Очень плохая затея

— Сейчас дыру во мне прожжешь, — совершенно буднично проговорил Чарльз, не закрывая книжки да заложив левую руку за голову. — Он тебя все-таки не трахнул? Жаль.   Как он мог его оставить, спрашивать было бесполезно. Как — очень просто. Потому что этому живому доказательству отсутствия на их малюсеньком острове демократии были неведомы ни стыд, ни совесть, ни сострадание. Он не считал Гарри за равного, поэтому и относился подобающе.   — То есть это все… ты считаешь, это все своим гениальным планом?   Чарльз закатил глаза:   — Вечное нытье. Пара недель уже прошла, а ты с ним только с пьяным пообжимался. Велики твои победы, конечно.   — Ну, знаешь… — Гарри сделал шаг вперед, но Чарльз моментально пригвоздил его к месту одним лишь взглядом исподлобья.   — Пока я вижу, что ты занимаешься не тем, чем стоило бы. Путь к сердцу такого альфы, как Сэдди, лежит исключительно через дырку и узел. Поэтому, умоляю, поторопись. Терпение у меня заканчивается.   Передернув плечами, Гарри прикусил губу. Странно, но он провел в душе почти час, а на шее все еще ощущалось теплое дыхание Сэдди.  

***

  Барри Дженкинс.   Глаза Сэдди следовали за ним попятам: вот он спускался в столовую, вот он усмехался какой-то нелепой шутке Чарльза, вот он внимательно кивал на любое слово тренера, вот он сидел впереди, в лодке, протяни руку — дотронься до симпатичного лица, накрути на палец вьющиеся от воды кончики черных волос, зацелуй розовые губы и насладись глубиной зеленых змеино-кошачьих глаз…   И это от него никогда не несло феромонами. Сэдди ненавидел эти блокираторы. Он был альфой, и не желал превращаться в бету. «Животное начало!» — кричали журналисты с пеной у рта. «Мы должны оставаться людьми!» — вторили им защитники всего чего можно. Однако почему он должен был лишать себя нежного флера девственного омеги, пусть даже этим самым омегой станет Рори? Или почему он не должен был чувствовать яркие феромоны не-доминантного альфы, загоняя свой член поглубже очередному любителю ощущений поострее? С бетами всегда было по-другому. Не так сладко, не так интересно, не так… правильно.   Но от Барри Дженкинса он не слышал ни одной ноты феромона, а все равно хотел его до подрагивающих пальцев на руках, будто оказавшись в своей юности, когда от одного только омежьего взгляда из-под ресниц он готов был трахаться с заката до рассвета.   Барри Дженкинс был, по сути, бетой, но какими сладкими казались его губы, а какой интересной — каждая его колкость, да и как правильно было его держать в своих объятиях.   Если у Сэдди не получилось прогнать наваждение фальшивой приветливостью, значит, он выбьет клин клином.   Барри Дженкинс не должен был занимать его мысли. Он не имел права вторгаться в его сны. У Сэдди будущее было расписано на годы вперед. И имени гребанного нищего студента, заполучившего стипендию, в нем не значилось.  

***

  Что и говорить, до того рокового дня Лео Касински никогда не заботили альфы, увивающиеся за его омегой. Одни слыли чересчур тупыми, вторые не выходили рожей, третьи за душой не имели ни пенса, а четвертые на проверку оказывались немыслимыми извращенцами. В основном все понимали с первого раза: не глазеть, не говорить, не думать. Некоторые попадались, конечно, понаглее, но и их легко было заткнуть битой или просто кастетом.   Ведь Лео никогда не шутил о своем желании сделать Дженкинса своей парой. Нераспакованная никем, умная, самостоятельная омега с охуенной задницей и довольно симпатичной рожей… Поди такую вторую найди!   Но, блядь, ублюдочный щенок.   Эти гребанные герцоги Хуймильтон-Гамильтон. Родившиеся с бриллиантовой ложкой в жопе, они только и делали, что мотали состояние дедов, выживая исключительно на аренде. Кем они были? Паразитами. Бизнесмены, блядь, как же. Много ума сдать пару акров в аренду таким настоящим бизнесменам, как Лео, не надо. Но от одного только этого бесполезного титула омеги приходили в восторг и вешались на этих альф, какими бы по-настоящему нищими, уродливыми и тупыми те не были, будто игрушки на рождественскую елку.   Как жаль, что здесь Дженкинс не оказался исключением.   Как он пялился на этого ублюдочного молокососа. Как пожирал глазами!   Так и до беды недалеко, потому-то брата-мудака и стоило вернуть за шкирку домой.   — Эй! — свистнул Лео, придавливая туфлями сигарету. Наконец! — Барри, блядь! Живо неси свою жопу сюда! Я тебя обыскался, ублюдок.  

***

  Гарри вздохнул. Глубоко и медленно, пытаясь унять хаос в собственных мыслях. Получалось херово, ему природой было противопоказано медитировать.   — Даже если ты долго будешь гипнотизировать стену, Сэдди все равно не появится.   Будь Чарльз его братом, он бы давным-давно бы вмазал ему прямо по носу. Правда, это ничуть бы не испортило его лица — горбинка, наоборот, придала бы некую изюминку.   — Чего такой недовольный? Вы же с Сэдди стали на шаг ближе, м?   Гарри вновь вздохнул, не удостаивая энергетического вампира ответом. А то будет, как всегда: зацепится за какую-нибудь фигню да лекцию на целый час прочтет.   — Сэдди спрашивал о тебе.   Главное — игнорировать. И еще одно главное — спокойствие. Спокойное игнорирование. Он монах, сидящий на берегу и ждущий труп врага. Его эмоциями, хоть положительными, хоть отрицательными, повсеместно питаются, а значит, чтобы победить, нужно посадить вампира на диету.   — Решил поиграть в молчанку?   Он умеет ждать. Он умеет контролировать свои эмоции.   — Ты решил вспомнить, что ты омега, и обидеться? М?   — Я обиделся, — Гарри знал, что смалодушничал и даже проиграл, но он хотя бы попытался! — И это не потому, что я омега. А потому, что ты поступил, как распоследний гандон.   — Давай не будем под лупой рассматривать недостатки друг друга, а приложим капельку усилий и смиримся? Как тебе идея?   Гарри сощурился.   — Идея — пиздец.   — Звучит… достаточно позитивно.   — Пиздец просто, как позитивно, — Гарри усмехнулся. Умел же Чарльз выбесить. Вот именно так, как могут только аристократы.   — Послушай, темпами, с которыми ты продвигаешься, Грасс-хауз превратится в достояние Великобритании. И под достоянием я имею в виду каменную стену три на три с памятной табличкой: «Здесь, 300 лет назад жили достопочтенные герцоги Гамильтоны».   То, что через триста лет монархия сама себя изживет, Чарльз, конечно же, не думал.   — И ты, конечно, решил, что твой план надежнее просто потому, что это твой план? — на всякий случай решил уточнить Гарри.   — Не только поэтому, — сощурился альфа, недовольный насмешкой. — Но в том числе.   — Сэдди едва не раскрыл меня раньше времени — это не план. Это вредительство.   — Мне кажется, — упер он руки в бока, — что ты попросту оттягиваешь неизбежное. Сэдди не мальчишка, переспать можно и без великой любви, а затем шаг за шагом влюблять его в себя и в собственное тело.   — Звучит, как сценарий к фильму. У тебя отношений никогда не было?   У Гарри их тоже не было, но себя он все-таки считал реалистом.   — Я просто знаю, как думают альфы. Особенно такие, как Сэдди.   Барри тоже так говорил, когда он хотел принарядиться и сходить куда-нибудь в клуб. «Не надевай такое, не красься, не говори ни с кем, не называй своего настоящего имени… Не знаешь, что ли, какими бывают альфы? Вот я-то знаю! Я же — альфа!» — аж голова разболелась.   — Поэтому тебе надо быть настойчивее. И пустую ревность… Оставь затею возбудить его интерес через Рори Фэрфакса. Ты только выведешь его из себя.   — Я хочу узнать у Рори, какой он человек, ясно?   — Спрашивай меня. Рори его ненавидит. Что он может тебе рассказать? — искренне удивился Чарльз, складывая руки на груди. — И заметь, я с тобой сейчас общаюсь очень уважительно…   Гарри приподнял бровь в недоумении. Неужто за простую вежливость аристократов принято благодарить? Все-таки стоило свергнуть эту монархию к чертям собачьим.   — … поэтому больше не смей мне перечить или ставить мои затеи под вопрос.   — Или что? — не впервой приходилось слышать угрозы, но таким серьезным он Чарльза не видел.   — Или весь наш договор аннулируется, я ясно выразился?   Гарри фыркнул, но все-таки кивнул. Все же он жил в мире, где деньги были единственным мерилом достойного существования.  

***

  На выходных Гарри обязан был навестить родителей. Во-первых, из-за Барри и сказанных тогда в машине слов Лео. Все-таки стоило проверить, говорит ли эта мразь правду или, как всегда, чего-то недоговаривает. Во-вторых, в который раз убедиться в юридической силе передачи наследства — пусть у него в будущем и будет свой бизнес в Риме, от этого цветочного магазинчика он чисто из принципа не отступит. Ну, и в-третьих, блокираторы таяли на глазах. Конечно же, Гарри глотал их горстями, самую максимальную дозу, превратившись из рецессивного альфы в настоящую бету. Ни феромона, ни клыков, ни искр в глазах.   Чарльз сопротивлялся, обещал блокираторы достать и без рецепта. Гарри-то не особо сомневался в его способностях обходить закон, однако все-таки решил ехать.   В-четвертых, как говорится, ему требовалась передышка.   Да, он не особо лгал о собственном вторичном поле. Обычно не бывает же таких разговоров, где ты с уверенностью заявляешь: «Я — альфа!». Просто все вокруг прекрасно понимают, что ты — альфа. Да, с какими-то оговорками вроде рецессивного, почему-то сидящий на блокираторах, но — альфа. Это устоявшееся о тебе мнение, как и то, что ты — брюнет с зелеными глазами. Никто и не задумывается спросить тебя: «Ты правда брюнет?». Или удивленно поинтересоваться: «Твои глаза — зеленые?». Но если ты блондин или у тебя на самом деле ярко-голубые глаза, ты сам всегда захочешь сказать: «На самом деле, я покрасился, а это просто линзы».   — Эй! — он дернулся, перепугавшись от сигнала прямо под ухом. — Куда направляешься? Домой? В Лондон? Подбросить?   Вот и передохнул.   Гарри устало поджал губы, глядя на улыбающегося в кабриолете Сэдди. На мгновение его ослепила ярость. Этому альфе было доступно все просто по праву рождения…   Но Рим и цветочный магазин сами себя не добьются.   — Да, — кивнул Гарри нехотя, прогоняя наваждение и вставая со скамейки на автобусной остановке, — подбрось. До Саттона.   — Садись.  

***

  Сэдди любил старый британский рок. Неудивительно, все аристократы кичились только всем британским.   — Тренер тобой доволен, — им аж из Кембриджа потребовалось выехать, чтобы разговор начать.   — Я просто его во всем слушаюсь, — безразлично проговорил Гарри, прижимая к себе старенький потрепанный рюкзак. В красивой, дорогущей машине в теплый осенний день после дождя он чувствовал себя неуютно. Ему бы подошел автобус.   — Никогда бы не подумал, что мы станем такой хорошей командой, — альфа оскалился, но на Гарри это не произвело ровно никакого впечатления. Он думал о том, как бы попросить переключить эти заунывные хиты девяностых на что-то повеселее. — И я никогда бы не подумал, что ты подружишься с Чарльзом.   Да, со стороны казалось, будто они души друг в друге не чают. Кто ж догадывался о желании Гарри придушить этого мудака подушкой?   — Мы просто соседи. Сошлись характерами.   — Мы тоже когда-то были соседями, но кажется иногда, что он меня ненавидит.   С инстинктами у Сэдди все было в порядке, и Гарри едва не брякнул: «Не кажется».   — Он просто… своеобразный.   — Ну, он мне тоже особо не нравится. Иногда нормально общаемся, иногда не очень. Старые знакомые, много друг о друге знаем.   Гарри удивленно покосился на него, расслабленно развалившегося в кожаном сидении и сжимающего руль одной рукой. И чего он так разболтался?   — Я не знал, что у тебя есть машина.   — У меня их много. Пока тепло, я стараюсь ездить на этой.   Нет, что-то явно не так с этими откровениями.   — Мы с тобой, — продолжил Сэдди, совершенно не замечая его подозрительного прищура, — отлично проводим время. Тебе не кажется? Удивительно, как быстро ты подружился с Чарльзом и… как легко сошелся с Рори… а со мной? Я давно так не веселился.   Его, что, действительно везут закапывать куда-то в лес? Гарри огляделся. Ни одной машины на встречу, ни одной гребанной души позади. Пустынная трасса. Что за херня?   — Думаю… — начал он, поудобнее устраиваясь в кресле. Отбиться без оружия не получится, а ключи валялись где-то на дне рюкзака. — Это из-за того, что мы в одной команде… по гонке…   — Думаешь? — мотнул головой Сэдди, не отрываясь от дороги. — А мне кажется, что сама судьба нас всех свела, м?   Блядь. Гарри замер, аж дышать забыл.   — Я долго думал… Ты и Чарльз. Быстро сошлись. Никогда не видел его таким. К тому же, ты и Рори… Рори, походу, вновь втрескался, а ты… достаточно безразличен к нему, — указательный палец отбивал по кожаной оплетке руля непонятный ритм. Гарри сглотнул. Отсчитывал момент до его убийства? — Но ты альфа. И никогда не учился с нами, значит… скорее всего всегда спал с омегами. И все же, я долго думал… Рори. Он нравится любому альфе, потому что он — классический омега. Характер не сахар, но даже я считаю его симпатичным. Так что же, что же такое с Барри Дженкинсом? Я думал, думал, думал… и пришел к единственному выводу.   Блядь, он, что, узнал? Но, подождите-ка, что именно он узнал? Аферу с Грасс-хауз? Или его вторичный пол? Или и то, и другое?   — Ты, что, по альфам изначально?   Гарри послышалось?   — Что? — прошептал он одними губами.   — Я спрашиваю, не по альфам ли ты изначально? Знаешь, такие бывают. Которые не только секс любят, но и живут вместе.     Его приняли за тех самых альф, о которых не принято говорить в приличном обществе? Такими извращениями, как «связывание жизни с подобными себе», занимались исключительно беты — женщин становилось все меньше, и как бы иного выхода не было.   — Я? — переспросил Гарри, хлопая ресницами.   Альфа с альфой, конечно, могли трахаться. Сколько аристократов, запертых в колледжах, куда не ступают ножки омег, развлекались друг с другом? Все. Но влюбляться, серьезно планировать жить вместе, без омеги… Что за бред!   — Да, ты. Не стесняйся, — пожал плечами Сэдди. — Я свободных взглядов.   И Гарри зачем-то брякнул:   — Да.