Humani animi

      — Слышали? Хван Хёнджина вчера отчислили!       Эта сплетня стала главной в строке самых свежих новостей Сеульского Медицинского Университета. Её со всех сторон обсуждали, обсасывали, словно чупа-чупс во рту у той, кто придала огласке этот «горячий пирожок с фактами».       — Да ты шутишь? Быть не может.       В голос вторили все, начиная прокручивать в голове несуществующее резюме студента с четвертого курса, Хван Хёнджина: безупречно красивого, невероятно учтивого и чуть ли не гениального золотого медалиста.       — Было бы странно думать, что его оставят после того случая, — проносилось где-то в самых потаённых уголках, откуда словно тенью всегда сочилась грязь. Грязь – самый лакомый кусочек для местных пауков, плетущих интриги из каждого мало-мальски интересного события.

***

      Злосчастный будильник забил по ушам, словно невролог по коленным суставам, проверяя то ли рефлексы, то ли пределы работы нервной системы. Подъём сегодня, как любил выражаться профессор Бан, случился «не с той ноги», да и впрочем, подобное происходило уже на протяжении последних трёх месяцев, значительно изнуряя и растаптывая организм изнутри.       Глядя на своё отражение в забрызганном зеркале, Хёнджин со злостью крутанул металлический вентиль горячего крана, и тот с хрустом оторвался. Брови содрогнулись в непонятной гримасе. Последняя капля воды, попавшая ровно в морщинку между ними, будто нажала на спусковой курок, заставив сорваться на гневный порыв. Юношеское лицо — а именно таким оно пока ещё виделось в зеркале, — невзирая на фиолетовый оттенок под нижними веками и парочку кожных складок на самых подвижных мимических участках лица, запестрило искрами гнева. Кусок металла с размаху полетел в керамическую раковину, а пожелтевшая эмаль на ней мигом пустила трещину. Это помогло Хвану войти в строй: почистив зубы, как и полагалось, в течение трех минут и зализав холодной водой блондинистую чёлку, он мимолетно изобразил на физиономии странную улыбку и вернулся в комнату.       Первой презрительного взгляда удостоилась кожаная сумка в углу у кровати. Из неё торчали учебники по хирургии и патологической анатомии, тетрадный блок и футляр для очков, так и оставшихся лежать вчера на столе, сверкая теперь своей серебристой оправой в лучах рассветного солнца.       Хёнджин с трудом посадил себя на стул и уставился на содержимое шкафа. Его распахнутая дверца пестрила зарисовками и топографическими схемами по анатомии, нарисованными от руки. Больше всего в детальной точности удавались иллюстрации строения нервных синапсов, захватывающих каждую наносекунду все новые и новые импульсы. Но мысли же были захвачены чем-то иным:       — Четыре года… Мать его…       На голове вместо укладки сделалось гнездо, сооруженное собственными руками, пока недовольное и опустошающее шипение извергалось куда-то в пустоту. Оглушающая тишина повисла в воздухе. Хван мог слышать, с какой скоростью текла кровь в его теле и как ритмично её качал человеческий мотор. Сегодня у него слегка повышенный пульс, что странно для ежедневных утренних показателей. Гнетущие думы всё больше и больше нависали чёрной тучей, кружась где-то над темечком, но жалобный писк телефона так и не даёт грому разразиться:

«Жду через 15 минут в магазине. Должен показать кое-что крутое».

      В ответ на сообщение послышалось лишь презрительное хмыканье, словно дающее пинок под зад, чтобы найти в себе силы подняться и выйти из дома.       Стоял ноябрь, и постепенно зимние морозы овладевали бетоном под ногами и воздухом вокруг. Тёплый шерстяной шарф своими концами небрежно свисал вдоль тела, а распахнутое серое пальто развевалось при ходьбе. Глупо было считать, что можно подхватить какое-нибудь вирусное заболевание, прогуливаясь раскрытым в +3°С. Хёнджин же надел шарф, верно? Он не особо спешил. Теперь ему вообще некуда было спешить.       В магазине по пути, кроме четырёх банок тёмного пива, была куплена и черная краска для волос. Блондину иногда казались странными эти супермаркеты, где можно приобрести и то, и другое.       «Психологи говорят, что изменения во внешности компенсируют переживания и знаменуют готовность к внутренним переменам» — озвучил какой-то подозрительно весёлый для утра голос по радио у кассы.       Хван Хёнджин никогда не доверял психологии полностью. Humani animi investigati всегда вызывало больше вопросов, а о положительных эмоциях тем более не стоило заикаться. То ли дело психиатрия... Вот здесь пространство для познания было не ограничено, и на пары по этому предмету он ходил с таким же удовольствием, как к профессору Кристоферу на циклы и дополнительные лекции по хирургии.       Бумажный пакет на осеннем ветру издавал ужасно раздражающие звуки, поэтому юноша хотел как можно быстрее попасть в помещение. Он прекрасно знал, что в магазин Бина следовало заходить через служебный вход, поскольку главный зал мониторился камерами, да и вообще не представлял какого-либо интереса, разве что для коллекционеров всякой «антикварной дребедени», как говорил сам хозяин. Но то, что скрывалось за железными дверьми с торца здания, обычно вызывало у Хвана если не восторг, то хотя бы крайнюю заинтересованность.       Бин стоял к двери спиной, зарывшись в телефон, а рядом с ним на отсыревшем от старости столе красовалась огромная коробка, увенчанная белой тряпкой. Свойственной ему тихой походкой Хван проскользнул за металлическую дверь, отделяющую помещение и улицу своим глухим скрипом, который, к счастью, не был услышал, и занёс ногу для дальнейшего удара предположительно куда-нибудь в районе причинного места. Но Чанбин не настолько глуп, да и дружили они достаточно для того, чтобы научиться распознавать присутствие друг друга даже спиной. Хотя, возможно, проблема заключалась в другом:       — Тебя выдал твой пакет.       Бин обладал потрясающим слухом, за что сам себе ещё на втором курсе выдал почётное звание ушей всего Сеула.       — Твои дурные привычки будить меня с утра пораньше выводят даже тогда, когда я еще нахожусь in somnio. У меня не так много времени. Показывай.       Голос звучал отрывисто и хрипло, но лишь мимолётно расслабившиеся мышцы на лбу выдали радость Хёнджина от сегодняшней встречи.       — Именно поэтому ты купил нам пиво. Потому что у тебя мало времени. Да-да, понимаю. Дорогой друг, это называется F20.0 . Вот тебе мой врачебный диагноз. Сейчас Чанбин согласился бы лучше на четвертование или отсечение головы, нежели находиться рядом со своим другом, чьё лицо содрогнулось и исказилось в необъятном гневе. Хенджин молниеносно, считай мастерски за годы упорных тренировок, выполнил удар по голеностопу, от которого обидчик сложился под ногами и начал жалобно стонать от боли.       — А у тебя теперь ушиб. Если не будешь следить за языком, то разрыв связок обеспечен       Блондин небрежно пнул лежащее на полу тело и лёгким движением руки открыл коробку. На его лице расплылась самодовольная улыбка.       — Что, нравится? — Бин, хоть и испытывал судорожную боль в левой конечности, упорно поднялся и подошёл ближе, чтобы во всей красе оценить реакцию на свой подарок. Но лицо Хвана за мгновение сменило улыбку на холодно-убийственное выражение, и зрачки сузились, медленно смещаясь в область видения любезного друга:       — Откуда у тебя это?       — Это поставка из России. Я был удивлён не меньше, чем ты, когда узнал, что там до сих используют подобное.       — Кому ты пытаешься врать? Хочешь сказать, что они вот так просто доехали, без единого повреждения и даже не разбились? — сквозь пелену холодного хванового взгляда проскользнули недоумение и замешательство.       — У тебя из-за отчисления остатки мозга пылью покрылись? — съязвил Бин, за что опять чуть не получил кулаком по лицу. — Естественно, они были аккуратно упакованы, но даже так... Знаешь, я слышал, что русские раньше выпускали очень хорошую продукцию. Как у них там это говорилось… А! «На века»       Последнюю фразу он произнёс по-русски практически без акцента. Хван считал Чанбина (конечно, не без толики шутки) до крайностей глупым, к тому же его дурная привычка цитировать русские поговорки частенько выводила из себя. Но что поделать, они же друзья.       — Рот свой закрой. Сколько я тебе должен?       Не имея желания продолжать изучение приобретённого подарка при посторонних, каковым, конечно, его Бин не считался, но посвящать его в подобного рода дела пока не планировалось, Хёнджин закрыл коробку и направился к выходу.       — Расслабься, позже расплатишься.       Он покинул магазин так же, через чёрный вход, забрав с собой бумажный пакет вместе со всем содержимым и оставив Чанбина в недоумении и полном замешательстве:       – Чёрта с два я ему больше что-то принесу...