Papá

너의 눈길이 닿는 곳에네

손끝 스칠 곳에하염없이

너만을 기다리고검은 어둠 속 붉은

빛모래시계를 돌려긴 시간을 너와

Black sorrow — alien stage 

      — Онии-сан, наверное, тоже голодный? Я поделюсь.          Чуя бы назвал Дазая конечным придурком, если бы узнал, что Осаму собирался сидеть с детьми напротив здания суда, как верный пёс, виляя хвостом и скаля зубы на всех, кто подходит подозрительно близко. Но стоило только представить лицо рыжего, глаза, пылающие сладким раздражением и бам — мозг плыл, а интерес возрастал. Как бы Дазай не хотел остаться в машине и насладиться сладостной реакцией, пришлось плестись за детьми в ближайший парк, куда малышня шла с особой осторожностью, почти плечом к плечу. Остановились только у изогнутого мостика, пролегающего через небольшое искусственное озерцо. Рядом несколько больших клумб с вверх растущими клематисами и броской надписью «Цветы не рвать!». Малютки карпы разрезают хвостами толщу воды, кое-где задевая цветущие лотосы. От ледяной карамелизованной клубники, купленной в маленькой торговой палатке, мёрзнет нёбо и язык, но деткам нет до этого дела. Они заняты наблюдением за оранжево-белыми рыбками, притянувшими как их внимание, так и ещё нескольких зевак.         Одной клубникой не обошлось. Зверский аппетит привёл в кофейню, где в смеси из ароматов разнообразных вариантов поднять себе давление было ещё что-то. Что-то малозаметное, но не выходящее из головы. Как приелось. Дазай его где-то слышал, точно где-то…          Осаму пропустил тот момент, когда Ацуши разделил пирожное на две немного неровные половинки и с нескрываемым интересом ожидал ответа, пододвинув тарелку к мужчине. Маленькие пальчики неловко сжимали низ кофты с длинными рукавами, за которой скрывалось бесчисленное количество синяков разных размеров, гематом, что не сойдут с бледной кожицы ещё долгие недели.         Сначала было совершенно в новинку испытывать сильное переживание не только за своего сына, что являлось само собой разумеющимся, но и за мальчиком, к которому внезапно сильно прикипела душа. Такого с Дазаем никогда не было и не могло быть раньше — в его окружении не так много знакомых с детьми, а если они и есть, то почти никогда не вызывали каких-либо эмоций. Осаму пытался анализировать, выявить причину откуда могло возникнуть это незнакомое беспокойство, вызывающее дичайшие мигрени посреди ночи. Вывод ко всему происходящему напрашивался один: Накахара Чуя сумел перевернуть всё с ног на голову.         Дазай расплылся в искренней улыбке, вернув сладость на её законное место.         — Я не голоден, А-тян, всё в порядке, — уклончиво сказал он, осторожно положив ладонь на белобрысую макушку в попытке успокоить хоть на малую толику. Меньшее, что мог сделать в надежде хоть как-то приободрить кроху.         Чуя не спал совсем. Осаму мог сочинить целую симфонию из неровного дыхания рядом уже к восходу — так сильно звук впился в голову. Переживание витало в воздухе, въедалось в кожу и бесконечно ныло под ногтями в желании превратить запястья в сплошное мясо собственными руками. Кровь Дазая не пугала нисколько, но думать о ней тогда хотелось не столь сильно. В аэропорту сестра Накахары разодрала руки, пытаясь всеми силами схватиться за сына, не числящегося в её семье почти с год. Полицейский дёргался меньше всего. Его холодный взгляд заставлял возлюбленную орать, что есть мочи — сторонний пофигизм заводил с каждой секундой всё больше. Было ли Чуе больно? Да. Хотел ли он оторвать себе уши? Определённо. Дыхание сбилось, Ацуши впился — не оторвать. И не надо было. Он приводил в чувства, принуждал не на своих ногах выйти из проклятого аэропорта, чтобы делано расслабиться внутри автомобиля, старясь всем доказать, что ситуация его совсем не тронула.         Этот потемневший взгляд Дазай запечатлел в своей памяти надолго. Накахара не знал, что делать. В полицейском участке ещё был слышен женский голос, требующий вернуть ей её ребенка. Мальчика, что она родила, вырастила, а после собиралась придушить ночью подушкой, потому что этого хотели голоса в голове. Чужая бесноватость собиралась сжечь здание до последнего кирпича, оставить чёрное пятно от некогда стоящего участка. Осаму вёл диалог сам, не позволял перехватить инициативу, понимая к чему это сто процентов приведёт. Слышать нескончаемые крики Хикару-сан было сродни удачной попытки вскрыть вены. Именно те несколько минут, когда тело до сих пор в сознании, но ломается в агонии, разламывает кости и проедает сухожилия.          За руль Чую не посадили.         В горло ничего не лезло от леденящего волнения. Настолько холодного, что намерения лезть на стену не виделись чем-то жутко эксцентричным. Осаму буквально «сидел на мобильнике», проверяя чуть ли не каждые пять минут, а не пришло ли там чего от одного единственного абонента. Гоголь спрашивал всё ли в порядке, Альбатрос крыл матами, видимо, прознав о случившемся, потому что Чуе было бы проще отрезать себе язык, чем сообщить брату о произошедшем. Тотальный игнор обоих приводил лишь к порции ещё большего количества не кончающихся СМС, будто Дазай являлся Императором, от решения которого зависела жизнь всей страны. От отца пришло лаконичное: «Перезвони», значащее всё и ничего одновременно.         Возможно, позже.         Рюноске прошептал что-то неразборчивое, вернувшись к своему молочному коктейлю с инжиром, от коего папа незадолго от выбора столика многозначительно скривил лицо. По всей видимости, даже такому сладкоежке подобные напитки были неподвластны.    Ацуши взволновано переглянулся со старшим, прежде чем попробовать придвинутое к нему мандзю. Фантомное ощущение большой ладони тепло отложилось в закромах такой крохотной души, придав немного уверенности в том, что сейчас всё хорошо и так будет дальше.         Сообщение от Чуи пришло без десяти минут десятого, когда сил ждать уже не было, а детей неумолимо начало клонить в сон.          «Забери меня».           И ничего больше. Дазай был готов провалиться сквозь землю. Когда первые дни им двоим ебали мозги нонстопные разбирательства, было не так пугающе страшно, в то время как отпускать Накахару одного на обстрел — к сожалению, сознание видело положение дел именно так, — категорически не хотелось. Иномарка подъехала к огромному зданию с полностью оправданным громоздким названием спустя пять минут от получения СМС. Чуя сел на пассажирское сидение без единого слова, будучи мрачнее любой тучи, готовящейся за считанные секунды затопить целую префектуру.         До дома ехали в полном молчании с соблюдением правил дорожного движения — теперь гнать было некуда. Лёгкие не позволяли сделать полноценный вдох, видимо, всё-таки разорвав в клочья защитную плевру. Дазай прекрасно понимал, что дело не в отсутствии желания разбудить детей, мирно сопящих на задних сидениях, а в чём-то другом. В том, что случилось в треклятом суде, где мужчине пришлось встретиться со своим главным кошмаром — увидеть сестру за решёткой рядом с двумя полицейскими, следящими за каждым её движением. Осаму пытался представить какого это, если бы их близкие поменялись местами, и мысленно дал себе пощёчину, проглотив возникший образ вместе с кислой слюной.  

***

        Чуя сделал два больших глотка бренди, прежде чем наконец-то за весь день расслабленно откинуться на спинку дивана, едва подавая признаки жизни. Дазай, не спеша открыть рта первым, отпил виски из стакана, который так удачно подвернулся под руку пару минут назад. Вся его «пиздлявость» резко улетучилась, уступив место подходящему к моменту безмолвию. Если Накахаре нужно больше времени, он подождет сколько потребуется. Это не было попыткой напиться или вроде того. Никто не собирался превышать свою норму и блевать с утречка в туалете, как в старые добрые студенческие времена. Намерение поймать неуловимо мельтешащее перед глазами умиротворение, которому мозг нестерпимо продолжал посылать сигналы «SOS», было намного сильнее.          В доме воцарилась ничем не нарушаемая тишина. Проведя в душе около пятнадцати минут, дети дружно клевали носиками, соглашаясь на всё, что им там предлагали. Они уснули настолько крепко, что уже видели третий сон. Хоть включай детонатор — абсолютно всё равно. С переодеванием в пижаму не возникло никаких проблем. Ночник мягко осветил половину детской, оставшись гореть до самого утра за прикрытой дверью.         — Её отправили на лечение, — резануло по ушам хриплым голосом. Чуя почти не моргал, пялясь в одну точку. После Дазай поймал отдалённо узнаваемый взгляд на себе. — Возможность восстановления в правах полностью отозвана, он усыновлен мной почти год назад. Достоевский затыкал весь зал, стоило кому-нибудь открыть рот. Мне кажется, он бы и дьявола оправдал. Сколько я ему должен?         Ранее Чуя бы наверняка ухмыльнулся, пусть и утомлённо, но всё же. Подобной реакции хотелось больше всего. Ни через секунду, ни через десять её не последовало. Глаза цвета убитых ужасной погодой листьев мешали рационально думать. Такой Накахара вводил в ступор. Вселял животный ужас и бесцеремонно загонял в угол. Дазай насмотрелся на достаточное количество дерьма в своей жизни, однако сердце сжималось каждый ебучий раз, когда рыж смотрел так. Оказалось, даже этого опыта было недостаточно.         — Нисколько, — с нескрываемой невозмутимостью сообщил Осаму, — он отрабатывал старый должок.         — Теперь должен ты. Он явно перевыполнил план, — стол глухо принял на себя удар стакана.         — Ещё нет, пока нет.         В целом, Фёдора совсем не пришлось уговаривать, тем более шантажировать, о чём наверняка мог бы подумать Чуя, если бы не встретился с мужчиной до начала заседаний. Достоевский производил впечатление человека, которого не смог бы убедить и пистолет у виска, не то, чтобы какие-то глупости вроде того же долга. Однако, когда смерть стоит за спиной, не приходится выбирать кому и чем ты будешь обязан, несмотря на лютую ненависть к подобным обстоятельствам.         На большее не хватило. Чуя ушёл первым, оставив Дазая в полном непонимании того, что стоит сделать. Остаться в гостиной? Последовать за ним? Попытаться приободрить? Сказать, что он всегда рядом и готов в любой момент поддержать? Почему, блять, рассудок скрылся за густым туманом?! Пока мозг закипал от возможных вариантов развязки событий, готовясь в любой момент начать дымить, Накахара выглянул из приятной темноты спальни на свет, слабо освещающий гостиную и прилегающие к ней комнаты. Рыжие волосы были собраны на макушке, однако это не спасло от кое-где торчащих прядок. Одеяло в его руках скомкалось в непонятную белую массу.         Мысли моментально покинули голову.         — Купи себе ещё одно нормальное одеяло, придурок. У тебя на втором этаже спать невозможно.         Осаму обязательно купит, но только после того, как все хорошенько выспятся.  

***

        Судебные разбирательства заняли чуть больше трёх недель, за период которых Чуя и Дазай успели обзавестись парой седых волосин и бесплатными сертификатами на посещение психолога, ибо потраченные нервы нужно чем-то компенсировать. Могло быть ещё хуже, если бы во всю эту ситуацию не вмешался Фукудзава-доно, отчего-то решивший довести свою работу до конца, хотя об этом его никто не просил. Приговор вынесен, его не изменить. Единственное, что можно было поменять это отношение к раскладу дел, но и здесь был большой проёб — прошлое продолжало маячить перед глазами, стоило их прикрыть на минутку. Накахара ожидаемо сильно разосрался с Альбатросом до такой степени, что последний сначала резко прекратил писать брату, а после почти одновременно стал строчить Осаму, мол, это было во-первых, теперь во-вторых. Родители Чуи, к общему удивлению, отреагировали спокойно, не считая прочитанных нотаций от Поля в стиле «Мы любого порвем за нашего внука, только имена назови». Что касается крох, то они стали спать куда спокойнее, чем незадолго после возвращения домой. Кошмары ещё снились, но с каждым днём всё реже и реже, пока вовсе не покинули детские грёзы, что не могло не радовать папаш.         В первый рабочий день по окончании столь продолжительного отдыха, от которого понадобился бы перерыв подлиннее, Осаму упёрся, ссылаясь на то, что Чую оставлять одного ни в коем случае нельзя, ведь он без Дазая и шагу сделать не сможет. Однако Накахара смог сделать не только шаг, но и два, дабы лягнуть этого идиота по ноге, едва не заставив шатена проехаться носом по полу — благо рыж успел схватить за руку. Всеми обиженный и надутый пострадавший отправился на работу, как в морг. Хотя, почему «как»? День продолжился время от времени прекращающимися причитаниями Куникиды, которому пришлось вместо Осаму ловить студентов, подающих в обмороки каждые десять минут, и откачивать их же. Не то, чтобы Дазай вообще пожалел коллегу — Доппо и тигра сможет выдрессировать, если нужно; тем не менее на обед патологоанатому всё же перепали данго с маття в знак большой благодарности.         Поздно вечером в раздевалке Осаму обнаружил, что оставил свой телефон в лаборатории, пока разбирал завалы из стеклышек и толстенных тетрадей, коими убить человека проще простого, более того нести далеко не придётся, морг под боком, в прямом смысле. Дазай лениво плёлся в сторону нужного ему помещения. Сунув руки в карманы белоснежного халата, он насвистывал какую-то незамысловатую мелодию себе под нос, внезапно замерев у двери.         — … хочу по дороге заехать в Джункудо. Туда завезли новую литературу, было бы интересно посмотреть.         — Это тот, который на Икэбукуро?         — Да, он.         Голоса внутри не были удивительной вещью — в лабораторию частенько захаживали другие врачи, имевшие отношение к лечению пациентов, которые почили в вечности. Однако на сегодня вся работа окончена, и Осаму точно знал, что никто к ним в гости не собирался, а тут на тебе. Катай-сан почтил своим визитом.         Встряхнув головой, Дазай потянул за ручку, в стремлении скорее забрать свой мобильник и свинтить домой, по пути заехав в обещанную домашним кондитерскую.         — Добрый, — Осаму замер в дверях, не успев договорить предложение. Затем в несколько больших шагов настиг стола, схватил сотовый, вылетая в коридор, — хорошего вечера!         Картина нависшего над Куникидой Катая, надолго отпечаталась в памяти шатена. Ему не показалось, да? Правда видел! Своими глазами! Уставшими, но всё же глазами! Быстро переодевшись, Дазай выполз наружу, не оглядываясь поспешив на выход. После такого Доппо точно будет шарахаться от коллеги, как от прокаженного. В этом, конечно, есть свои плюсы, но для Осаму это означало увеличение количества работы, которую они должны выполнять вместе, чего чопорный Куникида захочет всеми силами избежать.  

***

        — Давай заберем его домой!         — А чем мы его кормить будем?         — А что едят кузнечики?         Рюноске вдумчиво поджал нижнюю губу, рассматривая новоиспечённого питомца ярко-зелёного цвета. Дети накрыли его стеклянной баночкой, чтобы кузнечик не убежал, поэтому тому оставалось только вошкаться на месте. Ацуши внимательно разглядывал находку, стоя на мысках с намерением стать чуть выше стола, на котором и стояла банка — так намного удобнее наблюдать.         После недолгой паузы Рюноске заключил:         — Наверное, листья.         — Тогда нужно собрать как можно больше листьев! — Ацуши уверенно потянул друга за руку, призывая того следовать за ним в глубь двора.         Закат окрасил небо оттенками лилового, запятнав пушистые облачка кистями. В тени деревьев прохладно. По коже бегают мурашки, заползающие под тонкую ткань шорт и футболок. А-тян где-то подобрал большой лист, куда мальчики и условились складывать всё то, что, по их мнению, может понравиться зелёному крохе. Дети вышли на улицу только под вечер, прячась весь день от жары в прохладе дома — слава тому, кто придумал кондиционер! Скуку разбавляли пёстрыми книжками, мультсериалами и настольными играми. В остальное время донимали Чую, и это им нравилось больше всего, потому что он всегда мог рассказать что-то интересное. Ещё и вкусно накормить — вообще прелесть!         — Теперь пойдём обратно, — Рюноске отряхнул ладошки, затем взял лист у Ацуши, дабы тот тоже стряхнул с рук прилипшую к ним гадость. Трава хрустела под уличными тапочками, прогибаясь под весом тела в разные стороны. Из дома тянуло запахом свежей выпечки.         — Думаешь Ицуки станет это есть? — младший Накахара скептически взглянул на плод их пятиминутного труда, пока детки топали к столику у задней двери.         — Ицуки?         — Я его так назвал.         Акутагава улыбнулся краешком губ, принимая имя питомца задолго до того, как друг его озвучил. В общем-то, что бы не сказал Ацуши, мальчик поддержал бы в любом случае.         — Будет.         Только вот незадача: как покормить попрыгунчика, если он незамедлительно улизнет? Об этом совсем не подумали. Дети в непонимании стали оглядывать небольшую беседку, прилегающую к дому, на предмет чего-нибудь, что может помочь в решении проблемы.         — Я знаю! — Ацуши уверенно прихлопнул, сразу же срываясь с места в сторону двери, спешно разуваясь. — Папа! Пап, нам нужна миска с дырками!         Голос утонул в стенах здания. Рюноске зевнул, в ожидании опускаясь на деревянные половицы. В животе заурчало, хотелось есть, но пока Ицуки не поест А-тян не пойдет за стол, а значит, Акутагава тоже. Возле фонаря над навесом начинали кружиться мошки и бабочки, которых не стоило бояться тем, кто находился в доме — сетка на дверном проеме удачно отбивала нападки захватчиков. Мальчик успел на минутку прикрыть глаза, как над ухом раздалось радостное:         — Смотри, что папа нам дал!         На столе появился контейнер с дырками на крышке, что были вырезаны ножом для поступления воздуха. Кажется, кузнечик отхватит целый особняк взамен его маленькой халупе.          Пара махинаций и Ицуки в новом доме с целой горой еды. Ацуши удовлетворённо улыбался, гордясь тем, как они смогли помочь такому крохе не умереть с голоду и не оказаться перееханным автомобилем. Рюноске радовался, потому что младший Накахара был счастлив.         За ужином пришлось проявить всё мужество, дабы не упасть носом в тарелку. Мурашки продолжали исследовать кожу, носясь большими муравьями туда-сюда. Акутагава медленно переходил в спящий режим, поэтому, оказавшись в постели, моментально вырубился, оставив Хвостика отдыхать на тумбочке. Ацуши лежал рядом, и от этого было тепло.   

***

        Если не знать, что сей балбес умудрился приехать домой поздней ночью из-за загруза на работе, Чуя бы подумал, что он где-то шлялся и выпивал. Дазай лениво глотал тёплый чай, практически не чувствуя его вкуса — к слову, он предпочел бы выпить ядрёно горький кофе, — почему-то сегодня не тянуло на сладкое, — которого Накахара его бесстыдно лишил. На вопросы отвечал односложно или простым кивком головой. Рыжий сидел напротив. Его мобильник изредка загорался от входящих сообщений, на кои мужчине приходилось отвлекаться в противовес своим желаниям. Пусть он же становился недовольным из-за прилетающих писем, избежать эту лавину было невозможно, как бы ни хотелось.          — Чуя, — сонным голосом позвал Дазай, скучающе помешивая чай ложкой. После многозначительного «м-мм?» Осаму вяло продолжил, — я тут подумал, что если бы я был деревом, я бы был осиной.         Привыкший к такой и не только херне, Накахара скептически приподнял бровь, оторвавшись от телефона. Обычно подобная бредятина возникала в голове у патологоанатома под ночь, когда оба лежали в постели. Сначала думал, что вот-вот да шатену надоест нести глупости, но не тут-то было. С каждым днём они становились забавнее. Накахара против своей воли задумывался над услышанным. То ли интерес обуревал им, то ли желание поскорее во всём разобраться и спокойно уснуть. Непонятно.         — Почему осиной? — в итоге фыркнул он, сдавшись.         — Ну, понимаешь, — мужчина тяжело вздохнул, — от одного вида на тебя меня трясёт.         Прям как осиновый лист.         Чуя хмыкнул.         — Ты бы лучше был сосной. Как-то солиднее, что ли.         — Я согласен быть чем угодно, лишь бы Чуя рос рядом. Слегка пониже меня, но-о рядом.         Дазай поднял взгляд. Его уставшая улыбка заставила улыбнуться в ответ, пусть и после столь плоской шутки, которая вовсе не раздражала.         В спальне пахнет свежим пастельным бельём и цитрусовым гелем для душа. Осаму измученно дополз до кровати, перед этим вынуждено приняв душ — по окончании работы ещё долгое время не пропадало ощущение чужой крови на коже. Под весом тела прогнулся матрас. Накахара лежал на животе, повёрнутый лицом в сторону окна. Для Дазая это было на руку — можно спокойно обнять его за спину, уткнувшись носом в рыжие волосы, что пропитались приятным запахом шампуня. Спокойное дыхание рядом заставило моментально обмякнуть и провалиться в сон.         Всё в порядке.  

***

        Под конец недели жара безжалостно плавила дороги и сжигала неверных под лучами обжигающего солнца. Зонты, веера и фруктовый лёд улетали из магазинов неимоверно быстро, едва сотрудники успевали разложить товар на полки. Мачико, предпочитающий большую часть времени проводить на улице в тени деревьев, не спешил покидать своей излюбленной лежанки, утащенной им же из беседки под работающий кондиционер двумя днями ранее. Суббота не стало исключением и адское пепелище продолжило пополнять отряды бесов под землей.         Изначально, Чуя отнесся к предложению Осаму поехать на море скептически. Во-первых, что он там не видел на этом пляже. Вода да песок — скукота. Во-вторых, превратиться в краба не хотелось совсем. И вроде решили — пока солнце не сбавит обороты, все отдыхают либо дома, либо в торговом центре, оснащённом сотней кондиционеров. Никак иначе. Однако Дазай не был бы собой, если бы не воспользовался читами. Воодушевленные поездкой дети с сияющими глазами весь вечер уговаривали Накахару поехать на море. Шатен делал вид, что он вовсе и ни при чём здесь. Ага, ни при чём, кому ты звездишь, Осаму? Как бы Чуя ни хотел никуда ехать и остаться в прохладе дома, крохи были куда убедительнее. Непрогибаемый рыжий сдался.         Дорога до префектуры Вакаяма занимает около шести часов, поэтому будильники были заведены на самую рань, чтобы пораньше приехать и провести на пляже целый день. Накахара нехотя разлепил глаза от трезвонящего телефона на прикроватной тумбочке. Дазай решительно спрятался под одеяло. Такой наглости Чуя давно не видел. Сам раскачал всех на эту поездку, а сейчас делает вид, что ничего такого не было и вообще он добропорядочный гражданин, который в свой выходной хочет выспаться. Дудки.         — Осаму, — позвал Накахара хрипло. Из-под одеяла не последовало никакого звука. — Осаму, — снова мимо.         Чуя измученным взглядом смерил эту неприступную белую гору сонным взглядом, всё же сдавшись. Ладно, пусть отдохнет ещё немного, пока мужчина будет воевать в ванной с гнездом у себя на голове.         Прохладная вода стекает вниз по прессу, в итоге разбиваясь множеством капель о светлую керамическую плитку. Душ постепенно выводит недавно пробудившийся организм из спящего режима.         Первое время спать с Дазаем было странно. Видимо, так сильно привыкший к одиночеству в постели, Чуя долго не мог перестроиться к тому, что кто-то будет сопеть под боком. И ладно просто засыпать рядом, но патологоанатом оказался чересчур тактильным. Духота комнаты не могла спасти от нападков длинных рук-щупалец и постоянно прижимающегося тела. Одеяло можно было легко скинуть и с облегчением вздохнуть, но избавиться от Осаму было проблематично, как минимум, потому что его обиженная персона будет до дёргающегося глаза долго дуться. Со временем эта глупая привычка перестала надоедать. Засыпать в чужих объятиях было куда лучше, чем просыпать в ночи от очередного кошмара.         В задумчивости прошло ещё несколько минут. Шторка незаметно шелохнулась.         — Блять, — сдавленно зашипел Чуя, когда руки непредвиденно внезапно притянули ближе, — придурок.         — Неужели я смог напугать Чую-куна такой ерундой? — промурлыкал Дазай, после слабо прикусив мочку уха. Накахара поёжился.         — В твоих влажных снах, — буркнул он, локтем отодвигая мужчину от себя подальше. — Ты бы хоть бинты снял, мумия.         — Я торопился.         — Ты не спал, да?         — Да.         Почему Чуя не удивлён? Намыливать чужую голову неудобно, как минимум потому, что приходиться держать руки высоко на весу продолжительное время. Не то, чтобы Осаму не мог справиться с хаосом из тёмных волос, просто зная его, Дазай может простоять в душе просто так, болтая о каком-нибудь абсурде, который отчего-то заставлял задуматься не только его.         — Как думаешь, — рыжий цокнул, а Осаму как ни в чём не бывало продолжил, — если бы я стал невидимым, ты бы смог меня заметить... например, по запаху?         Гениальный мозг Дазая мог работать с утроенной силой и почти не отвлекаться на сторонние глупости. Однако стоило стенам морга исчезнуть, эту креативную машину было невозможно остановить. Кажется, таким образом он пытался закрыть гештальт, тянущийся с возраста почемучки.         Накахара мысленно выругался.         — Конечно, — уверенно ответил Чуя, щёлкнув шатена по лбу, — от тебя за три комнаты несёт антисептиком. Даже Рюноске не любит с тобой обниматься после работы из-за вони этой спиртяги.         Дазай делано обиженно уставился на Накахару, будто услышанное смогло задеть его нежную натуру. Перебьётся.         — Чуя слишком жесток со мной, — ага, да, — а ведь я всегда был так внимателен к нему и старался во всём поддерживать! Еще и до…         — У меня есть одна идея, — Чуя зевнул, прячась от чужих глаз за ладонью. Бессовестно перебитый Осаму замолк. — Если бы ты был невидимым, тогда я попросил бы тебя сказать мне, где ты, а потом я бы просто заткнул тебя подушкой и спокойно поспал.         Дазай усмехнулся, впервые за утро потянувшись за поцелуем. От тёплых губ мурашки начинают бегать по коже. Накахара тянет к себе, заставляет наклониться. В волосах путаются тонкие пальцы, чуть сжав их у корней. Язык сплетается с чужим с характерным чмоком, в тот момент когда спина шатена встречается с холодной стеной. От Чуи пышет жаром, моментально испепеляющим всё вокруг. По талии и выше ползёт ладонь, в итоге удобно ухватившись за шею сзади. Осаму вынуждено отстраняется, чтобы сделать один короткий вдох. Прикрытые глаза внимательно наблюдают за ним, что выбивает абсолютно все мысли из головы. В груди теплится громкое «Люблю», собирающееся вырваться из горла в любой момент. Но Накахара не даёт. Его мягкие губы касаются ещё раз, только в этот раз безумно нежно и трепетно.        «Я знаю»  

***

        Дорога в семь утра выходного дня отличалась особо низким трафиком. Мальчики еле открыли глаза, но быстро вспомнив про поездку, с воодушевлением пошли умываться, чтобы как можно быстрее собраться. Ацуши ни разу не был на море, поэтому много спрашивал о том, что там делают, кто плавает в воде и может цапнуть за пятку. Чуя охотно углублялся в расспросы сына и Рю-тяна, заинтересовавшегося разговором. Дазай иногда вставлял свои пять копеек. Мачико предусмотрительно оставили дома, так как ему было проще простого схватить солнечный удар. К тому же густой шерстяной покров питомца только усугубил бы его состояние под суровыми лучами.          Мальчики размеренно сопели на задних сидениях, всё же отрубившись на половине пути. Пусть машина и останавливалась на недолгие перерывы, деткам скоро наскучили соревнования в количестве увиденных предметов за окном и игра в слова. Спустя три часа Вакаяма порадовала удивительными видами на горные ландшафты. Следует заметить, что префектура славится не только своими живописными пляжами и кристально чистой водой, но и портами, играющими важную роль в экспорте природных ресурсов и обеспечении продовольственной безопасности. Дети жутко обрадовались возможности немного походить и разомнуть уставшие ножки. В магазинчике с крышей в стиле иримоя-дзукури нашлись надувные круги и снэки, приглянувшиеся крохам. Живот усиленно требовал еды, поэтому помимо магазинов, где морские покорители втарились небольшим количеством продовольственных запасов, бутылками воды, большим туристическим ковриком и даже пляжными костюмами, заглянули в уютное кафе, находящееся недалеко от цели.         Ацуши брезгливо разглядывал морепродукты в меню. Рыба осуждающе вылупилась в ответ, однако тихое «Фе-е-е» её никак не впечатлило. Благо помимо живущих в воде обитателей нашлась и привычная еда, которую малышня с удовольствием уплетала. Осаму долго боролся с собой, перемешивая лапшу туда-сюда, будто перед ним была та самая рыбина.         — Не будешь есть, я тебя сам накормлю, — угроза звучала так себе.          Глаза загорелись искорками.         — Я пошутил.         Нечестно!          Около двух часов автомобиль наконец-то остановился у места назначения. Пляж Сирахама считается одним из лучших в Японии благодаря своему белому песку и чистой воде. Людей, на удивление, было мало. То ли солнце напугало туристов — японцы предпочитают не загорать, по своим соображениям, считая, что загар это удел людей низшего класса; то ли уж очень трудолюбивые местные жители взяли сверхурочные. В любом случае, так намного лучше. Осаму уверенно шагал в сторону небольшого склона.          — Вау! — Ацуши заинтересованно таращился по сторонам, дёргая Рюноске за футболку каждый раз, когда видел что-то удивительное.         — Ты был здесь? — Чуя не скрывал того, что место ему понравилось. Раньше он с родителями часто летал на отдых. Артур не любил вылезать из-под зонта, валяясь в обнимку с какой-нибудь книгой, а вот Поль был согласен хоть весь день проводить в освежающей воде. Маленький Накахара следовал примеру второго. Изрядно намазанный огромным количеством различных кремов с нахлобученной на макушку панамкой, мальчик плескался до самого вечера. Приятные воспоминания продолжали маячить перед носом. Настроение было прекрасное. Идущий рядом Дазай заметил это.         — Да, — кивнул мужчина, останавливаясь недалеко у воды и кабинок для переодевания, — моя мама родилась в этой префектуре. Мы много раз приезжали сюда, когда я был маленьким.         От грустной улыбки защемило сердце. Осаму никогда не говорил про семью, и в этом они были солидарны. Знали общую картину и обоим этого хватало. Сейчас Чуя пожалел, что их разговоры никогда не касались этой темы.         — Ай!         Песок обжог ногу. После того как все переоделись и обосновались, Ацуши болезненно вскрикнул, метнувшись к отцу под зонт на туристический коврик. Накахара усмехнулся, усаживая его рядом, дабы намазать кремом. Мальчик в шутку испачкал белым кремом нос уже измазанного друга. Рюноске сначала насупился, но быстро оттаял, засмеявшись в унисон. Дазай вернулся из кабинки, и Чуя не удержался. Дети предпочли не снимать сланцы, а бегать в них, спасаясь от рассыпчатого противника. Купленный набор для игры с песком так удачно пригодился — у воды стали выстраиваться небольшие башенки.         — На что я надеялся, — закатил глаза рыжий, недовольно стряхнув песок с коврика рядом.          Осаму шлёпнулся рядом на спину, удобно закинув руки за голову. Лёгкий ветерок причесывал волосы и приятно ласкал лицо. Блаженство.         — На что ты надеялся? — ухмыльнулся шатен, смотря хитро-хитро. Накахара щёлкнул его по лбу.       Видеть Чую без футболки и с открытыми руками всегда было до щемящего чувства в душе приятно. Само осознание того, что рыжий доверяет и не пытается отгородиться, не могло не умилять. Дазай находил своё тело отвратительным и старался хорошенько его прятать под бинтами, одеждой — всё равно. Накахара чужого мнения не разделял. При малейшей попытке избавить мумию от предметов регулярной защиты, та начинала отшучиваться, мол, Чуя-кун решил меня облапать. В этот раз шутить будет не он.         Дазай смущённо замолк, стоило Накахаре потянуть наверх чужую пляжную кофту с длинными рукавами.         — Снимай, — недовольно нахмурился мужчина, сладко подмечая, что его действия смогли застать врасплох. Всё идёт по плану.         — Чуя, я бы предпочёл услышать это в пределах спальни, но не здесь! — опешил Осаму, схватившись за края кофты, дабы оттянуть её назад.         — Ты кого стесняешься? — рыжий легонько стукнул его по рукам. — Что я там не видел?          — Вот именно! Слишком много видел!         — Я тебя сейчас сам раздену.         — Раздевай. Ай, Чуя, я пошутил!         Дазай сидел недовольный. На его запястьях красовались чёрные пляжные митенки, совсем не чувствующиеся на коже. Торс был спрятан под тёмную тонкую ткань, похожую на корсет, но не стягивающую движения. Благо длинные шорты не заставил снимать, чего делать шатен уж точно не хотел — не при детях и не здесь, как максимум.         Лёгкий поцелуй отпечатался на щеке. Обиду мигом смыло.         — Пап, — Чуя бесстыже оставил Осаму разбираться с порозовевшими не от загара скулами, в противовес этому ласково подмигнув напоследок, — пап, нам нужна вода для бассейна.         Ацуши то и дело зажмуривался, проигрывая в неравной битве солнцу, пытаясь объяснить, с какой стороны будет мост, а где расположится большой замок. Мужчина присел перед ним и аккуратно приспустил панамку, чтобы малыш не мучал свои глазки. Ветер ловко подхватил головной убор Рюноске, слетев с макушки. Накахара чудом успел её схватить и вернуть на место, предусмотрительно немного затянув шнурок.         — Купаться пойдёте?         — Да!         — Ура!         Вернувшись за кругами с изображением кучи маленьких арбузиков, Чуя позвал:         — Осаму.         — М-м?          — Тащи свою пятую точку в воду.         О нет.         Собирался ли Дазай говорить, что он не умеет плавать? Нет. Вообще надеялся, что до этого не дойдет и он спокойненько полежит под зонтиком, однако не тут-то было. Малышня веселилась, плеская воду друг на друга и забавно подпрыгивая на низких волнах. Рюноске явно поддавался, пусть его это совсем не заботило.         — Ахринеть, — Чуя уставился на Осаму, который буквально жался ближе, боясь сделать лишний шаг, словно кто-то может его сожрать или утащить на глубину, — ты плавать не умеешь.         Дазай даже противиться не стал. Ещё одна волна вызвала громкий смех детей, а Накахару вынудила подхватить шатена на руки, потому что тот внезапно решил пойти ко дну. Сначала Чуя подумал, что это очередная шутка — способ облапать и ничего за это не получить. Потом эта мысль становилась мутнее.         — Чуя, пойдём на берег, — умоляющим тоном зашептал мужчина, вцепившись руками за чужой торс. Дракон усмехнулся.         — Отцепись, скумбрия.         — Нет! Я утону!          — Хорошо.         Рыжий хитро улыбнулся. Очередная волна подхватила тело, потянув к берегу. Мужчина отпустил руки. Осаму чуть не нырнул с головой, немного намочив волосы. Смех прокатился по пляжу.         Домой приехали только во втором часу ночи. Конечно, до того как выехать все быстренько сходили в душ в домике рядом, но песок ещё ощущался на теле, поэтому отмываться пришлось долго. Ближе к трём дом погрузился в абсолютную тишину.         — Алло?         Чуя через силу заставил себя подняться, чтобы ответить на трындящий под ухом телефон. На улице было уже около девяти утра, несмотря на это ни одна душа не собиралась вставать в ближайшее время.         — Накахара Чуя? — раздался мелодичный женский голос, больно резанувший по барабанным перепонкам. — Вам звонят из контакт-центра аэропорта Ханэда по поводу Вашей заявки на покупку билетов Токио-Канада.         Осаму открыл глаза.         Конец августа собирается его убить.  

***

        Это было ужасно. Внутри всё до боли сжималось, лёгкие не были способны сделать полноценный вдох. Дазай не мог смотреть на то, как Чуя собирает вещи, а Ацуши понуро не отходит от Рюноске, который пытается его развеселить.         Они разговаривали об этом. Накахаре было тяжело оставаться там, где произошло слишком многое, оказавшее отрицательное воздействие не только на него, но и на сына. Осаму отлично всё понимал, наверное, он поступил бы точно также ради безопасности Рюноске. Думать об этом было страшно. Одна мысль о том, что ему придётся дальше делать вид будто его ситуация вообще не тронула, а самому каждый день просыпаться, с пустотой в груди осознавая, что человек, ставший так близок, больше не будет рядом. Зажившие порезы на руках ныли. Шатен ненавидел эту часть себя. Часть, которая только благодаря Чуе смогла ненадолго отступить.         — Держи, — Акутагава протянул Ацуши небольшой пакет, неудачно сдерживаясь, чтобы не начать плакать. Мальчик заглянул внутрь. Казалось, даже Хвостик глядел опечалено. Рисунки, что они рисовали вместе, оригами птичек — всё, что было так дорого сердцу, не было жалко отдать. Ему никогда не будет жалко.         — С-спасибо, — слёзы начали стекать по красным щёчкам. Ворот футболки Рюноске намок от капель.         Рыжий не дал Осаму отвезти их в аэропорт. По большему счёту, Дазай и не предлагал, понимая, во что это выльется — травмировать ребёнка лишний раз не хотелось. Накахаре было не менее тяжело.         — Прости, — Осаму был готов провалиться под землю. Почему это происходит с ним? Почему сейчас? — Прости.         В глазах Чуи застыли жухлые листья, целый гербарий, запрятанный отчаявшимся подростком в книгу «Маленький принц». Дазай нежно положил ладонь на чужую щеку, обжигаясь о неё. Поцелуй вырвал из груди сердце, разместив вместо него железяку. Любовь — это забывать обо всех невзгодах и восставать из пепла. Любовь — это огонь, что горит ярко и беспощадно, поглощая всё на своём пути. Это не просто чувство, а испытание, в котором теряют себя и одновременно находят. Любовь — это тихие ночи, наполненные невыразимым ожиданием, и яркие дни, когда душа излечивается от старых ран. Однако именно в этой боли, в этих разбитых надеждах и долгих ожиданиях, приходит понимание, что истинная любовь не в том, чтобы быть счастливым. Истинная любовь — это способность жить с этой болью, несмотря ни на что. Это обещания, которые не всегда сбываются, и мечты, которые порой обрываются.         Сегодня она оборвалась.         Выразить словами ощущение невозможно, потому что каждое движение тела, каждый взгляд говорит намного красноречивее. Чуя привстает на мыски, обнимает за шею. Осаму чувствует солёный вкус на чужих губах. Всё, что было, сжимается в этом мгновении — запах, руки, нежность. Всё это уходит, но остаётся сжимающееся в груди отчаяние, как будто этот поцелуй — это последний раз, когда они так близки. И несмотря на то, что Дазай точно знает, что они не будут вместе, в этот момент ему кажется, что он оставляет часть себя с Чуей, а Накахара — часть себя с ним.         Это не конец, это начало конца, того момента, когда они уже не будет теми, кем были раньше.         Машина мучительно долго отъезжала от забора. Мачико ещё долгое время выглядывал из открытого окна, пока автомобиль не скрылся за поворотом. В последний раз. И тогда поверхность под ногами исчезла. Это как последние слова, тихие, но громкие, как взрыв в прогнившей душе, когда уже не осталось ничего. Они не сказали «прощай», потому что это слово слишком простое для того, чтобы охватить всю боль, которая сжирает изнутри. Вернуть всё назад невозможно, но Дазай надеется, что однажды, в каком-то другом времени и месте, они встретятся вновь. Но это уже будет не то. Уже не будет «нас».  

*** 

        — Рю-тян, надо поесть.         Мальчик второй час сидел в комнате, забравшись в угол кровати, не желая выходить оттуда. Осаму сам предпочел бы вскрыться, чего не мог сделать при всем желании. Слова Чуи отпечатались в сознании. Дазай откидывал одно лезвие за другим, в итоге сдаваясь под напором фантомного ощущения его рядом. Ацуши больше не рисовал на первом этаже в гостиной. Мачико не спал на кухне и не вилял хвостом лишний раз, когда кто-то выходил на улицу. Чуя не терпел его объятия перед сном.         — Котёнок, — матрас прогнулся. Тяжелый вздох сорвался с дрожащих губ. — Котёнок, — Рюноске не выдержал, прижимаясь безумно крепко, — всё в порядке, всё правда в порядке, — малыш резво замотал головой, рыдая от безысходности.         Ты сам веришь в то, что говоришь, Дазай?         Нет.         — О-они уехали, потому что мы и-их чем-то обидели? — Осаму хочет умереть на месте, чувствуя, как маленькое сердце бешено ударяется о грудную клетку. Язык заплетается от начинающейся истерики. Невыносимо.         — Нет, — холодно отвечает Дазай, задаваясь тем же вопросом глубоко внутри. Зная ответ, легче не становилось.         Вина повисла в воздухе. Шатен понимал, что никогда не пожалеет о случившемся. Представлять, что было бы, не встретив он Чую в университете и задолго до этого у Альбатроса, вовсе не хотелось. Это правильно и нет одновременно. Рюноске не должен страдать от его решений, но это происходит. Сам во всём виноват. Он смотрит на сына, его маленькие глаза, полные доверия и любви прошибает. Он — твоя ответственность, а Дазай навредил ему.         — Тогда почему?         — Я не знаю.         Потому что так правильно. Потому что Япония чужая страна. Потому что Чуя запомнил только плохое. Потому что Ацуши до сих пор снятся кошмары.         — Прости.         — П-пап.         — Прости.          В ушах раздаётся визг колёс машины и Рюноске резко подпрыгивает с места, буквально сразу же прилипая к окну. Пара секунд рассматривания чего-то на улице и глаза округляются в удивлении. Дазай не успевает никак отреагировать, когда сын внезапно убегает к лестнице. Осаму вынужденно следует за ним, опасаясь, что ребёнок что-то надумал себе и сейчас просто сбежит из дома от какого-то чувства вины, которое он сам себе внушил. Дверь резко распахивается, когда с усердием повёрнутый ключ падает на пол. Мачико вбегает в дом.         Ноги подгибаются.         Чуя и Ацуши стоят у калитки.         — Рюноске!