Враг по соседству

Вопреки худшим ожиданиям Достоевского, дружба с Дазаем оказалась вполне безопасной. Они даже не дрались ни разу за два месяца, скукота. Лишь частенько перебрасывались несерьёзными шуточками и глупейшими оскорблениями, а на парах, не изменяя себе, рвали друг другу глотки, только чуть нежнее. — Мужики, вы поженились что ли? — Не выдержал Саня, когда в очередной раз вместе с Дазаем к нему подсел и Фёдор, — Друг от друга не отлипаете. — О, так заметно? — Осаму успел двусмысленно улыбнуться и тут же получил по кудрявой макушке. — Друзья мы, — Достоевский, не отрицая своего веселья, шутливо упрекнул больно болтливого товарища, — С натяжкой. — Пока поверю. Но я уверен, что на перекурах вы сосётесь в углу, — Саша и Дазай залились тихим смехом, а Фёдор молча закатил глаза.

***

— Для начала ноября ты слишком открыто одет, — Достоевский практически физически ощущает холод, когда его взгляд падает на Осаму без шапки и с расстёгнутой курткой. — А ты слишком закрыто одет, — Дазай подстрекает в ответ, натягивая белую шапку-ушанку приятеля прямо ему на лоб, — Серьёзно, укутался ужасно, сейчас не январь. Фёдор что-то бормочет, но из-за шарфа, завязанного чуть ли не до носа, почти ничего не слышно. Вообще-то Осаму действительно холодно, но признавать это он пока не собирается. Ноябрьский ветер пробирается под куртку, играется с тканью старой кофты, пробегается по впалому животу и заставляет мурашки бегать по спине. Месиво из снега, луж и грязи под ногами нагло прилипает к белой подошве кроссовок, пачкает чёрные джинсы, неприятно хлюпает и вообще ассоциируется с чем-то нецензурным. Ноябрь Дазай не любит. Вот эти лысые деревья, на которых ни снега, ни листьев, хмурое небо, вечный снегодождь и страдающие от него дороги, холод пуще чем в январе. Это и не эстетичная золотая осень, и не его любимая пушистая зима. Незолотая середина, лишний месяц, который нужно вырвать к чертям собачьим. — Дрожишь ведь, — Спустя минут десять Достоевский всё-таки не выдержал вида замёрзшего Осаму, — Сказал бы, могли поехать на автобусе. — Я экономный. — Скорее идиот, — Фёдор покачал головой, снял с себя шарф и пихнул Дазаю, — Шею закрой хотя бы. Бинты тебе вряд ли помогают. Осаму от такой благодарности немного прихуел, но отказываться не стал. У Достоевского был мягкий белый шарф, который, видимо, шёл в комплекте с его шапкой, или, по крайне мере, покупался специально под неё. Носить чей-то шарф для Дазая было позорно, но отказ Фёдор вряд ли бы принял, упёртый ублюдок. Да и вроде даже теплее стало... Из-за Достоевского шарф пропах какими-то мужскими духами, совсем слабо, но, когда ты всё лицо обмотал и носом утыкаешься в ткань, запах чувствуется. От самого Достоевского, кстати, практически не слышно хоть какого-нибудь аромата, если не стоять впритык. — Не люблю ноябрь, — То ли от скуки, то ли от желания провести лёгкую беседу, Осаму решил высказать всё накопившееся. — Я тоже. Вдвойне. — А что так? — Родился я в ноябре. Ты не знал? От новой шокирующей информации Дазай даже об камень споткнулся, благо, смог равновесие сохранить и не плюхнуться в лужу лицом. Стало стыдно. Он столько о Фёдоре знает, а его день рождения как-то мимо прошёл! — О... Ты скорпион или стрелец? — Понимая, что в наглую спрашивать дату было бы стыдно, Осаму подступился чуть аккуратнее. — Хитрец, — Достоевский усмехнулся и не возжелал упростить другу работу, — Я не верю в гороскопы, поэтому мне на это плевать. А что, погадать хотел? Дазай пробубнил уничтоженительное «конечно» и совсем расстроился из-за своих дедуктивных способностей.

***

Осаму сидел на полу в окружении пачки недоеденного доширака, пустой банки лимонада и Попуска, спящего неподалёку. В руках у него был листочек и карандаш, которым он неосознанно игрался пальцами. — Как выведать день рождения Фёдора... — Почти в трансе качался Дазай, бубня себе под нос различные способы, — Точно, у старосты спросить! А, блять, он же староста... А если Геля? Она постоянно с Фёдором трётся, должна знать! Взглянув на часы, Осаму практически потерял дар речи. Почти час ночи, а он сидит и думает, как узнать дату дня рождения Феденьки. Супер, никакого нормального сна. Распрос бедной Ангелины было решено отложить на завтра, чтобы не беспокоить девочку ночью. Вместо сна Дазай поднялся с пола, достал с дивана сигареты и пошёл на балкон, не желая выходить за пределы квартиры так поздно. Холодно. Ещё бы, на балконе в ноябре стоять в шортах и футболке с голыми ногами. Но Осаму нравится холод. Заставляет чувствовать себя хоть немного живее. — А на самом деле хорошо, что день рождения у него в ноябре, — Рассуждал вслух Дазая, стряхивая пепел с дешёвой сигареты, — Успею поздравить. Сигарету подхватил быстрый порыв ветра, и она полетела в своё последнее путешествие. Тихими шагами Осаму дошёл до кухни и ручкой, лежащей на холодильнике, зачеркнул пятое ноября. Первое декабря было жирно обведено красной пастой.

***

— Геля, свет в окошке! — Игнорируя недовольные крики своих одногруппников, Дазай практически скакал по партам, дабы перехватить Ангелину, пока она не ушла из аудитории. Девушка вздохнула, оборачиваясь на Осаму. Наверное, из немногих особей женского пола в их группе, Ангелина была единственной, кто на дух не переносила Дазая. Было ли это из-за верности к какому-нибудь своему парню, если он существовал, из-за личных причин или просто из-за стервозного характера, неизвестно. — Не называй меня так, мудак, сто раз говорила! — Геля, не жалея сил, прихлопнула бедного паренька по плечу, — Чего тебе? Осаму хотел подраматизировать, но он понимал, что в данный момент ему всё-таки больше нужна информация. — Ты, случаем, не знаешь, когда наш красавец, умник гений и самый лучший староста, Феденька Достоевский, снизошёл на этот бренный мир? — От взгляда Ангелины, чётко говорящего «что, блять, ты снёс?» Дазай понял, что говорить стоит попроще, — День рождения у Достоевского когда? — Одиннадцатое ноября. Всё, отъебись, — Девушка будто специально мотнула волосами, задевая лицо Осаму, и ушла. Несмотря на не самый дружелюбный ответ, Дазай чувствовал удовлетворение. Оно быстро прошло, когда знакомая ладонь грубо прошлась по затылку. — Ты меня толкнул, — Фёдор, который всё это время разговаривал с преподом и, благо, ничего не слышал, недовольно прожигал Осаму взглядом, — Я хочу знать, ради какого волшебного разговора с Ангелиной ты нёсся по всей аудитории. — О, брось. Просто сказал, какая она сегодня красивая. — Какой ты честный. Ладно, идём, хочу в буфет зайти, там сейчас чай. Ради чая за десять рублей, куда вбухали ложки три сахара, Достоевский, наверное, и на убийство готов. Дазай такой страсти не разделял, поэтому решил побаловать себя сосиской в тесте. — Я думал, ты с сахаром не любишь, — Осаму, как всегда, предпочёл игнорировать нормы культуры и разговаривал прямо с набитым ртом. — Я и не люблю, — Фёдор практически привык к выходкам соседа, но всё равно продолжал морщиться, — Просто тут почти за бесплатно. Грех не купить. Дазай криво улыбнулся, в душе отмечая, что Достоевский становится страннее с каждым днём. Маразм в двадцать? Возможно... Ах, да, двадцать! Дату дня рождения Осаму пронюхал, но совсем не знает, что дарить. С подарками у него всегда была проблема, даже если человек максимально простой. А тут предстоит разузнать предпочтения максимально загадочного Фёдора, у которого или нет увлечений, или по ночам он становится вторым Чикатило. — У тебя есть шахматы? — Дазай подумал, что, возможно, у его одногруппника либо нет шахмат совсем, либо они доведены до полусмерти. С чего он это взял, конечно, не особо понятно. — Да. И я не верю, что ты реально желаешь сделать мне подарок, — Достоевский отпил чай и поставил стакан на стол, — А ещё я не особо нуждаюсь в фальшивом представлении нашей «крепкой» связи в качестве какой-нибудь материальной безделушки. Знать, что ты помнишь про моё празднование, ведь ты подтвердил это благородным подарком для меня особенного, мне тоже не надо. — Грёбанный философ! — Осаму закатил глаза, постукивая пальцами по гладкой поверхности стола, — Я не спрашивал твоего мнения. Может, я люблю подарки дарить? — Врёшь. — А ты мне мешаешь врать. На пару минут между вроде бы друзьями возникло напряжённое молчание. Фёдор, как не любитель подарков, и Дазай, как не любитель делать подарки, вообще-то должны были сойтись на мнение, что можно обойтись без них, но Осаму зачем-то уверенно настаивал. — Вот зачем? — Без всякого недовольства спросил Достоевский, — Нам обоим будет легче без них. Ты сам жалуешься, что денег нет. Дазай вздохнул и смахнул надоевшую чёлку с глаз. А, действительно, зачем? Может, причина в том, что он... — Я хочу оставить тебе что-то от себя. Не считая нарисованных на тетрадки пенисов, — До ужаса серьёзным голосом признался Осаму. — ... Говоришь так, будто на последней стадии рака. — Хаха, нет конечно. Не считая проблем со сном, физически я здоров. — Смотри у меня. Если ты сдохнешь, я следом от скуки откинусь, — Полушутливо, полусерьёзно произнёс Достоевский, убирая стакан, — Идём. К Георгию Анатольевичу опаздывать страшно. Дазай медленно посмеялся и неохотно встал из стола. — Ну так что? Я люблю точные заказы. — Кружку мне подари. У тебя, как я погляжу, их целая коллекция самых смешных, а у меня только парочка простецких. И давай большую, чтобы дозы чая на весь день хватило. — Принято, — Осаму слабо улыбнулся, — Только потом не обижайся, если я подарю кружку-хуй.

***

Ещё два дня у Дазая ушли на выбор достойных кандидатов для роли самой лучшей кружки Фёдору. В магазинах ничего интересного, а в интернете в большинстве своём нужно ждать по несколько недель, а такой роскоши у Осаму нет, до дня рождения остаётся всего четыре денька. На третий день в голову гениального Дазая пришла не менее гениальная идея. Он купил самую простую кружку на пятьсот миллилитров, сфотографировал своё прекрасное личико, отредактировал его, вверху подписав «главному душниле от главного идиота<3» и гордо пошёл в магазин, где две эти вещи можно объединить в одну. На следующий день Осаму выбрал тёмный шоколад, хоть это и далось ему с гигантским усилием, ведь перебороть тошноту от одного названия этой недосладости оказалось тяжело. Ещё он прихватил какой-то маленький брелок в виде чёрного шахматного ферзя, упаковочную бумагу и белую ленточку. Десятого ноября Дазай порезался, пока всё аккуратно упаковывал, зато с работой справился практически нормально. На календаре ещё пять дней благополучно зачёркнуты, Осаму пошёл спать.

***

Фёдор встал, умылся, приём пищи проигнорировал, причесался, надел привычную белую рубашку и светлые брюки, что для погоды за окном очень рискованно, накинул верхнюю одежду и вышел из квартиры тут же увидев Дазая. — Где моя кружка? Мне нужна большая доза чая. — О, кто дарит подарки с утра? Идём, понедельник же, учебный долг зовёт! — Осаму подхватил именинника и побежал вниз. Морозиться не хотелось, поэтому парни пообщались и пришли к решению, что нужен автобус. Отдав целых шестьдесят рублей за двоих, Дазай потянул Достоевского на задние места, устраиваясь ради окна. — Я тебе такоой праздник придумал! — Игнорируя ещё около десяти присутствующих в автобусе, Осаму не стыдился говорить во весь свой звонкий голос, — Сначала учимся, потом заходим в булочную напротив, я покупаю тебе небольшой тортик, потом в другом магазине берём лимонад или сок, без разницы, потом идём к тебе... — Так-так, точно без последнего пункта. — Я ни разу не был у тебя! Мы живём, блять, на одном этаже! — Не начинай. Не пойдёшь ты ко мне, и всё на этом. Я вообще праздновать не хочу, — Фёдор вздыхает и отворачивается от Дазая, намекая, что разговор окончен. — Ну ты сука, весь настрой испортил! Автобус подъехал к нужной остановке, и Осаму уже менее воодушевлённо вышел из него, даже не дождавшись Достоевского. — Ну куда ты бежишь, — Стараясь не упасть и не задохнуться, Фёдор еле как догнал Дазая, — Что я не так сказал? — Я хочу побыть у тебя! В моей квартире ты почти как второй хозяин, а я в твоей, кажется, до конца жизни не появлюсь! — Не драматизируй. Побудешь ты у меня ещё, просто сейчас ни я, ни моя квартира к этому не готовы, понимаешь? — Достоевский подбадривабще положил ладонь на плечо Осаму. — Будто у тебя стринги на люстре висят, — Несмотря на колкое замечание, Дазай улыбнулся и смирился с тем, что Фёдор не отступит.

***

— Ты какой хочешь? — Осаму разглядывал огромный выбор самых разных тортов, но, конечно, надеялся, что Достоевский выберет что-нибудь подешевле. — Давай вот этот, — Фёдор указал на достаточно маленький и дешёвый шоколадный тортик, — Нам хватит. — Уверен? Я б на чужие деньги самый гигантский взял. — Прибереги для себя, дурашка, — Достоевский с улыбкой покачал головой. Дазай как-то непривычно слабо улыбнулся и послушно заплатил за выбранный Фёдором торт. — Идём ещё чего-нибудь попить возьмём, — Вернув на лицо привычную улыбочку, Осаму подхватил друга и повёл его в другой магазин. — Только не алкоголь. — Конечно, помню. Какой-то сок? — Яблочный люблю. Доковыляв до ближайшего магазина, где Дазая каким-то образом знал весь персонал, парням удалось уговорить сделать небольшую скидочку в честь именинника, так ещё и выпросить бесплатную открытку с двадцатилетним юбилеем. — Вишь, как ты молодо выглядишь, продавщицы даже не верили, что тебе двадцать! — Осаму, награждённый бременем в виде тяжёлого пакета, тихо смеялся и подталкивал Достоевского локтём. — Да-да, спасибо. Ты тоже очень-очень молодо выглядишь. Примерно лет на десять меньше настоящего возраста. На обратный путь денег для автобуса не нашлось, поэтому парням пришлось перемешивать грязь под ногами своей обувью, но спустя несколько десятков минут нелёгкий путь был преодолён, и Дазай открывал дверь в свою квартиру. — У меня там грязно. Я думал, мы будем у тебя. — У тебя всегда грязно, — Без какого-либо желания задеть подколол Фёдор и прошёл в уже почти собственную квартиру. Осаму поставил пакеты на кухонный стол и убежал в гостиную, бросив быстрое «жди». Достоевский хмыкнул носом, сел на стул и скучающе оглядел знакомую комнату. Ему в глаза внезапно бросился календарь с котом. Фёдор видел его уже миллион раз, но только сейчас на нём появились какие-то заметки. Поглощённый желанием узнать, что же Дазай может отмечать, Достоевский подошёл к стене и стал анализировать даты. С первого дня ноября каждый последующий день был зачёркнут, а первое декабря жирно обведено. Может, чей-то ещё праздник, дату которого Дазай постоянно забывает? Вряд ли, у этого идиота слишком хорошая память. Тут же голову практически простреливает одна мысль. От неё Фёдор даже непроизвольно делает шаг назад. Отсчёт определённой даты, слишком двусмысленные фразы Осаму в последнее время и, конечно, понимание, что ты общаешься с неоднократным самоубийцей, как пазлы, выстроились в картину с не самым приятным посылом. От мыслей Достоевского отвлёк сам Дазай, уж больно неожиданно вернувшийся в кухню. — Ты чего пялишь? Кот нравится? — Стараясь не показать Фёдору явной тревоги от обнаружения странных записей в календаре, Осаму приобнял друга. — Никогда бы не подумал, что великий и умный Дазай Осаму нуждается в заметках, — Достоевский же не хотел показывать Дазаю, что над чем-то задумался. — А, это дата моего отъезда, — Буднично сказал Осаму, несмотря на скребущихся в душе кошек. Фёдор вылупился на соседа с максимально забавным лицом. То есть, он тут уже начинает придумывать душераздирающую роль, а Дазай просто... куда-то уезжает? Достоевский, конечно, немного расслабился, но сомнения всё ещё терзали голову. Осаму такое выражение Фёдора повеселило, и он лишь похлопал того по плечам. — Моя матушка по мне соскучилась. На пару дней в Японию полечу. — Так это ж воскресенье. Планируешь пары прогулять? Дазай загадочно пожимает плечами, и только сейчас Достоевский замечает у него в руках подарок. Бестактным быть не хочется, но слова сами слетают с губ. — Мне? — Будто здесь есть ещё какой-нибудь именинник, спрашивает Фёдор. Осаму смотрит на предмет в своих руках и улыбается, кивая. Вместо того, чтобы вручить это Достоевскому, Дазай ставит подарок на подоконник и возвращает к столу. — Потом. Сначала надо на стол накрыть и поесть! Осаму, не без помощи Фёдора, достаёт торт, две пачки сока, тарелки, стаканы и ложки. На большее маленькой студенческой стипендии не хватило, но никому из них большего и не надо. Достоевский привык, что на его день рождения накрывают гигантский богатый стол, но почему-то есть дешёвый тортик, запивая дешёвым соком, в квартире своего одногруппника казалось более приятным. Наверно, дело в компании, а не в еде. — Может, про поездку свою расскажешь? — Фёдор звучал спокойно, но в глубине души понимал, что тревога от увиденного никуда не делась. Дазай неловко улыбнулся и на секунду отвёл взгляд. Не будь Достоевский таким расслабленным сейчас, определённо бы заметил, но в данный момент это пролетело мимо его внимания. — Ну, что рассказывать? Доеду до Питера, потом до аэропорта, сяду в самолёт до Токио, а потом до Йокогамы. Придётся в ночь первого отъезжать, зайду к тебе попрощаться, — Осаму старался смотреть на кусок торта перед собой, зная, что Фёдор с лёгкостью может увидеть ложь в его глазах. — Дорого обойдётся тебе это. Откуда деньги? — Не нагнетая, но довольно уверенно, Достоевский решил провести небольшой допрос. — Мамуля прислала. Сказала, что соскучилась. Я ей пытался доказать, мол, мам, у меня через месяц сессия, мне пропускать занятия ну вообще нельзя, а она не слушает! Упёртая женщина, вы бы подружились. Фёдор кивнул и сделал глоток сока. Ситуация, вроде бы, обычная. Мать соскучилась по сыночке, который в другой стране, дала денег и наказала прилетать. Но что-то кричало внутри, говорило, что Дазай, во-первых, тот ещё лжец, даже если на благо, а во-вторых, склонный к своему странному «хобби» паренёк. — А почему говорил, что хочешь оставить что-то после себя? Ты, кажется, сказал, что не на всегда уезжаешь. «Ебись конём, Достоевский» — думал про себя Осаму, но вслух, к сожалению, сказать не мог. Он лишь улыбнулся, отодвигая тарелку. — Я ж тебя знаю. Заскучаешь ты без моего прекрасного личика даже за несколько дней! О, кстати, про личико и подарки, — Дазай ловко увернулся от темы, достав подарок с подоконника, — Открывай. Фёдору хотелось продолжить копать мозг Осаму, но он решил отстать. Хотя бы сейчас. Достоевскому понравился и брелок с ферзём, и тёмный шоколад, но вот кружка.... — Осаму, мать твою, почему тут твоя рожа?! — Именинник недоумевающе крутил в руках свой прекрасный подарок, не понимая, каким боком на кружке что-то забыл Дазай, — Я не буду пить от сюда! Это тоже самое, что твоего лица губами касаться... Фёдор поморщился от подобной мысли и отодвинул от себя проклятую кружку. — Эй, я старался! Ты хотел смешной принт, чем тебя это не устраивает? — Осаму посмеивался, наслаждаясь реакцией Достоевского. — Я заклею твоё лицо скотчем и буду пить так.

***

Фёдор, которого насильно заставили смотреть какой-то слезливый сериал, всё ещё думал о тайной поездке Дазая. Расспрашивать смысла не было, Осаму либо по привычке пожимал плечами, либо отвечал поверхностно. Достоевский пытался убедить себя, что всё нормально, Дазай не дурак, чтобы умереть зимой. Он же любит новый год, до него уж точно дожить должен. — Ты без меня не скучай только, — Будто прочитав мысли, сказал Осаму, — И Сане скучать не дай. Можете вместе дружить, вы классно общаться стали последнее время. — Ты ведь ненадолго? Я, конечно, не буду безостановочно лить слёзы по твоим тупым шуткам, но и скидывать тебе пропущенные конспекты не собираюсь, — Просто чтобы успокоить себя, сказал Фёдор. Дазай неуверенно замолчал. Это нагнетало сомнений, но Достоевский всё равно старался убеждать себя в нормальности происходящего. — Не знаю. Как пойдёт, — Наконец соизволил ответить Осаму, правда голос его был всё ещё больно тихим. — Допустим. Тишина затянулась, а в телевизоре, как назло, была сцена прощания двух глупых любовников. До этой «поездки» ещё двадцать дней, а парни ведут себя так, будто Дазай навсегда в какую-нить Антарктиду улетает прямо сейчас. — Ладно, я домой пойду, — Вздохнул Фёдор и, поняв, что большего не добьётся, встал с дивана, — Завтра как обычно? — Ага, — Осаму встал следом, чтобы проводить ненаглядного соседа, — С днём рождения, Фёдор. — Спасибо, Осаму. Хорошо время провели. Твой так же отметить надо будет. Дазай улыбнулся, приобнял Достоевского и закрыл за ним дверь, а после вздохнул. — Если мой будет вообще.

***

Каждый день Осаму встречался с Фёдором, сидел на парах, иногда гулял после занятий, иногда играл всё с тем же Фёдором в шахматы, потом ел, мылся и зачёркивал даты в календаре. Двенадцатое ноября, тринадцатое ноябрь, четырнадцатое, пятнадцатое, шестнадцатое... Примерно на двадцатом Дазай начал думать, что это бесполезное дело, но руки сами брали ручку и черкали по бумаге. Двадцать шестого ноября Осаму купил для Попуска корм, которого хватит на месяц. Двадцать седьмого ноября Осаму купил Попуску игрушки, как бы в знак извинения. Двадцать восьмого ноября Осаму, чтобы немного расслабиться, оставил пару лёгких порезов на правом плече. Двадцать девятого ноября Осаму загадочно попрощался со своими одногруппниками, даже с раздражающими Степаном и Ангелиной. Тридцатого ноября Осаму выпросил ключи от крыши. Первого декабря Осаму ни свет ни заря выдраил всю квартиру, из-за чего в ней стоял чёткий запах дешёвого мыла. — Ха, как вешаться собрался, — Уничтожаетельно пошутил Дазай, но его реальность вряд ли была лучше. Весь день Осаму провёл с Попуском, зацеловал его и заобнимал до царапин на собственном лице, но был доволен. В восемь вечера он всё-таки решил заглянуть в квартиру напротив. — Ты ещё не уехал? — Фёдор стоял с мокрой головой, что ему явно не нравилось, и смотрела на Дазая вопросительным взглядом. — У меня автобус через полчаса. Решил с тобой попрощаться. О, а ещё можешь присмотреть за Попуском? Я корм ему на первое время купил, деньги на холодильник оставил, если вдруг не хватит. На ключи, — Осаму протянул Достоевскому связку ключей. — Они тебе не нужны? — Я дверь не закрою, когда уеду. Можешь не переживать, но я на всякий случай тебе оставлю, ладно? Фёдор неуверенно кивнул, сжимая холодные ключи. Ему опять стало как-то тревожно, но он махнул головой, пообещал кормить кота и попрощался с Дазаем. — Возвращайся, — Это было последним словом Достоевского перед тем, как Осаму испарился в своей квартире. Дазай выключил и куда-то закинул свой телефон, взял ключи от крыши, выпил успокоительное, чтобы было спокойнее и вышел в подъезд, стараясь быть тише. Ему повезло, что он жил в подъезде, где есть выход на крышу. Осаму, стоя на краю, понимал, что это, наверное, эгоистично, и жители дома такое не оценят, но в данный момент ему было плевать. Он лишь надеялся, что падения с пятого этажа хватит. Шаг, и Дазая тянет... назад?