Дела семейные

Осень в Петербурге похожа на лоскутное одеяло, где перемежаются яркие лоскуты с выцветшими. Неровные, вырезанные по настроению, они соединяются в панно без края, но где-то там исходит паром остывающая Нева. Даже в будний день народу в торговом центре полным-полно и Серёжа, цепляющийся за руку Елены удивляется: разве не нужно взрослым работать? — Сейчас в супермаркет и домой поедем, не устал? — спросила Елена у приёмного сына. — Не-а, а ты? — чуть обогнав женщину, мальчик вопросительно заглянул в её глаза. — Всё хорошо, — улыбнулась она. — А что надо купить? — Слышала от соседки, что в супермаркет завезли посыпку зарубежную. Было бы неплохо купить про запас: Игорёше вот-вот тринадцать стукнет, у тебя день рождения через пару недель, а дальше — новый год. — Торт? Для меня? — тихо спросил Серёжа. — Ну конечно для тебя, солнышко, — Елена погладила рыжий и мягкий ёжик. Истекала вторая неделя отстранения Серёжи от школы. С понедельника он вернётся к занятиям и если так подумать, то всё даже к лучшему. Елена понимала, что мальчика они взяли спонтанно и было бы неплохо наладить коммуникацию. Опять же, Федя уходит спозаранку, а приходит дай Бог если до полуночи. Им всем нужно было привыкнуть друг другу, к привычкам, где-то пойти на компромисс. Те же банные процедуры, к примеру. Серёженька надолго зависает в ванной, отмокая в горячей воде, почти кипятке. Фёдор предпочитает по-солдатски, быстро ополоснуться, ну а Елене на позднем сроке трудно самой принять ванну, всё больше тазиками пользоваться приходиться. Пытаясь найти общий язык, Фёдор постарался приобщить Серёжу к «мужскому занятию» — замене масла у стоящего на балконе мотоцикла. Пусть мальчик всё схватывал на лету, а делом не загорелся. Зато, им с Федей, думала Елена, оказалось вполне комфортно сидеть клеить мелкие модельки самолётов. Для своего возраста Серёжа очень хорошо управлялся с тонкой кистью, и Фёдор доверил воспитаннику важную задачу — расписывать фюзеляжи красными звёздами и номерами. — Ну, Серёжка, я, будь моложе, не сделал бы лучше! — похвалил Прокопенко мальчика, осторожно ставя между хрустальных салатников модельку военного истребителя, до которого уже год руки всё не могли дойти. Елена не могла не нарадоваться. Кажется, они действительно постепенно становятся одной семьёй. Пол под ногами содрогнулся и потолок с полом поменялись местами. Перед тем, как Елену накрыла чернота, она услышала крик Серёжи, птичий клёкот и звон лопающихся стёкол. …Фёдор нёсся сквозь остро пахнущие дезраствором больничные коридоры и не чувствовал ни боли в подвёрнутой щиколотке, ни в левом плече, которым собрал, кажется, все дверные косяки в Петербурге. То в Москве дома взрывают, то у них — торговые центры, что за год-то такой?! — Тише, тише, гражданин! — на его пути встал усталый хирург, кажется насмерть сросшийся с марлевой повязкой на лице. — Вы к кому? Сюда нельзя, операционная. — Е…Елена Прокопенко, Сергей Разумовский, — обоняния коснулся металлический запах крови, и путь Фёдор — майор полиции и повидал всякого, а представляя, что это кровь кого-то из его семьи, — перед глазами начинало всё покачиваться. — Ну так подите в регистратуру, что вы в самом деле… Операционная ведь, — безразлично отозвался мужчина, наконец-то сдирая с лица насквозь пропитанную испариной марлю и отшвыривая её куда подальше. То ли ещё будет: сегодня у них «аншлаг» — народу привезли, тьма! Фёдор сделал пару шагов назад и разум, замутнённый паникой, наконец начал работать. И правда, чего это он понёсся в обход толпы у регистратуры в хирургическое отделение? Придётся выстоять очередь. А как же в их стране иначе? Он зря надеялся, что к тому моменту, как спустится на первый этаж, толпа рассосётся. Напротив, народу прибыло. Скулящая, ругающаяся, в облаке нашатырной и валериановой вони толкотня изрядно подбешивала, но что он мог сделать? А работница регистратуры, с синими тенями не столько благодаря турецкому набору косметики, сколько от хронического недосыпа? Она даже тон не повышала, говоря монотонно, почти бурча под нос и совала бланк на жёлтой, как промокашка, бумаги, кивком головы указывая куда-то вбок, где, очевидно, были облепленные людьми столы для заполнения бланков запроса. Отстоять в очереди пришлось час. Или больше — в какой-то момент Фёдору надоело сверяться с циферблатом (стрелка и так почти не двигалась, как ему казалось) и он задремал стоя с открытыми глазами. — …мя, фамилия! Мужчина-а, не задерживайте очередь! — недовольное женское лицо вдруг оказалось ровно напротив. — Прокопенко Елена Михайлова, семидесятый год рождения и Разумовский Сергей Владимирович, девяносто первого, — сказал Фёдор, выпростав ручку из внутреннего кармана куртки и черкнув имена, протянул бланк в забранное решёткой окно. Женщина, приняв лист, мельком осмотрела его и передала коллеге. — Ждите, — майору, как и десяткам людей до него, достался пренебрежительный кивок в сторону. Время, на краткий миг ускорившись, вновь потянулось отвратительно неспешно. Кое-как пристроившись на краешке стула, мужчина, тяжело вздохнув, зажмурился. Может, правда от него никакого толка? Что его работа, где в любой день есть риск вернуться домой ногами вперёд, если он не может уберечь близких? — Прокопе-енка-а! — услышав фамилию, Фёдор встрепенулся. — Прокопенко в триста шестой, а Разумовский к нам не поступал. — Что?! — пол под ногами мужчины поехал куда-то вбок и он вцепился до побеления пальцев в небольшой подоконник, чувствуя, как в кожу впивается облупившаяся краска. — Нету такого пациента. Ищите в других больницах, — но увидев лицо Прокопенко, женщина неуверенным голосом добавила: — Позвоните в детскую клиническую. Может, туда вашего мальчика отправили. Фёдор, пытаясь осмыслить информацию, поплёлся на третий этаж, не чувствуя под собой ног. Ему доводилось бывать на больничной койке, будучи напарником Кости — это даже не обсуждалось, так, допустимый ущерб в процессе выполнения задания. Любил этот самоубийца залезть в какую-нибудь задницу, а Фёдор его оттуда вытаскивает, попутно обзаводясь новыми шрамами. Ленок, навещая его в ведомственном госпитале, никогда не скандалила, лишь поджимала губы и пару дней не разговаривала, но продолжала носить судочки с домашней едой ему и Косте. А теперь они поменялись местами. И ведь как всё случилось-то: днём… Один из самых больших страхов Фёдора — прийти домой и увидеть, что дверь выбита, а в квартире — кровавая баня. Всё-таки немало они с Костей тварей за решётку упекли, многие хотели бы отомстить. Наверное, Грому даже спокойнее заступать на дежурство, зная, что сын не один дома, а вместе с Леной. Бандюганов Фёдор не боялся, но домой шёл, как и все легавые, крутыми маршрутами, в среднем, трача на дорогу на полчаса больше. Зато было какое-то подобие спокойствия, что не выследят, не придут мстить. Сегодня отчасти его страх стал реальностью. Как там говорил очередной проходимец-шарлатан из телевизора: «Мысли материальны»? Леночка… Ленок… Белая, что простынь в жёлтых пятнах, постеленная поверх полосатого тюфяка. Правая рука — в гипсе, лицо и шея в мелких царапинах и порезах. И это только внешние повреждения, а как там внутри? А ребёнок? — Угроза выкидыша очень серьёзная. Вашей жене лучше полежать на сохранении, — поправляя съехавшую оправу, говорит дежурный врач. Фёдор кивает, чувствуя, как затылок начинает тянуть головная боль. Надо найти Серёжу. Хоть бы с ним всё было нормально… …Игорь и Олег переглянулись. По ту сторону обитой тёмно-синим дерматином двери не было не слышно ни телевизора, ни шагов. Если тётя Лена и выходила из дома, то обычно с утра, а тут время уже — третий час. — У меня есть ключи конеш, но, если дома никого нет, чё без спросу заходить? — побренчал связкой подросток и с грустным вздохом убрал ключи обратно в рюкзак. Олег согласно угукнул. — Айда домой, Лега, — сказал Гром-младший, хмурясь. Отсутствие тёть Лены и Серёги показалось ему странным. — Мы это, домой придём, звякнем. Может, уже придут… Без Серёжи в школе было скучно, а наклёвывавшееся общение с новыми одноклассниками после драки сошло на нет. Олега теперь обходили по широкой дуге — клеймо детдомовца с ним теперь, наверное, до самого выпуска. Даром, что все узнали, что он — младший, е-ди-но-ут-роб-ный брат Игоря. Всё равно детдомовский. Не очень-то и хотелось, ему и с Серым хорошо. С Игорем тоже вот, интересно. Старшак, но свой. Друг его ещё, Бустер — может, сначала отнёсся к нему с Серым с недоверием, но раз теперь они «приличные, усыновлённые люди с солидными связями», то можно при них обсуждать бизнес. Серому с Фёдором Ивановичем и Еленой Михайловной очень повезло. Это хорошие люди, наверное, как его родители. Олегу же… Ну опять же, Игорь — свой, а вот его отец… Общение не клеилось, в присутствии Константина Игоревича Олег не чувствовал себя пустым местом, но находиться в его поле зрения не хотелось. Лучше спрятаться где-нибудь с книжкой и ждать, когда Игорь позовёт к столу, или отбоя. Ему даже не было завидно, когда Громы обсуждали что-то своё, понятное только им. Возвращаясь со службы, Константин Игоревич обязательно спрашивал, как прошёл день (дни) у Игоря, что нового, Олегу доставлялся скупой кивок. Приёмы пищи были донельзя неловкими… Мальчик всегда быстро съедал свою порцию, мыл посуду и выскальзывал из кухоньки, прячась в своём (открытом всем) углу. Олег чувствовал, там, за маленьким столом, несмотря на приставленный табурет, ему нет места. Правда, это по-прежнему лучше детского дома. — Ща поедим, уроки сделаем, — хозяйничая на кухне, приговаривал Игорь, — потом к Бустеру. Со мной хошь? Олег, набирая домашний номер Прокопенко, отрицательно промычал. По ту сторону провода раздавались длинные гудки. Дома по-прежнему никого не было. — Не берут, — доставая из шкафчика ложки, сказал Олег. Игорь обеспокоенно покосился в сторону прихожей. Странно всё это. Тётя Лена предупредила бы, что у неё дела и им с Легой лучше сразу пойти домой. — …вый центр «Парнас Пассаж» подвергся террористической атаке. Ответственность на себя, на данный час, не взяла ни одна криминальная группировка Санкт-Петербурга и Ленинградской области. По предварительным данным, в результате детонации взрывных устройств, пострадало свыше трёхсот человек. Количество погибших уточняется, — Игорь прислушался к выпуску новостей и неприятное предчувствие взвыло во весь голос. «Парнас Пассаж» не так уж далеко от Прокопенко, всего в паре станций. Тёть Лене порой нравится прогуляться по новому торговому центру… Она, зная, что дядя Федя не любит тратить зазря время на покупки, порой брала Игоря с собой. Он чувствовал себя таким взрослым, выкатывая впереди себя тележку, куда тётя Лена укладывала товар. Могли ли тётя Лена и Серёга быть в этом ТЦ? — Игорь, макароны щас в кашу сварятся, — напомнил Олег, кивком указывая на кастрюлю. — Ага, ща, — подросток ухватил посудину за «ушки» и опрокинул в дуршлаг. Руки потряхивало. — Масло есть? — Растительное, — побулькал бутылкой мальчик. — Давай сюда. Щас с помидорами заточим и супер. Правда, голода Игорь больше не ощущал. …Поднимающийся до сих пор дым от торгового центра сливался с ранними осенними сумерками. Парковка, огороженная сигнальными лентами, была засыпана стекольным крошевом, мусором, забытыми в панике вещами. Фёдор смотрел на опалённую коробку здания и зажмурился. Так ли нужно было Лене идти в «Пассаж» именно сегодня? — Весь «Парнас» выкосили этим взрывом, — поравнялся с ним один из дежурных, вытряхивая из портсигара папиросу. — Ещё и прохожие пострадали. — Дай сигарету, — протянул руку майор Прокопенко. — Ты ж бросил, Прокопыч? — удивился полицейский. — Не жмоться, давай сюда. …Серёжа не узнавал потолок, хотя сначала показалось, будто он в детском доме. Затопила паника: ему всё приснилось? Нет ни мамы Лены, ни дяди Феди, ни Олега, ни Игоря? — Дурной ты, Тряпка. — Птица? — прохрипел мальчик, пытаясь сесть на больничной койке. К горлу подкатила тошнота. — А кого ты ожидал услышать? — усмешка в голове была почти необидной, гораздо больше Разумовского волновало то, что крайне трудно сдержать поднимающуюся по горлу желчь. — Да не держи ты в себе! — гаркнул «воображаемый друг» и Серёжу послушно вывернуло на пол едкой жижей. — Ну как, легче? — Угу… — морщась от мерзкого привкуса во рту, мальчик обессиленно опал на подушки. — Ты что-нибудь помнишь? Где мама Лена? — Да если б я знал… Тебя бы уберечь! — с досадой отозвался Птица. —Ты пока тут прохлаждался, я всё слышал. Взрыв был. Много людей погибло. Серёжа всхлипнул в пахнущую хлором подушку. А если с мамой Леной что-то случилось? Если он умерла? Глаза защипало. На периферии зрения появилась большая чёрная тень, с трудом умещавшаяся в огороженном ширмами закутке, выделенном для привезённого с «Парнаса» безымянного мальчишки. В палате раздался шорох перьев. Сквозь размытое слезами зрение Серёжа наблюдал за тем, как Птица садится на край койки (та даже не скрипнула, хотя должна была, при таком-то весе, ведь у Птицы за спиной огромные крылья). — Мы что-нибудь придумаем, — заявили ему. — Что-о? — протяжно всхлипнул мальчик. — Что-нибудь! — огрызнулся Птица, но видя состояние подопечного, раздражённо прицыкнул и придвинувшись ближе, укрыл его крыльями. На птенца это всегда действовало успокаивающе. — В конце концов дядя Федя должен нас найти. Или он нам не отец. Заглянувшая во время вечернего обхода медсестра застала зарёванного мальчишку и лужу из рвоты у койки. Хорошо ещё, что не захлебнулся в несознанке. — Имя помнишь? — поинтересовалась женщина, доставая из кармана блокнот, чьи несколько листов уже были исписаны данными поступивших к ним сегодня детей с «Парнаса». — Серёжа, — сглотнул мальчик. — Разумовский. …Главный корпус Областной детской клинической больницы на Арсенальной набережной высился на пять этажей. В палатах ещё горел свет — до отбоя оставалось меньше часа. Миновав пустующий охранный пункт, Фёдор вошёл во двор, выискивая в свете фонарей главный вход. Если Серёжки и тут не будет, то, наверное, придётся объявлять ребёнка в розыск. Не пришлось. — Да, есть такой мальчик. А вы ему кто? — медсестра, страшно похожая на ту, что в Джанелидзе («На заводе их штампуют, что ли?») подозрительно прищурилась. — Папка его, — отозвался Прокопенко. — Двести третья, но часы посещения закончились. Приходите завтра. Фёдор взрыкнул и вытащил удостоверение, сунув в окошко. — Уважаемая! У меня жена на другом конце города лежит, не приходя в сознание, а сын вообще у вас! Он не скажет вам «спасибо», когда очнётся и не найдёт рядом мать! На вряд ли у вас в курсе, что с ней! Недовольно поморщившись, женщина потянулась к телефонному аппарату и набрала внутренний номер. — Евгения Александровна, это Валентина из приёмного покоя. Тут отец одного из сегодняшних объявился, рвётся к ребёнку… Да… Хорошо, — повесив трубку она обратилась к Прокопенко. — Ждите, за вами дежурный врач подойдёт. Невысокая, полная женщина лет сорока, вытирающая руки о платок и что-то торопливо жующая, появилась в холле больницы. — Вы отец Разумовского? — поинтересовалась она. — Идёмте, Серёжа вас очень ждёт. — Как он? Я могу забрать его домой? — Ни в коем случае! — возразила врач, но заметив, как побледнел Фёдор, добавила: — Только после утреннего осмотра, уж простите, таков протокол. Вы поймите, нужно понаблюдать хотя бы ночь. А на счёт состояния, всё удивительно хорошо: пара царапин, лёгкое сотрясение, — стошнило один раз. В рубашке у вас мальчик родился! Они поднялись по винтовой лестнице второй этаж и остановились у дверей одной из палат. — Только тихо, некоторые ребятки уже спят. Не всем так повезло, как вашему сыну. Они прошли в квадратную комнату с высокими потолками и большим арочным окном. Все койки, а было их ровно шесть, были огорожены друг от друга белыми ширмами. Отодвинув полог одной из ширм, врач заглянула внутрь закутка. — Серёжа, — Евгения Александровна позвала, казалось бы, дремлющего мальчика, но тот мгновенно отреагировал, приподнявшись на локтях. — Твой папа пришёл. — Дядя Федя! — прошептал Серёжа, попытавшись слезть с больничной койки, но Фёдор опередил его, проскользнув мимо врача и присев на край постели. — Привет, архаровец, — мужчина осторожно погладил потускневшую, жесткую от пыли макушку. — Нелегко тебя было найти. — Как мама Лена? Она жива? — на него вопросительно и с надеждой смотрели голубые, в сетке лопнувших капилляров глаза. — Живая, с ней всё нормально. Серёжа прищурился. — Он что-то утаивает, — подсказал Птица. — Когда говорят «нормально», значит, всё плохо. — А когда я пойду домой? Ты пришёл забрать меня? — Переночуешь здесь, такие порядки, — развёл руками Прокопенко. — А утром я тебя заберу. — Не врёшь? — нахмурился мальчик, которому не понравилась перспектива остаться на ночь в больнице. — Зуб даю! Ну давай, спи, чем раньше заснёшь, тем быстрее наступит завтра. — После десяти позвоните в приёмную, вам скажут, можно забрать мальчика или нет, — на прощание сказала Евгения Александровна. — Ну всё-таки, как же ему повезло! К нам столько ребятишек с серьёзными травмами поступило… Что же за нелюди такое устроили… — До свидания, — попрощался Фёдор. Возвращаться в пустую квартиру было страшно. Вместо тёплого света торшера из гостиной и телевизионного шума помех — тишина. Слабо пахло ванилином — Ленок, видать, утром испекла чего. Освежившись, Фёдор пошаркал на кухню и тяжело осел на скрипнувший табурет. Посреди стола, застеленного бело-красной скатертью, стоял прикрытый полотенцем пирог. Приподняв ткань, мужчина фыркнул. Не угадал — «тёртое» печенье с малиновым вареньем. Выпечка хрустела на зубах и таяла на языке, но вкуса Фёдор совсем не чувствовал. Отложив печенье, он уткнулся лицом в сложенные локти, чувствуя, как припекает глаза и сам не заметив, провалился в дрёму. Др-рзы-ынь! Фёдор подорвался, осоловело оглядываясь по сторонам. Трещала под абажуром лампа, за окном — темень и ярко-красная полоска грядущего рассвета. Др-рзы-ынь! Надрывался телефон. Потирая затёкшую поясницу, мужчина дошёл до аппарата и снял трубку. — У аппарата. — Фёдор Иванович? — в шуршащей трубке раздался взволнованный женский голос. — Кто спрашивает? — Из Джанелидзе. На счёт Елены Михайловны. Сонливость как рукой сняло. — Что случилось? — голос от волнения сел. — Сожалеем, но плод спасти не удалось. Выкидыш и сильное кровотечение. Фёдор сполз по стене на пол. — А… Лена? Жива? — Перевели в интенсивную терапию. — А-ага… спасибо… В трубке щёлкнуло и раздались короткие гудки. Фёдор завыл в ладони.