Студент, не знающий историю, или все нюансы любовного треугольника.

      Свирепый холод зимних ночей сменился на прохладный, однако приятный для кожи ветерок. На оконном стекле в догонялки играют капельки дождя, за пышными кронами салатовых деревьев гремит гром, сгущаются сажевые тучи.       — Ой-ой-ой! Малыш, заходи скорее, — Лиён быстро заводит сына в подъезд, прикрывая голову свежей газетой, — Мама сейчас промокнет. — вместе они поднимаются на свой этаж, Чжун Ли волочит по полу самосвал на веревочке, иногда ставя его на колеса, если тот заваливался на бок, а девушка старается удержать в руках авоськи с фруктами, выискивая нужный ключ от входной двери.       Мельком она ощущает, что снизу кто-то дергает её за юбку. Опуская взгляд, замечает родные и любимые ореховые глазки на кукольном личике. Мальчишка стоит с протянутыми руками, настойчиво требуя, чтобы мама отдала ему хотя бы одну из авосек и ей не было бы так тяжело. Получив четыре яблока в мелкой сетке, он тут же загружает их в жестяной кузов игрушечного транспорта и просит ещё, но к этому моменту неуклюжий замок таки открывается, а на лестничную клетку выползает запах родной квартиры.       Лиён верила, что каждый человек, как и его собственное «гнездышко» имеют собственный аромат, потому и её сын стал проникаться этими мыслями. Он даже мог капризничать, ведь ему не нравился аромат определенного помещения. Особенно ему не нравились душные комнаты, или же отделы со стиральными порошками в магазинах, куда он и с зажатым носом идти противился.       — А календарик то мы не оторвали! — поставив покупки на пол, изящная рука легко срывает календарный лист, обнажая новую дату: 27-е мая 1987-го года, — Солнышко, отнеси его в мусорное ведро, пожалуйста. — мальчишка беспрекословно бежит выполнять эту просьбу, оставляя самосвал в углу прихожей.       Чжун Ли уже пять с половиной лет, он растет очень смышленым и послушным малышом. Цветом волос пошел в отца, что лишь укрепило мысли Лиён о том, что сынок смотрит на мир его глазами, словно является маленькой копией Мингху, которого ей так не хватало. В глубине души она надеялась, что тот пойдет в него и характером, ведь храбрость, большое доброе сердце, и ещё целый ворох положительных качеств, присутствовавших в её покойном избраннике, она непременно хотела видеть и в сыне, и уже сейчас могла видеть плоды своих трудов. Задумавшись, стоя у кухонного стола с охапкой покупок, девушка вновь ощутила касание к подолу своей юбки.       — Мама, я помыл тебе яблоко! — держа спелый, сочный фрукт крохотными ручонками, мальчик пытался встать на цыпочки, чтобы ей не пришлось сильно нагибаться для получения этого угощения.       — Ты же мое золотце! — беря яблоко за черенок, Лиён целует мальчишку в темечко и слегка треплет по голове, взъерошивая непослушные темно-каштановые волосы. Спереди, прямо возле лица, длина волос Чжун Ли достигала лишь десяти сантиметров, в то время как на макушке и затылке шоколадные пряди доставали до лопаток. Девушка сама стригла его в домашних условиях, так что однажды, увидев медузу и подумав, как весело бы смотрелась короткая челка и роскошные локоны сзади головы, ему пришла идея такой прически. С ней мальчик прожил бок о бок уже 2 года, что составляло почти половину всей его жизни. Да, в садике дразнили девчонкой, но если с утра у него получался хвостик, почти никто не обращал на них внимание, да и у девочек в группе он пользовался популярностью, особенно если они хотели поиграть в салон красоты и сделать ему прическу. Лиён же обожала расчесывать их, читая сыну книгу о Рапунцель и сравнивая его с ней. Смотря на потертые иллюстрации, тот воодушевленно восклицал, что однажды и у него будут такие волосы, видя, как мама с улыбкой кивает ему и продолжает делать прически.       По прошествии пары часов домашних дел Чжун Ли убежал гулять во двор, взяв с собой свой игрушечный самосвал. Периодически ей доводилось выглядывать в окошко и махать сыну, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке. Наступил поздний вечер, уже смеркалось, а мальчика всё не было дома. Перед глазами всплыла ужасающая картина смерти мужа, да и на площадке в тот момент не было ни души. По спине пробежался ледяной ужас и табун мурашек. Закинув поварешку прямо в кастрюлю с супом, выключив газ, Лиён приготовилась окрикивать сына по всему двору, как тут распахнулась входная дверь, куда медленно и робко, чуть ли не на цыпочках, будто тень, просочился её ребенок. Камень упал с души, когда каштановая макушка показалась в проходе, но тут же взгляд опустился ниже, на замаранную одежду крохотного человечка, отсутствие в его руке веревки с игрушечной машинкой и красные, заплаканные янтарные глазки с пунцовыми полосами от слёз на щеках. Ладошки его были все в земле и песке. Сердце девушки ушло в пятки. Она подскочила к сыну и прижала к своей груди.       — Чжун! Что с тобой случилось? Почему ты весь чумазый, где твоя машинка? — в ответ мальчишка смог лишь тихонько всхлипнуть, когда та взяла его на руки.       — Мальчики со двора попросили машинку, я сказал, что не дам. Они меня назвали узкоглазым, толкнули и забрали её! — материнское сердце буквально закипело от ярости. Она поспешила быстро искупать сына, чтобы тот был чистым, после чего побежала во двор. На лавочке сидело несколько женщин, вокруг них бегали ребята самого разного возраста. У мальчугана лет десяти в руках был самосвал на веревочке, потому взор Лиён сразу упал на него. В голову пришла мысль, что эта игрушка просто выглядит так же, потому она чуть наклонилась и спросила:       — Откуда у тебя эта машинка? — в ответ последовало молчание. Глаза сорванца стали бегать, на его лице в целом читалось волнение, однако из подъезда выбежал Чжун, испугавшийся внезапного исчезновения матери из квартиры. У него возникли некоторые проблемы с открытием подъездной двери, поскольку до кнопки он еще не дотягивался, а ступеньку, с помощью которой ему обычно удавалось это сделать, дворник переставил в другой угол. Заметив, что его мама стоит около лавочки с пенсионерами, он решительно направился в их сторону.       — Машинка! — детская ручка указывает на игрушку, привязанную на бечевку.       — Это твоя, малыш? — тот лишь кивает, а материнский инстинкт девушки берет свое. Она выхватывает её из руки ребенка, но тот в свою очередь начинает выть, будто сирена. Громкий плач привлекает пенсионерок в платках и шалях, сидящих рядом.       — Ты что творишь? Здоровая вроде кобыла, а у мальца отбирает игрушку! — схватив своего сына на руки, Лиён вцепилась в этот самосвал мертвой хваткой.       — Вас не смущает то, что этот ребенок украл эту машинку у моего сына? Вы лучше бы своего внука научили не брать чужое. Он у вас тоже здоровый лоб, но додумался своровать у детсадовца. Пусть он себе выбирает равных по силе «противников», а не глумится над теми, кто младше. — гул стоял настолько громкий, что туда прибежали ребята из соседнего двора, а вслед за ними и другие мамочки с колясками. Зеваки быстро собрались на ребяческий рев, перешептываясь друг с другом. Кто-то не стеснялся тыкать в Лиён пальцем, косо посматривая в её сторону.       Злость на соседей, разумеется, переполняла девушку. Как он и могли не заметить такие издевательства над пятилетним ребенком? Почему не вмешались? Ладно бы просто отняли игрушку, так тут еще и в землю толкнули. А если бы он поранился? На дороге невесть что валяется. Осколки, окурки, а если шприц? Нельзя было допустить такой серьезной травмы единственного ребёнка.       — Ваш хулиган ещё и толкнул моего сына в грязь. Вы понимаете, да? Обокрал и ударил пятилетнего мальчика! Вы где в этот момент находились? Почему вы, простите, за собственным внуком не смотрите, или кто он вам там? — лицо зрелой женщины чутка переменилось и она тут же перевела взгляд на своего отпрыска. Сам «вор и разбойник», уже вытерев руками заплаканные глаза, понял, что ему светит нагоняй от бабушки.       — Ты в своем уме? — сама дама в воздушной шали схватила внучка за ухо и повела к соседнему подъезду. Мельком все остальные слышали обрывки фраз, такие как «совсем совесть потерял?» и «мозги из тебя все вышибло!», либо же «мозги из тебя все вышибу», далее никто не смог разобрать невнятное бормотание, обе фигуры скрылись за тяжелой металлической дверью. Совсем юные ребята вовсе не понимали, что произошло. Один из мальчишек постарше посмел назвать Чжуна «маменькиным сынком».       У окружающих в голове не укладывалось, как ему вообще могла прийти такая мысль, поскольку Чжун и «был маменькиным сынком». Ему было лишь пять лет, до недавнего времени он даже не мог сам открыть подъездную дверь, боялся темноты, пауков и бродячих собак, которые агрессивно лаяли ему вслед, будучи без цепи, поводка и намордника.       Следующим утром в мальчике проснулся непреодолимый страх перед улицей и двором. Ночью малыш даже спал с игрушечным самосвалом в кровати, ведь боялся, что прямо из его слабеньких ручонок его вновь вырвет какой-то остолоп-второгодник. Лиён же починила у машинки веревку, протерла саму игрушку от грязи и закрасила некоторые потертости строительной краской, которую откопала в кладовке между закрутками. Теперь же и речи не шло о том, чтобы «выгулять» похорошевший грузовичок, а всё потому, что сама мысль о потере столь ценной для мальчишки вещи могла довести его до истерики. Было легче оставить вещицу дома, нежели уговаривать Чжуна. Этот случай привнес в его жизнь много стресса. Пятилетний малыш порой просыпался в слезах посреди ночи, ожидая, пока его окутают теплые материнские объятия. Таким образом у него и выработалась четкая связь: плохо — нужно идти к маме. С мамой хорошо. Да и только мама у него и осталась, потому было сразу ясно, какого человека он на ближайшие годы выберет «точкой комфорта».

***

      Прохладная осень не заставила себя долго ждать. Последнее беззаботное лето мальчика промчалось мимо него стремительно. Ещё вчера он страдал от того, что не мог носить очки для зрения вместе с солнцезащитными, и приходилось выбирать что-то одно, а сейчас Лиён уже помогает ему собирать ранец в школу, выглаживает форму и начищает обувь.       Сама Лиён была с ним все это время. В основном её поддержка помогла принять Чжуну, теперь почти семилетнему, принять то, что он будет носить очки. Зрение у него падало с самого раннего детства, а к началу первого учебного года опустилось до «-1,5» на каждом глазу. Сколько его не пересаживали на подготовительных группах на все более близкие к доске парты, со временем и с них стало тяжело увидеть размашистые меловые записи на болотно-зеленом «холсте».       Часы, куда девушка теперь смотрит с некой печалью, уже бьют двенадцать. Заботливые руки расчесывают длинные шоколадные локоны мальчика, за лето немного выгоревшие на концах, сейчас имеющих медовый оттенок. Материнское сердце чувствует беспокойство ребенка:       — Волнуешься? — заботливо спрашивает девушка, делая сыну небольшой хвостик, чтобы было удобнее спать.       — Да. Мам, а если я там не найду друзей? — сама Лиён так же переживала по этому поводу. Несмотря на доброе отношение к ней соседок или прохожих, она, вспоминая крысу в своем пакете с обедом, понимала, что дети бывают хуже и жестче взрослых. Для Чжуна её фигура была каменной стеной, за которую можно было спрятаться в случае опасности, а вдобавок поплакать на её плече, высказывая то, что давит на сердце.       — Солнце, все детки разные. Нельзя нравиться всем, понимаешь? Даже я кому-то не нравлюсь, и я отношусь к этому спокойно. Я понимаю, что у меня нет причин для того, чтобы угождать всем. Мне это не нужно. — в голосе слышится наставническое спокойствие.       — Ты кому-то не нравишься? Ты же лучшая мама на свете! — удивление мальчика было искренним, а эти слова согрели душу Лиён.       — Вот и ты у меня самый лучший. Ты — уникальный. Помнишь, как я тебе читала книгу про космос и звезды?       — Ага! И ты говорила, что каждая звездочка на небе не похожа на другую, как снежинки! — Чжун, лежа на кровати, сворачивается калачиком, обнимая край одеяла.       — А ты — моя маленькая звездочка. А если кто-то будет смеяться над тобой, то он? — та бережно проводит ладонью по лбу сына, выключая свет.       — Дурак! — возгласы мальчика становятся тише, а зевает он с каждым разом все громче.       — Правильно. Конечно, называть людей дураками нельзя, но один разочек можно, это будет между нами. Наша маленькая тайна, давай? Сладких снов, постарайся заснуть, хорошо? Если что, я мою посуду на кухне. — прикрывая дверь в комнату и оставляя крохотную полоску света, что еле дотягивается до края ковра, девушка уходит, оставляя сына на мягкой кровати в полудрёме. Мальчик скинул с себя одеяло, проваливаясь в сон.       Очнулся он с пышным букетом в руках, в выглаженном пиджачке и накрахмаленной до невозможности рубашке. Все, что он запомнил после момента пробуждения — маму, срывающую с настенного календаря листок, обнажая тем самым дату «01.09.1988». Ниже располагалось пожелание на день, выведенное красивым, размашистым каллиграфическим почерком, но его мальчик не запомнил, или же, что неудивительно, попросту не сумел прочесть. Вокруг него толпилась целая куча ровесников в точно такой же ситуации: кажется, не только ему жутко давила застегнутая верхняя пуговица, которую прикрывал то ли платочек, то ли галстучек красного цвета. Чжун не мог рассмотреть, что именно на него заботливо надела мама, так как спросонья ему было мало что понятно. Глаза все еще слипались, не позволяя яркому солнечном свету прорваться к зрачку. Пока тот старался хоть как-то освободить свою шею, к нему подошли несколько ребят:       — А ты чего так щуришься? — это были мальчишки лет семи. Пышное кучерявое облако прикрыло солнце, потому оно перестало мешать.       — Я не щурюсь! — наконец-то расстегнув злополучную пуговку, Чжун вдыхает полной грудью.       Его одноклассники были удивлены, поскольку ранее никогда вблизи не видели людей с узкими от природы глазами:       — А почему у тебя глаза такие? — в их вопросах не было издевки, лишь чистое любопытство. Он снял очки, что теперь болтались на его шее благодаря специальному шнурку.       — Не знаю, мама говорит, что я таким родился! Я видел фотографии, где я еще очень маленький, там у меня тоже такие глаза. — один из первоклассников, стоящих рядом, попытался сделать свои глаза узкими, взявшись за их внешние уголки и потянув в стороны.       — А я так ничего не вижу! Как ты так ходишь? Это из-за этого у тебя зрение плохое? — их уже заводили в здание школы, а Чжун Ли был окутан вниманием сверстников.       — Не знаю… Но мама мне сказала, что это из-за ги… Генетики. — его слегка отвлек порожек при входе в класс, об который он споткнулся, заходя внутрь. При посещении подготовительных занятий ему не доводилось видеть те кабинеты, где он будет располагаться вместе с классом.       Парты со стульями были расставлены ровно, почти что под линеечку. Только самые активные дети стали занимать места, как в центр класса вышла учительница. Её пестрое платье в цветочек перетягивало внимание неугомонных школьников. Проверив наличие всех детей, преподаватель стала рассаживать их. Чжуну досталось хорошее место на второй парте. На первую его не стали сажать по одной причине: в очках он мог читать записи с доски хоть из другого конца класса. Места впереди него были отданы детям без очков, которые видели не так хорошо.       Чжун считал, что ему повезло, поскольку место рядом с ним занял тот мальчик, которому больше всего были интересны его глаза, да и в целом внешность. Пока дама с указкой приветствовала первоклассников, тот воскликнул:       — У тебя такие длинные волосы, это круто! Разве такие могут быть не только у девочек? — раскладывая цветастые прописи рядом с букварем и пеналом из кожи, юнец внимательно смотрел на своего соседа по парте.       — Мама сказала, что волосы у человека могут быть какие он захочет! Я по телевизору видел дядю, у него половина волос была наверх, а половины не было, — взяв простой карандаш в слегка натренированную на выведение линий руку, Чжун нарисовал на краю листа примерный образ мужчины из передачи. По наброску было сложно понять: идет речь об «Эмо», рокере, или вовсе каком-то панке, однако суть была ясна — яркий ирокез завершал причудливый образ нарисованного человечка, — Вот! — это вызвало смех у его новоиспеченного друга. Кажется, что школьная жизнь пройдет не так уж плохо. Или, хотя бы, не в одиночку

***

      — Я ничего ещё не написал. Отстань. — Чжун Ли сидит на полугодовой контрольной по алгебре. Всего через несколько дней у него должен был случиться пятнадцатый день рождения, которого он ждал с трепетом, поскольку это означало, что они с мамой пойдут на каток, весело проведут время только друг с другом, отпразднуют Новый год, готовя на кухне салаты и закуски к столу. Эти мысли согревали на длинном, тягучем и душном последнем уроке, однако от сладостных мечтаний его здорово отвлекал одноклассник, тыкающий кончиком ручки ему прямо в спину.       — Ну дай списать! Пожалуйста! — мерзкий шепелявый голос вновь ударил по ушам.       — Нет! — эта фраза прозвучала чуть громче остальных. — Сядь и думай своей башкой, засранец. — Чжун ругался редко. Совсем не матерился и не имел вредных привычек, поскольку знал, что это расстроило бы Лиен. Его успеваемость была на высоком уровне. Были предметы, которые он понимал не столь хорошо, как остальные, например, физика, однако к физико-математическому направлению он себя никогда и не относил. Ему были ближе гуманитарные предметы, такие как русский язык, литература и история.       — Засранец значит? Ты у меня попляшешь. — прекращая тянуться к впереди стоящей парте, парень берет ножницы из пластикового пенала и после бережно касается волос Чжун ли, сосредоточенного на сложной задаче, который совсем позабыл о наглой просьбе одноклассника.       Ножницы были чуть затупленными, поскольку им было уже несколько лет. Их никогда не точили, потому сейчас, в самый ответственный момент, когда юноша уже обхватил потной ладонью длинные волосы и собрался их отсечь, те не смогли сделать это с первой попытки. Начиная зажёвывать пряди между лезвиями, инструмент очень неохотно отсекал их. Когда большая часть копны валялась на полу, возле стула, Чжун повернулся, почувствовав какие-то махинации со своей прической. Увидев в одной руке одноклассника собственные волосы, а в другой иступленные ножницы, его охватила паника.       Внутри начало неприятно выть, зажимая где-то в области груди. По телу пробежались мурашки, сопровождаемые холодом, задержавшимся в животе, но перетекающим в руки. Схватившись за собственный хвост, он понял, что тот потерял приблизительно три четверти от своей густоты. Лицо обнаруженного «преступника» в этот момент ему показалось невероятно уродливым, от обиды и злости захотелось сломать ему что-нибудь.       — Что ты творишь?! — звонкий, слегка дрожащий голос пронзил выстроенную дисциплиной тишину.       — Мальчики, что у вас там происходит? — немолодая учительница встала со своего стула и направилась к их парте. Увидев, что мальчик, сидящий сзади Чжуна, держит в руке длинную прядь его волос, а на полу их валяются буквально клочья, ей тоже стало дурно.       — Это что такое? У тебя с головой все в порядке?! — на глазах у Чжуна наворачиваются слезы. Ему самому нравилась его прическа, да и его мама её очень любила. Лиен часто сидела с сыном, когда наступало время сна, заплетала ему косичку и что-то рассказывала. Из тех волос, которые не смогли обкорнать старые ножницы, коса бы получилась раз в пять тоньше. Пока тот старается сдержать слезы, учительница хватает этого урода за руку и собирается тащить в кабинет директора. — Можете идти по домам. Все, кроме вас, молодой человек. С вашими родителями я еще поговорю — урок сорван, окружающие радуются и спешат смести свои вещи в портфели, желая всем приятных каникул, но только не Чжун. Чем он заслужил такое? Тем, что не дал списать? Идя в мужской туалет, роняя возле зеркала рюкзак и глядя на небрежно отстриженные космы, парень не выдерживает: поднимает очки и позволяет паре капель горячих слез сорваться к сливу раковины.       «Катился бы ты к черту! Я бы тебя так обкорнал, мать родня бы не узнала!» — агрессия переходит в плач, плач в отчаяние. Чжун должен был быть дома уже как полчаса. Его влажные от слез щеки обмерзли, пока он добирался до квартиры. Шапка принимала на себя пикирующие хлопья снега, иногда подбрасываемые слабыми потоками ветра, прикрывая тот ужас, что творился теперь у юноши на голове. На работе его мамы сегодня сделали сокращенный день, чтобы все могли пораньше вернуться домой, потому она оказалась дома ровно в то время, когда её сын возвращался со школы, однако его всё не было.       По коже Лиён прошелся мороз, когда она осознала, как схожи нынешние обстоятельства с моментом смерти её мужа, по которому она тихо горевала по сей день. Желание кинуться к телефону, чтобы звонить во все колокола, было прервано гулким стуком в дверь. На пороге стоял её сын: обычно спокойный и уравновешенный мальчишка сейчас утыкался носом в свой рукав, только бы его громкие всхлипы не вырвались изо рта. Сердце девушки сильно сжалось. Заведя своего ребенка в квартиру, она закрыла дверь, осматривая его, даже не обращая внимания на подтаявший снег, что сыпался с куртки и ботинок, которые тот не отряхнул за порогом. Вдруг он ранен? Побили? Ограбили? Прежде чем та успела что-то спросить, Чжун стащил свою шапку. На нем уже не было шарфа, потому стало отлично заметно криво обстриженные пряди. Те были ему по подбородок, и лишь сзади виднелся остаток его прежней длины. Лицо юноши всё кривилось от боли и плача, слезы текли по «протоптанным» мокрым дорожкам, срываясь с румяных щёк на трясущиеся руки.       — Мам… — выяснять обстоятельства случившегося шокированная Лиён не стала. Она молча обняла сына, надавливая на его затылок и прижимая к себе. Ей было так же больно, как и парню, однако она не могла представить, какой ужас тот сейчас пережил. Сам Чжун понимал, насколько идиотски все выглядит: больной на голову ублюдок-одноклассник обстриг ему драгоценные волосы лишь за то, что он не дал ему списать не контрольной. Разве это честно? Ни в коем разе! Ладно бы сам Чжун его ограбил, оскорбил, да хоть убил, тогда такое наказание было бы заслуженным! А так — нет. Это несправедливо. Выплескивая все набежавшие эмоции, юноша обнимал маму, которая бережливо гладила его по спине.

***

      — Это можно как-то исправить? Мама… Это ужасно! Они у меня были почти до пояса, а теперь что? Это какой-то крысиный хвостик. — негодующий, но уже почти не плачущий парень, с нескрываемым унынием рассматривал свою голову, стоя напротив зеркала.       — Можно, но сейчас уже почти всё закрылось, парикмахерские и салоны тоже. — Лиён берёт в руки ножницы, включает лампу и усаживает сына на стул, прикрывая его плечи полотенцем. Слышно, как инструмент щелкает, раз за разом отсекая небольшие кусочки волос. Юноша зажмуривается, когда та начинает работать с челкой, ведь пряди, спадающие вниз, щекочут его лицо.       Когда все было готово, девушка быстро убралась. Подметая веником пол, она совсем не заметила, как стемнело ещё сильнее.       — Сейчас я тебя высушу, тогда будешь красавцем. — Лиён включает фен в розетку и вооружается расческой, творя с прической сына непонятные для него махинации.       — А сейчас я не красавец? — спрашивает парнишка с некой издевкой в голосе.       — Красавец, а так будешь красавцем с отличной прической, — расчесывая шелковистые локоны, его мама улыбается. Выключив фен, она просит его передать ей полотенце, — и сухими волосами. Любуйся.       — Это и вправду здорово… Спасибо, мам! — Чжун смотрит на свою обновленную шевелюру, буквально не веря в то, что ему идет. Последнюю длинную прядь Лиён даже удалось закрутить, потому получилась замечательная «завлекалочка», как она сама её называла. Не успел тот опомниться, как на его макушку уже приземляются родные губы, оставляя нежный поцелуй.       — Ты у меня самый красивый, даже с короткими волосами. Если хочешь, я буду заплетать тебе косичку из того, что есть, — материнская любовь окутала юношу и согрела его сердце. Он с теплом посмотрел ей прямо в глаза, благодаря, — Я сейчас суп сварю. Подожди немного. — Чжун лишь кивает, решая, что его уютные и беззаботные зимние каникулы ничто не испортит.

***

      Даже несмотря на столь сильную привязанность к матери в раннем возрасте, Чжун Ли смог вырасти вполне независимым от нее человеком. Сейчас ему лишь 16 лет, он обучается в девятом классе и пока только намечает свои планы на будущую жизнь: набрасывает, будто художник. Сперва накидывает общий план большими мазками, например, окончание школы, сдача экзаменов в вуз, а после переходит к частному, уточняет детали: в какой именно университет поступать, каким конкретно преподавателем быть и так далее. С мамой у него все такие же теплые отношения: когда вы остались только вдвоем и кроме друг друга у вас больше никого нет, буквально не остается выбора, кроме как сплотиться, переживая вместе общее горе и трудности, но такие взаимоотношения юноше были не в тягость.       Учиться ему оставалось всего два года. Солнечное, сочное лето после усердной учебы ощущалось как глоток свежего воздуха. Середина июня выдалась жаркой, было совершено уже несколько путешествий с друзьями к речке, будто пляжный эпизод обещал затянуться надолго.       — Чжун, ты сможешь сегодня посуду помыть? — Лиен тяжело присаживается на кресло, накидывая на плечи кардиган.       — Я к гулять собирался, но ладно, помою. А почему ты не можешь? Ты устала? — его насторожил внешний вид матери, потому он ласково приложил руку к её лбу. — Мам, у тебя температура! — любая её болезнь, безусловно, пугала. Вдруг это что-то серьезное? Переживания за здоровье единственного родного человека нередко могли выбить юношу из колеи.       Все обошлось. Обычная простуда, никак не угрожающая жизни девушки. Он с облегчением выдохнул:       — Мам, когда я школу закончу, мы вместе дома ремонт сделаем. Я и друзей позову, они помогут. Новые обои выберем, плитку положим. — глядя на счастье в ярких глазах, он и сам невольно улыбался.

***

      Чжун Ли никогда бы не мог подумать, что в одиннадцатом классе, когда на носу выпускные и вступительные экзамены, на школьных уроках он будет думать о чём-то кроме учёбы. Вернее, о ком-то.       Первые числа мая выдались крайне теплыми, потому даже после занятий Чжун мог задержаться у ворот для того, чтобы понаблюдать за одним из своих одноклассников. Юноша пока не осознавал, что то, что он испытывает — нечто большее, чем простое восхищение, хотя восторгаться было чем. Парнишка был одет по последнему писку моды: синие джинсы, пестрая рубашка с аляповатым принтом. Взъерошенные светлые волосы переливались на солнце, словно топаз, а взгляд был столь проницательным, что казалось, будто глядит он прямо в душу, если, конечно, вообще обращал на него внимание. Весь из себя эксцентричный, яркий, броский, открытый и разговорчивый, он приковал внимание Чжуна, захватывая в плен его сердце. Но не только Чжун положил глаз на столь лакомый кусочек. Вокруг этой «звездочки» крутились всевозможной наружности девчонки. Конечно же, у парня не было шансов. Ничего не оставалось, кроме как смотреть издалека и держаться на расстоянии. Не следовало себя обнадеживать ни коим образом. Впереди ВУЗ, так что сейчас совсем не время разбиваться и расклеиваться.       «Это просто восхищение. Я хочу быть как он» — думал «без пяти минут выпускник», открывая тяжелую подъездную дверь и медленно поднимаясь на свой этаж. В период сдачи необходимых экзаменов последнее, о чем нужно думать — собственные чувства. Быстро было принято решение закинуть их в долгий ящик и продолжить усердную подготовку. Вся тревога утихла, стоило только переключить внимание. В отстраненности от внешнего мира ему пришлось провести по меньшей мере месяц, пока не наступили экзамены. Сперва выпускные, а после и вступительные. К концу обучения было легко определиться с профессией: преподаватель. Желание работать школьным учителем отпало стремительно. Буянящие детишки с подростковым максимализмом его совсем не интересовали. Хотелось работать с более зрелыми личностями, например, студентами. Так постепенно ему навеяло идею стать преподавателем в вузе. А вот на каком предмете специализироваться — это уже другой вопрос, ответ на который нашелся так же стремительно. История всегда привлекала юношу, еще с детства он зачитывал до дыр все, что было хоть как-то связано с ней, те же «Мифы Древней Греции». В школе любимыми были как раз-таки история и обществознание. Осознание того, что ради этой профессии придется становиться как минимум специалистом, если не магистром, пришло слишком поздно. Потратить столько лет на учебу, разумеется, сможет не каждый, однако Чжун Ли не хотел никуда торопиться, думал ещё рассмотреть вариант с магистратурой. Для него главное — любить свою работу, да и преподаватель — весьма престижная профессия. Ему было проще долго идти к какой-либо важной цели, чем хвататься за мелкие достижения и плыть против течения, находясь в неустойчивом положении, словно канатоходец. Учась, он будет при деле, сможет подрабатывать, будет стабильность. На первую зарплату он обязательно купит что-то для мамы: цветы, новое платье, её любимые фрукты.

***

      Несмотря на усердную подготовку к вступительным экзаменам, нагрянули они неожиданно, словно снег на голову, пусть на улицах его не было видно с середины марта. Последнее время юноша находился в некой прострации, ничего кроме книжек он не видел, но в самый ответственный момент, а именно ночью перед днем «Х», когда нужно было выспаться, засиделся допоздна. Отправиться в кровать пришлось после очередного удара лицом об стол. Подбородок и кончик носа покраснели, подобно лопнувшим капиллярам около радужки. Он клевал носом в буквальном смысле этого слова. Вся прочитанная информация смешалась в пчелиный рой, который мешал погрузиться в долгожданный сон, мельтеша перед глазами даже в темноте.       Утро тоже было туманным. Недосып давал о себе знать, вместо кофе Чжун чуть было не заварил себе полную кружку сахара. Сидя на кухне в одном носке и полуспущенных брюках, он думал, нужно ли ему это все, но потом вспоминал о маме. О том, как хочется исполнить все её мечты, отблагодарить за неимоверные старания, наконец сделать счастливой. Это придавало ему сил. Он надевал второй носок, ремень, рубашку, протирал очки и поправлял волосы. Собравшись с силами и покинув свое гнездышко, он отправился в университет. Мандраж не проходил до самых дверей аудитории, всякое волнение и плохое предчувствие списывались на переживания из-за поступления.       В расцвет коррупции в учебных заведениях, где-то внутри теплилась надежда на то, что каждое место в этом ВУЗе не было куплено для детей прокуроров, чиновников и прочих важных шишек, произраставших в московской «тайге», а для него останется самое крошечное местечко, за которое он ухватится, как утопающий за соломинку.

***

      Впервые за очень много лет Чжун Ли плакал на людях. Сидя на нижней ступени широкой лестницы, он заливался слезами. Билет попался просто отвратительный, ответил он крайне посредственно, надежда на поступление таяла на глазах. Это был его первый вступительный экзамен, который подбил абсолютно позитивный настрой на зачисление в бакалавриат и дальнейшее обучение. Очки пришлось снять и отложить в сторону, но не слишком далеко, чтобы потом их не потерять.       Однако не только Чжун сдавал экзамены в это заведение. Рядом с дверьми стояли его одноклассники — двое парней, обсуждая попавшиеся билеты и свои ответы. Отойдя подальше от окон, чтобы туда не попал табачный дым, они заметили сидящего чуть ниже юношу.       — Аленушка, ты чего там сидишь? — тот и вправду по своей позе был похож на даму с картины Васнецова.       — Иванушку своего ждешь? Вставай, задница будет грязная! — не получив никакой реакции, те даже удивились. Чжун ни за что не пропустил бы такие шутки мимо ушей. — Ты чего сопли развесил то? — с возрастом они стали менее жестокими, потому, заметив, как старательно тот вытирает лицо от слез, даже решились посочувствовать ему.       — Билет паршивый. Ответил я плохо, а это только первый экзамен. Я столько месяцев убил на подготовку не для того, чтобы не сдать! Мне нужно стать бакалавром, потом магистром, нужно будет прикладывать еще больше усилий, а как я могу быть уверен в том, что смогу, если облажался на самом простом этапе? — руки тряслись, стоило только малейшей мысли о будущем промелькнуть в голове.       — Ну ты панику то не разводи. У нас тоже билеты были не сахар, но не умер же никто! Сдашь ты всё, успокойся. На, вон, чапу покури. От сердца отрываю.       — Что вы? Я не-не, я не курю! — тот замахал руками и головой, смотря то влево, на одного, то вправо, на второго.       — Да давай, один раз всего. Бери, пока предлагают. Ты же тут сидишь, как параноик, вытираешь лестницу брюками. Расслабишься хоть, держи зажигалку. — Чжун сглотнул и взял сигарету в руки. Повертев ее туда-сюда, он приложил «ключ к расслаблению» коричневой частью к губам, осторожно поджигая кончик. Первая затяжка получилась слишком глубокой, наружу вырвался резкий, болезненный, рваный кашель.       — Какая гадость! Господи, какой кошмар… — вытирая собственные слюни с губ, он услышал смешки.       — Первый блин комом. Давай, у тебя получится. — вторая затяжка была более осознанной и контролируемой. Он ощутил приятную легкость и затуманенность разума, а когда выдохнул дым и почти сразу затянулся снова, кажется, познал дзен. — Ну вот, уже лучше. И лицо у тебя не такое кислое.       — Если тебе от этого лучше станет, я могу еще одну сигарету дать, дома распробуешь. Не Чапман, конечно, но и я не такой мажор, как он. — дружеский толчок локтем в бок чуть остепенил его.       Чжун Ли поднялся с земли и стал отряхивать пепел, насыпавшийся прямо на его брюки. Сигарета кончилась так же стремительно, как и началась, но подарила незабываемые ощущения.       — Бычок можешь кинуть где угодно, главное потуши. — такое беспечное отношение к окружающей среде его возмутило.       — Ну уж нет. Мне не составит большого труда найти простое мусорное ведро. А что подумает обо мне мама, если узнает, что я курю? — осмотревшись, юноша приметил мусорный бак, к которому направился.       — Узнаю нашего старого доброго ботаника. Да твоя мама тоже не святая, мы все с грешками. Тебе уже восемнадцать есть, можешь делать все, что вздумается. — второй одноклассник с небольшой усмешкой перебил первого       — Только в рамках закона, конечно. — в ответ на это послышался вздох и цыканье.       — Да-да. Ладно, мы пойдем. Удачи тебе там, всё такое.       — И вам удачи, спасибо. — удивительно, что беседа с парнями из класса прошла так хорошо. Вполне приятные люди, могут быть чуть грубыми, но умеют шутить, даже, как оказалось, поддерживать. Оплатив проезд, Чжун сел у окна и загадал желание: прийти сейчас домой, выпить чай с мамой и просто поговорить по душам, чтобы отвлечься. От того, что он плохо сдал этот экзамен, правда никто не умер. Он сможет поступить потом, выход всегда найдется. Такие мысли хорошо успокаивают, если ты нервничаешь. Более-менее окрыленный юноша поднялся на свой этаж. В кармане штанов была та самая вторая сигарета, которую было необходимо припрятать для лучших времен.       — Мама, я вернулся! Мама? — на улице, где-то вдалеке, около продуктового магазина, он заметил толпу, однако не придал ей значения. Осторожно зайдя на кухню, он дернулся от внезапного телефонного звонка. Может, это мама звонит? Забежала к подружке и решила предупредить сына, всего то. На том конце провода действительно была подруга их семьи, вот только голос её был совсем не радостным.       — Чжун? Чжун, алло! — женщина взволнована и будто мнется, пока парень совсем не понимает, что происходит.       — Тетя Люба? Добрый день, а что случилось? Вы обычно так внезапно не звоните. Не знаете, где моя мама? Она не у вас? — в ответ на такой простой вопрос он получил жалобный всхлип.       — Мальчик мой, горе случилось! Мама твоя скончалась… Утром сегодня, сразу, как ты на экзамен уехал. Упала около магазина, а я мимо иду, думаю, плохо ей, а она уже еле дышит! Скорая приехала поздно очень, мальчик мой, нету больше твоей мамы…       — Вы шутите? — вопрос был задан очень тихо. Дрожащим, точно надломившимся голосом.       — Да разве шутят с таким, мальчик мой? Приехали медики эти, смотрят на неё и даже не трогают, говорят, мол, всё! А мама твоя лежит, не дышит, вся синяя уже… А личико то её такое напуганное, понимаешь? У меня сердце кровью обливается, она мне как сестра была! — женщина была старше Лиён всего лет на десять, сдружились они благодаря общим интересам, да и жили рядом. Чжуну она была как бабушка, пусть ни с кем из его семьи родственной связи не имела.       «Как это, мамы нет? В смысле скончалась? Это шутка, так не бывает!» — на ватных ногах Чжун попятился назад, нашел взглядом комод и оперся на него локтями, ведь понимал, что долго не простоит. Это точно не может быть неудачным розыгрышем, учитывая то, что из трубки, повисшей на спиралевидном проводе, доносились горькие рыдания и всхлипы. У парня защемило где-то в груди. Тишина, наступившая, после того, как Любовь повесила трубку, чтобы не усугублять этот момент своей горечью, пронзила уши насквозь, аж до звона.       Добравшись до дивана, он рухнул на него и снизошел на такие громкие рыдания, какие даже не подозревал, что может издавать. В голове просто не укладывалось то, как его мама, гулявшая каждый день на свежем воздухе, не имевшая никакой предрасположенности к серьезным болезням, молодая, здоровая и крепкая, так скоропостижно скончалась, хотя ещё вчера, активная и веселая развешивала белье.       Активная и веселая… Он не мог быстро смириться со столь серьезной утратой. От него оторвали огромную часть, даже больше половины. Сейчас парень ненавидел себя за то, что не говорил ей в последнее время, как сильно любит её, как ценит, редко ужинал с ней вместе, забирая тарелки и кружки в комнату. Он готов был бить себя по лицу и груди бесконечно долго за то, что не способен повернуть время вспять и обнять свою маму еще хоть раз. Утром он даже не попрощался с ней, не обнял перед выходом, не поцеловал в щеку.       Как сильно он корил себя за варварское безразличие к родной матери нельзя передать словами, ведь Лиён была ему не только мамой. Первый друг, группа поддержки, личный психолог, его островок спокойствия и безопасности — все это она, но больше её нет. Само понятие смерти всегда было чуждо Чжуну. Видя по телевизору новости о гибели какого-то человека, он не испытывал ничего сверхъестественного. Легкую печаль, мимолетное сочувствие, ведь он знал, что смерть — нечто печальное, но все же «нечто». Что-то далекое, отстраненное от него, с чем он никогда не столкнется. Вся эта ситуация дала понять, насколько тот уязвим. Если со здоровой женщиной средь бела для случилось такое, разве это не может случиться с ним?       На спинке дивана лежала сложенная блузка Лиён, которую та собиралась погладить после похода в магазин. Она была чистой, потому пахла порошком для стирки, но рядом был небрежно брошен халат. Чжун, не отдавая отчет о своих действиях, схватил этот халат и прижал к себе, чтобы ощутить присутствие мамы. Он положил рядом с собой её духи, подушку, несколько фотографий, а сам пристроился рядом, не в силах контролировать свои эмоции.       Что будет после смерти? Никто не знает этого, конечно же. Что находится за «чертой»? Существует ли жизнь там, где-то далеко, или всё, что находится дальше неё — ничто? Что сейчас с его мамой? Её больше нет, но что она чувствовала? Было ли ей больно? Как быстро она ушла? Мучалась ли? Что с ней сейчас? Как вообще можно не существовать? Каково это — не быть? Рой вопросов ворвался в голову, пытаясь довести и без того глубокую истерику до панической атаки, хотя Чжун был ближе к бреду и обмороку. Из-под него вырвали фундамент, стержень, опору, и сейчас он проваливался вниз, в темную бездну, куда до этого боялся даже смотреть.       Как только он успокаивался, во время самого простого действия, вроде мытья рук, могла накатить новая волна слез. Целый день он бился об углы и валялся на полу потому, что ему хотелось исчезнуть, настолько невыносимо жгучей и болезненной была горечь этой утраты. Как это пережить? Как вытереть слезы, пойти дальше? Сейчас не было и мысли об учебе, поступлении, в целом о жизни. Идея прервать её отлетела стремительно. Ему было банально страшно. Настолько он боялся прекратить существовать, что соглашался переживать ужасные мучения из-за гибели самого родного для него человека.       Теперь он один. Чжун, думая о страшных событиях, которые теоретически могут с ним произойти в будущем, предполагал самое разное: не поступит, отчислят, не сдаст сессию, его ограбят или предадут, но никогда в жизни не рассматривал варианта, при котором он останется сиротой в 18 лет. Где-то в Китае, возможно, обитают его родные бабушки и дедушки, вот только искать их было максимально глупой затеей. Раз уж те за все это время не прислали ему ни одного письма, значит им не было особенного дела до него и его жизни, а смысл стучаться в закрытую дверь, которую заколотили досками, лишь бы ты туда не вошел?       Придется взять себя в руки. Сгибаясь в три погибели от боли, Чжун понимал, что теперь он предоставлен сам себе. Придется поступать самостоятельно, никто не поддержит его так, как могла поддержать бы мама. Бакалавриат, специалитет или магистратура, после устройство на работу, работа по специальности и продвижение вверх по карьерной лестнице. Все это было важно, однако имело не такое большое значение, как раньше потому, что этого всего не увидит Лиён. Ему придется самостоятельно заниматься похоронами, разбираться с наследством и прочей бумажной волокитой, нужно будет найти подработку, поскольку некоторые сбережения их семьи, к несчастью, не бесконечные.       Достав из кармана припрятанную, немного помятую сигарету, трясущимися руками порывшись в кухонном шкафчике и достав оттуда спички, он закурил. Затянулся так сильно, чтобы пробрало до костей, лишь бы в голове находилось хоть что-то кроме самых ужасных и тяжелых мыслей. Конечно, ничего с собой он делать не собирался. Жизнь была ему слишком дорога, да и любопытна. Он не попробовал, кажется, даже трети того, что хотел, да и была бы горда им Лиён, если бы тот совершил столь слабый поступок, как самоубийство?       — Прости, мама. — тихо шепчет юноша, бережно поджигая бумажный кончик. Ему было стыдно за то, что уже второй раз он не сдержал своего обещания. Упоминание матери заставило прокрутить в голове события прошедшего дня, вновь тревожа попытки осознать то, что мамы больше нет.       Эта сигарета немного отрезвила Чжун Ли, действие табака сгладило некоторые острые углы и помогло ненадолго прийти в себя. Этот маленький огонек от тлеющей сигареты у него перед лицом напоминал солнце. Ночью, пришедшей крайне стремительно, конечно, солнца на небе видно не было, но крохотный кончик сигареты, слабо светящийся в темноте, был единственным для него источником света на данный момент. Не зная, насколько сложно будет передвигаться на ощупь, когда тот погаснет, Чжун затянулся вновь, закрывая болящие, даже сейчас мокрые глаза.