Очень плохая затея

Пока Бишоп утопал в почти безмолвной ночной тишине, кошачьи глаза Дженкинса мерцали в полутьме комнаты. — Это виски? — поморщился он, аккуратно принюхиваясь к полному стакану да сидя на кровати босиком в растянутой «домашней» одежде. — Первое и главное — скотчем считается только виски, изготовленный в Шотландии. Не смей этого вякнуть при Сэдди, иначе те очки, которые ты заработал в его глазах, мигом превратятся в отрицательные числа, — Чарльз покрутил головой, разминая затекшие плечи и сполз на пол, на ковер, облокотившись спиной о кровать. — Похоже, — он улыбнулся, замечая, как омега аккуратно слезает к нему, скрестив ноги по-турецки, — ты нравишься Сэдди даже больше, чем я себе представлял. — И что с того? — Дженкинс повертел в руках янтарный скотч. Волосы его окончательно высохли и теперь смешно завивались на концах и у висков. Симпатичный омега будет волновать любой член. Чарльз не был дураком, чтобы отказывать себе в такой простой радости. — Я все равно не представляю, как его влюбить в себя настолько, что он мне Грасс-хауз надумает дарить. К тому же, Дженкинс не был дураком. Его единственным недостатком была нищета. Нищета и незавидное происхождение. Будь он хотя бы обедневшим дворянином, едва сводящим концы с концами, Чарльз бы надумал себе невесть что. Как когда-то в колледже, когда впервые от одного взгляда на омегу почувствовал гудящее паровозом сердце. Он не помнил ни имени, ни лица, но навсегда запомнил злополучный факт — омега не его круга не была ему подходящей парой. Дженкинс годился для секса, для развлечения, для Сэдди, но не для него. Но если бы... если быть в нем была хоть капля чего-то светского, Чарльз наверняка бы проникся к нему нечто большим. Например, интересом, а не похотью. — За это не беспокойся. Главное — чтобы он голову потерял. Я тебе скажу, что делать. Вообще, Чарльз уже давно все продумал, целых три варианта развития событий предусмотрел, Дженкинсу оставалось только играть отведенную роль горе-любовника. Там повертеть задницей, здесь поулыбаться, тут отсосать… Отсосать. А ведь Сэдди обожал отличные минеты, с них он всегда и начинал пробовать своих многочисленных случайных любовников. — У меня только вопрос, — усмехнулся Гарри. Похоже, ночь и выпивка нехило развязали ему язык. Чарльз мазнул взглядом по его румяным скулам. — Откуда ты так хорошо его знаешь? Вы же не лучшие друзья… — Я учился с ним и жил в одной комнате. Наши родители одного круга, как и мы с ним. — И все? — Разве много требуется, чтобы понять, что за человек перед тобой? Чарльз всегда кичился своей проницательностью. Того же Дженкинса он видел едва ли не насквозь. А уж Сэдди-то... Сколько лет они прожили вместе под одной крышей? Он даже со своими родителями столько не жил, сколько с этим шотландским ублюдком. — Я вот живу с братом всю жизнь и вообще не в курсе, блядь, что в его голове. Удивительно, что Дженкинс не терял своего омежьего очарования, изъясняясь, как сапожник. Деревенщине шло деревенское поведение. — Потому что это дорогой тебе человек, — поэтично выдал Чарльз, как нечто само собой разумеющееся. — Ты никогда не узнаешь, что у человека на уме, если ты к нему неравнодушен. — Вау, — впрочем, Дженкинс не вдохновился. Или попросту не поверил. — На парах подсказали? — Сам догадался. Так получилось, что я умный. Гарри коротко рассмеялся, глотнув еще и тут же поморщившись. Чарльз заметил тонкую шею. Она всегда была такой изящной, или Дженкинс просто исхудал? — Внутренности горят? — альфа облизнул пересохшие губы. — Не каждый вечер пью ско-тч, — цокнул тот языком и вновь улыбнулся, глубоко вздыхая. — Ты правда считаешь… что я могу соблазнить такого, как Сэдди? Только такого, как Сэдди, он соблазнить и мог. Но звучал его вопрос совершенно иначе, будто бы этот шотландский ублюдок ровня королевской семье. — А что в нем такого? — мигом ощетинился Чарльз, дернув верхней губой в раздражении. Видимо, его самого омега за небожителя не принимал. — Альфа есть альфа. — Ты тоже альфа, — Дженкинс игриво повел плечом. Или ему только показалось? — И? — Ну, тебе же я не нравлюсь. С одной стороны, а в чем он не прав? Но с другой... — Если бы не нравился, я бы давно съехал. Скажем так: моя неприязнь к тебе не превышает допустимый уровень для нашего мирного существования здесь, — рукой, держащей стакан, он махнул в сторону двери, — в Бишопе. Дженкинс вновь усмехнулся. Выпивка делала его улыбчивым, веселым и менее настороженным. Тем более удивительно, что Сэдди до сих пор его не трахнул. — То есть наконец-то великий и ужасный Чарльз Джордж Гордон-Леннок… принял меня в свой невероятно аристократический круг? Конечно, Чарльз никуда его не принимал, но отказывать глупой омеге в ее потаенной мечте быть принятой в высшем свете Кембриджа было по крайней мере недальновидно. — Думай, как тебе заблагорассудится. К слову, — он почему-то пошел ва-банк, — ты уже ему отсасывал? Дженкинс недоуменно нахмурил брови. — Кому? — Сэдди, кому же еще? — Нет! — рассерженно шикнул он, выпрямив сгорбленную спину. — Я бы… — и мигом стушевался, — рассказал… Я тебе, вообще-то, все рассказываю. Ну… что с ним связано. — А что с ним не связано? — А это уже личное. Тебе знать не обязательно, — отсек без лишних расшаркиваний Дженкинс и, ухмыльнувшись, опрокинул стакан целиком. Даже не поморщился, видимо, совсем захмелел. Если уж совсем на откровенность, Чарльзу было все равно. И на Дженкинса, и на его личную, «тебе не обязательно знать» жизнь. Просто в груди поднималось необъяснимое раздражение при одной только мысли о том, как этот саттонский деревенщина начнет вовсю соблазнять другого деревенщину, но уже шотландского. Чарльз сощурился, мотнув головой: — Знаешь, глядя на тебя всякий раз, думаю о том, что ты никого в жизни и не соблазнял. Ощетинившийся Дженкинс оскорбился до красных пятен на лице: — С… с ч-чего такие выводы! А Чарльз только этого и ждал. — Краснеешь, стоит мне сказать слово «член». А Дженкинс будто бы в доказательство только сильнее и залился краской. — П-потому что… нормальные люди не часто употр-ребляют слово «член» в обычном разговоре… — Может, мне надо было, — Чарльз поставил стакан на пол и наклонился ближе к вжавшемуся в кровать омеге, — проверить? — рука его уперлась в матрас. — Ну, знаешь, протестировать… — вторая рука аккуратно легла на чужую острую коленку, — что ты все умеешь? М? Что скажешь? Но Дженкинс смотрел на него, словно загипнотизированный, будто не в силах вымолвить ни слова. А оно и хорошо. Болтунов в постели Чарльз не любил.

***

Поцелуй вышел неожиданно приятным. Губы напыщенного индюка, раньше не ставившего его и выше червяка, оказались сладкими, мягкими и настойчивыми, а длинный язык вылизывал небо, стараясь достать до глотки. Его затылок сжимала одна рука, не давая отстраниться, пока вторая, оказавшись в трусах, мягко массировала сухую подрагивающую дырку. — Черт, точно, блокираторы, — прорычали на ухо, и Гарри вспомнил, как дышать. Пальцы его отчего-то сжимали широкие прямые плечи Чарльза, уткнувшегося лбом в матрас. — Чего сидишь? — Гарри моргнул, и перед глазами появилось насмешливая улыбка альфы. — Надо отсосать. — Кому? — он не узнавал собственного хриплого голоса. — Мне, — Чарльз отстранился, пропал и жар его тела. Гарри передернул мигом озябшими плечами. — С чего бы? — С того, что я могу тебя порвать, если вставлю на сухую. А смазки у меня нет. Гарри глупо моргнул. Куда и что он там надумал вставлять? Мозг совершенно не соображал. Близость альфы, пусть даже и без какого-либо флера феромонов, выбила из него остатки трезвого рассудка. — И? — И? — усмехнулся Чарльз как-то совсем уж привлекательно. Неужто на него так подействовал какой-то стакан виски или скотча? И именно поэтому он теперь спокойно смотрит на то, как альфа приспускает штаны и резинку трусов, высвобождая полутвердый огромный член с влажной от смазки головкой. — Придется сосать. — Сейчас? — проблеял Гарри шепотом. Достойные мысли отказали ему в своем посещении. — Ну, а когда еще? — Чарльз протянул руку, схватив его за запястье. — Или ты никогда не видел член? Тем более, — он оказался совсем близко, лизнув ладонь и направив ее к собственному члену. Горячему. Гарри и подозревал, что члены альфы настолько теплые, — если ты не умеешь сосать, как следует, стоит тебя научить. — Вообще-то… — зачем-то вякнул он. — Я все умею. И на все гожусь, додумал про себя. — Я докажу, — Гарри пьяно мотнул головой. Как же быстро и неожиданно его повело! Или увело? — Давай, давай, — чужая рука мягко легла на затылок и направила вниз.

***

Сосать Дженкинс не умел от слова «совсем». Во-первых, член полностью не помещался в узком горле. Во-вторых, он то и дело задевал его зубами. Конечно, это придавало некую пикантность неумелому минету, однако остаться без члена... Перспектива была так себе. И все же омега выглядела замечательно. Вот не всякой идет, стоя на коленях, отсасывать, а Дженкинс смотрелся невероятно притягательно, аж пересесть на матрас пришлось, чтобы насладиться его помутненным взглядом исподлобья да навернувшимися на глазах слезами. Да и сосал он старательно. Неумело, но старательно. Расслаблял глотку, когда Чарльз подсказывал, облизывал головку, когда Чарльз направлял, и даже решил проглотить без какой-либо просьбы со стороны, поперхнувшись и вытерев тыльной стороной ладони стекающие по подбородку капли спермы.

***

— Все? — Гарри упал на задницу, хватаясь за колени. Совсем онемели. Надо же! Он впервые в жизни кому-то отсосал, и это был Чарльз собственной персоной. Какие шутки порой у судьбы-то, а. — С чего бы? — Чарльз принялся расстегивать бежевую рубашку. — А что еще? — пьяно нахмурился Гарри. Челюсть немного ныла. Огромный член еще и увеличился у него во рту, а сперма оказалась горьковатой на вкус. — Я все сделал! Словно о домашнем задании отчитался. — А задница? — он же сто раз видел Чарльза без рубашки, так с чего бы теперь удивляться? Хотя он может попросту не замечал этого идеального пресса и этих прямых плеч? — Моя? — Гарри замотал головой. — Она для Сэдди. — Так если она ему не понравится. — Ну, не понравится, так не понравится, — он рассмеялся, запрокинув голову. — Меньше мороки. Все равно мой брат уже готов заступить сюда, в Кембридж, почти на службу… ха-ха! Но тут его резко потянули наверх, схватив за подмышки. Губы вновь соприкоснулись с чужими, а горячие руки прижали за талию к нагому телу. Судя по тому, как он сладко простонал, Гарри нравилось целоваться несмотря ни на что. Настолько, что он даже не сразу заметил, как его штаны сползли на пол. — Вот так, — его схватили за талию и, резко развернув, кинули на кровать. — Какого черта! — взвизгнул Гарри, удивленно оглядываясь. — Почему твоя кровать такая мягкая?! Эй! — Потому что это матрас по индивидуальному заказу, — предвкушающе улыбнувшись, Чарльз навис сверху, поудобнее устраиваясь между разведенных ног. И трусов на Гарри больше не было. Точно! Какого черта? — Я редко такое делаю. Но ты — во всех смыслах исключение. Гарри даже не успел возразить, как Чарльз наклонился к его заднице и, слегка приподняв его за бедра, поцеловал подрагивающую, все еще совершенно сухую дырку. — Ай! Ты что! — Гарри вздрогнул, попытался отползти, но горячая ладонь альфы мигом пресекла попытку к бегству, аккуратно сжав член у самого основания. Язык толкнулся внутрь, и тело прожгло яркой вспышкой удовольствия. Кто бы что бы ни говорил, а омега создана для альфы, как альфа — для омеги. Бежать было незачем да и некуда. — Ах!

***

Сэдди думал о многом. Например, о том, что убьет гребанного Барри Дженкинса при первой же возможности. Как он мог ему отказать? Разве альфа, обожавший других альф, не клюнул бы на Сэдди? Клюнул бы и еще бы повис на шее. А Дженкинс что сделал? Укатил в одиночестве в Кембридж. Разве это не было прямым и недвусмысленным отказом на его совершенно безобидное предложение? — Чарльз здесь? — спросил он коротко у сидящего на диване альфы. Имен он почти не запоминал. — Здесь. И Дженкинс тоже. Отлично. Двух зайцев одним выстрелом. Чарльзу — за то, что снова устроил ему головную боль, а Дженкинсу — за то, что отказал. Он был настолько взвинчен, что даже знакомый тяжелый аромат феромонов его не остановил. А зря. Потому что он меньше всего хотел увидеть Барри Дженкинса, стонущего под Чарльзом от наслаждения.