Своя судьба

      Я сижу на парте, стараясь удержать в руках комок спутанных волос, который когда-то был белой бородой. Машка пытается драть его своей расчёской-щёткой. До этого мы дербанили космы Снегурочки и парик самого Деда Мороза. Результат — три-ноль в пользу реквизита. Зато будем знать, что купить Маше в подарок вместо потерпевшего поражение оружия. Щелкунов сидит напротив меня на преподавательском столе и болтает ногой. И молчит, зараза. Конечно, не ему же отдуваться. По его вине мы опять вляпались в идиотскую историю. Ну, ладно, конечно, мы с Андреем тоже хороши. И летнюю сессию сдали х…., и свои практики завалили, и пьяными нас лично мой декан с крыши прогонял, но это уже слишком.       — Да почему, б…., мы, Жук? Мы — рокеры, а не актёры, какой на фиг утренник?       — Вечернее представление, если тебя это успокоит. Начинается в шесть, после закрытия столовки.       — Самый важный объект института.       — Ну уж точно самый посещаемый после толчка. А если ещё учитывать мужской и женский сортиры отдельно…       — Валька, не смешно. Мы быть клоунами не подписывались. Значит, мы и парты таскаем, и стены красим, и теперь детский сад устраиваем. Вон пусть Агата…       — Успокойся, Миш. Работа технички не самая лёгкая, я тебя сразу предупреждал. Актёрский на коммерческих заказах всю зачётную сессию с утра до ночи. А вам надо всего лишь одну постановку для своих отыграть. Только ёлку.       Палку, блин. Так и начинается прогиб под систему. Сегодня ты играешь для руководства, завтра тебя покупают бандиты, и ты поёшь дуэтом с Кобзоном, а послезавтра вообще тебе кто-то левый песни пишет. Жук исподтишка наблюдает за моими душевными терзаниями.       — Я обещаю, Миш, всего одно новогоднее выступление.       — Зато, с…, для ректора. Вот он порадуется, что мы за ум взялись…       Щелкунов прекращает долбить стол ногой и опускает ладони по обеим сторонам туловища. Теперь он смотрит на меня, как всегда, когда нам нужно очередной раз «серьёзно поговорить».       — Ты диплом, Горшок, хочешь?       — Нет. Я хочу наконец выступать нормально.       — Отлично, Миша. А для этого надо репетировать и записываться. Сказать, сколько стоит аренда самой задрипанной студии? А съём репточки? А ваши расходники?       — У нас немного трат.       — Ага, совсем крохи. Комбик сгорел, барабаны Поручика какие-то уроды, которые его подвозили, умыкнули, Шуркину гитару случайно разбили коллеги по работе. Мне продолжать?       Маша скрипку забыла в тралике от недосыпа. Ну, как бы да, не самый удачный выдался конец года. Ну у каждого бывают досадные оплошности. Но Жук не унимается.       — Вам даже командировочные пока институт оплачивает. Группа живёт только на свои стипендии. Ну, кроме вас с Князевым, у вас и этого нет.       — Поэтому нам всем надо пахать в разы больше. А мы расслабились. Нам нужен второй альбом. Первый среди знакомых раздали — и типа хватит?       Щелкунов пережидает, пока я выговорюсь. Где черти Андрюху носят? Остальные актовый зал освобождают, мы с Махой здесь, а он опять весь в делах.       — А есть, что записать?       Жука не проведёшь отвлечёнными беседами. Он прямо клещ. Как присосётся, хрен вытащишь. Или наоборот, отличный следователь — сам всё из тебя вытянет.       — Нет.       И у меня, и у Андрюхи будто творческий ступор. Сказать, собственно говоря, нам слушателям нечего.       — В чём вопрос? Будет материал, я устрою запись.       — Жук, мы мало репетируем. И мало выступаем.       — По своим текущим возможностям.       Щелкунов прав. И это самое голимое в нашей ситуации. Бесит просто.       — Так, значит, мы — х..вые артисты. Ну или ты — х..вый староста группы.       Жук спрыгивает со стола. Князев бы отшутился. Или подрался со мной, если у него был неудачный день. Валька психует только в понятные одному ему моменты. И сейчас явно не один из них.       — Конкретные претензии по делу, Горшенёв, где? Пустые обвинения не прокатят. Вы пока физически не тянете большего, поэтому просто пользуйтесь любой возможностью себя засветить. Повторяю по слогам для особо непонятливых: лю-бой.       — Если бы не твои принципы с клубами и…       — И чем, Миш? Одного привода за двадцать лет тебе хватит за глаза. Ты и так не особо осторожничаешь.       Щелкунов кивает на мою руку, я нервно поправляю рукав.       — Да это у тебя не осторожность, а трусость. Нет ничего страшного в тех клубах. Ты нас просто тормозишь. Все крутые группы проходили через…       — Мих, не начинай. Если бы не Валька, проблем у нас было бы в разы больше.       Андрюха будто вырастает рядом со мной из-под земли. Я даже не заметил, чтобы открывалась дверь. Ну Князев насчёт Жука прав, но какого х.., сам Князь всегда неприкасаемый. Щелкунов его постоянно выгораживает, и Андрей туда же. Круговая порука.       — А что ты лезешь, Князев? Тебе легко говорить. Сидишь себе, рисуешь: «С Новым годом, дорогие студенты и преподаватели!». А мне надо сценарий накатать, в нём самому сыграть и ещё за остальными ролями проследить. Тебе же достаточно выйти в шубе и стукнуть разок посохом. Ох…но ты устроился.       — Так давай махнёмся не глядя, Горшок! С тебя 10 плакатов про Новый год и сменки про курение. С меня — спектакль. Можешь, даже вообще в нём не участвовать, лады?       — И ты пишешь сценарий и играешь главную роль.       — Легко.       Андрей тянет мне руку. Я вообще не понимаю, что происходит последнее время. Если мы не бухаем, то собачимся по любому поводу. Князев абсолютно перестал меня слышать на репетициях, когда на них является. А теперь ещё и это дурацкое пари. Ну пусть рискнёт. Его до сих пор колотит, как припадочного на сцене, и тут сразу главная роль. Конечно, конечно. Сяду в первый ряд на бенефис. Протягиваю и ему руку, Андрей сжимает в ответ и зовёт старосту.       — Разбей, Валька. -----------------------------------------------       — Долбанный текст!       Я швыряю ластиком в стену. Жук встаёт из своего угла и заглядывает мне через плечо. У меня опять не влез восклицательный знак.       — Давай, я напишу, а ты делай следующий плакат.       — Мы поспорили с Князевым. Это должен сделать я.       — Уже три часа ты занят одной надписью. Шевелись, если не хочешь, чтобы его турнули с работы.       Б.…, и этот туда же. Сегодня я пришёл в деканат Андрея, а поверх вчерашних эскизов готовые другие плакаты и записка: «Такую херню ты на своей могиле разместишь. Потому что я убью тебя нахрен, Горшок, если ещё раз увижу что-то подобное. Надеюсь, хоть надпись ты не запорешь.»       — Сам справлюсь.       Жук аккуратно вытягивает из-под моих локтей ватман.       — Князевский рисунок, да?       Я киваю. Его стиль, очевидно.       — Не парься, Миш. Он тоже фигни наворотил с новогодним сценарием.       Я поднимаю глаза на Жука.       — Зачем ты мне это говоришь? Он же твой друг.       — Именно за этим.       — Хочешь, чтобы я сделал сценарий за него?       — Ни в коем случае. Я у твоей мамы уже одолжил парочку, и мы их с Агатой тайно переделали.       — Понятно.       — Что тебе понятно, Горшок?       — Ты полностью на его стороне. Ну можешь смеяться, я проиграл. Я не умею рисовать.       — Ты рисуешь лучше половины моих одногруппниц, если это тебя успокоит. Твои плакаты в шкафу, докрашивай их, пока я напишу буквы, у нас мало времени.       Я заглядываю в шкаф и на верхней полке действительно обнаруживаю свои художества. Оборачиваюсь к Жуку.       — Тогда я ничего не понимаю.       — Мне нужно, чтобы ты увидел его задумку со стороны.       — Так давай я приду на репетиции.       — Мы и так туда пойдём. Не отвлекайся.       Ладно, увижу, что там Андрей нагородил. -----------------------------------------       Я стою на какой-то странной лестнице-пьедестале. Жук придирчиво смеряет меня взглядом.       — Спустись на одну ступеньку.       — Валь, это х..ня, он будет на верхней.       — А Касперу нужно ориентироваться на рост Князева. Делай, что я говорю.       Я послушно становлюсь ниже и, видимо, неосознанно готовлюсь к нападению сзади.       — Горшок, не дёргайся. Ты по плану не в курсе. Расслабь плечи, ты же дирижёр.       — Жук, а ты не оборзел нами командовать?       — Можем подождать Агату. Или всё-таки разойдёмся раньше полуночи?       — Вы мне даже не рассказали суть пьесы. Князев будет Кощеем?       Вместо ответа Щелкунов одним взмахом выбивает огромную указку из моей руки.       — Это неважно, Миша. Держи свою дубинку нормально.       Шура подаёт мне указку обратно. Я пытаюсь вспомнить, как действовали мушкетёры.       — А если Князев умеет фехтовать?       — В смысле, если? Он умеет.       — И как ты тогда собираешься его победить, Жук?       — За счёт эффекта неожиданности. Саш, придётся, похоже, мне драться, ты руку выбьешь, шпага слишком тяжёлая.       Леонтьев довольно кивает.       — Хоть не надо будет в шубе париться.       Щелкунов опускает шпагу.       — Я имел в виду только постановочный бой.       — Нет, Жук, только настоящий Дед Мороз может победить колдуна и спасти Снегурочку.       Я оборачиваюсь на Машкин голос, у меня над головой что-то лязгает, я пригибаюсь, не удерживаю равновесие и падаю с лестницы. Яша и Каспер умудряются меня подхватить в последний момент.       — Тарелки мимо. В бубен будешь бить.       — Князеву?       Шура всхрюкивает в кулак. Жук гневно оборачивается на звук.       — Значит, слушаем все сюда и очень внимательно. Ваша цель, б.…, чтобы после нашей импровизации на Андрее не было ни царапины. И он остался со слухом, зрением и всеми остальными чувствами. Всем ясна задача?       Жук, как Андрей тебя вообще рядом выносит? Ты же шуток не понимаешь абсолютно. -----------------------       Князев стоит возле моего плаката с нечитаемым лицом. На рисунке Дед Мороз сидит в кресле-качалке и читает роман «Идиот». На обложке книги шаржевый портрет Андрея.       — Андрюх! Ты обиделся?       Он не отвечает, продолжая придирчиво изучать моё творение. На стенке рядом уже кто-то успел накалякать «Совершенно согласен». Б…., сорву плакат сегодня же и уничтожу.       — Не трогай, Мих. У меня нет сейчас времени переделать.       — С…, как тебе удалось опять узнать? Я же вслух не говорил.       — Громко думаешь.       С этим дурацким выступлением первый раз за неделю увиделись. Я даже его жену чаще встречаю, хотя она тот ещё неуловимый мститель. Хоть бы поздоровался или обернулся, по крайней мере.       — Х..вая перспектива.       — У тебя, Андрюх, или на плакате?       Князев наконец отрывается взглядом от ватмана, лезет в сумку и карандашом показывает места, где я налажал.       — Ну, извини, я на четвёртом курсе по другой спецухе.       Андрей дёргается, будто от удара. Мне стыдно, словно я опять закрашиваю его картину на стене, потому что она не вписалась в видение столовки новой заведующей. Становится немного неуютно, и я не знаю, как вырулить на нормальный разговор.       — Князь, ну декан сам его выбрал.       — Я в курсе, Мих.       — Так хули ты тогда дуешься?       Я даже не успеваю договорить, когда внезапно вспоминаю, что Сигизмунд Зигизмундович при всех восхвалял именно мою мазню. По его словам, это воистину величайший шедевр, который он когда-либо наблюдал. Особенно удалась обложка. Просто один в один с оригиналом. И это без специального образования, как у некоторых двоечников. Ну ещё бы, мы с ним как-то так увлеклись обсуждением Бакунина на курилке, что я на пару опоздал, а он на заседание в деканате. Но Князев-то об этом не знает.       — Андрюх, когда я рисовал плакат, этот библиотекарь стоял у меня за спиной, помогая охренительно ценными советами по цвету хвои.       У Князева каменное лицо. Меня, конечно, нельзя хвалить, только его.       — Князев, это было предвзятое мнение со стороны. Оно ничего не меняет в вопросе твоего таланта и навыков. Просто твой плакат. Он как бы…       У Князева на рисунке была очередная сумасшедшая ёлка, душащая в игольчатых объятьях несчастных зайца и белку.       — Я свой даже ему не показывал, Мих.       И в чём тогда плакат соврал? Я хватаю Князева за рукав. Он отдёргивает руку. Спасибо, что демонстративно не отряхнул одежду после моего касания.       — Что за идиотизм, Князев? То есть теперь пялиться на свою кривую рожу тебе нормально, а днём раньше продемонстрировать работу выше классом…       — Я ни с кем не соревновался с…       Со «Студенческого дебюта». Ну да, потом ещё пару месяцев институт гудел, как улей.       — То есть, я хотел сказать, я сам больше не участвую в конкурсах, даже если они скрытые.       Б…., да понял я, что с группой — да, один — нет.       — Князь, ну я тоже не люблю проигрывать.       — Ты никогда не проигрывал. Даже тогда кретином оказался только я.       — Начинается!       Князев просто смотрит на меня очень серьёзно и уходит, не прощаясь.       — Андрей!       Князь делает вид, что меня не слышит. Ну и иди на хрен, раз такой молчун. Я смотрю на плакат ещё раз. Ну да, кресло поехавшее и угол стола тоже, да и само дерево покорёжило. Но вполне нормально для… Чёрт! Он всё-таки перерисовывал плакат. Вернее, только шарж. А я-то думал, почему у меня Андрей такой похожий получился. Б…., Князев, ну на х.., ты это опять сделал? --------------------------------       Я реально вжался в обивку сидения. Только что наша группа очень натурально изображала сказочных гномов-людоедов, а до этого охотник-оборотень, замотанный в мишуру-дождик, весьма кровожадно крошил своих жертв огромными когтями возле украшенного дерева. В зале просто гробовая тишина. Если бы сюда случайно залетела муха, она бы сдохла от ужаса. Секретарь ректора отпросилась в туалет минуте на пятой представления и больше не вернулась. Кажется, я понял, что Жук имел в виду под «слегка переборщили с натурализмом». Ну его в пень, такой весёлый Новый год. Я бы уже был согласен поорать «Ёлочка, гори». А чем, интересно, Андрюха сам собирался завершить эту грандиозную катавасию? — Зимний страшный вечный путь, Нам с него не улизнуть. Он ведёт нас всех во мрак, Каждый здесь другому враг. Кто убийца и злодей? Нет святых среди людей. Не воротишь время вспять, Ты рождён, чтоб убивать. И не поможет Здесь тебе не божий крест, Не причастье, не протест. Это праздник вечной тьмы, Где пропали в бездне мы. Помнишь, в детстве у реки, Мы плели себе венки, И бросали впопыхах, И с пыльцою на руках Убегали, чтоб поесть? А цветы копили месть. И нас прокляли поля, Под ногой горит земля, И не исправить Нам их чар святой водой, Мы одни теперь с бедой. Строим жутких снежных тёть, Укрощая снега плоть.       Меня разбирает смех от того, что Андрюха поёт это на полном серьёзе под развесёлый мотивчик с гримом мертвеца на лице. Ну это просто гениальный ход для праздничного вечера. К счастью, из кулис на спасение несчастной Снегурочке-аккомпаниатору, наконец выскакивают Дед Мороз со шпагой, Лось и Яша с палочками Пора и сам Пор с бубном. Каспер приставляет смычок к горлу зловещего барда, а Жук с одного удара выбивает у него из рук палочку. Ректор с облегчением выдыхает.       Жук обращается к залу.       — Ну что, помилуем злодея?       Раздаётся парочка несмелых «да».       — Неправильный ответ, ребята. Злу нельзя давать ни малейшего шанса, иначе оно пустит корни и прорастёт в каждом из нас, поглотив всё наше существо. Только убив даже малейшие его зачатки, зло можно победить.       Расфокусированный внезапным нападением Андрей вдруг подаёт голос.       — А добро?       Дед Мороз теряется. Ответное слово Князева никто не репетировал. Его должны были торжественно изгнать из зала и зажечь ёлку.       — Что, добро?       — Разве оно не пускает корней и не поглощает полностью, если ему дать хотя бы небольшую возможность?       Жук молчит. Каспер стягивает с его головы красную шапку и напяливает на Князева.       — По ходу настоящий Дед Мороз всегда был среди нас.       Балунов резко зажигает ёлку и роняет занавес парням прямо на головы. На сцене остаются только растерянный Андрей, не менее перепуганная заколдованная Снегурочка-утопленница и мерцающая ёлка. Ректор в полнейшей тишине говорит «а ничего так, в духе времени». И Князевский декан делает какой-то странный жест, похожий на то, что он перекрестился. --------------------------       Агата отбирает у Князева бутылку с пивом, которую он не выпускал с момента выхода из гримёрки.       — Андрюх, классная импровизация!       — Идите вы все в баню. У меня чуть сердце не остановилось.       — Но ты сориентировался.       — Я больше в таком не участвую.       Жук виновато покашливает. Андрей неверяще смотрит на него.       — Нет, Валя, ни за что. И ты обещал, что будет одно выступление.       — Это я Мише обещал. Кстати, если хочешь, можете махнуться ролями, мы с ним как раз уже финал отрепетировали.       Да, Щелкунов, последнее слово — это явно не твой конёк. Я снимаю дурацкую переходящую шапку с Князева и напяливаю на себя.       — Я согласен, Жук. Только в финалке, Андрюх, просятся другие слова, а так там и скрипка в тему.       Шурка оживляется.       — Это я Андрею предложил. Ну круто же, да? Попробуем записать.       Я киваю. А может, и не такая плохая была идея с ёлкой.