Strung out on you

— И это всё, что ты придумал? Счастливого, блять, Хэллоуина? — Йосано почти кричит. — Ты и правда гребаный идиот. — Я запутался, — Чуя хмурится, глядя то на Йосано, то на Дазая, его глаза двигаются очень медленно. — Разве вы не друзья? Почему ты так злишься?       Йосано с раздраженным вздохом хлопает себя ладонью по лбу. — А теперь он еще и мямлит, — она говорит это скорее Дазаю, чем Чуе, что только еще больше сбивает его с толку. — Он никогда раньше не напивался. — Да знаю я, он сам мне сказал! И ты просто подумал, что это будет отличная, блять, идея привести его сюда и бросить, да?       Дазай слегка вздрагивает от резкости в ее голосе, когда паника начинает подкатывать к его горлу. — Я не бросал его. Я ничего такого не делал, выпил пару рюмок водки и все. — Что значит «мямлит»? — Когда ты говоришь, в твоих словах нет никакого смысла, это и есть мямлить, так что прямо сейчас мне нужно, чтобы ты замолчал, — Йосано одаривает его натянутой улыбкой и сует ему в руки бутылку воды. — Выпей это. — Ладно, — Чуя хватает бутылку и залпом выпивает половину, удерживая враждебный зрительный контакт с ней, пока она наконец не переключает свое внимание на Дазая. — Он взрослый человек, Акико, — вмешивается Федор, опрокидывая еще одну рюмку. — Не лезь, блять, не в свое дело, — она тычет пальцем ему в грудь. — Ты выполнил свою часть работы, так что просто заткнись. — Моя вечеринка, мое дело, дорогая, — он улыбается, и Чуя сглатывает, чувствуя, как растет напряжение. — Вот в чем твоя проблема. Ты ходишь за ним и ведешь себя как его родитель, хотя он в этом не нуждается. — Очевидно, нуждается, раз он здесь, а ему тут не место, — голос Йосано резкий и холодный, лишенный каких-либо эмоций. — Слушай, я понимаю, что я мудак, но мы можем не устраивать разборки прямо сейчас? — вмешивается Дазай, становясь между ними. — Как долго? — Как долго что? — Как долго ты лгал о том, что завязал?       Дазая словно окатывает ледяной водой. Да, он понимает, как это выглядит, но так чертовски быстро усомниться в нём – это больно. — Я не лгу о том, что завязал. — Я видела, как ты выпил ту рюмку, Дазай! Ты думаешь, я тупая? — Нет- — Так ты еще втянул в это Чую! Ты чертов эгоист, ты хоть понимаешь это?       Ее слова повторяют слова его отца. Они правы, он эгоист. Эгоист, присвоивший Чую как трофей, жадный, потому что хочет больше, чем у него есть, потому что хочет чувствовать себя лучше.       Он всегда был эгоистом.       Иначе как бы он докатился до этого, если бы не был таким? Эгоистично было прийти на эту вечеринку, рисковать отношениями с отцом и Йосано, тащить сюда Чую.       Он все прекрасно знал, и все равно сделал это. — Я никогда не был алкоголиком, Акико. Давай я сдам тест. Увидишь, что я чист. — Он ничего не принимал здесь, кроме этих рюмок, — монотонно тянет Федор, которому эта тема уже, кажется, наскучила. — Хоть я и предлагал ему немного расслабиться, он отказался. — Я что, не говорила тебе не лезть не в свое гребаное дело?       Дазай издает раздраженный вздох, чувствуя, как его терпение на исходе, и алкоголь не помогает. Его взгляд скользит к барной стойке, ожидая увидеть там Чую, но его нет. — Где Чуя? — Я не знаю, Дазай, я не его нянька! — Да, Дазай, она только с тобой нянчится, — цокает Федор, с едва сдерживаемым весельем наблюдая за тем, как лицо Йосано заливается краской.       В панике он начинает крутиться на месте, высматривая хоть какой-нибудь след Чуи.       Он задевает Йосано, которая хватает его за предплечье с такой силой, что он опасается, как бы она его не сломала. — Куда ты собрался? — Мне нужно найти Чую. — Мы должны поговорить об этом, Дазай! Твой отец вообще в курсе?       Дазай поворачивается к ней, прищурив глаза. — Нет, он не знает, что я здесь, и лучше тебе ему не говорить. — Если у тебя рецидив- — Да нет у меня никакого рецидива! – впервые за вечер срывается он, вырываясь из ее хватки. – Просто оставь меня, блять, в покое.       А потом он уходит с потными ладонями и бешено колотящимся сердцем, потому что, черт возьми, тщательно выстраиваемая вокруг него ложь в одночасье рушится.       Ко всему прочему, Чуя, наверное, ушёл, потому что понял, кто такой Дазай на самом деле, что Дазай натворил, и он не хочет быть частью этого.       Дазай не может его за это винить. Не просто так он до сих пор молчал об этом, но не хотел, чтобы всё так вышло.       Всего за одну ночь он умудрился разрушить отношения со своей лучшей подругой и только что потерял единственного друга, который у него был. Становится трудно дышать, и он хватает себя за грудь, пальцы впиваются в сетчатую ткань, пока он проталкивается сквозь толпы людей.       Музыка становится невыносимо громкой по мере того, как он углубляется в дом, и от резких вспышек света у него начинает кружиться голова.       Боже мой. Я всё испортил и потерял Чую. — ДАЗАЙ! — он слышит крик прежде, чем чувствует, как чьи-то руки обхватывают его. — Чуя?       Его зрачки настолько расширены, что голубая радужка глаз почти полностью поглощена чернотой. — Прости, что сбежал от тебя.        Дазай счастливо вздыхает, чувствуя, как по спине пробегает легкое облегчение, пока он опускает руки на бицепсы Чуи, нежно поглаживая его кожу. — Ты в порядке? — Мгм, — кивает Чуя, выглядя таким же пьяным, как и ожидал Дазай. — Я чувствую себя прекрасно, может, немного кружится голова. — Кажется, ты немного перебрал, — тихо смеется Дазай. — Прости за Акико. Она иногда бывает чересчур ревнивой.        Чуя снова кивает, прислоняясь головой к груди Дазая.        — Что ты натворил, что она так разозлилась?        Еще один груз падает с его плеч, потому что, по крайней мере, на эту ночь его ложь в безопасности. — Кто знает, — пожимает плечами Дазай, крепче обнимая Чую за талию.        По крайней мере, у него еще есть это. У него все еще есть он. И этого достаточно, чтобы оставаться трезвым и не развалиться на части окончательно. — Потанцуй со мной. — Что? — Ну же, это моя первая вечеринка, да и тебе нужно развеселиться, — Чуя надувает губы, и, боже, Дазай уже готов упасть на колени, хотя Чуя уже несколько раз использовал этот предлог.        Ему даже не нужно придумывать никаких оправданий. Дазай готов пойти на поводу практически во всем, о чем Чуя его попросит.        Дазай вздыхает. — Ладно.       Чуя хватает Дазая за руку, таща его сквозь толпу неуверенными шагами, чтобы вернуться на импровизированный танцпол. — Отлично. Люблю эту песню, — Чуя ухмыляется, сжимая другую руку Дазая.       Мелодия песни – мягкий контраст с грохотом, который они слышали в течение последнего часа. Он не знает эту песню, но впитывает слова, как губка, желая узнать все, что нравится Чуе.       /И это твой способ обнимать меня, ты выбираешь разнообразие/       Затем они, ладонь к ладони, грудь к груди, двигаются в такт музыке, и Дазай не может это объяснить, но быть здесь, видеть Чую, который улыбается ему так, вызывает у него эйфорию. Его улыбка широкая и искренняя, адреналин и гормоны захлестывают его мозг.       Всего пять минут назад его сердце учащенно билось от тревоги, а теперь оно колотится по совершенно другой причине.       /Утопая в решениях, которые мне недоступны/       Где-то по пути сюда Чуя собрал блестки, которые теперь блестят под его глазами и на плечах, делая его ангельский облик более реальным. — Я рад, что мы пришли сюда сегодня вечером, — тихо говорит Дазай, сжимая пальцы Чуи. Ему нравится их ощущение, мягкость кожи и их тепло.       /Я лежу на полу, мы напиваемся, потому что нам скучно/ — Я тоже, — отвечает Чуя, вырываясь из объятий Дазая и тут же возвращаясь в них, хихикая все это время. — Теперь твоя очередь кружиться.       Это требует усилий, когда Дазай слегка сгибается в коленях, а Чуя встает на самые кончики пальцев, чтобы раскрутить Дазая под его рукой. У Дазая почти перехватывает дыхание от смеха после третьего оборота, когда Чуя застает его врасплох и неожиданно грациозно прогибает его назад.       /Ох, я ищу любви не в тех местах/       Текст песни вибрирует сквозь его кости, достигая самой глубины его души, потому что, боже, разве это не то, что он всегда делает? Ищет любви там, где, как знает, не должен? Там, где он знает, что не найдет ее?       Одна рука Чуи сжимает его ладонь, другая поддерживает его спину, и их лица так близко, что каждый раз, когда вспыхивают огни, он может видеть созвездия веснушек, разбросанных по коже Чуи.       Их груди тяжело вздымаются от напряжения, но Дазай не делает ни малейшего движения, чтобы отстраниться, а Чуя не делает ни малейшего движения, чтобы его отпустить.       /И мы продолжаем западать друг на друга, заполняя пустоты/       Кажется, будто время замедляется. Дазай моргает, а затем Чуя целует его.       На мгновение его глаза расширяются от удивления, прежде чем с трепетом закрыться, когда он запускает одну руку в волосы Чуи, притягивая его ближе.       В глубине души он слышит звон тревожных колокольчиков, потому что у него (вроде как) есть парень, и он должен быть теперь лучше.       Что ж, к черту быть лучше.       Поцелуй с Чуей – лучшее, что Дазай когда-либо испытывал. Лучше наркотиков, лучше алкоголя, лучше его любимого блюда.       Он нежный и сладкий, без какой-либо спешки. Он просто есть.       Не то чтобы он был сильно пьян до этого, но сейчас он чувствует себя абсолютно трезвым.        Он ощущает привкус оставшейся водки на губах Чуи, смешанный с каким-то мятным бальзамом. Его губы мягкие и теплые, такие, какими Дазай их себе представлял.       И, боже, как же он мечтал об этом моменте последние две недели.       Дазай почти стонет от разочарования, когда Чуя отстраняется, но тут же замечает в его глазах осознание того, что произошло.       Да, они с Ширасэ ругались этим утром и прошлым. Формально они не вместе, по крайней мере, сейчас. Но это ничего не значит, Чуя всё равно всегда принимает его обратно.       В любом случае, это неправильно.       И в то же время, это так хорошо.       Внезапно Чуя почувствовал, как его тело покидает весь кайф.       Дазай выпрямляется, прикладывая вторую руку к лицу Чуи и бережно обхватывая его щёки. — Эй, всё в порядке. — Мне не следовало этого делать, — прерывисто выдыхает Чуя, и выглядит так, будто готов разрыдаться, а этого Дазай совершенно не хочет. От слёз Чуи у него всегда начинает ныть в груди. К тому же, пьяные слёзы труднее всего остановить, если они уж начались. — Всё хорошо, Чуя, — Дазай медленно поглаживает его щёки, стараясь скрыть своё разочарование. Он знал, что так и будет. Он вообще не должен чувствовать разочарования. — Я не злюсь на тебя. — Мы всё ещё в порядке? Мы можем по-прежнему дружить? — Конечно, — улыбается Дазай. — Лучшие друзья. Всё в порядке, ладно? Не чувствуй себя слишком виноватым. Вы же всё равно не вместе, верно? — Мгм, — кивает Чуя, и его нижняя губа начинает дрожать. — Тогда всё нормально. Такое иногда случается. Ты просто поддался моменту, — Дазай заправляет прядь волос за ухо – то, чего он хотел всю последнюю неделю. — Мы можем просто притвориться, что ничего не было.       Ему нравится заботиться о Чуе, сосредотачиваться на чужих проблемах, а не на своих, хотя сейчас его проблема, по сути, и есть Чуя. — Ладно, — шмыгает носом Чуя, выглядя чуть менее расстроенным, но Дазай уже не в настроении веселиться. — Давай закончим на сегодня, хорошо? Ты примешь душ, а потом посмотрим вместе фильм, как тебе? — А Баки может лечь с нами?       Дазай на мгновение замирает. Он привык к собаке, но никогда в жизни не позволял ему заходить в свою комнату, а уж тем более лежать в его постели. Эта мысль приводит его в ужас, и Дазай боится, что его сейчас стошнит. — Ладно, но он не будет спать в моей постели. — Хорошо, — Чуя тут же оживляется, и Дазай вздыхает, пока они выходят.       Он не удосуживается искать Акико или Фёдора. Он уверен, что завтра услышит от них обоих, а его голову уже начинает сдавливать в начальной стадии головной боли.

***

      Полтора часа спустя, они оба приняли душ и полностью протрезвели, прежде чем забраться в постель. На удивление, подъём обратно в его комнату оказался лёгким. В этот раз Чуя не упал.       Теперь он мирно спит, ровно дышит прямо в шею Дазая. Обе его руки обвились вокруг Чуи, словно оберегая его, пока он сам безучастно смотрит «Оно».       Даже этот фильм не вызывает у него интереса.       Единственное, о чём он думает, — это Чуя и их поцелуй. Это было волнующе. Прилив адреналина, которого он не чувствовал уже несколько месяцев.       Он понимает, что должен быть осторожнее, что ему не следует хотеть снова его поцеловать, что ему не следует желать большего, но он всего лишь человек.       Раньше он думал, что это не так, что он какая-то чужая сущность, запертая в человеческой оболочке, но Чуя заставляет его думать иначе. Чуя заставляет его чувствовать себя живым. Чуя делает каждый день интересным: то уговаривает Дазая приготовить завтрак, то тянет его на кофе и прогулки по Осаке.       Именно поэтому на сердце так тяжело, когда он думает о том, что, возможно, больше никогда не получит возможности его поцеловать. Раньше было легче игнорировать желание, царапающее его изнутри, но теперь, когда он вкусил его, он словно на крючке.       Мысль о том, что он может потерять это: пальцы Чуи, сжимающие его футболку, их долгие разговоры и ночи, когда он тайком пробирался в его окно и обратно, — отдается неприятным ощущением в его груди, а это никогда не предвещает ничего хорошего.       Но, он сказал Чуе, что забудет об этом, и, хотя это будет адски больно, он сделает всё возможное.       У него сложные отношения, но в конечном счёте, это то, чего он хочет, верно? И Дазай совершенно не понимает, что значит быть хорошим парнем.       Он едва ли хороший друг, учитывая, как он облажался в этом плане с Чуей и Йосано сегодня вечером, не говоря уже о том, что отношения с его отцом снова пошатнулись.       В любом случае, он знает, что недостоин Чуи, и этого достаточно, чтобы подавить некоторые чувства, терзающие его грудь. Как он и сказал, Чуя просто поддался моменту, как и он сам.       Это было почти невозможно не сделать, когда мелькал свет, их тела пульсировали от алкоголя, музыка была громкой и тихой одновременно, и Чуя смотрел на него вот так.       Нечеловеческий хрип сзади Чуи вырывает его из воспоминаний, напоминая, что он уступил и позволил собаке спать на чертовой кровати.       Не то чтобы он мог особо жаловаться, поскольку Чуя выглядит таким мирным, свернувшись калачиком между ними. Дазай решает сделать всё возможное, чтобы успокоить свой перевозбужденный разум.

***

      Следующее утро встретило их неловкостью и напряжением. Чуя, сбивчиво оправдываясь, что ему нужно домой поговорить с Ширасэ, умчался. Дазай старался не зацикливаться на этом, не представлять, как больно будет потерять его так скоро после обретения.       Он также пытался не думать о том, как пройдёт их "разговор".       Но, против воли, его мысли постоянно возвращались к этому. Он ненавидел это. Ненавидел представлять Чую и этого скучного мудака, занимающихся чем-то интимным.       Он ненавидел представлять себе звуки, которые мог бы издавать Чуя, то, как его щёки, скорее всего, залились бы тем ярким розовым, который появлялся, когда он смущался. Он ненавидел это настолько сильно, что решил заставить себя проснуться в восемь утра, лишь бы найти на что переключить свое внимание.       Вскоре после душа в комнату вошёл Мори с нахмуренным лицом, всем видом выражая глубокое разочарование. — Доброе утро, пап. Я надеялся, мы- — Мне нужно поговорить с тобой внизу, как будешь готов, — это единственное, что услышал Дазай в ответ.       Он замер, вытирая волосы полотенцем, чувствуя, как его грудь сдавливает с каждым вдохом, пока Мори уходит. Блять.       К тому времени, когда он спустился вниз, его ладони уже были влажными от пота, и он боялся, что вот-вот сорвётся. Такие разговоры никогда не сулили ничего хорошего, особенно с Мори, а он вчера наделал много того, чего обещал не делать.       Не говоря уже о том, что он не принял лекарства ни прошлой ночью, ни утром.       Подняв глаза, он заметил Акико, стоящую в спортивном костюме и толстовке и выглядящую такой же тревожной, как и он сам.       Холодное чувство сковало его желудок.       Он никогда не думал, что она придёт сюда поговорить с его отцом. Возможно, ему следовало об этом подумать, особенно после её вчерашней реакции, но он надеялся, что они смогут поговорить об этом по-дружески.       Все доверие, что у них было, обратилось в прах на кухонном кафеле.  — Садись, Осаму. — Пап, пожалуйста, я могу объяснить- — Сядь.       Мори никогда не был склонен к проявлению гнева или резкости, но Дазай отчётливо услышал злую нотку в его голосе, и поэтому подчинился. — Акико говорит, что у тебя был рецидив. Это правда? — глаза Мори были печальны, когда он встретился с взглядом сына. — Я даю тебе только один шанс сказать мне, как всё было. — Нет, пап, я чист! Можешь проверить меня прямо сейчас, если хочешь! — Тогда какого чёрта ты пошёл на вечеринку в дом Фёдора Достоевского? — Потому что Чуя хотел на вечеринку, а это была единственная, о которой я знал, но я ничего не делал!       Акико фыркнула, стоя за спиной Мори, и Дазай бросил на неё испепеляющий взгляд. — Я видела тебя, Дазай. — Ты видела то, что хотела увидеть, потому что ты не умеешь совать свой гребаный нос не в свои дела! — отрезал Дазай.       Паника обволакивала все его чувства, душила его и лишала зрения, заставляя руки дрожать на кухонном столе.       Они не верят мне. Мой отец мне не верит. Чуя не хочет меня. Они не верят, они не верят, они- — Осаму, довольно. Не стоит так огрызаться на неё, — сказал Мори. — Да, я выпил пару стопок водки. Я сбежал из дома и повёл Чую на вечеринку, и знаете что? Это была одна из лучших ночей за последние годы, и я не был под кайфом, — Дазай знал, что это подлый удар, который отразился на лице Мори. — Если ты думаешь, что я лгу, пойдём, посмотришь, как я иду отлить. — Даже так, Осаму, ты должен знать меру! Выздоровление будет проходить труднее, когда ты вот так потакаешь себе! — резко сказал Мори. — Фёдор Достоевский. Дружба с этим парнем — худшее, что с тобой когда-либо случалось, Дазай. Неужели ты этого не видишь? — Пап, пожалуйста, давай поговорим об этом наедине? — Дазай, разве ты не понимаешь, что я просто волнуюсь за тебя? Мы все волнуемся, — Йосано шагнула вперёд, и Дазай чуть не упал со стула в попытке отстраниться от неё.       Он поднял дрожащую руку, изо всех сил пытаясь вдохнуть, но каждый вдох был болезненным. — Оставь меня в покое, Акико. Тебе не нужно было обо мне беспокоиться. Со мной всё было в порядке, я всё контролировал, и в последний раз, я не под кайфом. — Осаму- — Я хочу, чтобы она ушла, или уйду я. Выбирай.       Рот Мори слегка приоткрывается от удивления, пока он наблюдает за своим сыном. Тревога Дазая очевидна, и Мори мгновенно чувствует сожаление, что так резко начал этот разговор. Дазай напоминает перепуганного зверька, готового вот-вот заплакать, но он упорно удерживает взгляд Мори, ожидая, когда тот отпустит Йосано. — Прости, Акико, но остальное я улажу наедине. Спасибо, что зашла, — говорит Мори.       Она недовольно фыркает, но уходит, громко захлопнув за собой дверь. Лишь тогда Дазай позволяет себе расслабиться хоть немного. Его плечи опускаются, а ноги дрожат, когда он падает обратно на стул. — Я знаю, что облажался, но у меня не было срыва. — Я верю тебе, Осаму. — Правда?        Мори печально улыбается, протягивая руку через стол, чтобы взять руку сына. На этот раз он уверен, что Дазай всё ещё чист. — Прости, Осаму. Она пришла сюда раньше, рассуждая о том, что ты пил, чего я всё ещё не одобряю, но она просто предположила, что у тебя был срыв. Прости, что я сначала поверил ей.       Всё ещё больно, но он сжимает руку отца, не желая отпускать, и первая слеза падает. — Мне жаль. — Я знаю, — вздыхает Мори, вставая со своего стула и обходит стол, чтобы обнять Дазая.        Дазай так сильно сжимает рубашку Мори на спине, что боится, что она порвётся, но ему всё равно, когда он прижимается головой к плечу отца. Так хорошо просто плакать. Почувствовать хоть что-то, кроме оцепенения, даже если сейчас он чувствует только страдания.        Он не понимал, сколько времени простоял так, но, наконец, отстранился и принял утреннее лекарство. Спустя несколько часов он снова ощутил как чувства притупились, тревога медленно отступала, растворяясь в тумане, и он бессильно упал на кровать.       Он тупо смотрит на стену, наблюдая, как свет проникает сквозь окна, рисуя тени на кровати, пока, в конце концов, не погружается в сон.