Дела семейные

Если по направлению за город электрички были неизменно полными: дачный сезон начался как-никак, то в сторону Петербурга напротив, были пустыми. Вагон раскачивался на рельсах, словно убаюкивая, но два мальчика на вид лет семи-восьми, не могли позволить себе такой роскоши. Серёжа, то зорко высматривал проводницу и был в любой момент готов хватать Олега и бежать в соседний вагон, то срывался в слёзы, размазывая солёные капли по щекам дрожащими пальцами, испачканными в высохшей крови. Олег, обнимая дрожащими (исключительно от тряски!) руками рюкзак, ощущал отупение. Кажется, теперь он понимает, из-за чего Серого в приюте обходят по широкой дуге и зовут «ненормальным». Но ведь это из-за него Серый одному старшаку разбил голову, а другому выбил глаз. Кулон на шее ощущался как никогда тяжёлым. Поэтому он молча последовал за бросившимся наутёк другом, смотрящим на окровавленные руки так, будто увидел окружающую обстановку из трёх кричащих от боли подростков впервые. Забившийся в угол Серёжа всхлипнул особенно протяжно и замолчал. — Серый… — нерешительно позвал Олег, чувствуя, как щекочет в носу. Разумовский не отвечал, только вздрагивали плечи, укрытые двумя ветровками. Это было спонтанное и кажется, не самое лучшее решение — сбежать из лагеря, но на тот момент оно казалось самым лучшим. Чем дальше они отдалялись от станции, до которой добирались, наверное, пару часов, тем больше ребят одолевали сомнения. С одной стороны, три побитых старшака — не шутки. За такое взгреют и «заревские», и свои. Хотя, думал Серёжа, может, стоило перетерпеть? Ну что с ним сделают? Оттаскают за волосы? Уже было. Отпинают? Тоже. Как бы ты ни прятался, всё равно найдут. С другой стороны — Олег. Он, в отличие от Серёжи, никого не пытался забить удачно подвернувшимся камнем. А ещё, идти им, по сути, некуда… Прокатиться туда-обратно и вернуться с повинной в лагерь? Их посадят в автобус и увезут сначала в детскую комнату полиции, а затем запрут в детдоме до первого сентября. Но страшно-то было не от этого. Серёжа не помнит, как оказалось, что у него руки в крови. В прошлый раз от рук дня два воняло керосином… Взвизгнула давно не смазанными колёсиками раздвижная дверь в вагон. Проводница, женщина с бесконечно усталым лицом, остановилась напротив двух «зайцев». Мальчишки жались друг к другу, испуганно смотря на неё заплаканными глазами. «Детдомовские», — сходу определила проводница. — Не бегайте больше по вагонам, — предупредила она их и пошла дальше. Её дома ждёт дочка такого же возраста… — Спасибо, — тихо отозвались два голоса и проводница устало улыбнулась в ответ. Детдомовские детдомовским рознь. — Куда теперь? — ворочая головой из стороны в стороны спросил Олег у Серёжи. Они вышли на Балтийском вокзале и надо было решить, что делать. А ещё очень хотелось есть — обед они пропустили… — Есть хочется, — слабо пожал плечами Разумовский, чувствуя запах жареного теста со стороны прилавков с нехитрой (и не всегда свежей) едой. Народу там толпилось немало, были и беспризорники, выжидающие момент, чтобы стащить то, что плохо лежит. Лезть к ним ни Серёже, ни Олегу не хотелось, но желудку это было трудно объяснить. — Ты… ну… — Олег смущённо посмотрел на Серого. — Не оч, — вздохнул рыжий мальчик, верно истолковав междометия. — А жаль… — Жаль, — эхом откликнулся Волков. — Держи ворьё! — раздался оглушительный крик со стороны призывно пахнущей выпечки. Мимо мальчишек пронеслась как им показалось, толпа разнопёро одетых беспризорников. Бегущий впереди нёс охапку пирожков, истекающих жиром. Олег покосился на друга и не нашёл его. Зато, где-то впереди промелькнуло фиолетовое пятно, проворно просочившееся между людьми. Волкову ничего не осталось, кроме как пойти следом. Серёжа ведь не бросил его? — Ты долго! — заявил ему Разумовский, разламывая беляш и протягивая половину Олегу. Забившись в угол, среди коробок и мелкого мусора, они жадно ели Серёжин «улов». И если где-то попадались хрящи и плёнки, то им ли возмущаться — в детдоме давно, кроме бычков в томате, картошки и серых макарон ничего не давали. Мальчишки грустно посмотрели на пустые, вымазанные жиром пальцы. Вытереть об одежду казалось кощунством. Выбравшись из укрытия, дети побрели прочь с вокзала. Пока день, они могут гулять, как и раньше, но что делать вечером, ночью? Ночи-то, конечно, белые, но только на улицах от этого ничуть не безопаснее. По детдому ходили страшилки про чёрные машины, поджидающие беспризорников и увозящие в подпольные клиники, где врачи вырезали органы, а тела растворяли в ваннах с кислотой. Но пока они слонялись по Исаакиевской площади, не зная, чем себя занять. Некогда одна из центральных, а теперь, превращённая в базарную, площадь была полна тех, кто надеялся что-то продать и тех, кто хотел сторговаться с выгодой прежде всего для себя. Высились горками собрания сочинений, некогда украшавшие библиотеки академиков, плавали в мутном рассоле овощи, посверкивали на заходящем солнце шестерёнки разобранных часов. Серёжа, кажется, уже рассмотрел всё, что только можно. Но надо дождаться позднего вечера. Он решил — они вернутся в приют, но тайно. Неподалёку взвизгнули шины и как в фильме, машина перевернулась на крышу, раздались хлопки и крики. Хлоп! Хлоп! Хлоп! На стёклах расцветали белые сетки трещин с дырами по центру. Серёжа, сглотнув, подался вперёд, но Олег стащил его с лавочки и потащил прочь от перестрелки. Сначала их гнала людская толпа и всё, чего Олег хотел — не упасть и не быть раздавленным, а после они просто бежали, потому что хотелось оказаться отсюда как можно дальше. Забежав за угол, они врезались во что-то большое и мягкое. — Шо творится, люди добрые! — раздался сверху возмущённый голос. Серёжа отступил на шаг и потащил за собой Олега. — От так стоишь, клиента ждёшь, а тут на те! — это говорил старшак, с не по-детдомовски длинными волосами. Серёжа присмотрелся: яркие, новыешмотки, сытое лицо. Не старшак. Домашний. — Игнат? — рядом всё это время ошивался второй домашний — взъерошенный какой-то. Серёжа прищурился. Он уже видел этих домашних.Второй мальчишка тоже смотрел на него странно, будто вспоминая. — Да бегают тут, — отозвался Шпунько. — Ну, чё встали? Чешите, куда шли. — На Исаакиевской стреляли, — пробормотал Олег, вытирая испарину на лбу. Второй домашний нахмурился и посмотрел поверх их голов. Поджал губы и спрятал руки, сжавшиеся в кулаки, в карманы мастерки. — В машину стреляли, — добавил Олег и спросил, посмотрев на лохматого снизу-вверх: — Там кто-то из твоей семьи? — Отец сегодня на дежурстве… — тоскливо отозвался тот. — Твой батя всегда на дежурстве, Игорёк! — влез Игнат. — Ещё б ему за это приплачивали… Названный «Игорьком» нахмурился и тяжело посмотрел на круглого. А Серёжа вдруг вспомнил, где видел этих двух. — Вы прятались в ограде! — воскликнул он и покосившись на Игната, добавил: — Ты бы сейчас в дыру точно не пролез… Глаза Шпунько забавно округлились, а Игорь рассмеялся и наконец вспомнил. Этого пацанёнка назвали «ненормальным». — Что вы тут делаете? — приподняв штанины, чтобы те в районе коленей не вытянулись ещё больше, Игорь присел перед мальчишками. — Да прост гуляем, — заявил тёмненький. — Сбежали из лагеря! — вторил ему рыжий. Серёжа и Олег переглянулись. Игорь заметил бурые пятна на рукаве у рыжеволосого ребёнка. — Ты ранен? Серёжа непонимающе посмотрел на странного домашнего. У него воспитатели-то никогда не спрашивали, как он себя чувствует, видя новые синяки, а тут какой-то домашний спрашивает. — У тебя рукав в крови, — кивнул Игорь. — Нет, это старшака, — насторожился Разумовский, делая небольшой шаг назад. Ему не понравилось, в какую сторону пошёл разговор. — Ты его ударил? — Кинул камень! — Шкет, а иди ко мне в бодигарты! — предложил Игнат. — Мелкий, но меткий! — Игнат! — возмутился Игорь. — Вам как зовут? Я Игорь, это Игнат. — Я Серый, а это — Волч, то есть, — быстро поправился Разумовский, — Олег. А тебе зачем? — У-у, не коммерс ты, Сергуня! — рассмеялся Шпунько. — Я бы стребовал за эту информацию чего-нибудь! — Ты мне и так должен! — заявил Серёжа. — За прошлый раз! — Какой наглый клоп! — Игнат бы ещё чего-нибудь добавил, но со стороны выхода из проулка раздалось: — Оп-па! Какие люди! Бустер! — в их сторону двигалась группа одетых в джинсовки подростков. Куда более взрослых, чем Игорь и Игнат. — Птичка напела, что ты опять на чужую территорию лезешь! Нехорошо, уважаемый! Шпунько поморщился. Ну, Жека, крыса! Продался банде джинсовок! А ведь у них далеко не такое разнообразие ассортимента, которое мог бы предложить Игнат! Ну ничего, дорожка узкая, сойдутся ещё. Но главное — убрать ноги как можно скорее. — Товар с собой есть? А если найдём? — поинтересовался главарь, вытащив опасную бритву. — Рвём когти! — прошипел Игнат и первым дал дёру со скоростью, неожиданной для своей комплекции. Серёжу и Олега дёрнуло, а сверху раздался ломающийся голос: — Ходу, мелочь! Подгоняемые Игорем, дети бежали, видя впереди пёструю фигуру Игната. Наконец, петляя из двора в двор, компания остановилась перевести дух. — Коммерс из тебя такой себе, Бустер, — держась за бок, заявил Игорь. — Зато из тебя мать Тереза вышла замечательная! Самый цимис, Игорёк! — отбрил Шпунько, указывая на Серёжу и Олега. Игорь только сейчас понял, что всю дорогу тащил за собой детдомовцев. Раскрасневшиеся, мальчишки сели прямо на землю. Они забрели в тихий колодец, где их точно парни из «Джинсы» не могли достать. Наверное, они отстали ещё в начале пути, решив не гнаться за неудачниками. Планы Бустера ворваться в большой бизнес пока терпели фиаско. — Домой идти надо, — подняв голову и посмотрев на светлое небо, сказал Игнат. — Угу, — согласился Игорь, но при этом продолжал смотреть на ребятню под ногами. — А вы… в лагерь вернётесь? Серёжа фыркнул и отвернулся. Олег прикусил нижнюю губу. Вопрос ночлега стоит как никогда остро. Он меньше года в детском доме и максимум сбегал в сопровождении друга, но они всегда возвращались, пусть после этого и была взбучка и карцер. Как возвращаться в лагерь сейчас, мальчик не представлял, как и каково это жить на улице. Игорь задумался и выражение, царящее на его лице, не понравилось Шпунько. — Игорюня, я ща не понял, ты этих, — Игнат делает страшные глаза в сторону Серёжи и Олега, — к себе домой поведёшь? Я бы на твоём месте… — Но ты не на моём месте, Игнат! — вспыхнул Игорь, но тут же пошёл на попятный. — Сам на них позырь, мелкие совсем. Чё они могут? Куда пойдут? На вокзал спать? Там цыгане тырят… И вообще… — курчавый мальчишка смутился и тихо добавил: — дома, кроме шахмат, брать нечего… — Это детдомовцы, Гром, наивная ты ментовская душа! — всплеснул руками Штунько. — Не смотри, что они мелкие! Рыжий может быть малолетним маньяком, да-да! У него заточка из штангенциркуля может, а чёрный вообще сам цыган! Отведи их в эту… детскую комнату! — Я татарин вообще-то! — вскочил на ноги Олег, вскинув подбородок, чтобы казаться выше, хотя всё равно уступал в росте на полторы головы. — И не надо нам ваших… вашего… всего! Серый, пошли! Волков помог подняться рыжему мальчику. — Да куда вы пойдёте, дураки?! — воскликнул Игорь. — Сами же сказали, что ваш детдом за город вывезли! — Всё равно там остаётся сторож, — неуверенно пожал плечами Серёжа, переводя взгляд с Игоря на Олега. — Если постараться, то можно вскрыть дверь… Если замок не поменяли с прошлого раза… В животе у него громко заурчало. Смутившись, Разумовский отвернулся. Игорь, чувствуя, что происходит что-то важное, как накануне олимпиады по английскому, что в желудке щекочет и поднимается вверх по пищеводу, сглотнул горький ком и тяжело вздохнул. — Мы пойдём ко мне, — решил Гром и не обращая внимания на донельзя изумлённого друга, добавил: — Папа всё равно раньше, чем послезавтра, домой не придёт. Лето же, самый пик преступности… Шпунько на это лишь качнул головой, а вспоминая отца Игоря — майора Грома и вовсе задавался вопросом: в кого Гром-младший такой наивный и добрый? Ни живущие рядом хулиганы, за глаза зовущие «ментёнышем», ни однокашники, чьих отцов, братьев и дядь Константин Игоревич отправил по этапу, не могли перекосить его картину мира. Игорёк был добрый и честный, а это сейчас не самые популярные качества. — Твоё дело, Игорёк, — пожал плечами Бустер. — Бывай. — Пока, — вяло махнул в ответ Гром. — Пошли. Сёдня у меня тусим.