я не дам тебе разбиться

День за днём Хосок успешно проникал в жизнь Юнги. Тот сам и не заметил, насколько прочно доминант засел в его буднях. Он окружил его: прогулками, обедами, разговорами и переписками. И это было настолько непринужденно, что ни одно негативное чувство не одолевало сабмиссива. Это было легко: без давления, без напряжения, без каких-либо обязательств. Юнги и сам удивлялся внезапному спокойствию, которое разливалось по нему в моменты нахождения с доминантом. Это было обнадёживающе. Чимин не уставал нежно подшучивать над Юнги, когда видел, как милая улыбка освещает его лицо. Он сразу понимал, что в этот момент шла переписка с доминантом. Реакции саба — его постепенное снижение уровня напряженности рядом с ним, его всё более и более открывающаяся личность, а позже очередной разговор, который состоялся с Чимином, заставили Хосока поверить в возможность отношений между ними, заставили надеяться. Чон думал долго. Размышлял, советовался, и, несмотря на то, что признаться уже не просто хочется, а необходимо, понимал, что жутко боится реакции парня. Он тревожился, что попытка вывести всё на новый уровень и предложение вступления в отношения заставят Юнги сделать несколько шагов назад. Но он корил себя за то, что тянет. Казалось, что доминант обманывает парня тем, что притворяется его другом, что не признаётся честно в испытываемых чувствах, возникало ощущение, что чем дольше он ждёт, тем хуже может быть реакция, особенно учитывая то, что Юнги мог воспринимать его действительно просто другом, а потом понять, что Хосок не был им, он притворялся, чтобы подобраться ближе. Смелость — это последнее качество, которое бы описывало его по отношению к сабмиссиву, но всё нутро ему подсказывало, что дальше тянуть просто не к чему. Он признается, а дальше всё в руках саба. Захочет, то они вместе сделают шаг вперёд в новые отношения, не сможет — останутся просто друзьями, на крайний случай, доминант просто никогда больше не побеспокоит его, даже если сердце будет разбито. Хосок перебирал кучу вариантов это сделать: ресторан, прогулка, арендованное место, но одно ему мешало. Он не мог предугадать реакцию парня. Она могла быть слишком разной, вплоть до панической атаки. В момент, когда доминант об этом задумался, Чон почувствовал себя самым эгоистичным человеком на земле. Делать что-то, зная, что твои поступки могут привести к таким результатам не кажется поступком хорошего человека. Это стало причиной ещё нескольких беспокойных ночей. А после очередных долгих разговоров, один с Чимином наедине, второй совместный — к ним присоединился ещё и Чонгук. Хосок решил, что самый лучший вариант — сделать это в квартире парней, потому что Юнги будет окружён чем-то тёплым, домашним и родным. А на случай, если что-то случится, то он сможет покинуть её, оставляя саба в спокойствии с самим собой, не заставляя его куда-то двигаться, что-то делать или о чём-то думать.

***

— Я собираюсь это сделать, — выпивает половину бутылку воды, а рука слегка подрагивает от нервного напряжения, которое отказывается его отпускать последние несколько дней. Ровно с того момента, как было принято окончательное решения. Чимин жалостно смотрит на Хосока, кладя руку на его, пытаясь передать частичку сил доминанту, который выглядит не лучшим образом. — Я к чему это говорю, — продолжает Хосок, вымученно, но благодарно улыбаясь в сторону Чимина, — мне нужно, чтобы ты был рядом. Я слишком волнуюсь за его реакцию и подумал, что было бы хорошо, если бы ты находился недалеко и, на крайний случай, мог сразу зайти в квартиру и успокоить Юнги, просто морально поддержать. Чимин удивляется, но одновременно с этим очень гордиться тем, насколько ответственно доминант подходит к каждому своему действию, не желая причинять Юнги ни капли боли или заставлять его ощущать стресс. — Конечно, мы можем с Чонгуком побыть в машине, напишешь если что и я быстренько поднимусь наверх, — Чонгук, сидящий рядом, кивает, соглашаясь с планом действий. Чимин не может молчать. — Хосок, пожалуйста, успокойся сам немного, ты еле держишься, — саб смотрит с волнением, — тебе ещё о моём друге надо позаботиться, а для этого нужно уметь позаботиться и о самом себе. — Я плохо сплю в последнее время, — признаётся доминант. — Ещё нечто общее между вами с Юнги. — У нас, как оказалось, вообще очень много общего, — то, насколько он нежно отзывается о сабе, заставляет сердце Чимина трепетать. Он просто надеется, всей душой надеется на то, что Юнги сможет сделать этот шаг навстречу, потому что за всё это время он точно убедился в одной вещи — Хосок действительно будет прекрасным доминантом для него.

***

Хосок морально себя готовил к этому разговору сколько мог, но по итогу не получилось сделать это на все сто, но сообщение с просьбой встретиться и поговорить уже отправлено и прочитано, так что никаких шагов назад сделать на этом этапе уже нельзя. Ответ сразу даёт понять, что сам Юнги встревожен его словами, потому что это само по себе звучит очень волнительно, а для тревожного человека особенно. Он успокаивает саба насколько может, но спрашивает разрешения приехать, на что сразу же получает положительный ответ. Хосок едет на максимально допустимой скорости. Он помнит дорогу до квартиры сабов лучше, чем до своей собственной. Дверь ему открывают сразу же, будто бы парень так и стоял прямо за нею и только и ждал, когда Чон приедет. — Что случилось? — любимый вид: тёплая и мягкая домашняя одежда, волосы взъерошены, а сердце доминанта совершает три переворота, желая сгрести его в объятия. — Ты чего какой взволнованный? — надеется, что смех получается искренним и не сквозит напряжением в голосе, — всё хорошо, я же говорил, просто хотел с тобой кое о чём поговорить. Я пройду? Юнги будто только сейчас осознаёт, что он перекрывает проход, заставляя доминанта стоять вне квартиры. Он быстренько отходит назад, давая ему место пройти. Время, пока Хосок снимает обувь, течёт для каждого до смешного по-разному: Юнги кажется, что прошла целая вечность, в то время как Хосок ощущает мимолетность мгновения. Саб садится на диван, складывает руки на коленях как самый примерный ученик и ждёт, пока Хосок начнёт говорить о том, для чего он собственно и приехал. — Я сразу хочу сказать, что эти слова ни к чему тебя не обязывают, — непонимание на лице отражается всё более и более явно, — я просто хочу, чтобы ты знал, я считаю нечестным продолжать скрывать от тебя это. Юнги слегка напуган этой вступительной речью. Он боится даже представить, что последует дальше. — Ты мне нравишься, — прилагает усилия, чтобы сказать фразу медленно, не выпаливая её на духу. А вот это то, чего Юнги никак не ожидал. Ладно, возможно он хотел допустить пару раз такую мысль, но заставлял себя не думать о вероятности развития таких событий. — Нет, — не даёт даже договорить, не слышит вопроса, выпаливает, вскакивая одновременно с этими словами на ноги. Хосок себя настраивал, старался по крайней мере, но настолько яро негативная реакция чуть сбивает его настрой. Однако доминант не хочет, чтобы Юнги подумал, что его ответ как-то разозлил дома, так что дышит глубоко и сохраняет относительно нейтральный тон. Не потому, что хочет наорать или надавить. Просто чувств так много, что он боится снести ими с ног саба. — Нет, нет, нет, — пятится назад, но вскоре сталкивается со стенкой, вынуждающей его остановиться. Хосок сам встаёт на ноги, просто хочет подойти чуть ближе, чтобы разговаривать было проще, но саб предупреждающе поднимает руки. — Не подходи. — Хорошо, всё в порядке, я стою на месте, — вопреки словам он начинает двигаться назад, садясь обратно на диван. — Юнги, пожалуйста, дай мне договорить… — Нет. Видимо, тот уровень адреналина, который бушует у него в крови, заставляет парня говорить, кричать, перечить. И такой Юнги, яркий, стойкий, не боящийся спорить и отстаивать границы, нравится ему лишь сильнее. Хосок делает глубокий вдох, понимая одну простую вещь — любой Мин нравится ему. И с каждым днём это чувство становится лишь сильнее. — Прошу, не паникуй. Замечает стакан с водой на столе и хочет передать парню, на что получает лишь отрицательное мотание головой и попытку слиться со стеной от того, насколько сильно Юнги к ней прижимается. — Я могу узнать хотя бы причину? — голос начинает терять те бодрые оттенки, которые были в нём изначально. — Хосок, я не могу… — голос срывается, приходится остановиться, чтобы собраться, — отброшу в сторону все объективные причины… — Не отбрасывай, — просит искренне, — тут нет объективных причин. Хосок потом ещё будет долго думать о том, зачем он попросил. Зачем захотел знать, в чём была причина его просьбы. Ему дали чёткий и прямой ответ на вопрос, который он, как последний мудак, отказался принимать, требуя ещё каких-либо объяснений. — Я не хочу, — наверное, он должен собой гордиться, потому что наконец-то смог поставить своё желание на первое место, — я не хочу снова попадать в эту яму. Я только из неё выбрался. Он подходит ближе к столу, не чувствуя явной опасности от доминанта, спокойно сидящего на диване, берёт всё же тот стакан с водой и делает пару жадных глотков. — Я наконец-то начал ходить в университет, — признаётся так, будто говорит о сокровенной тайне, — смог общаться с новыми людьми, смог заниматься тем, что мне нравится, я наконец-то могу гулять и видеться с друзьями, — улыбается, — я могу выбирать, что буду кушать вечером, а могу вообще ничего не есть, могу лежать и отдыхать, когда мне плохо, я не готов это менять ни на что. Руки начинают трястись, а волнение, чувствующееся где-то на задворках сознания, выходит на первый план, заставляя содрогаться от неприятного ощущения. Хосок сидит оглушённый. Он, конечно, догадывался о прошлом парня, но чтобы всё было настолько плохо? Лежать и отдыхать, когда ему плохо? Приходится быстро вспоминать все техники успокающего дыхания, чтобы не заплакать прямо на месте. Юнги сам находится не в лучшем состоянии. Его всего потряхивает, но саб не подходит близко, не садится рядом, он так и стоит в углу комнаты. Пытаясь унять собственные чувства и задвигая их на второй план, Хосок концентрирует взгляд на руках парня, замечая красные полосы, некоторые из которых кровоточат. Он хочет себя ударить по лицу, понимая, что его слова, его поступки стали причиной этого. Опять расцарапал себе все руки от нервного перенапряжения. — Юнги… — Ну и в конце концов, даже если отбросить это всё, я ни на что не годен, — повторяет слова, которые слышал от Чонхо каждый день. — В каком смысле? — Хосок уверен, что ответ ему не понравится и оказывается прав. — Я ни на что не годный сабмиссив, — улыбается грустно, но смиренно, будто бы уже просто принял это все, — мне не нравится боль, я не хочу никаких ограничений, мне не нравится подчиняться. Я не просто не хочу, я не могу. Он не врёт. От одной только мысли о проведении сессии его начинает тошнить настолько сильно, что хочется выблевать все внутренности. Юнги ненавидит свою сущность. Парень так сильно ненавидит быть сабмиссивом. Мин ненавидит то, насколько общество и весь мир несправедливо устроены по отношению к половине, которой не посчастливилось родиться теми, кто подчиняется по своей жизни. Это их биологическая природа, так о каком справедливом мире и равенстве гендеров может тут идти речь, если изначально кто-то родился настолько привилегированным. — Тебе это вбили в голову, — пытается спорить, потому что к чёрту всё, ему не нужно ему подчинение, не нужно ему ничего, кроме Юнги рядом. — Нет, я говорю тебе правду, Хосок, это ужасная идея. Я ужасный сабмиссив, — повторяет на выдохе, усталость начинает заполнять его, а желание спорить потихоньку испаряется не потому, что он резко становится согласен с тем, что ему сказал доминант, а потому, что все силы уходят на то, чтобы продолжать держать себя на ногах. — Ты можешь говорить что угодно, но это никогда не поменяет моего отношения к тебе, я влюблен в тебя, чертовски сильно, кажется, с первого дня, как увидел, — дыхание Хосока сбивается, чувств у него больше, чем могут в себя вместить простые слова, но он пытается выразить весь тот спектр эмоций, которые бушуют в нем. — Отбрось эти роли. Я не хочу быть просто твоим формальным доминантом. Я хочу быть твоим, хочу быть с тобой, хочу любить тебя открыто. Хочу быть твоим мужем, другом, товарищем, хочу быть тем, к кому ты будешь приходить, когда тяжело, хочу быть тем, с кем ты разделишь свои счастливые момент. Я люблю тебя, Мин Юнги, и могу тебе пообещать, что если ты рискнешь, то не пожалеешь. Хосок понимает, что это не просто риск. Он не знает, что произошло с Юнги полностью, но та часть, которая ему известна, уже заставляет ненавидеть каждого, кто в прошлом так к нему относился. Чон ненавидит то, через что пришлось пройти парню. Ненавидит, что когда-то Юнги доверился не тому человеку, что теперь, из-за этого, у того столько проблем в настоящем. Он буквально вынужден выстраивать вокруг себя стены, потому что когда настолько сильно обжигаешься единожды, то проще больше не подходить к огню, чем надеяться на то, что в этот раз пронесёт. А ведь парень действительно влюблен. Доминант готов сделать его счастливым. Он готов на очень многое, если ему разрешат. — Мне жаль, — самовнушение, очевидно, но Хосоку кажется, что он чувствует физическую боль. Он встаёт на ноги, не хочет сейчас показывать, как ему плохо и больно, потому что понимает, что это не сравниться с тем, насколько плохо Юнги себя чувствует. — Юнги, я спрошу в последний раз и очень прошу тебя ответить честно, — ему нужно знать точно, — я тебе совсем не нравлюсь? Как же саб не хочет врать. Он хочет быть свободным от оков. Наверное, в глубине души Мин мечтает о том, чтобы спокойно и радостно услышать признание, ответить на него взаимностью, потому что только слепому человеку осталось непонятным то, насколько Хосок нравится Юнги. Он вообще первый доминант, которого тот смог подпустить к себе настолько близко, первый доминант, который так о нём заботился, первый доминант, который всегда слушал его и слышал, который поддерживал и помогал как мог, ничего не требуя взамен. Первый доминант, с которым Юнги хотелось бы быть. И когда Юнги думает и вспоминает всё хорошее, что произошло рядом с Хосоком, а рядом с ним всегда происходило только хорошее, с самого первого дня, как они встретились, с первой маленькой помощи, когда они даже не были толком знакомы, когда он концентрируется только на себе и на доминанте, такое предательское в этой ситуации слово «нравишься» чуть не вырывается из него. Приходится прикусить язык, чтобы не давать ему волю, чтобы не делать того, о чём он будет жалеть потом. — Извини, — нервный смех чуть не вырывается из горла Хосока, когда он слышит это слово, так сильно им ненавистное, — но ты мне не нравишься. Приходиться опустить голову, чтобы отросшие волосы прикрыли глаза, потому что хватит одного взгляда на него, чтобы понять, насколько сильно он солгал. — Извини, — прилетает ещё раз, а Хосок всё понять не может, за что тот извиняется. — Тебе не за что извиняться, хорошо? — он всё время смотрит на саба, следя за ситуацией и его состоянием. — Мои чувства — это только моя ответственность. Хосоку требуется время, чтобы восстановить относительно своё спокойствие. — Мы хотя бы можем остаться друзьями? — спрашивает с надеждой. Юнги, который еле сдерживает подкатывающую истерику, понимает лишь одно — друзьями быть с Хосоком не сможет, он просто не выдержит. Потому что его глупое сердце отказывается замедлять свой темп рядом с доминантом, потому что после этого разговора он в глаза смотреть ему не сможет. — Ты в начале сказал, что совсем не будешь меня трогать, если я попрошу? — Да. — Извини, — даже не требуется пояснять за что, Хосок прекрасно понимает. Он улыбается, хотя улыбается — слово слишком громкое. Чон пытается улыбнуться, напоследок смотрит на саба, отказывающегося смотреть в ответ на него. — Юнги-я, — голос такой нежный, такой родной, что сабу хочется оказаться рядом, возможно, почувствовать тепло чужого тела рядом, — посмотри на меня, пожалуйста. Юнги вскидывает глаза, надеясь, что с такого расстояния не будет видно застывших в них слёз. — Ты абсолютно ни в чем не виноват, хорошо? Юнги машет головой. Он виноват. Как минимум в собственной трусости, в несостоянии переступить свои страхи и боязни прошлого. Хосок двигается к входной двери, быстро обувается, хватая на ходу своё пальто, уже хочет выйти, как останавливается, услышав тихое «Хосок» позади. Он резко оборачивается, смотря на саба с неистовой надеждой. — Прощай. Одно слово, а спусковой крючок для обоих. Хосок машет, будто бы они завтра увидятся, будто бы сядут вместе на перерыве и будут вчетвером обсуждать прошедшие выходные. Но правда в том, что такой безмятежности между ними больше не будет. Доминант быстро спускается вниз и вылетает из подъезда, двигаясь в сторону машины Чонгука, в которой парни всё это время ждали его. Он обещает себе потерпеть до дома, а уже там дать волю своим эмоциям, но сил хватает на несколько шагов. Слёзы начинают стекать по лицу раньше, чем он доходит до машины. Чимину хватает одного взгляда на него, чтобы понять, что ничего не получилось. Он хочет задержаться подольше и с Хосоком, поддержать его, найти нужные слова, но оставляет эту задачу на Чонгука, думая лишь о том, в каком состоянии находится сейчас Юнги, особенно зная чувства того к доминанту. — Как он? — спрашивает со страхом. — Беги к Юнги. Чимин действительно срывается на бег с надеждой, что всё это не повлечет за собой череду негативных последствий. Хосок тем временем может только отвернуться от машины и, прикрыв лицо ладонями, всхлипнуть. Чонгук сначала порывается выйти из машины и помочь чем угодно, но потом понимает, что эмоции тут надо просто прожить, по-другому никак. Он остаётся тихонько сидеть на месте, давая другу время, чтобы успокоиться наедине с собой. Доминант не знает, сколько времени прошло с момента, как он спустился, когда дышать становится чуть легче. Он просто перестаёт ощущать происходящее. В себя приходит спустя время, когда уже он сидит в машине. Чонгук протягивает ему бутылку с водой, которую он охотно выпивает, откидываясь назад. — Мне стоит что-то спрашивать или говорить? — решает уточнить, потому что Хосок сейчас не выглядит как человек, желающий что-либо говорить. — Он сказал: нет. Чонгук это понял сразу же. — Мне жаль, но ты тут уже ничего не сможешь сделать, — не выезжает, просто сидит, смотря на друга. Хосок горько усмехается. — Я вот думаю, а сделал ли я изначально достаточно? — признаётся в том, что успело уже сотню раз пролететь в голове. Чонгук смотрит на него недоумённо. — О чём ты? — Я о том, что, может, я изначально сделал недостаточно для того, чтобы понравиться Юнги и добиться его доверия? — говорит вроде с Чонгуком, но взгляд настолько пустой, что кажется, будто он далеко не с ним. — Ты сделал достаточно, — Чонгук верит в то, что говорит, — ты действительно делал всё, что мог, ты не давил на него, дело не в этом. Иногда чувства, их просто нет или есть причины, независящие от тебя. Молчит пару секунд и добавляет: — Но мне действительно жаль, я, честно думал, что у вас всё получится, мне казалось, что ты нравишься Юнги, да и в последнее время он был с тобой очень открытым и спокойным. От этих слов становится ещё печальнее, потому что ожидания у Хосока были завышенные. Он готовил себя к худшему, но всё же ожидал лучшего. Поэтому так разочарован. Ему изначально нельзя было надеяться, нельзя было давать себе надежду, потому что, как известно, лимит разочарований — это количество ожиданий. Хосок пока даже думать боится о том, как он будет дальше. Что он будет делать, как существовать, потому что привык. Доминант привык к их общению, привык к тому, что Юнги рядом, он привык к их небольшой компании, к совместным посиделкам, но от привычек ещё избавиться можно. Точнее — ему придётся избавляться. А как быть с чувствами? С теми самыми, когда дыхание спирает, когда хочешь для человека только всего самого хорошего. Когда хочешь любить, хочешь дарить всю свою нежность, когда хочешь окутать человека лаской с ног до головы, помогать ему, когда хочешь поддерживать и просто быть рядом, когда хочешь многого, но не можешь сделать абсолютно ничего. Как быть с этим? Эти мысли заставляют ещё пару слёз скатиться по лицу, а самому злобно сжать руки. Хотя тут даже злиться не на кого. Пришедшее сообщение на телефон заставляет его отвлечься от мыслей. Он хочет проверить телефон, но видит, как Чонгук достаёт свой, и понимает, что написали не ему. — Это Чимин, — прочитывает сообщение, — спрашивает: как ты? Чонгук смотрит на него, пока сам Хосок пытается понять, какой ответ дать другу, но сам быстрее отвечает. — Я Чимину врать не буду, — разводит руками, — так и скажу, что очень плохо. Хосок смеётся сквозь слёзы, думая, что это уже последняя стадия. — Как Юнги? — обещал, что трогать не будет и не собирается, но не может не убедиться в том, что парень в порядке. Чонгук чувствует такую безнадежную печаль от того, в какой ситуации оказались Хосок с Юнги. Ему тяжело видеть друга в таком состоянии. Видеть, как ему больно, но понимать, что он ничего не может сделать для того, чтобы ему стало легче. Гук бы забрал всю эту боль себе, если бы мог, лишь бы не видеть, как под ней загибается Хосок. — Он спит, — передает слова Чимина. Хосок чуть выдыхает. Значит, смог успокоится. Или довёл себя настолько, что свалился без сил. — Поехали? — спрашивает Чонгук, понимая, что прошло больше полутора часов с момента, как Хосок сел в машину. — Поехали, — смотрит с тоской на дом, будто мысленно прощаясь с ним. Хосок прикрывает глаза, понимая, насколько сам морально истощён от этого дня. Но также прекрасно понимает, что ближайшее время он не уснёт, потому что мыслей в голове столько, что не получается спокойно сидеть на месте. Он уверен, что недавняя сцена ещё долго будет проигрываться в голове. Чонгук смотрит на него боковым зрением, стараясь не отвлекаться от дороги. Он останавливает машину около дома Хосока, сам выходит из неё, ловя вопросительный взгляд на себе. — Я тебя сегодня одного не оставлю, даже не мечтай. Хосок не пытается даже спорить со сказанным, молча кивает и направляется в квартиру. Он делает всё на автомате: открывает квартиру, переодевается в домашнюю одежду, наливает им чай. Говорить совсем не хочется, так что просто включают какой-то фильм, даже не вникая в происходящее на экране, находясь каждый в собственных мыслях. Чонгук поддерживает молча, просто будучи рядом. Доминант безмерно благодарен за отсутствие необходимости говорить. Вопреки собственным ожиданиям, что ночью сомкнуть глаз не получится, как только получается чуть расслабиться, Хосок мгновенно так и засыпает на диване. Чонгук накрывает его пледом, выключает фильм и тихо удаляется на кухню. Он быстро моет посуду, которую они там оставили, и сам ложится в комнате, чувствуя максимально горькое послевкусие после сегодняшнего дня.