Verbot macht Lust, Майорова

      — Доброе утро, Андрей Юрьевич! — крикнул кто-то из толпы, появившейся в дверях. — Как вчера переговоры прошли?       Карсавин отрывает от меня взгляд, и его лицо тут же меняется, приобретая прежнее выражение а-ля «хозяин положения здесь я».       — Будь здоров, Попов. Австрийцы цветут и пахнут, а я ещё даже что-то понимаю из их сбивчивой болтовни. Как сам? На пару ко мне придёшь, или снова работа зовёт?       — Я теперь всегда ходить буду, меня уволили, — сообщил тот. Я, наконец, перестала таращиться на Андрея Юрьевича и нашла глазами Попова: с виду он был щуплый и будто бы чем-то больной. Жидкие волосы собраны в хвост, виски выбриты, а уши буквально переливаются пирсингом и серёжками. Неформал каких в этом универе поискать.       — Рад слышать, — Карсавин посмотрел на часы, наспех сгрёб все бумаги в свой портфель и подошёл ко мне. — Майорова, нам пора. Идём.       Я растерянно взглянула на него. Куда это нам пора, интересно узнать? Остальные пары ведь никто не отменял.       — Андрей Юрьевич, у меня сейчас семинар, причём в другом крыле, и я не...       — У меня тоже семинар, — перебил преподаватель, нетерпеливо дёрнув плечом, — поэтому давай шустрее.       Я повиновалась. Как только я выбралась из-за парты, попутно заталкивая в сумку пенал и лист с написанной на нём темой эссе, Карсавин быстро и без оглядки на меня куда-то направился. Чтобы догнать его, мне пришлось сорваться на лёгкий бег: я пролетела мимо ошарашенной Риты, которая всё это время ждала меня у шестого зала, и поравнялась с Андреем Юрьевичем уже на лестнице. Он уверенно шагал наверх.       — Куда мы? — пропыхтела я, убирая с лица растрепавшиеся волосы.       — Поговорим у подъёма на крышу, там обычно нет никого, — отозвался мужчина. — Тебе бы физру меньше прогуливать, а то скоро лёгкие выплюнешь.       — А Вам бы в университетский КВН с такими шутками, как вчера, — огрызнулась я. Карсавин косо взглянул на меня и будто бы специально ускорил шаг.       Последний пролёт, как он и предполагал, был пуст. Переводя дух, мы остановились на самом верху, где пыльная площадка, заваленная мелким строительным мусором, заканчивалась лестницей на крышу. Я вдруг почувствовала себя смущённой.       — Вижу, сегодня немецкая госпожа взяла выходной, — негромко сказал Андрей Юрьевич. Его глаза были непроницаемы, и мне оставалось лишь гадать, что у него на уме.       — Кто знает, что бы произошло, приди она к Вам на пару, — осторожно ответила я.       Внизу раздался смех и топот студентов, выбежавших на лестницу, — такой отчётливый, что, должно быть, они были прямо под нами — но я всё же уловила, как Карсавин назвал меня по имени. Он не приближался ни на шаг, но теперь прожигал меня насквозь пристальным взглядом. Вздрогнув, я схватилась за ручку висящей на плече сумки.       — ...мне жаль.       Сердце пропустило один удар. В районе солнечного сплетения заныло.       — Я, конечно, не знал, что ты понимаешь немецкую речь. Не думаю, что произошедшее как-то повлияет на учебный процесс, если мы оба забудем об этом маленьком недоразумении...       Шум крови в висках почти заглушил его слова. Я отупело смотрела перед собой, чувствуя, как где-то в районе желудка образуется провал. Если бы я боялась, подошло бы выражение «сердце уходит в пятки»; но я не боялась и оттого не знала, как объяснить себе свою странную реакцию. Андрей Юрьевич, очевидно, поняв, что его слова вызвали во мне какое-то отторжение, добавил:       — В противном случае могу предложить тебе сменить группу. В качестве компенсации за твои задетые чувства я закрою глаза на списанное эссе и оставлю хорошие рекомендации следующему преподавателю.       Сглотнув, я встретилась с ним глазами. В них читалось лёгкое беспокойство. Вряд ли оно было обо мне; скорее, он мысленно корил себя за вчерашнюю неосторожность и думал, как бы скорее избавиться от её последствий. Внезапно мне захотелось оказаться от Карсавина как можно дальше и больше никогда его не видеть. Или наорать на него и влепить пощёчину. Но ни того, ни другого я сделать не могла.       — Так нечестно, — промямлила я, чувствуя, как щёки начинают стремительно алеть. — Сначала говорите такое, потом хотите сбагрить меня с глаз долой, будто ничего не было.       Смятение бушевало в моей душе. Он признал, что был неправ, — что ещё надо, чтобы оставить эту ситуацию в прошлом? Почему я так цепляюсь за идиотский флирт? Неужели мне настолько сильно польстило, что на меня обратил внимание препод? Пока я продолжала заливаться краской, как влюблённая идиотка, Андрей Юрьевич осторожно шагнул мне навстречу и поймал мой взгляд.       — Чего же ты хочешь от меня? — он задал этот вопрос спокойно и без обиняков, но внутри меня всё равно всё перевернулось.       Я вдруг осознала, что мне срывает крышу, потому что сейчас мы одни и он стоит ко мне очень близко. Все роящиеся в голове мысли именно из-за этого жалили меня, вызывая гнев, стыд и другие неприятные чувства. Было бы правильно попрощаться с ним и уйти, но мне в голову будто ударили гормоны, и я стояла, медленно плавясь под его взглядом, мечтая одновременно прекратить и продолжить эту глупую пытку. Мне не хватало смелости ни на один из любых возможных ответов, но я понимала: бездействие не может продолжаться вечно. Нужно было что-то решать.       И я решила.       Дрожащими от волнения руками я вцепилась в рубашку Карсавина и рванула её на себя что было силы; хлопчатобумажная ткань под моими ногтями предупредительно затрещала, когда я впечаталась в крепкое мужское тело и, не давая его обладателю опомниться, торопливо вскинула голову и прижалась к его губам в неуклюжем поцелуе. В нос резко ударил запах ментоловых сигарет. Я почувствовала, как пол уплывает из-под ног, а голова начинает гудеть от нервного перевозбуждения. Широко распахнув глаза, я увидела перед собой два бездонных омута, на дне которых угадывалось моё испуганное отражение. Прежде, чем я опомнилась, Андрей Юрьевич выпустил из рук портфель, который с глухим стуком приземлился на бетонный пол, и взял моё лицо в ладони, слегка отстраняя.       — У меня только один вопрос к тебе, — невесть откуда взявшаяся хрипотца в его голосе разметала в разные стороны остатки моей сорванной крыши. — Это сейчас был флирт или шантаж?       — Шантаж, — вырвалось из моих уст. Я, в общем-то, даже вопроса толком не поняла, но очень хотела спровоцировать Карсавина, вывести его из равновесия и оттого выбрала вариант, звучавший, как мне казалось, менее привлекательно.       Издав снисходительный смешок, преподаватель провёл большим пальцем по моим губам и слегка надавил на нижнюю, оттягивая её вниз. Всё ещё чувствуя щеками его тёплые ладони, я смотрела на него как зачарованная и ждала.       Слишком долго он медлить не стал: изучая меня из-под полуопущенных век, склонился, спустив палец к подбородку и ещё шире раскрывая мне рот, и мягко поцеловал. Это был первый раз, когда я смотрела партнёру в глаза — от них просто невозможно было оторваться, хотя я и боролась с желанием сфокусироваться на тактильных ощущениях, убрав зрительные.       Так как мои руки всё ещё держались за рубашку Андрея Юрьевича, я решила воспользоваться этим в своих целях и вновь потянула за неё. Мужчина понял мой намёк без слов: слегка укусил за нижнюю губу и одной рукой огладил плечо, опускаясь к талии, а вторую переместил на затылок и чуть потянул за волосы, вынуждая запрокинуть голову. Я не выдержала накала страстей между нами и зажмурилась: в этот момент меня захлестнул гораздо более требовательный и «взрослый» поцелуй. Карсавин определённо знал, как доставить девушке удовольствие, потому что его руки не просто бесцельно блуждали по моему телу, а словно играли в унисон с его губами, распаляя меня и вызывая отчётливое ощущение жара внизу живота. Из горла вырвался первый стон, когда наши языки сплелись, и я почувствовала стыд, восторг, страх и... похоть.       — Ich frage mich, was du als Gegenleistung dafür verlangen würdest, dass ich dich auf diesem Tisch hart ficken darf /Интересно, что бы ты попросила в обмен на возможность жестко трахнуть тебя на этом столе/.       Эти слова эхом отдались в моей голове в момент наивысшего удовольствия, когда я буквально обмякла в руках Андрея Юрьевича от переизбытка чувств. Он оторвался от моих губ, провёл по ним пальцем и шёпотом позвал меня по имени. Я нехотя приоткрыла один глаз, затем второй. Разумеется, мой соблазнитель улыбался.       — Тебе артикуляцию ещё ставить и ставить, — проворковал он, приглаживая мои растрепанные волосы. — Ты очень неохотно открываешь рот, а хороших гласных без этого ни в одном языке из тех, что ты учишь, не получится.       Я смущённо потупила взгляд. Нашёл время включать педагога...       — Нам с тобой пора на пары, — продолжал Карсавин, отпуская меня и поднимая с пола портфель. Взглянув на часы, он хмыкнул: — Обычно я ругаюсь на опоздания, а сегодня предоставил триста восьмой группе отличную возможность подловить на этом меня самого. Ты страшный человек, Майорова.       Я недовольно поджала губы. Слышать из его уст свою фамилию вместо имени теперь казалось противоестественным. Кроме того, меня злило, что на протяжении всего времени, что мы были наедине, Андрей Юрьевич был спокоен как удав и не выказывал признаков возбуждения или восторга. Женщине внутри меня хотелось будоражить его сознание, кружить голову, но я, видимо, была для этого слишком неуверенна и неопытна.       — Ну, что ты, юная шантажистка? — улыбнулся преподаватель, словно угадав мои мысли. — Хватит загоняться, сейчас правда нужно сосредоточиться на учёбе. Я пойду первым, а ты пока приведи себя в порядок. Встретимся на кафедре в половине пятого — скажешь, пришла по поводу эссе.       Сердце, только успокоившись, снова пустилось вскачь. Я посмотрела в спину Карсавину, который уже спешил вниз по лестнице, и нервно хохотнула, дёрнув ручку своей несчастной сумки. Надо бы сходить на ЭКГ, а то происходящие со мной перепады всё больше смахивают на аритмию.       Расправив слегка задравшуюся толстовку и причесавшись — хорошо, что мне когда-то хватило мозгов взять с собой гребень и потом не выкладывать его обратно, — я направилась на пару. По пути пришло запоздалое осознание, что неделю назад преподаватель обещал нам тест по видам маркетинговой стратегии. Однако необходимость придумать собственную — для умасливания прождавшей меня всю перемену Риты — волновала меня гораздо сильнее.

***

      — Блять! — выругалась подруга, давясь винегретом. — В тихом омуте охуеть какие черти завелись!       — Не матерись, тебе не идёт, — буркнула я. Стулья вокруг нас уже опустели, поэтому я не стала просить шатенку сбавить тон: вокруг было достаточно галдежа, чтобы наш разговор затерялся среди прочего шума в оживлённой столовой.       — А тебе не идёт сосаться с преподавателями, Эмма! — Рита даже не собиралась успокаиваться и без конца бросала на меня короткие недовольные взгляды. — Я, конечно, хотела, чтобы у тебя мужик появился, но уж точно не ловелас, который пол-универа закадрил!       — Посмотри на нашу Лену, — я невозмутимо отпила сок из стакана и повела бровями. — Она сама на него вешается, и таких, я уверена, десятки.       — То есть ты считаешь нормой, — опустив вилку, подруга развернула корпус ко мне и с заинтересованным видом подпёрла рукой подбородок, — что в стенах учебного заведения преподаватель, нарушая субординацию, говорит похабщину в адрес студентки с расчётом на то, что она нихера не поймёт? Тебя не смущает, что использование своих языковых компетенций в таких целях — показатель грубой невоспитанности и непрофессионализма?       — Как легко ты превращаешься из базарной бабки в нудного психолога, — вздохнула я. — Смущает, конечно. Но что я могу поделать? Меня к нему потянуло. Сначала сон такой приснился, потом это дурацкое эссе... Всё произошло как-то само.       — А что дальше, Эмма? Трахнешься с ним? — Рита внимательно смотрела на мою реакцию, произнося эти слова. Я ответила ей скептической гримасой. — А что, вдруг сон такой приснится, а потом он тебя опять на кафедру позовёт и прям там нагнёт? Тоже как-то само получится?       — Прекрати, а, — я вновь взялась за суп, чувствуя, как разговор становится мне неприятен. В словах подруги была правда, но она шла вразрез с тем, что я чувствовала рядом с Карсавиным, и мой двадцатилетний мозг предпочёл последовать многовековой традиции и довериться бушующим гормонам. — Мы всё обсудили, он больше не будет.       — Раз вы всё обсудили, нахера он тебя на кафедру позвал?! — взорвалась шатенка. Её глаза метали молнии. — Он, блять, тебе даже не нравится толком! Если ты сейчас с ним завяжешься, рискуешь и ошибок наделать, и учёбу испоганить, и вообще...       — Хватит! — ударив ладонью по столу, вскричала я. К горлу подкатили ядовитые слова, но я подавила желание их произнести, резко вскочила с места и, взяв свой поднос, зашагала к стойке приёма грязной посуды. Внутри бушевал ураган.       Почему она меня совсем не слышит? Почему, зная о моей неопытности, осуждает вместо того, чтобы поддержать? Я бы тоже хотела, чтобы было с кем строить любовь со школьной скамьи и до гроба, но не все же идут по этому пути! Некоторые люди бывают не только в куче отношений, но и в куче браков; кто-то выстраивает счастливую совместность лишь к пенсионному возрасту. Да, такое грубое нарушение личных и профессиональных границ на учёбе — не лучшая идея, но Рита повела себя абсолютно не по-дружески, когда начала тыкать меня в собственные переживания и предрассудки. Знала бы — не рассказала бы ей ни слова. Теперь она точно не сдержится и сольёт всё это Антону.       Я быстро шагала вперёд, огибая стайки студентов и копошащихся преподавателей, и остановилась только тогда, когда зашла в лифт. Там я нос к носу столкнулась с Димой — одногруппником, который на первом курсе во время весеннего бала признался, что я ему нравлюсь. Тогда я была не прочь попробовать с ним повстречаться, но смелости предложить мне это у него не хватило, и мы так и остались простыми знакомыми. В свете того, что я услышала от Риты, вся эта история снова всплыла у меня в голове, и я ответила на его приветствие несколько смущённо, потупив взгляд в пол.       — Готовилась к семинару? — спросил Дима, как бы невзначай оторвавшись от телефона.       — Не, не успела, — я неловко улыбнулась. — А ты?       — Ну, скажем так, я что-то почитал.       С учётом того, что лифт был почти заполнен, дальше мы ехали молча. Но когда вышли, Дима поравнялся со мной и спросил:       — Хочешь, сядем вместе?       С Ритой я общаться не хотела, с Антоном, который наверняка будет на её стороне, — тоже, а других друзей в группе у меня нет, так что я без задней мысли согласилась. Мы вместе зашли в аудиторию, выбрали укромный уголок, где можно было максимально незаметно загуглить ответ в случае необходимости, и стали сверять конспекты. Шансов подготовиться за те 10 минут, что у нас оставались, было мало, но мы очень старались, и к началу пары совместными усилиями могли бы выдать хороший ответ.       Подтягивающиеся одногруппники смеряли нас удивлёнными взглядами — так бывает, когда видишь вместе двух чужих людей, связанных лишь формальностями. Но мы не обращали на других особого внимания. Даже на Антона с Ритой, когда они появились в аудитории, я не взглянула; решила не портить себе настроение ещё больше и отвлеклась на будничный разговор с Димой, который, однако, быстро закончился из-за появления преподавателя.       Половина пары прошла в тухлой атмосфере, хотя исходом проведённого за это время опроса все остались довольны. Нас с Димой длань судьбы не тронула, и мы скучающе пялились в телефоны, слушая чужие ответы. А вот когда пришла пора изучать новую тему, началось кое-что интересное: мой сосед легонько толкнул меня локтем и опустил на мою тетрадь сложенный вдвое листок.       «что делаешь сегодня после пар?» — было написано на внутренней стороне.       Покосившись на одногруппника, я взяла ручку и написала:       «ВК для лохов? :)       уроки делаю, завтра немецкий»       Вернув Диме бумажку, я вслушалась в слова преподавателя. Он рассказывал про Макса Вебера — немецкого социолога, философа, историка, политического экономиста «и просто хорошего человека» — и про его вклад в развитие общественных наук. Социологию я не любила — чего уж там, даже наукой не считала — поэтому конспект вести не стала и с лёгкостью отвлеклась на соседа, которого моё послание заставило перейти в цифру. Показав мне на экран своего смартфона, он заговорщически улыбнулся и стал что-то печатать.

___

Дима Баринов 15:14 Записки писать прикольнее, конечно)) Но раз ты такая привереда давай тут

___

      Я покосилась в сторону преподавателя и, удостоверившись, что он смотрит не на меня, и быстро напечатала ответ.

___

Emilia Mayorova 15:14 Писать влом, плюс Зубов может спалить)

___

      Чатиться с тем, кто сидит по соседству, мне не очень хотелось. Но с учётом того, что с Димой я общалась нечасто, а Макс Вебер меня вообще не интересовал, я решила сделать исключение. Ещё раз подняв глаза и для вида задержав их на преподавателе, я мельком глянула на экран и прочитала то, что тут же заставило меня полностью переключить внимание на телефон.

___

Дима Баринов 15:15 Раз планов особо нет, давай вместе поужинаем? Надо поговорить