Verbot macht Lust, Майорова

      — Нет, Эмма, это уже слишком!       Соседка поднялась с кровати и подошла, заглядывая в отражение из-за моего плеча. Её неодобрительно поджатые губы согнали с моего лица довольную улыбку, и я, минуту назад красовавшаяся перед зеркалом, бросила на неё унылый взгляд.       — Я всю зиму хотела их надеть. Такая обувь в шкафу простаивать не должна, понимаешь?       — Когда на дворе апрель и все вокруг ходят в лоферах, твои шипастые ботинки смотрятся немного... не в тему, — подруга постаралась выбрать слова помягче, попутно оттягивая рукав моего пиджака и стряхивая с него невидимые пылинки. — Посмотри, как чудесно ты нарядилась, прямо бизнесвумен! У тебя такие классные бёдра, такие стройные ноги — почему ты туфли надеть не хочешь?       — Потому что туфли, когда у тебя пять пар, — это отстой, Жень! — фыркнула я, высвобождая руку. — Я понимаю, что обувь для такого офисного наряда нетипичная, но признай, что смотрится классно. Закрытая распродажа, 17 тысяч, натуральная кожа!       — Да-да, а ещё увеличенная скидка специально для тебя и приглашение стать их моделью в следующем сезоне, — соседка вздохнула и, мгновенно потеряв ко мне интерес, направилась в ванную.       Я позалипала на своё отражение ещё пару минут и приняла волевое решение: пойду как есть, буду сама себе иконой стиля, и пусть говорят что хотят. В конце концов, тот страшный максимум, который меня ждёт, — ухмылки университетских модниц, которым богатые родители разрешают спускать всю кредитку на очередную брендовую сумочку.

***

      Шагая по залитому солнцем тротуару, я с наслаждением любовалась блеском фурнитуры на своих чудо-берцах, ловила короткие взгляды прохожих и начинала непроизвольно улыбаться. С учётом того, что общежитие находилось в пяти минутах от универа, моё дефиле по улице было недолгим, но в здание я зашла довольная собой и в прекрасном расположении духа.       У входа уже ждала моя извечная компания — голубки Антон и Рита, которых я в шутку окрестила русскими Роном и Гермионой. Рыжий добряк-помогатор из многодетной семьи и шатенка-заучка, в чьей сумке разве что пулемёта не найдётся, настолько сильно напоминали мне друзей Гарри Поттера, что иногда я начинала разговаривать с ними фразами из книг Роулинг и фотошопить их лица на фандомные мемы. Ребята, благо, на меня совсем не злились и даже подыгрывали: например, когда я только-только рассказала им, что встала на пуанты, они почти синхронно выдали: «Учишься балету, Поттер?». Так и живём: с момента знакомства на школьной саратовской скамье прошло 8 лет, а мы поступили в один вуз, вместе проводим праздники и всё ещё шутим про магглов.       — Ты к нам с панк-рок-концерта? — хмыкнула Рита, приобнимая меня в знак приветствия. — Нормальная обувь где?       — Что, так бросается в глаза? — улыбнулась я, попутно здороваясь с Антоном. — Напоминаю, ты была рядом, когда я за них почти 20 тысяч выложила. Грех не носить, тем более на улице как раз потеплело.       — Ну и забей, раз тебе ок, — рыжеволосый одной рукой сгрёб к себе Риту, а другой открыл расписание. — У нас, кстати, аудитория поменялась. Шестой зал стоит.       — Идите. Я без завтрака, так что пойду за углеводами.       Отстояв полную галдящих первокурсниц очередь, я с наслаждением прикончила круассан с шоколадом и запила его смузи. Может показаться, что это абсолютно несовместимые вещи, но после зимнего авитаминоза с меня здорово сыпались волосы, и я решила каждое утро поддерживать организм чем-то фруктово-ягодным. Кофеманом я не была никогда, а слезть с чая оказалось проще простого.       После приятного завтрака я неспешно направилась к лифтам, и в этом была моя ошибка: на дворе ведь среда, все уже отошли от прошедших выходных и ещё не готовятся к следующим, значит, сегодня в универе уйма народу!       — Чёрт! — выругалась я, глядя, как механические двери медленно ползут друг к другу, закрывая битком набитую кабину. От других лифтов меня отрезала солидная толпа, поэтому я, забыв о только что опустившемся в желудок завтраке, рванула к лестницам.       Балет — не лёгкая атлетика, поэтому бегунья из меня ужасная. К тому моменту, как я оказалась перед дверью в шестой зал, одежда на мне покосилась, аккуратный пучок съехал в сторону и растрепался, а щёки порозовели. Времени поправлять это всё не было, потому что на часах было четыре минуты десятого, а я знала, что Карсавин не любит опоздавших и отыгрывается на них тем жёстче, чем сильнее их задержка.       Из всех языковых преподов — а с учётом того, что кроме английского я учу ещё и немецкий, этих преподов у меня шесть — Андрей Юрьевич Карсавин нравился мне больше всех. И совсем не потому, что по нему вздыхала половина универа (хотя я, конечно, находила его очень привлекательным). Дело в его методах — он умудрялся играючи заталкивать в наши головы понимание даже самых сложных тем, не перегружал домашкой и всегда был справедлив на зачётах и экзаменах. С ним даже Антон, так и не обнаруживший склонности к иностранным языкам, подтянулся и стал смотреть сериалы в оригинальной озвучке. Более того, 27-летний Карсавин умудрился заработать среди студентов нехилый авторитет и к тому же расположил к себе кафедру английского, что давало его подопечным определённую фору перед остальными. Учиться у него было комфортно, так что на его педантичность все сразу закрыли глаза, и опоздания на английский почти прекратились.       Почти.       — Здравствуйте, Андрей Юрьевич, — протараторила я, показываясь в дверях, — извините, пожалуйста, за опоздание. Можно войти?       В нашем вузе языковые пары обычно проходят в небольших кабинетах, в группах по 6-8 человек. Одногруппников передо мной было в два раза больше, значит, причина сегодняшней релокации — чей-то внезапный отпуск или болезнь. В обычной аудитории у меня ещё были бы шансы прошмыгнуть на место и остаться безнаказанной, но в огромном лекционном зале даже первая парта была слишком далеко, и я обречённо закрыла глаза, когда услышала из уст Карсавина свою фамилию.       — Майорова, что с нарядом? Косплеишь немецкую госпожу?       Под негромкие хихиканья одногруппников я покосилась на преподавателя, придумывая ехидный ответ, но во встретившем меня взгляде янтарных глаз прочла что-то такое, от чего в животе будто образовался провал. Нервно усмехнувшись, я прикусила нижнюю губу и поспешила к Рите, которая предусмотрительно заняла мне место с краю.       — Мы на двести шестой странице, скобки раскрываем, — шепнула подруга, придвигая ко мне учебник, где было подписано несколько ответов. — Скоро наша очередь, так что готовься.       Я втянулась быстро, отвечала без ошибок, но почти наверняка знала, что Карсавин не простил мне опоздание и прямо сейчас придумывает, чем бы таким нехорошим меня проучить. И вот — бинго! — называйте меня Вангой, а не Эммой, потому что за пятнадцать минут до конца пары удобно устроившийся на преподавательском столе Андрей Юрьевич вдруг бросает на меня взгляд исподлобья и ласково приглашает к доске.       — Я буду диктовать тебе определения из этой главы, а ты пиши в столбик термины. Всех остальных задание тоже касается: кто первый у Майоровой ошибку заметит, тот получит право не приходить на пятничную пару.       Уже у доски я оборачиваюсь на всезнающую Риту и шутливо закатываю глаза: нетрудно догадаться, кто выиграет эти Голодные игры.       — Давай, Майорова, начнём с простого, — деловитый голос преподавателя возвращает моё внимание к английскому, и я поспешно беру мелок. — Напиши мне, как называются non-monetary payments that workers receive in addition to wages; for example, employee discounts /неденежные выплаты, которые работники получают в дополнение к заработной плате; например, скидки сотрудникам/.       Я аккуратно вывожу на доске первый ответ и рисую чуть ниже цифру 2.       — A negotiating technique that involves giving another party something they want and receiving something desired in return; also known as compromise or give-and-take /Техника ведения переговоров, которая включает в себя предоставление другой стороне чего-то, чего она хочет, и получение чего-то желаемого взамен; также известна как компромисс или принцип «отдавай и бери»/, — продолжает Карсавин. Я начинаю прописывать ответ, как вдруг он чуть тише прибавляет: — Ich frage mich, was du als Gegenleistung dafür verlangen würdest, dass ich dich auf diesem Tisch hart ficken darf /Интересно, что бы ты попросила в обмен на возможность жестко трахнуть тебя на этом столе/.       На секунду я забыла, как дышать. Ответ не улетучился из головы, но моя рука застыла, а я на негнущихся ногах повернулась к преподавателю и с видом полной идиотки переспросила:       — Excuse me? /Что, простите?/       — I’m sorry, that’s not the definition. Today I will be translating negotiations with the Austrians, and I need to adjust my articulation. so sometimes German speech may slip through. Don't mind it /Прошу прощения, это к определению не относится. Сегодня я буду переводить переговоры с австрийцами, и мне нужно подкорректировать артикуляцию, поэтому иногда может проскальзывать немецкая речь. Не обращайте на это внимания/, — невинно заявляет Андрей Юрьевич, бегло проверяя отсутствие телефонов на партах и возвращая взгляд на меня. — Ты слово дописывать будешь, Майорова? Если нет, продолжим.       Я торопливо вывожу ещё несколько букв и перехожу на новую строчку. Ладони потеют, я сконцентрирована до предела, но в следующих репликах препода нет ничего необычного. Стараясь не уходить в себя, я тем не менее лихорадочно бегаю глазами по доске: что, неужели показалось? Крыша от нервов поехала, или я сама не заметила, как влюбилась в него, и это всё — просто моя больная фантазия? Если так, то что он сказал на самом деле? У нас в группе ведь никто не говорит по-немецки...       — И последнее на сегодня, stocks that trade at lower-than-average prices because they have been overlooked or undervalued by investors /акции, которые торгуются по ценам ниже средних, потому что инвесторы упустили их из виду или недооценили/.       Из-за быстрой диктовки мой почерк стал размашистым, и для десятого термина места почти не осталось. Мозгов встать на цыпочки и добавить его сверху у меня, разумеется, не хватило, тем более мысли в этот момент были заняты совершенно другим, поэтому я согнулась в три погибели и стала аккуратно царапать ответ у нижнего края доски. Со стороны Карсавина послышался шумный вдох, и он произнёс:       — Ja, ich habe deinen Arsch definitiv unterschätzt /Да, задницу твою я определённо недооценил/...       Всё, Майорова, финиш.       Финиш, блять!       Я уверена, что даже через 10 лет доподлинно не вспомню конец той пары. Всё, что я знаю наверняка, — из нирваны меня выдернул звонок, возвещающий о начале перемены.

***

      Я отрешённо ковыряла лежащую в тарелке куриную ножку, когда на стулья по обе стороны от меня опустились Рита и Антон.       — Что тебе сказал Карсавин? — безо всяких предисловий начала шатенка. — Постебался над твоим видом? Пошло обозвал?       Не в силах даже рот открыть, я вздохнула и застонала, уткнувшись лицом в ладони. После английского я на всю перемену закрылась в туалете, следующие две лекции провела в задумчивом одиночестве на последней парте, а теперь наступил обед, мне не сбежать, и я вынуждена как-то объяснить двум очень любопытным друзьям, что меня хочет наш препод.       — Всё так плохо? Давай мы с ним поговорим, — напирала Рита, без конца теребя меня за плечо. — Либо ты сейчас признаёшься, в чём дело, либо мы выясняем это сами. Это ж просто невозможно — смотреть на твоё унылое лицо!       — Не смотри тогда, — еле ворочая языком, пробурчала я. — Сил нет.       — Мы просто немного волнуемся, — заметил Антон, который в такие моменты отлично уравновешивал свою темпераментную девушку. — Если хочешь, мы сейчас от тебя отстанем, но после пар соберись с мыслями и приходи в коворкинг. Обсудим, что случилось, или хотя бы просто вместе домашку поделаем.       Я бросила на него полный благодарности взгляд и уронила голову на плечо Риты. Её, кажется, устроил вариант подождать до конца дня, потому что она, наконец, замолчала и переключилась на свой телефон.       Вечер наступил быстрее, чем мне хотелось бы.       Через небольшое окно нашей с Женей комнаты я смотрела, как закатное солнце подкрашивает неподвижные облака, теребила края пижамы, в которую переоделась после душа, и думала, что мне теперь делать с Карсавиным. Вариант прийти на кафедру и написать на него жалобу казался абсурдным: как вообще можно доказать, что твой препод английского, за которым бегает половина универа, пытался склеить именно тебя, ещё и говоря при этом на немецком? С 90%-ной вероятностью моя претензия будет выглядеть как попытка обратить на себя его внимание, а нахальный полиглот этому только обрадуется.       Делать вид, что ничего не было? Конечно, Майорова, расслабь свои недооценённые булки! Главное, что сумасшедшая не ты, сумасшедший — недотрах твоего горе-педагога! А если подобное будет повторяться? Если однажды он начнёт играть в открытую?       Я вздохнула и повалилась на кровать. В открытую, ага. Куда уж больше...       Настроения идти к друзьям не было от слова совсем. Хорошо ещё, что я не столкнулась с Женей: по средам она пропадает в спортзале, поэтому мне аж до завтра не потребуется натягивать на лицо приветливое выражение. Отношения у нас хорошие, но каждому человеку иногда нужно немного личного пространства, и я рада, что сегодня оно у меня есть.       Беру телефон, звоню Рите. Трубку снимает Антон.       — «Привет, она в душе, ты на громкой», — слышу характерное шипение воды, усмехаюсь.       — Пахнет сексом, друзья мои, — намёк звучит вяло, поэтому на него никто не реагирует. Ждут, что я скажу дальше. Я поднимаю ногу, упираю её в стену и, свесив с кровати голову, продолжаю: — Ребят, без обид, но я вообще без настроения. Домашку сделаю завтра на первой паре. Расскажу обо всём тоже завтра: это не настолько серьёзно, чтобы я заставляла себя сейчас.       — «Ага, а вы думайте себе, что хотите! И волнуйтесь дальше», — крикнула Рита, очевидно, заглушив воду.       — Поттер лучше знает, когда рассказывать вам о новых крестражах, — философски изрекла я. — Вешаю трубку. Веселитесь.       Отложив телефон, я возвращаю голову на подушку и устраиваюсь поудобнее. Что теперь? В мире столько вещей, которым я могу посвятить сегодняшний вечер, а у меня настроение драматизировать пошлости Карсавина, будто я одна из его поклонниц.       Я знаю себя и свой дурацкий характер: буду теперь не спать ночами, думать об этом, по-идиотски краснеть. Просто потому, что люблю докапываться до людей и их поступков, демонтировать всё до основания и по кирпичикам перебирать, спрашивая себя и, возможно, других: «А как это, а что это, а почему это?».       Надо было сразу ответить ему, заткнуть за пояс прямо там, на глазах у всех! В конце концов, бежать жаловаться не обязательно: можно всё сделать самой, если захотеть.       В моей голове медленно созревает безумный план.       Он был таким наглым только потому, что не знал о моём владении немецким. Надо просто найти его и сказать, что я поняла все его грязные словечки до единого. Извинится — отлично, нет — я хотя бы буду знать, что не тряпка и могу за себя постоять. Где это вообще видано, чтобы студентка молчала в ответ на такие похабные подкаты преподавателя?!       Меня совершенно не останавливает мысль, что пары у Карсавина давным-давно закончились, и он, скорее всего, сейчас зависает где-нибудь с друзьями. Я заново наряжаюсь в утренний образ, потуже затягиваю пучок и воинственно раскрашиваю губы красной помадой. Будет тебе немецкая госпожа, Андрей Юрьевич! Подхватив пропуск и телефон, щёлкаю электронным замком входной двери и направляюсь исполнять задуманное.       Как ни странно, храбрости по пути только прибавляется. На моей стороне — правда! Она окрыляет меня, когда я захожу в университет, когда стучусь на кафедру и узнаю, что Карсавин прямо сейчас читает магистрантам курс о различиях британского и американского вариантов английского.       — Шестой зал, — уточняет секретарь, сверившись с расписанием. — Они скоро закончат, так что торопитесь — Андрей Юрьевич обычно уходит сразу и сюда уже не заглядывает.       Шагая по коридору, я вспоминаю события сегодняшнего утра: своё опоздание, потрёпанный вид, старательную работу на паре и то, чем меня «отблагодарил» препод. Начинаю немного волноваться: уже скоро я выскажу этому фрику, как много поняла из его утренней болтовни, и собью с его лица спесивое выражение!       Мне навстречу идут студенты: я понимаю, что лекция закончилась, и ускоряю шаг. Наш разговор должен пройти без свидетелей, так что я предусмотрительно заглядываю в зал и задерживаюсь на спинах нескольких девиц, которые о чём-то воркуют с Карсавиным. Кто бы сомневался! Его самого я не увидела, значит, и сама останусь незамеченной до последнего.       Проболтав с преподавателем минут пять, студентки, наконец, показались в дверях и окинули меня недоумевающими взглядами. Что ж, сейчас или никогда! Уповая на то, что Андрей Юрьевич наконец один, я решительно шагнула в аудиторию.       Бинго! Голубчик складывает в портфель свои листочки и даже не подозревает, кто пришёл к нему в конце рабочего дня. Слегка подавшись назад, я нарочито громко хлопаю дверью, чем привлекаю его внимание. Обернувшись, он удивлённо улыбается и вопросительно наклоняет голову.       — Майорова, опять ты? Чем обязан?       Момент разоблачения всегда очень волнительный, поэтому я чувствую, как стучит моё сердце. Нужно подойти к доске. Мелок брать — перебор, решит, что я с ума сошла... Теперь развернуться и упереться в зеленую поверхность плечом.       — In verbotenen Teichen fischt man gern /Запретный плод сладок/, правда, Андрей Юрьевич? — отчеканиваю я, надменно вскидывая подбородок.       Карсавин смотрит на меня таким наивно-удивлённым взглядом, что на секунду я пугаюсь: неужели произошедшее утром — всё-таки моя больная фантазия? И именно в тот момент, когда ему удаётся снова сбить меня с толку, он расплывается в широкой улыбке, в два шага оказывается прямо передо мной и, нависая сверху, вплотную приближает к моему лицу своё. Я запоздало осознаю, насколько велика наша разница в росте.       — Verbot macht Lust /Чего нельзя, того и хочется/, Майорова, — безо всякого стеснения он выдыхает эти слова прямо мне в губы, попутно подхватывая моё запястье и слегка заводя его назад. — Ты пришла отчитать меня за мою маленькую шалость?       Чтобы ненароком не задеть его губы, я еле-еле киваю. Все мечты о том, как эффектно утереть ему нос, тонут в вязкой смоле его потемневших глаз. Глупая Эмма, ты такая же посредственность, как и те, кто поджидает его после пар на парковке! Надо было просто забыть этот случай, или подготовиться и ответить в следующий раз, или сменить группу...       — О, нет, — протянул Карсавин, словно угадав ход моих мыслей, — я думаю, ты здесь совсем из-за другого. И твой наряд это только доказывает.       Насмешливые нотки отрезвляют, пробуждая обиду, и я вскидываю руки, чтобы оттолкнуть его. Но прежде, чем я успеваю вырваться, его рука взвивает мой подбородок, и жадный, мокрый, глубокий поцелуй беспощадно захлёстывает мои губы.