Dark Academia

пальцы смыкаются на моей шее, сложно глотать

ни замка, ни ключа

нет ни плохого, ни возможности отпустить

время тает под нашими ногами

твоя тьма проходит насквозь

Sad Dad feat. Judy Alice Lee — A Different World

Замок успела укутать снежная шаль. Снег валит уже который день без остановки. В снегопаде стираются далекие горы, деревья, ученики, снующие во дворе и уезжающие на зимние каникулы студенты. В снегопаде — белом, почти стерильном — стираются лица и воспаленные мысли. Чонгук теряется в бесчисленных хлопьях, облепляющих окно. Тихо. Все тикающие, как безумные, амулеты замерли ровно с тех пор, как он со своей спутницей перешагнул порог этой комнаты. Встали даже стрелки часов. Они застыли на презрении. Часы в комнате Чонгука разделены на секции. Каждый час — разное слово. С той роковой ночи минуло уже несколько дней. Чонгук не помнит точное их количество. Все дни слиплись в один, как снежный ком. Сон, редкие вылазки в школьную столовую за едой, и быстрый шаг назад по сплетениям коридоров и лестниц, с ухающим в пятках сердцем. Ведь в такие моменты Валери оставалась одна. А у Чонгука дергался глаз, при мысли, что она одна. — Ты проснулся? — Давай ещё поспим? Теплые руки путаются в простынях и первым делом находят её, притягивают, прижимают, обвивают. В блеклом свете он рассматривает её мирное лицо. Что-то внутри скребущим предчувствием говорит, что когда она спит, она счастливее. По крайней мере, выглядит такой. Валери Янг изменилась. И уйдя той ночью из замка, она больше не возвращалась назад. По крайней мере, прежняя она. Вернулось её отражение из разбитого зеркала. В сколах и трещинах, помутневшее и искаженное. Чонгук боялся лишний раз прикоснуться, чтобы ненароком не добавить новых сколов и трещин. Наверное, лучше было бы видеть Валери Янг счастливой, но издалека. Чем разбитой вблизи. Наверное, так было бы правильно. Но у Чонгука давно «правильно» и «неправильно» размазались в одно пятно. Чон Чонгук эгоистичный или… влюблённый до беспамятства. Но рад каждой секунде, что она беззаветно проводит с ним. Даже если молчит. Даже если глаза потухли. Даже если… — Поспи ещё немного. Ещё рано. — Чонгук старается шептать как можно нежнее. Боится навредить. Гладит щеку, и её веки прекращают тревожно трепетать. Под действием этого касания она моментально проваливается обратно в сон. Он потерял её много лет назад и думал, что навсегда. Теперь же сомнения смели сумбурные действия одного взбалмышного мага: Валери Янг — девочка их общего детства — Ян Юри. Хотя, давно ею не была, и Чонгук был больше чем уверен, что та Ян Юри всё-таки утонула, а в её теле родился совершенно новый человек. Чон Чонгук это понимал. Но Ким Тэхён — нет. — Вещи… Я не могу постоянно воровать твоё белье… — Всё ещё сквозь сон говорит она. Говорит. Кажется, некоторые трещины затянулись. Ведь пару дней она просто молчала. — Я принесу твои вещи. — Он даже не шевельнулся. Даже и не подумал, а её рука обхватила его. «Не пущу» — первая реакция, которая бьет Чонгука хлыстом. Шестеренки в мозгах вращаются, скрипят, не перестают скрежетать. Рождают догадки. Неприятные. Ещё какое-то время Чонгук ждёт, пока её сон окрепнет. Наблюдает за хлопьями, которые летят на землю, как в одну огромную тарелку с молоком. Амулеты, подмешанные тут и там, под потолком и над кроватью, начинают тихонечко шелестеть, звякать. Погружают комнату в успокаивающий размеренный транс. Чонгук выскальзывает из тепла. Вороне, уместившейся на книжных фолиантах, шепчет: «стереги». И, стараясь не скрипнуть дверью, уходит. Дверь закрывает на десятки замков и внутренних щеколд. Валери теперь как принцесса в запертой башне.

***

В зимние каникулы замок пустеет. Настолько, что от стен отскакивает эхо шагов. Почти все разъехались. За обедом и ужином он неизменно видит лишь четыре лица: вечно бранящиеся Лиса и Джин. Юнги, хмурый как грозовая туча. Иногда Чонгуку казалось, что он в любой момент готов вогнать вилку в чей-то глаз. Чета Паков тоже осталась: отцовский дом им обоим поперёк горла. Хотя, вместе они в столовой не появлялись: Розэ вообще редко ела и больше напоминала чахлую птицу, что лишь изредка вылетала из гнезда. А Чимин приходил позже всех, чтобы, боже упаси, не столкнуться с кузиной. Ещё был поникший Ким Намджун — староста курса, который собачонкой толкался за Розэ. Чонгуку было даже почти жаль парня. И парочка первокурсников. В зимние каникулы замок замирал: коридорные артерии не циркулировали студентами, стены комнат не дышали ядовитыми слухами и не видели грязных тайн, сердце не билось. Стерильный снег очищал не только крышу, но и ломился сквозь окна и косяки. Очищал изнутри. И так Чонгуку нравилось больше. Холодно. И чисто. Соваться в обитель слухов и слез — девичье общежитие — совсем не хочется. Тут даже пахнет по-другому — всюду флер женских духов и интриг. Он и так старался ни с кем не пересекаться, чтобы избежать неудобных вопросов. Как-то за ужином, когда накипело, на очередной вопрос Лисы: «где вас носило двое суток?» и «Не убил ли ты Валери в своей комнате, раз её так долго не видно?», он перевернул её тарелку… ошметки мраморной говядины разметались по мраморному полу, и остаток ужина у всех прошёл в немом молчании. Не хотелось бы повторять. К счастью, в силу раннего часа, обитатели этой спальни крепко спят. Чонгук мышкой проскальзывает в одну пустующую комнату и быстро открывает шкаф. Сгребает вещи. Валери, конечно, смогла прожить и в его безразмерных футболках и спортивных штанах еще какое-то время, но это все равно было не слишком удобно: все-таки белье, крема, расчески… что там еще у девчонок особенное? Чонгук не шибко разбирался. — Доброе утро. — Звон колокольчиков за спиной заставляет оледенеть. Звенит не колокольчик, а голос. Чон Чонгук не из пугливых. Но его застали в расплох. — Кого я вижу? Радость для глаз! Свет луны сея Академии. — Чонгук не привык подхалимничать, поэтому рассыпался в сарказме. — Ты решила лишить этого света весь замок? — Как она? — Розэ игнорирует издевку. Цепляется за косяк, потому что больше похожа на призрака, который вот-вот растает. Одни круги под глазами. Лиса и Розэ, наверняка, как и все остальные, сгорали от любопытства, не получив ответ на то, куда пропали сразу четыре студента академии прямиком с бала. Не более. Слухи ходили, но правды так никто и не узнал. — Юнги рассказал… — Вдруг признаётся Розэ. А Чонгука будто сковородой по затылку ударили. — Что рассказал? — Улыбка превращается в оскал. Взгляд такой острый, что отсекает головы с плеч. Как он мог?! — Про спор. Она узнала. — Розэ пискнула. Как мышка. Блондинистые волосы поблекли и стали больше серыми, чем золотистыми. — Как она отреагировала? — Сгораешь от любопытства? А как бы ты отреагировали, будь на ее месте? — Разве она не должна тебя ненавидеть? — Розэ выцвела не окончательно. Стерву из неё не искоренить. Заносчивость тоже. — Меня? Да, меня есть за что ненавидеть. Я дурак, раз подписался на этот спор. Или раз влюбился. Но позволь тебе напомнить, что её подруги тоже были в курсе происходящего. И молчали. Интересно, почему? Об этом она тоже знает. И в этом котле варюсь не я один. Так что, лучше бы вместо того, чтобы выискивать соринки в моем глазу, отыскала бы бревно в своём. Чонгук не из пугливых. И спесь сбивает быстро. Видит побледневшее лицо. Фея становится почти прозрачной и сливается с дубовым косяком. Чонгук смягчается тут же, — — Вам нечего опасаться. Валери Янг, к счастью, не такая злопамятная, какой могла бы быть. Спите спокойно. — Чонгук легонько толкает Розэ плечом и спешит убраться. — Может, приведёшь её на ужин? — Долетает в спину. В голосе Розэ с надеждой все еще звучат серебристые колокольчики. — Это вряд ли. — Чонгук глушит их звон хлопком двери. Пусть лучше думают, что Валери так остро реагирует на весь этот дурацкий спор и таким образом бойкотирует всех, чем дать им подозрения на то, что некий Ким Тэхён пытался свести счёты с Чонгуком посредством неё и черт знает, что ещё вытворил. Когда женское общежитие остаётся далеко позади, в нос ударяет запах шалфея и полыни, ментоловых леденцов и курева. Так несёт только от Мин Юнги. Он и сам выныривает из-за полумрака колонн. Присвистывает вместо приветствия. Руки прячет в карманах брюк. — Спросишь, как она, втащу. — Зло предупреждает Чонгук. Расспросы ему порядком надоели. Особенно, когда он, заклинатель птиц, мастер ключей и амулетов, лучший студент академии, совершенно не знает, как ей помочь, собрать и склеить. — Он вернулся. — Кратко и по делу. В духе Юнги. Кто кому втащил ещё — непонятно. У Чонгука и мускул не дрогнул. Но внутри все замерло. Шестеренки в голове бешено завертелись: «Бежать со всех ног! Ни на секунду не оставлять!». Но сильная рука тормозит. — Он сейчас в библиотеке. Видел минуту назад. И было непохоже, чтобы он собирался оттуда уходить. Зарылся в книгах. — Как он вообще посмел сюда явиться?! — Ноги хотят свернуть в библиотеку, руки — чью-то шею. Но Юнги практически ловит за шкирку. — Я его на куски порву! — Убийство в Академии никому не нужно. Мое дело — предупредить. Я тоже буду за ним приглядывать. С Валери глаз не спускай. Не подведи её снова. Это уже тянет на целую комбинацию ударов. — И, Чонгук, не наломай дров, хорошо? Я не всегда смогу быть рядом, чтобы прийти на помощь. Поэтому, включай голову. Хоть иногда. На прощание Юнги зыркает своими глазами-полулунами и вновь исчезает в тени, оставляя Чонгука наедине с худшими мыслями. Ноги несут назад в собственную спальню. Но там он никого не находит. Только записку, написанную на скорую руку: «Я хочу пройтись. Не теряй и не волнуйся. Не ищи».

***

V.A. [Goblin OST] — Butterfly

Над растрепанной макушкой кружит ворон. Шелестит перьями. Валери тянет руку, как это делал Чонгук сотни раз на её глазах. И птица слушается. — Ты, наверное, устал сидеть взаперти? — Вряд ли её понимают. Но глаза понимающие. — Я тоже. Первое ближайшее окно отворяется и впускает внутрь хлопья снега. Ветер царапает лицо и закрадывается под футболку. — Проветрись. — Шепчет Валери, отпуская птицу на волю. Наблюдатели ей не нужны. Нужно закончить начатое так же тихо, как и начала. Может, она и сможет ничего изменить. Одна маленькая девочка вряд ли поменяет закостенелый менталитет, древние порядки и законы, устои университета и всего их тайного сообщества. Но можно начать с себя и с тех, кто рядом. Глупо, но Валери верит в свои замыслы. Ведь даже маленькое действие, порой может вызвать небывалый эффект домино. Это как толкнуть один стеллаж в библиотеке: упадут и остальные. Она идёт на мягкий фиолетовый свет, тлеющий за витражными стенами дендрария. Как мотылёк. Свет влечёт и зазывает. Дверь приоткрыта и просит войти. Поливалки как раз перестали моросить и стихли. Внутри пусто, но не одиноко: среди влажной растительности и мокрого травяного ковра, точно кто-то есть. За кустами пахучих роз или возможно за тенями плакучих деревьев. Дендрарий — целый отдельный мир в стенах замка, его райский угол с ядовитыми змеями и отравленными яблоками. Сердце раздора. Валери и не сомневалась, что он будет тут. — Чем обязан такой чести? — Точно выплёвывает, спрашивает он. Даже не поворачивается. Он часто тут. Волосы чёрные, пиджак и брюки тоже. Больше похож на тень, чем на человека. Стоит спиной и наблюдает за парой бабочек над паучьими лилиями. Валери боялась столкнуться со своими страхами лицом к лицу. А он таким и стал — страхом во плоти. — Как ты понял, что это я? Чимин не обладал такими явными способностями провидца или предсказателя, как, например, Чонгук или… — От тебя несёт ладаном. И яблоками. И корицей. Такая вонь стоит только в одной комнате мужского общежития. От тебя даже пахнет его гелем и его шампунем. Я сначала подумал, что это он. — Юноша наконец поворачивается. Проходится по ней взглядом-лезвием. А оно холодное. — Но он меня на дух теперь не переносит. Ко мне бы и на пушечный выстрел сам не подошёл. Значит, это мог быть кто-то, кто частенько в его комнате. Или даже моется его гелем для душа. И навряд ли это была бы Дженни. Под натиском этого взгляда Валери чувствует себя немного жалкой и очень потрепанной. Он снова одет с иголочки. Волосы идеально уложены. А она в чонгуковых трениках и безразмерной футболке. На голове могло быть гнездо, а на лице ни капли косметики, за которой можно было бы спрятать свою неуверенность. — Выглядишь… — Хочется сказать «мертвой», но Чимин почему-то себя останавливает. — Прекрасно? Спасибо. — На её лице впервые расцветает неестественная и такая саркастичная улыбка, что Чимина передергивает. Она кажется неуместной и неестественной. — Ты ведь именно это хотел сказать? — Полагаю, ты не ответишь, если я спрошу про бал зимнего солнцестояния? — Чимин втягивает носом воздух. Старые обиды очень быстро тают. Даже у самого ожесточенного человека, дрогнуло бы сердце при виде всей разбитости Валери Янг. — Нет. — Так и думал. Так и зачем пришла? — Забавно. Здесь мы чуть впервые не поцеловались. — Мысли уносятся в недалекое прошлое. В октябрь, что был сотню лет назад. — И здесь же я хочу попрощаться. Пак Чимин не привык теряться. Он всегда знал как ответить. А иногда даже как съязвить. Но сейчас он глядит на девушку с непониманием и не верит сказанному. Никто и никогда не покидал Академию по собственной воле. — Уезжаешь? — Кто сказал, что уезжаю я? Пак Чимин не привык теряться. Но потерялся окончательно. — Ты знал, что это была я? Я выбросила все твои наркотики. Ни Розэ, ни Тэхён… это была я. — Валери признаётся. И готовится ко всему, ведь никогда не знаешь, что у этого колдуна в рукаве: снисходительная улыбка или нож, поцелуй или руки, смыкающиеся на чужих шеях. Чимин переваривает. А потом сдержано подаёт, — — Догадывался. У Розэ кишка тонка. Тэхёну на меня плевать. Чонгук думает только о себе. Больше таких сердобольных и небезучастных, как ты, я не знаю. Да и нет тут таких. Кроме того, ты единственная знала про мой тайник. Как ни в чем ни бывало, он возвращается к разглядыванию бабочек. Проводит перед ними рукой, будто хочет дотянутся. Но все они… в медленном круговороте летят к земле. Умирают. — Красивые, да? И почти безвредные. Но в стадии гусениц, увы, они поедают листья и стебли. Из-за них цветы гибнут. Или бы я убил их, или бы они убили цветы. Я часто думаю о том, что в жизни всё так же. — Вдруг признаётся он. Белокрылые создания всё ещё слабо трепещут крыльями у его начищенных туфель. Подошвы размазывают их в кашицу. — Чтобы не мучились. — Поясняет. Забавно: о мучениях насекомых печётся, но с каким же удовольствием мучает людей. — Считаешь себя цветком, а остальных гусеницами? — Раньше так и думал. Наркотики затуманивали мозг и убеждали в этом ещё больше. Я думал, что весь мир против меня, поэтому я должен не просто защищаться, а нападать первым. Думал, что все вокруг — паразиты. И что верить никому нельзя. А потом ты, наверное, смыла мои наркотики в унитаз… разум прояснился, и вдруг меня осенило… Пока Чимин разглядывал благоухающие паучьи лилии, Валери с интересом разглядывала его профиль и блеклые глаза. Всё ещё принц, даже если негодяй. — … Паразитом всё это время был я сам. Если бы Пак Чимин сейчас посмотрел в её глаза и сказал тысячу раз «прости» — оно бы не имело никакого смысла. По сравнению с тем, что прозвучало сейчас. — Почему ты не поехал домой? Каникулы. Почти все уехали. Чимин даже смеется: вопрос кажется ему насмешкой. — Я ведь чуть не спалил этот проклятый дом Паков однажды. Настолько они мне осточертели. Всё их семейство. С их правилами и традициями. Пусть горят синим пламенем. Валери ощущает фантомный запах спичек и дыма. — Что случилось с твоей собственной семьей? Как ты оказался в доме господина Пака? Она до сих пор помнит белесые волосы и взгляд голубых глаз, в которых отражалось все презрение этого мира. Глава этого семейства — отец Розэ и дядя Чимина — тип не самый приятный. — Мой отец влюбился в простую смертную. Что противоречит всему, во что верит мой клан. Его изгнали. Это был громкий скандал, ведь он старший сын в семье. Наследник… Который выбрал смертную женщину и мирскую жизнь. Потом появился я. И всё бы ничего. Если бы у господина Пака, младшего брата моего отца, не родилась вместо сына дочь. Ему тоже нужен был наследник. Не только представитель клана, но и тот, кто возглавит его империю. Его бизнес. То, чем он помышляет, очень опасно и не подходит для маленькой и хрупкой девочки — Розэ. Розэ — папина принцесса и услада для глаз. А не гроза разбойного мира. Её не могли подвергнуть такому риску. Я же ничего не знал, про существование родственников. Зато господин Пак был хорошо осведомлён насчёт меня. Подкоркой мозга Валери начинает понимать, к чему ведёт Чимин, и как закончится эта несчастливая история. В его глазах мелькают блеклые тени воспоминаний. — Мы жили бедно. Не были нищими, но и богатыми тоже. Дома всегда было холодно за неуплату счетов. А меня не отправляли ни на одну школьную экскурсию. Я помню, как часто плакал и говорил родителям: «вот бы мы были богатыми!». А потом в нашем маленьком бедном доме вспыхнул пожар. В котором выжил лишь я. Богатый дядя тут же нарисовался. Затолкнул меня в огромную машину и увёз в свой крутой особняк. И тогда я понял, каким идиотом был. Я бы отдал все до последних трусов, чтобы они были живы — мои родители. Никакие деньги не смогли их заменить. Вместе с фантомным дымным запахом в воздухе витает горечь. Она ощутима на языке. В Валери хочет положить руку на его поникшее плечо, но отдергивает себя, как от огня. — Мне жаль. — Лучше сказать. Но не прикасаться. — Твоя жалость их тоже не вернёт. — Чимин, даже траурный, продолжает колоться фразами. Вонзает их глубоко. — Мне тогда сказали, что пожар случился из-за плиты. Газовый взрыв. Но у нас дома никогда не было газовой плиты. Только электрическая. Электрические плиты не взрываются. Десятилетний ребёнок не счёл это странным. И только спустя годы понял, что всё было подстроено. История, о которой Валери догадывалась, закончилась наихудшим образом. И весь тот лёд и холод, в который обратился Чимин, она может понять. Но оправдать — нет. — Именно поэтому ты решил отыграться за смерть родителей на Розэ? — За смерть родителей я хотел отыграться на всём мире. И Розэ в том числе. Хотя любил её. Всегда любил. С тех самых пор, как переступил порог особняка Паков. Правда, старался этого не показывать. Дядя сказал, что однажды мы поженимся. А я всё боялся, что этого не случится. Ещё больше боялся, что она сама не захочет. Чимин нервничает. Ничто не выдаёт этого волнения: он не кусает губы, не зачесывает волосы назад пятерней. Но начинает дергать ногтем кутикулу большого пальца. Валери давно заметила эту его маленькую привычку. В Пак Чимине было идеально почти все: кроме воспалившейся и иногда окровавленной кожицы ногтей. — Знаешь, говорят, то, чего боишься больше всего — всегда и сбывается. У меня так и получилось. Розэ предала меня и получила за это сполна. — Розэ любила тебя и не заслужила того, как ты с ней поступал. Чимин смиряет её холодным взглядом. И хочется поежиться, обхватить себя руками. От него веет прохладой. — С чего ты взяла, что у тебя есть право судить? Чимин наверняка догадался, что Валери знала даже больше, чем нужно. — В любом случае, я уже слишком много дров наломал, чтобы просить у кого-то прощения. Все разрушено, и я совершенно не знаю, как все исправить. Доверия я не верну. Валери Янг не сможет воскресить его родителей. Не вырвет из пут деспотичного дяди. Как и не склеит разбитое сердце. И не восстановит разрушенное доверие Розэ. Валери Янг — не спаситель. Все, что она может — предложить путь к свободе. И один билет. — Что это? — Чимин берет белоснежный конверт, протянутый трясущейся рукой. — Ответ из парфюмерной школы во Франции. Прочитать не смогла. Не знаю французского. Но уверена, что они ответили положительно на твою заявку. И билет до Парижа. Пак Чимин почти никогда не теряется. Но сейчас он и не может найтись. — Я не подавал никаких заявок… — Нет же. — Валери настаивает. Теперь её черед смирять его тяжелым взглядом. — Отправлял. Наверное, просто обнюхался до беспамятства и забыл. Валери Янг не сможет исправить всё за Чимина. Она не спаситель. Но она может предложить побег. К лучшей жизни. — Ты можешь и дальше гнить здесь и ненавидеть всю свою семью. А можешь выбрать другую, лучшую жизнь. Я знаю, что ты хотел туда поступить. Из твоей сумки постоянно торчал их буклет. Я видела скомканные черновики с сопроводительным письмом. Но ты никогда не решался. Почему? У Чимина сохнет во рту. В руках долгожданный ответ, который говорит: «добро пожаловать в новую жизнь!» и билет на самолёт прочь из этого гиблого места. А во рту почему-то все равно сухо, — — Из-за неё. Даже цветы перестают шелестеть. Даже одно местоимение вместо имени порождает тотальную тишину. Розэ всегда производила на него такой эффект. Оглушала. Чимин бы даже сказал выстрелом в голову: она напрочь выбивала мозг из черепушки. — Это не любовь, Чимин. Это зависимость. Потеряй то, что боишься потерять, и больше не бойся. Валери Янг не спасёт Чимина. Не исправит его. Не избавит от зависимости, даже путём смыва всех наркотиков в унитаз. Или всучив билет за тысячи километров отсюда. Она лишь может предоставить выбор и шанс на лучшую жизнь. А вот сделать этот выбор Пак Чимин должен сам. — Прощай. — Напоследок и со слабой улыбкой говорит она. Почти уходит. А в спину ей летит внезапное, — — Жаль, что для твоей сказки я так и не стал принцем. — Только если темным. — Не теряется она. И быстро продолжает мысль. — Лучше стань бабочкой. — Что, прости? — Ты сказал, что ты как гусеница. Хватит пожирать цветы. Пора становиться бабочкой. — Через плечо бросает Валери, даже не остановившись. — И улетать.

***

Florence + The Machine — Leave My Body

Наверное, не стоило бродить по замку босиком. Наверное, не стоило вообще выходить из комнаты. Половицы и камни впитывают в себя следы, оставляют на память. И наверняка могут выдать. Валери даже и не знает куда бредёт. Просто… прикрывает веки и идёт на шёпот. На шелест, на тихое лисье фыркание, по следу невидимых лап. Вслепую. Ей даже мерещатся, что она в лесу. Вокруг камень, поросший мхом. Пахнет, как после дождя. Вокруг шумят деревья и подсказывают путь. Невидимый лес общается и ведёт. Ветер напевает давно забытую колыбельную, — Под серебристою луной В одной лесной сторожке Девица пряла пряжу, и Метель мела дорожки И прямо за окном Разбушевались вьюга Метались тени кто-куда Девица ждала друга А нити оплетали пол Но путник потерял дорогу В метеле обратился тенью злой И не было подмоги Ты спи, девица, засыпай Под светлою луною Не бойся тени, не страшись их зла Милый придёт когда-нибудь весною Чтобы обнять и разбудить тебя Напетую давно и кем-то очень близким. Странно. Песня впиталась вместе с молоком матери. Шаг за шагом она приходит к концертному залу. Внутри темно, но софиты освещают сцену. Чьё-то хрупкое тело мирно лежит в свете ламп, как на солнышке, тяжело дышит. Лиса. Тренировалась. Опять танцы. Лиса всегда танцует, когда ей паршиво. Поворачивает голову и теряет дар речи, потому что в проеме призрак. Нет, всего лишь Валери Янг. Вполне живая, бодро спешит по проходу вдоль трибун-сидений. — Давно не виделись. Перед Валери сейчас девочка-оборотень. Не девочка-лиса. А отвергнутый всеми несчастный ребёнок, который просто хотел найти способ выжить. Сильная девочка, у которой не сломился хребет. Валери могла бы быть на её месте. Но тогда бы точно сломалась. А Лиса все вытерпела. — Валери… ты… что случилось на балу? Где ты была? Чонгук ничего не рассказывает. — У каждого есть секреты. У меня теперь тоже. Про свои ты же никому не рассказываешь. — Взгляд встречается с её янтарным. И впервые Валери видит эту сильную девочку загнанной в угол. — Я всё-никак не пойму… Ты всё ещё спишь с кем-то за подарки и защиту от нападок? Лиса выпрямляет спину, хотя видно как её передёргивает. Подтягивает ноги к груди. Она всё ещё на сцене, а Валери у её подмостков. Уселась на полу, потому что разговор будет длинным. — Нет… — Шёпот сквозит отчаянием. Губы почти не шевелятся. — И Джин даже больше не смотрит? — Валери знает, что этот вопрос — как нож с кривым лезвием, провернутый по часовой стрелке в чей-то сердцевине. Валери делает это не без удовольствия. Но и не без жалости. Справедливый укол за губительное молчание. — Не смотрит. — По гладкой щеке катится хрусталик слезы. Падает на колени. К чему же слезы? Неужели, так неприятно, что кто-то ещё знает её маленький секрет? — Я не хотела этим заниматься, я не… — Тебе не передо мной надо оправдываться, Лалиса. Собственное имя бьет наотмашь, царапает слух. Хочется показать клыки и выпустить когти. Лалиса Манобан давно умерла. С братьями и сёстрами. — Точнее, тебе вообще ни перед кем не надо оправдываться. Ты сильнее их всех. — И Валери не лжёт. У Лисы хребет стальной. Никто так и не сломил, хотя пытались. Сквозь слезы появляется улыбка. Тёплая и почти дружеская. Почти. — Меня надоумил Тэхён, а потом я пошла на поводу любопытства и просто хотела узнать, чем они занимаются — эти парни… в стенах библиотеки. И попалась. Но вот выйти из этого было же не так легко. И Тэхён кошмарил, что всем расскажет… хотя все и так в курсе, просто не говорят. Я зря его боялась. Нужно было пойти против… — Не зря. — Осекает Валери. Леденеет. Обхватывает голые предплечья руками, потому что снова проваливается под лёд. И так каждый раз, стоит его имени хоть разок всплыть на поверхность её мыслей. Приходится с трудом напомнить себе, что она в тёплом концертном зале. А вовсе не на дне обрастает ракушками и водорослями. — Сейчас у тебя есть все: деньги, статус, влияние. Ты умная и сильная. Способная и талантливая. Зачем тебе Джин? Зачем тебе вообще Академия? — Джин — высокая ступенька в той лестнице, по которой я начала карабкаться. Глупо лезть вниз, когда я проделала такой длинный путь и… многое пережила. Я почти на вершине. — Так не слезай. Просто лезь другим путём. Не через Ким Сокджина. Только сейчас пазл складывается перед Валери идеально чистой картинкой. — Ты надеешься, что он пойдет против семьи? Позовет тебя замуж? Сделает частью своего клана? Джин — трус. Ему просто нравится наблюдать. — Валери откуда-то находит смелость и дерзость. — Ты ведь понимаешь, что Тэхён тебя специально отправил в кровать Джина. Сделал все возможное, чтобы ты ему понравилась. Может, даже чтобы он в тебя влюбился. Знаешь зачем? Хрусталики почему-то продолжают падать из глаз. А вот у Валери ни единый мускул лица не дернулся. — Почему? — Лиса не хочет спрашивать, но оно само срывается с губ. Любопытство — порок неутолимый. — Чтобы устранить конкурента на звание… любимчика клана или как там. Сокджин и Дженни — были его главными противниками. Сокджина он хотел отвлечь тобой. Знал, что если его семья будет против вашего союза, он никогда не заберёт себе этот титул. Так что бескорыстной помощью там и не пахло изначально. Не вини себя. Ты была наивной и доверчивой. Я тоже на это повелась. — Он… — Лиса кусает и без того пухлые и истерзанные губы. — Он тебе что-то сделал? Вместо ответа Валери встаёт с пола, отряхивает штаны от пыли. Скорый уход рождает разочарование. Увы, любопытство так и не будет удовлетворено. — Скорее, я. — Таинственно улыбается она, закидывая локоны за плечи. — Лиса, тебе не нужен ни Джин, никто-либо ещё, чтобы получить все, что ты хочешь. Тебе никто не нужен. И эта Академия тоже. Ты уже им всем доказала, что лучше их. Валери поворачивается, семенит к выходу. А вот Лиса отпускать её не хочет, — И что прикажешь делать?! — Не знаю. Придумай. Ты ведь умная. — Слова летят сквозь проходы, грозят растворяется в коврах и на бархатный сидениях, но долетают до сцены, — И Джису передай, что это не Дженни виновата. Не она позвала учителя. Розэ в комнате? Лиса поражена. До кончиков пальцев и фантомных хвостов. Шерсть дыбом. — Угу. Перед тем, как Валери исчезает во тьме дверного проема, она бросает то, что волей не волей заставляет совесть зашевелиться. — Я не думаю, что жизни твоих братьев и сестер стоили того могущества, что ты обрела. А твое молчание не стоило… — Будто хочется сказать что-то важное, а потом бьет как хлыстом. Говорить нельзя. — … впрочем, неважно. Вместе с ней тает и ее прощальная улыбка. Из коридора доносится песня. — Не бойся тени, не страшись их зла… Милый придёт когда-нибудь весною… Чтобы обнять и разбудить тебя…

***

Kim Kyoung Hee — Stuck In Love

Комната, в которой она не была по ощущениям тысячу лет, успела обрасти и зарасти цветами. Те успели завянуть. По потолку и стенам ползут чахлые лозы роз. А в воздухе витает запах… уныния, слез, красителя для волос и свежезаваренного кофе. Валери совсем не чувствует себя как дома. «Дом» изменился. Она замирает в дверях как призрак. И Розэ сначала думает, что это и есть призрак. Чашка с кофе (Розэ любит покрепче) разбивается у пушистых тапочек, похожих на сахарную вату. — Валери? — Переспрашивает Розэ, не веря собственным глазам. — Ну, вроде. — «По крайней мере, была» — Хочет сказать Валери, но вовремя прикусывает язык. Проходит в комнату и помогает собрать осколки разбитой чашки. У Розэ руки трясутся, и ничего не выходит. — Ты изменилась. — Розэ озвучивает факт. Валери подобно свече, долго сгорала, а сейчас остался только фитиль. — Ты тоже. Валери знакомы трясущиеся руки, блеклые и выпадающие волосы, постоянный холод и круги под глазами. — Переживала. — Розэ вытирает кофейные круги. — Из-за Чимина? — Колкий вопрос заставляет Розэ замереть с тряпкой в руках. — Или из-за того, что вся академия узнаёт о вашем романе? Розэ выглядит как фарфоровая кукла. С тысячей трещин, что вот-вот обратят ее в рухлядь. — Это так очевидно? — Розэ поджимает губы. Она так и не догадалась о ночных визитах соседки в собственные сны. — У замка стены тонкие. Розэ и сама понимает, Академия слишком плохо скрывает свои изъяны: всюду тещины и сквозняки, приоткрытые двери кладовок и сломаным замки уборных. Разговоры разносятся вместе со сквозняками. То, что должно быть сокрыто от посторонних глаз, хорошо просматривается даже в укромных закутках, Чужие секреты и чувства тоже ни для кого не тайна. — Все и так знают… просто эта бомба замедленного действия ещё не взорвалась. — А ведь косые взгляды Розэ давно на себе ловит. Только все боятся даже не её, а её братца и влиятельных друзей. И пока молчат. Но в любой момент языки могут развязаться, и тогда её спокойной жизни придёт конец. Валери как ни в чем ни бывало берет новую кружку в виде сердца и заваривает кофе. Пока под методичное бряканье и шум кофеварки, Розэ продолжает говорить — выбалтывать секреты, которые стали слишком тяжелой ношей, — — Именно поэтому я вцепилась в Намджуна. Чтобы отвести внимание… — Он славный. — Да, славный. — Глаза феи грустно блестят. — Но люблю-то я другого. И не могу ответить взаимностью. Я только делаю ему больно. Я всем делаю больно. По фарфоровым щекам бегут тонкие водопады. Розэ утыкается в худые коленки, подтянутые к груди. — Может, это потому что больно сделали тебе? У Валери есть тысяча причин презирать Розэ. Тысяча причин считать подругу ужасным человеком. Развернуться и ни секунды не провести в её компании. Но Валери видит суть. Это не Розэ ужасный человек. Это с ней поступали ужасно всю её жизнь. Начиная с вышколенных манер, и заканчивая почти изнасилованиями собственным братом в уборных Академии. — Я видела, как с тобой обращается Чимин. В прошлый раз он чуть тебя не задушил и… — Валери хочет, очень хочет сказать, что всё знает: как Розэ чуть не вспыхнула в собственным доме, как её затылок раскроил стеклянный столик, как она терпела все выходк кузена… но… почему-то молчит. — Кто знает, что ещё… он ведь принуждал тебя быть с ним, я права? Розэ сейчас больше смахивает на беззащитного новорождённого ягнёнка. Вынесенного на мороз. Брось его — и замёрзнет. — Я не говорила «нет». — Но даже будучи уязвимой, защищает его. — Ты не говорила «да». — Парирует Валери. И этот ответ Розэ довольно сложно переваривать. Правда не всегда приятна. Точнее, редко когда вообще может быть приятной. — Если бы ты была ему дорога, он бы не поступал с тобой так. — Чашкка в форме сердца попадает в холодные ладони и согревает их. Кофе для Розэ готов. — Вместо того, чтобы считать его жертвой, пожалей себя. И присмотрись к Намджуну. Он кажется хорошим человеком. Валери права. Душераздирающе и невыносимо права. И Розэ и так это знает. Но отчего-то все. равно ощущает, как душа рвётся лоскутами. — Я без него… не могу. — Признание выходит жалким. Постыдным. Унизительным. — Люблю… Даже дураку ясно, что любовь их едва ли возможно. Один погряз в ненависти и презрении, другая в боли и зависимости от него. Доверие их — как треснувшая чашка — уже не собрать. Шансов на счастливое будущее, понимание и идиллию практически нет. — Он без тебя смог. Смоги и ты. — Валери не злобствует, не скалится. Так и не научилась. Утирает чужую холодную слезу и собирается уходить. В дверях начинает гложить странное чувство. Будто осколки чашки так и не выбросила. Хотя они поблескивает в мусорке. Разбитой оказалась Розэ. — Если правда любишь, отпусти. Дай ему время. И себе тоже. И если вам и суждено быть вместе, то может, однажды, так и будет? Слова по-прежнему не внушают особой надежды. Но Розэ самую капельку становится легче. — А ты куда? — Вдруг выныривает из собственной боли она. Видит соседку в пальто и шарфе. Даже не помнит, когда та успела одеться. — Хочу пройтись. Подышать свежим воздухом. — Не гуляй долго. Там холодно. Заболеешь. Валери знает, что эта забота не настоящая. Валери знает, что они не подруги и никогда ими не были.

***

VG LUCAS — Darkness comes through

Четкого плана или мысли в голове нет. Валери и сама не знает, зачем бродит то тут, то там. Но по странной случайности натыкается на нужных людей. Или точнее, тех, с кем нужно поговорить. Следуя предчувствию и вываливаясь на заснеженный двор, она и не знает, кого ещё встретит. В мыслях проносится Чонгук. Он уже ищет её по всему замку. Где-то над головой каркают вороны, и девушка ныряет за угол замка, подальше от птичьих и внимательных глаз. Протаптывает дорожку по нетронутому снежному ковру и идёт на задний двор. В сад. Где часто раньше гуляла вдали от всего. Лабиринт ведёт её к уже знакомой статуе Фемиды. Но сердце вдруг пропускает удар. Ноги останавливаются, как вкопанные в снег. Там, под снежники кронами деревьев, на латунной лавочке сидит силуэт. Снежинки засыпают плечи пальто. Шапкой покрывают голову. Можно, подумать, что он застыл и замёрз. Но человек моргает. Взгляды пересекаются. В голове у Валери бегущая строка «беги!». Но она никак не может пошевелиться. Она и не знала, кого ещё встретит. Но никак не ожидала встретить его. Хотя, это так глупо. Ведь на этой лавке они часто сидели вместе. Это было «их» место. Тэхён замирает и даже не дышит. Изо рта не вылетают облачка пара. Ждёт: Валери Янг убежит или…? К общему удивлению, она движется к скамье. Идёт осторожно, будто он дикий зверь, готовый кинуться в любую минуту. Садится. Максимально далеко от него. Будто это жалкое расстояние её как-то спасёт, в случае чего. — Привет. — Он шумно сглатывает. Глаза большие. Видно, что тоже боится. Или стыдится. Валери красноречиво молчит. Разглядывает его. Выглядит Тэхён гораздо лучше, чем раньше. Ему, наконец, удалось выспаться. К щекам прилила кровь, и теперь он не походил на больного анемией. Раньше круги под глазами затмевали цветные волосы и расшитые камнями наряды. Сейчас они ни к чему: Тэхён выглядит вполне здоровым человеком. В отличии от Валери, конечно. — Как… ты? — Выдавливает он и тут же прикусывает язык. Не имеет никакого права спрашивать после того, что было. После того, что сделал. — Впервые всем не наплевать на то, как я. С чего бы вдруг? — Валери разглядывает медленно падающие хлопья. — Сам как думаешь? — Могу предположить, скверно. «Скверно». Это не то слово. Скверно себя чувствуешь, когда проваливаешь важный тест или опаздываешь на половину фильма в кино. Валери Янг же чувствует себя так, будто её пропустили через соковыжималку, вынули всю макать и выжали кровь. А потом выбросили жухлую оболочку. Но как это передать словами? — Мертвая. — Емко отвечает она. — Это пройдёт. Валери хочет рассмеяться ему в лицо. А потом, возможно, выцарапать глаза или утопить в сугробе, пока он не задохнётся. — Сейчас ты желаешь моей смерти, — Он даже не глядя, читает её мысли, — Но однажды это пройдёт. Если я что и понял, так это то, что все исправимо, пока мы дышим. — Это никак не исправить, Тэхён. — Голос у неё такой ледяной, что температура опускается градусов на двадцать. — Уже никак. — Ни единого шанса? — В глазах Тэхёна стынет мир. А внутри, возможно, сердце. Если оно у него вообще есть. — Ни одного. — Качает головой она. Валери Янг думала о том, что будет, если она его увидит. Думала, что чувствует или подумает. Что скажет. Слов было много. А сейчас их всех засыпал снег. — Что случилось той ночью… когда ты… я. — Слова растерялись и никак не хотят собираться обратно, — Я мало что понимаю из того, что было после. — Со мной случилась ты, Валери. Мне всегда было интересно, что значат рисунки на твоём теле. И в чем твоя сила. Той ночью я это узнал. — Он смотрит перед собой и ухмыляется совсем не весело. — Внутри тебя был демон. Так? — Так. — Тэхён подтверждает слишком быстро и без запинки. — И давно? Валери в общем-то не хочет вести этот разговор. Выяснять что-то. Всё это не имеет никакого значения и не вернёт всё как было. Не исправит то, что уже было сделано. — Помнишь, старик Квон как-то рассказывал про посвященных? — По складке между нахмуренных бровей, Тэхён понимает, что Валери сейчас едва ли помнит академическую программу. — О колдунах и ведьмах, которые заключили своего рода контракт с миром теней и взяли часть его силы себе. Отчасти они сами прекращают быть людьми, ведь берут что-то от теней. И получают способность их убивать. — Подобно убивает подобное. — Всё-таки что-то Валери да помнит. — Верно. Сокджин прошёл обряд инициации в этом году. Именно поэтому смог вызвать адское пламя и привести нас из мира теней. Я прошёл через это в одиннадцать лет. Сразу после того, как ты утонула. Ну или после того, как я поверил в то, что ты утонула. — Это больно? Валери могла спросить что угодно. О том, что было дальше или как он подружился с с демоническим созданием, как впустил его в себя и как уживался. Но её почему-то тревожит состояние одиннадцатилетнего мальчика. — Очень. — Признаётся Тэхён. — Но боль проходит и забывается. По крайней мере, физическая. Мой дедушка видел мои способности и неординарный ум. Он почему-то решил, что я выдержу. Хотя выдержать могут даже не многие взрослые. Кто-то сходит с ума. Кто-то спустя какое-то время умирает. Я не помню, что именно происходило со мной в тот момент. Но там я кое-кого встретил. — И кто это был? Валери слишком хорошо помнит каменистую маску черепа, рога, молочные глаза, что поглощали своим туманом. Холод и тьму. Им не было конца. — Это не был просто Ёкай, как тот, которого мы извлекали из тела того парня, о нет… — В бархатном голосе юноши сквозила гордость… и Валери без увеличения слышит даже хвастливость, — Это был Аякаси. Аякаси — почти боги, обладающие разумом и собственными желаниями. Если ёкай предпочитают пожирать свою жертву до последнего кусочка и убивать её, то аякаси никогда не убивают людей напрямую. Они любят играть на человеческих слабостях и упиваться чужими пороками. Мой не благостный бог, встретив меня, предложил помощь. Сказал, что выведет меня из их мира. А взамен попросил с ним поиграть. Одиннадцатилетний мальчик, конечно, согласился. Ни один ребёнок не устоял бы от игр. Только потом я понял, что игры эти были какими-то жестокими. И неправильными. Но было поздно. Я так и не смог избавиться от него. А когда пытался, то вредил себе. За годы вместе мы срослись и стали одним целым. Если бы я убил его, я бы убил и себя. Очередная правда, которая забивается в пустую оболочку Валери снегом. Там уже нет места, снег хлопьями сыпется обратно. — Ты поэтому творил все эти ужасные вещи? Манипулировал? Строил козни? Потому что он говорил тебе это делать? Лабиринт погружается в молчание. Снег беззвучно укутывает их в своё одеяло. Фемида обратилась в снежную статую. — Он говорил. Но никогда не заставлял. Выбор всегда был за мной. Правда всегда жестока. — Как у Лисы был выбор вступать в клуб Джина или нет. Убивать болеющих сестёр и братьев ради хвостов или нет. Как у Чонгука был выбор отправлять того парнишку в лощину или нет. Как и у Дженни — последовать моей задумке с башней или нет. Как у Чимина — принимать предложенные наркотики или нет. Сжигать особняк дяди или нет. Как у Розэ был выбор причинять братцу боль с твоей помощью и твоего отказа, или нет. Участвовать в споре или нет. Молчать про него или нет. Выбор есть всегда. Это и отличает людей от не людей. У нас есть воля. Под гнетом слов Валери чувствует, как крошится. Рёбра будет хрустят под натиском сказанного. — И все они поддавались соблазну. Делали совсем не хорошие вещи. Порой жуткие. Порой бесчеловечные. А я… упивался этим. — Это был не ты. Отрицание — первая стадия принятия. Она включилась и у Валери. — Ты сейчас хочешь меня оправдать. Хотя я не заслуживаю этого. У меня тоже был выбор, Валери. Делать всё это или нет. Да, внутри сидел демон. Да, он действовал моими руками и смотрел моими глазами. Но всё, что я сделал — я сделал сам. Я продолжал эту безумную игру. И уже не мог отличить, где он, а где я сам. Я упивался могуществом и властью, данной им. Он показывал, что все вокруг слабые. А я был выше всех. Всех вас. Валери смотрит в карие глаза, которые кажутся родными. Но в них по-прежнему холодно. — То, что я сделал с тобой, я сделал не потому что мне так сказали. Я этого хотел. Дыхание пропадает, а сердце уносится в галоп. Ей снова становится страшно. Перед ней вовсе не «прежний» Тэхён. Перед ней настоящий. Тот, чью личину она увидела в Роковую Ночь. Она быстро вытирает холодные слезы. Не даст ему удовольствия увидеть их. — Но теперь его нет. И ты по-прежнему такой? — Трясущийся голос выдаёт. Может, зря она сбежала от птиц? Сейчас умоляет, чтобы хоть одна ворон пролетела мимо. — Я не знаю. Ты сумела прогнать демона тогда из тела Джисона. И я понял, что ты потенциально опасно для… нас. Но Он… был в тебе заинтересован. И верил, что ты можешь не только прогонять тени. Но и создавать их. — И чего он хотел? — Поиграть с тобой. Воплотить мои мечты в реальность. Заполучить. Передать свою силу. Продолжить род. Продолжиться в тебе. Даже демоны жаждут потомства. Иногда они почти… как люди. Тэхён разрушал Валери по кусочкам. А сейчас вонзил кол в сердце. И не моргая, провернул. — И наши с ним цели совпали. Я не стал противиться. И я сделал свой выбор. И тут нечем гордиться, Валери. Потому что я жалею. Всё должно было быть совсем не так. Для меня ты всё ещё та девочка, рухнувшая под лёд. — Что произошло сразу после того случая? Что случилось со мной и с моей семьей? — Всё сложилось наилучшим для тебя и твоей семьи образом. Тебя спасли. Яны могли посчитать и объявить дочку мертвой. Это избавило бы тебя от преследователей и убийц. Тебе стёрли память и передали на время приемным родителям. Полагаю, твои мама и папа должны сбежать из страны позже. Но… не успели. Чоны настигли их раньше. Ты правда ничего не помнишь? Валери, возможно, всё бы отдала, чтобы вспомнить лица родных мамы и папы. Даже если бы пришлось испытать ещё большую, невыносимую боль. Но… — Нет. Ничего. — С твоей памятью хорошо поработали родители Чонгука. Они виртуозы. Сжалились над Янами, когда те попросили. Именно они выловили нас из озера. — Я думала, они хотят меня убить… — Чонов много. Не все из них убийцы. Не весь свет благостен. Не вся тьма зловеща. Валери вдыхает морозный воздух, который по ощущениям как анестезия. — Я пытался вернуть тебе память на уроках ментальной магии. Когда понял, что это не помогает, решил попробовать шоковую терапию и проиграть тот самый провал под лёд. Но даже это не сработало. Думаю, некоторые твои воспоминания стёрлись навсегда. Чтобы наверняка тебя ничего не связывало с Янами. Даже если бы ты захотела. — Ясно. Слова иссякали. Как и снег, что больше не валится с неба. Их время, как в песочных часах, истекло. — Почему ты выгородила меня перед ним? — Спрашивает. Тэхён, замечая каркающего ворона. Скоро Чонгук будет здесь. — Он бы размазал меня в кровавое месиво прямо там. Но ты не дала. — Не хотела, чтобы он стал убийцей. — Или чтобы я был мёртв? На этот вопрос у Валери нет ответов. Загадка нерешаема. — Расслабься. Чонгука ты всегда любила больше. Хотя старательно скрывала, что кому-то из нас отдаёшь большее предпочтение. А вот Гук-и своих чувств никогда не скрывал. На миг хочется зацепиться за обрывки из детства. Расспросить, какой была та девочка, что рухнула под лёд. Чем жила и дышала. Но важно ли это? Валери решает, что нет. Прошлое в прошлом. А вот с настоящим полный швах, и надо что-то с этим делать. Отсиживаться в комнате Чонгука вечность — не вариант. — Всё теперь будет по-другому? С тобой? Она смотрит на замок, который кажется впервые печальным. Что-то в этом месте изменилось. Незаметно, но ощутимо. И наверное, навсегда. — Не знаю. Внутри… так пусто. Там больше нет чужого голоса. Нет звона в голове и навязчивого шепота. Знаешь, я у многих побывал в голове. У Чонгука там тикает. Как будто куча часов. Маленьких. Это потому что когда он был маленьким, и когда его запирали в комнате, отсчитывал тиканье стрелок на часах в его комнате. У Чимина в голове вопят канарейки, да так, что я бы тоже свернул им шеи. У меня был шепот… нескончаемый. Он не давал спать. Теперь там тихо. Благодаря тебе. И я больше не чувствую, будто схожу с ума. — А у меня? Тэхен не сразу понимает, о чем она. Но до него все-таки доходит. — Что у тебя в голове? Лед трещит. Молчание сейчас непозволительная роскошь. Их время почти на исходе. — Мы больше никогда не будем теми же детишками, что были раньше. — Тэхен озвучивает неоспоримый факт. — Я уеду в семейную резиденцию во Франции и закончу семестр во французской академии. Чтобы не отравлять тебе жизнь. И чтобы… ты не чувствовала себя неловко в моем присутствии. Тебе лучше уйти, если не хочешь проблем. Скоро твой ухажер будет здесь, и проблемы будут у нас обоих. Надоедливый ворон продолжает кружить над головой, и из дверей замка уже выбегает фигурка, больно похожая на Чонгука. За лабиринтом и каменными статуями он их не видит. Зато они видят его. — Не утруждайся. С переездом. — Валери отрывается от скамейки, к которой успела примерзнуть. — Может, ты однажды и правда был моим другом. Но я навряд ли вспомню тебя прежнего. Я навряд ли вспомню Ян Юри. Я никогда не стану ей снова. Жаль, что ты этого так и не понял. Ты убедил меня в том, что жить в неведении не так уж плохо. Оно приносит покой. Ты забрал мой навсегда. А потом она быстрым шагом и трясущимися ногами шагает прочь из лабиринта. Навстречу запыхавшемуся Чонгуку. У него порозовевшие щеки и куртка распахнута. Глаза большие. — Ты одна? Все в порядке? Я тебе везде искал! — Сгребает ее в объятия, а сердце бьется так, что Валери даже сквозь пальто чувствует. — Да. И да. Я же написала, что хочу пройтись. — Валери научилась неплохо врать. — Кто вообще сейчас оставляет записки? Я чуть с ума не сошёл! Тебе не стоит ходить одной. Я беспокоюсь. Ты вся холодная, пойдем обратно. У меня для тебя есть сюрприз. Валери приятна его забота. А вот с сюрпризами она не сдружилась. Те вызывают лишь подозрение, потому что тут, в замке, могут быть отнюдь не приятными. — А ещё… все собрались в вашей комнате. Некоторые всё-таки уезжают на каникулы… и… это у нас традиция такая — собираться напоследок. Но если не захочешь, можешь остаться… — Чонгук мнётся. Ему и самому не нравится эта идея. — Я хочу. — Бьет как гром среди ясного неба.

***

Seven Devils — Florence + The Machine

В комнате пахнет увядшими розами и кислым вином. В целом унылая обстановочка. Лица у всех понурые. — Выпили вина и скисли? — Один Сокджин пытается разрядить обстановку. Преподавателю не положено пить с члениками и особенно в женской спальне, но Джину простительно. Он косится на Лису, но та на него даже не смотрит. Между ними пробежал холодок. — Очень смешно, хён. — Чимин скалится и запивает сарказм из горла. То самое розовое вино, которое Розэ обещала распить со всеми на рождественских каникулах. То самое вино из запасов её брата. — Ну так посмейся. — Валери впервые слышит в его голосе властные нотки. Привилегия или старшего, или преподавателя. — Можете хотя бы сейчас не грызться? — Чонгук буравит их своими безднами в глазницах. Вырос за плечами Валери как доспех, не отходит, будто даже в этой комнатушке её может поджидать чудище. — Если они перестанут, то в Академии станет тихо как в гробу — тихо. — Юнги забирает бутылку из рук Чимина и делает глоток. Не меняется в лице. Вину предпочитает крепкий виски. — И все умрут со скуки… — Чимин изображает подобие улыбки. Его глаза где-угодно, но только не на Розэ. Ей и самой некомфортно. Она вжимается в диван и молчит. Не хочет привлекать на себя его внимание. Слишком хорошо помнит, как задыхалась от его крепких рук на собственной шеи. — Скажите-ка мне, друзья, а что она тут делает? — Чимин вдруг переводит стрелки на Ким Джису, которая ощущается неестественно в этой спальне. — Решила закопать топор войны и больше никого в своем пикировании с башни не винишь? — Вскрылись новые обстоятельства. — Джису загадочно улыбается, отпивая красное вино такими же красными губами. Мутный глаз поблескивает в свете торшерных ламп. — Интересно, какие? — Кое-кто ещё желал моей смерти. Недоброжелателей оказалось больше, чем я думала. А девочки пригласили по старой дружбе, когда узнали, что я тоже в замке. — Где Тэхён? — Вдруг интересуется Джин. Невзначай, а Юнги и Чонгук переглядываются мимолетной искрой. — Давно я этого оболтуса не видел. — Черт его знает. — Отмахивается Юнги. Знали бы все, как четко он это подметил. — Опять занят своими загадочными тэхёновскими делами… — Вам не кажется, что вокруг него слишком много тайн? — Лиса смотрит вникуда. Свою порцию вина она уже выпила. — И… — Странная аура… — Признаёт Розэ. — Все же это чувствуют? Или только я? В комнате воцаряется беззвучное согласие. — И может, нас просветят, куда вы четверо пропали с бала зимнего солнцестояния? Вся академия стояла на ушах из-за этого инцидента. Руководство чуть с ума не сошло в поисках своих студентов. — Джин, кажется, один не замечает мрачных лиц и невидимого гнета. Обитатели этой спальни и её частые гости сейчас и они же осенью — совершенно разные люди. Сейчас будто омытые, без цветных обёрток и блискучих камней, косметики и эфемерных оболочек. Облезшие, оголенные, но не буквально. Настоящие. Уродливые вблизи. — Джин. — Юнги вкладывает в свой взгляд все красноречие, на какое способен. Но на сторону Джина вдруг встаёт Чимин, — А что? Я бы тоже был не против узнать. Мы вроде как друзья. Но имеем друг от друга тайны? — Он без робости глядит на Валери. Лицо безразличное, но она видит в нем тень издевательской усмешки. Или мерещится? Девочки переглядываются испуганными ланями. Тоже сгорают от любопытства. А Валери чувствует, будто её подводят к краю оврага и толкают, толкают, толкают. — Это касается только Тэхёна, Валери и меня. — Чонгук не даёт упасть. Хватает за руку. — Или хотите все перетрясти чужое грязное белье? Можно и так. Но тогда давайте перетрясем и ваше тоже. Он выкинул козырь. Все потупили взгляды. Прикусили языки. Чужие тайны раскрывать куда легче, чем свои собственные. И Валери спокойно выдохнула. — По академии всякие слухи ходили. — Чимин вздергивает брови, намекая на что-то нехорошее. — Например? — Хладнокровие сохранять не получается. Валери хоть и спокойна, но покрывается маленькими трещинками. Чонгук сжимает её ладонь, и она буквально слышит его тягостный вздох: «зря». Повелась на провокацию, как глупая дурочка. Этого они все и добиваются. — Ну, например, что он тебя похитил. Что, может, даже изнасиловал в лесу. Кто-то болтал, что он выколол и съел твои глаза, как делали колдуны раньше, чтобы забрать ведмьинские силы. Кто-то болтает, что вы сбежали, чтобы обручиться. И что ты залетела. А он пытался избежать позора в своей семье, поэтому всё бросил. И чему же верить? Одно казалось безумнее другого, и ни от чего легче не становилось. — А ты поменьше верь всяким бредням. Тебе ли не знать, как их пускают, как они разрастаются, хотя по сути являются сущей выдумкой. — Чонгук защищает. Обращается в доспех. — Так, значит, всё выдумка? — Чимин почему-то юлит, масленно улыбается, хитро так. — Всё полная херня. — Резко сбивает спесь Юнги. С ним Чимин больше не пререкается, и Валери испытывает искреннюю благодарность к своим спасителям. — Может, в игру сыграем? — Джин заскучал. Обводит унылую комнату таким же унылым взглядом. Играть тут любят. Вся академия любит игры. В этот раз правда Лиса закатывает глаза, Чимин скрасился, Чонгук в любую минуту готов уйти. — Ну не сидеть же истуканами? — Давайте только не в правду или действие. А то от неё уже тошно. — Серебрится голос Розэ. — У меня есть идея. Одна пташка натолкнула… называется «где я вижу себя через десять лет». — Чимин причащает горло очередным глотком вина. — Замахнулся. Я думаю, как бы до конца семестра дожить, а ты… десять лет! — Джина такой расклад не устраивает. Кажется абсурдным. И за это он получает недовольное фырканье, больше похожее не лисье. Одна Лиса на него и правда взъелась. — Почему нет? Будущее — это всегда интересно. — Лиса хочет пойти наперекор. И идёт. — Я вижу себя богатой и успешной. Возможно, владелицей фитнес-клубов или танцевальных студий. — Ещё скажи сильной и независимой? — В короткой, но колкой фразочке явно прослеживаются сексисткие нотки. Для большинства парней Академии это свойственно. Избалованный наследник богатого рода тоже не исключение. — Да. И одинокой, если это понадобится. — Даже дураку понятно, что между ними пробежала черная кошка. Даже дураку виден раскол. — Но самое приятное, вдали от академии, теней, магии… и дурацких порядков. Может, даже вернусь домой однажды. — А как же… Корея и бизнес твоего отца… и … — Розэ хочет сказать «Джин», но вовремя осекается. — Оставаться стоит только если тебя что-то держит. Меня здесь ничего не держит. И никто. Ким Сокджину подарен лишь один холодный взгляд. Бунтарский. Не повинующийся. Последнее слово сказано. И Валери улыбается уголком губ. — Где будет наш СокДжини? — Язвит Чимин. Уловил сразу, что их с Лисой союз уже почти развалился. Старший кусает губы и понуро выдаёт, — — Во главе клана, конечно. Придется попотеть, чтобы конкурировать с Тэхёном. Ну, или это ему придется попотеть, чтобы конкурировать со мной. Вот и решили. — Хотелось бы услышать, о каком будущем мечтает моя дражайшая кузина. И где себя видит через десять лет? — Напряжение, ядом сочащееся из Чимина чувствуют все. Розэ какое-то время молчит, будто воды в рот набрала. А потом признается, — — Замужем. Комнату накрывает тишина. Чимин старается сделать вид, будто не ему сейчас дали пощечину, собирает все крупинки самообладания. Холоден. Как и подобает темному принцу. — Не удивлен. — Поджав губы, комментирует он. Повисшее напряжение снимает Сокджин, — — Может, нам всем выйти? А вы как-нибудь решите свои вопросы? — Не стоит. — Чимин только отмахивается и открывает новую бутылку из личного запаса. — Я вот себя вижу далеко отсюда. — Не женатым? — Язвит Юнги. — Хочешь бежать из страны? Ему ли не знать, что никто не покидает академию по собственной воле. Если вылетишь отсюда, считай всё равно что изгой в их мире. — Кто знает. Может и так. Валери ловит его краткий взгляд. Крохотную, но холодную улыбку, выдающую их тайну. Надеется, что для Чонгука это останется незамеченным и не породит кучу вопросов. Благодетель всегда тихая. — Все так боятся свалить отсюда, но в тайне мечтают. — Джису улыбается без всякой скованности. Возможно, улыбка появляется под действием вина. — Но там, за пределами Академии… в реально мире… всё по-другому. Там свобода. И играть можно по своим правилам. А не по чужим. — Тогда зачем же вернулась? — Голос звучит из-за плеча и принадлежит Чонгуку. — Игры тут веселее. Сложно не признать. Местные детишки жестокость принимают за веселье. — Ну а ты, Мин? Вроде как метишь в представители верховного клана? — Звон коготочков по стеклу бокала царапает слух. И волчий в том числе. — За меня не переживайте. Я не пропаду. И Валери в этом не сомневается. Если она кому-то и желает в этой комнате добра, так это Юнги. Искренне… и больше всех. — Не хочешь уйти? — Нежный шепот забивается в волосы и скользит в ушную раковину. — Эти игры мне уже надоели… В тот момент, когда все взгляды переметнулись на них двоих, и очередь наконец тоже дошла до них, Валери берет Чонгука за руку. Оглашает, что устала и идет к двери. Мирится с непониманием, оглядывает комнату и взгляд задерживает на Юнги. Взгляд нуждающийся, говорящий: «ты мне ещё будешь нужен». Юнги такие вещи всегда понимал. А потом двое уходят.

***

bruno sanfilippo — piano textures lll

Черный бархат обнимает тело. Тонкие бретели обвивают плечи. Россыпь блесток откидывает блики на каменные стены. Оно совсем не похоже на то, что было на Валери в последний раз. Подарок Чонгука не имеет ничего общего с невинно-белым, с тонкими воздушными кружевами. Хотя, по подолу тоже разметались бисерные черные птицы. Вороны. Платье не длинное, даже щиколотку не прикрывает. Кокетливое. Подходит разве что для танца с дьяволом. — Что ты задумал? — Она косится на юношу, который и сам облачился в черный костюм: брюки и смокинг. Со стороны они выглядят красивой парой. Валери уверена. В его руке его рука. И всё так, как должно быть. — Сама увидишь. — Тень улыбки мелькает на его лице. — Ну расскажи. Как-то сюрпризы меня не воодушевляют… — Этот приятный. — Чонгук сильнее сжимает её руку, внушая уверенность. Ведет её по уже знакомому коридору. Они проходят мимо дендрария, пустых классных комнат, опережают снегопад и луну за витражными окнами и достигают старого концертного зала. Того самого — с купольным потолком и пианино по середине. Где часто играет Юнги. — Готова? Чонгук сейчас похож на мальчишку, который вот-вот поделится страшным-страшным секретом. Его ладони прикрывают её глаза. Он ждет, пока Валери кивнет. Перед ними отворяются двери. После темных коридоров очень непривычно смотреть на теплый свет. Приходится щурится. В зале, ближе к стенам, пол усыпан крохотными свечами, которые сливаются в море… в светлячков… в тысячу фонариков, пущенных по ночному небу. Пианино играет само собой. А с потолка сыпет… снег. Они будто в стеклянном шаре, которые украшают рождественские лавки. Чонгук протягивает руку и приглашает на танец. Валери не в силах отказать. Каблуки стучат по пыльному паркету, снег совсем не холодный, нескончаемый, заспыает крохотными сугробами то тут, то там. И Чонгук кружит её в танце. — Ты пропустила бал. Я бы не хотел, чтобы ты лишилась праздника. В его глазах свет сотни свечей и всего этого мира. Он с благими намерениями. Но Валери лишь думает о том, что лишилась она вовсе не праздника, а покоя. Веры в людей. Друга. Сна. — Невероятно. — Красиво так, что сердце шемит, да и Чонгук заслужил всех похвал. Да хотя бы крохотного «спасибо». Он на славу постарался. Он для неё создал сказку. И всё лишь бы она улыбнулась. Но улыбку выдавить не получается. В самый сказочный, в самый чудный миг, к Валери подкрадывается осознание неизбежного. Но только как ему сказать? Этот миг рано или поздно бы настал. Завтра будет слишком поздно… возможно, самое время сейчас? — Поцелуй меня, прошу. — У Чонгука часто вздымается грудь, веки трепещут. Это все равно что признание в любви. Такой невинной, чуть детсткой, голодной, ранимой. Валери сначала оставляет влажный поцелуй на мертвенно-бледной щеке, а потом касается губ. И целуются они как и должно быть: страстно, пылко, так, что аж кровь в венах вскипает, что голова кружится похлеще, чем от вальсовых поворотов, что звезды в глазах. Там никто больше не умел. Может, поэтому сейчас так больно? — Чонгук… — Зовет она, отдышавшись. Чонгук опьянен. Счастлив до отсутствия слов и мыслей. Весь светится и такой умиротворенный одновременно. Он один её всё это время любил. Может, берег паршиво, но любил. — Чонгук… — Приходится позвать снова. — М? — Наконец отзывается он. Он сейчас где-то далеко. Вдыхает её волосы. Целует весок. Гладит ладони, всё ещё качаясь под музыку. Вот бы этот миг длился вечно. Вот бы ей никогда не приходилось его рушить. — Чонгук, я должна. тебе кое-что сказать. — И Чонгук наконец слышит в её голосе дрожь, и возможно, слезы. Напрягается. В глазах замечает тревогу. А лицо его искажает разочарование. Она даже может прочитать «Нет, пожалуйста, не порти этот миг». — Я не могу здесь оставаться. — Что… почему? — До него доходит не сразу. И укладывается тоже не сразу. Он наверняка думал, что обрел все: давно утерянную подружку, первую любовь, девушку, которую не смог удержать. Он думал, что обрел счастье. Но счастье было разбитым и покалеченным. — После того… что я пережила, и узнала… я не могу, Чонгук. Не просто быть здесь, а помнить всё это. Знать. Чувствовать. Вспоминать. Это самый жуткий кошмар наяву. Во сне мне спокойнее. И ты это знаешь. — Она держит его за руки, сжимает, но чувствует, как те слабеют. — Но у тебя есть я, я тебе помогу, и вместе… — Нет, Чонгук, нет. — Валери больно говорить это «нет». Самое сложное «нет» в её жизни. Он как назло сжимает её в объятиях и продолжает убеждать, — — Тебя больше никто не обидит. Я всегда буду рядом. Всегда. Их засыпает совсем не холодный снег. Тихо шуршит. Пианино продолжает играть так, как если бы тут был Юнги. Но они тут одни. Сопротивляться Чонгуку сложно. Почти нереально. — Ты не понимаешь… Я не смогу. Даже с тобой. Слышишь? Это невыносимо. Быть здесь. Находиться рядом с ними. Разговаривать. Смотреть в глаза. Знать всё то, что я знаю теперь. Про семью, про себя, прошлое… Я так не могу. У меня была обычная, нормальная жизнь. А потом всё пошла наперекосяк. И я скучаю по этому. Я уже не понимаю, кто я: Валери Янг, Ян Юри, человек, ведьма, тень… твоя девушка, твоя бывшая? Кто? Чонгук видит нескрываемые в глазах слезы и дрожащие губы. Видит, как ей плохо. Перед ним лишь её отражение — разбитое на куски. — Ты это ты… — Слабо говорит он. Но звучит неубедительно. Как бы он ни пытался, по кускам он её не соберет. Не до тех пор, пока она каждый день в этих стенах, дышит ядовитым воздухом и каждый день ранит себя людьми, которые ранят её. Чонгук понимает: сколько бы ни старался, не выйдет. Ей нужно время. Осознать. И исцелиться. Забыть. — Пожалуйста, дай себе время. Дай время нам. — В последний раз умоляет он. Целует костяшки пальцев. Но… — Я не смогу забыть. И время не вылечит. Сегодня мне один человек сказал: «это пройдет». Но мы-то с тобой знаем, что ничего не проходит. Прошло ли у тебя, когда Ян Юри умерла? Прошло ли, когда тот мальчик больше не вернулся из лощины? Ты каждый день мучился. И она права. Чонгук тупит взгляд. В нем меркнет свет. Появляется осознание. Темное, тягостное, неприятное. Не признать это — то же самое, что подвергнуть таким же мукам. В той парижской квартире с Валери Янг случилось нечто ужасное. С ней случалось нечто ужасное с тех самых пор, как она переступила порог этого злосчастного замка. Или врезалась в его грудь. Или попала под прицелы взглядов его мерзких друзей. Валери Янг была обречена с самого начала. И это никак не исправить. Это не пройдет. — Я прошу тебя Чонгук, помоги мне забыть. Осознание не просто приходит. Оно окунает его в бездну. — Что? Ты просишь меня… — Стереть мне память. — Подтверждает она. — Хочу забыть. Пианино стихает. Вместе с тем и мысли. Забыть всё, значит и забыть его тоже. А сейчас она просит именно об этом. — Но тогда… ты снова меня забудешь. Я снова потеряю тебя. — В его голосе вся боль мира. Сдавленно и душно. — Я не могу… — Если ты меня правда любишь… — Валери знала, что это будет не легко. Знала, что он откажется. Но сдаваться не собирается. — То поможешь мне забыть. Отпустишь. И подаришь мне покой, который у меня забрали. По холодным щекам бегут юношеские слезы. Он уже терял её однажды. Затем дважды. А сейчас, потеряет навсегда. Стрелки часов в его комнате должны с «презрения» встать на «потерю». — Ты была с ним сегодня. — Признается он. — Я видел. Почему его не попросила? Это «с ним» и «его» карябает слух. Травит душу. Будто он сейчас снова между ними. Прямо как в детстве. Всегда есть кто-то третий. Всегда сложно выбрать. — Я ему не доверяю. Я верю только тебе. Это должен быть ты, Чонгук. — Надежда на то, что он согласится, быстро иссякает. Она почти отпускает его руку. — Даже если ты этого не сделаешь, я все равно уйду. — Хорошо. Всё же согласился. Всё же любит. В академии разные вещи поддавались проверке. Проверялись на вшивость. Смелость проверялась жестокими испытаниями. Дружба предательством или союзом. Любовь — отпусканием. Дыхание у обоих замирает. Долгий взгляд в глаза. Последний. — Поцелуй меня ещё раз. — Просит он. И Валери целует, нежно касаясь ладонями лица. Поцелуй на вкус соленый из-за слез, горький из-за прощания, нежный из-за той любви, которую они слишком долго носили в себе. Воспоминания одно за другим меркнут, гаснут, как светлячки, которых они ловили в далеком детстве. Память разрушается снова. А когда поцелуй прекращается, она глядит на юношу пустыми туманными глазами. Побочный эффект после манипуляций в чужой голове. Глаза теперь — полностью голубые. Прозвище «разноглазка» канет в лету. Вместе со всем, что случилось с ней за последние четыре месяца. Вот и всё. Больше нет никакой Академии. Больше нет никаких Чон Чонгука, Ким Тэхёна, Пак Чимина, Мин Юнги. Подружек, что только водили вокруг пальца. Врагов. Публики, которая потешалась. Детства и падения под лед. Парижской квартиры. Валери Янг сейчас в легком неведении и придет в себя завтрашним утром. А Чон Чонгук рассыпается перед её оболочкой на осколки вместе со снегом. Руки у неё холодные, глаза тоже и его не узнают. Вот и всё. В их сказке не будет хэппи-энда. Проходят долгие минуты, может часы, до тех пор, пока снег внутри помещения не перестает валить, и пока двери не открывает Юнги. Находит младшего в слезах. Валери в тумане. — Звал? — Вороны всегда хорошо выполняли свою работу. Найти Юнги в пустом замке было не проблемой. — Увези её в Сеул. Обратно домой. — Не помня себя говорит Чонгук. Валери сложно понять, кто эти люди. О чем они говорят. Ей сейчас так… хорошо. В этом сладком неведении. И спокойно. Остальное неважно. — Каким образом… дороги… — Начинает Юнги. — Твой байк разве боится снега? Увези её. И Юнги… — Что? — Никогда и никому не говори её адрес. Даже мне. Даже если попрошу. Мин Юнги повторять дважды не нужно. Он и так всё понимает. Берет отсутствующую девушку за руку и уводит прочь из заснеженного зала.

***

Снежинки забиваются в куртку и за ворот. Разбиваются о шлем с темным стеклом. В сон клонит жутко, но приходится крепко держаться за чью-то спину. Переднее колесо мотоцикла проделывает путь по заснеженной дорожке. За спиной тает темный силуэт замка. Его скрывает нарастающий лес. Валери замок кажется знакомым. Будто уже снилось. И чувство такое, будто она забыла там что-то важное. Будто нужно вернуться… Но мотоцикл едет только вперед. И едет быстро. Руки обхватывают мужской торс сильнее, а глаза слипаются сами собой. Скорей бы проснуться. Может, тогда она вспомнит, что именно забыла в том замке?

***

конец

Ruelle — Dead of Night