Студент, не знающий историю, или все нюансы любовного треугольника.

      — Что? Тарталья, это розыгрыш какой-то? — женщина подумала, что у них что-то со связью, и вместо «девушка» она услышала «парень». Тарталья же не понял её интонации и повторил, просто чуть менее уверенно.       — Нет... Меня парень бросил. Ну, Итэр. Я упоминал его недавно, помнишь? — но теперь голос его матери совсем испортился. Превратился в смерч.       — За что же мне горе то такое... Только всё нормально стало, нет, ты опять решил испортить всё. Ты хоть представляешь, что о нашей семье подумают, когда узнают, что у нас сын... Вот такой? — Маргарита, тяжело вздыхая, села на стул. Тарталья вообще пожалел, что открыл рот.       — Какой, мам? Брошенный? Разбитый? Мне... Мне тяжело сейчас и нужна твоя помощь. Ты же моя мама! — откладывая лопатку в сторону, он обнимает себя за локоть одной рукой.       — Не смей меня после такого матерью называть! Ты же был нормальным ребенком. У всех дети как дети, один ты мне такой достался! — нижняя губа парня по-детски оттопырилась, однако плакать он не собирался. Ему было жгуче больно от того, что даже родная мать его не приняла.       — Все другие мамы принимают своих детей и заботятся о них! Я впервые в жизни попросил поддержки, мам! Неужели это так сложно? Я же не алкоголик, не наркоман... Не знаю, не преступник! — стоило его отчаянному голосу утихнуть, как он услышал, как тяжелый кулак ударил по столу. Пусть парень был в нескольких километрах от её и понимал, что это происходит не перед его лицом, он всё равно вздрогнул.       — Ты мне ещё претензии сейчас будешь предъявлять? Я на тебя полжизни своей угробила. А у других матерей нормальные сыновья. В общем, к нам можешь больше даже не приходить и не звонить. Отец, когда узнает... Он тебя если увидит, то быстро из тебя всю дурь выбьет! Это где ж я не доглядела... Мало я тебя в детстве порола. Да лучше бы ты алкоголиком был, чем... Таким! — злость постепенно нарастала. Он пожалел, что вообще проникся чувствами и жалостью к этой женщине.       — Таким же алкоголиком, как ты или папа? — съязвил тот в ответ. Как только фитиль подпалился, с того конца провода послышались громкие крики и ругань.       Злотницкий молча повесил трубку. Хотелось кричать. От него отказалась собственная мать просто из-за того, что он чувствует. Неужели она бы спокойнее отнеслась к тому, что тот, например, что-то употребляет? Как вообще можно бить своих детей? Все их конфликты стали разом прокручиваться в голове. Каждое слово. Каждый удар. Парень сполз по стенке вниз, упираясь локтями в колени и туда же приземляя голову, обхватывая её руками и смыкая ладони.       Уже не хотелось ничего. Из тяжелых мыслей его вывел не менее тяжелый запах дыма. Котлеты начали подгорать, выпуская из-под шаткой крышки густой дым и пар. Снова у него не было времени подумать о себе, ведь пришлось спасать свою кухню и всю квартиру от пожара, стараясь не задохнуться. Как только угольки в масле отправились в мусорное ведро, а ошпаренные руки под струю холодной воды тот решил, что завтра вообще никуда не пойдет. А может, и послезавтра.

***

      Чжун Ли зашёл в аудиторию, приветствуя студентов. Тот разговор с Тартальей словно снял долю той ноши, которую он носил уже с десяток лет, потому мужчина не был таким зажатым. Позволял себе немного шутить и даже улыбнулся в начале занятия. Вот только лицо его вскоре переменилось.       — Почему отсутствует Злотницкий? — его место пустовало, но вот Вишневский был тут как тут. После вопроса о Тарталье, блондин даже ухом не повел, хотя было видно, как он вдавил голову в плечи.       — Не знаем. — стандартно ответил белокурый, но после одногруппник спас столь неловкий момент.       — Он в беседу написал, что ему хреново и его не будет пару дней. — такое прямое цитирование вызвало волну шепотков и хихиканий, а вот преподавателю показалось, что такие ответы вполне в духе и в стиле Тартальи.       — Понял, спасибо. Староста в конце лекции принесет список отсутствующих, у меня нет на это времени. Сейчас я включу вам видео, потом мы его обсудим... — так шла пара. Уже прошёл и пятиминутный перерыв, но Чжун Ли никак не мог перестать думать о состоянии юноши. Обычно, если он прогуливал, то не писал ничего, а тут аж целое сообщение в беседу, так ещё и с указанием причины с опорой на здоровье. Тот помотал головой, но это было слишком странно, ведь он сделал это прямо посреди очередной речи диктора с экрана. Он не мог понять, почему в такой важный момент думает только о рыжеволосом мальчишке.       В конце занятия, проигнорировав старосту, мужчина подошел к Вишневскому, прося его задержаться. Стоило им остаться наедине, как тот спросил:       — Какой номер телефона у Злотницкого Тартальи? — белокур лишь фыркнул, не понимая, почему снова должен делать что-то связанное с Тартальей. Но после пары приятных воспоминаний, нахлынувших на него, он молча, хоть и с неким нежеланием, даже презрением, написал его номер на обратной стороне листа. Того самого чертового листа с поцелуем, вырванного из конспекта юноши. Такая комбинация просто убивала.       Чжун Ли пялился на эти 11 цифр, выведенных немного закругленным и тонким почерком. Но вскоре осознал, как далеко зашел, потому решил, что не будет ему звонить. Он — преподаватель, а парень — студент. Личные звонки выходили бы за четко установленные рамки дозволенного, а быть нарушителем пускай маленького, но всё-таки ограничения, ему не хотелось.       Тарталья лежал в своей кровати. В комнате было темно, как в пещере, ведь он не открывал шторы. С самого утра он не вставал с кровати, ведь еду притащил с вечера. Из-за такого сильного пережитого стресса ему было совсем не до этого. Ему было плевать на свой прогул, на домашнее задание, лекцию и конспекты. Хотелось уничтожить всё, что связывало его с Итэром, однако каждый раз, когда он собирался разорвать записку от Вишневского, на ум приходил запах его парфюма, цвет помады, аромат шампуня, текстура длинных светлых волос, шелковыми нитями рассыпающимися между его пальцами. Это давило.       Он не отвечал ни на какие звонки или сообщения. Большую часть времени просто лежал в кровати. Мысль провести так целую вечность уже не угнетала. Так он хотя бы не будет видеть Вишневского. Был страх, что тот может выдать все сокровенное, что парень когда-либо доверял ему, но в группе у него не было выстроено особо много дружеских или товарищеских связей, потому терять ему было нечего. Состояние злости и отчаяния настолько угнетало, что он буквально устал в них находиться, но тут ему написал одногруппник, отвлекая на время. <***> [29.10.2013 10:46] Преподша спрашивает где тебя носит <Tartaglia207> [29.10.2013 10:47] Скажи что мне херово <***> [29.10.2013 10:47] а чё так? <Tartaglia207> [29.10.2013 10:48] С девушкой расстался. <***> [29.10.2013 10:49] Жесть. Ну ты не раскисай. Хочешь после пар выпить? Отвлечься типо. Мы идем на квартиру к ???, он купит все       Тарталья, снова выдавая «ложь во благо» подумал, что его могут высмеять за излишнюю эмоциональность. Но в случае чего он просто ушел бы. Снова заперся в своей квартире, которую он считал своей маленькой крепостью. В прошлый раз, когда его пригласили выпить на чью-то квартиру, был как раз перед поступлением в универ. На той самой вечеринке он впервые увидел Вишневского. И снова его мысли заполонены этим блондином. Парень решил, что это будет неплохая идея. Вдруг у него получится наладить коммуникацию с одногруппниками и завести друзей? Или найти кого-то ближе, чем друг? <Tartaglia207> [29.10.2013 10:50] Давай. Адрес какой ? <***> [29.10.2013 10:52] Около уника после пар встретимся и пойдем. Часа в 3? <Tartaglia207> [29.10.2013 10:53] Хорошо       Злотницкий стал собираться. Слега привел себя в порядок, оделся и посмотрелся в зеркало. Он спрятал синяки под глазами и даже взял в руки тени, но после вспомнил, с кем он идет отдыхать, потому отложил это всё.       Они встретились и направились на чью-то квартиру. Так прошел час, два. Чжун Ли заканчивал вести занятия сегодня около четырех. Прибравшись в кабинете, он открыл свою сумку и стал собирать туда вещи со стола, но тут заметил номер телефона Злотницкого. Что-то в груди защемило. Простой разговор. Несколько стандартных фраз, только и всего. Он вбил цифры в свой телефон и приложил его к уху, слушая гудки. За окном снова стали плавать снежинки, приземляясь на стекло и сразу же растворяясь.       — Алло, Тарталья? Здравствуй. — мужчина закрыл кабинет, сдал ключи на пост охраны и стал надевать свой шарф.       — А? За... Здрасьте. — Тарталья уже был достаточно веселым. Ещё, конечно, не в дрова, он выпил всего две рюмки.       — Как твое самочувствие? Мне сказали, что ты плохо себя чувствуешь. — зажимая телефон между плечом и ухом, тот поправил подол пальто.       — Да как... Ну так. — по его плавающему голосу, что растягивал речь, он определил, что тот в состоянии алкогольного опьянения.       — Ты пьян? — мужчина уже вышел за ворота универа. Тарталья стоял на балконе с сигаретой и смелся с шутки в своей голове.       — Ну так... Но я немножко! — тот рассматривал стоящие вдалеке дома и подмигивал последним бликам заходящего солнца.       — Может, тебя снова отвезти домой? — Чжун Ли за эту идею был готов сам себе надавать по губам. Он обещал не переступать черту. Тарталья будто прочитал его мысли.       — Да не, не надо. Вы ж не Убер. — тот посмеялся снова и затем повесил трубку. Мужчина вздохнул. Поскольку Тарталья был подшофе, он не до конца контролировал свою речь, поведение, да ту же интонацию, потому Чжун Ли подумал, что мысль о сближении с ним была просто ошибкой. Совершенно глупой ошибкой. Убрав телефон в карман, он завел машину и уехал к себе домой, пока Злотницкий продолжал пьянствовать и отрываться.       По прибытии домой он прибрался, погладил постиранную одежду. Около шести часов стал думать над ужином, но в холодильнике еды было мало. Приближалась зима. Становилось всё слякотнее и холоднее, потому часто на улицу выходить не хотелось. Перебирая в голове варианты, мужчина решил просто съездить в гипермаркет, удачно находившийся недалеко от университета, и купить там продукты хотя бы на неделю, чтобы как можно меньше времени проводить на зябкой улице.       Тарталья уже вышел на улицу. Он поблагодарил парней за выпивку, а маленькую бутылочку прибрал к рукам, запрятав в рукав. Снова пошел снег. Неуклюже отмахнувшись, он стал брести к своему дому. Но если бы тот ещё помнил адрес своего проживания, было бы вообще чудесно, однако район он совсем не знал. Становилось темно, дорога была тяжело различимой и очень скользкой. Наконец он набрел на университет. Хоть сколько-то знакомая область. Оттуда уже было вполне реально дойти до дома, если ты трезвый. Но когда ты под градусом, а земля под твоими ногами пульсирует и плавает, это очень тяжело.       Пришла мысль позвонить Чжун Ли, чтобы тот всё-таки забрал его и отвез домой, вот только после вспомнился и Итэр, и их вчерашнее расставание, и ссора с матерью. Всё снова стало наваливаться и душить. Тарталья понимал, что если бы не Чжун Ли, не разговор, случившийся у них в машине, он бы не выдал матери свой самый главный секрет и не получил бы очередного скандала с уничтожением его нервных клеток и чувства собственного достоинства. Грудь сдавило. То, как часто в мыслях стал мелькать собственный преподаватель стало раздражать. Он буквально начинал действовать на нервы. Эмоционально шаткий Злотницкий не выдержал. Допивая эту крохотную бутылочку неизвестного ему алкоголя, он хватает её за горлышко и со всей силы разбивает об фонарный столб. Возможно, представляя там голову мужчины:       — Убирайся из моей головы! — хриплый, надорванный, местами дрожащий голос разносится эхом и разгоняет крохотные снежинки. Сердце колотится, кровь приливает к голове, пульсируя в висках. Остальное же тело начинает разъедать колкая стужа.       Стоя на скользкой заледенелой дорожке в подвешенном состоянии на ватных ногах, Тарталья явно не был готов к падению. Приземляясь рядом с осколками мутного стекла, он ударяется спиной. Пытаясь открыть глаза, он щурится из-за яркого света фонаря, бьющего прямо в лицо. Приходится жмуриться: снег стал попадать в нос и рот, опадая на ресницы и медленно тая.       Ребра вновь сжимает, точно парень находится под гидравлическим прессом. В состоянии анализа проходит только пара секунд, попытка подняться не увенчалась успехом: пьяное тело с проблемами с координацией попросту не было способно ухватиться за что-то или опереться на землю: та была скользкой из-за снега и дождя, окропившего его и превратившего всю дорогу в один сплошной каток.       Вдохнуть не получается. Как бы он не открывал рот и не мотал головой, попросту не мог сделать вдох. Что-то препятствовало этому и парень не понимал, что. Постепенно силы покидали его, кровь замедлялась. Последний кислород стал подаваться в мозг. Окружающие его объекты уходили за туманную пелену. Свет фонаря постепенно блек и меркнул, пока не исчез вовсе, оставляя его наедине с гуталиновой тьмой.       «Неужели это всё? Так вот она какая, смерть... Такая зябкая, неуютная, глупая и... Тёплая?» — из последних сил Тарталья старается, возможно, попрощаться с кем-то что-то придумать, но сознание растекается, пока его кончики пальцев не начинают ощущать что-то горячее.       Попытка дёрнуться всем телом наконец-то удается. Тарталья резко открывает глаза, начинает кашлять и жадно хватать кислород, пытаясь наполнить лёгкие до отказа. Руками он цепляется за все подряд, лишь бы ощутить реальность. Почувствовать, что он жив и это все по-настоящему. Разум кипит. Виски от таких рваных действий пульсируют, заставляя юношу отпустить что-то, за что он держался и обхватить собственную голову, стараясь отдышаться и скалясь от пронзающей затылок боли. По темечку, словно по наковальне, похмелье ударяет молотом, отчего в ушах звенит.       Где он? Будучи полулежа, Злотницкий, жмурясь от яркого теплого света, не мог сразу оценить обстановку, но тут он чувствует, как чья-то горячая, тяжелая рука ложится на его плечо.       — Тарталья? Не дергайся, спокойно. — вторая рука ложится на его голову, приподнимая челку и трогая лоб. После следует облегченный выдох и ему в руки уже суют стакан с водой.       — Чжун Ли? — парнишка в забвении кидается ему чуть ли не на шею. После такого ужасного провала в небытие очнуться было почти чудом. Он быстро и прерывисто дышит, цепляясь за плечи и локти мужчины, утыкаясь макушкой ему в ключицу. Рыжие волосы электризуются об каштановый свитер, обволакивающий его рельефы. Проходит примерно минута. Белый шум в сознании проходит, оно постепенно становится ясным и приходит осознание того, как близко он сейчас к своему преподавателю. Импульс велит руками вернуться к собственному телу. Щёки краснеют. — А вы... А я где? — уже проморгавшись, Злотницкий кашляет ещё раз и начинает пить воду, словно обезвоженный турист из пустыни. Когда со стаканом было покончено, он выдохнул и обернулся. Мужчина все ещё держал руку на его подрагивающем плече.       — Ты у меня дома. — парень не понимает, как он тут оказался, потому начинает нервно перебирать пальцами одеяло, которым был укрыт по грудь.       — Так я же... Я на улице был. А как я... Тут? — он покашлял, поскольку озяб и откровенно закоченел, хотя был только конец октября.       — Я поехал на машине за продуктами. Стоял на светофоре и услышал крик. Потом смотрю, человек упал и не встаёт. Ну, думаю, плохо, случилось что. Подбегаю, а там ты. Ещё чуть-чуть и ты бы спиной на осколки упал. А там уже до кровопотери недалеко, понимаешь? — теперь же Злотницкий был готов сгореть со стыда. Перебирая пальцами, он сидел в светлой гостиной на мягком бежевом диване, окруженный теплом. Однако парень считал, что не заслуживает такого тепла и заботы.       — Я чуть не умер. Думал, уже все, потому что я упал и дышать не мог. Мне было страшно. — отставляя стакан в сторону, юноша поправляет волосы, чтобы те закрыли его глаза, но чувствует горячую руку мужчины, которая опускается ему на предплечье.       — Мне тоже было страшно, когда я поднимал с земли тебя всего синего, так ещё и пьяного. — после очередного прикосновения с целью измерения его температуры, мужчина успокоился. — Главное, что всё обошлось. Голова не болит?       — Не болит. Извините, что вы опять меня вот так из чего-то вытаскиваете. Я просто... да даже не думаю, что я перебрал, но последние пару глотков были явно лишними. — развернув корпус, он осматривается. — Я долго вот так лежу?       — Всего час. Сейчас почти восемь. Кстати, а зачем ты бутылку разбил? Я видел следы спирта на фонарном столбе. — Тарталья не мог рассказать, что это из-за безостановочных мыслей о мужчине, потому просто отвел взгляд.       — Не знаю. Я почти ничего не помню, ну, кроме того, как упал и начал задыхаться. — свесив ноги с дивана, он захотел встать, чтобы хотя бы умыться, но ещё лучше — уйти домой, чтобы не теснить преподавателя своим присутствием, поскольку неловкость нарастала, а стыд выжирал его изнутри.       — Тебе повезло, что я оказался рядом. — тот лишь слегка улыбнулся, но у него были добрые глаза, чуть округлые, оттого приобретающие мягкие очертания.       — Спасибо. Я уже пойду, пожалуй. Ай... — в голову стрельнуло из-за похмелья, потому парень снова схватился за плечо Чжун Ли, сгибаясь напополам.       — Я думал хотя бы накормить тебя. Уже время ужина. Не думаю, что студенты второго курса затевают пьянки с кем-то, кроме закусок. — Злотницкий же хихикнул, поправляя волосы, но после увидел улыбку Чжун Ли. — Если смеёшься, значит хорошо себя чувствуешь. Я тогда сейчас приготовлю... Наверное, рыбу? — получив одобрение от своего гостя, он отправился на кухню.       Тарталья сел за стул. Оба молчали. Чтобы отвлечься от такой нарастающей неловкости, парень погрузился в свои мысли. Те вновь начали угнетать. Ему вспомнилось, что в целом мужчина относится к нему хорошо. После сцены у остановки их взаимоотношения разительно улучшились. В начале сентября он бы никогда не подумал и не поверил, что этот преподаватель расскажет ему о своей юношеской влюблённости в парня, спасет от холодной смерти, приведёт к себе домой, так ещё и накормит ужином. Это выглядело бы как какая-то фантастика для Тартальи из прошлого, но Тарталья из настоящего всё это пережил. Факт наличия между ними такого доверия подтолкнул юношу открыть рот:       — А у вас вот было такое, что, ну, знаете... Ощущаете себя брошенным? Будто вот нет больше никого, кто встанет на вашу сторону? — ожидая получить короткий отказ, тот весьма удивился, когда Чжун Ли сел напротив него за стол, держа в руках целое соцветие замороженной брокколи, которую он стал нарезать.       — Было. Давно, конечно, но... Скажем так, очень сильно. Это был момент после гибели моей матери. Я тогда буквально сдал первый вступительный экзамен, вернулся домой и... Мне об этом рассказала соседка. — мужчина опустил взгляд вниз, начиная тереть большой и указательный пальцы друг об друга. Сам Тарталья делал так, чтобы сдержать эмоции в нужный момент. Сам того не осознавая, он положил свою руку на руку мужчины, пытаясь обхватить её, что получилось у него не совсем удачно. Но так он хотя бы оказал акт моральной поддержки.       — А отец? Он то вам после этого помогал? — улыбка преподавателя приобрела некую горечь.       — Нет. Мой отец разбился, когда мне, кажется, и года не было? Он упал со стройки зимой. Уже не помню конкретную причину, то ли обморожение, то ли травмы, несовместимые с жизнью... — закончив фразу, он затих, но после, мельком огладив руку Тартальи, он расправил плечи и сделал глубокий вдох-выдох. — Что же... Тем не менее, это было давно и я благодарен своим родителям за то, что они сделали для меня. А почему ты спросил?       Тарталья удивился, что тот так легко сказал эти слова сейчас. Да, было видно, что ему немного тяжело и он будто скорбит, но длилось это очень недолго. Парень удивился его моральной силе: принять это и двигаться дальше. Теперь он понял, что есть люди, которым намного хуже чем ему. Стало стыдно за собственное нытье и слабость.       — Я после разговора с вами, ну, тогда, в машине, вспомнил, как вы ко мне относились в конце первого курса, да и в начале этого семестра. И я понял, что ваше мнение поменялось. У меня даже появилась какая-то надежда на то, что мы с мамой сможем наладить взаимоотношения. Вдруг она изменилась и всё такое. Ну и я ей рассказал, что Итэр меня бросил, потому что это было в тот же день и... Ну, было очень больно. А потом она сделала больнее. Сказала, что я больше ей не сын, отродье, позор семьи и всё такое. — почему-то парень усмехнулся со своих слов, но после даже постыдился такой защитной реакции. Почему-то рядом с мужчиной ему не хотелось скрывать свои эмоции, преподносить что-то серьёзное или действительно важное для него как шутку, хотя с немногочисленными друзьями и знакомыми он только так и делал, чтобы его не посчитали сопливым или нытиком.       — И поэтому ты решил напиться, да? — мужчина вернулся к столешнице, продолжая готовить.       — Мне предложили одногруппники. Ну, я не стал отказываться. Просто правда хотелось забыться и хотя бы час ни о чем не думать. Просто всё так навалилось... — вздохнув, он стыдливо отвёл взгляд.       — Я понимаю тебя. Просто в следующий раз будь аккуратнее, ладно? — мужчина продолжил процесс приготовления ужина. — Я правда переживал за тебя. — от осознания того, что на него кому-то не всё равно, Тарталья даже улыбнулся.       — Спасибо вам. — Злотницкий стал болтать ногами и думать о своём.       — Полегчало? — спросил тот через время, ставя за стол тарелки с рыбой и овощами.       — Да. Ещё раз спасибо. — тот улыбнулся и приступил к еде.

***

      Конечно, легче ему стало только на самую малость. Расставание очень тяжело принять и пережить, особенно когда отношения были счастливыми и длительными. Вернувшись в тот день домой, Тарталья ещё долго думал о Чжун Ли. Вспоминал каждое его слово, прикосновение, действие. Интонация в его голосе буквально убаюкивала. Его квартира была теплой и комфортной, как и он сам.       Тарталья осознал, что ощутил то, чего не чувствовал очень давно, помимо странных бабочек в животе — чувство безопасности. Однодневок или капустниц в своём нутре он, конечно, немного побаивался, ведь они напоминали ему об Итэре, но, честно говоря, мало осталось в мире таких вещей, при взгляде на которые ему бы не вспоминался Вишневский.       Но рядом с мужчиной он действительно чувствовал себя в безопасности. Тогда это было особенно ощутимо на контрасте: с холодной улицы с ледяной метелью и осколками мокрого стекла он попал в теплый сухой дом, где его напоили, накормили и пригрели.       Что, если он влюбится в своего же преподавателя? Разве это будет нормальным? А их разница в возрасте? Ему сейчас восемнадцать с половиной, а мужчине почти тридцать два года. Да, он совершеннолетний, а «Разница в (почти) 15 лет после восемнадцати — вовсе не разница!» Но разрыв между ними в почти что четырнадцать лет реально настораживал и стопорил.       Злотницкий решил, пока не поздно, выкинуть все эти чувства из головы. Есть множество ровесников, которые могли бы сделать его счастливым. Чжун Ли наверняка бы отнесся к его возможной влюблённости глупо. Ведь сам Тарталья, по сути, сейчас был похож на пятиклассницу, а Чжун Ли либо на выпускника, либо тоже на препода, в которого эта пятиклассница влюбилась и которого тщетно пытается добиться. От такого сравнения всё стало казаться ему ещё более абсурдным и нелепым.       Несуразными ему казались собственные чувства. Он ещё не отошёл от одних отношений, а уже захотел вступить в другие. Пока его мысли не пошли в разнос, он решил отвлечься. Разумеется, отвлекаться ему хотелось не на учебу. Скоро начнётся ноябрь, а вначале декабря стартует период зимней сессии, что совсем не добавляло позитива в его мышление.       Ему всё ещё не было понятно, по какой именно причине Вишневский бросил его. неужели это из-за того конспекта? Да он бы показательно сжёг его или скрутил в самокрутку, если бы это вернуло их отношения. Итэр прекрасно знал, что он просто остыл к своему партнеру и сделал ему больно именно по этой причине, вот только про мотив своих действий он Тарталье не говорил и до сих пор не ответил ни на одно его сообщение. Да и кажется, что уже не ответит.

***

      Парень просто стал просиживать целыми днями дома. Из-за удара у него немного болела спина. Увидев, что сейчас уже наступил четверг, а соответственно последний день октября, он даже удивился, в какой прострации прошло для него целых два дня, однако тут ему пришло сообщение от неизвестного абонента, хотя цифры его номера были знакомыми. Это был Чжун Ли. <Zhong_L1> [31.10.2013 10:36] Здравствуй. Как твое самочувствие? Планируешь появиться завтра в университете? <Tartaglia207> [31.10.2013 10:38] Здравствуйте. Нормально. Нет.       Парень откинул телефон в сторону, поскольку хотел провести почти весь день в постели. Он не ожидал от себя настолько холодного ответа, но понимал, что иначе он никак не сможет отмазаться от проклевывающихся чувств к мужчине. Но пиликающий звук раздался снова, вынуждая его, нахмурившись, опять посмотреть на экран. <Zhong_L1> [31.10.2013 10:40] Рад, что всё хорошо. Я позже пришлю тебе даты зачётов. Прошу появиться хотя бы на них и потратить энное количество времени на подготовку. <Tartaglia207> [31.10.2013 10:41] А почему вы так заботитесь о том, чтобы я сдал все зачёты? Вы же даже не мой куратор <Zhong_L1> [31.10.2013 10:42] Потому что я беспокоюсь о тебе.       Тарталья, увидев это, откинул телефон в сторону. Он не понимал, почему мужчина постоянно провоцирует его на различные эмоции. От слов про поддержку, беспокойство и заботу он растекался, словно пломбир в знойный день. Снова вспоминаются его теплые сильные руки. Объятия, слова, забота. Злотницкий ощущает себя драгоценным камнем на огранке. Его постоянно пилят, пытаются придать какую-то форму за счёт различных манипуляций, но после он понимает, что точно так же, как драгоценный камень, начинает играть светом и блеском, как только думает о Чжун Ли. Будто через многогранный диамант проходит луч солнца, распадаясь на множественные мелкие лучики разных цветов и форм. Именно так Тарталья ощущает себя при мысли о своём преподавателе. Пугает то, что простое сообщение «Я беспокоюсь о тебе» вызывает в нём такую бурю жара и эмоций. Ему точно нельзя появляться в университете, пока всё это не утихнет. <Tartaglia207> [31.10.2013 10:48] Спасибо       Чжун Ли, сидя на перерыве, вспоминал их недавние разговоры с Тартальей. Про то, что ему тяжело, одиноко и плохо из-за ссоры с родителями и прочих проблем. Пусть парень уже был совершеннолетним, а значит юридически взрослым, где-то глубоко внутри него сидел маленький рыжий мальчик с молочными зубами и пестрыми веснушками, который мечтал, чтобы кто-то заботился о нём, называл тыковкой, подогревал для него в красивой кружке молоко со сливочным маслом и позволял выплакиваться в плечо.       «Почему я так много думаю о нём?» — действительно. Злотницкий прочно въелся в память мужчины за последние несколько дней. Возможно, неделю.       Забавным было то, что оба не выходили друг у друга из головы, но никто из них об этом не знал и каждый отрицал свои чувства, погружаясь в работу или самобичевание. Наступали холода, начинало рано темнеть и жизненная сила Тартальи угасала.       Не в том смысле, что эту жизнь он хотел закончить, нет. Но когда ты отрицаешь себя и бежишь от собственных чувств, каждый день становится похожим на день сурка, а твоя дорога превращается в хомячье колесо. В конце концов ты неизбежно споткнёшься и упадёшь. Злотницкий с ужасом ждал этого момента.

***

      Постепенно становилось легче. Нахождение наедине с собой помогало забыть обо всём плохом и неправильном, особенно когда ты каждый день потребляешь быстрый дофамин и выпадаешь из реальности, вот только выпал парень в этот раз очень надолго.       В обыденный вечер, когда тот сидел на кухне и старательно игнорировал беседу группы, ему пришло уведомление от галереи с предложением посмотреть его лучшие фотографии за год. Уже было начало ноября и до Нового года оставалось чуть меньше двух месяцев. Это было странным, ведь только недавно начиналось лето.       В этой подборке его ждали их совместные фотографии с Итэром. По только-только зажившей ране ударили перочинным ножом. Парень откинул телефон в сторону и схватился за голову. Прошла буквально неделя с их расставания, он только начал остывать и приходить в норму, как тут ему выдают это.       Добивающим стало то, что сейчас Тарталья находился совсем один в темной, зашторенной квартире. Уже был вечер, значит только слабый лазурный свет пробивался через щели между полотном, стеной и полом. Рядом нет никого.       Медленно сползая по стене, он снова хватается за волосы и пытается погладить себя по голове. Что делать? На ум приходит только один вариант ответа, который ему совершенно не нравится — позвонить Чжун Ли.       Он понимает, что между ним и Чжун Ли уже давно не простые ученически-преподавательские отношения. Там есть нечто более многослойное и глубокое. Какая-то искра. Привязанность. Злотницкому кажется, что он отвлечёт мужчину от работы, а может, тот уже не питает к нему никакой теплоты? То, как сильно парень переживал из-за наличия этой самой искры давало понять, что он ни капли не забыл мужчину и не выкинул его из головы. Эта влюблённость на ранней стадии ощущалась как спящий компьютерный вирус. При срабатывании триггера он просыпался и начинал заполонять собой всё вокруг, точно так же, как мысли о преподавателе целиком заняли голову Тартальи.       «Ладно, всего один звонок. Если он не ответит, то больше не буду пытаться». — нажимая на иконку телефонной трубки, он закрывает глаза и считает гудки. Через несколько минут те стали более частыми и затихли. Не ответил. Стоило только парню радостно выдохнуть, как раздался его рингтон. — «Да почему же ты перезваниваешь?!» — в глубине души он, конечно, был рад, но его разум пока что отторгал всякий контакт с этим человеком. Он просто боялся обжечься.       — Тарталья? Всё в порядке? Прошу прощения, я был за рулём. — снова нежный, ровный тембр речи мужчины доносится до его ушей.       — Вы можете приехать? — его голос немного дрогнул. Эта фраза — отнюдь не то, что он хотел сказать первым. Парню хотелось начать с приветствия, какого-то рядового вопроса для разбавления атмосферы, однако его истинная потребность вырвалась наружу. Вскоре он услышал, как тот завел машину. — Вы можете не торопиться, всё не так плохо. — сейчас и сам юноша проявил заботу: уведомил преподавателя о том, что ситуация не критичная и его жизни ничего не угрожает.       — Я скоро буду. — молча повесив трубку, Злотницкий стал ждать. Он не запомнил, сколько времени ехать к нему от его дома, поскольку старался стереть из памяти всё, что связано с мужчиной.       По прошествии примерно пятнадцати минут он услышал звонок в дверь. Забыв даже про тапочки, Тарталья побежал открывать, не посмотрев и в глазок. Чуть сощурившись от яркого света, прямо как в тот злополучный вторник, он наконец-то увидел Чжун Ли. От него пахло холодом, терпким табаком с горьким шоколадом и кожаным автомобильным салоном, все это перекрывал элегантный парфюм. Доносились нотки чего-то свежего и лесного. Вероятно, от шампуня.       Резво вставая на цыпочки, Тарталья тянет руки к его плечам и мягко обхватывает широкую шею и снова прижимается к нему. В квартире у юноши было тепло, потому такой контраст температур застал его врасплох, однако не заставил отстраниться. Он льнул к нему, чувствуя, как сильные руки ложатся на его горячую спину. Из-за того, что та была прикрыта лишь легкой домашней футболкой, конечно, ему стало чуть холодно, однако от того, как быстро колотилось его сердце, тот быстро стал согреваться.       Руки мужчины же коснулись чего-то жгучего. От рыжеволосого парня будто исходил пар, как во время соприкосновения кипятка и чего-то холодного. Сейчас они готовы были слиться в единую симфонию: настолько много для каждого из них значили эти объятия. Факт того, что Злотницкий сам предложил увидеться заставлял душу Чжун Ли таять. Он был безумно рад, что тот не забыл о нём и даже был не против личной встречи.       Но в первую очередь он, безусловно, был рад, что с парнем всё хорошо. Некоторые сомнения одолевали его в пути, но теперь, когда тот хотя бы физически был здоров, его беспокойство утихло. Разумеется, судя по дрожащему во время их телефонного разговора голосу, у него было не всё в порядке, однако это ещё предстояло выяснить.       В объятиях друг друга они провели около двух минут, пока температуры их тел не сравнялись. Когда оба медленно отстранились, Чжун Ли заметил на щеках Тартальи слабый румянец. Такой обычно появлялся при перегреве организма, либо же долгого нахождения на морозе и прилива крови к щекам.       — Почему ты попросил меня приехать? Теперь я могу войти? — всё так же радушно улыбаясь, он начинает снимать свой шарф и развязывать шнурки на туфлях, аккуратно ставя их в угол коврика.       — Мне стало тяжело и одиноко. — признавшись в этом, парень всё-таки вспомнил, кто перед ним стоит — его преподаватель. — Проходите. И простите, что в универе не появлялся почти неделю. — ожидая услышать если не осуждение, то хотя бы некоторые нотации и причитания, он стал теребить края футболки, ведь от их разницы в возрасте и разрыве их статусов он всё ещё ощущал некую неловкость.       — Я на свои пары не ставлю тебе пропуски. Засчитываю присутствие, скажем так. Но долго я так делать не смогу, ты же это понимаешь? Так что не злоупотребляй моей добротой, ладно? — вешая пальто на крючок, он осматривается, ища хоть какую-то лампу или люстру, ведь в коридоре было темно, как в пещере. — Тебе свет отключили?       — Я просто не включаю лампы. Так... Электричество экономится. Да и мне больше нравится сидеть в темноте.       — Теперь понятно, почему тебе плохо. Мне от такой темноты становится страшно и одиноко. — тот включил лампу на кухне и та озарила помещение жёлтым светом. — А так я могу разглядеть твои черты лица и мне уже не так отчуждённо. — юноша улыбнулся, понимая, что Чжун Ли ассоциируется у него именно с таким тёплым, жёлтым, будто солнечным светом.       — А что значит это «отчуждённо»? — боясь показаться глупым, Тарталья опустил глаза, однако мужчина без всякого раздражения или презрения в голосе стал объяснять.       — Ну, знаешь... Замкнуто, обособленно. Потому что чуждый — значит чужой, непривычный. Понимаешь? — этим диалогом он попытался как-то его отвлечь. — У твоей квартиры приятный запах. — ещё с самого детства Лиён говорила ему, что каждая квартира имеет свой запах. У своей квартиры мы его не чувствует, поскольку привыкли, но вот у других этот аромат ощутим.       — А? Спасибо? — он поставил чайник и затем сел за стол, ожидая, пока тот вскипит. Парень сложил руки в замок, но Чжун Ли мягко коснулся одной из них. Он ничего не говорил, лишь показывал, что он рядом. Если до этого Злотницкий чувствовал себя как раз «чуждо и обособленно», то сейчас ему было тепло и хорошо.

***

      Но комфорт длился недолго, поскольку Чжун Ли всё же пришлось вернуться домой, когда стемнело. Тарталья решил, что он как будто может дать шанс своим чувствам.       Так постепенно сменялись дни и Злотницкий всё так же не чтил университет своим присутствием. Он почти не выходил из дома. Раньше у него был стимул в виде страха вылететь из родительской квартиры, но теперь никаких пинков под зад ему не дают. Родная мать не звонила ему практически месяц, да и он, если честно, не горел желанием.       Чжун Ли же, изредка отвлекаясь от работы, думал о Тарталье. Он волновался за него, поскольку тот не появлялся в учебном заведении четыре недели и скоро должна была начаться сессия. Если он не сдаёт все зачёты, то вылетает и остаётся без образования. Но действительно ли его так сильно волновало то, что Злотницкий не станет юристом? Наверное, пора было перестать врать самому себе.       Чжун Ли просто хотел видеть Тарталью. Смотреть на его лицо, слышать его голос и знать, что в данный момент с парнем точно всё хорошо. В момент, когда он признался себе в наличии некоторых чувств к собственному студенту, дышать стало легче. Впервые во время перерывов он стал думать не только о работе, но и о рыжеволосом юноше. Иногда он даже намеревался ему написать, но что-то никак не клеилось.       Мужчина знал, что такие отношения будут законными: ни один ВУЗ не вправе контролировать его личную жизнь, или личную жизнь его совершеннолетнего, что было важно, студента. Однако ему вполне понятен был и некий риск. Вдруг его чувства не найдут взаимности? Сколько бы он не пытался изжить подобные мысли, те возвращались снова, словно преданный пёс к хозяину. Чжун Ли и подобные размышления стали одним целым.       Теперь ему намного чаще доводилось думать о Злотницком. Последний раз они виделись в начале ноября. Беспокойство постепенно выливалось в довольно сильный стресс, потому, чтобы избавиться от него, мужчина решил приехать к парню домой, надоумить прийти в университет, снова взяться за учёбу и показать, что тот не обязан делать это в одиночку и что он будет рядом.       План, конечно, хороший, вот только Тарталья был совсем не настроен на учёбу. Утром ему попалась публикация Итэра в его закрытом профиле, откуда тот, по всей видимости, забыл его удалить. Это была серия фотографий. Перелистывая их, он иногда хмурился или фыркал, но на последнем слайде увидел Вишневского, который целовал... Сидра?       Сердце упало в пятки. Проверив дату, он обомлел: это был свежий пост. Почему?       — Ты сам ему изменил, а теперь вы долбитесь в десны и ты пишешь «С любимым на отдыхе»? И после этого я — псина с недостатком внимания? Да какого чёрта? Почему? Почему ты выбрал его, а не меня? Что я делал не так? Вы встречались меньше, ты сам ему изменил, сука! Ненавижу! — жгучая боль разъедала сердце. Почему? Почему тот вернулся к Сидру? Как тот вообще принял его назад?       Агрессия и ярость переполняют. Словно кипящий чайник, он чувствует, что сейчас ему вот-вот снесёт крышу. Монолог, прерванный рассвирепевшим учащённым дыханием, остается витать в воздухе облаком духоты. Нужно проветрить. Открывая окно, юноша цепляется за штору и чуть не срывает её с карниза.       — И я ещё неадекватный? Я за тобой, блядью, бегал, как пёс! Я всё ради тебя делал! Я только тебе, уроду, доверял! А ты вот так просто ушёл? Просто потому, что я тебе надоел. И сразу переключился на другого. Ну давай, чем он лучше меня? Чем же? Тем, что старше? У него денег больше? Опыта? Что?! — голос начинает сипеть, приходится грубо откашляться. Парень просто не понимает, как можно после отношений, длиной в год, которые ты сам разорвал молча и ничего до сих пор не объяснил, буквально через месяц вступить в новые, причём со своим же бывшим. Близится истерика. После ожесточённого удара кулаком косяка раздаётся дверной звонок. Тарталья, кажется, готов вырвать ручку вместе с механизмом, но, тем не менее, он пытается стиснуть зубы и открыть дверь.       Ему просто хотелось любви. Первые отношения зачастую самые болезненные, но он не знал об этом «правиле», потому ему сейчас было так тяжело пережить расставание и осознание того, что его бросили потому, что он стал ненужным, так ещё и так быстро нашли замену. Его не приняли собственные родители, из-за разрыва с Итэром он потерял почти всех друзей, потому что тот был банально более коммуникабельным, да и те решили, что когда пара, с которой вы дружите, распадается, нельзя продолжать общение с обоими и нужно обязательно выбирать кого-то одного. Тарталью никогда не выбирали.       Увидев Чжун Ли, он не знал, что чувствовать. Казалось бы, он был рад видеть мужчину, однако с другой стороны, сейчас ему не хотелось вообще ни с кем контактировать. Высок был риск сорваться на собеседника, коим сейчас являлся его преподаватель.       — Тарталья? Здравствуй. Могу я войти? — тот как всегда улыбается, даже не смотря на серьезность предстоящего диалога.       — Нет. — грубость юноши его удивила.       — Что-то случилось? Я хотел поговорить. — парень старался по минимуму открывать рот, так как его злость вперемешку с разочарованием и обидой ещё не утихли.       — Всё нормально. — он старался не показывать, как сильно у него ноет и пульсирует ушибленная рука.       — Скоро начинается зимняя сессия. Я отправил тебе расписание зачётов и хотел бы попросить, чтобы ты всё-таки стал снова посещать университет и готовиться к ним. До первого зачёта из списка ещё есть время, там около недели, так что... — однако рыжеволосый юноша грубо его перебил.       — Да, хорошо, я вас понял! Всё, уходите. — мужчина даже не понял, что не так.       — Что-то случилось? Почему ты такой грубый? — тот нежно коснулся его плеча, пока тот отвернулся. И Тарталья не выдержал. Сорвался.       — Ничего не случилось! Все в порядке, отстаньте! Зачем вы вообще приехали сейчас? Я не хочу ходить в этот сраный университет. Там Итэр и он уже нашёл мне замену. Просто взял и сошёлся со своим бывшим, с которым они расстались из-за его же измены. А чем я блядь хуже? Что я сделал не так? Я тоже хочу любви! Почему этому подонку достаются все парни мира, а мне не может достаться один нормальный? — парень схватил мужчину за плечи в порыве эмоций. Его губы были искусаны в кровь и дрожали, лицо алело, а глаза начинали бликовать на свету из-за количества слёз, которое там находилось. Ему уже было плевать на какие-то моральные нормы. Он матерился и показывал все свои слабые стороны, а также то, что потихоньку сходит с ума без общения и контакта с социумом. То, как спокойно преподаватель реагировал на его злость или холод настораживало. Вдруг ему просто забавно наблюдать за тем, как парень психует от переизбытка собственных эмоций?       Чжун Ли не знал, что сказать. Какие подобрать слова поддержки в эту минуту? Поглаживая его по руке, которой тот неистово вцепился в его предплечье, мужчина смотрел ему в глаза, но увидел, что тот нахмурился лишь сильнее.       Шмыгнув носом, стиснув зубы, он цепляется руками чуть выше, но после нащупывает его шарф. Выходя одной ногой за порог квартиры и светлым носком приземляясь в лужу грязи от растаявшего за это время снега с ботинок мужчины, он жадно и бесстыдно целует его.       Притягивает к себе, наклоняет голову и жмется своими губами к его. По щекам начинают катиться слёзы, вот только он не останавливается. Ему просто хочется ощутить любви, но появляется ощущение, что сейчас он схлопочет только пощёчину. Его сердце бешено колотится, нутро переворачивается и горит, когда он ощущает, как Чжун Ли чуть приоткрыл рот.       «Его пальто... Я снова так сильно сжимаю его. Он такой горячий...» — несколько мыслей проносятся в рыжей голове, от которой, как казалось, сейчас пойдет пар.       Юноша начинает льнуть к нему, громко дышать и снова и снова касаться его губ, чувствуя привкус крови и при этом не отпуская шерстяной шарф, словно боясь, что тот убежит, оставив его одного. Уже согревшиеся, тяжелые руки мягко опускаются на хрупкие плечи. В попытке шагнуть вперед, чтобы обнять и парню не пришлось бы выходить на лестничную клетку второй ногой, он получает своеобразный отказ путём толчка кулаками в грудь. Приходится смирно стоять на месте и целовать рыжеволосого юношу, пока что не смея даже касаться его шеи. Та тоже горит, отражая состояние всего организма.       Злотницкий не верит, что это происходит. Как только меж его губ проталкивается чужой язык, он прикусывает щеку и открывает глаза, видя ошеломленное, однако персиково-румяное лицо мужчины. Теперь Тарталья понимает, что он наделал. Как мерзко и невпопад вывалил свои чувства. А почему тот ответил на поцелуй? Из жалости? В голове начинает звенеть, а нутро перекручивается от волнения.       — Извините! — рвано выпаливает Злотницкий и отталкивает мужчину, резво и с громким хлопком закрывая дверь. Чжун Ли стоит там и настороженно вслушивается в звуки, доносящиеся из квартиры Тартальи. Сейчас он чувствует себя не лучше Итэра, поступая точно так же. Поцеловать и вытолкать. Начинает тошнить от самого себя.       Он сваливается на пол, запирая дверь на замок и начинает часто вдыхать в попытках осознания содеянного. Он поцеловал Чжун Ли. Просто взял и поцеловал. Нет, нет!       «Все должно было быть не так! Я снова так сжимал его пальто. И вкус крови...» — он даже почти не злился на себя за то, что заплакал снова. Парень планировал долго вынашивать своё признание, ведь мужчине он всё ещё доверял не до конца, даже несмотря на то, что они уже пережили «вместе». Окружение начинает давить. Нервно цепляясь за волосы, он снова хнычет от собственной никчемности. Доселе сильный и грубый он совсем размяк. Утопая в жалости и одновременной ненависти к себе, мимолетом он вспоминает про университет.       Почему он вообще отрицает свои чувства и ненавидит происходящее? Ему хотелось подольше покопаться в себе, а теперь он всё испортил. Чжун Ли, наверное, смеется с импульсивного парнишки в истерике, который не может контролировать свои чувства и действия. Дрожа и сотрясаясь, лежа на полу в собственной прихожей, он даже не подозревает, что сейчас чувствует Чжун Ли, стоящий за дверью в некой прострации от шока, слизывая с губ остатки горячей, солёной крови...