Strung out on you

62 дня трезвости       Нога Дазая затекла от того, что он сидит на ней, но он не смеет пошевелиться, сосредоточившись на вырезании тыквы. Рядом с ним сидит Чуя, он вздыхает и качает головой, отложив нож.       Дазай бросает взгляд влево, и его лицо расплывается в улыбке, когда он видит глаза разного размера и неровный рот. В сравнении с ним тыква Дазая выглядит гораздо лучше, но, опять же, у него гораздо больше терпения, чем у Чуи. — Моя выглядит очень плохо по сравнению с твоей, — хнычет Чуя, натягивая одеяло на плечи. — Выглядит отлично! — сочувственно говорит Дазай. — Неважно, — Чуя ворчит, упираясь подбородком в колени, а ветер тихонько обдувает их. — Главное, что тебе понравилось.       Чуя поднимает на него взгляд, глаза становятся еще ярче в обрамлении медных кудрей, лежащих на его щеке. У Дазая чешутся руки. Он так хочет протянуть руку и заправить волосы за ухо, но он этого не делает. Вместо этого он возвращается к своей тыкве.       Он тщательно выводил ножом линии вокруг пунктирных отметок маркера, стараясь делать всё ровно, пока не закончил второй глаз. — Да. Просто у меня не очень хорошо получается. А у тебя все так ровно. — У меня было много практики. — Ты занимался этим со своими братом и сестрой?       Дазай замирает на мгновение, сглатывая комок в горле. — Да. Гин и Рюноске любили вырезать тыквы. — Уверен, это потому, что у них был замечательный учитель, — Чуя мягко улыбается, придвигаясь ближе и убирая свою тыкву в сторону, а также сталкивая свою руку с рукой Дазая. — У вас один и тот же учитель, и ты, я смотрю, совсем не в восторге от него, — заметил Дазай. — Я же сказал, что мне понравилось! Просто мне не нравится результат.       Смех Дазая - не более чем пустой звук, когда он выталкивает последний кусок тыквы и добавляет его в кучу объедков. Он ставит крышку на место, а затем подносит ее к Чуе. — Что скажешь? — Идеально, — Чуя улыбается, прислонившись головой к руке Дазая. — Конечно, идеально, — Дазай злорадствует.       Чуя закатывает глаза. — Иногда ты такой наглый.       Он открывает рот, чтобы ответить, но его останавливает звук открывающейся задней двери. Через минуту Баки рысью спускается по ступенькам во двор. Дазай поворачивается и машет отцу рукой.       Мори с удивлением смотрит на них, его взгляд останавливается на голове Чуи, покоящейся на его плече, а затем на тыкве в руках Дазая. — Привет, пап, как работа? — Мори быстро меняется в лице, закрывая за собой дверь. — Нормально. Утомительно, как всегда. Похоже, у тебя самого был насыщенный день, — губы Мори кривятся в легкой улыбке, когда он смотрит на кучу тыквенных объедков, разбросанных на газетах по крыльцу.       Мори ничего не говорит, поскольку Дазай и так выглядит немного неловко, но его удивляет, что Дазай вырезает тыквы. Это была семейная традиция, то, что они всегда делали вместе, но не делали этого с тех пор, как Дазаю исполнилось семнадцать. — Чуя никогда раньше не праздновал Хэллоуин, поэтому я взял на себя обязанность научить его чудесам вырезания тыкв.       Рот Мори дергается. Дазаю не нужно быть таким вульгарным, но он не обращает на это внимания. — Правда? — Мой отец не верит в этот праздник, поэтому у меня никогда не было возможности попробовать, — говорит Чуя, поднимая голову и глядя на Мори. — Мы всегда любили Хэллоуин. Раньше это был любимый праздник Осаму, — Мори засовывает руки в карманы. — Он умолял меня посмотреть с ним эти банальные слешеры. — Правда? — Чуя ухмыляется, поворачиваясь к Дазаю, который сосредоточенно смотрит в сторону какой-то точки на заборе. — Ага. Иногда он даже наряжался в свой костюм на Хэллоуин и бегал по дому, пугая всех нас. — Пап, прекрати. — Кажется, у меня даже где-то есть фотографии того года, когда ты хотел быть Пеннивайзом, поэтому мы купили тебе парик, а мама сшила тебе костюм. Она пришила пушистые красные помпоны, чтобы они были твоими пуговицами. Ты был очарователен. — Я бы хотел на это посмотреть! — Чуя чуть не споткнулся, пытаясь встать, когда накидывал на себя одеяло. От Мори не ускользнуло, что на Чуе надета одна из толстовок Дазая.       Он знает об этом только потому, что это одна из любимых вещей Дазая.       На этот раз улыбка Мори становится шире и полна неподдельного счастья. Грусть, которую он чувствовал минуту назад, уже отступает, когда он думает о своем сыне, о всех тех хороших моментах, которые были у них за эти годы. Воспоминания о том, как Дазай был ребенком, до того, как потерял маму, до того, как потерял брата и сестру, до того, как пристрастился к наркотикам, — одни из самых счастливых воспоминаний Мори. — Пойдем, я найду их. — Пап, пожалуйста, это очень смущает! — Моя работа — смущать тебя. Акико уже видела их, так что ей я не смогу показать, — Мори задумывается, а затем бросает взгляд на Дазая. — Чуя, ты не мог бы отвести Баки в дом? Я хочу поговорить с Осаму. — Конечно, — Чуя колеблется всего секунду, затем зовет Баки и ведет его внутрь.       Дазай встает, все еще держа в руках тыкву, и поворачивается лицом к Мори. — Что? — Между вами что-то происходит? — в его тоне нет обвинения, скорее наоборот. Он обожает Чую и искренне считает его одним из лучших, что случалось с Дазаем до сих пор.       Но он хорошо знает Дазая, его потребность в чем-то, что заставит его кровь бурлить, и не желает, чтобы тот пострадал или причинил боль другим. Как бы сильно он ни любил своего сына, он знает, что иногда тот может быть ураганом, разрушающим все на своем пути. — Нет. — Не лги мне, Осаму. Я просто хочу, чтобы ты был осторожен. — Я знаю, папа, но ничего не происходит. Он просто очень тактильный, не знаю, он постоянно нуждается во внимании, а его парень — отстой, но между нами ничего нет!       Мори это не убедило, но Дазай, похоже, не собирается сдаваться. Он всегда был упрямым, как и его мама, и Мори улыбнулся бы этому сходству, если бы сейчас не пытался быть хотя бы немного строгим. — Осаму, я тебя знаю. Я знаю, что ты чувствуешь пустоту, пока в тебе не кипит адреналин и ты не совершаешь какую-нибудь глупость, но, пожалуйста, остановись. — У него есть парень! Пусть дерьмовый, но есть! Я не собираюсь трахаться с парнем, у которого есть парень, — глаза Дазая сузились. — Ты действительно так низко обо мне думаешь, да? — Конечно, нет, — Мори вздохнул. — Я всегда думаю о тебе только хорошее. Я просто беспокоюсь, а Чуя — хороший парень, я не хочу, чтобы он... — Чтобы он оказался втянут в мои "дела". Ты ведь именно это хотел сказать, не так ли? — Осаму- — Нет, я понял, — Дазай с удивительной мягкостью откладывает тыкву. — Сегодня шестьдесят второй день трезвости, но, полагаю, это ничего не значит, верно? Ведь я в любом случае остаюсь наркоманом, так? Как будто ты просто ждешь, когда я сорвусь.       Мори чувствует себя так, словно Дазай лично протянул руку и дал ему пощечину. — Ты говоришь чушь, конечно же, это неправда, Осаму. Я хочу, чтобы у тебя все получилось. Я очень верю в тебя, просто не хочу, чтобы ты использовал его в своих корыстных целях, потому что ты всегда так поступал, независимо от того, был ты трезв или нет.       На этот раз Дазай чувствует себя так, словно ему дали пощечину. Все краски исчезают с его лица, потому что Мори прав. Он использует людей. Он подружился с Чуей, намереваясь использовать его в какой-то степени, потому что хотел развлечься.       Это в точности то, о чем говорил Мори, Дазай ощущает апатию, если у него не происходит резкий выброс адреналина, что обычно случается, когда он совершает что-то безрассудное. — Хороший разговор, отец, — Дазай качает головой, открывая заднюю дверь и захлопывает ее.       Мори вздохнул и ущипнул себя за переносицу. Этот разговор должен был пройти совсем не так. Мори всегда любил Дазая, все его недостатки, всегда поддерживал его, в какие бы неприятности он ни попадал.       У него чуть не отобрали лицензию из-за Дазая, который начал сам выписывать рецепты. Он не раз бывал в окружной тюрьме, чтобы забрать Дазая. Даже когда Дазай не удосужился сказать ему, что увлекается мужчинами, а просто привел одного из них домой, пока у него была девушка, Мори любил его.       Даже когда Дазай был не прав, когда он портил жизнь себе и Мори, он любил его. Да и как он мог не любить? Это его первенец и единственный оставшийся в живых ребенок. Дазай — все, что у него есть.       Мори смотрит на две тыквы, и горе, грозившее захлестнуть его раньше, возвращается, разрывая легкие и впиваясь когтями в горло.       Он должен был быть здесь, вырезать тыквы с женой, с Дазаем и двойняшками. Он не должен был спорить с Дазаем. Никто из них не должен чувствовать себя таким несчастным.       Он закрывает глаза и представляет, как они все сидят здесь, как раньше. Элис сидела рядом с Мори, положив голову ему на плечо, пока он вырезал, потому что, как и Дазай, он был дотошен, а Элис торопилась.       Гин, как и Дазай, всегда отличалась творческим подходом к делу, могла придумать что-то и довести до совершенства, а Рю всегда тихо сидел рядом с Дазаем, ожидая, когда тот поможет ему.       Он выравнивает дыхание и представляет себе их дом, весь увешанный украшениями, потому что Элис всегда перебарщивала. В ночь на Хэллоуин они ходили на уличные вечеринки и любовались костюмами. Гин всегда пряталась за ноги Мори, когда мимо проходил клоун или зомби, а Рю зачарованно смотрел на них.       Он открывает глаза и видит пустоту. Перед ним лишь пустое крыльцо, усыпанное тыквами и обрывками газет.       Элис, Гин, Рю и даже Дазай исчезли.       Он не понял, что начал плакать, пока не подул прохладный ветер и не остудил слезы, горящие на его щеках.

***

      Спустя несколько часов Дазай обнаруживает себя лежащим на кровати и пытающимся держать глаза закрытыми, пока Чуя проводит подводкой по его веку. Он также изо всех сил старается не замечать, что Чуя лежит на его бедрах, уже одетый в свой костюм.       У него это получается, пока Чуя снова не сдвигается, и Дазай заставляет себя держать руки сложенными на груди и не хвататься за бедра, чтобы поддержать его. — Я почти закончил. — Хорошо.       Через минуту Чуя откидывается назад, и глаза Дазая распахиваются. В миллионный раз Дазай чувствует себя так, словно у него перехватило дыхание, потому что Чуя красив и привлекателен в одном лице. — Я уже красивый? — Дазай хлопает ресницами. — Нет. Чтобы исправить такое уродливое лицо, как у тебя, нужна операция. Мой карандаш для глаз тебе не поможет. — Черт, у меня не хватит времени на операцию до вечеринки, — Дазай улыбается, глядя на Чую.       Чуя закатывает глаза и (к сожалению) слезает с колен Дазая.       Дазай больше не чувствует горечи от своей ссоры с Мори, но он чувствует небольшую вину за то, что тайком собирается сбежать и пойти на вечеринку — две вещи, которые он больше не должен делать. Не говоря уже о том, что Чуя все еще не знает о его прошлой зависимости, и он не сказал Йосано, что собирается на вечеринку, на которую, по совпадению, собирается и она.       Короче говоря, Дазай в полной заднице. — Уже десять тридцать. Может, пойдем? — Да, пойдем. — Подожди, — Чуя тащит Дазая наверх и в ванную. — Сфотографируйся со мной. — Зачем? — Потому что мы круто выглядим, а я никогда не был на вечеринке и никогда не наряжался на Хэллоуин, так что пожалей меня, — Чуя надулся, и Дазай вздохнул, обнимая Чую за талию, а его рука оказалась чуть выше бедра.       Впервые за долгое время он улыбается для фотографии, искренняя улыбка озаряет все его лицо. Чуя, который никогда не бывает доволен, превращает то, что должно было быть одной фотографией, в двадцать, пока они принимают различные позы.       В конце концов Дазай смеется и чувствует себя гораздо лучше, чем раньше. Чуя пользуется возможностью сфотографировать только его. Снимок получился немного размытым, но Дазай выглядит красивым и счастливым. — Раз уж ты такой грациозный, я собираюсь сделать это как можно проще. — Сделать проще что? Разве мы не воспользуемся входной дверью? — Чуя ошарашено смотрит, как Дазай открывает окно.       Дазай просто поворачивается к окну, показывая на него широким жестом. — Ты, наверное, шутишь. Мы вылезем? Забраться внутрь было достаточно сложно! — Мы идем на вечеринку, Чуя. Я не могу сказать об этом отцу, так что либо мы вылезем через окно, либо эти горячие костюмы пропадут. — Но ты уже взрослый. Тебе же не нужно его разрешение, верно?       Это правда, Дазай не нуждается в разрешении Мори из-за своего возраста. Он может делать все, что хочет, но Мори снисходителен до предела. Если бы Дазай сказал, что собирается на вечеринку, живя под крышей Мори и находясь при этом на лечении, Мори, скорее всего, забрал бы у Дазая ключи от машины и закрыл окна. — Это его дом, поэтому и правила его, — предлагает Дазай, ухмыляясь.       Чуя хмурится, но кивает в знак согласия. — Отлично, значит, я вылезу первым. Вылезай за мной, оставь окно открытым, а сам сядь на выступ. Не двигайся, пока я тебе не скажу. — Хорошо.       Дазай отличался ловкостью и, как оказалось, был мастером по вылезанию из окна. Это, наверное, издержки профессии "хулигана" – он учится всяким полезным трюкам, в отличие от Чуи. Он спустился на землю быстро и не издал ни звука.       Чуя слегка вздрагивает, сидя свесив ноги через бортик и наблюдая, как Дазай подошел и остановился прямо под ним. — Перелезь, а потом падай. Я тебя поймаю. — Чего? Ты с ума сошел! — шепчет Чуя. — Ты мне доверяешь? — Да, — ответ быстрый и честный. — Я поймаю тебя. Я не дам тебе упасть.       Чуя делает глубокий вдох и выполняет просьбу Дазая. Его руки напрягаются, чтобы удержать вес тела, и на мгновение он колеблется, прежде чем отпустить. Он готовится упасть, удариться о твердую древесину террасы и доставить им обоим неприятности, но не падает.       Вместо этого Дазай обхватывает его за талию теплыми и сильными руками, и Чуя прижимается к нему. Дазай изо всех сил старается не ударить Чую крыльями, когда перестраивает свою хватку. — Ты отлично справился. А теперь пойдем и напоим тебя.       Чуя тихонько смеется, крепко обхватывая Дазая за шею. Дазай несет его на руках до самой машины, наслаждаясь тем, как Чуя прижимается к его телу. Он был тёплым, тяжёлым и, что самое важное, давал чувство покоя.       Поездка в машине проходит в тишине, если не считать звуков неумелого пения Дазая, которые заставляют Чую смеяться.       На полпути к улице Федора Дазай начинает слышать музыку. Подъездная дорожка и двор забиты машинами, в окнах особняка светятся огни, а украшения покрывают каждый сантиметр территории.       Это похоже на дом развлечений, и в каком-то смысле так оно и есть.       Чуя мнется на своем месте, чувствуя себя немного нервно и не в своей тарелке. — Это место чертовски огромное. — Подожди, пока не увидишь, что внутри. Достоевские — это грязные богатые люди, — Дазай не упоминает о том, что их сын, Федор, был его наркодилером в тех случаях, когда ему хотелось чего-то менее лекарственного и более развлекательного.       Впервые Дазай осознает, насколько он охренительно глуп, приводя своего невинного друга на вечеринку с его предыдущим наркодилером и лучшей подругой, которая даже не подозревает, что он здесь будет.       Он определенно не продумал все до конца. — Да, это видно, — Чуя прикусил губу, глядя на Дазая сквозь слабый белый свет, проникающий в машину. — Я нервничаю.       Дазай стягивает пластиковые солнцезащитные очки в форме пламени, позволяя им сползти на кончик носа, когда он смотрит на Чую. — Все в порядке. Не делай ничего, чего бы ты не хотел, и поверь мне, я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось. — Ты клянешься, что будешь меня оберегать? — Я буду защищать тебя ценой своей жизни, — Дазай рисует "Х" над своим сердцем, что заставляет Чую улыбнуться. — Хорошо, тогда пойдем.       Как только они вошли, всё вокруг перестало существовать. Дазай не обманул – место было огромным. Планировка была открытой: кухня плавно перетекала в гостиную, а из нее через раздвижную дверь можно было выйти к джакузи, которое, к удивлению, было полно людей.       Стойки завалены бутылками и стаканами, девушки сидят за столиками и смеются, а в гостиной выпивает группа парней. Здесь шумно и многолюдно — две вещи, которые не нравятся Дазаю в его новом трезвом состоянии.       Чуя, казалось, был очарован самодельным танцполом на другом конце гостиной, где большая толпа тел сливалась в едином движении. — Нихрена себе! — Чуя почти кричит в ухо Дазая. — Это так же круто, как ты себе представлял? — Это потрясающее место. Ты уже был здесь? — Да, Федор — мой старый друг. Он постоянно устраивает такие вечеринки, когда его родители в отъезде, хотя им, по сути, плевать, — Дазай ведет его дальше на кухню. — Хочешь попробовать?       Чуя с сомнением смотрит на бутылки с алкоголем. — Это противно? — Определенно не очень, — Дазай смеется. — Нужно пить быстро, чтобы все было не так плохо. — О боже... — хнычет Чуя. — Похоже это была ошибка. — Нет, нет, будет весело! Тебе необязательно пить, я просто предложил.       Чуя прикусывает губу. — Выпьешь со мной?       Здесь Дазай сталкивается с еще одной небольшой дилеммой. Он никогда не был алкоголиком, но пить, особенно вскоре после реабилитации, — не лучшая идея. Тем не менее он сочувствует Чуе и хочет научить его правильно тусоваться. Он хочет, чтобы Чуя получил удовольствие.       И он знает, что в какой-то момент должен отвезти их домой, поэтому решает выпить не более двух рюмок.       (Обычно он отказывался из-за своих лекарств, но он уже пропустил ночные, готовясь к этому сценарию, но он, по крайней мере, принес их в своем дорожном контейнере.) — Да, — Дазай еще раз просматривает бутылки и выбирает бутылку водки. Достоевские — русские по происхождению, поэтому их выбор водки бесконечно лучше, чем то, что Дазай купил бы сам.       Дазай находит две относительно чистые рюмки и начинает наливать. Через минуту он протягивает одну Чуе. — Она будет адски жечь, так что, как только выпьешь, глотай. Я серьезно, Чуя, тебе будет плохо, если ты не сделаешь так, как я сказал. — Ох, блин, ладно, — говорит он, уже немного побледнев, но решимость светится в его глазах.       Они досчитали до трех и выпили. Алкоголь — это шок для организма Дазая, нечто такое, что согревает его изнутри и разносится по венам наилучшим образом, почти так же, как раньше это делали наркотики. Чуя морщится рядом с ним, но с гордостью опускает рюмку. Дазай улыбается, обнимая Чую за плечи. — Это было просто отвратительно. Люди действительно постоянно пьют это? — Я, например, обожаю это пойло, — незнакомый голос пробивается сквозь гул басов и дымку, застилающую мозг Чуи.       Чуя поворачивается, и его крылья едва не сбивают целую башню красных пластиковых стаканчиков. Он смотрит в фиалковые глаза, которые кажутся прищуренными, и на лицо, усеянное пирсингом. Парень, несомненно, привлекателен, но его улыбка злая, как у Дазая, только более напряженная. — Поверь мне, я в курсе, — Дазай отвечает, но его улыбка становится еще шире, когда он крепче прижимает Чую к себе. — Чуя, это Федор Достоевский, великолепный хозяин сегодняшнего веселья. — Какая честь, — Федор наклоняется ближе, и Чуя замечает пирсинг «смайл», расположенный четко над его зубами. — Я удивлен видеть тебя на свободе, Дазай. Я думал, что ты будешь под замком. — Я отлично взламываю замки, — отвечает Дазай. — Так и есть, — Федор ухмыляется, на его лице прослеживается знание и самодовольство. — В качестве подарка по случаю возвращения домой, как насчет еще одной рюмки?       Чуя хмурит брови, но Дазай не дает ему возможности спросить, о чем, черт возьми, говорит его друг. — Конечно. Готов выпить еще одну, Чуя? — Наверняка он сможет справиться. Судя по всему, вы только что прибыли, а у нас впереди целая ночь, — Федор снова растягивает слова, и Чуя улавливает в его словах русский акцент.       Чуя выпячивает грудь, встречаясь с Федором взглядом. — Конечно, справлюсь. — Ты уверен? Это необязательно. — Не надо его так опекать, Дазай. Ты уже достаточно взрослый, чтобы пить, не так ли? — Чуя кивает. — Отлично, тогда меньше слов, больше дела. Просто наливай, — улыбка Фёдора совпадает с его ледяным тоном, и Дазай поджимает губы, но больше ничего не говорит.       Федор имеет склонность быть довольно грубым, особенно когда выпьет. Еще одна вещь, которую Дазай упустил из виду, планируя эту авантюру.       Чуя наблюдает за тем, как быстро Федор выпивает свою рюмку, с легкостью проглатывая ее содержимое. Его желудок скручивается при мысли о том, что придется выпить еще этой гадости, но он отказывается отступать, даже на чуть-чуть.       Он смотрит на Дазая, который ободряюще сжимает его плечо, поднимая рюмку в тосте. Чуя последовал его примеру, с удивлением обнаружив, что эта оказалась гораздо легче первой.       Через несколько минут его голова словно набита ватой. Тепло распространяется от головы до пальцев рук и ног, вызывая ощущение покалывания во всем теле. Он медленно моргает, его глаза немного расфокусированы, и он ищет глазами Дазая, которого больше нет рядом.       Через мгновение он замечает его, беседующего с Федором наедине, их головы наклонены близко друг к другу, чтобы их было слышно за грохочущей музыкой. Он подумывает подойти к нему, чтобы вмешаться в разговор, но решает отказаться.       Федор — странный парень, от него пахнет жжеными листьями. Чуя предпочитает держаться на расстоянии, а не подходить к нему снова. Он бросает взгляд в сторону танцпола и раздумывает над тем, чтобы пойти туда, но не хочет идти без Дазая.       Он вздыхает и слегка покачивается на ногах, чувствуя, как шелестят его крылья. Как раз в тот момент, когда он размышляет о том, чтобы потащить Дазай на танцпол, в его заднем кармане пищит телефон.       Вздохнув, он достает его и проверяет сообщение. Конечно, это от Ширасэ. Они опять поссорились, и Чуя забыл упомянуть, что придет на вечеринку с Дазаем (не то, чтобы он часто упоминал Дазая по имени), что, несомненно, вызвало бы новую ссору.       Но сейчас он отказывается от попыток спасти свои отношения. Ему хорошо, он впервые пробует что-то новое, и не позволит Ширасэ испортить этот момент.       Его глаза все равно затуманены, поэтому читать этот текст гораздо сложнее. Он закатывает глаза и убирает телефон обратно в карман. — Привет, незнакомец, — голос знакомый, но не тот, который он хорошо знает. — Не думала, что увижу тебя здесь.       Он поворачивается, медленно моргая, пока его мозг догоняет глаза. Сначала он видит сверкающие крылья бабочки, затем опускает взгляд на фиолетовый комбинезон, который мало что оставляет для воображения.       Его взгляд снова поднимается вверх и останавливается на размашистой подводке и ярко-фиолетовых глазах. Йосано Акико, одна из его одногруппниц и подруга Дазая. — Ты так классно выглядишь! — Чуя почти кричит, а Йосано морщится и улыбается. — Ты и сам неплохо выглядишь, — она быстро оглядывает комнату, а потом снова смотрит на него. — А где вторая половина твоего костюма? — А? — Где твой демон? — О, он где-то там, кажется, я уже не уверен. — Сколько ты выпил? — Немного, — он пожимает плечами. — Две рюмки водки, кажется. Довольно мерзкое дерьмо, честно говоря.       Ее смех легкий и музыкальный, он звучит как рай для его ушей на фоне дерьмовой американской попсы, ревущей на заднем плане. — Ты когда-нибудь раньше напивался, Чуя? — Нет, — он счастливо вздыхает, скользя взглядом по толпе и всем незнакомым фигурам, окружающим его. — Я вижу, — она вздыхает с таким видом, будто на нее взвалили непосильную ношу. — Давай я принесу тебе воды. — Я в порядке. Выпей со мной! — Хорошо, но с кем ты сюда пришел? Я не хочу, чтобы ты в конце концов совсем опьянел. — Меня привел Дазай.       Ее глаза расширяются, но Чуя этого не замечает, поскольку он небрежно наливает две порции в стаканы и примерно половину — на стойку. Он не обращает на это внимания, полагая, что об этом позаботятся завтра. — Дазай, типо Дазай Осаму? Мой друг Дазай? — Мгм. Он мой демон, как ты его назвала, — Чуя улыбается, опрокидывая рюмку. На этот раз дополнительная порция тепла попадает в его организм с распростертыми объятиями. — О, смотри, вот он! — Чуя визжит, а губы Йосано сжимаются в тонкую линию. — ДАЗАЙ! — кричит Чуя, широко ухмыляясь и размахивая руками. Дазай оглядывается, как раз в тот момент, когда он выпивает еще один шот вместе с Федором. Они оба хихикают, как дети, пока свет не вспыхивает белым, прекрасно освещая лицо Йосано.       Дазай вздрагивает от выражения ее лица: сердитые брови, сжатая челюсть и, боже, опустошение, кипящее под гневом, — этого достаточно, чтобы разорвать его, выкинув внутренности на пол. — Ты что, блять, серьезно, Дазай?       Любое подобие счастья рушится на пол вместе с остальными, но его тело остается на месте, хотя и на довольно шатких ногах. Он чувствует, как растерянные взгляды Фёдора, Чуи и некоторых других гостей прожигают в его коже дыры.       Он чувствует себя голым, незащищенным, уязвимым и таким чертовски глупым.       Он знает, что должен сделать. Он должен пойти туда и извиниться, попытаться объясниться, хотя это не имеет никакого значения. Он должен быть свободен от всех веществ. Он должен хотя бы попытаться исправить ситуацию, не усугубляя ее.       Но, как и подобает Дазаю, он делает первое, что приходит ему в голову, — вскидывает руки и улыбается самой яркой улыбкой, на которую только способен. — Счастливого Хэллоуина?