Palo Alto

♪Cliff Richard — Devil Woman

***

День рождения. 23 ноября. Пятница.

      Чонгук распахивает сонные глаза и устало вытягивает затекшую ото сна в неудобном положении шею. Сбрасывая с ног одеяло, готовое упасть в любую секунду на пол, он морщится, лениво потягивается на кровати и как-то внезапно ловит за хвост одну вертлявую в голове мысль.       Его день рождения — это самый отстойный праздник.       У него нет друзей, которые могут надарить кучу подарков, нет родственников, которые обласкают с головы до пят приятными словами о том, как его драгоценная личность важна в этом мире; о том, что он добьётся небывалых высот в университете, в карьере, в будущем, да и вообще — по жизни.       Нет, у него есть дедушки и бабушки со стороны отца и матери, но Чонгук за столько лет так и не научился выговаривать на чужом для себя языке специальные корейские обращения и совсем не понимает их значений. Да он попросту никогда не общался с иными членами семьи. Если мать и общалась со своей роднёй по телефону, то только по каким-то особо важным новостям. Естественно, его день рождения не вписывался в эти «особо важные новости», ибо бабушка до сих пор держит на его мать какую-то затаённую обиду.       Вечные склоки по поводу того, что «Соён бросила нас и со своим студентом уехала жить в Америку» — надоедают. Складывается ощущение, что бабушка с дедушкой совсем не рады тому, что его мать в своё время стремилась познать новый мир и лучшую для себя жизнь.       Правда, Чонгук никогда не интересовался у матери, как та себя ощущает в роли домохозяйки, находясь чуть ли не сутками за плитой и с веником в руках.       А нравится ли той по-настоящему, как сложилась её судьба?       А вдруг мать хотела совсем иного?       Возможно, если бы не беременность и не рождение ребенка, то мать бы осталась работать в школе и продолжила преподавать английскую литературу. Может быть, стала репетитором и вела индивидуальные занятия.       Чонгук только сейчас осознаёт, что он сам совсем не знает своего самого близкого сердцу человека, но смеет ещё как-то упрекать родственников. Эгоцентрично? Возможно.       Не взирая на сложившуюся между его родственниками ситуацию, он думает совсем о другом. Несмотря на языковой барьер или разный жизненный опыт, между близкими ведь всё равно должна оставаться эта тонкая грань, соединяющая их между собой на расстоянии, верно? Как корейцев, как родню, как не чужих друг для друга людей. Правда, в его семье, к сожалению, совсем иные реалии: их ничего не связывает вместе. Лишь то, что по венам у них и правда течёт одна кровь, но не более.       Сползая с кровати вместе с одеялом на пол, он переводит взгляд на вереницу из фотографий, растянувшихся над изголовьем, и натыкается на снимок со своего первого празднования дня рождения.       Изучая запечатлённый на фотокарточке момент, Чонгук с неким душевным трепетом вспоминает тот день.       Ему исполнилось пять лет. В доме собралось небывалое количество знакомых людей. Они заполняли стены и каждый свободный уголок своими звонкими голосами и смехом, полной семейной благодатью и большой радостью, которая и являлась поводом собраться всем вместе. Вокруг Чонгука веселились такие же дети, пока взрослые уделяли всё своё внимание лишь ему — одному единственному. Дарили подарки, поздравляли с таким приятным событием и говорили о том, каким он должен вырасти умным, здоровым, послушным и счастливым мальчиком.       Атмосфера была чудесной. Накрытый стол пестрил разнообразными вкусными угощениями, на дубовой резной тумбе были расставлены в большом количестве различные напитки, а самым приятным сюрпризом являлся торт — воздушный, большой и вкусный, на котором торжественно располагались пять ярких подожжённых свечей.       Это воспоминание Чонгук хранит в глубине сердца, ибо…       Годы шли. Он взрослел. Стены дома начали заполнять не детский смех, а крики взрослых, не семейная благодать, а ощущение безысходности. Радость постепенно сменялась лишь отчаянием, которое Чонгук прятал глубоко в себе, боясь лишний раз сболтнуть что-то ненужное матери. Обычно подобное ничем хорошим не заканчивалось, а от матери он внимал лишь из раза в раз повторяющиеся фразы: «Ты сам виноват!», «Не надо было лезть!», «Нужно уметь держать язык за зубами!», «Хватит ныть!», на которые не находил ответов, а лишь послушно соглашался.       К годам восьми Чонгук перестал «ныть». Перестал демонстрировать негативные эмоции, ведь матери категорически не нравились его слёзы. Перестал делиться всем. Даже самой мало-мальски хорошей новостью, боясь, что его и здесь не поймут. Не примут. Будут считать выражение каких-либо переживаний недостойными внимания. Слабостью. Мягкотелостью… Потому что любое проявление тревожности или же гнева с его стороны выливались в выраженную фрустрацию со стороны матери.       Например, у него не получалось самостоятельно разобрать или выучить партию на фортепиано. Чонгук расстраивался и даже позволял себе в какой-то момент заплакать. Ребёнок же. Однако, он то и делал, что слышал в ответ излюбленное материнское: «Не реви! Ты же мальчик! Мальчикам нельзя плакать!», сопровождаемое грубым и повышенным тоном.       Конечно же, после подобных беспричинных вспышек гнева мать помогала ему с занятиями. Тщательно всё объясняла и разжёвывала, как выучить тот или иной фрагмент. Только больше Чонгук не просил и старался справляться самостоятельно, ибо паскудный червячок с каждым разом всё чаще пробирался в его голову и зарождал чересчур неприятные воспоминания. На сердце тяжёлым осадком оставалось лишь горькое сожаление, которое из раза в раз напоминало ему о том, что он может сам справиться со всеми своими проблемами. Больше не хотелось просить помощи, а делиться своими тревогами и страхами — тем более.       Со стороны коридора слышатся какие-то шорохи. Чонгук быстро приподнимается на ноги, хватает с пола одеяло и наспех заправляет постель, дабы родители не увидели беспорядок, которой он оставил после пробуждения.       В дверь раздаётся стук.       Один.       Второй.       Третий.       — Чонгук, ты проснулся? — доносится из коридора лепечущий и едва громкий материнский голос.       — Проснулся.       — Можно войти?       Удивительно. На его памяти это первый раз, когда у него кто-то интересуется, можно ли войти в его комнату.       Сегодня что, праздник какой-то?!       А, чёрт, точно!       Тяжело вздыхая, он шустро поправляет в зеркале растрепавшиеся пряди волос и отвечает весьма уверенным и спокойным тоном:       — Можно! — стараясь не подавать виду, отчего же в такую рань всё-таки к нему решила заявиться мать.       Вновь слышится какое-то копошение, а после…       Его глаза распахиваются. Сердце начинает биться быстрее. Ладони потеют. На коже ощущается бег лёгкого холодка, отчего волосы на руках встают дыбом. Горло перехватывает тугим спазмом странное волнение, не давая даже вздохнуть полной грудью.       В проёме красуются мать и отец. Счастливые. Довольные. Улыбающиеся. Нарядно одетые. С тортом в руках. Большим, красивым, воздушным.       Как из детства.       Только сегодня вместо пяти свечей полыхают яркими огоньками две цифры с числом «восемнадцать».       В честь его совершеннолетия.       Признаться честно, после вчерашнего ужина он совсем не ожидал увидеть подобное представление.       Прошлым вечером они всей своей «дружной» компанией сначала украсили дом и придомовую территорию, а после потихоньку принялись обставлять всякими новогодними фигурками гостиную, столовую и немного затронули кухню, повесив пару гирлянд. Вернувшись к столу, мать с отцом начали обсуждать планы на предстоящий день, а позже Чонгук вновь помог матери убрать остатки еды в холодильник и грязную посуду в раковину.       Отправившись в свою комнату, он обессилено завалился на кровать и уставился в потолок, разглядывая яркие огоньки гирлянд, отражающихся с улицы.       Множество размышлений пронизывали голову, но они всё никак не могли соединиться в одну логическую цепочку. Вроде бы за день Чонгук сделал гору обязанностей, но по итогу день выдался однообразным и скучным. Складывалось такое впечатление, что в его жизни не происходило ничего нового и интересного. Совершенно никакого разнообразия.       Резко сев на кровати, он достал из валяющегося возле тумбы рюкзака кассетный аудиоплеер, карандаш и нотную тетрадь. Нацепив наушники, включил легендарную песню группы The Police и начал выплёскивать все свои эмоции на бумаге. Иногда в свободное от учёбы время он сочинял музыку. Это успокаивало. Помогало собрать воедино разбредшиеся мысли.       По итогу эти мысли его привели к тому, что его удивлял один-единственный факт. Как он, родившись в такой семье, где у каждого в доме буквально всё было расставлено по полочкам, а в каждом углу царила идеальная чистота и порядок, мог настолько выбиваться из этой идеально вылизанной атмосферы? Как минимум — мышлением. Иногда у него возникает ощущение, что проводить уикенды и праздники в отчем доме — это как жить день сурка, ведь из года в года каждый день повторяет предыдущий, но… На его собственное удивление — вчерашний вечер был одним из отличившихся.       Сейчас же Чонгук, стоя перед родителями и глядя на них чрезмерно удивлённо, надеется лишь на то, что последующие два выходных пройдут в более-менее спокойной обстановке. Через пару секунд он прикинется прилежным сыном, который счастлив такому неожиданному сюрпризу, а после со спокойной душой выпроводит мать с отцом из дома. Тем более, в скором времени к нему должен завалиться Оливер…       Состроив радостное лицо, он с деланной наигранностью громко вопрошает:       — Вау! Это что, для меня? — и подходит к матери, которая моментально тянется к нему с поцелуем и едва прикасается к щеке губами. — Когда ты успела испечь такую красоту?       — Я и не успела, — отвечает мать с натянутой на губах улыбкой, пока Чонгук тянется к отцу за поцелуем. — Купленный. Твой отец с утра съездил в пекарню.       Чонгук смотрит на них явно… безрадостно. Хмыкнув, он невольно опускает глаза в пол и закусывает губу. Пару раз моргнув, чувствует, как натягивается кожа в районе переносицы от того, что он так усердно хмурится.       Внезапно стало как-то неприятно.       Мать каждый год на каждый день рождения готовила ему торты сама, а тут…       — Купленный, значит, — повторяет ранее озвученное.       Ладно, это ведь нестрашно? Подумаешь, торт какой-то. Сам отец за ним ездил в пекарню! Это же такой прорыв в их взаимоотношениях, который должен вызывать явное восхищение!       Никакого сарказма, ага.       Дабы не вызывать никаких подозрений, Чонгук быстро натягивает ответную праздничную улыбку и беззаботно произносит:       — Спасибо!       На его счастье, никто среди присутствующих не замечает этих эмоций, а отец вообще вставляет свою реплику в виде:       — Быстрее загадывай желание, а то свечи текут!       Господи. Хорошо, да. Желание.       Возможно, Чонгук хотел бы загадать что-то связанное со своим будущим. Например, закончить на высшие баллы престижный университет и стать самым известным пианистом во всем мире. Ну или хотя бы в пределах Калифорнии. Или же, пожалуй, улучшить в кои-то веки отношения с родителями, потому что они явно заставляют желать лучшего.       Только у него вместо свечей, несомненно, течёт мозг, в который приходит абсолютно глупая мысль, поскольку желание возникает совершенно бестолковое, безрассудное и немыслимое.       «Хочу сегодня попасть на вечеринку!»       Это юношеский максимализм или всё-таки тупость?       Видимо, второе, ибо Чонгук, задувая свечи, поглядывает краем глаза на родителей так, словно продал в эту самую минуту душу дьяволу.       Разве не идиот? Дожили!       — С днём рождения, сынок! — мать вновь целует его в щеку. — Умывайся и спускайся пить чай с тортом. Я пока чайник поставлю.       — Хорошо, буду через пару минут.       Удаляясь по небольшому коридору в ванную комнату, он слышит громкую трель телефона, доносящуюся с первого этажа. Это точно звонок от друга.       Нужно поторапливаться. Сегодня у них ещё очень много дел.

***

      На самом деле, одна из причин, почему Чонгук недолюбливает свой день рождения, — это день благодарения. Повезло ж ему родиться после такого масштабного праздника, когда всем плевать, что где-то там восемнадцать лет назад родился какой-то там Чонгук Чон, которого мать пыталась подарить этому миру целые сутки. Благо ни в какой-нибудь более ужасный праздник. И на том спасибо.       Умывшись, он спускается со второго этажа, даже не удосуживаясь переодеться. Смявшаяся пижама, конечно, хоть и чистая, но после сна выглядит довольно-таки потрёпанной. Сейчас мать начнёт ворчать, но ему в кои-то веки плевать. Может же он хоть в свой день выглядеть так, как хочется ему?       — Чонгук, тебя к телефону!       Он даже не успевает домыслить, как срывается с последних лестниц и бежит в сторону гостиной, чуть ли не вырывая из женских наманикюренных пальцев трубку.       — Это Оливер, — мать по слогам растягивает имя друга и практически закатывает глаза. — Не задерживайся. Мы ждём тебя с отцом за столом.       — Пару минут, мам, — чуть ли не взвывает Чонгук, наблюдая за одобрительным кивком, пока сам в ответ шепчет губами беззвучное: — Спасибо, спасибо, спасибо!       Его родители не разрешают отвлекаться от завтрака, обеда или ужина на болтовню. Обычно телефонные разговоры категорически запрещены, когда они сидят всей семьёй за столом. Это как традиция. Как молитва перед трапезой. Хорошо, что родители хотя бы этим не промышляют, ибо вера во всё святое их дом явно обходит стороной.       Отчасти в этом есть свои плюсы.       Чонгук, когда они с другом были ещё детьми, часто захаживал к тому в гости и оставался на обед, а так как миссис Браун являлась координатором литургии в церкви, то та, естественно, была человеком верующим. Каждый подобный обед начинался с молитвы, и Чонгук, находясь за столом, испытывал некое чувство стыда, потому что в его доме подобного никогда не происходило.       Молиться его никто не заставлял, конечно же, но когда он сидел и пялился на дружную семью, крепко взявшуюся за руки и одновременно шепчущую знакомые на слух строки, то он испытывал… Стыдно признаться, но зависть?       Прикладывая трубку к уху, Чонгук цепляет пальцами провод и, убедившись, что рядом нет отца, недовольно шипит:       — Где тебя черти носят? — в ответ на его слова Оливер лишь начинает заливисто посмеиваться. — Очень смешно! Ты почему мне не сказал, что прилетишь?       — Чон, ну и наглый же ты! Я хотел сделать тебе сюрприз! Кто ж виноват, что моя мама такая болтливая…       Он слышит, как на фоне миссис Браун говорит что-то невнятное сыну, пока из динамика доносится вырвавшееся изо рта друга «мама, блин!». Видимо, тот получил подзатыльник. И за ним ещё один.       Подняв взгляд на часы, Чонгук следит за секундной стрелкой и понимает, что времени у него на разглагольствования совсем нет. Сейчас отец начнёт нервничать и опять что-то высказывать. Слушать этот бубнеж совсем не хочется, поэтому он решает быстро сменить тему.       — Через сколько придёшь? Мать тут торт приготовила… — почти сама, да, но озвучивать это он не собирается. — Если хочешь, дождусь тебя, вместе чай попьем.       — Мой любимый лучший друг, с этого и нужно было начинать разговор. Ради торта твоей матери я готов на всё!       Этот придурок ещё и смеётся. Сморозил глупость и рад. Чонгук лишь тяжело вздыхает. Ради торта, который бы действительно испекла мать, он бы и сам уже давно сидел за столом, а не вытягивал клешнями из друга ответы на свои вопросы. Ладно, в этом тоже есть своеобразная выгода. Например, в такой ситуации для него самый лучший выход — это дождаться Оливера, дабы уже после они вместе сели за стол, начали пить чай и давиться покупным тортом, а не вкусной домашней выпечкой, приготовленной заботливыми материнскими руками. Ну… а чего Чонгук один мучиться должен?       — Ты предатель, — изрекает он после недолгой паузы. — И звучишь противно. Давай быстрее, а то я сам всё съем и не оставлю ничего твоей наглой заднице.       — Фу, как грубо. Не бурчи, колючка. Я уже выдвигаюсь.       — Жду!       Бросив трубку на место, Чонгук движется к столу и, расправляя складки на пижамных штанах, садится на стул. К слову, отца в столовой он уже не наблюдает, а мать вообще быстро подрывается с места, большими глотками отхлебывает из чашки содержимое и направляется в сторону кухни. Чонгук слышит на фоне шум воды, а после наблюдает за тем, как мать возвращается в столовую, обходит стол и движется к нему.       Обняв его со спины, мать кладет подбородок ему на плечо и тихо шепчет на ухо:       — Ты же знаешь, что я тебя люблю, да?       Чонгук готов поклясться, что его глаза в этот момент моментально округляются до размера монеты серебряного доллара Эйзенхауэра. Прокашлявшись и сглотнув вставший в горле ком, он пару раз кивает, подозрительно принимая материнскую ласку. Это неожиданно, если быть честным. Он давно не чувствовал столько заботы в свою сторону, поэтому воспринимает всё это крайне осторожно.       Мать льнёт к его спине ближе и обнимает ещё крепче, а отстранившись, целует в щёку губами, выкрашенными в привычный ярко-красный цвет. Отлипнув от него окончательно, мать хватает с дивана свою сумочку, достаёт из неё помаду, подкрашивает губы и с лёгкой, чрезмерно счастливой улыбкой произносит:       — Проводишь? Мы уже уезжаем.       Чонгук диву даётся! Когда это он успел вытянуть счастливый билет? Или в прошлом году, когда они сидели с матерью перед телевизором, за просмотром какого-то очередного шоу, он вытянул за хвост удачу и выиграл в лотерею? Тогда почему ему об этом никто ничего не сказал?        На него никто не ругался за то, что он трепался по телефону. Никто не ругался, что по итогу он пропустил совместный завтрак. Никто не ругался за то, что не попрощался с отцом, ведь за целое утро Чонгук видел того всего лишь раз. Раз! И то, когда родители поздравляли его с днем рождения…       Что вообще происходит?       Стоит только ему открыть входную дверь, то мать, обувшись, подходит к нему и говорит напоследок:       — О, а вот и Оливер! — бросая в сторону улицы подозрительный взгляд. — Солнышко, ведите себя хорошо! До вечера!       И, нежно поцеловав его в лоб, выпархивает из дома со скоростью колибри.       Удивительно.       — Доброе утро, миссис Чон! — это любезно молвит его друг, когда они пересекаются с матерью и проходят мимо друг друга.       — Доброе утро, Оливер! — а это шустро проговаривает в ответ мать, когда пробегает мимо усеянных гирляндами деревьев.       — Передавайте привет мистеру Чону! — вдогонку выкрикивает тот и, пока поднимается на крыльцо, машет своей пятернёй. Чонгук же наблюдает за тем, как друг останавливается возле двери и провожает взглядом родительскую машину. Ожидая, когда ж на него соизволят обратить своё царское внимание, он не выдерживает первым и ехидно говорит:       — И тебе привет!       Оливер всё-таки удосуживается поднять на него глаза и, зажимая ладонями рот, начинает внезапно смеяться во весь голос.       И чего это с этим придурком?       — Это тебя мамочка так расцеловала? — продолжая ржать, вопрошает Оливер.       — А, фак…       Пока друг закрывает за собой дверь и подшучивает над ним своими дурацкими шутками по типу: «Ты уже должен обжиматься с девчонками, а не с мамой», Чонгук пропускает эту реплику мимо ушей и подлетает к зеркалу, начиная оттирать помаду со лба и щеки, предварительно облизнув пальцы. Вот же ж не вовремя!       — Не оттирается! — тяжело вздыхая, он возводит глаза к потолку и шипит: — Ну спасибо, мам!       — Да ладно тебе, — ухмыляется Оливер. — Все мамы такие.       — Не все. И ты прекрасно об этом знаешь.       Направляюсь в сторону кухни, Чонгук хватает какую-то тряпку с комода, а подойдя к мойке, включает воду. Намочив ту, он принимается оттирать красные разводы со своего лба, наблюдая, как Оливер стягивает с плеч куртку и становится возле него, облокачиваясь задницей на гарнитур.       — Это тебе.       Небольшая коробочка приземляется аккурат напротив его руки.       — Это что ещё за подгоны? — удивляется Чонгук.       — Подарок, тупица, — состроив недовольное лицо, парирует друг. — Из Лос-Анджелеса.       — Ну, раз из самого Лос-Анджелеса, то…       — Чон, ты такая зануда! Примерь. И дай сюда тряпку.       Пока тот помогает ему оттирать всё это непотребство с лица, Чонгук хватает со столешницы нежно-фиолетового цвета коробочку с бантиком более насыщенного оттенка и открывает крышку.       На дне красуется эмалированный значок на цанге с пиктографией музыкальной клавиатуры.       — Миленько, — улыбается, вертя в руке подарок.       — Тебе… нравится? — с долей неуверенности вопрошает друг.       — Нравится, нравится! — соглашается. — Спасибо!       Чонгук тянется к Оливеру, чтобы крепко обнять и чмокнуть в щёку, но тот, смеясь, шустро от него отдаляется и запрыгивает на кухонный остров, сотрясая ногами воздух.       А вот нечего было его дразнить!       Зацепив на вороте пижамы значок, он поворачивается к другу, демонстрируя подарок.       — Мне идёт?       — Безумно! — тянет тот с улыбкой на пухлых губах.       — Окей. Живи, — ухмыляется Чонгук, разворачиваясь к навесным шкафчикам и, старясь быть максимально учтивым и гостеприимным, задаёт вопросы: — Чай? Кофе? Торт?       — Всё! Я, по-твоему, ради чего сюда пришёл?       — Вот как тебя после этого назвать?       Под чужой тихий хохот Чонгук движется к плите, дабы поставить чайник, и тянется к холодильнику, чтобы достать торт.       — Только я тебя разочарую! — проговаривает с долей ехидства и бросает на Оливера явно слишком довольный взгляд.       — Чем же? Ты уже успел всё съесть, а я зря почти шесть часов тащил к тебе свою задницу?       — Торт покупной, но ты будешь вынужден есть его со мной, — то, с какой усмешкой Чонгук отвечает, не заметил бы только слепой, но ему настолько приятна вся эта непринуждённая атмосфера, улыбки и смех, что на душе вмиг становится чрезмерно легко. Как же всё-таки он скучал по этому придурку!       — Ах ты ж мелкий засранец! Ещё и обманул меня! — тот улыбается, но резко меняет лицо на серьёзное. — Неужели твоя мама так торопилась, что настолько забила на готовку? Не похоже на неё, — делает выводы. — Что у них случилось?       — Видимо, в кои-то веки встреча с чужими людьми им стала дороже меня, — неуверенно тянет, но быстро переводит тему. — А ты б всё равно сюда припёрся, так что не ворчи! Слезай и пошли наконец давиться этой отравой…       Разлив по чашкам чай и прихватив с собой целую упаковку торта, они оба плюют с высокой колокольни на этикет и заваливаются прямиком на диван в гостиной перед телевизором. Врубив на фоне какую-то комедию, Чонгук аккуратно отпивает горячий чай и, закинув в рот кусок отвратительного на вкус торта, скатывается на спинку.       Вот вроде и день рождения, а праздничного настроения как такового и нет. Раньше, когда он проживал вместе с Оливером в общежитии школы-пансион, то они часто вместе с друзьями-одноклассниками устраивали совместный выезд в города Сан-Диего, либо же в Лос-Анджелес, находящиеся в двух часах езды от Айдлуайлда. Совместно прогуливаясь по магазинам в торговых центрах, они позволяли тратить себе накопленные сбережения или заработанные на конкурсах деньги. Тусовались в игровых центрах, в кино или вообще могли завалиться всей своей большой компанией в какую-нибудь закусочную поглощать в небывалых количествах мороженое, которое им запрещали потреблять в учебных стенах академии. Педагоги говорили, мол, это вредно для голосовых связок.       Сейчас же время словно остановилось. Течёт своим чередом. Такое ощущение, что Чонгук резко постарел, стоило ему только переступить порог кампуса Стенфордского университета. Все друзья, подобно птицам, разлетелись по разные стороны — в иные города и штаты, а кто-то вообще уехал в другие страны познавать культуру и искусство нового для себя общества.       Даже Оливер, с которым он дружит чуть ли не с рождения, решился подать документы в другой штат.       А Чонгук… как отрешённый. Вечно куда-то гонится, но всё безрезультатно.       Где-то же должна быть справедливость в этом мире?       — Как Фиби? — бездумно глядя в потолок, он клонит голову набок и, морща нос, заговаривает об их бывшей однокласснице, с которой друг встречается уже на протяжении пары лет.       — Хотела полететь со мной, но Фиби более ответственная, чем я, — тот закатывает глаза, — но… передавала тебе привет. Подарок, кстати, выбирала она, — сообщает как бы между прочим.       — Хоть у кого-то из вас двоих есть вкус, — смеясь, Чонгук получает несколько раз диванной подушкой в плечо.       — Чон, ты такая язва! — подозрительно щурясь, друг отправляет очередей кусок торта в рот. — Какие планы-то? У тебя свалили предки, а это такой повод наконец-таки нормально отметить твой день рождения! Скажи мне, ты же не собираешься целый день проминать жопой свой роскошный диван, а?       Началось…       Чонгук до последнего не хотел заводить эту насущную тему. Он два дня выедает себе мозг, потому что никак не может определиться: идти ему на вечеринку или же нет.       Оливер прав. Родители свалили, дом пустует. Это в действительности огромный повод под шумок скрыться от соседей и свалить, чтобы те не разболтали родителям невесть чего. Только его останавливает один факт: он совершенно не знает, когда те вернутся.       — А по-твоему «нормально» — это как?       — Ну хоть в приставку пойдём сыграем, что ли… — сокрушённо вздыхает тот. — Вообще, я хотел предложить тебе сгонять автостопом в Сан-Хосе, но твоя маленькая задница ни в жизнь не решится на такой крайне ответственный шаг, верно?       Чонгук откидывается на спинку дивана, закрывает глаза и тяжело вздыхает. Нет, идея поехать в Сан-Хосе ему очень нравится. Например, они с Оливером давно мечтали побывать на экскурсии в таинственном Доме Винчестеров. Так сказать, пощекотать нервы. Почему бы и нет? Да даже попросту сходить в парк развлечений — уже хоть что-то интересное!       — Решайся. Мы туда-обратно! Твои предки даже ничего не прочухают. Я могу, конечно, у отца попросить тачку, но тогда начнутся лишние вопросы, а нам этого не нужно. Давай, Чон! — вот кого нужно называть язвой — Оливера, потому что тот, не думая, хватает его за руку и начинает трясти подобно тряпичной кукле. Всю плешь проест! — Ну?       Собрав всю свою волю в кулак, Чонгук приподнимается с дивана и, обречено махнув рукой, тянет:       — Чёрт с тобой, погнали…       Допив чай и помыв за собой кружки, он резво отправляется в комнату, дабы переодеться. Стянув с себя пижаму, хватает с полки шкафа первую попавшуюся футболку и бросает беглый взгляд на часы. Чонгук прикидывает, что до приезда родителей у него есть ещё часов десять, поэтому поездка в Сан-Хосе должна пройти без происшествий. Расправившись с джинсами и рубашкой, он шустро спускается на первый этаж и натягивает на себя куртку вместе с шапкой.       Затянув на кедах шнурки, Чонгук слегка подпрыгивает на месте, сбрасывая волнение от предстоящей поездки, а схватив с полки ключи, осматривает себя в зеркале. Поправив выбившиеся из шапки кудри, поворачивается к другу и уверенным голосом сообщает:       — Всё, я готов!       — Даже пяти минут не прошло, — поднимая на него глаза с пейджера, ухмыляется Оливер. — Может, позвонишь матери? Узнаешь, как доехали и тому подобное.       — Ты бы ещё сказал, что я должен её предупредить, куда мы едем. Издеваешься?       — Это лишнее. Тебе уже как бы есть восемнадцать…       — Слушай, чувак, спасибо! — огрызается Чонгук. — Правда, спасибо! Если бы не ты, я бы совсем позабыл об этой информации…       Честно, он прекрасно понимает, почему друг намекает ему на возраст. Да, Чонгук уже совершеннолетний, который вправе выбираться туда, куда хочет. Только это не отменяет того факта, что отец, узнав об этом, не устроит ему очередной скандал, а мать не будет сокрушаться о том, что Чонгук врёт собственным родителям. Да где это видано!       Так разве у него есть выбор?       Либо соврёт и со спокойной душой поедет отдыхать, либо же отправится гулять по родным улицам Пало-Альто, каждый угол которого выучен до нескольких стёртых пары обуви наизусть.       Чонгук никогда не рассказывал родителям о том, что выбирался тусить с друзьями вне учёбы, дабы избежать всяческих порицаний со стороны. Например, о том, что отец платит академии не для того, чтобы он якшался незнамо где и с кем. Или, например, мать угробила на него свои лучшие годы не для того, чтобы он — золотой сыночка — вдруг не снюхался с кем-то. В прямом и переносном смысле этого слова.       По этой причине Чонгук и отмалчивается перед Оливером об вечеринке. Заведомо зная, какая на это будет реакция со стороны того, ему проще держать язык за зубами.       Из двух зол проще выбрать одну. Пусть лучше это будет пыльное шоссе US 101 в сторону Сан-Хосе, чем вечеринка, которая выльется незнамо во что.       Признаться честно, Чонгук просто не хочет лишний раз искать оправданий. Даже несмотря на то, что он уже взрослый совершеннолетний мальчик.       — Ладно, извини, — тушуется. — Возможно, ты прав. Звонить не буду, но оставлю родителям записку. Они смогут её прочесть, если вернутся раньше нас.       Чонгук проскальзывает с гостиную и хватает со столика ручку, быстро чиркая на бумаге информацию о том, что они отправились в парк Ринконада на теннисный корт. Оставив ту на столе в столовой, он мигом возвращается в прихожую и толкает друга в плечо, привлекая к себе внимание.       — Дуешься? — прищурив глаза.       — Нет.       — Ну тогда что, мы идём? — и, многозначительно играя бровями, пару раз вертит ключами от входной двери перед вздёрнутым носом Оливера. — Если что, предложение порубиться в приставку всё ещё актуально.       — Лучше б предложил сходить в клуб, — закатывая глаза.       — У тебя ж девушка есть.       — И? — тот вопросительно вздёргивает бровь. — У меня есть, а у тебя — нет, — бросая испытующий взгляд. — Ты ведь не импотент. Или?..       — В задницу иди.       О, эта тема стара как мир.       Отношения и Чонгук. Чонгук и отношения.       Он, конечно, не импотент, но с такими родителями ему проще повеситься, чем познакомиться с девушкой. Он о себе-то позаботиться не может. Точнее, он как раз таки может, но довериться кому-то — нет. Кому вообще сдался такой проблематичный парень, как он, когда вокруг обитают такие красавчики, как, например, Намджун. Спортсмен, обладающий кучей кубков, которыми можно похвастать перед девчонками. Чонгук, естественно, тоже имеет в своём арсенале множество грамот, дипломов, наград и различных титулов, но уровень между ними немного иной. Он — тот типичный сын маминой подруги, которого ставят в примет для подражания плохим парням. Девушки не особо жалуют подобный типаж и ему здесь точно нечем похвастать.       Он слишком правильный.       Идеальный.       Даже ни разу нецелованный.       Смешно звучит, однако.       Ладно, один раз Чонгук нечаянно вынес из магазина жвачку. Это считается?       Нет, на него, конечно, обращают внимание. О себе он может сказать, что имеет приятную и незаурядную внешность, ибо на лицо вышел довольно-таки симпатичным. Да и по характеру — спокойным и воспитанным, но как-то никогда у него не складывались отношения с девушками. Исключительно дружеские, потому что на этом фронте у него никогда не возникало проблем. В любовных же…       В общем, Чонгук — полный аутсайдер в амурных делах, у которого крепко стоит исключительно на учёбу.       — В моей жизни и без того проблем хватает, — подытоживает он сказанное и лишь равнодушно пожимает плечами. — Пошли уже.       Да и девушки это явно последнее, о чём ему хочется сейчас думать.

***

      Перед ними проезжает большое количество машин, но они упорно продолжают стоять на шоссейной дороге и поочередно вытягивать руки, дабы перед ними уже хоть кто-то да остановился. Кажись, только никто особо не жалует тормозить перед двумя малолетними оболтусами, которым внезапно стрельнула светлая мысль в голову о том, что им срочно нужно посетить соседний город.       Хорошо, что сегодня хотя бы погода над ними милостива — от вчерашней мороси не осталось и следа. Солнце приятно щекочет лицо своими яркими лучами, а лёгкое дуновение ветерка вплетается в невесомые кудри, которые уже не в первый раз за прошедшие двадцать минут выбиваются из шапки. Чонгук периодически поправляет или стряхивает с глаз выпавшие пряди, чтобы открыть себе обзор на дорогу, но некоторые из них всё равно намеренно лезут на нос и щёки, раздражая своим присутствием.       Спустя пару минут Чонгук всё-таки психует и ещё раз убирает мешающиеся волосы под шапку. Чуть ступив на дорогу, он меняется с Оливером местами и вновь поднимает руку для голосования.       Замечая, как к ним неторопливо приближается совершенно новый роскошный иссиня-чёрный хэтчбек Ford Capri, за рулём которого восседает молодой человек, Чонгук начинает тянуть друга за рукав куртки в сторону машины, когда та притормаживает позади них на обочине.       Чонгук останавливается чуть поодаль от друга и наблюдает со стороны, как тот тянется к пассажирской двери и пару раз стучит костяшками по стеклу. Парень, восседающий за рулем, растягивается на пассажирском кресле и в одно мгновение опускает перед их носами окно. Стараясь перекричать дорожный шум, тот громко вопрошает:       — Куда подбросить?       Оливер тут же протискивает голову в салон, отвечая не менее бодрым голосом:       — По сто первому до Сан-Хосе. Удобно?       В ответ от водителя следует лишь едва заметная, но довольная ухмылка, растянувшаяся на гладко выбритом лице. После же следует уверенный кивок.       — Запрыгивайте. Только аккуратнее, тачка новая, — уже менее громко, но чрезмерно безапелляционным тоном сообщает тот.       Обогнув автомобиль, друг открывает пассажирскую дверь и по-джентльменски пропускает Чонгука. Заползая в салон, он садится аккурат позади водительского кресла и утыкается взглядом в зеркало заднего вида. Его взгляд в отражении тут же ловят раскосые глаза, смотрящие так пристально, что на мгновение становится даже как-то неловко.       Водитель кивает подбородком вперёд и, не сводя с него глаз, указывает:       — Пристегнись, — прокашливаясь, тот прочищает горло, а после сухо и серьёзно произносит: — То есть пристегнитесь.       Чонгук торопливо нащупывает ремень безопасности и пристёгивается чуть ли не вслепую, не отводя нахмуренного взгляда от незнакомца. Правда, тот на него уже даже и не смотрит, а лихо выруливает с обочины на главную дорогу и начинает путь в сторону названного ими города.       Автомобиль погружается в тишину, разбавляемую лишь едва слышной музыкой, доносящейся из проигрывателя.       Странно.       И чего этот парень на него так смотрел?       Нет, они точно не знакомы. Чонгук слишком хорошо запоминает лица, а запомнить человека корейской внешности — явно бы не составило огромного труда.       Возможно, повстречав себе подобного, тот тоже просто-напросто испытал удивление? Почему нет? Чонгук же вот удивился. Не сказать, что за свои восемнадцать лет он чрезмерно часто встречал корейцев в Калифорнии.       За время учёбы Чонгук видел лишь небольшое количество азиатов в стенах Стэнфордского университета. Утверждать, конечно, не решится, ибо он не следит за этим так пристально. Было бы глупо обращать внимание на каждого человека, отличающего хотя бы немногим во внешности.       К чему это он? Ищет оправдания тому, что на него слишком внимательно пялился какой-то незнакомый кореец? Глупости какие.       Выдохнув, Чонгук вслушивается в мелодию, играющую на фоне, и смотрит на друга, который мимолетно ему улыбается, стоит только им встретиться взглядами.       — Нам так повезло, — радостно шепчет тот.       Чонгук кивает. Конечно, повезло. Они в любом случае смогли бы дождаться машину, но их любезно подхватил молодой парень на новеньком, благоухающем салонной свежестью и дорогой кожей авто, а не какой-нибудь дед на старенькой, прокуренной, давно изжившей себя развалюхе.       Один раз было дело.       В одну из подобных поездок с одноклассниками в Лос-Анджелес Чонгук настолько пропах сигаретной вонью, что ему потом пришлось плестись в прачечную при общежитии и стирать вещи. В его окружении нет курящих. Родители не позволяли себе подобный жест, поэтому у него как-то и сложилась катастрофическая непереносимость этого аромата.       Время тянется неспешно. За окном мирно проплывают машины, дорожные знаки и деревья. Чонгук особо не поднимает больше глаз к зеркалу, дабы лишний раз не пересечься с тёмными омутами, смотрящими слишком… странно?       Страшно. И необычно.       Только смысл зацикливаться на человеке, которого он видит в первый и последний раз? Тот даже не заводит с ними разговоров, хотя обычно многие водители любят потрещать языками.       Им осталось ехать недолго. Впереди уже виднеются очертания города, а приветственный знак с громогласной надписью «Сан-Хосе» является тому подтверждением.       Чонгук отвлекается на едва слышный стук, доносящийся со стороны водителя. Тот будто находится в своём мире: слегка прибавляет на магнитоле звук и стучит пальцами по рулю в такт разносящемуся по салону приятному голосу Клиффа Ричарда; качает головой и прикрывает на пару секунд веки, сводя к переносице брови и закусывая нижнюю губу. Абстрагируется от своего занятия лишь периодически, дабы посмотреть в боковые зеркала заднего вида и перестроиться на другую полосу, возвращаясь вновь к льющейся из проигрывателя мелодии.       Для незнакомца словно не существует внешнего мира, а два человека, восседающих на задних креслах, точно того не смущают.       Это удивляет.       Чонгук хоть и является публичной личностью, но перед чужими людьми вот так свободно и просто двигаться под музыку точно бы не смог. Да он никогда и не пробовал, если быть честным. Танцевать не умеет. Да и привык больше работать руками, чем ногами. Его ноги подключаются в единственном случае: при игре, дабы зажать педали фортепиано или рояля во время очередного конкурса или концерта.       Наблюдая за водителем, он периодически переводит взгляд на Оливера, который смотрит в окно и, кажется, совсем ничего не замечает. Возможно, для друга такое привычно. Тот ведь довольно-таки часто посещает различные джаз-концерты и наслаждается живым звучанием саксофонистов. Как-никак — будущая профессия обязывает.       Чонгук же посещает мероприятия иного характера. Оперы, балеты, фортепианные концерты. Ещё во время учёбы в школе-пансион у него возникла небольшая мечта, которую он, возможно, сможет осуществить в ближайшем будущем. Он хочет отправиться в Филадельфию, чтобы воочию прочувствовать и насладиться искусством игры на настоящем органе, о котором пару лет назад вычитал рекламу в очередном новомодном журнале своей матери.       Много ли человеку нужно для счастья?       Приятный голос Клиффа Ричарда на фоне постепенно стихает. Парень за рулем позволяет себе обернуться в пол-оборота и отвлечь Оливера от созерцания прекрасного за окном чуть грубым голосом.       — Так, — сбрасывая напряжение с плеч, тот возвращается в привычное положение, — где вас выбросить? Сейчас будем сворачивать на восемьдесят седьмое шоссе.       — На ближайшей остановке, — мгновенно откликается Оливер. — Если удобно.       — Удобно.       Прикусывая нижнюю губу, Чонгук мечется глазами между другом и кожаным креслом перед собой, в котором сидит незнакомый парень. Тот разминает шею и снова ведёт плечами. Мышцы затекли, что ли? Интересно, откуда тот вообще едет? Возможно, давно находится за рулём, а ёрзает, чтобы не уснуть?       Интересно, но спрашивать о таких вещах неудобно.       Они вновь встречаются взглядами в зеркале заднего вида.       Из-за ракурса Чонгук наблюдает лишь за половиной лица незнакомца, но он с точностью может сказать одно: этот парень слишком самодовольно растягивает губы в усмешке, когда щурит глаза и едва заметно, но чрезмерно насмешливо вздёргивает бровь.       Нет, подобное выражение лица явно вызвано не солнечным светом, проникающим в салон через лобовое стекло, и тем более уж не ответом Оливера, который снова наслаждается пейзажами за окном.       И чем же может быть вызвана природа подобных переглядываний?       Ладно, сейчас совсем не время об этом думать. Да и к чему? Они буквально расстанутся через пару минут и, что более вероятно, никогда больше не встретятся.       Чонгук тянется рукой в карман куртки и достаёт солнцезащитные очки. Натягивая те на переносицу, он старается впредь — теперь уже точно — не смотреть вперёд, дабы лишний раз не обращать внимание на чужие странные взгляды, а утыкается в окно и наблюдает за знакомым зданием аэропорта, стоит им только свернуть на восемьдесят седьмое шоссе, которое теперь уже точно ведёт в центр города.       Длинное шоссе простирается через весь город, но парень сворачивает на Запад-Альма-авеню и останавливается чуть поодаль от остановки.       — Прибыли! — отстёгивая ремень безопасности, сообщает водитель. Тот, совершенно никого не стесняясь, громко зевает и, вытягивая руки перед собой, договаривает. — Надеюсь, все пассажиры довольны.       — Более чем, — наконец-то заговаривает Чонгук. — Большое спасибо!       — Маленькое пожалуйста, — бросают ему в ответ с каким-то саркастическим тоном.       Фак! Да что не так с этим парнем?       Ещё и Оливер смотрит на него как-то довольно.       О, нет, показалось, потому что тот сразу же тихо шипит:       — Вылезай быстрее, а то ещё чуть-чуть, и у меня от всех этих поездок скоро задница станет квадратной.       Разминая едва затёкшие мышцы, Чонгук наблюдает из своего псевдоукрытия в виде солнечных очков за другом, который выползает перед ним из нового хэтчбека чуть ли не дохлой улиткой и поправляет в районе всё той же квадратной задницы джинсы.       Лёгкий, едва заметный ветер обдаёт лицо прохладой, стоит только ему вслед за Оливером ступить на землю.       Прикрыв глаза, Чонгук качает головой и тяжело вздыхает.       Его б за такую выходку мать отчитала уже по полной программе, ведь подобное поведение в обществе совершенно некультурно.       Благо рядом с этим товарищем можно хоть на какое-то время забыть и забить на любые нормы приличия.       Стоит Чонгуку только распахнуть веки, как он наблюдает за вываливающимся на улицу незнакомцем. Признаться честно, тот как-то уж слишком просто одет для обладателя подобного автомобиля. Простая флисовая рубашка завязана в узел на бёдрах; безразмерная серая футболка скрывает явно крепкую фигуру; на ногах же широкие рваные тёмные джинсы и видавшие вид чёрные берцы.       Стильно, но…       — Спасибо, что подбросил, — перебивает его мысли друг, обращаясь к стоящему напротив парню. — Сколько с нас?       — Не нужно, — тот взводит перед собой руки и отрицательно мотает головой.       — Тогда… — Оливер осекается и хмурится. — Тебя можно как-то отблагодарить? Если ты не спешишь, мы можем забежать в закусочную и угостить тебя поздним завтраком.       — Вынужден отказаться, — учтиво отвечает в ответ. — Меня уже ждут, — и кивает подбородком вперёд.       Они оба моментально оборачиваются в указанное направление. За их спинами стоит небольшое здание, на котором невзрачно красуется вывеска с названием San Jose DMV.       — Тачку нужно оформить, — продолжает тот, переводя взгляд на наручные часы. — Время назначено на двенадцать.       Долго не думая, парень плюхается обратно на своё водительское кресло и закрывает за собой дверь, бросая напоследок:       — Странное ощущение, но я почему-то чувствую, что это не последняя наша встреча. Так что, — растягивая уголок губ в нахальной улыбке, — ещё будет время отблагодарить.       Чонгук снова встречается взглядами с этим чудным парнем. Тот, совсем не стесняясь Оливера, лукаво подмигивает ему левым глазом и, шустро снимая машину с ручника, давит на газ и удаляется в сторону вышеуказанного здания.       Это что ещё за неожиданный и странный пассаж?..       Достав из кармана куртки пейджер, Чонгук смотрит на мигающие чёрным цветом цифры.       До двенадцати часов ещё чуть больше пятидесяти минут.       Стоп!       Это что получается? Этот парень просто-напросто от них сбежал? А почему не захотел брать с них денег и делить с ними завтрак? И зачем тогда подвозил? В чём выгода?       Обычно все водители брали с них хоть какую-то сумму. Да и кому вообще выгодно за бесплатно возить чужие тушки в своей машине? С них даже пару долларов за потраченный бензин забирали с лихвой!       — Ты чего такой хмурый? — Оливер тычет его пальцев в грудь. — А, понял! Уже успел накрутить себя и пожалеть о том, что мы приехали сюда, да?       — Нет, конечно, — он усмехается. — Просто если мы хотим всё посмотреть, то нужно торопиться. Время поджимает.       — Тогда… в центр? — широко улыбаясь, тот поднимает большие пальцы вверх и, пританцовывая, начинает двигаться спиной в сторону автобусной остановки.       Ладно, чёрт с этим незнакомцем! Помог и помог. Что с того? Сейчас бы этим забивать себе голову…       — В центр! — подтверждает Чонгук, догоняя вприпрыжку друга.       Настало время хоть немного не думать ни о чём и расслабиться!

***

      Сан-Хосе постепенно готовится к Рождеству. Пока Чонгук с другом прогуливаются по городу, то замечают украшенные гирляндами дома с различными красивыми фигурками на придомовых территориях и деревья с пальмами, столбы которых забавно обвешаны мишурой.       Привычно, но выглядит симпатично.       За пару часов, которые он вместе с Оливером пребывают в городе, они всё-таки успевают посетить Дом Винчестеров.       Огромный особняк, конечно, в дневное время оказывается не таким страшным, как тот в красках расписывают местные жители. Чонгук задумывается о том, что было бы славно когда-нибудь оказаться в этом месте в ночное время суток. Скрип половиц за спиной или же стук дверей в соседней комнате погружают в состояние ужаса куда больше ночью, чем днём. Конечно, пока он бродит по таинственным коридорам, то ощущение чужого присутствия вгоняет его в дрожь — пару раз у него вдоль позвоночника пробегают мурашки и встают на руках волосы дыбом. Больше его пугает Оливер, который от любого шороха трясётся похуже осеннего листа на ветру.       Выглядит на самом деле довольно мило. В такие моменты друг реально напоминает рыжего кота, который на первый взгляд кажется недоступным, но стоит случиться чему-нибудь необычному, то тот моментально прячется в своё укрытие. Или же за спиной Чонгука. Реально Гарфилд же, ну!       Дабы скрасить впечатления, они добираются на автобусе до Хэппи Холлоу парка и зоопарка — покормить и поласкать животных, а после берут курс на аттракционы. Зря, что ли, ему родители деньги выделили? Отрываться так по полной!       После того, как они напиваются и наедаются в местной закусочной вкусным обедом, они выползают удовлетворёнными на улицу. Калифорнийское солнце начинает заваливаться за горизонт, и Чонгук внезапно впадает в некое подобие уныния. Приходит осознание, что пора сворачиваться и двигаться в сторону трассы, дабы отправиться в родной Пало-Альто.       Приблизительно час у них уйдет на дорогу, а там уже и родители прибудут в скором времени домой.       В принципе, идея завалиться к нему в комнату и зарубиться в приставку после такого яркого на впечатления дня выглядит не такой уж и плохой.       Тем более, чем-то нужно будет занять вечер. Чонгук уже давно отбросил мысль, что ему сегодня суждено попасть на вечеринку. Днём такие мероприятия никто не проводит, потому что обычно всё веселье начинается как раз таки к полуночи. Чонгук же посвятит конец дня либо компании родителей и очередного тупого ситкома, мелькающего на телевизоре, либо же Оливеру, с которым закупит на оставшиеся деньги кока-колу с парой пачек чипсов, запрётся в комнате и будет втихую до утра играть в «Марио». Естественно, пока их не спалит мать или не отругает отец.       Перспектива так себе, но деваться некуда.       Чонгук прокручивает в голове мысль напроситься в гости к другу, но завтра выходной день, а это значит, что вся чета Браун будет находиться после рабочей недели дома. Из-за праздников службы в церкви же никто не отменяет.       В общем, эта мысль так и остаётся неозвученной.       Они, уставшие, добираются на автобусе до выезда из города, чтобы вновь поймать машину.       В этот раз их подхватывает не молодой человек приятной корейской наружности, а седовласый мужчина, который сообщает на ломаном английском, что напрямую до города подбросить не сможет, а оставит этих оболтусов на въезде. Они безукоризненно соглашаются и плюхаются на задние кресла.       Мужчина продолжает что-то рассказывать Оливеру на том же ломаном английском, перемешанным то ли с испанским, то ли с французским — поди разбери — языком, и активно жестикулирует, поглядывая в зеркало заднего вида. Видимо, удостовериться, слушают того или нет.       Чонгук же всю эту кашу, льющуюся из чужого рта, выслушивать не желает, поэтому натягивает на голову наушники и включает кассетный плеер, утыкаясь чуть ли не носом в окно. Мимо проплывают всё те же знакомые деревья, машины, небольшие здания и солнце, прячущееся за красно-оранжевым горизонтом.       Скука смертная.       День вроде бы прошёл хорошо, но на душе всё равно остаётся какое-то неудовлетворение. Нет, Чонгук был очень рад компании друга, ведь они правда давно не виделись. Да и когда у них теперь ещё выпадет возможность вновь встретиться? Через полгода? Год? Первый курс считается одним из самых тяжелых. Они оба будут погружены с головой в учёбу, поэтому думать наперёд о таких вещах — заведомо глупая затея.       Чонгука всё не отпускает мысль о том, что день хоть и был наполнен яркими эмоциями, но пролетел скучно. Обыденно? Однообразно?       Пролетел так, как пролетали и все предыдущие его дни рождения. Ничего нового, удивительного и необычного.       Он часто бывал с отцом в Сан-Хосе по работе. Как минимум, путь от собственного дома до Университета штата Калифорния в Сан-Хосе знал наизусть, потому как отец, когда Чонгук был ещё ребёнком, изредка брал его с собой. Ну так, чисто развеяться: прогуляться по зоопарку и покататься на всё тех же аттракционах.       В правом кармане куртки начинает вибрировать пейджер. Чонгук мысленно надеется на то, что это не просьба родителей в срочном порядке им перезвонить. Вытащив пейджер, он округляет глаза, когда видит знакомый номер. Это Намджун.       Чонгук совсем забыл предупредить соседа, что не явится на вечеринку, а ведь тот от него явно ждёт ответ.       И что ему делать? Может, Намджун сам всё поймет? Тот ведь знает его отца лично. И примерно должен представлять, какой этот мужчина по характеру. Да и Чонгук, порой, не сдерживаясь собственного гнева, пару раз при соседе в комнате общежития довольно-таки громко вещал, как же его достал отец своими нравоучениями.       В целом общую картину его взаимоотношений с семьёй Намджун знал.       Правда, легче от этого не становится.       Чонгук замечает, как мужчина за рулём замолкает. Переводя взгляд на друга, он понимает причину — Оливер спит. Видимо, окончательно вымотался с дороги.       Им осталось ехать приблизительно минут десять. Чонгук продолжает слушать музыку, дабы лишний раз не привлекать к себе внимания, и постукивает пальцами по штанам в такт песни.       Когда они подъезжают к мосту, то он стягивает наушники на шею и просит съехать на ближайшей развилке.       — Оливер, — машина останавливается, и он тормошит друга за плечо. — Вставай, мы приехали.       Чонгук благодарит водителя и протягивает пару долларов. Тот, как и ожидалось, не отказывается.       — Пешком пойдём? — сонно потирая глаза, вопрошает Оливер.       Вид у того, конечно, помотанный. Поспать бы точно не помешало.       — Если хочешь взбодриться, то да, — отвечает Чонгук, пиная камень носком своих белых кед.       — Хочу, — растягивая губы в улыбке, — но ссать хочу больше, — смеётся тот.       — Ты неисправим, — обречённо вздыхая в ответ, он возводит глаза к небу и с пару секунд всматривается в облака, разукрашенные в приятные желто-фиолетовые оттенки.       Стоять на месте бессмысленно, поэтому Чонгук начинает двигаться в сторону моста, растянувшемуся над сто первым шоссе, дабы перебраться на противоположную сторону дороги.       — Чон, не будь занудой, это естественные потребности! — кричит ему в спину Оливер, а нагоняя, продолжает гундеть: — Надо было ехать через восемьдесят второе, уже бы были у тебя дома.       — Пожалуйста, потерпи до заправки.       — Но… Я ж могу и тут…       — Оливер! — Чонгук резко останавливается и чуть ли встречается лбом с этим… Ну вот как его назвать?!       — Ладно-ладно, я понял, — тот вновь смеётся и отмахивается от него, как от прокажённого. — Только больше не ори, прилежный ребёнок.       — Терпи и тащи быстрее свою тушку.       И вовсе он не ребёнок! Подумаешь, младше на полгода…       Когда они добираются до ближайшей заправочной станции, то Чонгук отправляет друга в туалет, а сам же шустрым шагом направляется к телефонной будке. С домашнего телефона звонить Намджуну не вариант, поэтому он и нашёл весомый повод заглянуть на бензоколонку.       Чонгук правда не изверг! Да и вообще поражён тем, что Оливер его послушал, потому как терпел всю дорогу. Удивительно.       Впопыхах засовывая монеты, он прикладывает трубку к уху, набирает номер, и, оглядываясь по сторонам, вслушивается в гудки и нервно стучит пальцами по таксофону.       — Алло?       — Намджун, — вздыхая, — это Джей Кей.       — Ты где? С тобой всё в порядке?       — Прости, я тебя не отвлекаю? — Чонгук со стороны явно выглядит как дурак… Стоит, пыхтит, непроизвольно почёсывает лоб и закусывает чуть ли не до крови губы. Господи! — Всё хорошо. Я на заправке по Эмбаркадоро-Роуд.       Он вновь оглядывается по сторонам и видит вдалеке друга, который, по всей видимости, уже его ищет.       Чёрт!       — Ты тут? — обеспокоенно говорит Намджун. — Я звонил тебе на домашний, но никто не взял трубку, поэтому отправил тебе сообщение с просьбой перезвонить.       — Да-да, тут, — он вновь озирается по сторонам. — Слушай, Джун, я… — прерывается. Это тяжело. Кто бы знал, сколько в нём сейчас плещется злых помыслов и сомнений. — Я хотел сообщить, что постараюсь прийти, — быстро тараторит. — Ты скажешь мне адрес?       — Бро, что за вопросы? Я же сам тебя пригласил! Конечно, записывай…       Оливер находит его именно в тот момент, когда он со звонким звуком роняет аппаратную трубку на место. Тот облокачивается на телефонную будку, располагая руки на груди, хмурится и смотрит выжидательно, но ничего не говорит.       Молчит.       Ждёт, пока Чонгук сообразит заговорить первым.       Он же смотрит на друга и вертит в голове мысль, что использовать того ради своих целей — дело неблагородное, но…       Фак!       Теперь у него есть адрес. Адрес, где будет проходить сегодняшняя тусовка!       Чонгук ещё даже толком не студент, но уже сможет побывать на студенческой вечеринке.       Это ж… офигеть?       Ладно, осталось дело за малым. Теперь он точно кровь из носу обязан свалить из дома. Под любым предлогом.       — Оливер… — со всей серьезностью в голосе начинает разговор. — Скажи, ты же мне друг?       — Ты дебил? — тот удивлённо вздёргивает брови, словно действительно задаётся вопросом, достаточно ли извилин у Чонгука в голове.       Недостаточно, потому что…       — Видимо, да? Потому что у меня для тебя есть важная новость!

***