La fortune

Пузырьки в кипящем чайнике с милой подсветкой, который порекомендовал купить ему какой-то очередной консультант, шумели. Тихая утренняя обитель освещалась восходящим солнцем. Ему нужен был кофе для продуктивного утра, а еще желательно хорошее настроение. Однако стоило чайнику закипеть, как кофе перехотелось. Сонливость заставляла сидеть на месте нерушимо и смотреть в пустую белую стену, и лицо ладонью подпирать, слушая, как на улице начинается жизнь. Кто-то орет на парковке, в глубине двора хлопнула дверь мусорки, где-то кто-то кинул в чью-то машину что-то стеклянное. Предположительно бутылку из-под пива. Предположительно тот, кто орал на парковке. Как же банально. Он прокашливается. Нужно что-то делать. Нужно собираться с мыслями. Он сгребает с кухонного стола разбросанные листы формата «А4», где строк было написанных немерено и поправок, наверное, столько же. В коридорчике напротив кухни были зеркало в полный рост, висящее на стене. Оно давно заляпанным было, пылью покрыто, кажется, парень не протирал его вечность. — Вы когда-нибудь бывали в стрип-клубе? Поднимите руки, кто был больше одного раза! — прокашлявшись, надевает он маску светящейся улыбки. — Боже нет, это кринж какой-то. Парень злиться на самого себя, скомкав лист небрежно. Помятый шарик улетает в какой-то из углов квартиры, где обычно подобных листов валялись десятки. Он погряз в творческом кризисе, который закапал его. Увы только, яма себе была вырыта собственноручно. — Привет, друзья, — вновь проникается он образом в зеркале. — Скучали по мне? О нет-нет, пройдет еще много времени, прежде чем вы останетесь без меня… нет, стоп, бред какой-то, — он отмахивается. Смотря на свое отражение, где был лишь уставший мужчина, а не всеми любимый стенд-ап комик, настрой безвозвратно угасал. Идеи медленно исчерпывались. Жизнь возвращалась в миг, в котором однажды остановилась. Парень снова глубоко вдыхает: — Вот знаете, мое корейское имя – Чанбин. Далеко не все знают его, привыкнув, что в обычное время я – Льюис, однако мне очень хочется сказать, что мне нравится «Чанбин». Чанбин… Чан-бин… Чан-бро, понимаете… — задорная улыбка, подобно старой свече, угасает. Чанбин. Со Чанбин. Почти никто в этом месте не называет его так. Он Льюис в большинстве случаев: Льюис на работе и Льюис для друзей. Только для одного друга он всегда был Чанбином, сколько бы времени сквозь них не проходило. Так он называл его в переписках, так он был записан у него в телефоне. «Чанбин» было особенным. «Чанбин» было только для одного человека. Со откидывает остальные листы обратно на стол. Чайник остывал, пускай конденсат по стеклянным стенкам. Подсветка потухла. Ему больше не интересно. Парень идет через коридор в спальню, где стол напротив окна стоял большой и дубовый. За спиной стеллаж книжный, захвативший всю стену. Каждую из книг он перечитал и каждую запомнил, но в голове лишь одно было, когда он открывает тумбочку, роясь в многочисленных записях, блокнотах и отдельных бумажках с заметками. Ему было нужно только одно. «Приглашаем вас…». — Я знаю, что ты не хочешь видеть меня, Чанбин, но я буду рад видеть тебя. Чан вручил ему приглашение на свою свадьбу спустя бесконечное количества лет своей пропажи, сказал, что будет рад его видеть, рассказал где и во сколько все будет проходить и ушел. А Чанбин, повторив раз пять, что ему плевать, вслушивался в каждое слово. Неосознанно. Его мозг не хотел слушать, не хотел запоминать абсолютно ненужную информацию. А вот сердце хотело. Сердце запомнило. Тасмания, в пять вечера, на восточном побережье. В глазах Бана Со читал осознание, понимание того, что лучший друг его юношества не придет на его свадьбу, потому что именно Чан все разрушил, но надежда… Чанбин всегда просил его не терять надежды. И приглашение в золотой рамке, которое парень откинул на край столе, было чем-то вроде попытки извиниться. Или же он ошибался. Может быть, это был лишь мнимый жест в честь старой доброй дружбы. Но разве Чан мог быть с ним так жесток? У Со Льюиса жизнь была соткана из случайностей. Из горя и забытых встреч, из которых после он сотворил сотню шуток и заставил смеяться полый зал людей. Никто из них не сумел стать заменой для Кристофера Бана, который был его единственным другом, и даже отдалившись за грань сознания, он продолжал быть таковым. И после всего этого оставался только один вопрос: куда же он запрятал свой праздничный смокинг?

***

— Я нервничаю! — прямо в лицо Сынмину заявляет подрагивающий от волнения Минхо. Ким удивленно замирает, глядя в столь потерянный взгляд. Ли был немного ниже него, что создало интересную картину со стороны. Для старшего этот день, наверное, был невероятно нервным, что, вообще-то, было заметно. С самого утра и до вечера он не сможет видеть Чана, ведь уже в пять часов состоится церемония, ради которой, собственно, все и собрались. В тринадцать часов их ожидал вылет на побережье Тасмании, куда дорога, без малого, займет больше двух часов. Все гости заедут в отель, а после спустятся к океану, где еще со вчера организацией занимался Хенджин. Услышав это, Чонин совсем каплю усомнился, пройдет ли в таком случае все хорошо. Ну… возможно и не каплю. И вот на часах одиннадцать, эти двое бегают из одного номера в другой: то к Чану, то к Минхо, и устраивают почти чирлидерские танцы для поддержки. Они бы никогда не подумали, что Ли может быть таким эмоциональным, но оказалось очень даже наоборот: парень, не замолкая, рассказывал об истории их знакомства, совсем не спеша вдаваться в детали своего прошлого, бедности, и попыток свести с жизнью концы, ведь в такой день и сам вспоминать об этом не хотел; потом переходил к веселым историям и моменту, когда они начали встречаться официально; а напоследок, с улыбкой до самых ушей, поделился историей, как Чан сделал ему предложение. Младшие слушали в остро, мечтательно приподнимая кончики губ. Сынмин, в какой-то незаметный миг, задумался: а сделает ли когда-то Чонин ему предложение? Это было лишь цепной реакцией его мозга. Сердце тихо откликнулось в груди, затягивая в раздумья. Они вместе было не так давно, пускай два года это тоже весьма значительный срок, однако женитьба в понимании Кима была странной. Особенно в их случае. Ян Чонин, возможно, был слишком свободным, чтобы привязать себя к какому-то человеку так зваными «узами брака», и с этого, наверное, можно сделать вывод, что дальше простых отношений он бы никогда не пошел. Тому старший находил и много объяснений, совсем не расстраиваясь. Он знал, что Чонин не до конца победил тот самый большой страх, из-за которого кошмары норовят украсть тихой ночью. Страх совершить ошибку. Сынмин не знал, боялся ли младший чего-то больше, нежели оступиться. Да, возможно, Ким жил иногда с мыслью, что однажды он действительно возымеет честь стать тем, кто подарит заветное кольцо любви всей своей жизни. Да, возможно, Ким хотел бы выйти за него замуж. Хотя, почему «возможно»? Впрочем, он старался не заморачиваться. Старался думать о настоящем. А в настоящем он счастье обрел безграничное и вечное, совсем свободное без любых рамок. Он просто любил. И у этой любви не было правил и обязанностей. — Знаете, я тут вспомнил, что у меня есть одно дело, — вдруг заговаривает парень, точно проснувшись ото сна. Чонин взглянул на него удивленно, и Минхо посмотрел через отражение в зеркале. — Так, вы готовьтесь, а я буду максимум через полчаса. Не объяснившись, ничего толком не сказав, Ким схватил свой телефон с полки и быстрым шагом удалился из номера, что кишел разными людьми, визажистами и стилистами. Ян все смотрит на дверь, что закрылась за старшим уже как минуту назад и гадает, что могло найти на его любимого. — Что же, я хотел пойти к Чану, но, наверное, не судьба… — О нет, не оставляй меня одного, — хватается Ли за край стола, глядя встревожено на парня через зеркало перед собой. — Не оставлю, — тот смеется. — Но Чана тоже в одиночку оставлять не хотелось бы. Пойду к нему как только вернется Сынмин. — Чан не один, на самом деле. С ним Хенджин есть! Ян на миг задумался, глазами забродив по комнате. — Да, лучше бы он был один…

***

— Чан-хен! — повторил Ким раза три, не меньше, когда без стука ворвался в номер старшего. Чан ловит его взгляд полный звезд и абсолютно непонятных ему эмоций, и даже пугается, успев подумать, что что-то случилось с Минхо. А что если снова приступ? — Что случилось? Что такое? Минхо плохо? — схватив друга за плечи, Бан не выпускает его из хватки, однако младший смеется. — Да нет же. Ну, то есть, не могу сказать, что ему прям хорошо – он на иголках весь – но я все-таки не об этом, — старший спокойно отпускает, выдохнув, но страсть Сынмина совершенно не исчезла. — Здесь по близости где-нибудь есть ювелирный? Подобного вопроса Бан ожидал в самую последнюю очередь. В голову залезли самые страшные мысли начиная от их потерянных организаторами свадебных колец и заканчивая каким-то неполадками с их подачей на церемонии. — Нет, все хорошо, это нужно мне, — успокаивает дальше младший. — Я понял, что не купил Чонину подарок на Новый год, а он буквально через два дня. И вот – цепочку хочу ему купить с кулоном серебреную. Долгое осознаваемое «Ааа…» от Чана звучит так забавно, что Сынмин не сдерживает смеха. Старший наскоро вспоминает, что и где может тут находиться и вдруг над головой его загорается мысленная лампочка: — Слушай, тут есть один небольшой ювелирный магазин, очень надеюсь, что там будет что-то подходящее. В общем: выходишь из отеля через главный вход, идешь по прямой до первого перекрестка, и сразу на нем слева будет нужный магазин. — Ох, люблю тебя, спасибо! — поверхностно дыша от переполняющих его эмоций, Ким быстро обнимает старшего и мчится вниз по лестнице. Бан, оставшийся посреди комнаты с легкой на губах улыбкой, задумался, что, возможно, Чонин и Сынмин были самой невероятной парой, которую ему доводилось встречать в своей жизни. Его плеча касается милая девушка, говоря, что пора делать макияж. Да, уже пора.

***

Сынмин не соврал, когда взаправду вернулся быстрее, чем полчаса успели минуть. Макияж Минхо, с которым было покончено, был крайне очаровательным, так умело подчеркнув всю натуральную красоту его лица. Парень особо настаивал, что ему нельзя видеться с Баном до самой церемонии, именно поэтому посадка на рейс, который отправлялся весьма скоро, будет крайне странной. Сначала в самолет зайдет старший с несколькими остальными гостями, а уже потом Минхо. Их места будут расположены в разных отсеках, но Ли даже подумать не мог, насколько это окажется сложно. Чан находился от него на расстоянии нескольких метров, они были разделены стеночкой, и так хотелось просто встать, пройти через ничтожную шторку и упасть в его объятья. Тогда бы все стало вокруг спокойно. Тогда бы легкая боль в сердце ушла. Тогда бы его руки перестали дрожать. Сынмин шел подальше, ближе к середине самолета, где любые качки были менее заметными. Даже таблетка против укачивания помогла ему не особо удачно, заставив с закрытыми глазами сидеть весь перелет, с силой сжимая подлокотники. — Бедный твой парень, — мотает Ли головой, отпивая из стакана прохладную воду, когда Чонин присел рядом с ним. — Почему к нему не пойдешь? — Я буду послан к чертовой матери, — смеется. — Когда его тошнит он не хочет ни видеть, ни слышать, не чувствовать никого рядом. В обычное время я не могу никуда пересесть, но раз сегодня я могу бродить по самолету от тебя к Чану-хену и обратно, то он может побыть наедине с пакетиком. Приглушенный смех слетает с подкрашенных блестящих губ, пускай Ли понимает, что бедному Сынмину совсем не смешно. Он стакан в руках крутит, тот запотевает от жара его вспотевших от нервов ладоней. Лед в воде охладиться не помог, но чувствовать рядом кого-то, кто знает тебя, оказалось комфортно. Пускай они с Чонином совсем не знали друг друга. Пускай Чонин помнит его, как не самого доброго человека. Пускай их жизнь была разной. Минхо по-прежнему видел его, как свое отражение в зеркале. Это пугало. Он бы не хотел, чтобы кто-то чувствовал себя так же паршиво, как однажды чувствовал себя он. — Чонин, — зовет он, но не осознает. И когда взгляд младший поднимает, заканчивает: — Прости, что каждый твой рабочий день я превращал в ад. Младший смотрит взглядом простым, не выдавая совсем той теплой радости, что норовила улыбкой на лице расплыться. — Ад устраивал не ты, — пожимает плечами. — Для меня адом были студенты. А ты просто держал дисциплину. А я просто ее нарушал. Приступ смеха накатывает на старшего с головой и в прошлые деньки окунает, что в сердце с любовью отзывались. Он никогда не стремился подружиться с коллегами. Он никогда не был в коллективе тем, кого любили. Он просто был ректором, старающимся выполнять свои обязанности. А Чонин был тем, кто рушил его систему и жил по своим правилам. И Минхо был счастлив, что однажды встретил его. Чонин поглядывал на Сынмина, который, к счастью, уснул и смог немного отдохнуть. Он любил смотреть на старшего во сне, любил разглядывать сонное личико с трепещущими ресницами и светом, блестящим на медовой коже. Мгновения, когда жизнь отворачивалась, и фортуны колесо ржавело у основания, Ким был рядом. Ян боялся мысли, что однажды рядом его не окажется. Он обернется и поймет, что один. Что Сынмина рядом больше нет. Тяжелая рука сердце сжала, безжалостно перекрыла воздух. Он сделает все, лишь бы старший не исчез. Он простит ему все ссоры, простит царапины на коже и обиды. Уже простил. Давно. Он с утра жил до вечера лишь с мыслью, что Ким вот-вот придет с работы; он на выходных танцевал с ним по ночам на кухне; он на руках его носил и в волосы пальцами забирался. Он любил. И потерять эту любовь было страшнее, чем оступиться.

***

— С прибытием! — вкинув руки в воздух, заулыбался Хенджин, встретив ребят в аэропорту. Минхо рассказал Чонину их историю знакомства. Все оказалось таким скучным, что младший чуть было не фыркнул от банальщины. Они встретились в Сеульском университете, куда Минхо три года назад пригласили прочитать лекцию по астрономии. Там он и нашел среди студентов того самого умного Хван Хенджина. Чонин не спорил, ведь, может быть, Хенджин был умным и мозговитым, но никогда не был достойным. Отель оказался ближе, чем ожидал Ким, но это на руку было. Он все еще чувствовал себя не наилучшим образом: живот крутило, и кожа бледной была. Однако рука младшего, держащая его под локоть становилась опорой. Он обязательно придет в себя за те два часа, за которые начнется церемония, и успеет навести на лице порядок. Сынмин восторженное «Ух ты!» произносил, по отелю шагая в сторону лифтов. Он не замечал даже Хенджина, идущего впереди, ему лишь смотреть бы на красивый интерьер в холле и наслаждаться. Он обрадовался, когда увидел, что лифты тут были не прозрачными. Безусловно, это было красиво, но парень не мог совместить красоту со своим страхом высоты, уж никак. — Алло? — внимательно слушает Чонин, ответив на звонок от Чана. — Да, ты оставил их, вроде бы, в белом маленьком чемодане. Что? Повисеть? О, хорошо. Здесь связь не очень, но я побуду тут, — парень отнимает телефон от уха, быстро обращаясь к Хенджину. — Нам на какой этаж? — Хван на пальцах цифру «4» показывает и договаривает, в какой номер они с Сынмином заселены, на что Чонин впервые в жизни кивает спокойно. Ким застывает непонятливо. Как это так? Ян собирается оставить его одного с Хенджином в лифте на несколько десятков секунд, что они будут подниматься на нужный этаж? — Я совсем быстро, — целует он с улыбкой старшего, успокаивая его злостный пыл. — Тридцать секунд и все. И убегает в сторону ступенек, ведь в лифте связь безусловно прервется. Бан задел куда-то свою бабочку и понял, какого чувствовал себя Минхо, ведь отныне не находил себе места. Каждая истекающая минута приближала его к тому, чего он ждал целый год. Чонин согласился повисеть на линии, ведь он смутно помнил, как перед вылетом видел, что Бан кинул аксессуар в один из чемоданов, потому сейчас помогает. — Да, посмотри в кармане возле застежки, должно быть, ты кинул ее туда, — размышляет он в голос, как вдруг до ушей доноситься крайне странный звук. Легкое сотрясение. Треск. И громкий мат. — Хен, я перезвоню, — точно в прострации роняет он и со всех ног летит на этаж ниже. Его опаска подтвердилась: на экранчике с обозначением этажа, на котором находился лифт, мигал перечеркнутый красный кружок. — Сука… — Это точно! — раздается громкий вскрик из лифта и Ян прижимается ухом к металлической раздвижной двери. — Как ты там, Минни? — Знаешь, я бы был прекрасно, но есть одна единая проблемка: я тут, блять, не один! Хлопок, с которым Чонин треснул себя по лбу, разнесся, казалось, по всему лестничному пролету. — Тридцать секунд? Так ты сказал? А теперь возьми и вытащи меня отсюда за эти тридцать секунд! — возмущению Кима края не было. Чонин на миг представил, что с таким его ором Хван небось в угол забился и голову руками закрыл. — Ладно, все, я спокоен. Ты не виноват, но я все же буду очень рад, если поскорее выйду из этой коробки. — Я сбегаю вниз на ресепшен. Только прошу, не убейте друг друга там. — Ничего не обещаю, — кидает Ким понуро вдогонку. Младший точно видит, как он недовольно надул губы и скрестил руки на груди, отворачиваясь от двери. Темнота внутри закрытого лифта была не самой комфортной, а присутствие здесь Хенджина так вообще вводило в ужас. Но Сынмин не поддался. Его изнутри распирали эмоции, но злость он старался обуздать, ведь никто не был виноват в случившемся: подобное случается часто из-за простых неполадок, которые никто не может предвидеть. Парень звучно выдыхает, встряхивая руки, и от грустной безысходности садиться на белый пол, спиной опираясь на холодную металлическую стенку. Хван через мгновение делает то же самое. Он руки укладывает на колени, прижатые к туловищу, и молча смотрит в зеркало напротив себя. В нем профиль Сынмина напряженный просматривался в густой темноте, но две аварийные лампочки служили им последним светом. — О чем думаешь? — в полголоса спрашивает младший, пальцами шов на джинсах ковыряя от нервозности. — Мечтаю поскорее выйти отсюда, пойти в номер, принять душ и приготовиться к предстоящей церемонии, — подперев щеку кулаком, медленно отвечает ему Сынмин, не желая особо говорить. Хван кивает механично. Он в тишине этой умирал, лишь дыхание свое слыша. Он хотел поговорить впервые за два года нормально. Без Чонина, без языка его бескостного, и без лишних людей. Только с Сынмином. Разрешить все то, что когда-то разделило их на две разных планеты. — Господа, я с хорошими новостями, — вдруг раздается голос Чонина из-за двери, и Ким на глазах веселеет. — В худшем случае вам придется подождать двадцать минут, но все же надеемся на десять-пятнадцать. — Ну, — приподнимает Ким брови. — Это не столь ужасно. Хотя бы не час. Нинни? — Да? — Начни собираться без меня, чтобы быстрее было. — Уверен? Я могу и тут посидеть, — голосом теплым он согревает даже через пространство. Улыбкой легкой Ким хотел бы одарить его, но не может. Он повторяет ласково, что все в порядке, умалчивая, что лучше бы застрял тут в полном одиночестве, и заверяет, что младший может подниматься в номер и приготавливаться. Он точно чувствует, как Чонин укладывает руку на холодные металл, что стал им преградой и слышит шаги его тихие, уходящие в сторону ступенек. Тяжелых вздох слетает с его губ и скука порабощает душу. Сынмин к телефону тянется в кармане, однако у них нет ни связи, ни интернета. Жаль. — Спорим, ты первый умрешь со скуки? — смеется приглушенно Хван. — Если будешь много говорить, то все равно умрешь первым, — гордо парирует, даже не оторвав взгляд от экрана, который попросту листал туда-сюда. Ладно, возможно Хенджин прав. На какую-то минуту тот действительно замолчал. Ким телефон на живот уронил и ноги скрестил в позе лотоса. Он не мог найти себе занятия лучше, нежели губы жевать и в одну точку непрерывно смотреть, но даже это было лучше разговоров с Хван Хенджином. Ладно, может быть, Сынмин немного преувеличивает и он просто перенял настроение Чонина еще с самой первой их встречи после расставания. В том самом аквапарке. Проверять эту теорию настроения не было. Парень не находил особо разницы и даже забыл уже об этом, пока чужой голос вновь не ударил по ушам: — Ты любишь его? Ну, если бы они играли в игру «кто задаст самый тупой вопрос» Хенджин бы несомненно одержал победу. Подобного старший уж никак не ждал, но ведь ответить он должен. Или никому он ничего не должен? — А ты как думаешь? — выгибает бровь. — Я не понимаю, как его можно любить, — тихо отрицает. Сынмин мысленно думает так же, только о себе и нем: как он мог любить Хенджина, если в нем не было абсолютно… ничего. — Я тоже не знаю, как ты мог любить меня, а потом изменить с какой-то девушкой из клуба. — Это было ошибкой, я же говорил, — голос его безнадежный, даже обиженный, но Сынмину нравится. — А я говорю, что Чонин самый прекрасный человек из всех, кого я встречал, и я люблю его настолько сильно, как не смог бы полюбить кого-то другого. Веришь мне? — Не особо, — кривится. — Вот и я тоже не особо тебе верю, — зависает тишиной фраза Кима в сжатом воздухе. Он не был груб – он был честен. Голова наполняется непрошенными воспоминаниями, а желание говорить вдруг растет. Сынмин губу закусывает сильнее, отмахивается от глупого порыва вести странные словестные баттлы, ведь это было только по Чониновой части. В такие моменты старший стоял в сторону и стоял молча, не зная, что ему делать и как себя вести. У него бывших можно на пальцах одной руки пересчитать, и каждое имя он помнил и не хотел забывать. Ведь они были опытом. Они были опытом, а Чонин был всем. — Почему ты вообще спрашиваешь? — внезапно осеняет старшего мысль, о которой он молчит. Хенджин подозрительно отмалчивается. Его глаза прикрыты, но взгляд, на удивление, невероятно пустой. Он будто и не пытается скрыть истины, но говорить о ней так же не спешит. Он оставил все на Сынмина. Сбросил все на его плечи. Он сделает вид, что просто снова ошибся. Киму эта ошибка будет стоить ничего, Хенджину она обошлась слишком дорого. — Чонин ошибается, — не получив ответа, продолжил старший. — Он всегда говорит, что ты хотел бы вернуть меня… вернусь «нас», но он ошибается, ведь так? Хван голову приподнимает. Длинная угольная челка обрамляет повзрослевшее лицо, совсем не такое, каким помнил его Сынмин. Ему вдруг дурно стало от самого себя: возможно, во всем том, что случилось между ними, была именно его вина. — Ты не хочешь вернуть меня. Ты просто… завидуешь? — сомневается парень, точно спрашивает у Хенджина, точно ищет подтверждение своей гипотезы в его глазах. — Завидуешь, потому что знаешь, что я никогда не любил тебя по-настоящему. — Ты сказал тогда, — на выдохе произносит младший, — что не любил меня, а все, что чувствовал – было лишь нездоровой привязанностью. — Я не соврал. Я… я плохо помню, почему так себя повел, и вообще, на самом деле, мне стоило бы извиниться за то, что, можно сказать, врал тебе чуть ли не год, но я не буду, потому что ты врал мне точно так же. Хван неловко взгляд отводит, не надеясь быть прощенным. — Я боялся потерять тебя, потому что считал единственным, что заставляет меня чувствовать себя нужным, но стоило мне осознать, что поистине я никогда не был тебе нужен – все стало намного проще. Отпустить тебя было, как порезать палец. Мелочно. Прости, что говорю так, но это правда. — Тогда почему ты утверждаешь, что любишь Чонина? Разве ты можешь быть уверенным, что и в этот раз просто по-глупому не привязался? — голос сбитый. Сынмин слышит в нем желание оказаться правым. — По-глупому? — хватается он за слова. — Ты себя только что обесценил, между прочим. И ты не можешь вот так взять, забить на мои слова и начать внушать мне, что мои чувства – это всего лишь тараканы в голове. — Ты сказал, что боялся потерять меня, и раньше говорил, что без меня твоя жизнь не будет полной. Она станет лишь существованием… — Я был молод и глуп, — перебивает. — Мне вообще было двадцать, — фыркает смехотворно. — Ну… да, виноват, — Сынмин ловит себя на мысли, что это не может отрицать. Может быть, тогда, на первом году своей работы, не поведись он на красивого молодого студента, все бы закончилось по-другому. — А теперь скажи: а что будет, если исчезнет Чонин? Что будет с тобой, если он уйдет? Удар в спину. Ким пораженно смотрит в темноте на чужое лицо и видит в нем наглую насмешку. Зря он все это начал. Снова повелся. Снова поверил. Нужно было не отвечать Хвану с самого начала и упорно его игнорировать, не позволяя докопаться до души. Сынмин не мог винить его, и не мог винить себя. Они просто были разными. Во всем была вина Хенджина: он был слишком самоуверенным и самовлюбленным, чтобы понять кого-то вроде Сынмина, что впоследствии привело к тому, что он сам запутался в своих чувствах и нашел утешение в чужом теле. Во всем была вина Сынмина: он позволил своему одиночеству водить себя за нос и разрешить совсем молодому парню влезть в его сердце с ножами и иглами, но без любви. Но прямо сейчас вина лежала на плечах того, кто устанавливал чертов лифт. — Ну же, давай, — вскидывает он подбородок, готовясь бить себя в грудь, лишь бы правоту свою доказать. — Скажи это. — Пошел нахуй, чертов ты натурал, который пользовался мной и моим телом из-за ебанного юношеского интереса, — Сынмин исполняет просьбу и просторечиво говорит. Вместо желанной обиды на лице у младшего лишь улыбка растет. Скалящаяся, довольная, точно сытая. Вот же жалкий подлец. — Спасибо, что подтвердил, — скалится. — Теперь я знаю тебя еще лучше. Теперь я знаю, что ты живешь лишь мыслью с опасением, что однажды он уйдет, а ты потеряешь свой смысл. Потом, как было и со мной, ты поймешь, что он не значил так много, как ты думал, и все снова перевернется с ног на голову. Ты запутаешься в себе. Потом найдешь ему замену. Боже, ты такой предсказуемый. В котелке Кимовой злости появились пузыри. Она закипала. Руки сами собой в кулаки сжались и вены на висках надулись. Ох, зря Хенджин начал эту басню. — Ты только что сказал, что я не люблю Чонина? Хван опешил. Взгляд старшего был настолько темным, что парень затаил дыхание, сжавшись. — То есть я только что две минуты тут распинался на счет того, что он бросит тебя однажды, а ты услышал только это? — Да, я услышал только это, маленькая ты блядь. Ты сказал, что я не люблю его? Ты реально сказал это? — Ким резко поднимается, слишком быстро надвигаясь на младшего в этом крохотном лифте. — Да я тебя сейчас размажу по этой стенке к чертовой матери, и тебя даже искать никто не станет, ты чертов… — Воу-воу, ребята, вы там живы? — вдруг перебивает бесконечный монолог Чонин. Его голос впервые в жизни стал Хенджину символом чего-то хорошего, он точно доживет до вечера. — Пока что да, — понуро откликается старший, фыркая в сторону своего сомнительного соседа. За дверью послышались голоса лифтеров, и Ким различил несколько слов, прежде, чем металл заскрипел. Яркий свет льнул к глазам и заслепил, на что парень зажмурился, чувствуя себя пещерным человеком, никогда не видевшим белый свет. — Я рад тебя видеть, — шепчет Яну на ухо совсем тихо, лишь бы только ему стало слышно. — Мы не виделись ровно тринадцать минут, — обнимает младший в ответ, так ласкова смотря в прикрытые глаза. — А казалось, что вечность…