Очень плохая затея

Гарри не умел драться, но вмазать кулаком по левому уху большого ума и не требовалось. И все же удара не получилось — так, какая-то детская оплеуха. — Блядь! — мгновенно отпрянув, Сэдди зажмурился, мотнул головой и недовольно нахмурился. — Что за… — Слезай с меня! — не своим голосом пропищал Гарри и для верности постарался его пнуть по яйцам. — Что за…? — Я сказал — слезь! — трясясь перед неизвестным, он даже не сразу понял, как начал молотить по каменной груди. Нет, своей девственности он в кабриолете не лишится. Не для этого он ее берег! — Слезай! Слезай! — Так, успокойс… Но тут произошло вообще непредвиденное — дверь рядом с пассажирским сидением открылась, вернее, она едва ли не слетела с петель, и Сэдди, недовольно прорычав сквозь плотно сжатые клыки, мгновенно исчез. Гарри испуганно приподнялся на локтях и тут же замер в оцепенении. От былой удали не осталось и следа. — Ты что тут делаешь?! А Лео стоял над держащимся за бок Сэдди как ни в чем не бывало, даже сигареты не затушив. — Нет! — Гарри вскинул руку вперед, стоило альфе замахнуться ногой. Странно, что Касински вообще послушался, удивленно повернув голову, но от дальнейшей драки никого это не спасло — Сэдди кинулся на него со всей своей почти двухсотфунтовой яростью, валя на землю и чувствуя, как кулак месит, словно тесто, криво насмехавшуюся рожу. — Нет! Сэдди! Вообще-то против Лео в драке не выдерживал никто, кроме совсем уж отпетых самоубийц и копов с дубинками. Во всяком случае, такие легенды витали над Саттоном, да и Гарри не знал никого, кто бы мог похвастаться победой над Касински на голых кулаках. Поэтому когда у Сэдди получилось не дать перехватить инициативу и продолжать осыпать ударами, он только удивленно хлопал глазами. Откуда парень, с детства ходивший в частные школы да колледжи, умел драться? — Сэдди… — выдохнул Гарри изумленно. За Касински он не переживал. Сломанный нос пошел бы этой сутулой собаке на пользу. — Блядь! — тяжело выдохнув, альфа выпрямился, разминая плечи. — Никогда, — палец уперся в приподнявшегося на локтях Лео, — так больше не делай. — Я, вообще-то, как ответственный гражданин, хотел произвести гражданский арест насильника. Не знал, что вы ключи искали… или чем вы там занимались? А? Опомнившись, Гарри возмущенно выкарабкался из машины, рассматривая помятое лицо Касински. Разбитая губа, синяк на скуле — ничего выдающегося, а казалось, словно Сэдди из него сейчас парочку сконов вытрясет. — И с каких пор у тебя такое доброе сердце, что ты аж защитником заделался? — Мы ж соседи, — улыбнулся Лео, хватаясь за моментально протянутую руку. В этом молодом герцоге джентельменская натура сидела где-то на подкорке сознания. — Я не мог пройти мимо. Так… Ба-р-ри. Ты решил, что пора всему Саттону узнать, что ты у нас по альфам? Гарри передернул плечами. Ну, хоть не сдал с потрохами. Правда, что он потом за это попросит… — А ты снова за меня волнуешься, как за соседа, да? — Почему «как за соседа»? — удивился Лео, еще кривее, чем всегда, ухмыляясь. — Как за друга. Теперь в друзей решил поиграть? — Вы, что, встречались? — встрял совсем некстати Сэдди, исподлобья глядя прямо в глаза Гарри. — Мы? — с отвращением переспросил тот. — Нет, но я был бы не прочь, наш маленький Барри Дженкинс здесь очень популярен. Как и среди омег, так… и среди альф. Сэдди в кои то веки решил промолчать. — Так, все, — Гарри хлопнул в ладоши. — В больницу тебе не надо. Тебе, — он тяжело вздохнул, оглядывая с головы до пят своего карманного герцога, — тоже. Вернее, тебе кое-куда надо, но не в больницу. Спасибо, что подвез. Хотя «подвез» было сильно сказано. До дома еще минут пятнадцать пешком пришлось бы топать. — Пока! — Гарри зачем-то хлопнул по спине Лео. Наверное, сработал чисто омежий рефлекс, пресекающий любые расшаркивания Сэдди на корню. Мол, выбрал не тебя и это не обсуждается. — Проводишь, раз так волнуешься? А? — Конечно-конечно, — довольный Касински по-лисьи подмигнул. — Пошли. Пока-пока, Сэ-д-ди. Хороший удар!

***

Сэдди никогда не жаловался на галлюцинации. Ни на слуховые, ни на зрительные — он был здоров. Но какого тогда хера Барри Дженкинс едва ли не растворился в воздухе? Только он был здесь со своим недо-козлом-уголовником, чья рожа замечательно подходила для срочного выпуска новостей с подводкой в виде «Срочно разыскивается…», как неожиданно исчез, пропал или телепортировался — хер его знает. Только он был в его руках, краснея и постанывая в рот, как от его присутствия и феромона не осталось. Феромонов и вправду не осталось. Сэдди нахмурился, упершись лбом о руль. Почему же он никак не мог уловить этот чертов феромон? Дженкинс не был бетой. Зачем ему закидываться блокираторами с подавлением феромона? Из-за гона? Бред какой-то… хотя, если во время гона альфа всегда желает омегу, а Дженкинс был по-альфам, ему, может, просто противно? Сэдди выгнул бровь, прищуриваясь. И если он полностью сжирает максимальные дозировки, значит, он уже проводил время с омегами, и ему попросту не понравилось… Или наоборот — он провел гон с альфой и…? Блядь, не альфье это дело, думать о том, как справлялся другой альфа со своим гоном. Сэдди раздраженно крутанул ключи и, мотнув головой, плавно вырулил с парковочного места. Как же его выбесил этот уебок-уголовник. Но судя по голодному взгляду, которым он стрелял в Дженкинса, эта задница ему до сих пор не перепала. Одно это удержало его от смертоубийства.

***

— Ох! Гарри! — папа всплеснул руками, стоило ему появиться в гостиной. — Ой… — Я один, — вздохнул он, падая без сил на диван. Еле отбился от Сэдди, а затем еще минут двадцать выслушивал пошлые шутки от Касински. И надо же — он даже не вспомнил о том, что впервые за долгое время побывал где-то за пределами Саттона, на концерте любимой группы. Эта простая, совершенно неожиданная мысль едва ли не заставила заплакать. Он же, черт подери, давно не ощущал радости. Когда последний раз его что-то трогало до улыбки во весь рот? Когда в последний раз… он хотел жить? Да, он ходил по Саттону, да, он слушал лекции в Кембридже, да, он намеревался покинуть Лондон и укатить в Рим, но… будет ли он там счастлив, если он не мог быть счастлив здесь? Ведь счастье так таковое на самом-то деле не зависит от внешних обстоятельств. Или зависит? Он точно несчастлив из-за Барри, отца и папы, а не из-за того, что с ним что-то не так? Ведь если бы он не ожидал, что Барри возьмется за ум, если бы не ждал, что родители, наконец, так же образумятся, он бы не разочаровывался раз за разом и, как следствие, был бы счастлив. — Хочешь немного стейка? Мы оставили, — папа протянул малюсенький кусок на тарелочке. Уже, конечно, остывший. Ну, вот. Он же ждал, что ему даже на сковороде его разогреют, а не из холодильника достанут. А почему он ждал? Да хер знает. — Нет, — Гарри отвернулся, вытягивая ноги на журнальный столик. Стоило ему вернуться, как он даже не мог вспомнить, какие песни играли в баре еще несколько часов назад. — Где Барри? — Устал. Выпил, — в голосе папе чувствовалась жалость. — Мне тоже надо, осталось? — Зачем тебе? — отмахнулся папа. И вот, снова. Он ждал, что ему подадут пива или виски. Но он, что, в ресторане? Ха. В ресторане-то ему бы подали и пиво, и виски, и даже вино, затем обязательно поинтересовавшись, нравится ли ему. — Хочу расслабиться. — Ты слишком себя накрутил, сыночек, — папа присел рядом, сложив руки на коленях с прискорбным видом. — Расслабься… только первые экзамены сдай… а потом… Гарри так и планировал, но… ярость поднималась сама собой, стоило кому-то из них открыть рот. Вот он собирался что-то сделать, как об этом напоминал папа или Барри — вуаля, ни желания, ни спокойствия на душе. Только слепая ярость на всех вокруг. — А потом? — Гарри повернул голову, глядя на папу усталым взглядом. — Он пойдет в Кембридж? Или снова… куда-то уедет? Укатит… не знаю, в Шотландию? — Гарри… — папа попытался схватить его за ладошку, но он вырвал руку. — Не знаю, что ты там себе надумал, сыночек, но все не так. Мы любим вас одинаково. Барри… он просто… дурак. А ты умница, ты сам о себе позаботишься без чьей-либо помощи, а он? Он же пропадет. Шарманка не менялась вот уже двадцать с лишним лет. — Да, — Гарри кивнул, усмехнувшись, — наверное, ты прав. Он точно пропадет. — Вот-вот… — Но папа… а то, что я могу пропасть вместе с ним, ты не думал? Папа удивленно захлопал глазами: — Нет, конечно же. У тебя хватит сил для вас двоих! Ну, сыночек! Иди сюда! Странно, но объятия папы уже давно перестали утешать.

***

Возвращаться в Кембридж пришлось уже на автобусе. Видеть Сэдди с утра пораньше не хотелось по нескольким причинам. Во-первых, снова бы пришлось притворяться тем, кем он не являлся, взвешивать каждое слово, следить за реакцией, молиться, чтобы этот герцог-павлин клюнул на его неуклюжий флирт. А во-вторых, дело было не только в Сэдди. Гарри по утрам предпочитал одиночество. Поэтому-то он в полном тишине предрассветного утра выпил кофе, в такой же гробовой тишине собрал рюкзак, проверил запас блокираторов и решил, не прощаясь, на метро доехать до станции. На такси денег не было, он экономил. И только когда он сел в автобус и прислонился лбом к вмиг запотевшему от теплого дыхания стеклу, Гарри понял, как же он рад. В Кембридже ему нравилось больше, чем дома. Даже сейчас. Даже со всей ложью и со всеми заскоками Чарльза, со странным Рори и ухмыляющимся Сэдди, со свирепым тренером-альфой и нежной фиалкой-омежкой по математическому анализу. Ему нравилась та жизнь. И он терпеть не мог эту, настоящую. Так что? Нравилось ему жить или нет?

***

Судя по кислому виду Дженкинса, они так и не потрахались, хотя он и писал что-то вроде «все схвачено». Чарльз, по правде говоря, и не сомневался в провале. У деревенщины ничего схвачено быть не могло. — Ну? — Дженкинс едва из душа вышел, а он уже не вытерпел. Хотелось услышать всю историю в подробностях, дабы решить — все провалено или на этих Помпеях можно было еще что-то возвести. — Ну? — Ты не отстанешь, да? — Гарри полотенцем взъерошил мокрые волосы. — Ну… мы были на закрытом концерте «Айзиса». Чарльз скривился, сложив руки на груди: — С этими ублюдочными рокерами? — В смысле — с ублюдочными? — оскорбился Дженкинс и застыл, свирепо глядя на него. — Этот их солист… я забываю его имя, не думай, что я их не знаю, просто не считаю их музыку достойной своего внимания, — Чарльз совершенно не кривил душой. Рок он ненавидел примерно так же, как любил рэп и классику. Были исключения, но на то они и исключения. А в них «Айзис» не входил. — Он едва не женился на Рори. — Что? — А тебе, похоже, не рассказали? Фэрфакс был в восторге. Но тут объявился бывший с животом. — Тот манекенщик? — Да, он самый. Тогда ты знаешь, раз фанат, что они попытались поиграть в семью, но ничего не получилось. — Что за… Мне никто не рассказал, — Дженкинс иногда действительно походил на омегу. Вон, как от сплетни глаза загорелись. — Ага, а Рори так и остался женихом Сэдди. Так что там… я бы сказал... дружеская поддержка. — Фу, — искренне поморщился Гарри и хотел было еще что-то выведать, как Чарльз остановил ему королевским взмахом руки. — Мы отошли от темы. Рассказывай. — Он сказал, что раз я по альфам… — Гарри вымученно вздохнул, будто на допросе. Хотя почему — будто? Он и был на допросе, мог бы сказать спасибо, что Чарльз за ним еще слежку не установил. Хотя погодите-ка... Идея стоящая. — То… я должен с ним начать спать. Так как он давно хочет чего-то нового и интересного. Или наоборот, ему все надоело и он хочет… короче, блядь. Он меня едва не засосал, но тут… возник мой сосед. У них случилась… ну, полудрака. — Полудрака? — для верности переспросил Чарльз, нахмурившись. Лицо его походило на лица всех профессоров, разочаровавшихся в лучшем ученике. — Да… такая… драка, но полу… В общем. Я ушел, так как вернулся мой брат. И мне надо было уладить пару вещей… — Я правильно понимаю, — альфа положил ногу на ногу, подперев кулаком подбородок и положив локоть на колено, — что Сэдди предлагал тебе секс, а ты решил отказаться? Ты в Рим не хочешь? Дженкинс вздохнул, словно ему надоедали. Совсем в своем Саттоне распоясался. — Да. Я был не готов. Не хотелось бы… если бы узнал… раньше времени, что я омега, оправдываться на переднем сидении кабриолета. — Ага… — Блядь, не смотри на меня так! — Я просто думаю: ты тупой или гений? Потому что только Сэдди могло это раззадорить. Будь на его месте кто-то другой, например, я… — Фу! — Что за реакция? — Мнение насчет тебя на его месте. Беспристрастное и искреннее, — и Дженкинс улыбнулся. Впервые за это утро. Вообще-то раньше Чарльз даже не замечал его настроения — ему не было дела, но тут даже его пробрало. Улыбка получилась искренней и... красивой? — Вернемся к этой теме позже, — альфа недовольно вздернул подбородок, мотнув головой. — Поздравляю. Не все потеряно. И… кстати, — зачем он вообще это говорил? — Не хочешь выпить? — Сейчас? — Дженкинс скептично покосился в окно. — Сейчас полдень, — недовольно поджав губы, Чарльз поднялся с кровати. — Вечером. Я даром не терял времени и выиграл в бильярд отличный шотландский скотч. Хотел распить его в одиночестве, ведь вряд ли ты оценишь богатый вкус, однако предлагаю тебе приобщиться к высокому. Так хотя бы в грязь лицом не ударишь в обществе. Но Дженкинс даже не огрызнулся, только вновь красиво улыбнулся и устало кивнул, сдавая на милость сильного: — Давай. Я как раз хотел напиться.

***

Жизнь Чарльза всегда была распланирована. Если не им самим, то секретарем, если не секретарем, то родителями. Со стороны казалось, что он мог распоряжаться своим временем, как угодно, однако это лишь со стороны. Жизнь его делилась на крупные блоки: сад, школа, колледж, университет, работа, семья, пенсия — внутри них Чарльзу давалась полная свобода, однако он не мог не поступить в университет после колледжа, он не мог не жениться на омеге, он не мог выбрать никакую другую работу, кроме работы герцогом, и не мог не уйти на пенсию, стоило седине коснуться его висков. Однако он мог иметь столько любовников, сколько бы позволяло ему здоровье. Конечно, без внебрачных детей — к слову говоря, очередное жесточайшее условие. Он мог строить карьеру в каком-то семейном предприятии или организовывать благотворительные вечера от имени герцогов Гордон-Ленноков. Он мог выбрать любую специализацию в Кембридже. Поэтому он не относился ни к чему чересчур серьезно. Гребля была лишь тем самым подходящим занятием для его фамилии, как если бы это были бриллианты для его фамильной броши — идеальное времяпрепровождение для джентльмена, идеальная огранка. Археология? Он мог позволить себе столь бесполезное занятие из-за денег. Какой альфа не увлекался динозаврами в детстве и не мечтал раскопать Трою? Но ненависть к Сэдди была серьезнее всего на свете. Потому что Сэдди, помимо женитьбы на Рори, обладал тем, чем Чарльз обладать не мог — свободой. Сэдди мог стать кем угодно, даже рокером, и его родители, эти странные чопорные шотландцы с кривым шотландским акцентом, больше напоминающим кокни, согласились бы устроить ему мировой тур. Единственным условием в его никчемной жизни была женитьба на гребанном Фэрфаксе. Только если бы Чарльз мог получить свободу, женившись на ком-то вроде Фэрфакса! Благоразумный Рори мигом бы забеременел, родил бы пару-тройку наследников, и больше к мужу бы не приставал, купаясь в ласке учителей по теннису и телохранителей. А Чарльз… Чарльз бы попросту отдохнул. Сжег бы этот Грасс-хауз, в котором он всего натерпелся. Сжег бы Сэдди… Трахнул бы Дженкинса. Мысль была не новой. Она как-то ему в душе при дрочке пришла. Вернее, пришел Дженкинс-галлюцинация, а после уже и мысль. Чарльз не убивался. С чего бы? Он совершенно здоровый альфа, живущий бок о бок с омегой, которая совершенно не стеснялась его полуголого вида. К тому же он часто думал о том, как бы ее подложить под Сэдди, как бы ее нарядить во вкусе Сэдди… Хочешь, не хочешь, а фантазии возникли б сами собой. А! Еще сказывался жесточайший недотрах. Чарльз как-то пропустил тот самый момент, когда перестал видеться с омегами, кроме Дженкинса и, иногда, Фэрфакса. И тут… стоило Гарри Дженкинсу покинуть его всего на какой-то день… Короче, идея возникла не на пустом месте. Просто Чарльз посмотрел на аккуратно заправленную постель и представил на ней Дженкинса, сладко постанывающего под ним. И сразу как-то… его деревенская натура перестала иметь значения. Дырка остается дыркой, как омега — омегой.