Verbot macht Lust, Майорова

___

Дима Баринов 15:15 Раз планов особо нет, давай вместе поужинаем? Надо поговорить Emilia Mayorova 15:15 Неожиданно) о чём? Дима Баринов 15:15 Всё тебе расскажи))) Мне нужна небольшая помощь, так что я угощаю. Достаточно заманчиво?) Emilia Mayorova 15:15 А куда ты хочешь пойти? Дима Баринов 15:15 Давай вместе выберем? Я кину что мне нравится, ты тоже можешь

___

      Я повернулась к соседу и в стиле «ну, можно» улыбнулась, пожимая плечами. Действительно, почему бы и нет? Столовская еда мне надоела, рестораны я себе позволяю нечасто, а целый вечер за одними уроками... Брр, даже думать не хочется. Дима сразу же просиял и завалил меня ссылками на кучу столичных заведений: выбор был так велик, что мне даже не пришлось искать что-то самой. Мы остановились на ресторане в корейском стиле, где за каждым столиком располагался гриль, и гости могли сами жарить себе мясо.

___

Дима Баринов 15:21 Позвоню им на перемене тогда) Ты же в общаге живёшь? У меня до половины шестого исторический клуб, могу потом зайти за тобой и поедем вместе Emilia Mayorova 15:22 Договорились)

___

      Оставшиеся полчаса мы с Димой просидели в телефонах, потеряв друг к другу всякий интерес. Даже с гаджетом в руках я чувствовала, что время тянется слишком медленно; не терпелось скорее спуститься в кафе и перекусить перед походом на кафедру английского. Ненавязчивое предвкушение провоцировало нервную улыбку, и я беспрестанно кусала губы, будто бы силясь выдавить из них вкус недавнего поцелуя.       Со звонком я одна из первых выскочила в коридор и поспешила за едой, чтобы избежать необходимости долго стоять в очереди — из-за ссоры с Ритой я оставила нетронутым второе блюдо и теперь чувствовала, как усиливается не до конца утолённый голод. Нужно успеть, но... Вот чёрт, я совсем забыла! Сегодня в пять вечера будет занятие по растяжке!       Однако — вот парадокс — мимолётное «как же плохо» в моей голове быстро сменилось на «как же пофиг»; я открыла чат с администратором и оповестила её о том, что не приду, приправ эту информацию жалобной ложью о несварении и начавшихся месячных. В такие моменты врать почему-то совсем нетрудно — в определённом смысле это даже пугает.       — Будьте добры онигири с крабом и колу, — проговорила я, появившись в дверях небольшого университетского кафе. Было относительно тихо и свободно. Я успела раньше других желающих поесть, поэтому мой заказ приняли и выдали сразу: расплатившись, я заняла укромный столик и с наслаждением принялась за перекус.       За окном, в которое я смотрела, пока жевала, разворачивался настоящий экшн: стайка студентов затеяла что-то во внутреннем дворе и вступила в дискуссию с парой охранников, которые явно были против кипиша средь бела дня. Одна из девушек исподтишка записывала на видео (или даже стримила) все происходящее, другие посмеивались или с пеной у рта отстаивали свое право продолжать то, чем они занимались ранее; и была в этом какая-то странная живость, которая заставила не только меня, но и, как вскоре выяснится, все кафе заинтересованно наблюдать за развитием событий. Охранники махали руками, ворчали и периодически подходили к студентам вплотную, но трогать их не решались; те, отвечая бурной жестикуляцией, не отступали и воинственно стояли на своем.       В конце концов, восторжествовало молодое поколение: вероятно, старшее просто устало или вспомнило, что обеденный перерыв не вечен, и надо бы вернуться на пост, но среди усилившегося в кафе гомона я всё же расслышала несколько фраз типа «победители по жизни», «урыли и закопали» и т.д. Усмехнувшись, я проглотила последний кусочек онигири и блаженно прикрыла глаза, слегка развалившись на сиденье и прислонив голову к стене. Из-за яркого солнца, нагревающего помещение, и приятной наполненности в желудке тянуло в сон. Гвалт вокруг мне совершенно не мешал, и я даже начинала дремать, как вдруг совсем рядом послышался глухой стук и шипение испаряющихся пузырьков.       — Блять! — выругался кто-то прямо надо мной. Я поморщилась, чувствуя, как легкая сонливость отступает и ее место занимает ощущение прохлады в районе левого бока. — Прости, не заметил банку.       Я с легким вздохом приоткрыла веки и, привыкнув к свету, опустила взгляд вниз. По моей любимой сиреневой толстовке стремительно расползалось противное коричневое пятно от разлитой колы. Я вытаращила глаза и подняла их на виновника происшествия: им оказался курчавый блондин, причем настолько высокий, что мне пришлось задрать голову в поисках его виноватого лица.       — Ты совсем слепой или да? — спокойно спросила я и, не получив ответа, уже жестче добавила: — Чего тормозишь, давай салфетки неси!       Бросив рядом со мной спортивную сумку, незнакомец торопливо засеменил к выходу сквозь набившуюся толпу. Я раздраженно цокнула, не понимая, куда он пошел, и прижала ладонь к тому краю стола, через который продолжала литься кола, чтобы избежать «добавки».       — Возьми, — обратилась ко мне одна из проходивших мимо студенток, протягивая несколько салфеток.       С благодарностью приняв их свободной рукой, я вернула банку в вертикальное положение и начала осторожно промакивать толстовку. За этим занятием меня застал вернувшийся блондин: он торопливо вскрыл только что купленную пачку влажных салфеток и стал вытирать стол, спровоцировав новую волну жидкости в мою сторону.       — Гений, тут и так мокро! — нахмурилась я. — Давай ещё выжми их сюда, блин. Иди за обычными!       — Сейчас, — выпалил тот и снова бросился в толпу. На этот раз я видела, как он расталкивает очередь и, подобравшись к стойке с трубочками и одноразовыми приборами, сгребает из лотка целый ворох салфеток. Вот же Шрек неуклюжий!       — С пола тоже вытирай, — скомандовала я, стоило парню приблизиться. Бросив беглый взгляд на часы, я занервничала: уже 16:13, значит, я не успею добежать до общаги и переодеться. Да и как быть с курткой, изнанка которой от соприкосновения с мокрым пятном тоже запачкается?       — Я реально эту банку не заметил, — оправдывался незнакомец, послушно проходясь салфетками по всем местам, на которые я указывала. — Хочешь, мне отдай, я постираю и верну завтра!       — Я в лифчике, гений, — прошипела я. — И мне сейчас надо идти на кафедру к преподу! Чем прикажешь этот ужас закрыть?!       — Давай я тебе дам свою футболку, — кучерявый поднял на меня голубые глаза. — Она чистая, сменная. Могу ещё одолжить кофту, чтобы ты по дороге домой не замерзла, хочешь?       Я ещё раз покосилась на часы. К Карсавину опаздывать не хотелось бы, да и перспектива ходить по универу с мокрым пятном — так себе, как ни посмотри. Сдержанно кивнув, я пробурчала:       — Быстро давай всё сюда. Завтра перед первой парой встретимся здесь — и верну.       — Мне ко второй… — начал было блондин, но, словив мой злобный взгляд, сдался: — …хотя похер. Без десяти нормально?       — Пойдёт, — я вытерла вторую руку, чувствуя неприятную липкость колы, и бросила салфетки на стол. — Давай шустрее доставай, мне бежать надо!       Парень торопливо полез в сумку и выудил оттуда черную футболку. Спортивную кофту, пока я вылезала из-за стола, он снял прямо с себя: я с удивлением отметила, что долговязые тоже могут быть мускулистыми.       — Прости ещё раз, — виновато пробормотал он, с явным сожалением глядя на мою толстовку и протягивая мне свои вещи.       — Постираю, — смягчилась я. Стало немного стыдно за свой прежний тон, и я гораздо дружелюбнее добавила: — Спасибо, что одолжил одежду. Ее я тоже постираю и верну.       Блондин улыбнулся, и я с чувством выполненного человеческого долга схватила свою сумку, прижала её к левому боку и быстро ретировалась. Ближайший ко мне туалет предназначался для сотрудников, но меня это не остановило: мокрая ткань липла к телу, и я чувствовала огромное желание хотя бы намочить пятно водой и вымыть проклятый коричневый с любимого сиреневого.       — Красава, Эмма, просто богиня удачи, — бормотала я, проникая в служебную уборную. На моё счастье кабинка оказалась свободна, и я облегчённо вздохнула. Закрывшись и стянув толстовку, я столкнулась с проблемой: футболка мне в туники годилась, а заправить такое количество ткани в узкие джинсы было просто нереально. Пришлось рыться в сумке в поисках резинки. Благо, нашлась одна очень тонкая и старая, которая таки сгодилась для того, чтобы я подвязала лишнюю ткань и спрятала её внутри. Всё же смотреть лайфхаки в «ТикТоке» иногда бывает полезно.       В 16:31 я стояла у двери на кафедру английского, теребя края спортивной кофты и переживая за толстовку, которую пришлось оставить на полке для вещей в одном из туалетов. Вдохнув побольше воздуха (как будто его количество могло придать сил), я постучалась и вошла. Из шести преподавателей, которых я лицезрела, обернулись только двое. Один тут же потерял ко мне интерес и вернулся к работе, а вторая дружелюбно улыбнулась и спросила:       — Вы к кому?       — К Андрею Юрьевичу Карсавину, — ответила я, стараясь унять нарастающее волнение. — Мы должны обсудить моё эссе.       — Арина Викторовна, где у нас Андрей Юрьевич? — женщина перевела взгляд с меня на молодую лаборантку, которая сидела в углу, заваленная бумагами, и что-то очень быстро печатала.       — В соседнем кабинете, — отозвалась та, не отрываясь от своего занятия. — Он уже ждёт, проходите.       В нашем университете почти у каждой кафедры за стенкой есть свой кабинет. Он используется в случае нехватки аудиторий, а также для проведения заседаний и воспитательных бесед. Заведующие нередко встречают там своих гостей и принимают неудобные подарки, а обычные преподаватели гоняют чаи и обсуждают коллег.       Мой путь оканчивался именно таким кабинетом: я несмело постучала, вошла и тут же закрыла за собой дверь.       Андрей Юрьевич сидел ко мне боком и делал какие-то пометки в лежащем перед ним учебнике. Слегка растрёпанные русые волосы непослушными прядями касались его лба; одна из полосок света шла прямо по глазу, выхватывая из-под полуопущенных ресниц янтарный ореол зрачка. На несколько мгновений я залюбовалась его профилем, но потом смутилась и отвела глаза.       — Привет, Майорова, — Карсавин произнёс это максимально буднично, а я уже почувствовала, как от волнения пересыхает во рту. — Что стоишь, как не родная? Проходи, садись.       Я обогнула узкий край стола и прошла вглубь аудитории, повесив сумку на спинку стула напротив преподавателя. Он бросил на меня короткий взгляд исподлобья и усмехнулся:       — Ближе, кусать не буду.       «А целовать?» — подумала я, занимая место во главе стола. Теперь мы находились по соседству, и нас разделяло лишь несколько десятков сантиметров.       — Как пары прошли? Решила меня послушать и сходить на физру? — Андрей Юрьевич продолжил делать пометки, изредка листая туда-сюда страницы.       — Пары скучные, — пробормотала я, облизнув губы. — На физру не ходила. Это не моя одежда.       — Да я уж вижу, что размерчик большеват, — мужчина положил ручку и потянулся, откинувшись на стуле. От этого его рубашка пришла в движение, и я непроизвольно царапнула себя ногтями по джинсам, вспомнив, как ещё утром... — Откуда же ты такая нарядная?       — Какой-то парень на меня колу разлил, — неохотно ответила я. Зачем мы это обсуждаем?       — И одолжил свои шмотки? Какой джентльмен, — улыбнулся Карсавин, возвращаясь в нормальное положение и подпирая рукой подбородок. — Удобно?       — Пойдет, — я недовольно поджала губы. — Предлагаю уже перейти к обсуждению моего эссе.       — No problem /Никаких проблем/, — преподаватель щурится, скользя взглядом по моему лицу, — but the talk here is more about whether you want to transfer to another group /но разговор здесь скорее о том, хочешь ли ты перевестись в другую группу/.       — Are you kidding me? /Издеваетесь?/ — еле сдерживаюсь, чтобы не повысить голос. Ушам своим не верю! — A bit of a misnomer for the man who kissed me a few hours ago /Немного не та реплика для человека, который поцеловал меня несколько часов назад/.       — I'm glad the classes didn't go to waste and you're using active vocabulary /Рад, что занятия не прошли даром, и ты используешь активную лексику/, — усмехается Андрей Юрьевич, — but I really doubt whether you can call "a misnomer" not what you wanted to hear /но я правда сомневаюсь, можно ли называть «ошибочным термином» не то, что ты хотела услышать/.       — And I really doubt it matters right now /А я правда сомневаюсь, что это сейчас важно/, — почти шиплю я, наклоняясь над столом. — How infuriating it is that you're so calm! /Как же бесит, что Вы такой спокойный!/       — And what do you think I should be? /А каким я, по-твоему, должен быть?/ — лицо мужчины серьёзнеет, остужая мой пыл. — I'm a prof, you're a student. I crossed the line when I said those words yesterday, and I apologised for it. Of course, a kiss is cool, but we need to figure out how to move forward /Я препод, ты студентка. Я перешёл черту, когда сказал вчера те слова, и извинился за это. Поцелуй — это, конечно, круто, но нам нужно решить, как быть дальше/.       — Я не хочу в другую группу, — негромко отвечаю, опуская глаза. — А вот Вам, похоже, не терпится от меня избавиться.       — Майорова, ты знаешь, что такое аберрация близости? — вздохнул Карсавин, вновь откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди. — Скорее всего, нет. А я тебе скажу: это преувеличение грандиозности недавних событий сравнительно с более ранними. Ты именно этим сейчас занимаешься. Понимаю, сам в таком возрасте был. Но не нужно в своей голове раскручивать всё так, чтобы ожидать от меня резкой смены отношения к тебе. Я уже год у вас веду английский, и как-то быстро ты забыла, что до вчерашнего дня нам было друг на друга вообще фиолетово.       Я слушала, не перебивая. С минуту мы молчали, глядя друг на друга. Казалось, что тема исчерпана, но это ощущение было ложным, потому что я кожей чувствовала витающую в воздухе недосказанность, а Андрей Юрьевич смотрел на меня, явно ожидая какого-то ответа. Мыслей у меня в голове не осталось, но слова откуда-то нашлись, и я медленно, чётко выговаривая каждое, проговорила:       — У меня не получается выбросить вчерашнее из головы. Наверное, будь на Вашем месте кто-то другой, я бы смогла, но это Вы, и... Кажется, Вы мне нравитесь. Не перебивайте, — добавила, видя, что мужчина хочет что-то сказать, — у меня с самого начала была к Вам лёгкая симпатия, просто я не люблю афишировать такие вещи и прекрасно понимаю, что такое субординация. По крайней мере, мне так казалось. А то, что случилось, всё как-то сдвинуло, и я запуталась. Но я точно знаю, что не хочу в другую группу. Не надо меня прогонять.       Да, Майорова, вот это речь. Ты только что призналась.       — Закончила? — спросил Карсавин после небольшой паузы. Получив утвердительный кивок, он немного передвинул стул и нащупал под столом мою руку. Я сжала её и он хмыкнул: — Кости мне не сломай.       — Сломаю, если будете со мной и дальше играться, — пообещала я, спровоцировав очередную улыбку на лице преподавателя.       — Не сомневаюсь, Майорова. Раз не хочешь, не будем больше говорить о смене группы. Но я тебя прошу, веди себя как обычно и не гиперболизируй, — с нажимом повторил Андрей Юрьевич. — Конечно, ты тоже мне симпатична, но нам обоим надо быть повзрослее и хорошенько подумать над своим поведением.       Я почувствовала, как дрожат плечи.       Симпатична. Он сказал, что я ему симпатична.       Голова всё ещё пустовала, а в сердце бесшумно гремели взрывы. Я чувствовала все и ничего одновременно, словно передо мной разбивались на миллионы капель струи разноцветного фонтана, а я, несчастный дальтоник, могла уловить лишь смену оттенков в пределах спектра серого. Сосредоточиться не удавалось ни на чём: только хаос, бардак, мешанина незнакомых доселе ощущений...       Трепет влюблённости многие описывают фразой «бабочки в животе». У меня эти бабочки бились где-то в рёбрах.       Я разжала пальцы, высвободила свою руку, как-то неуклюже поднялась со стула и пошла за сумкой. Карсавин молчал. Уже у двери я обернулась и смущённо ему кивнула: он подмигнул и одними губами сказал мне «увидимся».