Враг по соседству

Фёдор проснулся от тяжёлого дыхания, доносившегося откуда-то слева. Он хотел просто посильнее накрыться одеялом и попробовать заснуть заново, но скрип дивана и звук опускающихся на пол ног заставили его повернуться, выдавая Дазаю своё бодрствование. — Ты чего?.. — прошептал Достоевский, пытаясь сфокусироваться и увидеть Осаму в темноте. В ответ Дазай лишь громко промычал, не желая говорить, и попытался пройти через Фёдора, но благополучно споткнулся об его ноги и с грохотом упал на не самый мягкий пол. Достоевский дёрнулся, уже до конца просыпаясь, и повернулся к Осаму. — Осаму, что случилось-то? — Завали ебло, — Дазай резко встал, чуть не ударившись головой о Фёдора, а после медленными шагами направился на кухню. Достоевский проследил взглядом за соседом, совершенно не поняв его действий. Он никогда не видел (хотя лучше сказать не слышал) Осаму таким нервным и озлобленным. Дазай представал пред всеми обычным шутом без проблем, и пускай Фёдор чувствовал, что этот японец не так прост, всё равно не ожидал увидеть его таким сейчас. Не то что бы он волновался, нет, конечно нет, но спать в одной комнате с кем-то, видимо, не особо уравновешенным достаточно страшно. Мало ли, Дазай захочет задушить своего дражайшего гостя? Лучше сидеть тихо и на глаза ему не попадаться, думал Достоевский. И так хорошо он думал, что через пару мирут поднимался с пола и направлялся на кухню. Дверь была закрыта, и Фёдор, хорошо знающий манеры, тихо постучал. На кухне послышалось лишь очередное мычание, но спустя пару секунд дверь открылась и перед Достоевским показался достаточно помятый Осаму. — Ты пить хочешь? — Дазай не давал Фёдору зайти на кухню, стоя в проходе, но и выгонять не хотел. — Ты резко ушёл, я решил проверить, вдруг что случилось, — Достоевский не стал врать. Бесполезно. Врать Осаму просто бесполезно. — Мм, переживаешь за меня, малыш Фё? — Ох, не обольщайтесь, господин, я переживаю только за свой зад, — Фёдор почти незаметно улыбнулся, надеясь, что так у Дазая немного прибавиться настроение, — Вдруг убьёшь меня из-за своих проблем в голове. Осаму усмехнулся чему-то своему и, подумав пару секунд, отошёл, чтобы пропустить Достоевского. — Ну так пить хочешь? — Дазай уселся на стул около окна, проследив за Фёдором, который садился напротив. — Смотря что, — Достоевский сразу понял, что Осаму простой водой не успокоится. — Виски. — Откуда? У тебя даже еды нормальной нет, а тут виски. — У меня свои способы. Фокусник ведь не выдаёт свои секреты, да? — Дазай издевательски улыбнулся, на что Фёдор лишь вздохнул, — Будешь или нет? — Я не пью. Тебе тоже заигрываться не советую. Я ушёл от пьяного отца не к пьяному соседу. — Ты мне указывать не будешь. Что-то не устраивает — твой любимый подоконник в подъезде всегда тебе рад. Достоевский замолчал, ведь раздражать Осаму сейчас не желал нисколько. Пьяных людей он ненавидел. Осаму тоже. Пьяный Осаму — ночной кошмар. Не желая оставаться в уже не такой приятной компании своего прекрасного врага, Фёдор встал и уже почти вышел, но громкий голос Дазая заставил его смирно остановиться. — Сиди здесь, — Осаму не звучал угрожающе, просто громко, но Достоевский всё равно покрылся мурашками, — Можешь не пить, мне больше достанется, но сиди здесь. — Могу ли я… — Нет. Достоевский, которого нагло перебили, сел на прежнее место. Смотреть на Дазая не хотелось совсем, но почему-то Фёдор делал это. Осматривать Осаму всегда было интересно. Фёдор не верил в людскую красоту, но Осаму не был просто «красив», он был. Необычен. Азиат в России, действительно необычно, да? Совершенно непривычные славянскому народу черты лица сразу заинтересовали Достоевского. Глубокие тёмные, будто пустые глаза он заметил позже, кудрявые, местами осветлённые волосы заприметил сразу же. Но первым делом после, несомненно, японского происхождения, заметны были бинты. Внешность у Осаму неординарная, это явно. Из-за этого его либо восхваляют, либо осыпают неуместными шутками, но самому Дазаю абсолютно плевать. Плевать на его внешность и Фёдору, но, чёрт, цеплял он чем-то, как внешне, так и душой (хотя Достоевский сомневался, что такая вещица затерялась у Осаму). В общем, Фёдор часто останавливал взгляд на своём одногруппнике, когда он, конечно, вообще присутствовал на занятиях. Сейчас Дазай выглядел по-другому. Растрёпанные волосы, черты лица и даже бинты всё ещё были при нём, но что-то кардинально поменялось. Глаза стали темнее. И это явно не только из-за почти полного отсутствия света в комнате. — Перестань смотреть, — Осаму встал из-за стола на поиски стакана под виски, — Как маньяк выглядишь. Это странно, ты знал? Я ведь замечал, что ты пялишься на меня. Думаешь, что испепелишь меня? Хаха. Достоевский отвёл взгляд, слегка смущённый своими же действиями, и прикоснулся палец к своим губам, пытаясь противиться желанию грызть ногти. — Мне всё ещё нельзя знать, почему я сижу с тобой, а не пытаюсь нормально поспать? — сменить тему было единственным хорошим решением, поэтому Фёдор этим воспользовался. — А тебе что, перестала нравиться моя компания? — Дазай нашёл желанный стакан, подвинул свой стул поближе к Достоевскому и назло сел почти впритык к нему, прошептав эти слова ему прямо на ухо. — Она мне никогда не нравилась. Играть в шахматы одно, а сидеть и смотреть за тобой я не намерен, — Фёдор оттолкнул от себя наглого Осаму и потёр лицо руками. — Да иди ты нахуй, а! Я тебе по доброте душевной кров над головой дал, помыться разрешил, местечко постелил, даже потратился на этот шоколад противный, а ты просто посидеть со мной не можешь! — Дазай встал и стал очень эмоционально размахивать руками. — Если бы ты сказал, что произошло, я бы был менее недовольным. Ну правда, Осаму, ты был очень хмурым, когда ты таким вообще бываешь? — Достоевский пытался звучать менее недовольно, чтобы не дай бог не разозлить Осаму сильнее. Дазай ничего ее ответил, молча наливая виски. После он поднёс стакан к губам и, простояв так около минуты, опустил его на стол, а сам сел и накрыл лицо руками, громко вздохнув. — Сон. — Что? — Фёдор удивился, что Осаму заговорил с ним в нормальном тоне, поэтому не желал давать повода разозлиться вновь. — Мне приснился сон, — Дазай поднял голову и устало посмотрел на Достоевского, — Не скажу, какой именно. Сидишь ты здесь, чтобы я не сошёл с ума в тишине. Остальное ебать тебя не должно. Разговори меня на какую-нибудь другую тему. У Фёдора было, несомненно, много вопросов, но он уважал слегка грубую просьбу Осаму сменить тему, поэтому оставил всё, что касалось этой ситуации при себе. — Хорошо, как скажешь, — Достоевский говорил тихо, почти шёпотом, — Как ты пришёл к шахматам? Мы так много играли, но мне никогда не было интересно, почему ты стал так хорош в этом, а сейчас, возможно, мне будет увлекательно послушать. — Меня отец научил. Я мелкий тогда был, увидел его шахматную доску в кабинете и захотел поиграть. Через пару месяцев уже выигрывал его, — Дазай тихо посмеялся, и его напряжение, кажется, начало спадать, — А ты? — Я сам научился. Нашёл книгу по шахматам у покойного деда, царство ему небесное, там же сами шахматы и начал. Без напарника трудно было, поэтому вскоре я стал искать кого-то, кто захочет поиграть со мной. Жаль, что никто не хотел. Дети меня сторонились, а взрослые считали, что я ещё слишком малец в такое играть. Потом я их всех кошмарил и заставлял играть, а когда выигрывал, то осознание собственной убогости на их лицах было самым лучшим призом, — Фёдор довольно улыбнулся, вспоминая все эти моменты, и это заставило Осаму ещё раз тихо посмеяться. — Хаха, малыш Фё всю деревню в ежовых рукавицах держал? — Дазай издевательски подмигнул, а на его лице больше не осталось ни следа прежней унылости, — И насколько ты сильно был рад тому, что здесь у тебя появился достойный противник? — Ты про себя что-ли? Пф, закатай губу, Осаму, тебе до меня далеко, — Достоевский в ответ подмигнул ещё более издевательски и даже погладил Осаму по голове, чтобы тот не расстраивался. Пару секунд Дазай хмурился, но после разлился искреннем и достаточно громким смехом, который Фёдор, в свою очередь, подхватил и сам стал смеяться, но чуть тише. Спустя некоторое время, когда смех уже утих, оба парня стояли на балконе с сигаретами в губах. Осаму выглядел спокойнее, поэтому Достоевский решил максимально острожно задать несколько вопросов, давно его интересующих. — Осаму, — увидев, что Дазай обратил на него внимание, Фёдор продолжил, — давно это у тебя? Осаму ожидал, что Достоевский не оставит его без вопросов, поэтому даже не удивился. Он слабо улыбнулся, затянулся горьким дымом, и, смотря в окно, тихо сказал: — С детства. Почти каждую ночь лет с семи. Ничего не меняется, но содержание снов становится разным по мере взросления. Раньше снились другие люди, сейчас в основном либо я сам, либо вообще что-то, что не поддаётся объяснению, — Дазай говорил тихо, смотря в даль горизонта, пока приличное количество пепла улетало с его сигареты. Достоевский понимающе кивнул. Жалости к Осаму он не испытывал, да и тот в ней вряд ли нуждался. Потушив сигарету в пепельнице, он посмотрел на Дазая и крайне удивился его действиям. Осаму докурил сигарету, оттянул край своей футболки, открывая вид на ключицы, и потушил окурок о свою кожу, не издав никакого звука. Увидев, что Фёдор внимательно за ним наблюдает, он лишь улыбнулся и пошёл в гостиную. — Теперь мне совсем не хочется спать. Ты тоже не хочешь? — Дазай лег на диван и закинул ноги на спинуу, довольно потягиваясь. — Да, я тоже не хочу. После такого попробуй засни, — Достоевский сел на пол и слабо обнял свою подушку. Спать хотелось, но оставлять бодрствовшего Осаму было страшно. Дазай лишь кивнул и повернулся к своему гостю, оглядывая его силуэт, освещённый лишь фонарём на улице, так нагло светившим прямо в квартиру. — Как тебе мысль, что осталось пару дней до конца лета? Больше никаких целых дней ебланства! — Осаму изобразил грусть, но по-настоящему абсолютно ничего по этому поводу не испытывал. — Ты и в другое время не особо занятой. Опять на пары ходить небось не будешь, а сессию сдашь либо красивыми глазками, либо длинным языком. — А ты что, хочешь видеть меня на парах? — Дазай фальшиво засмущался и послал Фёдору воздушный поцелуй. — Не дай бог, — Достоевский поморщился и отвернулся, не желая видеть это наглое лицо, — Так, ты вообще про лето говорил. Я очень рад тому, что это ужасное время года заканчивается, поверь. Ненавижу жару. Холод тоже терпеть сложно, но зима мне нравится больше. Будто мир становится совсем… — Другим. — Да. Всё такое бесцветное, невзрачное и как будто пустое, но в этом вся романтика, я думаю. — Ха, не знал, что малыш Фё такой романтик! — Я не романтик, — Фёдор поднялся и ткнул Осаму в лоб, — Но да, ты многого обо мне не знаешь, малыш 'Саму. Пару секунд Дазай лежал с открытым ртом, трогая свой лоб, а после сломя голову побежал за удаляющимся на кухню Достоевским. — Что за хуйня, Дост?! — Осаму чуть не врезался в собственный стол, но даже не заметил это, всё внимание обращая на своего гостя. — А что, малышом Фё уже не хочешь меня называть? — Фёдор совершенно спокойно отреагировал на влетевшего в комнату Дазая, продолжая наливать себе воду. — Ты знал, что я тебя ненавижу? — Осаму посмеялся и легонько толкнул Достоевского плечом, мешая ему пить. — Знал. Не переживай, это взаимно, — Фёдор чуть не подавился, но всё-таки гордо допил свой бокал воды. — Погнали «маму в шестнадцать» смотреть? Сотку ставлю, что тебе понравится! — Только если ты заткнёшься, и я не буду слышать твой противный голос с акцентом. Осаму посмеялся и прихватил из холодильника бутылку лимонада со вкусом барбариса. — Меня от такого стошнило две недели назад!                         *** — Ну и в чём смысл? — Достоевский пил лимонад, благородно отданный Дазаем, — Какая-то малолетка влюбилась во взрослого алкаша, который трахнул её без презервативов, а после ушёл? — Ну да, чё ещё тут должно быть по-твоему? — Осаму взял свой лимонад из рук Фёдора и сам сделал несколько глотков, а после протянул назад, — Но тут столько драмы, столько эмоций! Мы ведь всего пять минут посмотрели, в конце самый сок! Попуск, скажи ему! Попуск, лежащий под рукой хозяина, лишь повернулся на другой бок и чихнул. — Почему тут все как наркоманы выглядят? — Ну в России же снимали! Ты, кстати, знаешь, где этот Кирсанов? — Хочешь приехать и встретить эту красотку? — Достоевский поглядел на Осаму с издёвкой, а после отпил ещё немного лимонада, — Вы так подходите друг другу. Ах, не забудь заделать ей ещё ребёночка! Можно я буду свидетелем на вашей свадьбе? — Да чтоб у тебя понос от этого лимонада был, — Дазай толкнул Фёдора и забрал у него бутылку. — У нас обоих будет, Осаму, у обоих. Половину выпуска Осаму максимально громко обсуждал абсолютно всё, что только можно обсудить, а Фёдор спокойно сидел, попивая лимонад, и молча поражался всему произошедшему в жизни героев. К концу программы, когда героиня уже выродила на свет ещё одну грешную душеньку, Дазай стал знатно клевать носом, и Достоевский это заметил. Когда его любимый сосед окончательно задремал, Фёдор максимально бестактно столкнул его ногой на пол, где Осаму приземлился на подушку, а сам улёгся на диван, поставив пустую бутылку барбарисового напитка на пол.                         *** На часах значилось 12:23. Один парень, лёжа в позе гордой звезды, пускал слюни в подушку на полу, второй же максимально аккуратно полусидя спал на диване. Шея обоих явно не оценит такие способы сна, но сейчас им плевать. Фёдор просыпается первым. Приоткрывает глаза, щурится от света из окна, мычит от ноющей боли в шее и долго не приходит в себя. Сколько он так сидел? Пять минут? Десять? Полчаса? Осознание, что Достоевский не в своей квартире пришло поздно. Даже Дазай на полу смутил его не так сильно, как другой цвет обоев. — Бежевые обои? У меня они синие… — Бля, завидую, тоже хочу себе что-нибудь потемнее. Осаму проснулся буквально три минуты назад. Наблюдать за глупо смотрящим в стену Достоевским оказалось весело. По крайней мере веселее, чем пытаться размяться после ночи, проведённой на полу. — Осаму? — Фёдор сразу оживился, протёр глаза и посмотреть на время, — О Боже, как-то я у тебя задержался… — И не говори. Пора бы тебе упиздохывать, дорогой! Только пижамку мою с единорогами верни. — Мои вещи мокрые и лежат в твоей стиральной машине, в чём я пойду? Постирай их, пожалуйста, а потом принеси, я тебе тогда и пижаму отдам. — Ладно, пойдёт. Уходи давай, ты мне знатно надоел, — Дазай стал подталкивать Фёдора к выходу. — Да иду я, придурок. Через пять минут Достоевский наконец стоял в собственной квартире. Отца ни слышно, ни видно не было. На кухне записка. «Твоя компания совсем не лестна мне, сын. Я не думал, что смогу вырастить такое разочарование. Я приеду через месяц ещё раз, и на этой встрече мы углублённо поговорим на тему того, как тебя портит жизнь в городе. После, скорее всего, мне придётся применить к тебе более радикальные меры. Твой отец, Михаил Андреевич Достоевский. Не опозорь свою фамилию, Фёдор.» Фёдор удивился, как человек с похмелья мог так красиво написать этот бред. Больше его ничего не удивило. Через пару секунд порванная записка лежала в мусорке, а Достоевский направлялся за веником и шваброй, чтобы прибрать то, что оставил его любимый папенька.                         *** Уже вечером Фёдор читал в тишине, наслаждаясь тем, что теперь ему никто не мешает, но, как назло, ему пришло раздражающее сообщение. «Готовь пижамку, малыш Фё! Я профессионально отстирал твои вещички и даже немножко закастомил;))

Как именно ты 'закастомил'?

Осаму?

Я вижу, что ты читаешь.»

— Вот же блядунья, — Достоевский отложил телефон и, взяв пижаму, аккуратно сложенную с самого утра, пошёл к выходу из квартиры. Открыв дверь, Фёдор тут же увидел хитрую улыбку на лице, обладатель которого стоял в дверях напротив. — Что ты сделал с моими вещами? — Мм, ну… Я их слегка приукрасил, — Осаму протянул не очень хорошо сложенные вещи Достоевского. Сверху лежала рубашка, отдававшая розовым цветом, — Ты не ругайся! Я просто случайно постирал её, твои брюки и свои красные труселя вместе… — Ты, — Фёдор и сам покраснел от злости, из-за чего стал уж больно похож на свою рубашку, вызвав этим смех Дазая, — что сделал?! Достоевский кинул пижаму Осаму на пол и резко выхватил свои вещи из его рук. Брюки были ещё более-менее, но вот рубашку уже не спасти. — Осаму, чтобы у тебя руки отсохли, сукин сын. Забери это себе, — Фёдор кинул свою безнадёжно испорченную рубашку прямо в лицо Дазаю. — Ладно-ладно, не кричи… Пижамку может хотя бы заберёшь? Как компенсация! — Да плевать уже, — Достоевский подобрал пижаму и зашёл в квартиру, громко хлопнув дверью, будто бунтующий подросток во время ссоры с родителями. Осаму вздохнул и поплёлся с новоиспеченной вещью в квартиру.                         *** Через неделю чат группы, в которой учились и Дазай, и Фёдор, буквально взорвался. Почти каждый участник предлагал что-то такое, чем можно достойно спроводить лето и вернуться в рутину студентов. Достоевский сидел на подоконнике в коридоре, докуривая вторую сигарету, и не был осведомлен ни о чём, ведь телефон в руки с утра не брал. Он лишь умиротворённо смотрел в окно, думая о чём-то своём, и так бы и прожолжалось, не появись азиатская морда в поле зрения. — О, Федюк! — Осаму поднимался в квартиру, держа в руках достаточно увесистый на вид пакет, — А я тебя везде ищу! — Мы, чёрт возьми, на одном этаже живём, где ты меня искал? — Достоевский даже не посмотрел на Дазая. — Пфф, ты до сих пор обижаешься? Фёдор гордо молчал, смотря в окно. Осаму закатил глаза и, чуть подвинув тощую задницу Достоевского, присел на подоконник. — Короче, на речку поедешь? — Речка? — Фёдор, наконец, обратил внимание на своего собеседника, — Что за речка? — Ты вообще беседу не читаешь? — дождавшись отрицательного ответа Достоевского, Дазай продолжил, — Наши любимые одногруппники решили справить последний день лета на речке. Шашлычки, картошечка на костре, холодное пиво и природа, ах, романтика! — Не думал, что ты такое любишь. — А я и не люблю. Терпеть не могу смотреть на голых мужиков с пивным животом, на детей, которые бегают и мешают, шашлык я не люблю, а ещё всякие насекомые меня раздражают, — Осаму взял сигарету и зажигалку у Фёдора, — Но это хоть какой-то шанс выбраться из цикла однообразных дней хотя бы ненадолго. Ну, ладно, мешать не буду. Спасибо за сигаретку! Дазай спрыгнул с подоконника, прихватил свой пакет и пошёл к квартире, оставляя Достоевского опять наедине с собой. Фёдор никогда не понимал смысла в этих посиделках на природе. С семьёй это, возможно, было бы терпимее, но с людьми, которых он не особо любил… Войдя в квартиру, Достоевский первым делом посмотрел свой телефон. Прочитав все новые сообщения в столь ненавистной для него беседе, он принял неожиданное для самого себя решение.