Strung out on you

— Мы дома, — Мори одаривает его, как всегда, веселой улыбкой.       Дазай лишь дергает губами в ответ, вылезая из машины с сумкой в руках. Он смотрит на дом, на его дом, размышляя о настоящем значении этого слова. Для кого-то это человек. Для большинства — место. Для Дазая? Он сам не знает, что значит «дом» для него.       Он знает, что это не пустой дом, наоборот достаточно большой для несуществующей семьи, где живут только они вдвоем. Дазай тяжело вздыхает, следуя за своим отцом в дом, который не ощущается как его. Окинув взглядом комнату, он облегченно выдохнул, радуясь тому, что всё осталось как раньше. Его сердце сжалось, при виде семейного портрета на стене: Мори и Элис улыбаются, положив руки на плечи Дазая. Две крошечные фигуры — его младшие брат и сестра, Рюноске и Гин, которым не больше трех-четырех лет, цепляются за ноги Осаму.       Дазай с трудом отводит взгляд. Он эгоистично думает о том, чтобы попросить Мори снять этот портрет, а также все остальные и свалить всё на его выздоровление. Если он скажет Мори, что это именно то, что ему нужно, то он сделает это без колебаний. Он заходит за угол с открытым ртом, чтобы произнести свою эгоистичную просьбу, и тут же почти вскрикивает, когда на него набрасывается огромная мохнатая собака. Животное обнюхивает его ноги, задирая ткань штанов так, что ему становится не по себе.       Он ненавидит собак, всегда ненавидел и всё же он приходит домой, встречая одну. Раздражение нарастает, когда он смотрит на Мори, который извиняюще пожимает плечами, ставя вторую сумку Дазая на стол. — Ты ему нравишься, — с ласковым выражением лица произносит Мори. — Он не нравится мне, — шипит Дазай, сторонясь животное, которое смотрит на него с высунутым языком. Отвратительно. —Ты же знаешь, что я не люблю собак. — Да, но мне было очень одиноко, — Мори приседает и улыбается ещё шире, когда к нему подбегает собака. — Он милый и любит обниматься. — Завёл бы кота, — промолвил Дазай, сильнее сжимая в руках сумку.        Нелепо, конечно, так расстраиваться из-за того, что отец завёл домашнее животное в его отсутствие. Собака выглядит вполне прилично и, очевидно, делает Мори счастливым, но Дазай не может найти в себе сил, чтобы почувствовать хоть что-то, кроме сожаления. Он в любом случае, жалеет, что поставил отца в такое положение, что бросил его на эти два месяца, что пропустил целый семестр. Чувства так крепко вцепились в его лёгкие, что на мгновение он перестал дышать. — Вот увидишь, ты к нему привыкнешь, — голос Мори мягкий, когда он чешет собаку за ухом, осыпая комплиментами запыхавшуюся тварь. — Можно мне подняться наверх?       Мори смерил его недоумённым взглядом, а затем встал, вытирая пыль с рук и брюк. — О, конечно, с чего бы тебе вообще спрашивать разрешение? — Я в курсе, что нам нужно о многом поговорить, поэтому я просто хотел уточнить, прежде чем молча уйти. Я просто устал. — Мы можем обсудить всё за ужином. Иди, отдохни, — Мори тихонько вздыхает и кивает в знак понимания.       Мгновенное понимание заставляет чувствовать его хуже. Чувство вины закрадывается в его нутро, устраивая себе дом из его обеда, и на мгновение он боится, что он вырвется обратно. — Я рад, что ты дома, Осаму. Я скучал по тебе.        В горле у него запершило от слез, от эмоций, которые он не выпускал бог знает сколько. Конечно, этого следовало ожидать, ведь выздоровление не бывает линейным. Он достаточно окреп, чтобы вернуться домой, но ему еще предстоит исцелиться полностью: наладить отношения, восстановить доверие и избавиться от чувства вины за всю жизнь.        От неожиданности Дазай едва не уронил сумку, когда Мори притянул его к себе и обнял, зарываясь носом в его волосы и прижимая его так крепко, что рёбра Дазая застонали в знак протеста. Так хорошо быть дома с отцом, так хорошо, что он позволил себе это короткое чувство облегчения. Он закрывает глаза, обнимая отца и сжимая сзади его рубашку так сильно, словно может порвать её, но Мори не говорит ни слова. Через несколько минут Мори отстраняется, в глазах стоят слёзы, но он всё ещё улыбается. Дазай обращает внимание на темные круги под чужими глазами и заросший щетиной подбородок. Он не понимает, как мужчина может всегда выглядеть таким счастливым и гордым, будто Дазай всегда делал всё правильно. — Я тоже скучал по тебе, отец.

***

       Дазай переводит взгляд на открытое зеркало в ванной, на пустые полки. Он не удивлён, и даже не разочарован, просто ему грустно, что всё так вышло. У него болит голова, в верхней части позвоночника тупо пульсирует, и ему даже нельзя доверить приём обычных лекарств без тщательного контроля. Раньше то, что Мори был врачом, шло ему на пользу, ведь доступ к лекарствам был проще, но теперь это работает явно против него. Он закрывает зеркало и выходит из комнаты, направляясь на кухню, где слышно, как Мори напевает себе под нос. Дазай крадётся за угол, и его взгляд падает на высокую фигуру, раскладывающую завтрак по двум тарелкам. На нём фартук, один из тех банальных отцовских фартуков, и Дазай не может сдержать улыбку. Это подарок на День отца, который он получил несколько лет назад, когда мама ещё была рядом и помогала выбирать. — Хей, малыш! — Мори приветствует Дазая, а его маленький хвостик подпрыгивает, когда он поворачивает голову к столу, где расставляет тарелки. — Как прошла первая ночь?        Большую часть ночи Дазай провёл без сна, размышляя о своей жизни и сожалея о каждом выборе, пока наконец не заснул благодаря лекарствам, иначе он бы так и просидел всю ночь, глядя в потолок. — Хорошо, — Дазай пробирается к своему стулу и грациозно опускается в него. — Было приятно снова оказаться в своей постели. — Не сомневаюсь, — Мори отряхивает фартук и садится напротив него. — Ты выглядишь намного лучше с тех пор, как я видел тебя в последний раз.       Это звучит почти как запоздалая мысль, как будто Мори не уверен, что Дазай должен был это услышать. Он смотрит на свою еду, чувствуя крошечный приступ гордости. Он действительно выглядит лучше. Его лицо стало здоровее, и он медленно, но верно набирает вес. Он трезв на все сто процентов и планирует оставаться таким. Даже мысль о рецидиве вызывает у него мурашки, хотя ему не хватает ощущения абсолютного блаженства. Новые лекарства, которые ему назначили, работают, но не так хорошо, как предыдущие. Впрочем, он может быть не слишком объективен, просто исходя из того, что от других он был на высоте. — Мне уже намного лучше.        Мори кивает в знак согласия, берясь за свой завтрак. Некоторое время они едят молча, Дазай успел съесть половину своей тарелки, прежде чем Мори наконец пододвинул к себе коробочку с таблетками. Литий и ламиктал от биполярного расстройства, страттера от СДВГ, таблетки против тошноты и витамины. Он принимает их все с горькой мыслью, что не оказался бы в такой ситуации, если бы его мозг был создан для нормальной работы. В дополнение к этой комбинации лекарств он дважды в неделю посещает психолога для снятия тревоги и проверки прогресса, а также по решению суда посещает встречи анонимных наркоманов раз в неделю. — Ты готов вернуться на учёбу? — спрашивает Мори, вставая из-за стола и отправляя посуду в раковину.       Дазай на секунду задумывается над этим вопросом, допивая остатки воды. — Готов, как никогда.       Он пропустил весь семестр, поэтому ему предстоит наверстать упущенное, но, к счастью, преподаватели отнеслись к нему с пониманием и даже с добротой и были очень рады его возвращению. Дазай не в восторге, так как не очень любит учиться, но он пойдет, чтобы сделать Мори счастливым. Это меньшее, что он может сделать после всего, через что пришлось пройти его отцу. — У тебя всё получится. Завтра утром у нас встреча с твоими преподавателями, чтобы составить расписание занятий, но они согласились немного облегчить твою нагрузку, —объясняет Мори. — Надеюсь, в ближайший понедельник ты вернёшься в класс.        Дазай доедает свой завтрак, чувствуя, как сворачивается желудок. Возвращение в класс, где все его одноклассники, без сомнения, слышали о его недавнем пребывании в реабилитационном центре, заставляет его чувствовать себя плохо. Ему стыдно за своё поведение. Это тоже всего лишь побочный эффект реабилитации. Раскаяние — странное чувство, не то, что он чувствовал раньше, так как он был в оцепенении перед миром с тринадцати лет. Его консультанты в реабилитационном центре предупреждали его, что возвращение домой будет странным и некомфортным.

Он просто должен пройти через это.

— Ты серьёзно считаешь, что вернуться на учёбу так скоро хорошая идея? — Думаю, тебе станет легче, если ты быстрее освоишься, — Мори забирает у него тарелку. — Чем сильнее ты будешь отставать, тем труднее тебе будет позже.       Верно. Будто он и так не отстаёт от жизни. Но он ничего не говорит, а вместо этого молча встает и доливает себе воды, пытаясь успокоить пересохшее горло. Прямо сейчас у него ровно тридцать два дня трезвости, а это не такое уж маленькое достижение, и всё же он не испытывает особой гордости. Вместо этого он чувствует пустоту, почти скуку. А вот с наркотиками ему никогда не было скучно. Он мог найти развлечение во всём, даже наблюдать за высыханием краски было весело.       Трезвость? Ему нужно что-то более увлекательное, чтобы удержать внимание. Как раз в тот момент, когда он прикидывает, чем бы ему заняться, чтобы скоротать время и не навлечь на себя неприятности с законом или Мори, дверь распахивается. Дазай не успевает среагировать, как тонкие, но сильные руки обхватывают его шею, прижимая к телу. На мгновение он замирает и не может пошевелиться, а потом осторожно обхватывает её за спину и упирается подбородком в её голову.       Йосано Акико, его лучшая подруга во всём мире. Судя по спокойному взгляду Мори, это его рук дело. Но он не чувствует раздражения, наоборот, он рад, ведь она — одна из тех, по кому он больше всего скучал. Кроме того, она обязательно развеселит его, она всегда так делает. — Ты конченный идиот, ты даже не мог позвонить и сказать, что ты дома? Почему это должен был сделать твой отец? — Йосано укоряет его, но ни на йоту не ослабляет хватку. — Прости, я устал, — пробормотал Дазай в свое оправдание. На самом деле он был слишком смущен, чтобы говорить с ней.       Когда он был слишком пьян, чтобы идти домой, он шёл к Йосано. Она пробиралась к нему через окно и всегда вздыхала, глядя на него тяжёлыми глазами. Она хранила для него его тайну и всегда, когда он заболевал, заботилась о нем. Вот и главные плюсы того, что твой лучший друг — студент-медик. Теперь, когда у него нашлось время поразмыслить, он понял, насколько это было дерьмово. Он умолял её держать это в секрете, не обращаться за помощью и не рассказывать о нём отцу. Не говоря уже о том, что она сходила с ума от ужаса каждый раз, когда он появлялся у её окна, хихикая с сонными красными глазами. — Неважно, — она отступает назад, её взгляд одновременно строг и ласков. — Ты просто не хотел пока смотреть мне в глаза, я права? — Да, — он улыбается, быстро дрогнув губами, но этого достаточно. — Так и знала, — она говорит, ничуть не обижаясь.        Йосано отстраняется от него и обнимает Мори. — Спасибо, что позвонил, раз уж твой упрямый сын не собирался этого делать. — В любое время, Акико, — Мори улыбается, а его сердце сжимается, когда он смотрит на неё сверху вниз.       Он всегда считал её своей второй дочерью. Сейчас, глядя на неё, он скучает по Гин больше, чем когда-либо, и не может не представлять, как бы она выглядела в двадцать лет. Жаль, что он никогда это не увидит. — Не возражаешь, если я немного погуляю с ним? Нам нужно многое наверстать.       Мори на мгновение замешкался, его взгляд задержался на угрюмом лице Дазая. — Ну, конечно, нет. Просто верни его домой к ужину. А ты помни, что тебе нужно как можно дольше принимать ночные лекарства, а завтра нам рано вставать.       Дазай кивает, а выражение его лица немного светлеет. — Ладно, тогда увидимся за ужином.       Он натягивает ботинки и безрассудно распахивает дверь. Прекрасный сентябрьский день, светло, изредка дует теплый ветерок. — Будь осторожен! — Не волнуйся, мистер М, со мной он в безопасности! — Йосано машет рукой, а Дазай даже не оглядывается, перебираясь на пассажирское место её машины и устраиваясь в знакомом тепле кожаного сиденья.       Минуту спустя она опускается на водительское кресло с широкой ухмылкой на лице. Впервые с тех пор, как он вернулся домой, в груди больше не ощущается тяжесть. Йосано всегда была надёжным человеком в его жизни, она была его постоянным якорем. Как бы он ни терялся, она всегда была рядом, чтобы вернуть его. — Итак, куда мы едем? — Не знаю, — признается она, заводя машину. — Я просто почувствовала, что должна вытащить тебя из дома, подышать свежим воздухом, ну, знаешь, просто погулять.       Верно. Последние несколько лет они почти ничего подобного не делали. Он просто использовал её как убежище, когда не хотел возвращаться домой и встречаться с отцом. — Окей, — он соглашается, закидывает ноги на приборную панель и откидывается назад, опустив стекло, чтобы ветер взъерошил его волосы. — Так. Как ты? — Я в порядке, — он говорит, вдыхая запах города. — Просто устал и растерян, но я трезв и планирую оставаться таким, так что можешь не беспокоиться. — Я всегда буду беспокоиться о тебе, — она фыркнула, как будто он сказал что-то смешное, раз считает, что она не должна этого делать. — Хоть кто-то должен быть рядом, чтобы держать твою голову в порядке.        Впервые за несколько недель на его лице появляется искренняя улыбка. В этом она права, и, черт возьми, у неё лучше всего получается держать его в узде. — Ладно, ладно! Я понял. Я идиот, который забыл бы свою голову, если бы она не была прикреплена к моему телу. — Чертовски верно! — она смеется, отчего его улыбка только усиливается. Он скучал по этому смеху больше, чем мог бы сказать. — А теперь опустим любезности. Расскажи-ка мне о том дерьме, которое ты не стал бы рассказывать своему отцу. Нашел ли ты горячего парня в реабилитационном центре? А может, на этот раз девушку? — Говорят, что в первый год выздоровления не стоит ходить на свидания. Это может усложнить ситуацию. Ты привяжешься к кому-то, когда будешь эмоционально уязвим, и в итоге заменишь наркотики любовью. — Так ты сделал это или нет? Ты не ответил на мой вопрос!       Дазай слегка рассмеялся. Ему никогда не удавалось обмануть её в своей игре в избегание. — Нет, у меня не было ни девушек, ни парней, хотя я несколько раз вступал в связь. — Ах ты ебанный пёс! — она кричит, тряся его за плечо, когда смеется. — О да! Это мой мальчик! Даже реабилитация не сможет помешать тебе быть маленькой весёлой шлюшкой, какой ты и являешься. И как? Было хорошо? — М, да, некоторые были хороши, некоторые не очень. — И кто же был лучше?       Дазай перебирает в памяти имена, но на самом деле он не знает, спрашивал ли их вообще. Он с трудом помнит лица, поскольку они его интересовали лишь для повышения уровня окситоцина в организме. Он смутно помнит одну девушку с длинными чёрными волосами и добрыми глазами. После этого всё, что он может вспомнить — это их спины, когда он наклонял мужчин и женщин над кроватями и комодами, закрывая им рты, чтобы заглушить звук, а затем… всё пропало. — Честно говоря, я даже не знаю ни одного из них по имени. — Со сколькими людьми ты трахался?       Это тоже как-то туманно. — Не знаю, десять или пятнадцать, может быть? — Десять или пятнадцать? Ахренеть, Дазай, — она снова смеется, делая такой резкий поворот, что у Дазая внутри всё сжимается. — Что? Я был возбужден и мне было скучно, — он ворчит. — И ты не имеешь права меня осуждать. Ты однажды потрахалась с парнем за энергетик. — Эй! Мы не говорим об этом! — Тогда не позорь меня!       Йосано бросает на него взгляд, когда заезжает на парковку перед торговым центром. — Я не позорила тебя, я просто удивлена. — Что? Думаешь, я не настолько горяч, чтобы потянуть столько людей? — мурлычет Дазай, за что получает шлепок по руке.       Йосано великолепна, и этот факт никогда от него не ускользал. Большинство людей, с которыми они учились в школе, считали их парой, судя по тому, как им было комфортно друг с другом, но их отношения никогда не были чем-то большим, чем платонические. — Конечно, ты горячая штучка, но ты еще и тупица, — она вылезает из машины, и он быстро следует за ней.        Девушка сплетает их руки вместе и наклоняется головой к его бицепсу, а тёмные волосы вьются вокруг подбородка. Запоздало он понимает, что она подстриглась с тех пор, как он видел её в последний раз. — Ага, я в курсе, — он отвечает, опоздав на несколько мгновений, поскольку его фраза тут же погружается в шумную толпу вокруг них. — Я действительно скучала по тебе. Мне жаль, что всё сложилось так, как сложилось, но я надеюсь, что ты и дальше будешь поправляться. Было невыносимо видеть тебя в таком состоянии.       У Дазая на мгновение свело желудок, зрение помутилось, и он споткнулся, ударившись о бок Йосано. Он не может представить, каково ей было видеть его в таком состоянии, а отцу — найти его потерявшим сознание в собственной рвоте. — Я тоже скучал по тебе. Я не могу извиниться за то, что заставил тебя пройти через это, — он выпрямляется и отмахивается от её обеспокоенного взгляда. — Спасибо, что всё ещё остаёшься рядом. — Ты всегда будешь рядом со мной, — радостно говорит она, сжимая его руку.       Благодарность берёт верх над чувством вины, когда он смотрит на неё с замиранием сердца. Последние несколько лет он вёл себя с ней ужасно, но она всё равно была рядом, когда он в ней нуждался. Больше всего на свете Дазай осознаёт, как ему повезло, что именно она стала его другом. Он целует её в макушку и слушает, как она отвлекается, увлекая его в какой-то девчачий магазин. Как он и ожидал, она развлекает и проделывает огромную работу, чтобы занять его.       Он держит одежду, которую она покупает, высказывает своё мнение о возможных нарядах и помогает выбирать обувь и сумочки. К тому времени, когда они уходят, его руки устают от тяжести всех её пакетов с покупками, но он никогда не жалуется. Это самое малое, что он может сделать для неё после всего, что она сделала для него.

Так он начинает заглаживать свою вину.