Strung out on you

      Чуя просыпается, окутанный теплом. Его глаза опухли от слез, и он знает, что ему отчаянно нужно в душ, но он не хочет двигаться.       Он чувствует теплое дыхание на своей шее, руку на своей талии и ноги, переплетенные с его так, что он не знает, где начинается он, а где Дазай. Здесь так безопасно.       Пальцы Дазая сжимаются на его животе, задирая ткань толстовки, Чуя что-то бессвязно бормочет себе под нос и сонно моргает, поднимая телефон, чтобы проверить время. Его словно окатили холодной водой, когда он увидел несколько уведомлений от Ширасэ.       Чуя вскакивает с кровати так быстро, что спотыкается, сильно ударяясь коленями об пол, когда пытается проглотить чувство вины, подступающее к горлу. — Чуя? Что ты делаешь? — сонно спрашивает Дазай, садясь и потирая один глаз. Его волосы торчат в разные стороны, напоминая Чуе маленького утенка.       Впервые руки Дазая обнажены. Там, где нет бинтов, есть татуировки. Кажется, они случайны: бильярдный шар с восьмеркой, змея, череп, плачущее сердце.       Он пытается улыбнуться, но у него ничего не выходит. Дазай хмурится. — Я сделал что-то не так? — Н-нет, дело не в тебе. Дело во мне. Я не должен был оставаться у тебя ночевать, это было неправильно с моей стороны, зная, что у меня есть парень, — Чуя сжал телефон так сильно, что, готов поклясться, он может треснуть. — Но мы же ничего не делали, — Дазай хмурится еще сильнее. — Я знаю, но... — Так о чем ты беспокоишься? — Дазай потягивается, футболка задирается, обнажая тазовые кости с вытатуированными по бокам двумя виноградными лозами, исчезающими за поясом. — Друзья спят в одной постели. В этом нет ничего плохого. К тому же ты явился сюда посреди ночи весь в слезах думаю, у тебя есть более серьезные проблемы, о которых стоит поговорить с ним.       Чуя сидит, потрясенный, потому что он прав. До того как Ширасэ стал проводить ночи у него дома, Чуя делил постель с друзьями в Минато.       Только он открыл рот, чтобы ответить, как в дверь постучали. — Дазай? С кем это ты разговариваешь в девять утра?       Дазай не выглядит обеспокоенным тем, что его отец может войти и увидеть, что Чуя тайно пробрался в дом ночью, но он быстро отходит, пряча Чую в шкаф. — Ни с кем, пап, это просто телевизор.       Дверь распахивается, и вот уже Дазай сидит один на кровати, по телевизору идет передача, а он возится с бинтами на предплечьях. — Никогда не видел, чтобы ты вставал так рано в выходные. — Что я могу сказать? Я — новый человек.       Мори мягко улыбается. В последнее время Дазай выглядит по-другому, будто он стал счастливее. Он учится и получает только хорошие оценки. Преподаватели регулярно сообщают Мори о его успеваемости, и он даже познакомился с новым другом Дазая, Чуей.       Он милый парень, который краснеет от любого комплимента, и, кажется, он хороший. По крайней мере, он гораздо лучше тех друзей, которые были у Дазая, но, к счастью, он не видел и не слышал о них с тех пор, как Дазай вернулся домой.       Это вселяет в него надежду. — Ты определенно на верном пути. — Разве ты не должен быть на работе? — Я как раз ухожу, просто хотел убедиться, что с тобой все в порядке. — Я в порядке. Удачного дня на работе. — Я люблю тебя. — Я тоже тебя люблю, — дверь снова закрывается, и Чуя вздыхает с облегчением.        Дазай не сразу открывает дверь, и Чуя не решается пошевелиться, пока он этого не сделает.       Через несколько минут в шкаф проникает свет, разгоняя темноту. Чуя выпрямляется и выходит, обернувшись лишь для того, чтобы убедиться в правильности своих предположений. В шкафу так же чисто, как и в остальной части комнаты Дазая, и это его не удивляет, но поражает тот факт, что вся его одежда отсортирована по цветам. У него все аккуратно разложено по полочкам, ни одна деталь не лежит не на своем месте. — Твоя комната такая... чистая. — А разве она должна быть грязной? — Ну, большинство мужчин не слишком заботятся о гигиене. — Тебе, наверное, стоит держаться подальше от таких мужчин, — говорит Дазай, закрывая дверцы шкафа. — а еще у меня ОКР.       Это объясняет точные размеры плакатов, то, как он поправляет свои книги перед занятиями, и общую аккуратность. Ему интересно, какие еще причуды есть у Дазая, но решает промолчать. — Могу принять душ? — Конечно, — Дазай пожимает плечами, указывая на дверь слева.       Чуя забирает свою сумку и исчезает внутри. Ванная комната небольшая, но чистая и оформлена, конечно же, в черных тонах. Черные полотенца, черные мочалки, черный коврик и черно-белая занавеска для душа.       Даже аксессуары для раковины черные.       Его губы кривятся в небольшой улыбке, когда он бросает сумку на пол и включает воду в душе. Глядя в зеркало, он чуть не вздрагивает. Под глазами у него темные круги, он выглядит изможденным, не говоря уже о том, что его волосы — спутанная копна меди на голове. Боже, ему так неловко. Он чуть было не извинился за то, что заставил Дазая увидеть такое, но потом решил, что Дазаю, скорее всего, все равно. Просто он такой, какой есть.       Он вздыхает и садится на унитаз, пока вода нагревается, и наконец прокручивает десятки и десятки уведомлений, заполонивших его телефон. Моя любовь: Чуя????? Моя любовь: Где ты? Моя любовь: Ты вернешься домой? Прости, я не хотел тебя обидеть Моя любовь: Детка? Моя любовь: Ты меня пугаеш, пожалуйста, позвони       И так далее, вместе с десятками пропущенных звонков. Не обращая внимания на то, что Ширасэ не знает, как пишется слово "пугаешь", он снова вздыхает. Ч: Прости, я заснул. Я буду дома позже, и тогда мы сможем поговорить.       Он уже знает, как пройдет этот разговор. Ширасэ извинится, предложит какую-нибудь глупость, чтобы загладить свою вину, и Чуя согласится, ведь они так долго были вместе. Он не может представить себе, что действительно покинет Ширасэ.       Он кладет телефон и раздевается, забираясь под горячую струю душа, чтобы проветрить мозги. Он остается там недолго, ровно столько, чтобы полностью расслабиться, прежде чем помыться с мылом Дазая.       Выходя из душа, он пахнет сандаловым деревом и сосной. Он не считал Дазая слишком открытым человеком, но ему это нравится. Это успокаивает.       Ширасэ пишет ответное сообщение, но Чуя не открывает его. Вместо этого он вытирает полотенцем волосы, слегка расчесывая их пальцами, чтобы придать объем. Убедившись, что выглядит, по крайней мере, презентабельно, он распахивает дверь и обнаруживает, что комната пуста.       Он осторожно заглядывает в дверь спальни и выходит в тихий коридор. — Дазай?       Тишина. Он не очень хорошо знает куда идти, так как бывал только на кухне и в гостиной, и не хочет появиться там, где его не должно быть. Он выходит в коридор и готовится спуститься вниз, когда ему на глаза попадаются картины на стене. Его лицо пылает от стыда и смущения, когда он вспоминает, как называл Дазая единственным ребенком.       На ближайшей к нему стене висят детские фотографии Дазая, начиная с детского сада и старше. Он нежно улыбается, глядя на то, как менялась улыбка Дазая: от отсутствия зубов до кривых, от брекетов до ровных зубов.       Он видит, как менялся стиль Дазая: от футболок с рисунком до рубашек на пуговицах, фланелевых костюмов и всего черного. В старших классах он, кажется, перестает улыбаться, скрывая ямочку и идеальные жемчужные зубы. На последних четырех фотографиях он выглядит усталым, менее энергичным, словно из него высасывают жизнь.       Чуя переводит взгляд на его брата и сестру, чувствуя, как печаль тянется к его сердцу, замечая, что их фотографии заканчиваются в средней школе, то есть им было около двенадцати, когда они погибли. Они были милыми детьми; Гин часто улыбалась, ее черные волосы рассыпались по плечам. Рюноске выглядел застенчивым, но у него была такая же ямочка, как у Дазая.       На глаза наворачиваются слезы, но он заставляет себя двигаться дальше, рассматривая остальные фотографии. Он видит маму Дазая, обнимающую маленького Осаму, что стоит на коленях возле песочного замка. Вот Дазай обнимает своих брата и сестру, вот они с Мори, а еще больше его фотографий в начальной и средней школе, где он получает награды. — Они были милыми детьми, правда? — голос Дазая так напугал его, что он подпрыгнул. — Прости, я не знал где ты. Я правда не хотел бродить по твоему дому. — Не беспокойся об этом. Чувствуй себя как дома, — Дазай быстро закрывает за собой дверь, но Чуя все равно ее видит. Это спальня Гин, оформленная в глубоком фиолетовом цвете. В комнате царит чистота, создающая ощущение святилища.       Волосы Дазая мокрые, но он уже одет в рваные черные джинсы и мешковатую зеленую фланелевую ветровку поверх черной толстовки. В таком большом доме наверняка есть не одна ванная, но ему все равно неловко, что он занял ванную Дазая. Чуя не комментирует это, улыбаясь и берет Дазая под руку. — Ни в коем случае, я все еще гость, и я умираю от голода. — У тебя две руки, приготовь себе сам. Ты здесь не чужой. — Или ты можешь быть хорошим хозяином и приготовить для меня завтрак, — Чуя с удовольствием спускается по лестнице на кухню.       Дазай недоверчиво качает головой, но его глаза светятся ярче, чем мгновение назад. — Ладно. Что бы ты хотел? — Что-нибудь западное, может быть, блинчики с картофельными оладьями и яйцами. — Как пожелаете, Ваше Высочество, — Дазай делает эффектный поклон, его мокрые волосы падают на лоб. — Откиньтесь на спинку кресла и расслабьтесь, позвольте мне сделать всю работу. — Это прекрасный план, гораздо лучше, чем тот, где нам пришлось лезть в твое окно прошлой ночью, — Чуя смеется, опускаясь на диван вместе с Баки.       Он тут же начинает гладить мягкую шерсть собаки, почесывая за ушками. Он хотел бы иметь собаку, но Ширасэ категорически против всего, что может потребовать хоть немного ухода.       Неудивительно, что их отношения терпят крах. — Ладно, умник, в следующий раз я просто проигнорирую твои отчаянные просьбы прийти.       Чуя усмехается. — Отчаянные? Эй, ты сейчас не очень хороший лучший друг, а, Баки? — Я готовлю тебе завтрак, так что я бы сказал, что это относит меня к категории необычайно крутых лучших друзей.       Чуя открывает рот, чтобы ответить, но тут его телефон начинает вибрировать. Он быстро встает и, прижав телефон к уху, исчезает через заднюю дверь во внутренний дворик. — Алло? — Чуя, слава богу. Где ты, черт возьми, находишься? — Я же сказал, что переночую у друга. — У тебя здесь нет друзей, — сердце Чуи тут же замирает. — Может быть, если бы ты был более внимателен, ты бы знал, что у меня появился друг, и он был достаточно мил, позволив мне остаться, чтобы мне больше не пришлось с тобой ссориться. — Чу-чу-чу, прости, я не хотел тебя снова расстраивать, — телефон трещит, когда он перекладывает его на другое ухо. — Вернись домой, пожалуйста, нам нужно поговорить, и я скучаю по тебе.       Точно. — Я же сказал, что буду дома позже. — Ну и через сколько же мы поговорим? — У тебя что, напряженка со временем?       Мягкий смех Ширасэ пронзает трубку и его сердце. Боже, как же он хочет, чтобы все это закончилось. Он хочет быть счастливым и влюбленным и больше не застревать в этом жалком замкнутом круге. — Нет. Я просто хочу, чтобы ты вернулся домой. — Хорошо, я приеду, возможно, около обеда, не знаю. — Хорошо.        На минуту они оба замолчали. Чуя дрожит, обхватив себя руками, холодный октябрьский воздух пронизывает его насквозь. — Я люблю тебя, Чуя. Люблю. Ты — все для меня, ты знаешь это? — Да, знаю, — он тяжело выдыхает. — Я скоро вернусь. — Я ненавижу ссориться с тобой, Чу. Ты — любовь всей моей жизни.       Красивые слова, но они теряют смысл с каждым разом, когда он их произносит и не показывает этого. — Да, я знаю. — Я люблю тебя. — Я тоже тебя люблю.       Чуя стоит на улице, позволяя холодному октябрьскому воздуху наполнить его легкие, и смотрит на задний двор Дазая. Он просторный, по периметру разбросаны различные игрушки для собак.       В правом заднем углу есть яма для костра с двумя стульями. От этого вида ему становится грустно, еще хуже, чем раньше, потому что там должно стоять больше стульев и в семье должно быть более двух человек, которые могли бы их занять.       Слезы наворачиваются на глаза, застилая зрение и застывая на ресницах. Он не знает, плачет ли он из-за Дазая, или из-за себя, или из-за них обоих. Он просто чувствует, что застрял, и не знает, как это исправить.       Как ему выбраться.

      ***

      Разговор Чуи с Ширасэ заканчивается так, как он и предполагал: признаниями в любви, слезами и сексом. Сексуальный опыт Чуи ограничивается Ширасэ и его правой рукой, поэтому он не знает, хорошо это или плохо, но он точно не чувствует себя удовлетворенным.       Раньше, когда они только начинали встречаться, ему хватало нескольких поглаживаний и пары жарких поцелуев, чтобы возбудиться.       Теперь же у него даже не встает, и он понятия не имеет, является ли это проблемой для него или для отношений. Ширасэ об этом не говорит, за что он ему благодарен, но каждый раз, когда они ложатся в постель, он замечает отсутствие желания, и от этого ему становится еще хуже. — Я люблю тебя, Чуя.       Ширасэ поглаживает его по щеке, на его лице появляется улыбка. Чуя улыбается в ответ, пытаясь проглотить неприятное ощущение в горле. — Я тоже тебя люблю.       Ширасэ целует его в щеку, губы влажные и мягкие, и Чуя тает, потому что он действительно любит его. Только, возможно, не так, как раньше, и он не знает, что делать с этими чувствами, которые душат его легкие. — Может, ты приготовишь нам ужин, а потом мы посмотрим какое-нибудь шоу? — Да, конечно. Звучит здорово, — Чуя вздыхает, натягивая плед повыше, чтобы скрыть себя от посторонних глаз.       Ширасэ не замечает этого, целует Чую в лоб и поворачивается к нему спиной. Чуя поднимается с кровати, чувствуя себя измотанным.       Натянув старую футболку и треники, он направляется на кухню, собираясь приготовить что-нибудь быстрое и простое. Готовить ему совсем не хочется, но Ширасэ и пальцем не пошевелит, чтобы приготовить себе еду.       Наверное, так будет лучше, учитывая, что в этом случае он, скорее всего, сожжет дом.       Он все никак не мог перестать думать о Дазае, чудесном завтраке, который тот приготовил сегодня утром, и о том, как он был счастлив во время готовки. Он улыбался, даже когда Чуя указал ему на сироп, размазанный по щеке.       Как по команде, завибрировал телефон. Д: Как прошел ваш разговор? В раю все еще есть проблемы?       Он мягко улыбается, закатывая глаза. Он не говорил с Дазаем о телефонном разговоре, и Дазай не стал лезть не в свое дело. Это одна из тех вещей, которые Чуя начинает ценить в нем — он перестал задавать слишком много личных вопросов. Ч: Пока все неприятности исчезли Д: Рад слышать (: Д: Полагаю, это означает, что тебе не нужно пробираться в окно моей спальни сегодня ночью?       Чуя смеется, а неприятное чувство в груди постепенно исчезает. Ч: Ты когда-нибудь забудешь это? Д: Наверное, нет       Чуя смотрит на кипящую лапшу, потом в коридор, на приоткрытую дверь спальни. Впервые за долгое время ему не хочется здесь находиться.       Все хорошо и прекрасно, Ширасэ счастлив и, возможно, спит, но Чуя все равно чувствует пустоту. Ч: Могу я прийти и просто воспользоваться входной дверью, как обычный человек, раз сейчас не середина ночи?       Он прикусывает губу, его сердце сильно бьется. Д: Конечно       Чуя вздохнул с облегчением. По крайней мере, Дазай от него не устал. "Пока что", — его мозг безжалостно напоминает ему об этом, но он отгоняет эту мысль, сосредоточившись на приготовлении лапши для Ширасэ.       На цыпочках он пробирается в спальню и ставит тарелку для Ширасэ на тумбочку. Он выглядит умиротворенным, свернувшись калачиком, с вытянутой рукой, словно ищет Чую. Сердце болезненно сжимается, когда он вспоминает, как сильно хотел этого — спать с Ширасэ и проводить с ним все свое свободное время.       Когда-то они были лучшими друзьями, а теперь ведут себя как соседи, которые спят вместе.       И все же Чуя не может удержаться, чтобы не поцеловать его в щеку, губы встречаются с щетиной. Ширасэ вздрагивает, на его лице появляется небольшая улыбка. Он красив, правда красив. И иногда сердце Чуи все равно трепещет, когда Ширасэ улыбается, потому что, боже, эта кривая ухмылка делает с ним странные вещи.       Чуя проводит тыльной стороной ладони по лицу, любуясь светлой бородой и светлыми корнями, проглядывающими на макушке. Скоро ему придется красить волосы Ширасэ, как он это делает каждые несколько недель регулярно.       Еще один целомудренный поцелуй в лицо, и он отворачивается, тихо собирая свою сумку. Ширасэ только еще раз шевельнулся, заставив Чую замереть в ожидании, пока его дыхание выровняется.       Он пишет короткую записку, в которой обещает вернуться завтра и сообщает, что ему нужно позаниматься до поздней ночи.       От этой лжи у него скручивается желудок, потому что ему ведь нечего скрывать. Дазай просто друг, ничего больше, и все же он не хочет упоминать его при Ширасе, по крайней мере, по имени.       Держать их порознь, кажется, лучший подход. Он не хочет портить свою дружбу своими дерьмовыми проблемами в отношениях и своим (вроде как дерьмовым) парнем.       Ширасэ все равно не обратил бы на это внимание. Он даже не спросил, как зовут его друга или где именно он ночевал прошлой ночью. Он только спешил снять с Чуи одежду и нашептать ему на ухо всякие милые пустяки.       Вздохнув, он разворачивается и тихо уходит, уже мечтая оказаться в теплой постели Дазая.       На этот раз он одевается по погоде — теплое пальто, шляпа и спортивные штаны. На улице стало немного теплее, так как солнце еще не полностью скрылось из виду.       Чуя наблюдает, как оно садится, окрашивая небо в золотые и желтые тона, вдыхая запах листьев и холодного воздуха, позволяя ему расслабить плечи и успокоить разум.       Он добирается до дома Дазая как раз в тот момент, когда солнце опускается за горизонт. Он ставит свой велосипед в гараж и подбегает к входной двери. Дазай открывает ее еще до того, как он успевает постучать, с сияющей улыбкой на лице.       Это приятно, и он улыбается в ответ, свободно и непринужденно во всей своей красе. — Кто там, Осаму? — Чуя. Я говорил тебе, что он придет, — Дазай приглашает его войти, подмигивая, когда Мори отводит взгляд от плиты. — Точно, — Мори виновато улыбается, его глаза усталые, но добрые, когда он протягивает руку для пожатия. — Рад снова видеть тебя, Чуя. — Взаимно, мистер Огай. — Можно просто Мори, — он улыбается. — Я только что закончил с готовкой. Ты голоден? — Умираю с голоду. — Отлично! Присаживайся. Я принесу тебе тарелку.       Чуя застенчиво улыбается, роняя сумку к своим ногам, когда Баки подбегает, высунув язык изо рта, и смотрит на него снизу вверх. — Мы можем сами взять тарелки, пап. — Ни в коем случае. Приказ шефа, так что садись, — Мори угрожающе указывает ложкой на Дазая, что вызывает у него еще одну улыбку.       Мгновение спустя Мори подходит к столу, балансируя тремя тарелками на руках. Дазай закатывает глаза, когда садится рядом с Чуей, но на его лице нет настоящего раздражения.       Поначалу он чувствует себя немного странно, сидя за столом и слушая, как Дазай и Мори рассказывают о своих днях. Конечно, он не остается в стороне, и от этого ситуация становится еще более странной.       Никто, кроме семьи, не спрашивает его о том, как прошел день, но и это всего лишь формальность. Они просто знают, что должны спросить об этом.       Мори искренне переживает за Дазая и даже за Чую. Тоска зарождается глубоко внутри, когда он наблюдает за ними. Мори выглядит усталым, но говорит энергично, расспрашивая Дазая о занятиях и о том, чем он занимался, когда Мори был на работе. Дазай слушает, как он рассказывает о работе, о своих пациентах и случаях, которые у него были.       С их семьей случилось что-то ужасное, это несчастье разлучило их, но они все еще сидят здесь и счастливы вместе. Чуя хочет также. Он хочет семью или хотя бы что-то, что просуществует несмотря ни на что.       Он хочет принадлежать тому, кто принадлежит ему, целиком и полностью.