La fortune

— Вы живы? Вопрос заставляет Чонина отмереть и проснуться, наконец замечая, что вся аудитория уже полна студентов. Джисон, замерший перед ним, кажется задумчивым и даже обеспокоенным, кажется сонсенним не реагировал на него несколько минут. — Разумеется, — с напущенной уверенностью отвечает ему Ян, поднимаясь. — Я очень надеюсь все готовы, так что давайте начинать. Маска безразличности, оказалось, приросла к лицу вовсе не намертво. Она была слишком старой, уже и в руках рассыпалась, и выцвела под лучами палящего пусанского солнца. Чонин бы прямо сейчас хотел оказаться на море. Прыгнуть в воду с пирса, чтобы холодные волны смысли все его мысли к черту и он вновь ощутил себя живым этой теплой осенью. Но так нельзя, он должен справиться со всем сам и только сам. После этой пары ректор Ли ждал всех на собрании и Чонин мог поклясться всеми богами в том, что ему опять придется выслушивать какой же он ужасный преподаватель и вообще ничтожество этого мира. Ошибка природы, порожденная столкновение двух астероидов в галактике "А028", что находится в какой-то заднице Вселенной за Черной Дырой. Еще его отчитают за опоздание, так что сегодня Ян поставил себе четкое условие не опоздать, чего бы ему это не стоило. Так и случается. Он первым оказывается в кабинете и ждет всех остальных, в частности, Сынмина. Коллектив собирается не спеша, проходит добрых минут пятнадцать, пока кабинет заполняется преподавателями с потока. Ким как раз таки вбегает последним, а на лице его крайне заметно это выражение: «Да, я опоздал, готов к казни». До чего же сильно он удивляется, когда никто его не упрекает, не пытается в печень кольнуть острой фразой. Ли Минхо на месте не оказалось. И… на самом деле это никого не заботило. Все расслаблено сидели либо стояли, когда стульев не осталось, но абсолютно никто не переживал за опоздание самого ректора. Наверняка думали, как бы упрекнуть его самого за опоздание. По крайней мере Чонин – уж точно. Сынмин что-то говорил ему неважное, Ян слушал парня одним ухом. Его точило странное чувство, которым он поспешил поделиться со старшим, быстрыми короткими фразами объясняя, что что-то не так. Странная энергетика окружила этот кабинет, и она не давала Яну покоя. Сынмин, выслушав возлюбленного, напрягся еще сильнее. У него, к счастью или к сожалению, не было этого умения ощущать тонкие тела людей и вещей, но было умение хорошо представлять чужие чувства. Именно поэтому вдруг стало некомфортно. — Думаю, глупости, — отнекивается почти сразу Чонин, поднимаясь. — Пойду умоюсь, должно стать легче. Сынмин кивает, брови домиком заламывая. Он думает пойти вместе с Яном, но тот говорит, что это лишнее. Коридор встречает его тишиной. Как бы странно это не было, но кафедра находилась в старом корпусе университета и была довольно мрачным местом. Под стать Ли Минхо, тут не поспоришь. Кабинет ректора прятался в самом конце коридорчика, который простирался на несколько долгих десятков метров и был устелен темным красным ковром. Этот корпус в будущем должен быть перестроен и здание довольно скоро ждал ремонт. Чонин медленным шагом идет вперед, совсем не думая о том, что он опоздает. Ведь коридор один, а Ли Минхо все не видно. И это напрягало. Именно это странное опоздание породило в Чонине чувство подозрения. Его душу пропитала паранойя, она затуманила голову и не позволяла думать трезво. Ведь Ли Минхо никогда не опаздывает. Парень заходит в туалетную комнату, свет в которой время от времени барахлит, из-за чего его приходиться включать и выключать снова. Так случилось и в этот раз. Ян спокойно настроил свет, а удостоверившись, что тот исправно работает, прошел внутрь, останавливаясь у широких раковин. Он наклоняется, прохладной водой окропляя щеки, чтобы остудиться. Умывает глаза и протирает их руками, смотря на себя в зеркало. Чонин бы продолжал думать, как же он уставше выглядит, если бы его взгляд не привернуло тело, полусидящее-полулежащее на полу. Испуг никогда прежде так сильно его не ударял. Голова вскружилась, когда он обернулся, но дикий страх тут же отступил, когда он понял, что тело это вовсе не кого-то мертвого, а просто Ли Минхо. Но тут же страх возрос в десятикратном размере, когда Чонин понял, что он не дышит. — Ли-сонбэнним? — прерывисто сорвается с пухлых губ, когда Ян одним быстрым движением заправляет длинные пряди за ухо и ступает несколько шагов вперед, присаживаясь на колени перед Ли. О да, это был всеми нелюбимый ректор и, наверное, хоть раз, но каждый из потока желал ему смерти, но прямо сейчас Чонин молился об обратном. В своих мечтах и представлениях в подобной ситуации он бы не стал его спасать, не стал бы даже делать вид, что заметил его, но в реальности человеческий фактор взял вверх и его сознанием руководил отнюдь не мозг, а чувства. — Ли-сонбэнним, откройте глаза, ну же, — Чонин мокрыми руками водил по худым бледным щекам в попытке разбудить. Все же Минхо дышал, но крайне медленно, его грудь вздымалась слишком тяжело и прерывисто. Пальцы подрагивали, а Чонин это признавал, он позволил себе стать на миг простым человеком и начать нервничать, как сделали бы все остальные. Ну тут же он возвращает себе прежний холод. Рациональность и безразличие вновь покрывают сердце ледяной коркой, позволяя блондину вернуться в себя. Пульс. Медленный, но жить можно. Дальше – скорая. Телефон в руке, нужный номер на экране. Чан. Нужно звонить Чану.

***

— Не говори ему, что это я нашел его, потому что подумал, что его слишком долго нет, — просит Ян старого друга, сидя на лавочке около кампуса. Все обошлось. Опять, вновь, снова, но все обошлось. Неподходящая доза лекарства, для Минхо она оказалась слишком маленькой. Оказалось, такое уже было, но это не помогло Чану нервничать меньше. — Но почему? Это же может хоть как-то наладить ваши отношения, — хмуриться Бан, вовсе не понимая младшего. — Он искренне ненавидит меня, — вслед за словами блондин смеется, отдаваясь всей своей ироничности. — А если узнает, начнет менять все свое мнение обо мне в противоположную сторону, а это может негативно на нем сказаться. Стабильность лучше, чем слишком резкие изменения в лучшую сторону. — Правда? Бану стоило признать – он не всегда досконально понимал этого парня. Иногда он говорил на языке таро, иногда на языке чувств, иногда вовсе на марсианском. А его хотелось понять и случалось такое лишь под полностью скрытой затмением луной. Чан не знал, как его понимал Ким Сынмин, но был счастлив, что он просто у Чонина был. — Может быть лишь от части, но да, — напоследок отвечает он, вдыхая прохладный от ветра воздух сквозь плотно сжатые зубы. — Я все равно скажу ему. — Ладно, твое право. Чан правда скажет, возможно с какой-то стороны, наплевав на просьбу друга, потому что он знает, что Минхо из кожи вон вылезет, но узнает, кто спас его. Пускай он не сразу поверит, что это был Ян Чонин, тот самый, как однажды выразился Ли: «Гадость, как тангулу с томатами», но с правдой рано или поздно придется смириться. Чонину не хотелось уходить. Он слишком давно не виделся с Баном, и он желал послушать все новости за те пару месяцев, что он не работает в университете. Да и сам старший явно что-то хотел сказать, эта мысль вот-вот норовила вырваться из груди, но он держал ее в клетке. — Говори уже, — Чонин не позволяет молчать, слишком хорошо знает бывшего преподавателя и слишком хорошо знаком с его нуждой вечно кому-то выговариваться. — Я собираюсь сделать ему предложение. Как же хорошо, что Чонин не ел и не пил, иначе бы точно подавился. Собственно, абсолютно никто не мешал ему подавиться воздухом, что он и сделал, заходясь в приступе кашля. Второй раз за день парень теряет все свое безразличие и на его лице ярчайшими красками блестят десятки эмоций, они смешиваются и заменяют друг друга, но Чану нравится. Самодовольная улыбка на лице старшего выбивает из колеи лишь сильнее, а Яну удается прийти в себя лишь немного погодя. Он прокручивает в голове сказанную фразу, переосмысливает ее и пытается понять, что он в этой жизни упускает. — То есть… — Да, я хочу предложить ему руку и сердце, — сам договаривает Чан. — А если он откажет? Как ты вообще это представляешь? Бан лишь плечами пожимает: — Я не ты, увы, и не таролог, чтобы знать все наперед, так что приходиться полагаться лишь на судьбу. Если он готов к этому и его ответом будет «да», то мы поженимся. Возможно, заключим гражданский брак, ну… а если нет, то разберемся походу. Хотел Чонин спросить «за что ты его так любишь?», но понимал, как же некрасиво это прозвучит. Ведь идентичный вопрос стоило задать Сынмину, который всем сердцем любил именно его, а он и не сильно от Ли Минхо отличался. — Я знаю, что это странно и в нашей стране такое не разрешено на законодательном уровне, но… мы планировали совместный отпуск вместе в скором времени, — старший улыбается сам себе, никогда и никак не теряя извечной оптимистичности. — И… мы планировали поехать в Европу, где и можно пожениться. Глупо, да? — Нет, — тут же отвечает ему Ян, пытаясь четко донести отрицание чужой глупости до самого ума. — Я так надеюсь, что вы будете счастливыми. Он скажет «да», я уверен. — Очень хочется верить. Чан не унывал. Чтобы не происходило вокруг, он все равно не унывал. В студенческие годы Чонин им восхищался, кажется и сейчас не поздно вдохновиться чужой уверенностью и верой в хорошее будущее. «Когда ты влюблен, ты всегда будешь верить в лучшее» – когда-то давно так же сказал Бан. Чонин хотел эту фразу ключом на стене выцарапать. Хотел все листы ею исписать и на каждой карте таро вырисовать. Он никогда не был влюблен, но он верил в эти слова, как в святую молитву, потому что хотел надеяться, что однажды его полюбят и не осудят. Так и случилось и все, что парень мог сказать это – Чан-хён всегда прав.

***

Его продолжали терзать мысли… мысли, представления, страхи и все остальные ножи сознания. Он не знал, как от этого избавиться. Он отвлекался: закидывал себя работой, помощью студентам, разговорами с Хан Джисоном после пар в ожидании Сынмина, он делал все, лишь бы не думать. Как закрыть злосчастный чердак, в крыше которого зияла дыра, позволяя холодному ливню затапливать его тихую обитель? Гром и молнии продолжали ломать несущие балки, заваливали стены и топили, топили, топили. Он задыхался. Звать на помощь он не станет, слишком гордый. Где-то там за пределами затопленного дома стоял Сынмин, и пусть Чонин тонул, он улыбался, зная, что старшему ничего не угрожает. Он ненавидел эти сны. Ни один сонник не мог пояснить ему их значение, но ему было плевать, пока Сынмину ничего не угрожало. — Давай пойдем в ресторан, — Сынмин падает рядом совсем неожиданно. — С итальянской кухней тот, помнишь мы были там в августе? — Помню, — Чонин кивает немного медленно. — Можем пойти, если ты уже закончил. — С тобой вновь что-то не так, Нинни, — он наклоняется ближе, заглядывая в самую глубину чужих опухших глаз. — Чего глаза опухли? — Аллергия, — отнекивается младший лениво. — Ты опять пил чай с лимоном? Я куплю тебе капли завтра, — Сынмин верит, не подозревая, что младший просто не спит вторую ночь. Сон покинул его, а заместо ним пришли ночные кошмары, бессонница и навязчивые мысли. Чонин очень устал. «Пожалуйста, обними меня и не отпускай всю ночь» – так хотел попросить он, но не мог позволить себе заставлять Сынмина переживать. Лучше он сделает вид, что все в порядке, что все хорошо и единственная его забота – это сбитое дыхание при виде красоты своего возлюбленного. Ужасной была мысль о том, что рано или поздно Сынмин поймет. Он поймет и разозлиться, потому что Чонин ему не рассказал. Ян будет умолять его не переживать и забыть, будет уверять, что все это мелочи и они не стоят особого внимания, а старший будет перечить и за лицо схватит, чтобы поцеловать и дать понять, что его проблемы – их проблемы, и Чонину не нужно прятаться в попытках залатать глубокие раны. Но это будет потом. Сейчас главная забота Яна – подарить возлюбленному хороший ужин в его любимом заведении. — Хочешь эту пасту? — так воодушевленно предлагает старший, роясь в меню. — А нет, не хочешь. Тут лимоны. А блондин смеется, ведь даже ответить не успел. Сынмин заставлял его смеяться, забывая обо всем. Он предлагает ему еще много блюд, потому что Чонин признает, что не разбирается и не знает, что заказать. Ким взял всю инициативу на себя, перечисляя все любимые блюда и предлагая Яну то или иное. В итоге официант взял их заказ и вежливо попросил подождать несколько минут. — Возьмем вино? — бровь вскидывает Ким с яркой ухмылкой. — Сынмин… Чонин строг. Они лишь недавно смогли остаточно разобраться с явной проблемой алкоголя и большой страсти Сынмина к нему. Ким больше не пил, по крайней мере в прежних количествах, но сейчас, пропитываясь романтикой вечера, не мог отказать себе в бокальчике белого игристого. — Красное. Сухое, — остаточно решает Ян за них обоих. — Фу, — Ким кривит лицо, но перечить не смеет, сразу угадывая тактику младшего: чем противнее вино, тем меньше они выпьют. Сынмин вдруг задумался, что может случиться, если они оба будут пьяными, и если у них останутся силы на продолжения вечера? Хитрая усмешка сама собой вылезет на лицо, но парень прячется за меню, чтобы Чонин уж точно не заметил. Он бы хотел шептать младшему на ухо о всех своих желаниях, хотел бы ощущать его руки на своих бедрах и спине, хотел бы чувствовать его горячие пальцы на чувствительной груди и в волосах, он бы хотел целиком и полностью принадлежать только Чонину этой ночью и каждой последующей ночью. Хотел бы глубоко целовать его, исследуя губами все его тело, хотел бы пробовать на вкус и ощущать глубоко внутри себя, закатывая глаза от экстаза и заоблачных ощущений. — О чем ты думаешь? — вдруг неожиданно произносит Ян, скривив лицо и так некрасиво вырвав Кима из сладких размышлений. — У тебя сейчас слюни начнут капать и все лицо покраснело. — Оу… — выдыхает Ким, потому что сам не заметил, как слишком углубился в свои фантазии и руки с меню опустил ниже. Он отбрасывает картинки желанного времяпровождения, чтобы не доиграться до проблемы в штанах. Вдруг за барной стойкой послышался резкий звук, разрезавший легкую атмосферу и приятную музыку глухим, но крайне болезненным криком. Сынмин взгляд устремляет в ту сторону, как и Чонин, обернувшись. Обоим открывается вид их официанта, с руки которого капала кровь, а под ногами лежали осколки бывших бокалов. Киму стало в разы хуже, когда он вспомнил, что бокалы эти предназначались именно им, и если бы ему не вздумалось заказать вино, этого бы не произошло. — Чшш.. не смотри, — Чонин пальцами касается чужого подбородка, чтобы лицо старшего в сторону отвернуть. Он слишком хорошо знал, как Ким боялся крови. Официанту в тот же миг вызвали скорую и на месте перебинтовали руку. Ничего серьезного, уверенно сказал фельдшер и похлопал парня по плечу. По рекомендации его отпустили домой, а его столики взял себе другой официант. Сынмин побледнел. Как-то уже не хотелось ему любимой пасты и того вина. Чонин утешал, присаживаясь на его сторону и приобнимая за плечи. — Можем пойти в другое место, если хочешь, — предлагает младший, думая параллельно где бы еще они могли провести время. — Нет, не стоит, я в порядке, — кажется, парню и взаправду полегчало, а тошнота отступила. Продолжив болтать о глупых, но любимых вещах и говорить друг другу слова любви, вызывая у друг друга милую улыбку, парни вдруг обратили внимание на крайне знакомые голоса, смехом привлекающие их внимание. — Не может быть, — возмущенно фыркает Ян, шею вытягивая и в следующий миг замечая тех, кого тут точно не ждал. — О, Ян-сонсенним, здравствуйте! — Джисон, мелкими шажками подходит ближе. — И вам доброго дня, Ким-сонсенним. У вас романтический ужин? Сынмин смеется от детского интереса, а Чонин, как по классике, отвечает первым во всей своей красе: — Да, конечно, съедаем тех, кто нам мешает. Джисон тут же всю радость теряет, пока лицо его удлиняется, а брови вверх подпрыгивают. А Феликсу хоть бы хны, он лишь сильнее смехом заливается, друга плечо пиная. Джисон как обычно посылает его нафиг одним лишь взглядом, цокая языком и вздыхая тяжело. — Мы, если что, не сталкерим вас, — спешит старший снова оправдаться. — Видели, тут парниша случайно руку порезал? Так это друг наш, он со второго курса астрономического, подрабатывает тут. Его домой отправили, а он нас попросил по пути в общагу забрать вещи его, которые он забыл. Вот мы и тут. — Ну, он не врет, — поддакивает Ликс, плечами пожимая. Его длинные волосы собраны в хвост-мальвинку и даже слепой бы заметил, как неконтролируемо Джисон пялится на красивые скулы и шею. Кажется Чонин наверняка уверен в кого влюблен Хан Джисон и на счет кого он так переживает. — Извините за задержку, — весь диалог перерывает их новый обслуживающий официант. — Ваше вино, пожалуйста. Молодой парень выставляет два высоких бокала и бутылку красного вина, которое бы Сынмин не был против слизать с губ младшего в мокром поцелуе. — Нинни, нальешь мне совсем немного, — просит мельком Ким, отвлекаясь на сообщение на телефоне. Чонин кивает, бутылку беря в руки, и абсолютно никто не замечает официанта, который ошарашено замер над ними. — Как вас зовут? — совсем неожиданно и даже пугающе наклонился он над Чонином, требуя скорейшего ответа. — Ян… Чонин, — не понимает блондин, как можно дальше отклоняясь от странного официанта, который в тот же миг скривился, будто от самого гадкого в мире чувства. — Сколько же вас развелось, — его губы искривляются в зверином оскале, когда он шагает мелко назад, брови злостно сводя. — Куда не глянь – одни заднепроводные, сколько можно?! Ох, а Чонин уже подумал, что-то действительно серьезное. Парень глаза закатывает слишком картинно, выдавая все свое наплевательство. Сынмин не особо отличался в данной ситуации. Они слишком привыкли к подобному, чтобы как-либо реагировать или обижаться. Их тела – щит против гадких слов обидчика, который уверен, что заденет, что оскорбит и подавит, только напал он совершенно не на тех. Звериный взгляд парня напоминал крысу, зараженную бешенством, которая с пеной у рта пытается бороться за жизнь, не понимая, что у нее нет шансов. Точь в точь. Не отличить эту крысу от человека, ненужное мнение которого сгнило в грязи, а он продолжает его отстаивать. И, наверное, продолжил бы, если бы не вдруг выросшая из воздуха фигура Хан Джисона не появилась за его спиной. — Извините, у вас тут пятно, — парень легко касается острого плеча, а стоит официанту повернуть голову, как тяжелый кулак Хана опускается прямо на его скулу. Сынмин почти отпрыгивает от неожиданности, руками рот прикрывая. — Теперь я по пунктам объясню, почему ты не прав, — самым спокойным и уравновешенным голосом в мире, которым не обладал даже Ян Чонин, молвит юноша. — Пункт первый, — заместо слов он поясняет незнакомому до этого парню ударами по хрупким точкам. Ким вскакивает, как и Феликс, прибежавший за старшим из кладовой, где они собирали нужные другу вещи. Оба пытаются оторвать, как оказалось, до невероятности сильного Джисона, от ненавистного официанта, но выходит скудно. — Бей под шестым ребром! — вдруг вмешивается Чонин, обеими руками поддерживая своего студента. Сынмин поднимает на парня ошарашенный взгляд, полный вопроса в стиле «какого хрена?», но Чонин отвечать не собирается. Он руководит чужими ударами и сам поражается своей памяти об анатомии. Их выгнали. Разумеется, их выгнали. Сынмин, гордо вскинув бровь и подбородок подняв, оставил крупную купюру на стойке и забрал бутылку вина, прямо посреди улицы отпивая с горла. Вино из рук вырвал у него Джисон, совсем не уважая, но Сынмин поймет, Сынмин простит. Следом за Джи отпил Феликс, потом уже – Чонин, жадно глотая, по его мнению, противный на вкус алкоголь. Сынмину он его возвращать не станет, ведь, кажется, старший слишком поддался адреналину и готов пить даже это. Им уже на все плевать: Хану – на результаты, Феликсу – на хорошее поведение, Сынмину – на репутацию, Чонину – на страхи: он просто берет Кима за талию и прижимает к себе, чтобы в губы впиться с жадным поцелуем. — Вау… — только и слышаться рядом от Хана, пока Ян продолжает в пьяном поцелуе исследовать рот старшего, абсолютно забыв где они и кто. Джисон был побит, официант пытался сопротивляться, по лицу надавал, да губу разбил с бровей. Раны жгут на мягкой коже, но парень старается не обращать внимания. Он отворачивается от пары целующихся сонсеннимов, хотя смотреть хотелось. Хотя, больше все равно хотелось сделать так же с Феликсом. — Кс-кс-кс, красавчик, — вдруг цепляет слух каждого из них, когда гадкий клич был адресован Феликсу. Этого нельзя было делать. Мужчина, понадеявшийся, что стоящий посреди улицы юный парниша смутиться и поспешит уйти, оказался очень уставшим молодым человеком, дома у которого на стене висит пятьдесят медалей по тхэквондо. Феликс быстро запускает руку в свой рюкзак, висящий на плече, в которой в следующий миг оказывается отвертка. — Гав-гав, дядя! — полным злости голосом выкрикивает он на всю площадь и тут же срывается на бег в след за мужчиной, откинув свой рюкзак другу. — Откуда у него отвертка? — абсолютно шокировано спрашивает Чонин, глядя в след студенту и пытаясь понять, что происходит. — Да мы… ну… друг наш с астрономического, полку в кладовке чинил, а мы… а мы забрали ее, потому что это его, — потерявшись в пространстве окончательно, оправдывается Джисон, глядя то в сторону убегающего друга, то на сонсеннима. — Ему не давать, — Чонин сует в руки Хану бутылку, приказывая не делиться с Сынмином, а сам бежит за Феликсом, пытаясь не умереть со смеху, потому что наглый мужчина, кажется, неплохо так испугался доброго мальчика с отверткой в руке. Джисон отпивает большой глоток и чистосердечно протягивает руку Киму. Но Сынмин все же доброчестен, он отказывается, руку отпихивая подальше.

***

— Ты дурак, — с чистой совестью обзывается Ликс, ваткой с перекисью промакивая чужую разбитую бровь. — Знаешь, кто бы говорил, — шипит Джи от неприятного жжения. — Это же не ты погнался за каким-то левым мужиком с отверткой и фразой… как ты сказал? «Гав, гав, дядя»? Оба заливаются тихим смехом, но старший тут же кривится от боли, которая пронзила губу в смехе. Он массажирует участок и мычит сбито, глаза прикрывая. Феликс растерянно дует на рану, совсем не замечая, как близко оказывается перед чужим лицом. Их губы на одном уровне и Джисон испуганно замирает, так близко оказавшись к желанным бледным губам. И сам Ли застывает, не рассчитав. Он взгляд старается держать четко на круглых карих глазах, но желание взглянуть на мягкие побитые уста оказывается сильнее. Они теряют себя в моменте, когда младший подается вперед, чтобы в быстром сухом поцелуе столкнуться с губами Хана. Парень сам от себя этого не ожидал, потому и отстранился быстро, головой ударившись об полочку над кроватью, на которой оба и сидели. Джисон тут же голову друга обхватывает, массируя затылок, пока Феликс жмурится от звона в ушах. — Ух, емае, сильно ударился? — печется о младшего Джи, пытаясь в глаза заглянуть. Но когда ему все же удается поймать взор медовых глаз, оба забывают о боли, что тут или там пульсировала в их телах. Губы покалывало, когда оба поглядывали на них, боясь сделать первый шаг и приблизиться. — Ты… тоже хочешь этого? — совсем тихо шепчет Джи в чужие уста, боясь услышать отрицательный ответ. Но Ли без задней мысли признает, что, в общем-то, да, хочет. И ответом его служит первый шаг, когда парень приближается к лицу старшего и обхватывает то ладошками, чтобы слиться в долгожданном теплом поцелуе. Хан не остается и, игнорируя жжение на губе, целует в ответ бесконечно невинно, но так желанно. Он кладет руку на чужую спину, ведя вниз по чувствительным позвонкам и чувствуя, как младший выгибается на встречу. Джисон не чувствует границ, а Феликс его и не ограничивает, быстрым движением карабкаясь на стройные бедра. Старший подхватывает его, не позволяя кубарем покатиться с постели и испортить весь момент. Ли позволяет уже не совсем-то и другу касаться его тела, не останавливает и поощряет, целуя более влажно и сладко. Хану было позволено касаться где-угодно, где можно и нельзя касаться друзьям. Он не смело обводит легкие рельефы утонченного тела, ощущая, как подрагивают руки, но уверенно держится, не уступая младшему в попытках взять вверх. Кажется, если он вновь попытается вести, его удушат пуховой подушкой. И пусть. Он откидывается на мягкое покрывало, утягивая за собой длинноволосого за талию, не разрывая сладостных глубоких поцелуев.

***

Дверь захлопывается за двумя разгоряченными телами, которые всеми силами пытались слиться в одно целое, обжигая друг друга полными огня взглядами и полными желания касаниями. Чонин переворачивает их, Кима прижимая спиной к стене и стягивая с того деловой пиджак. Сынмин не отстает, ногой ведя вверх по чужому бедру, так открыто и добровольно позволяя себя раздеть. Он и сам подрагивающими пальцами расправляется с проблемной неподдающейся рубашкой, чтобы руки наконец опустить на крепкую рельефную грудь. Парень не сдерживает восторженного стона при виде прекрасного тела и вновь расслабляется, позволяя младшему сорвать верх и с себя. Они прижимаются друг к другу, целуя властно и горячо, совсем не сдерживая дикого желания поскорее стать еще ближе. Чонин ведет вверх по чужому бедру, закидывая обе ноги парня к себе на талию, без особых усилий поднимая его в воздух, чтобы грудью касаться чужой груди. Каждый чувствует внизу живота приятное потягивание, и никто из них не желает отступать. Сынмин волосы соломенные путает меж пальцами и за шею обнимает, губами ведя вверх по скуле к виску. — Пожалуйста, — молит он сбито. — Боже, Чонин, пожалуйста, возьми меня. — Ты уверен? — робкими поцелуями изучая гладкую кожу шеи, переспрашивает младший, глаз не открывая. — Да мы на экзамене что ли? Просто… черт, ты нужен мне. Надломленный голос и тихое, нуждающееся хныканье сводит Яна с ума. Старший дрожит в его руках, Ким и не знал, что может быть столь разбитым и возбужденным. Алкоголь точно выветрился из их тел, но они пьянели лишь сильнее, чувствуя ответные касания на оголенной коже. Парни падают на кровать, путаясь в остатках одежды и больших одеялах. Они руками сплетаются, в объятьях пытаясь забрать все себе и отдать всего себя. Губы сохнут, но тут же увлажняются чужим юрким языком, бедра подрагивают в предвкушении. На подготовку не уходит много времени, Сынмин заставляет и умоляет поскорее войти в него, потемневшими от безумного возбуждения глазами глядя прямо в душу возлюбленного, который голову потерял от каждого ответного действия. Легкая боль, которую скорее Сынмин бы назвал дискомфортом, глушится неописуемым удовольствием. Чонин отвлекает, поглаживая внутреннюю сторону бедер и затвердевшие соски обводя подушечкой пальца. Его губы на ключицах, руки на талии, его любовь повсюду, Ким ощущает ее на материальном уровне и задыхается от переизбытка ощущений. — Господи, если бы ты только знал какой ты прекрасный, — рвано произносит блондин, не прекращая ритмичных, неспешных движений. — Каждая часть твоего тела – прекрасна. Каждый изгиб, каждая черта, — парень ладонью невесомо ведет от талии выше по груди к острым плечам, обводит ключицу и яремную впадину, после – дрожащий кадык и изящную линию челюсти. — Каждый вздох и твой голос. Все, чего ты касаешься, превращается в золото. Ты – мое Божество. О, Минни, ты даже представить не можешь, насколько сильно я тебя люблю. — Но я попытаюсь, — Сынмин, окончательно потеряв себя и возвысившись к райскому удовольствию, чувствует прилив сил, меняя их с младшим местами. Он руки Яна крепкой хваткой держит над его головой, а сам дарит любимым губам безумный поцелуй. Он лишается рассудка, в голове продолжая слышать отголоски драгоценных слов, сказанных открытой перед ним душой. Он не тормозит, вновь двигается на полюбившемся члене и живот втягивает, заставляя и младшего полностью раскрепоститься перед парнем, протяжно застонав от нахлынувших ощущений. Он готов заниматься этой страстной любовью всю ночь напролет, выжимая из себя все до последней капли, лишь бы вновь и вновь ощущать ярчайший всплеск эмоций, жар, обдающий все тело, чувства, которые младший дарит ему один своим касанием на чувствительных зонах. Готов делать это опять и опять, чтобы каждый раз срывать голос в звучных стонах и криках, которые будут оглушать Чонина и заставлять его заводиться сильнее. Его бедра крупно дрожат, но он не останавливается. Влажная головка попадает точно по простате с каждым толчком, заставляя кричать от блаженного удовольствия. Глаза намокают, пальцы на ногах сводит сладостной судорогой, а живот скручивает, предвещая скорейший финал. Нескольких движений хватает им обоим, чтобы почувствовать, как тело пронзает самый невероятный, неощутимый никогда прежде оргазм. Ким обессилено лежит на чужой груди, все еще чувствуя пульсацию члена младшего в себе. Сердца набатом стучат в груди, но оба, кажется, в тот миг умерли. Чонин обнимает старшего слишком любяще и тепло, помогая привести полетевшее к чертям дыхание в норму. Ким бедра приподнимает, вставая с уже обмякшего пениса, но с мягкой груди слезать не спешит. — Я люблю тебя, — крайне устало и немощно произносит он, чувствуя неумолимую нужду сказать это прямо сейчас. — Я тоже. Очень.. очень сильно. Робкий поцелуй Ян оставляет на крохотной родинке на щеке, перебирая темные прямые пряди на макушке.

***

Минхо отправили домой в тот же день, удостоверившись, что с ним все хорошо. Чан всю дорогу держал его руку в своей, при этом внимательно следя за дорогой. Он водил по аккуратным пальчикам, массировал костяшки и получал в ответ самую тёплую на свете улыбку. — Я в порядке, — уверяет старшего Ли, брови поднимая. — Верю. Чан и правда верит, только хочет все равно сделать для младшего все нужное. Заварить чай с ромашкой, врезать свежий апельсин и сесть на диванчик в гостиной. — Давай посмотрим мультик, — вдруг совсем серьёзно заявляет Минхо, нос щуря. — Я никогда не думал об этом, но мне нравится идея. Что хочешь посмотреть? — Что-то старое, — Ли задумывается на короткую минуту. — Честно говоря, хочу посмотреть "Лило и Стича". — "Лило и Стич", точно! Последний раз я смотрел его еще в детстве с младшим братом. — Тогда апельсины, чай и мультики? — Апельсины, чай и мультики, — Чан кивает, поддакивая и целует Хо в тыльную сторону ладони, наконец заезжая на парковку. За весь час приготовлений к просмотру, Минхо не спросил о том, кто его нашел. Неужели ему не интересно? Быть не может. А вдруг ему уже кто-то рассказал? А что если он пришел в сознание на короткий миг, когда его пытался разбудить Чонин и запомнил его и теперь вопросов не было? Тоже маловероятно... Мысль не отпускала старшего добрую половину мультика, от чего он и смотрел один глазом и слушал одним ухом. Наверное, ему просто стоит забыть об этом и насладиться хорошим вечером с любимым, оставив все на потом. Да только стоило ему об этом подумать, как Минхо на ощупь находит пульт на диване и ставит мультфильм на паузу. — Чанни, — он задумчиво зовет. — А кто нашел меня? Кто скорую вызвал? — Ну... — Чан глаза отводит в сторону, не спеша отвечать. Ему слишком нравится томить и подогревать интерес в Ли, пока тот не начнет пальчиками бодаться в живот, заставляя сказать. — Ну скажи, — так и происходит, Минхо вновь тыкает пальцем в чужую печень. — Ладно-ладно! — Бан смеется, руки чужие обхватывает и к себе тянет в объятья. — Чонин. Тебя нашел Чонин. Не трудно было даже в темноте, освещенной лишь экраном телевизора, разглядеть в его глазах недоверие. Ему казалось, это глупая шутка и сейчас Чан рассмеется и скажет быстрое "да нет, я шучу" и назовет любое другое имя. Но Чан не смеялся. Он молчал и заставлял с каждым мигом верить в сказанное все больше. — Не может быть, — все же пытается отрицать Ли, губы надувая. — Что именно? То, что он в туалет вышел, пока все ждали тебя на совещании, или то, что он вызвал тебе скорую, а не бросил умирать? Минхо только сейчас понял, как странно со стороны звучал. Но как ведь так? Они же враги, злейшие ненавистники друг друга, а Ян Чонин вот так взял и сам вызвал скорую, еще небось пытаясь до ее приезда ректора в чувство привести. Паранормальное явление, ведьмы слетелись на шабаш, Меркурий занял новое положение относительно Луны – все что угодно, но Чонин не мог ему помочь и Хо был в это уверен. — Это был он. Он пытался привести тебя в чувство, вызвал скорую, позвонил мне, сидел со мной, пока ты спал. И все это твой нелюбимый, ненавистный Ян Чонин, "гадостный, как тангулу с томатами". Минхо хихикает в чужое плечо, довольствуясь тем, как четко запомнил Чан его глупую фразу про тангулу. Теперь Минхо проведет целую ночь чтобы переосмыслить свое отношение к Яну, подумать над тем, почему вдруг он все это время ненавидел юного преподавателя. Как же горько и стыдно ему станет, когда парень поймет, что для ненависти у него была только одна причина: собственная прихоть и факт того, что они с Чонином были слишком похожи. — Как мне извиниться перед ним? — он кладет голову на широкое плечо, глаза прикрывая в раздумьях. — Никак. Просто... это Чонин, так что просто начни относиться к нему по другому. И он ответит тебе тем же. Минхо кивает несколько раз, вкладывая в простой жест искреннее обещание и чистую надежду на то, что его действительно простят.