Humani animi

      — Я думаю... нет, я клянусь своей гитарой, что этот ботаник спит с мужиками. Еще и за деньги! Вы только посмотрите, Сынмо накопал эксклюзивчик, — Джисон смахнул синий волосок с холодным отливом с экрана своего телефона, выставив на всеобщее обозрение их маленькой университетской компании видео.       Видео, которое понесло за собой оглушительную, как в концертном зале, волну. Волну восторженных криков, недовольства, осуждения и, в первую очередь, сплетен. Как известно, слухи распространяются быстрее, чем нервный импульс передаётся от синапса к синапсу, тем более, если их участником становился кто-то и без того достаточно обсуждаемый.       — А тебе есть дело до того, кто с кем спит? Или ты завидуешь? — голос за спиной, холодный и резкий, словно кусок льда, отколовшего от айсберга, заставил Хана вздрогнуть от неожиданности.       — Тут все прекрасно знают, насколько Ким хорош в постели, а я тем более не понаслышке, — гордо поднятая синяя макушка повернулась и посмотрела на говорящего из-за плеча. — Профессор Ли, а Вы так умеете?       Компания, сидевшая вокруг, резко поутихла, заметив в поле зрения преподавателя по психиатрии. Но Хан Джисон продолжил. Он наглый и бессовестный, а если внутри него и была хоть толика приличия, то и она растворялась в присутствии профессора Ли Минхо. Они оба знали, почему.       — Подобными видео я предпочитаю наслаждаться дома и в одиночестве. А тебе следует взяться за ум, а не за чей-нибудь член.       Сталь в интонации старшего обдала жаром, он прокатился от головы по всему телу, до самых пяточных косточек. Фигура преподавателя стремительно отдалялась, каждый звук шагов внушал повиновенный страх в душах почти всех присутствующих студентов. Кроме одного. Но ведь Хан Джисон и не студент вовсе... Правда, об этом никто не знал.       Минхо всегда думал, что эти «отношения», если их можно таковыми считать, всего лишь на время, для эмоциональной и физической разрядки. Ли не интересовали свидания, нежность, чувства: у него просто не хватало на все это времени с двумя изнуряющими тело работами. А вот совмещать лекции и врачебную деятельность в клинике с регулярным сексом в собственном кабинете было удобно. И приятно.       Он ощущал каждой клеточкой эти химические процессы, выбросы гормонов в кровь, находясь в симбиозе с синеволосым наркоманом, проходившем у него лечение от зависимости. Но, может быть, Хан Джисон стал зависимостью и для него самого.

***

      Смена в клинике закончилась перед тем, как Ли Минхо был втянут не по своей воле в плановый осмотр тюремных заключенных. Этот обязательный ритуал проводился ежемесячно и почти никогда не выпадал на его дежурство, но сегодня ему не повезло. Во второй раз. Надоедливая заноза в лице Хана хоть и не посетила сегодня врачебный кабинет на приём, но все равно умудрилась оставить осадок на сердце. Или в области паха?       Телефон в кармане кожаной куртки издавал оглушающие звуки сирены вместо обычной мелодии вызова на самсунге. Это могло означать лишь три вещи – нужно будет либо давать лечебные советы родственникам, к которым никто все равно не прислушивался, либо впитывать очередные пошлости от «пациента», либо – один из самых ужасных вариантов – с трясущейся рукой принимать страшные новости. Уже от одной мысли об этом Минхо бросило в дрожь. Пришлось даже заглушить мотор мотоцикла, поскольку тремор в пальцах уходить явно не планировал.       По большей части всегда оказывалось, что беспокоил его Хан. К счастью, как и в этот раз. К удивлению его нервных клеток, диалог продлился меньше пяти минут, в течение которых Джисон решил важным сообщить свои планы, после чего вызов был поставлен на удержание.       «Кто он такой, чтобы удерживать меня?»       Доктор Ли получил двойную оплату за смену благодаря проведённому осмотру и устало выдохнул, вспомнив об отсутствии своего уникального пациента, но, пожалуй, это и к лучшему: на одну озабоченную пару глаз меньше.       Сил после тяжелого трудового дня вовсе не осталось даже на то, чтобы проверить входящие сообщения и вызовы. Голова опустилась на подушку и потянула сознание за собой в царство блаженного отдыха.

***

      — Где он?       Без малейшего намёка на приветствие произнес Джисон, как только железная дверь отварилась. Порог хвановской квартиры встретил лёгким запахом кедра, плохо скрывающим металлический привкус.

«И ты все ещё считаешь, что его можно пожалеть? Ты и так рискуешь всем, что только есть»

      «Твоего совета я не спрашивал»       Вместо ответа Хенджин сверкающе улыбнулся, продемонстрировав идеально ровные зубы, а парня почему-то бросило в дрожь от этого жеста. Становилось нескрываемо понятно, что страх овладевало телом гостя со стремительной скоростью, и это прекрасно чувствовалось. Брюнет поправил волосы пальцами, зализав назад неопрятную причёску с неровным пробором, и жестом правой руки пригласил войти. Хан без раздумий прошел внутрь, и в сердце вдруг неприятно отдался иголками каждый шаг, словно «грудная жаба» уже поселилась внутри.       «Без мозгов»       — Сынмо? — Джисон звал протяжно и громко, пока глаза оглядывали каждую комнату, доступную взору, но с места он не двинулся. Его голос, такой льстивый и в до безумия отвратительной тональности, возможно, из-за перманентного эффекта оксикодона, вызывал только рвотный рефлекс.

«Отвратительно»

      — Он ищет в подсобке свой телефон.       Длинный жилистый мизинец указал на приоткрытую дверь в конце коридора, трудно различимую с первого взгляда из-за отсутствия освещения.

«Слишком глупо. Поведется?»

      «Уже»       Топот кед на плотной подошве уже раздавался в стороне «подсобки», фактически являвшей собой подвал одноэтажного невзрачного дома на улице Чонсо. Хван расплылся в ужасной чеширской улыбке, когда услышал финальный третий оборот замка на входной двери. Он дал парню фору — одна минута и семь секунд. Такого времени вполне достаточно, чтобы измерить, например, пульс или давление, но глупый наркоша не понимал даже этого.       Первое, что бросилось Хану в глаза, – операционная кушетка и металлический стол с кучей разнообразных хирургических, как он мог предполагать, инструментов.       Взгляд переметнулся в другую сторону, однако и эта картинка не застала его врасплох. Наверное, он каждый день видел предмет своих сексуальных утех полусидячего-полулежачего в прозрачной коробке, обитой матрасами. Ступор так и не наступил, вероятно, от того, что экстаз от дозы ещё не прошёл.       — Сынмин?!  — услышал Хван из коридора и понял, что последняя стена сопротивления сломалась окончательно. А были ли эти стены вообще?       Глаза Кима широко раскрылись, увидев перед собой лицо той самой «шлюшки Джис», как он любил его называть, но тело вдруг дернулось от резкого звука позади. Казалось, глазные яблоки прямо сейчас выпадут из его глазниц, и даже тоненькая фасциязрительной мышцы не способна будет их удержать.       Хан искренне не осознавал ситуацию, серая жидкость и паутинная оболочка его мозга не воспринимали происходящее, пока за спиной не хлопнула тяжелая металлическая дверь.       — Я вызвал тебе шлюшку, ведь ты их так любишь.       Любой младенец бы позавидовал тому, насколько невинно выглядели эмоции радости на лице Хенджина, выражаемые в подобие ангельской улыбки. Под гнетом этой картины Джисон не успел проследить, как подвальная дверь закрылась на три оборота, отрезав весь мир от начинающейся в этих стенах психоделической трагедии. Наконец тело охватил ступор, пока ключи из чужих рук исчезали в неизвестном направлении, словно их в одно мгновение поглотили лизосомы.       Хан пришел в себя только после того, как услышал резиновый лязг, — обычно с таким звуком надевал новые перчатки его тату-мастер, готовый сделать очередной партак на медовой коже за цену мефедроновой дозы. Хенджин делал все неторопливо, выпрямляя каждую латексную складку, в то время как рука Джисона тянулась за телефоном в карманы рваных на коленках джинсов.       Железные цепочки вместо обычных браслетов или часов всегда больше нравились Хану в аксессуарах, но только их дешёвый лязг в определённый момент мог оказаться предательским. Истерзанный гитарными струнами джисонов палец успел проскользнуть по последней строке с списке вызовов, прежде чем с характерным хрустом выгнуться в обратную сторону. Звук сломанных суставов был удивительно похож на хруст хрящиков в острой курочке из ночного ресторана, где Джисон обычно питался. Именно эта мысль мелькнула где-то на подкорке сознания, охваченного каменным оцепенением. Старенький телефон упал на пол прямо перед чужими запачканными кровью лакированными ботинками. Послышался первый гудок.       — Посмотрим, нужен ли ты кому-то.       Хван медлил. Медлил, и его пульс от адреналинового напряжения становился почти нитевидным.

«Если сейчас кто-нибудь возьмёт трубку — ты труп»

      «Никто не возьмёт»       Вызов автоматически сбросился после очередного звонкого гудка. Сердце Джисона рухнуло вниз, слезная жидкость собралась в уголках и заструилась по щекам, вероятно, испортив идеально растушеванный черный «каял» на нижнем веке. Он попытался сфокусироваться взглядом на чужом лице, но застоявшиеся соленые капли преградили путь, размазав картинку, словно на лобовом стекле автомобиля в дождь.       Массивная, по сравнению с собственным лицом, ладонь огненной вспышкой прошлась по левой щеке. Состояние ступора мгновенно сменилось осознанием того, что все несчастные секунды он, Хан Джисон, кричал во все горло.       — Ну, а теперь полюбуйся на шоу, господин Ким, — пародия на голос Хана из того аудиосообщения вышла отвратительно пугающая, пропитывав каждую косточку леденящим ужасом.       Закрытый перелом, за который безбожно хватался Хван, теперь же сочился кровью, пока Джисона разворачивали лицом к операционному столу. Последнее, что тот успел увидеть, прежде чем оказаться повернутым на бок без шанса на сопротивление, — широко раскрытые глаза Сынмина, по всей видимости, от страха, лишившего зрачков. На тонкую шею, плечи, талию и рыхлые бедра легли мерзкие на ощупь кожаные ремни, крепко пригвождающие жертву к поверхности.       — Профессор Бан рассказывал на истории медицины один занимательный способ, которым наказывали сплетников. Может, ты слышал об этом?       В ответ Хван получил лишь громкий всхлип, смешанный с болевым постаныванием.       — Ах да… Ты же вообще не студент… Ну, тогда я продемонстрирую тебе.       Он отошел к металлическому столику, поднес к спиртовке спичку и возвысил над ней пробирку с желтой жидкостью, удерживаемую железными щипцами. Кончик пламени аккуратно выплясывал вальс по стеклянному дну, и уже к концу первой минуты содержимое начинало бурлить.       Когда первая искрящаяся капля вылетела из нагретой емкости, Хенджин погасил пламя, сомкнув его мизинцем и большим пальцем.       — Прекрасное место для свиданий. Как ваши впечатления от этого заведения?       — Отпусти меня, прошу, – сорвалось с джисоновых губ.       — Что, прости?       Пробирку уместили в пластиковом держателе, края которого слегка расплавились от жара её содержимого.       — Умоляю, не трогай меня. Я запла́чу. Я запла́чу столько, сколько скажешь! – вес собственного тела перестал ощущаться, вероятно, из-за болевого шока.       — Оу… Правда?       Голос прозвучал прямо над ухом. Хван коснулся красной от шлепка щеки подбородком и ощутил фактическое наличие слоя тональника. Его шепот пробрался под слои эпителия, пробудив адреналин, из-за которого кровь от теперь уже открытого перелома брызнула сильнее.       — Ну и сколько ты готов мне предложить? Может, пожертвуешь своим телом?       Гнусный вопрос мазнул по губам, что пошло обхватили кончик чужого уха, слегка прикусив его зубами. В ответ вновь ничего, кроме молчания. Джисон буквально корчился, его лицо покрывалось десятками мимических морщин, показывая всем видом отвращение к происходящему.       — Впрочем, меня не интересуют наркоманы. Меня вообще никто не интересует. Я всего лишь хочу объяснить тебе лекцию.       Истерический припадок Сынмина, в агонии бьющего синюшной правой рукой по прозрачной панель «клетки», стал еще одним дополнением всей этой дикой картины.

«Не додержал, не атрофировалась»

      «Плевать»       — Профессор говорил, что в древней Руси предателей царя ждала ужасная пытка. Суть её заключалась в том, что жертве заливали в ушные раковины кипящее масло в знак того, что слухи больше не смогут быть услышанными. Нам, как медицинским работникам, данный вид пыток был интересен лишь тем, какие последствия понесет организм.       Хван взял щипцами пробирку и поднес ее к голове своего пациента. Он чувствовал, как у Хан Джисона развивалась тахикардия, ведь неритмичные удары сердца слышны от этой опасной близости, и буквально ощущал, как кортизол резкими толчками выбрасывалась в кровеносное русло.       — Раскаленная жидкость проникает через ушной канал в среднее ухо. Оно лишь на долю секунды задерживается в его полости из-за барабанной перепонки, а после под аккомпанемент криков жертвы проникает во внутреннее ухо.       Левая рука в перчатках коснулась ушного козелка и оттянула его. Тело Джисона истошно дёрнулась в рефлекторных попытках выбраться. Пробирка с палящим внутри маслом медленно наклонилась, «палач» дозировал орудие пытки на капли — их ровно три. Они оставили обжигающие дорожки, достигли барабанной перепонки, вынудив жертву задыхаться в конвульсиях от собственного крика.       — Там оно повреждает самые мелкие косточки в организме человека, нарушая их иннервацию. Кто знает, как они называются?       Громко. Очень громко лопнул каждый маслянистый пузырек внутри, оглушающе заполнив каждую пору тех самых косточек. Сладко.       Трепетно сладко звучали слова из уст Хвана, словно все действа сейчас – обычная лекция по анатомии.       — Правильно, молоточек, наковальня и стремечко. Потом… Потом масло повреждает иннервацию лицевого нерва.       Ещё три капли. Жидкость следовала маршруту, который ей словами прокладывал столь умный мучитель, словно двигалась по навигатору с голосовым управлением.       — А ещё оно повреждает кожу и попадает в мельчайшие полости височной кости, вызывая инфекцию. Сплетник чувствует, как опаляющим жаром по вискам растекается масло, затем ощущает колкую боль, словно маленький гангстер в ухе стреляет по стенкам из дробовика, а потом наступает тишина…       В одно мгновение, соединившись воедино с последней фразой, в оттянутое ухо выплеснулся остаток изощренной экзекуции. Спустя ещё минуту трясущееся в конвульсиях тело вдруг замолкло.       — Как тебе шоу?