое отражение в нем, не заметив снисходительной усмешки Андрея Юрьевича.       Его квартира начиналась за массивной дверью из темно-коричневого дерева, причем рядом с ней на той самой полоске плинтуса красовался чей-то номер телефона. Вглядевшись, я увидела несколько глубоких царапин, но предпочла это никак не комментировать, тем более что сам преподаватель уже зашел домой.       Ладно, Майорова, удачи тебе и счастья-здоровья. Сейчас нужно сосредоточиться на том, чтобы выстроить линию личного фронта. Противник — симпатичный молодой преподаватель, король пошлых фразочек и огонь девичьих чресел. Располагает арсеналом феромонов, особо опасен обнаженным... Господи, о чем я только думаю?!       — Проходи и закрывай дверь, — приказал Карсавин, уже разуваясь. — Тут везде камеры, ни к чему охраннику лицезреть твою приятную личность.       Я поспешила переступить порог квартиры и излишне громко хлопнула дверью, не подумав о сквозняке.       — Извините, — поспешно выпалила, избавляясь от кроссовок и делая пару неуверенных шагов вперед. Уже из прихожей было понятно, что квартира у Андрея Юрьевича просто огромная, так что я, не сдержав любопытства, стала вертеть головой туда-сюда.       Первым, что привлекло мое внимание, был запах; я почувствовала его не сразу, потому что шел он будто откуда-то издали. Я не сильна в парфюмерии, но сказала бы, что так ощущается смесь табака и корицы: шлейф был терпким, но сладким и ненавязчиво сигнализировал, что в этой квартире живет мужчина. Интересно, что от Карсавина я этого аромата никогда не чувствовала, хотя обычно говорят, что человек пахнет своим домом.       Пока мужчина отвлекся на телефон, я быстро просканировала окружающий интерьер: надо сказать, он показался мне излишне мрачным, так как не считая паркета и некоторых стен все вокруг было черным или темно-серым. И пусть я видела не все, уже в прихожей становилось как-то душновато и страшно. Включенный Андреем Юрьевичем свет был слишком приглушенным для того, чтобы почувствовать себя на 9 этаже, и на мгновение могло показаться, что мы в подвале.       — Так, — деловито проговорил преподаватель, откладывая телефон на комод, — пошли поищем тебе полотенца. Тапочек у меня нет, но пол с подогревом, так что ноги у тебя вряд ли замерзнут. Везде чисто, если что.       Ничего не ответив, я неуверенно зашагала за Карсавиным. Когда мы оказались в гостиной, запах, который я почувствовала в прихожей, усилился; теперь я поняла, что он шел из диффузоров, которые стояли на журнальном столике, у искусственного камина и на стенке. Здесь благодаря панорамным окнам от пола до потолка было гораздо светлее, и я почувствовала некоторое облегчение. Все вокруг выглядело очень дорогим и идеально вписывалось в окружающую обстановку: зацепившись взглядом за огромную плазму на стене, я невольно задалась вопросом, сколько же наш преподаватель зарабатывает. Он между тем уже пересек помещение и скрылся за новой дверью, которая, видимо, вела в его спальню.       Я остановилась взглядом на своем отражении в телевизоре и тихо выдохнула, стараясь избавиться от чувства загнанной в паутину мухи. Интересно, я смогу расслабиться под струями теплой воды или буду думать, что в этом же самом душе моется Карсавин? Существует ли параллельная реальность, где мне бы хватило смелости позвать его принять ванну вместе?       Стоп, Майорова, стоп! Пока я окончательно не сошла с ума, нужно найти, где постирать одежду. Вернувшись в коридор, я стала по очереди открывать три стоящие рядом двери, и за одной из них обнаружила помещение с машинкой, почти неотличимой от нее сушилкой и вертикальным отпаривателем, на котором висела пара рубашек. Бинго, Эмма!       Трясущимися руками я расстегнула рубашку, стянула леггинсы и майку и стала искать гель для стирки. Единственный находящийся в прачечной шкафчик оказался забит чем угодно кроме этого, и когда я уже готовилась продолжить поиски в ванной, до меня донеслось вопросительное «Майорова, ты где».       В ужасе посмотрев на вещи, которые я уже успела скомкать, я прикинула и поняла, что Андрей Юрьевич найдет меня в лучшем случае в тот момент, когда я надену майку и буду как стрекоза прыгать в леггинсах, пытаясь их натянуть. Такой вариант меня категорически не устраивал, ибо моя сексуальность сегодня уже была похоронена неуклюжим падением, так что я решила играть ва-банк. Подобрав одежду и прижав ее к себе так, чтобы нижнее белье было закрыто хотя бы спереди, я выглянула в коридор, прошмыгнула в гостиную... и проиграла, потому что Карсавин оказался точно позади меня — полуобнаженный, он наливал себе газировку за барной стойкой. Чуть поодаль покоились аккуратно сложенные полотенца.       Наши глаза встретились почти одновременно — после того, как он во всех деталях рассмотрел мою попу, а я его грудь, — и мы замерли, не зная, что сказать. Я напрягла ноги так сильно, что их свело, и до боли закусила нижнюю губу: воздух вокруг стремительно тяжелел, и казалось, что либо по мне, либо по Андрею Юрьевичу вот-вот шарахнет молнией.       — Пить хочешь? — помедлив, спросил преподаватель. Легкая хрипотца в его голосе выдала, что я застала его врасплох. Не в силах оторвать от него глаз, я почувствовала начинающийся мандраж. Вот он смотрит на меня, вот мы стоим, полуголые, в одной квартире. А дальше-то что?       — Где у вас гель для стирки? — каким-то неестественно высоким голосом поинтересовалась я, начиная подходить к мужчине. — В шкафчике рядом с машинкой не нашла почему-то...       — Бери полотенца и дуй в ванную, я сам все сделаю, — ответил мужчина, разрывая зрительный контакт. Будто спасая нас из неловкой ситуации, в коридоре зазвонил его айфон. — Вещи оставь на стуле, я поговорю и заберу.       Глядя на то, как Андрей Юрьевич спешит снять трубку, я вдруг почувствовала непреодолимое желание его остановить. Несмотря на то, что я просто неимоверно волновалась, ощущение его взгляда на коже будило во мне что-то очень темное и нехорошее, и сопротивляться этому было просто невозможно. От одной мысли, что сейчас ему могла звонить другая, мне хотелось добраться до его телефона первой и разбить его об стену.       Среди всех моих эмоций только одна вырисовывалась совершенно точно, вытесняя собой все остальные: влечение. Я хотела, чтобы он смотрел на меня и думал только обо мне.       Выпустив из рук свои вещи, я легко перепрыгнула их и впечаталась в мужчину со спины, обхватывая его руками и пытаясь остановить. Ноги у меня были в носках, которые тут же заскользили по паркету, но Карсавин прекратил движение и замер, спокойно дыша. Гудки его смартфона сменяли один другой, все никак не прекращаясь, а последний оборвался на середине: наконец, повисла тишина. Я ослабила хватку и отступила назад, опуская голову, но преподаватель не двигался и остался стоять ко мне спиной.       — Ты совсем берегов не видишь? — тихо спросил он.       — Посмотрите на меня, пожалуйста, — прошептала я, чувствуя, как сейчас взорвусь от перенапряжения. Кажется, невидимая молния угодила прямиком в меня.       Мужчина медленно повернулся, сразу же впиваясь в меня взглядом, и медленно облизнул нижнюю губу. Почему-то это выглядело угрожающе и заставило меня сделать маленький шаг назад.       — Ты правда считаешь, что я буду просто смотреть? — спросил он, начиная подходить ко мне вплотную и теснить в конец коридора. — Почему ты так легко разделась в чужом доме? Что ты хотела показать?       Я машинально выставила руки вперед, стоило Карсавину сократить расстояние между нами по непозволительного минимума. Он хмыкнул, прижимаясь прессом к моим полусогнутым пальцам и напором своего тела раскрывая их, чтобы добраться до ладони.       — Испугалась, наконец? — спросил лукаво, точно поддевая за мою беспечность. Я сглотнула, не зная, куда деть глаза. Через меня будто пропускали холодный ток: руки и ноги немели от бесконечных мурашек, во рту пересохло, и единственным источником тепла в организме казались только те участки кожи, которые соприкасались с телом Андрея Юрьевича. В какой-то момент мне даже показалось, что меня всю трясет. — Очень хорошо, Эмма, я быстро научу тебя быть более осторожной.       Буквально через секунду я почувствовала, как пальцы Карсавина заскользили от поясницы вверх — точно по позвоночнику, не отклоняясь ни на миллиметр. Глубоко вдохнув в попытке успокоиться, я прикрыла глаза и изогнула брови, точно сейчас заплачу; но это не остановило моего мучителя, который, добравшись до основания шеи, стал чертить еле ощутимую линию по контуру челюстной кости к подбородку.       — Знаешь, что взрослый мужчина может сделать с девочками вроде тебя, когда они так бездумно сбрасывают с себя одежду? — бархатистый голос преподавателя ласкал мои уши, но расслабиться не получалось: я часто-часто задышала, когда его колено скользнуло между моих, упершись в стену, и беспомощно царапнула кожу под своими пальцами. — И все? Ты только на такой отпор способна?       — Н-нет, — пискнула я, морща нос и отводя глаза. Но в этот раз у Карсавина были другие планы: он сжал пальцами мой подбородок и перехватил пристыженный взгляд, точно выжигая на моей радужке презрительное «беспечная».       — У девушек, как правило, тонкие запястья. Некоторых можно связать даже лямками лифчика, или чулком, или презервативом.       Последнее слово Андрей Юрьевич проговорил мне прямо в губы, и жар его дыхания опалил их, распухшие и покусанные, почти до боли. От неприятного зуда мое лицо исказила гримаса, и мужчина усмехнулся, отступая. Я застыла, не решаясь разорвать зрительный контакт.       — Если бы наступил зомби-апокалипсис, тебя бы сожрали первой. Разве можно так тормозить, когда тебе что-то угрожает?       — Вы мне угрожали? — сиплым, будто не своим голосом спросила я, медленно сжимая пальцы в кулаки и скрещивая руки на груди.       — Майорова, — спокойно проговорил Карсавин, окинув меня оценивающим взглядом, — ты сейчас в нижнем белье, дома у человека, который несколько дней назад сказал, что хочет тебя трахнуть. Тебе очень повезло, что у меня все в порядке с головой, но настолько по-детски себя вести уже должно быть стыдно. Понимаешь, о чем я?       Я кивнула, опуская голову. Хоть мысли и путались, хоть страх и мешался с неловкостью, мне все равно как будто было мало. Перед глазами разноцветными всполохами вспыхивали образы из снов с участием Андрея Юрьевича, и то удовольствие, которое я могла бы почувствовать наяву, казалось более реальным, чем весь остальной мир. Я тянулась к нему, словно бабочка к огню, и мои внутренние противоречия не могли укрыться от его глаз.       — Тогда зачем ты все это делаешь? — вновь спросил преподаватель. Я не видела его выражение лица, но что-то мне подсказывало, что он ждал определенного ответа.       — Verbot macht Lust /Чего нельзя, того и хочется/, — пробормотала я, вспомнив фразу из своего самого первого сна с его участием. Больше на ум ничего не приходило.       — Чего тебе хочется, Майорова? — вкрадчиво уточнил Карсавин. Я раздосадованно укусила себя за щеку: он ведь уже понял, что загнал меня в угол своими вопросами.       Волосы на руках встали дыбом из-за мурашек, но отступать и правда уже было некуда, поэтому я отлепилась от стены, на негнущихся ногах подошла к нему и подняла голову.       — Вы же сами уже все поняли, — проговорила очень тихо, беря его руку и кладя ее себе на талию. — Можно я хотя бы не буду говорить это вслух?       На секунду мне показалось, что в глазах мужчины сверкнуло самодовольство, но он очень умело спрятал его за своим привычным нечитаемым выражением лица. До невозможности медленно наклонившись ко мне, он провел большим пальцем по моему подбородку и завел руку на затылок: я подалась навстречу, прикрыв глаза и наконец почувствовав, что сейчас случится наш поцелуй.       — Не здесь и не так, Эмма, — прошептал Андрей Юрьевич, едва коснувшись моих губ своими. Не успела я как-либо отреагировать, как он наклонился, подобрал мою одежду с пола и скрылся в прачечной.       Видимо, гель для стирки все-таки был в том шкафчике.