Fools

«There’s a stigma on my chest

It’s called you..»

Чонгук выходит из ванной только в четыре утра. На улице стоит кромешная тьма, но он не включает свет, и Юнги дожидается Чонгука на кухне. Чонгук, видимо, совершенно его не ждёт и отскакивает назад, как от прокажённого. — Хён? Что ты тут делаешь в такое время? — Все кости себе переломал, Чонгук? Или осталось ещё что доломать? — тихо, тяжело спрашивает Юнги. — О чём ты? Юнги усмехается. Чонгук и так весь избитый, но ему хочется ещё разок вмазать. Может, хоть поехавшие мозги на место встанут. — Хватит. Не надо ломать комедию. Я всё слышал. Ломать кости, ломать комедию. Выходит, Чон Чонгук хорош только в одном: он всё на этом свете ломает. — Поздравляю, хён. Ты поймал меня, — Чонгук разводит руками и тут же шипит: плечо продолжает ужасно ныть. — Прекращай этим заниматься, Гук. Сегодня я смог утешить Тэхёна, но кто знает, что будет завтра? Что я им скажу, когда тебя разорвут на куски? — Нам по-прежнему очень сильно нужны деньги, Юнги-хён… — отвечает Чонгук, закрывая глаза. — И ты решил заделаться мессией? Да всем поебать будет на твои деньги, если тебе черепушку выбьют. Нам нужен ты, а не твои деньги, пойми ты это уже. — А что мы будем делать без этих денег? Об этом ты подумал? — Я что-нибудь придумаю. — Что, пожертвуешь своей мечтой ради нас? Променяешь свою карьеру на чужое благополучие? — А ты бы предпочёл и дальше менять на наше благополучие свою жизнь? Чонгук смотрит на свои руки, нервно сжимая челюсть. — Какая разница? — Ты вообще не понимаешь, как это больно, а? Думаешь, мне легко смотреть на убитого тревогой Тэхёна, легко подбирать слова, когда он весь дрожит от рыданий, слыша, как тебе плохо? Думаешь, мне не хочется на стену лезть от чувства вины, которое я в его глазах каждую грёбаную секунду своей жизни вижу? — Юнги… — Думаешь, мне по кайфу просыпаться, чувствуя твою кровь на руках? Мне постоянно снится, что ты где-то подыхаешь, Чонгук. Каждую, блять, ночь… — Но я здесь… Живой и почти… почти здоровый. — Я тебя ненавижу, — горько усмехается Юнги. Чонгук будто бы хватается за эти слова, как за спасательный круг. — Правильно, хён. Ты должен меня ненавидеть. Тебе лучше ненавидеть меня, избегать меня и не связываться со мной… Какое-то время, пока всё не утихнет. Где-то до нового года, я всё рассчитал, я продержусь. Я знаю, что смогу. — Думаешь, я смогу? — Юнги встаёт из-за стола, но от резкого движения у него начинается головокружение, и он придерживается за стул рукой. Юнги привычен к недосыпу, но всё-таки не железный. — Что бы ты ни сделал, Чонгук, я не могу ненавидеть тебя, потому что ты — семья. Я воспитал тебя, чёрт возьми! Ссора на минимальных децибелах — самое глупое, что только могло с ними произойти. — Держись от меня подальше, хён. Я всё сказал. Твои нравоучения изначально меня бесили, но я не знаю, сколько ещё смогу себя сдерживать. Просто отъебись от меня уже! Я устал, что даже в таком возрасте ты продолжаешь меня воспитывать, и я вырос. Мне больше не нужна нянька. Юнги кладёт руки в карманы, склоняя голову вбок. — Так со старшими не разговаривают. — Я с тобой вообще не хочу разговаривать! — Ты нарочно меня отталкиваешь. Я не слепой. — А ты что, возомнил, будто дохрена мне дорог, что ли? — ухмыляется Чонгук, гладя больное плечо. — Запомни раз и навсегда: единственный человек в этом мире, кого я боюсь проебать, — это Тэхён. Перед ним я отвечу головой, душой — как угодно. Перед тобой я отчитываться не обязан. Ты просто хён, который слишком много на себя берёт. — Лжёшь. Юнги кусает губу, пытаясь внушить себе, что Гук просто блефует. Не слушай. Не слушай. Не слушай. — Правда внезапно глаза колет, да? Что, когда я вышел из роли фанатичного младшего брата, то сразу перестал быть хорошим мальчиком? Я просто подпитывал твоё эго, и ты все свои неудачи списываешь на возню со мной, хотя мог бы давно уже сделать что-то стоящее! Юнги морщится от неприязни. Перед ним не Чонгук — это явно кто-то другой. Боль пробуждает в нём худшие черты. — Почему ты всё это делаешь, Чонгук-а? Почему так сильно хочешь, чтобы я ненавидел тебя? — Потому что я тебе в голову пытаюсь вбить, что я повзрослел и ты больше не можешь повлиять на мои решения. Тебе нравится только милый второкурсник Чонгук, но настоящего меня ты на дух не переносишь. Не надо больше терпеть меня, Юнги. Держись подальше, и всё. Займись, блять, своей жизнью уже и сделай хоть что-то стоящее. Пока что для меня ты пустышка. Много шума из ничего. Надо признать, Чонгук отлично знает, куда бить. И не только потому, что он боксёр и участвует в боях без правил, а потому что Юнги имел такую неосторожность ему открыться. Чонгук знает его слишком хорошо, так что знает все его страхи, каждый его комплекс. Он бьёт по больному, и Юнги видит, как прямо у него перед глазами рушатся песочные замки, которые строил шестнадцатилетний Чонгук. — Чонгук-а, ты ведь не злодей… — Но я давным-давно не твоя подростковая иллюзия. Пора вернуться в реальный мир и прозреть, наконец… — Это не ты, это твоя боль говорит. — Моя боль будет говорить и завтра, и послезавтра. Если надо, моя боль не заткнётся и будет вечно говорить с тобой. Сделай мне одолжение и держись подальше. Я больше не намерен каждый день слушать твоё дерьмо. Подавись своей жалостью, Юнги. Юнги тихо усмехается. — Знаешь, у меня ведь тоже есть гордость… — Потрясающе. Очень рад, что ты об этом вспомнил. — Хочешь быть сам по себе? Ахуенно, Чонгук. Будь. Только с этого момента за психозы Тэхёна и Чимина, за каждую слезинку Джина отвечать будешь передо мной лично. — Славно. — Прекрасно. Начнёшь утром, когда проснётся Тэхён. — Непременно. Чонгук смотрит на Юнги так, будто он — самый глупый человек на свете. Тэхён — лёгкая мишень для него. Тэхён — самый понимающий, сердобольный, заботливый человек, которого он знает. Тэхён всегда его поймёт и на за что не бросит. Чонгук улыбается уголком губы: глумится. Доволен тем, до какого состояния он его довёл, и Юнги может только сжимать руки в кулаки, чтобы не заорать на него. — Дня три пока не тренируйся, плечу покой нужен. Но не пей больше четырёх таблеток в день, это опасно. — Как мило. — Пошёл ты, Чонгук. Юнги первым выходит из кухни, чтобы Чонгук не увидел его слёз.

=

— Не сильно я опоздал? Хосок, запыхавшийся и красный от быстрого бега, влетает в студию, громко хлопая дверью. — Как раз успел к моему экзистенциальному кризису, — бурчит Юнги. Он хнычет и опускает голову на стол, закрывая глаза. Юнги не гордится собой, но сейчас уже похуй. Перед ним единственные во всём мире люди, которые видели его таким слабым. — Что, блин, успело за полдня случиться? Юнги не отвечает. Намджун прочитает горло. — Это связано с Чонгуком. Хоби оседает на диван рядом со столом и кидает на него сбившуюся с головы шапку. — Ох. — Что, ох? — Юнги приподнимает лицо, морща брови. — Всё, что связано с Чонгуком и с тобой. — Хоба, шёл бы ты... — Да он прав. Намджун скрещивает руки на груди, строго смотря на Юнги. Такое ощущение, что своим взглядом он пытается заставить его принять то, что произошло. Только вот что именно из этого Юнги должен принять — он пока не понимает. Свои чувства, появившиеся хрен пойми когда хрен пойми зачем? Их ссору с Чонгуком, после которой ничего никогда уже не будет прежним? Есть ситуации, через которые нельзя перешагнуть, как через лужу. Юнги и хотел бы подойти к нему, обнять, сказать, что не злится, что понимает, что не собирается лезть в его жизнь. Есть один нюанс. Юнги злится. Он не понимает. Собирается ли он дальше лезть в жизнь Чонгука? У него тоже есть гордость, эту гордость ранил его донсэн, который своими глазами видел, как долго и упорно его хён пытался чего-то добиться. Донсэн, которого Юнги вырастил, ранил его в спину. — Чонгук соврал нам, что он в порядке. У него ранено плечо, и ночью мы с Тэхёном слышали, как он рыдал в ванной. Я дождался Чонгука и высказал ему всё, что об этом думаю. Сказал, что нужно завязывать, потому что он не сдержал данное нам обещание. Он посоветовал мне пойти на хуй, назвал меня бесталанной пустышкой и человеком, который ничего не добился, — Юнги поджимает губы и разводит руками, смотря на Хосока. — Как-то так. — Нихуя себе? — Сок-а, — Намджун пихает его в бок, хмурясь. — Что? Чего ты хочешь от меня услышать, Намджун? Я за этой драмой столько лет наблюдаю, что аж тошно... — Нет никакой драмы, — мрачно цедит Юнги. — Ах, прости. У вас не драма, у вас трагедия. — Паясничая, ты ему не поможешь, — Намджун пытается усмирить Хоби. — Чонгук продолжает отталкивать меня, — беспомощно шепчет Юнги. — Я просто хочу помочь, а он продолжает пытаться сделать так, чтобы я держался от него подальше. Почему, блять, ну почему? Что я сделал не так? Неужели он что-то заметил? Неужели я ему теперь противен? Хосок поднимается, подходит к Юнги и кладёт руки ему на плечи. — Он так себя с тобой ведёт, потому что ты единственный, кто может с ним справиться. Ты единственный, кто бежит спорить с ним, ты от всего подряд пытаешься его уберечь, и ты не Тэхён, но для него ты... Можешь не верить, Юнги-хён, но для Чонгука ты особенный. Он бы ни с кем из нас не стал так разговаривать, как с тобой. Ваши отношения совершенно на другом уровне. — Но он говорил такие ужасные вещи, что я не могу проглотить его слова и продолжать думать, что мы по-прежнему важны друг для друга. Даже у злости должен быть предел. Ты не станешь бить так больно близкого человека, если ты в своём уме. — Но с ним ты знаешь, куда именно нужно бить, — замечает Намджун. — Ваша ссора только подтверждает, как хорошо Чонгук знает тебя. — Это точно. Вы же лучшими друзьями были. — Были... — горько усмехается Юнги. — Ты знаешь, где он сейчас? — Юнги смотрит на Хосока и не может не заметить, что тот встревожен. Верно. Они все имеют право волноваться за Чонгука. Он и их друг тоже. Их младший. Последняя, недостающая частичка их большой семьи. Тот, который держит эту семью на плаву, рискуя жизнью. — Нет, но я попросил Тэхёна не терять с ним связь. По крайней мере, перед ним Чонгук точно не станет выёбываться, и странным ему его волнение не покажется, потому что мы оба слышали, как он плачет. — Окей, но знает ли Тэхён всё-всё? — Всё-всё? Юнги ухмыляется, качая головой. — Имеешь в виду, знает ли он, как херово мне жить, чувствуя, что я потерял то, что даже никогда не было моим? Намджун открывает рот и переглядывается с Хоби. — Ты больше не отрицаешь. — Первый раз слышу от него что-то такое на трезвую голову... — Хоби согласно кивает головой. — Это просто чувство. Я не могу больше его скрывать, потому что это просто чувство, которое навсегда останется таким и ни во что не выльется — теперь уж точно. Не уверен, что Тэхён знает, но это же Тэ. Иногда он смотрит на меня так, будто знает обо мне вообще всё. — Чонгук и нам тоже солгал, — грустно отвечает Хоби. — Вопрос, почему он продолжает делать это с собой, остаётся открытым. У нас больше нет острой потребности в деньгах, и я уверен, что к весне мы что-то придумаем. С его стороны это уже похоже на неоправданный риск. — Я не знаю, Джун. Не знаю, чего он добивается, почему внезапно увидел во мне злейшего врага, и мне тошно от одной мысли, что с ним может что-то случиться. Юнги сжимает руки в кулаки, смаргивая слёзы. — Я ненавижу его за то, что продолжаю волноваться, но и видеть его сейчас не хочу. Не могу. Чонгук пиздец как пошатнул моё моральное равновесие, а он и так — ходячее напоминание о том, какой из меня вышел грёбаный неудачник. — Не говори так, хён... — Нет, а в чём он неправ? Да, я сижу в этой студии, но только потому, что я единственный стажёр, которого этот крошечный лейбл может себе позволить! Ни одна из моих песен не добилась успеха. Я никто и звать меня никак! — Хён, посмотри на меня... — Хосок опускается рядом с ним на одно колено, улыбаясь. — Я буду верить в тебя всегда, несмотря ни на что. Чем бы ты ни занимался — я тебя поддержу. Подниматься всегда тяжелее, чем падать, а тебя сейчас кинули со скалы. Просто знай, что, как бы жёстко ты ни упал, я всегда помогу тебе подняться. — Сейчас расплачусь, — Намджун напрягает челюсть, сдерживаясь от эмоций из последних сил. — Хён, у тебя, я вижу, есть достойная поддержка. Я присмотрю за ним. За ними обоими. — Пожалуйста, Джун... — Юнги гладит по спине обнимающего его Хосока, который дрожит от слёз. — Тэхён тоже очень ранимый. Чонгук и ему может разбить сердце. — Понял, — Намджун кивает, доставая телефон. — На связи. — Вы оба... — Юнги указывает на них пальцем, отлепляя от себя Хосока. — Не подавайте вида, что что-то происходит. Джин-хён и так на взводе, а на нём платежи и весь дом. Он и работает больше нашего. Давайте пока не будем расстраивать его, хорошо? Намджун кивает, смотря на экран телефона. — Чонгук сейчас с Тэхёном. Тэ мне написал. После лекции он проспал полдня, а сейчас делает вид, что здоров. — Что нам делать, хён? — спрашивает Хоби. — Посмотри на меня, Хоб. Я эксперт по тому, чего не стоит делать, — Юнги глубже кутается в мешковатую толстовку. — Не нужно сейчас идти к нему и трясти за шкирку. Любые ваши слова Чонгук воспримет в штыки, посчитает, что вы все на моей стороне, и его больная голова заставит его поверить в то, что ему здесь не место. Чонгук сбежит и натворит глупостей. — Это нездорово, Юнги. Ты слишком сильно его любишь. — А вы нет? Я просто не хочу, чтобы он чувствовал себя одиноким. Чонгук и так уже настрадался. Чувствовать себя одиноким среди близких людей ещё хуже, чем быть одному. — Я не понимаю, почему он тебя не слушает, — говорит Намджун. — Чонгук же ни одного решения принять не мог без твоего одобрения. Ты был самым большим авторитетом для него, а теперь... Я реально не понимаю, что им движет. — Я тоже, и я ненавижу всё это. Пожалуйста, не заставляйте его чувствовать, будто вы заняли чью-то сторону, и не давите на него. Я уже попытался, и вы знаете, что из этого вышло. — Этот ребёнок всегда был... рациональным, что ли? — анализирует Джун. — Я пытаюсь понять его поведение, но не могу. Как будто, не знаю, как будто... чего-то не хватает: одной детали, которая бы всё объяснила. — Я просто надеюсь, что он не сошёл с ума. Не могу нормально жить, пока он такой. — Если бы Чонгук только знал об этом... — задумчиво добавляет Хоби. Юнги не хочет думать, что бы было, если бы Чонгук об этом знал.

=

Тэхён выводит Чимина из спальни под предлогом посмотреть фильм, но, на самом деле, чтобы дать Чонгуку спокойно отдохнуть. Чимин — существо ужасно тактильное, и Тэхёну становится не по себе от вытаращенных глаз Чонгука, когда Чимин пытается до него докопаться. После ужина он частенько размякший, жаждущий объятий. Тэхён видит, как неловко Чонгуку из-за того, что сегодня он старшему этого дать не может, но и сказать не может, поэтому он берёт ситуацию в свои руки. — С Гуком что-то не так? — спрашивает Чимин, пока Тэхён выбирает фильм. Пак Чимин всегда был проницательной заразой. Едва ли кто-то так чутко умеет улавливать минимальные изменения в настроении ближних. — Хм, я что-то припоминаю, кажется, у него болело горло... — Тэхён притворяется задумчивым, пытаясь не винить себя за этот театр, потому что ненавидит врать. — Заболел? Он не выглядел больным... Грустным, может, но не больным. — Чимин-а, ты что, Чонгука не знаешь? Дуется из-за того, что Джин-хён запретил ему мороженое из-за больного горла... Чимин смеётся, не убеждённый. Тэхён делает вид, что не замечает этого, продолжая искать нужный им фильм. — Юнги-хён обычно занимается лечением Чонгука. Тэхён хмыкает. — Юнги-хёна нет дома. — Что никогда не останавливало его от заботы о Чонгуке. Я поначалу так его ревновал, Тэхён-а... — Знаешь, ты несправедлив. Юнги-хён работает целыми днями, а Чонгуку больше не шестнадцать. Он и сам о себе может позаботиться. — Хм. Пожалуй. Тэхён видит, что Чимин переводит взгляд в сторону ванной, где Чонгук и Юнги буквально недавно обрабатывали ссадину пятнадцать минут. — Забей, правда. Это просто простуда. — Ладно. Если бы это было что-то серьёзное, ты бы уже носился как в жопу ужаленный. Ты же Чонгуку как приёмный отец... Тэхён улыбается, потому что это правда. На самом деле, он считает появление Чон Чонгука в их жизни не только правильным и логичным. Его появление ещё и предначертано, предопределено судьбой. Чимин переехал к ним в квартиру последним и только из-за того, что продолжать оставаться в его квартале было небезопасно: соседку ограбили, в подъезде постоянно ошивались подозрительные личности. Тэхёна он хорошо не знал, но и сам Тэхён догадывался о своей неоднозначной репутации: по мнению многих ребят из колледжа Тэ ошивался с какими-то фриками. Он не был шумным, но был очень красивым, и его многие знали. Чимин делил с ним несколько лекционных курсов, и Тэхён случайно подслушал, как он жаловался матери по телефону на проблемы с соседями. И тут же предложил пожить у них немного. Наверное, тогда он и сам впервые понял, почему его считали фриком. Чимин напрягся, но, услышав название квартала, где жил Чимин, тут же смягчился. — Только у нас кровати нет, — Тэхён развёл руками. Чимин спал на матрасе две недели, пока копил на кровать, но так и не нашёл подходящего варианта: всё было слишком дорого для первокурсника с окраины Пусана. Тэхён тогда решил эту проблему гениально. Он купил кровать с рук за копейки, и хёны его хвалили, пока не увидели саму кровать. — Двухъярусная? Тэ, ты серьёзно? — негодовал Джин. — Да какая разница? Надо же ему где-то спать. Чимин тогда не протестовал и послушно занял нижний ярус, а впоследствии — место в сердце у каждого из своих хёнов. Однажды, шатаясь со своими друзьями по райноу, Тэхён увидел паренька на скамейке. Бедняга выглядел так, будто искал ближайший вокзал или станцию метро, чтобы уехать в место назначения со своей большой сумкой, но потерялся. Оставив друзей чуть поодаль, Тэхён подошёл к парню и чуть ли не шарахнулся от его вида. Весь продрогший, с прилипшей ко лбу чёлкой, бледный и обнимающий себя за плечи, мальчик напугал его даже не своим состоянием. Перед ним сидел самый настоящий ребёнок пятнадцати или, может, шестнадцати лет от роду. В глазах застыли слёзы, и по его виду было ясно, что малыш не знает, что ему делать. — Эй, ты потерялся? — осторожно спросил Тэхён, подходя ближе. — По-похоже, — ответил Чонгук, стараясь не расплакался. — Что ты тут делаешь? Откуда ты? — Я не-не знаю. Я не знаю, г-где я. Я ушёл из-из дома. — Ты в порядке? Как ты себя чувствуешь? Тебе нужна помощь? — Хо-лодно, мне очень холодно. Я ус-устал, — сказал Чонгук, и Тэхён увидел боль всего мира в этих больших, грустных глазах. — Сколько лет тебе? Твои родители ищут тебя? — Шестнадцать. Чонгук не ответил на второй вопрос. Почему — Тэхён узнал уже сильно позже. — Меня зовут Ким Тэхён, я студент первого курса вот того универа, — гордо представился он, указав пальцем на большое здание слева. — Я живу с друзьями недалеко отсюда, и у нас свободное место. Можешь переночевать у нас, если хочешь. — С др-друзьями? — О, не бойся. Они все ходят в этот же универ. Здесь учатся приличные люди, можешь мне поверить, — Тэхён улыбнулся. — Ты незнакомец с улицы. Как мне тебе верить? — Ты тоже незнакомец с улицы, ребёнок. Как тебя зовут? — Чон Чонгук. Я ещё учусь в школе. — Да я понял, Чон Чонгук. Ну что, пойдёшь со мной? — Тэхён протянул ему руку. — Заставлять не буду, Чонгук-а, но я уверен, что люди не должны ночевать на улице. — Но почему-то ночуют... — Ты что, реально спал на улице? — Тэхён побледнел от ужаса. — Всего две ночи.... — Нет, быть такого не может... — Тэхён схватил за руку Чонгука, поднял его сумку и повёл за собой. — Останешься с нами сегодня. Это не обсуждается. Подойдя к входной двери, он улыбнулся Чонгуку и сказал: — Подожди минутку. Я кое-кого должен предупредить. Хёны сопротивлялась и негодовали, пока своими глазами не увидели Чонгука, и Тэхён в глубине души их понимал. Он тоже не был бы в восторге, приведи кто домой человека с улицы. Сопротивления испарились, когда Гук переступил порог их дома. — Боже, он такой маленький... — ужаснулся Хоби. — Ты в порядке? Ничего себе не отморозил? Тебе что-то нужно? Чонгук только беспомощной смотрел по очереди на Тэхёна и остальных. Юнги молча налил в кружку горячий чай и протянул ему, чтобы дрожащий ребёнок немного согрелся. — У нас есть спальное место. Пусть переночует. Хёны кивнули, убеждённые, и Чонгук получил полотенце, одеяло и верхний этаж двухъярусной кровати, покупку которой Тэхён ровно в тот день провозгласил судьбоносной. Свободное место будто бы всё это время ждало Чонгука, а сам Чонгук будто бы всю свою жизнь чувствовал себя одиноким, чтобы в один момент в его жизни появились шесть замечательных хёнов. Тэхён добился того, чтобы Чонгук продолжил ходить в школу, и следил за каждым его движением. Чонгук первое время был невероятно пугливым и почти не разговаривал, но именно Тэхён стал для него проводником в реальный мир. Теперь он знал об этом парне почти всё. Столько же о Чонгуке знал, наверное, только Юнги, и как бы Тэхён ни пытался ревновать донсэна к своему хёну, ничего у него не получалось. Тэхён искренне радовался тому, что Чонгук так полюбился его семье. Чимин начинает засыпать, и Тэхён облегчённо выдыхает. Он специально выбрал этот фильм, зная, что Чимина быстро начнёт клонить в сон от сюжета. — Юнги-хён всегда делает какао, когда Гуки болеет... — бормочет Чимин в полудрёме, закрывая глаза. Следующие полчаса Тэхён ёрзает на месте, ожидая Юнги и пытаясь притворяться, что крайне увлечён фильмом. Фильм этот — редкая скукотища. Он бы и сам уснул, если бы не весь этот пиздец с Чонгуком. — Юнги-хён? — спрашивает Тэхён, когда открывается входная дверь. — Угадал, — тихо усмехается он, снимая обувь. — Он что-то подозревает... — Тэ переходит на шёпот, кивая головой в сторону заснувшего Чимина. Юнги выглядит в равной степени озадаченным и уставшим. Почесав затылок, он говорит: — Что? — Когда Чонгук болеет, ты делаешь ему какао. Чимин не увидел какао. — Может, потому что меня сутками дома не бывает? — устало цокает Юнги. — Это тоже ситуацию не улучшает, хён... Юнги поджимает губы, вздыхая. — Как... он? — Не отлично, но уже и не плохо. Твои таблетки хорошо помогают. — М-м-м... Юнги больше ничего не говорит, направляясь в сторону кухни. Тэхён следует за ним. — Хён, ты на него зол? — Не зол, но обижен. Он наговорил мне всякого дерьма и очень ранил мою гордость... Ну, то, что за от неё вообще осталось. Зол я на всю эту ситуацию. На эту грёбаную жизнь. — Вы сильно поругались, да? — Не хочу об этом говорить. — Тогда давай я просто сделаю тебе сэндвич, — предлагает Тэхён, улыбаясь. Юнги съедает только четверть и идёт в свою комнату, где единственное жизнерадостное — это, как обычно, Хосок.

=

Чонгук просыпается от звука закрывающейся двери, вздрагивая. Садясь на кровати, он моргает, замечая, что горит ночник: Чимин и Тэхён, видимо, недавно уснули и забыли его выключить. Чонгук чувствует в воздухе знакомый приятный аромат и переводит взгляд на прикроватную тумбочку. Там стоит кружка какао, от которой ещё идёт пар. Чонгук сдвигает брови, не понимая. Только Юнги когда-либо делал ему какао. Который час? Чонгук смотрит на настенные часы. Немного за полночь. Самое подходящее время бодрствования для человека, ночующего на работе. Вскакивая, Чонгук босиком идёт на кухню, потому что он заебался и запутался окончательно. Ему нужны ответы, утешение — да хоть что-то. Глупо это искать в человеке, которого послал куда подальше, но Чонгук больше не может. Увидев Юнги в свете холодильника, Чонгук понимает, что наебал себя самого. Как ему с ним говорить? Что он вообще ему может сказать? Юнги кладёт остатки продуктов в холодильник и смотрит на Чонгука. Чонгук сцепляет руки за спиной. Никогда ещё этот взгляд не был таким пустым. Его глаза всегда выражали хотя бы что-то. Пусть это будет боль. Пусть это будет ненависть. Пожалуйста, пусть это будет хоть что-то, лишь бы не безразличие. — Хён. — Чего тебе? Уставший. Оно и понятно. Юнги работает усердней, чем кто-либо. А ещё есть он, Чонгук, — человек, стабильно усложняющий ему жизнь. — Зачем ты сделал какао? Чонгук видит тень усмешки на этом красивом, измученном лице. Должно быть, это очень глупый вопрос. — Тэхён делает вид, что ты болен. Чимин не дурак, в это не поверил. Когда ты болеешь, я всегда делаю тебе какао. Чонгук сглатывает ком в горле. В груди что-то обрывается. Юнги говорит о прошлом в настоящем, и от этого у него подкашиваются ноги. Ничего уже не будет так, как прежде. Чонгук не знает, как ответить и что сказать. Внимание привлекает коробка молока, стоящая на кухонном столике. То самое. То молоко, которое он пил в свою вторую ночь в этом доме, когда его поймал Юнги. Тогда они разговаривали в первый раз. Тогда он плакал, извиняясь и чувствуя вину за то, что взял чужое молоко. У него поднялась температура, и Чонгук не знал, что с этим делать, боялся кого-то потревожить и стать ещё большей обузой. Мама в детстве попила его тёплым молоком, когда он болел, но Чонгук не надеялся так поправиться. Он просто хотел чего-то тёплого. Хотел ощутить вкус приятных воспоминаний. Чонгук подходит ближе к кухонному столу и смотрит на этот пакет молока. Замечая движение рядом с собой, Чонгук поднимает голову и видит Юнги. Он стоит неподвижно, ладонь левой руки будто бы застыла в желании дотянуться, пока правая рука сжата в кулак. В глазах Юнги — капельки слёз. Он молчит, не говорит вообще ничего, но видно, что хочет. Хочет дотронуться, погладить больное плечо, пройтись по его волосам, как это раньше делал. Чонгук не видит этого в глазах Юнги — просто мечтает, чтобы он хотел это сделать. Вместо этого в глазах Юнги лишь печаль. Смаргивая слёзы, он не дотрагивается до него. Не утешает его. Юнги не говорит вообще ничего и просто уходит. Чонгук выпивает какао почти до дна, давясь слабостью вынужденной заботы. Чимин улыбается. У них получилось его одурачить.

=

Не один Чонгук давным-давно уже является слабым местом Мин Юнги. Тэхён — его младший брат и сородич из Дэгу — этот парень медленно, но верно пробрался в сердце Юнги и покорил его своей непосредственностью, великодушием, которое Юнги так редко в людях находил. Пытаться не лезть в дела Чонгука было ужасно нелегко, ещё сложнее — видеть, как медленно сгорает Тэхён, слишком вовлечённый в судьбу человека, которого подобрал буквально с улицы. Имеет, наверное, право, и такая любовь поразительна, но состояние Тэ беспокоит Юнги даже больше, чем безрассудства младшего. Юнги видит, как Тэхён перестаёт есть, перестаёт улыбаться, перестаёт походить на себя самого, и от этого ещё сильнее хочется ударить Чонгука лицом о стол. Вместо этого Юнги молча проходит мимо каждый раз, когда видит его. — Ты меня наказываешь молчанием, Юнги-хён? — спрашивает Чонгук во вторник. Юнги ведёт плечами, не изображая ни усталости, не беспечности. Жест крайнего безразличия. На самом деле. ему настолько не всё равно, что потом, в своей комнате, Юнги заткнёт уши большими наушниками минут на сорок, пока собственная влюблённость не перестанет кровоточить прямо в душу. В его голове так громко, что, Юнги уверен, ни Чонгук, ни весь окружающий мир не способны воспринять частоту звучания его боли. Так что эта боль в итоге остаётся невысказанной. Глушится, ещё не успевши отразиться в уголках глаз. Юнги — тоже своего рода мастер спорта. — Я не наказываю тебя больше, чем ты наказываешь сам себя, Чонгук. Если бы серость стала звуком, у неё было бы эхо этих слов. — Молчание — не лучший выход для всех нас, хён. По крайней мере, попытайся хотя бы не уходить из комнаты сразу же, как вхожу я. Все уже заметили, что что-то снова не так. — Ты уже, кажется, нашёл лучший выход для всех нас. Что, последствия сильно давят? — Мне просто грустно, как легко для тебя отказаться от одного из самых близких людей и делать вид, что его не существует. Извини, я в этом не так хорош, как ты, Юнги-хён. Юнги усмехается. Этот грёбаный ребёнок. — Ты сильно упростил задачу, Гук. Ты знал, куда бить, и ударил по самому больному месту. Юнги смотрит на Чонгука и видит в глазах то, что пытался тогда себе внушить. Он видит, что Чонгук лгал, что пытался его обидеть и отдалить от себя, и теперь только понимает, что в этом ему стоит винить только самого себя. Он так навязчиво лез в жизнь Чонгука, что не оставил ему другого выхода. Подростки держатся за свою независимость так, будто это их единственная ценность. Юнги понимает, что это хреновое оправдание, что Чонгук всё равно неправ и сильно перед ним облажался, но и он сам дурак. Позволил ему проникнуть слишком глубоко под кожу. Неудивительно, что выводить придётся годами. Останутся шрамы. Чонгук стоит перед ним с его ёбаной обидой на весь этот ёбаный мир, и Юнги абсолютно не понимает, что ему с этим делать. — Какой я дурак… — Юнги-хён, я обещаю: скоро это закончится, — хрипло шепчет Чонгук. — Делай, что хочешь, Чонгук. Мне неинтересны твои обещания. Жизнь показывает, что ты не особо их выполняешь. Чонгук задумчиво сдвигает брови и внезапно грустнеет. Если бы у печали был цвет, он бы стал оттенком его глаз. Вспомнил. — И что, вот так просто? Тебе теперь вот так просто наплевать на меня? — Я не в ответе за того, кого не приручал, Чонгук, — Юнги обходит его сбоку и уходит в комнату. Чонгук не видит, как крепко впиваются его пальцы в ладони. Юнги не видит, как по щекам Чонгука катятся слёзы.

=

Юнги не в ответе за тех, кого не приручал, но вечером четверга Тэхён залетает в его студию в панике и истерике, и Юнги достаточно слаб, чтобы сдаться и вновь по уши залезть в это дерьмо. Тэхён с липкими от дождя прядями волос, с которых капает на пол, пьёт чай и судорожно пытается объяснить, что ему страшно, потому что завтра у Чонгука очередной бой, и Тэхён не знает, куда себя деть от накатившей тревоги. Юнги не видел его таким никогда. Тэхён, которого он знает, полон энергии и нацелен проживать жизнь настолько спокойно и счастливо, насколько это возможно. Юнги не узнаёт своего младшего брата. Сердце разрывается от того, через что их всех Чонгук заставил пройти. Свои чувства он ещё заткнуть может, но каково человеку, который Чонгука привёл в этот дом? — Тэхён-и, — мягко шепчет Юнги, гладя младшего по голове. — Ты же знаешь, где конкретно находится «Ринг»? Тэхён смотрит на Юнги так, будто видит впервые. Юнги заранее знает, что об этом всём пожалеет. — Зна-знаю, но никогда там не был… Хён, а почему ты спрашиваешь? — Потому что ненавижу видеть тебя таким. Я пойду туда и посмотрю его бой, приду на помощь, если нужно. Буду на связи, чтобы ты первым узнал, что всё хорошо. Тэхён всхлипывает. — Хён, ты сделаешь это ради меня? — он трясёт Юнги за рукав. — Ты-ты… — Просто скажи мне адрес этого места. Я что-нибудь придумаю.

=

Чонгук лежит на кровати, положив руку под голову, и смотрит на потолок, на котором за столько лет выучил каждую трещину и потёртость. Очередной разговор с Юнги вылился в новую ссору, и от этого на душе цветёт плесень — прямо как на этом самом потолке. Чонгук и не мечтает, что после сказанного им Юнги быстро смягчится, что простит его. Чёрт, да он вообще от него ничего не ждёт. В этом и заключался его изначальный план — держать Юнги от себя как можно дальше, потому что в последнее время смотреть на нескончаемую тревогу, заботу в его глазах стало невозможно. Хочется подойти к нему и вывернуть душу наизнанку. Признаться в своих чувствах, как будто это его очередной проступок, получить за него по голове тетрадкой, нагло, но мило улыбнуться и пойти по своим делам. Хочется, чтобы хён отпустил ему все грехи. Хочется, чтобы это всё, всё, что живёт в его сердце, не было таким неправильным. Чонгук полюбил Юнги с первой кружки горячего чая в тот самый день, когда Тэхён притащил его сюда. Он полюбил Юнги с его первого снисходительного бурчания в сторону растраты им чужого молока. В его сердце всегда жил Юнги. Чонгук далеко не сразу это понял, потому что у людей с такой судьбой, как у него, есть вещи поважнее влюблённостей. Юнги и Тэхён первыми настояли, чтобы Чонгук вернулся в школу. Юнги на пару с Джином собирал ему скромный перекус между уроками, но для Чонгука до сих пор эти сэндвичи дороже золота. Юнги следил, чтобы Чонгук делал уроки, отчитывал его за плохие оценки и бил по голове тетрадкой, стоило ему только напомнить, что хён сам вообще-то плохо учился в школе. Юнги поверил в Чонгука — совершенно незнакомого человека. Поверил, впустил в свой дом, в свою душу, в свою студию и даже однажды научил его играть простую мелодию на фортепиано. Это была колыбельная, которую пела ему мама в детстве. Неловко перебирая пальцами по клавишам, Чонгук удивлялся, как кому-то это вообще могло даваться легко. Чонгук удивлялся, потому что хён был удивительным. Чонгук влюбился, потому что Юнги дарил ему слишком много любви, и это заставляло его подростковое сердце трепетать и стонать. Чонгук и не мечтает, что после сказанного им Юнги его простит, но глупое мальчишечье сердце где-то глубоко в душе надеется, что хён не откажется от него так легко. Почему — он и сам не знает. Любовь вообще довольно иррациональна. Чонгук наговорил ему достаточно ужасных вещей, чтобы при встрече делать вид, что его не существует. Он заслужил каждый грамм этой обиды. И всё же, как и любой глупец, он тешит себя надеждой, что, может быть, однажды Юнги сможет его простить. Когда Чонгук вернётся со своего последнего боя. Когда скажет ему, что больше не нужно волноваться, клеить ему пластыри, подкладывать в аптечку таблетки и выведывать о его состоянии у Тэхёна. Скоро, совсем скоро, этот день наступит. Чонгук просто надеется, что всё, что было между ними, ещё можно вернуть. Никакая любовь ему от него не нужна. Если Юнги-хён продолжит смотреть на него с этой вселенской заботой в глазах, ему хватит. Чонгук не посмеет попросить о большем. Он понимает, что теперь Юнги другого мнения о нём. Чонгук больше не тот одиннадцатиклассник, которого в школе дразнили за то, что он сирота. Он был отшельником среди ровесников, мальчиком, выросшим без мамы, и это всегда использовали, как причину для издевательств. Будучи сильнее большинства одноклассников, Чонгук даже не думал о том, чтобы применять силу. Юнги-хён как-то нашёл его плачущим на подоконнике гостиной и спросил, по какому поводу кислая мина. Чонгук рассказал. Юнги закатил глаза, подошёл к нему и обнял за плечи, и он расплакался ещё сильнее, потому что уже был до беспамятства влюблён в Юнги, но хён начал объяснять, что все подростки — придурки, которых нужно ставить на место. Что нет ничего плохого в умении постоять за себя, когда тебя обижают и унижают. — Пообещай, что не дашь себя в обиду. Именно это обещание он и не сдержал. Чонгук возвращается домой с синяками и ссадинам, с выбитым плечом. Он не смог сдержать единственное обещание, данное Юнги, и хён ужасно разочарован. Чонгук понимает. Он бы себе точно второго шанса не дал. Но и держаться так близко к нему становится с каждым днём всё более невыносимо. Теперь, когда Чонгук — взрослый парень, уверенный в своей ориентации. Теперь, когда он боится опорочить все совместные воспоминания своими никому не нужными чувствами. Это грустно, но так нужно. Юнги — единственная надежда, что живёт в нём. Юнги — его единственная любовь. Эта любовь такая горькая, что Чонгук лечится от неё избиением за деньги, и, если об этом хоть кто-то узнает, он сгорит в котле собственного стыда, но у каждого есть свой яд. Чонгук просто повзрослел и выбрал свой. Завтра очередной бой, и нужно попытаться поспать, потому что людям, вроде как, положено спать, чтобы жить. Чонгук закрывает глаза, думая о том, когда последний раз пытался жить, а не существовать.

=

Юнги не нравится эта дыра сразу же, как только он выходит со станции метро. Юнги часто бывал в таких местах, он знает, что такое бедность, — до сих пор ест её на завтрак, — но что-то в этом месте его нереально отпугивает. Что-то кажется мерзким, зловещим, будто даже сам воздух тут сгущённый. Чонгук возвращается отсюда домой избитым — вот, где кроется причина его ненависти. Юнги слишком слаб, чтобы противостоять своим чувствам. Уже очень давно он вылез из андеграудной тусовки, но подвалы, тёмные закоулки и дешёвые бары никогда прежде так его не отпугивали. Раньше они не имели связи с чем-то личным и просто являлись частью бытовухи. Юнги видит раздражающую неоновую вывеску ещё метров за двести от самого места и пытается не скривиться. Снаружи пара человек — видимо, ждут своей очереди на оплату. Они замечают Юнги и усмехаются, кивая друг другу, мол, что этот тощий сопляк вообще тут забыл, но Юнги таких личностей слишком хорошо знает, поэтому суёт руки в карманы куртки и молча ждёт своей очереди. Места типа этого он тоже отлично знает, поэтому заранее приготовил наличку. С деньгами Юнги всегда было тяжело расставаться, но он готов пойти примерно на всё ради того, чтобы Тэхён улыбался, поэтому достаёт двести тысяч вон и проходит внутрь, сливаясь с толпой. Прямо-таки толпой это, на самом деле не назовёшь, ведь они не в отполированном боксёрском фильме про выход из низов, но народу не сказать, что мало. У Юнги появляется возможность затеряться, остаться незамеченным Чонгуком, и это полностью его устраивает. Мужики неподалёку что-то бурно обсуждают, кивая в сторону ринга, и Юнги сканирует взглядом помещение. Он должен быть аккуратным. Нужно найти того, кто не задаст лишних вопросов, но и козырнёт своими знаниями. Видя такого с краю импровизированной арены, Юнги медленно приближается к нему и встаёт сбоку. — Эй, мужик. На кого сегодня ставят? — спрашивает он с грубым акцентом Дэгу. — Ты первый раз тут, что ли? — он улыбается беззубым ртом, снисходительно смотря на Юнги. — Чон же дерётся. Этот парень никогда не проигрывает. — Что, прям никогда? — Да ты, походу, реально тут впервые… Большая часть собралась конкретно на Чона поглазеть. — Первый, да не первый… На родине увлекался, тут что-то снова тянуть начало. К чему ( кому ) конкретно — Юнги не уточняет. — Понимаю. Всем хочется зрелищ. — Какой призовой фонд? — Юнги возвращает на нос немного спавшую маску — Десять лимонов. Половину, по традиции, выигравший отдаёт команде. Итого пять миллионов чистыми Чонгуку. Он приносит домой только четыре из этих пяти. Не то, чтобы Юнги был жадным, да и Чонгук каждый раз покупает им много еды, но целый миллион… Куда такой, как Чонгук, денет целый миллион вон, если ему иногда жалко мелочи на банановое молоко? Всё это немного подозрительно. — Скоро они выйдут, — мужик кивает на ринг, когда из динамиков начинает орать музыка. — Чон этот собирает им неплохую кассу. Боссы были немного недовольны, как быстро он уделывает соперника, поэтому теперь он устраивает настоящий театр. Дерётся целых пять минут. Для него это дохуя и больше, и то потому, что народ требует зрелищ. — Звучит, как издевательство с его стороны, — Юнги хмыкает. — Чистой воды. Щас ты своими глазами всё сам увидишь, приятель. Толпа начинает гудеть сильнее, и, оборачиваясь, Юнги видит Чонгука, вылезающего на ринг, и другого мужика, который с виду весомо крупнее его, на другом краю ринга. С полминуты Юнги не дышит вообще: он видел Чонгука в боксёрской майке и перчатках и раньше, но этого Чонгука видит впервые. Перед ним Чон — его тяжёлая, хладнокровная версия. Челюсти плотно сжаты, в глазах ничего, абсолютная пустота, плечи расправлены перед принятием боксёрской стойки. Он слушает наставления тренера, серьёзно кивая, но давая понять, что совершенно не напуган. В его глазах это пугающее ничего. Юнги думает, что, провались он под землю прямо сейчас, это было бы достаточным наказанием за то, во что они все превратили Чонгука. Он взрослый парень, сам сделал этот выбор, но это они заставили его до этого выбора додуматься. Они сотворили монстра из милого, наивного ребёнка, и Юнги уже больше никогда себе этого не простит. Как не простит и того, как его сердце пропускает удар за ударом. Чонгук выглядит великолепно. Чонгук — глупый и жестокий — настолько красив, что Юнги влюбляется в него заново. В его совершенно взрослые черты лица, в его нацеленный взгляд. В ауру образа, который он создаёт вокруг себя, не особо стараясь. Чонгук выигрывает за четыре с половиной минуты. В отличие от сердца Юнги, он не пропускает ни одного удара и довольно быстро одерживает победу, пользуясь неосмотрительностью соперника. Чонгук хорош абсолютно во всём, к чему прикладывает усилия. Этого у него действительно не отнимешь. Смотря на орущую толпу, чествующую победу Чонгука, Юнги тихо сваливает, уходя в тень и выходя из клуба настолько быстро, насколько это возможно. Он не хотел, чтобы Чонгук его заметил. Совершенно нет настроения, чтобы выслушивать его защиту и оправдания. Юнги уже неинтересно, какую новую гадость про него придумает Чонгук, лишь бы до него самого не докопались. Быстрым шагом идя к метро, Юнги набирает Тэхёна. — Он выиграл, Тэ. Всё нормально, на нём ни царапинки. Слыша облегчение на другой стороне, Юнги впервые за день успокаивается. Ровно до того момента, когда Чонгук возвращается домой с разбитой губой.

=

Каждая пятница для Чонгука выглядит одинаково. Привыкнув к боям, он совершенно не волнуется. У себя в Пусане он имел разряд, и тут никто даже вполовину не так хорош, как он. Проблема всех соперников Чонгука в том, что они не умеют думать. Они уверены, что бои — это только физика. Их легко обвести вокруг пальца, и всего лишь пару раз за несколько месяцев Чонгук схватил неожиданные удары, и это ненадолго, но всё же немного пошатнуло его эго. Уже тогда он понял, что осознанно подставляться под удар во время состязания не принесёт ему нужного кайфа, не доставит той боли, которой хватило бы, чтобы искупить вину за содеянное. И тогда даркнет, как коллекторы, нашёл его по взмаху волшебной палочки. Той боли, за которую он платил, ему хватало. В последнее время Чонгук ощущал, что и её уже недостаточно, но пока что выбирал это всё игнорировать. Уже двадцать один год он несёт на спине огромный багаж из боли, и, кажется, она уже никогда его не оставит. Началось всё тогда, когда не стало мамы, и Чонгук обиделся на весь мир за эту грёбаную несправедливость. Отец запил, часто водил своих дружков, которые иногда подшучивали над Чонгуком, всячески обзывали, запирали в комнате, когда он прятал их алкоголь. Он всегда находил утешение в боксе. Бокс ассоциировался с мамой, с целью, со стабильностью. Чонгук мечтал однажды стать тренером, но для этого нужны были немаленькие деньги. Все мечты рухнули, когда однажды в порыве гнева он чуть не убил дружка своего отца. Тогда-то он и сбежал из дома. В тот день его родной отец впервые посмотрел на него, как на монстра, и Чонгук не смог больше находиться в этих стенах. Отец опорочил их своим пьянством, он сам — насилием. Чонгук сбежал от этой жизни, от себя самого, от монстра, которого из него сотворили нищета и отцовское пьянство. Недалеко, конечно, сбежал. На пару лет всё действительно улеглось, потому что Гуку нереально повезло с хёнами, но разве сбежишь далеко от своей натуры? Чонгук вернулся именно туда, откуда начал, но с ещё большим багажом непроработанных травм. Он не тупой, понимает, что всё это ненормально, но и поделать ничего с собой не может. Он кругом — растраченный потенциал. Он кругом — хороший человек, которого жизнь заставила стать плохим. В первую очередь, по отношению к себе. Чонгук выигрывает бой, суёт в руки незнакомому мужику пачку денег, получает по лицу и немножко оглушённый идёт домой. В магазине спасает маска. Дома не спасает уже ничего. Юнги-хён видит его и хмурится. Чонгук настораживается — первая эмоция за неделю? Тэхён подрывается с дивана, что-то шепча Юнги, но тот держит его за плечи, усаживая обратно. — Какого хрена? — тихо спрашивает Юнги. — Какого хрена что? Делает вид, что не понимает, что хён имеет в виду его губу. — Какого хрена у тебя губа разбита, Чонгук? Я всё видел. Ты от всех ударов увернулся. Чонгук чувствует, будто на него облили ушат с водой. В ушах начинает громко пульсировать. Юнги там был, он всё видел… — В смысле, блять, ты всё видел? — В прямом. Тэхён сказал мне адрес. Чонгук сжимает руки в кулаки, подходя ближе. — Что из того, что я сказал, тебе, мать его, непонятно, Юнги-хён? Я говорил тебе держаться от меня подальше! — Чонгук! — Тэхён вскакивает, преграждая ему путь к Юнги. — Не говори с ним так, он твой хён и он просто волнуется! Это я его вообще-то попросил! — Юнги-хёна я тоже кое о чём доходчиво попросил! Чего тебе непонятно, а? Держись подальше от меня! Чонгук вылетает из гостиной, кидая на пол пакет. Юнги быстро идёт следом за ним. Чимин ничего не понимает, когда его просто выставляют из комнаты. — Выйди отсюда. Ты, блять, уже достал меня, — стонет Чонгук. Выйди и дай мне сойти с ума в одиночестве. — Что с тобой происходит… какого хрена, Чонгук? Откуда эта ссадина на губе? — Не твоё дело. Просто отстань уже, пожалуйста. Оставь меня в покое! — Да что с тобой творится, Чонгук? Это вообще ты? Чонгук улыбается разбитыми губами. — Не переживай. Я себя тоже ненавижу. — Я-мы… просто волнуемся за тебя. Юнги, похоже, дрожит. — Когда ты уже поймёшь это, Юнги? Мне давно п-л-е-в-а-т-ь. Чонгук доволен. Слова Юнги ранят больнее разбитой губы. — Ты нахрен не сдался мне со своей жалостью. Я вырос. Юнги сжимает руки в кулаки. Рядом с ним он всегда сжимает руки в кулаки. По его щекам текут слёзы, но Юнги игнорирует их, стоя перед ним со сжатыми кулаками. Смотрит, а потом просто молча выходит из комнаты. Приходя к себе в спальню, Юнги видит кучу непрочитанных сообщений и больше двадцати пропущенных звонков. Его песня завирусилась в интернете. Если бы у иронии был звук, она бы стала нервной усмешкой Мин Юнги.

=

— Мин Юнги, как вы бы описали настоящую любовь? Юнги сидит в кресле записывающей будки радиостанции, убрав руки в карманы толстовки. У него на голове — большие чёрные наушники. Ведущие смотрят заинтересованно, но ровно настолько, насколько положено смотреть на звёзд местного разлива. Юнги с трудом понимает, что он тут вообще забыл. Всё произошло как-то слишком быстро. Началось это мракобесие в тот момент, когда в его комнату с нелепыми, невероятно громкими возгласами ворвался Хоби и начал трясти Юнги за плечи, поздравляя и искренне радуясь за брата. — Хён, твоя песня вирусится в интернете! Там сотни комментариев, кто-то даже статистику посчитал. Хён, там сотни тысяч прослушиваний! У тебя наконец-то получилось… Хён? В тот момент Юнги всё ещё находился в оцепенении от слов Чонгука. Он ненавидит жизнь за то, что приходится улыбаться, когда хочется только плакать. Пришлось списать потрясение на банальное удивление, лишь бы Хоби не понял, что случилось что-то другое. Отойдя от шока, Юнги зашёл в интернет и увидел десятки тысяч новых подписчиков. Обнаружив, что некоторые из пропущенных звонков были из лэйбла, где он работает, Юнги перезвонил, и из-за этого сидит теперь здесь, в будке этой второсортной радиостанции, отвечая на один бредовый вопрос за другим. Так себе из него сенсация. Юнги тяжело и больно, потому что не таким он представлял свой успех, лёжа в кровати перед сном. Он должен был прийти к нему не так стремительно, а Чонгук должен был находиться рядом, чтобы разделить с ним этот успех. Он должен был увидеть его счастливую улыбку. Юнги должен был гордиться собой, а не ненавидеть себя за то, что всё это случилось так не вовремя. — Любовь — это испытание, — отвечает Юнги. — Большинство людей проходят испытание трудностями, некоторые — испытание славой. Думаю, любовь — это что-то вроде универсального испытания. Почти как бедность. — Вы крайне поэтичны в своих высказываниях. Юнги усмехается. Быть поэтичным для поэта — такая ли это редкость? Чонгук провёл его через множество испытаний. Каждое из них Юнги готов был преодолеть, но бороться за того, кто осознанно его отталкивает, — наверное, это уже ему не под силу. В данный момент он просто до смерти напуган, чего ждать от каждого нового дня, потому что их траектория отношений с Чонгуком — уже давно не прямая линия, а заснеженная поляна с кучей отпечатков ног. Они слишком запутались. Никогда ещё у него не было настолько сложных отношений с кем-то. — Вы сами пишете свои треки? — Пишу, аранжирую, продюсирую — я всё делаю сам. Вопрос кажется ужасно банальным. Разве не все настоящие артисты так делают? Юнги не получает за своё творчество ни копейки (по крайней мере, до вчерашнего дня не получал), поэтому для него крайне странно, что люди, зарабатывающие целое состояние на своей музыке, не принимают участия в процессе её создания. Он этого просто не понимает. — Ваша песня «So Far Away» про любовь. Как думаете, есть ли какие-то границы у любви? — Если это счастливая, полноценная любовь, то у неё нет границ. К сожалению, она не всегда бывает такой. — Но разве даже в здоровых отношениях не должно быть границ? Например, некоторые люди настаивают на том, чтобы всегда знать местоположение своего любимого человека… Юнги моргает, переваривая этот комментарий. Местоположение любимого человека. Несколько лет назад Джин-хён заставил ребят скачать это дурацкое приложение, чтобы видеть местоположение друг друга. Когда Чонгук переехал к ним, хён тоже заставил его скачать это приложение. Юнги совершенно о нём забыл. Эта штука может помочь ему посмотреть, где ошивается по вечерам Чонгук, что приходит домой таким потрёпанным. — На самом деле, я не фанат тотального контроля, если в этом нет серьёзной необходимости. Ведущая кивает. — Ваших новых фанатов интересуют ваши дальнейшие карьерные планы. Поделитесь ими с нами? Юнги подавляет желание усмехнуться. Ему бы самому, блин, знать. — Ничего конкретного сказать пока не могу. Я просто благодарен людям за то, что им понравился мой трек. В будущем я бы хотел выпустить много хороших песен. Могу только попросить вас, слушатели, следить за моим творчеством. Выходя из здания радиостанции, Юнги достаёт телефон и видит фото, которое отправил ему Хосок. «Слушаем любимого хёна». Ради него эти идиоты пропустили учёбу. Юнги улыбается, но улыбка меркнет, когда он не видит на фото Чонгука. — Бессмысленно… — бормочет он, вздыхая, и идёт на встречу с директором лэйбла.

=

— Ну, что там? Тэхён, видимо, караулил его у порога: как только Юнги заходит домой, он берёт его за руку и ведёт в гостиную. Юнги бурчит, что для приличия можно было хотя бы дать ему снять куртку, но послушно следует за младшим. Пятеро смотрят на него, ожидая хороших новостей. Юнги запомнит эти лица на всю оставшуюся жизнь. Смешные, наивные, любящие. Это его настоящая семья. — Ты правду сказал, что не знаешь о своём будущем? — спрашивает Намджун. — Технически я действительно не соврал, потому что подписал контракт всего полчаса назад, — Юнги достаёт из рюкзака папку и машет ей. — Они сделали меня продюсером лэйбла, я больше не стажёр. Меня попросили меня написать целый альбом, и, если он им понравится, я подпишу контракт как сольный исполнитель. — Хён! — Хосок вскакивает и сгребает Юнги в охапку, и на секунду ему даже хочется засмеяться. Хоби неожиданно застывает, и Юнги открывает глаза, смотря туда, куда обращён взгляд Хосока. В дверях стоит Чонгук, смотря на праздник жизни, на котором ему как будто больше нет места. Юнги видит проводные наушники, один из которых до сих пор у Чонгука в ухе. Кивнув, Чонгук снимает обувь и уходит в свою комнату. Джин первым реагирует, прося почитать договор. — Хён, ты теперь, получается, станешь сказочно богатым? — хихикает Чимин, но даже в этом смехе Юнги слышит нотку взволнованности. Чимин всегда был таким. Он отлично разбирается в человеческой психологии и сейчас пытается переключить внимание Юнги на что-то более позитивное. Все они волнуются из-за их испортившихся отношений с Чонгуком, но Чимин меньше всего хочет, чтобы Юнги грустил в такой радостный для себя момент. Его карьера наконец-то пошла в гору. Ему бы улыбаться, но на душе так тяжело, что выходит только страдать. За обсуждением будущего Юнги проходит ужин, на который Чонгук тоже не является. Юнги пытается сделать вид, что всё хорошо, но позже, почти за полночь, Хоби тормошит его за плечи, садясь рядом на кровати. — Хён, тебе грустно? — спрашивает он, хмурясь. — Грустно, что Чонгука нет рядом? Юнги тяжело вздыхает. — Мне просто… грустно. — Я тебя понимаю. — А не должен, — возражает Юнги. — Ты прекрасно понимаешь, из-за чего именно мне грустно. Дело даже не в том, как Чонгук ко мне отнёсся. Вся проблема в том, что мне грустно из-за того, на что я не могу повлиять. Я не могу заставить его любить меня, любить парней, и это так глупо, но мне невыносимо с этим жить. Я могу хоть до конца жизни злиться на него за всё остальное, но не получается, честно, не получается, но при этом я злюсь на него за то, за что вообще не имею права злиться. Бесит! — Откуда ты это знаешь? Ну, что ему не нравятся парни. — Хоб, я забирал его с одной из вечеринок год назад. Я видел, как он целуется с девушкой. — И решил, что ему не нравятся парни, только из-за этого? Хён, ты что, глупый? Ты же сам бисексуал, чёрт возьми! — На той вечеринке было много парней. Чонгук мог целоваться с кем-то из них, но он выбрал целоваться именно с девочкой. Он упоминал её несколько раз. Я даже думал, что они встречаются. О парнях он ни разу не говорил. Хосок смеётся и качает головой. — Хён, ты реально безнадёжен… Этот оболтус наговорил тебе всякого дерьма, кричал на тебя, попросил отвалить, унизил твою карьеру, а ты зол на него, потому что не нравишься ему? С чем я бы, кстати, поспорил, но это только мои наблюдения. — Что ты имеешь в виду? — Юнги настораживается. — То и имею. Между вами с первого дня была эта странная связь. Чонгук в тебе души не чает, и ты бы видел, как он на тебя смотрит. У Гука глаза горят, когда он рядом с тобой. Стоит только ему тебя увидеть, Чонгук сразу превращается в милого подростка. Он притворяется слабым и глупым, чтобы ты помог ему, и если это не любовь, то что это вообще? Может, Чонгук и сам её не осознаёт. Может, его надо немного подтолкнуть… Хён, рядом с тобой он становится лучшей версией себя. — Тогда зачем оттолкнул? — Боюсь, придётся сильно постараться, чтобы это узнать. Хоби пожимает плечами. Похоже, он и сам немного зол на Чонгука — возможно, из братской солидарности. Юнги не глупый и понимает, что все пятеро любят этого парня всей душой. Им больно видеть их разлад. Возможно, Хосок просто выдаёт желаемое за действительное. Не стоит относиться к его словам серьёзно, но Юнги не сможет спокойно жить дальше, пока не узнает, откуда на самом деле приходит Чонгук с разукрашенным лицом. Кто знает, может, в ответе на этот вопрос кроется причина их ссоры?

=

Юнги предполагал, что время до пятницы будет тянуться невероятно медленно, и заранее составил план слежки за Чонгуком. Собственно, плана-то особо и не было: он просто решил подождать Чонгука у «Ринга» и отследить по приложению, куда он пойдёт следом. Как только та телеведущая заложила ему в голову эту идею, Юнги не мог перестать о ней думать, но суровая реальность быстро нашла ему отвлечение в виде работы. Теперь, когда Юнги стал продюсером на своём лэйбле, он постоянно должен был контактировать с артистами, слушать и сортировать песни, которые им отправляли авторы, помогать продюсировать треки, что означало дофига и больше встреч с утра до вечера. Он думал, что эта работа целиком и полностью будет посвящена его отшельничеству в студии, но всё оказалось совершенно наоборот. Необходимо было контактировать с людьми, прислушиваться к мнению юных звёзд, озвучивать свои идеи, и, если с последним у него никогда проблем не было, к такому количеству коммуникаций с людьми Юнги просто не привык. К концу первого дня у него пухла голова, в конце второго он запивал ибупрофен энергетиком. Юнги по-настоящему опомнился только тогда, когда понял, что сидит на собрании по поводу уже его альбома. Необходимо было обрисовать концепт, обозначить количество треков, дату прослушивания, дату релиза. Говоря о своём творчестве, Юнги чувствует себя более уверенно. — Я бы хотел остановиться на десяти треках. Мини-альбомы — не совсем мой формат. Я стремлюсь рассказать слушателю свою историю, так что альбом должен быть большим, целостным. Я бы хотел сделать «So Far Away» его частью. Юнги не расстраивается, когда после прослушивания его материала боссы оставляют только две песни. У него есть целых три месяца на то, чтобы написать ещё семь, и Юнги благодарит судьбу за то, что она даёт возможность излить свои чувства хотя бы куда-то. Единственное время, когда у Юнги получается закрыться в студии и писать треки, приходится на вечерние часы, чему Юнги искренне рад. Так и проходит вся неделя. Юнги возвращается домой поздно вечером, на цыпочках проходит в спальню, пытаясь не разбудить чутко спящего Хосока, переодевается и ложится спать. В восемь утра следующего дня его уже нет дома. Университет теперь совершенно не вписывается в его ритм жизни, но Юнги каким-то чудом разрешают не только не ходить на лекции, но и использовать свою прославившуюся песню в качестве дипломного проекта, и Юнги впервые в жизни чувствует плюсы известности. Зазнаться он не успевает из-за количества обязанностей на новой работе, капризов избалованных айдолов и сроков, которые с каждым днём всё больше поджимают. На еду в таком графике тоже особо времени не остаётся, и в пятницу вечером, когда у Юнги наконец-то появляется время доработать куплет, он заходит в студию и неожиданно ругается: — Блять, Чонгук… Как он мог забыть о том, о чём ещё три дня назад не мог перестать думать? Вздыхая, Юнги достаёт телефон и смотрит, где сейчас находится Чонгук. Через несколько секунд на экране появляется отметка с его маленьким круглым лицом: Чонгук в одной станции метро от «Ринга». Это значит, бой начнётся максимум через полчаса. Смотря на время, Юнги матерится и, хватая вещи, выбегает из студии: если он ещё хочет успеть проследить за ним, нужно ехать уже сейчас. Между ними около сорока минут. Юнги просто ненавидит бегать, опаздывать — да в целом куда-то торопиться. Ему всегда проще дождаться следующего автобуса, пойти пешком, вызвать лифт ещё раз, чем пытаться куда-то протиснуться. Спешка только усиливает ощущение внутренней тревоги. Он попадает на час-пик и застревает в автобусе, проклиная себя за то, что не поехал на метро. Следя за Чонгуком по приложению, он видит, что его отметка застыла в районе «Ринга», и местоположение не меняется уже около десяти минут. Автобус останавливается на конечной, и Юнги оказывается примерно в одной станции метро от Чонгука. Он ещё может успеть. Ускоряясь, Юнги чуть ли не роняет телефон из рук, видя, что Чонгук начинает двигаться в его сторону, и они двигаются по параллельным улицам. — Куда ты, блять, идёшь? Почему не на метро? — ругается Юнги, но продолжает следовать за Чонгуком. Чонгук идёт куда-то по направлению к их дому, но минует станцию, что странно, но не настолько, если вспомнить, что он приходит домой побитый. Юнги хмурится: не нравится ему этот маршрут. Чонгук прошёл уже три квартала от «Ринга» и теперь сворачивает куда-то, где карта упирается в тупик. Там какое-то старое здание. Никаких организаций в нём Юнги не видит. Поворачивая на улицу, куда свернул Чонгук, он быстро пытается его догнать, но видимость просто ужасная: один хромой фонарь на ближайшие сто метров, и уже стемнело. Пугающее место. Что Чонгук вообще тут забыл? Все мысли сбиваются в кучу, когда Юнги видит две фигуры, в одной из которых он узнаёт Чонгука, стоящие близко к друг другу, начинают драться. Вернее, один стоит, а второй неожиданно бьёт его под рёбра. — Эй! — орёт Юнги, срываясь на бег. — Стой, блять! Ты какого хера творишь? Подбегая к незнакомому мужику, Юнги со всей силы талкаает его на землю, нависая сверху. От неожиданности тот даже не рыпается. Переводя взгляд на Чонгука, Юнги видит бешеный страх в его глазах. Пытаясь отдышаться от удара, Чонгук выдыхает: — От-пусти… — Какого, блять, хера происходит, Чонгук? — рявкает Юнги. — Братан, мы так не договаривались. Мудила пытается вырваться, но Юнги использует свой самый неочевидный козырь — физическую силу, которой набрался в подвальных потасовках. Раньше ему часто приходилось кого-то держать, запугивать, колотить. Он больше защищал, нежели нападал, но сейчас дело касается Чонгука. Сейчас Юнги совершенно за себя не отвечает. — Хён, отпусти его. Отпусти. Юнги сводит брови, но слушает, и мужик встаёт, отряхиваясь. — Ты, прежде чем избивать кого попало, лучше бы у дружка спросил, почему его бьют, — незнакомец хлопает по карману и достаёт пачку денег. — Этот больной заплатил мне за взбучку. Хер знает, что у него в голове, — ты вон с этим теперь разбирайся. Ну, бывайте, придурки. Юнги смотрит на Чонгука и понимает, что ничего не понимает.