Dark Academia

разбуди меня.

прошу, разбуди меня.

я во власти дурного сна.

L’orchestra Cinematique — Prologue (from beauty and the beast)

Ruelle — Bad Dream

***

00:00. темная академия Подол воздушного платья тянется шлейфом по снегу и цепляет собой снежинки. Черная земля укутана дырявым белым полотном. Пятки — две ледышки: туфли на каблуке пришлось скинуть. Так быстрее. Всё как будто уже было когда-то во сне: ладони скользят по холодным стенам замка, мороз сковывает легкие, дышать сложно. Кошмар наяву. Вот бы проснуться. Чёрт ногу сломит, куда бежать. Всюду темень: колючие кусты безжалостно рвут платье. Прическа растрепалась. Бисерные птицы распались на крупицы. Вдалеке воет автострада. Было бы хорошо выбежать на дорогу, поймать машину и уехать так далеко, как только возможно. Вернуться домой, в реальность. Зарыться под пуховое одеяло и не вспоминать всё, что происходило последние месяца четыре. Оказаться в мире, где земля не пахнет гнилью, где лесные чащобы не скрипят зубами-ветками. Где птицы не умеют разговаривать. Где растения — всего лишь растения, а не ядовитые орудия убийства. Где человеческие сердца бьются. Но, увы, это всего лишь фантазия. А реальность — холодная, темная, страшная и глядит на Валери своими голодными глазами. В реальности её до искусанных губ целует друг, и пламенем полыхает возлюбленный. Реальность дикая. Больше похожая на лихорадочный бред или безумный сон. Когда спасительные огни трассы уже почти режут глаза, когда она тянет к ним руку, ватные ноги путаются в фатине и корнях, спотыкаются, не удерживают. Кутаясь в коконе воздушной переливающейся ткани, девушка летит вниз по склону, забиваясь в расщелину под старым деревом. Как гольфный мяч в лунку. Ее будто потянули ветиеватые руки снежного леса. По пути натыкается на что-то лицом: щеку саднит настолько, что искры из глаз сыпятся, но изо рта не вылетает ни звука. Голос в голове говорит: «молчи!». Десна кровят. Сердце перекачивало в голову и оглушает стенки черепной коробки свои бешеным стуком: тук-тук-тук. Мир вращается. И переворачивается вверх-дном. — Раз, два, три, четыре, пять… я иду искать. — Низкий голос разливается по низине. Он где-то рядом. Под его ногами, точно опил, хрустит снег. Или чей-то хребет? Перед глазами его глаза — не родные и теплые, а дикие, темные, черные омуты. Это она представляет так хорошо, или он и правда её нашел? Всё-таки не кажется. Всё-таки нашел. Рывком из импровизированной берлоги ее вытаскивают на жгучий холод. Хочется сжаться в позе эмбриона, но ее садят на холодной земле, как куклу. — Нашёл! — А на лице улыбка. Тэхёна подменили, и перед ней сейчас его жуткий двойник. Улыбается только так же. — Посмотри на себя… что же ты с собой творишь, малышка? В его влажных волосах теряются снежинки, щеки покрыл иней. Большой палец проводит по ссадине, неглубокой, но довольно длинной. Собирает теплые кровинки. Он обхватывает палец губами, прикрывает подрагивающие в лунном свете веки. Случается дежавю. Извращенное и жуткое. Уже видела. Уже было. Только вместо сока хурмы теперь кровь. Её. — Набегалась? — Спрашивает он, вглядываясь в испуганное лицо. — Поигрались и хватит. Теперь ты от меня не упорхнешь, пташка. — Что… — Голос не слушается, а губы леденеют, плохо шевелятся, — Что всё это значит, Тэхён? Она дрожит на морозе, как осинка, обхватывает себя руками. И уже не чувствует кожи. — Это значит, — Юноша резко меняется в лице: то выцветает, улыбка гаснет, с него сползает привычная маска — Что мне надоело играть в кошки-мышки. Ты слишком глупая… или слепая. Или всё сразу. Не то, что бы у меня были к тебе какие-то чувства, не подумай. Но меня даже задела эта твоя непробиваемость. Надоело с тобой нянчиться. Пора играть по-взрослому. Вставай. Раньше Валери Янг думала, что такое случается только в фильмах про серийных убийц и маньяков. Что такие сцены качественно отыгрывают актеры и снимают режиссеры. Но никогда бы она не смогла представить, что окажется на месте актрисы в такой жуткой сцене. Ни декораций, ни режиссера. Лишь лесная запорошенная снегом лощина, куда часто бегали ученики школы: бросали окурки и сжигали прошлогодние тетради. Литы с начерканными чернилами растениями ещё разбросаны вокруг. Девчонки теряли амулеты и гигиенички. Мальчишки ничего не теряли: выбалтывали тут секреты вдали от учительских ушей. Валери кренит к земле с рвотным позывом, пока молодой человек, наоборот, встает. Отряхивает снег с брюк. Даже подает ей руку, но так и не дождавшись ответа, хватает её за предплечье сам, заставляя подняться. Вот так галантный жест превращается в насильственный. — Не только слепая, но ещё и глухая? — Горячее дыхание обжигает щеку. Сильнее пощечины. Он крепко прижимает её к себе спиной. Теплеет. Неудивительно, что отстраняться не хочется. Этой ночью можно было бы и замерзнуть насмерть. — Нам пора. — Куда? Из головы сердце перетекает в пятки. А во всем теле холодеет даже больше, когда он кивает в сторону. Во мраке вырисовывается арка, собранная из тысячи маленьких веточек. Жуткая, манящая, странная. Зыркает своей пустотой. Будто вырванная откуда-то, и теперь помещеная сюда. Её тут быть не должно, но она живет своей жизнью и сама решает, где ей появляться. Тело пронзает тысяча игл, а предплечья, как тисками, сжимают чужие ладони. — Знакомая штука, да? Мы с тобой сейчас сквозь эту арочку пройдем… — Валери так хорошо знает этот шепот. Но он больше не принадлежит её другу. — Не отпускай мою руку и лучше закрой глаза. Тэхён с невероятной силой тащит Валери к треклятой арке, пока та валится на землю от бессилия. Под ногами хрустят ветки. Она барахтается, пытается отбиваться руками, ворошит комья снега, хватается за сухие коренья, скользит изодранными ладонями по холодной земле, оставляя след. Но тщетно: её тащат как животное на убой. — Закрой глаза. — Снова приказывает Тэхён. Где-то вдали кричат вороны, воет волк. Симфония леса превращается в жуткий и навязчивый шепот, от которого хочется закрыть уши руками. Или даже оглохнуть.

***

Tony Anderson — Chasm (Album mix)

Он бредет по извилистым тропинкам, мимо танцующих деревьев и гирлянд из намерзших сосулек, по следу темных бусин, оставленных вереницей на снежном полотне. Кровь на снегу пугает. Всегда пугала. Холода совсем не чувствует. Чонгук в одном костюме. Но внутри все дребезжит от волнения: стучат и тикают тысячи часов и амулетов. Вороны совершенно точно указали путь, но выйдя на поляну, он с оглушающим разочарованием не находит тех, кого искал. Там только один силуэт. Один человек. Ну, или не совсем человек. Он стоит в свете луны в центре поляны. И судя по сутулым плечам, не в лучшем расположении духа. — Где они? — Дыхание у Чонгука сбито, легкие горят. Он бежал сюда со всех ног, но Юнги оказался гораздо быстрее. — Где-угодно. — Загробным голосом бросает он. Даже не повернулся, и так по шагам понял, что идет Чонгук. Чонгук глядит на тянущийся по снегу след: будто кого-то волокли. Вокруг куски ткани и пугающие капельки крови. За спиной юноши прокля́тая (или прóклятая?) арка. Плохо дело. Очень плохо. — Будь добр, объясни, что всё это значит. От холодного взгляда глаз-льдинок даже самому Чон Чонгуку становится не по себе. Те горят ледяным огнем, Юнги не-человечески бледен и не-человечески зол. Скорее, по-волчьи. А Чонгуку и самому стыдно признать, что… — — Я не знаю. Он просто забрал её. Он забрал её. — Сначала ему и самому тяжело принять правду. Настолько, что от отчаяния хочется вырвать все волосы на голове, схватиться за пульсирующие виски, упасть коленями в снег. Раскрошить черепушку об лёд. Ну, на крайний случай, умереть. — Успокойся, блять. — Юнги и сам тяжело дышит, возвращая свое хладнокровие. Остужает пыл, омывая лицо горсткой снега и светом луны. — И по порядку расскажи, что произошло. Список… дурацкий спор. Это правда? Вы с Чимином поспорили на неё, идиоты?! — Да. Всё так и было. Сначала. — Чонгук наконец рушится на снег, обхватывает колени руками, будто ему снова десять. Будто снова боится брызг крови на снегу. — Но потом я вышел из игры, когда понял, что не хочу в это играть. Когда понял, что для меня это по-настоящему… я сказал им забыть. Сейчас даже этот глупый спор кажется Чонгуку совсем неважным и несущественным, по сравнению с тем, что случилось за последние десять минут. И с тем, на что способен свихнувшийся Тэхён. — Ким в этом участвовал? — Снег не очень-то помогает Юнги остыть. Его потряхивает от гнева. — Посчитал, что слишком хорош, чтобы заносить себя в список. Знал, что и так выиграет. — Сквозь зубы цедит Чонгук. — А я и не понял. Дурак. До Чонгука только сейчас дошло, какой он дурак. Глаза, плотно закрытые до этого, открываются только сейчас. Вот ирония: он, зрячий, заклинатель воронов, провидец… видит гниль Ким Тэхёна во всей красе впервые за годы дружбы. И как же он на самом деле был слеп всё то время. — Куда он её потащил? В лощину? В мир теней? — Необязательно. У него дар — пересекать пространство через их мир. — Чонгук кивает головой на арку. — Если расстояние небольшое, то порталы не нужны. Если же ему нужно куда-то далеко, то без арки никак. Он постоянно ездит в Париж. Там находится резиденция их клана. И у него там квартира, о которой никто не знает, кроме меня. Других идей нет. — Тогда, нам надо в аэропорт. И по пути ты расскажешь мне все. — Юнги ледяным тоном не оставляет выбора.

***

16:50. секрет первый

У тебя холодное, очень холодное сердце, Чувствуешь ли ты вообще что-либо? Ты построил карточный домик, Но он скоро разрушится.

Ruelle — Secrets and Lies

Голые предплечья царапает колючий, пронизывающий ветер. Пространство наполняется светом, хотя глаза у Валери всё ещё закрыты. Уши наводняются городским шумом: ревом машин, звоном дверных колокольчиков, разговорами людей, спешащих куда-то. — Открывай. — Тихо, но совсем не радостно говорит Тэхён, который по-прежнему держит её за руки. — Сюрприз. Можно было бы подумать, что это сюрприз, как в детстве. Когда глаза закрывают ладонями, а потом ты видишь что-то приятное, например, торт с деньрожденской свечей. Но сейчас он — маньяк или убийца-социопат, а сюрприз, навряд ли, приятный. Приходится щурится от болючего света: улица сияет фонарями, гирляндами, фарами. Выцарапывает глаза. А вдали мерцает огромный монумент, который Валери прежде видела только на картинках — Эйфелева башня. — Нравится? Мы в Париже. Помнишь, я говорил, что может, однажды покажу тебе мир? Я всегда сдерживаю свои обещания. Тот момент из библиотеки, когда они говорили о разных местах, которые Валери бы хотела посетить, стерся из памяти. А сейчас встает костью посреди горла. Это было так давно, кажется, в прошлой жизни. Башня её не волнует. — Что ты сделал с Чонгуком?! — Даже сейчас за него переживаешь? Я притащил тебя в Париж, но в твоей голове он? — Тэхён подменили: беспристрастное лицо, в глазах ледяное презрение, свойственное многим в проклятой академии. Теперь так же смотрит и он. — Жив твой ненаглядный. Он не настолько олух, чтобы так глупо сдохнуть. Забудь о нем хотя бы на один вечер. И это не просьба. — Приказ? — Ляпает Валери. — Умница. — Почти любовно гладит её по макушке Тэхён. Валери ничего не понимает. Кроме одной простой истины: из друзей они вмиг превратились в удава и кролика, и кролик сейчас — она. — Посмотри, на кого ты похожа… Так сильно хотелось поиграть в маньяка и жертву? — Он касается щеки, и ссадина на ней заживает. — Платье подлатать не смогу. Но смогу купить ещё одно, раз это ты испортила. Один маленький кусочек пазла встает на место: платье на бал — не было подарком сообщницы. Он хватает девушку за руку, и ведет к первым же дверям, которые оказываются входом в брендовый бутик. Одежда Валери сейчас тоже не волнует. По ощущениям она была пробкой в бутылке шампанского, которая неожиданно из него вылетела. — Я хочу угостить тебя ужином, но не могу повести в ресторан в таком виде. Нас не поймут. Обещаю ответить на все твои вопросы, если пообещаешь взамен себя хорошо вести. — Предупреждает на входе он, видимо читая мысль о том, чтобы разразиться криками о помощи. И очень ласково просит, — Побудь умницей подольше. Она точно ничего не понимает, и вновь ощущает себя маленьким и ничтожным крольчонком, вокруг шеи которого свернулся кольцом удав. Все вопросы сплетаются в один единственный, озвученный слабым, трясущимся голосом, — — Зачем? — Я голоден. — Отвечает удав. И речь явно не про ресторан.

***

Джазовая мелодия, тихий звон приборов, тарелок, вино, льющееся по бокалам. Стул с мягкой обивкой кажется электрическим: по нему в любую минуту может побежать разряд тока. Не хватает только наручников. Ведь она не более, чем жертва. Ошарашенный вид девушек-консультантов, при виде её разодранного платья и босых ног в бутике, Валери будет долго помнить. Тэхён вел себя абсолютно непринужденно: раздавал им указания на французском, помахал карточкой перед носом, и те быстро сменили удивленные взгляды на услужливые улыбки. Помогли Валери одеться в чуть менее роскошное платье, как раз для ресторана, подобрали обувь, накинули на плечи пальто и шарф. Слепо игнорировали её испуг и состояние в целом. И не такое сделаешь, «когда тебе платят такие деньги» — как выразился Тэхён. — Выглядишь уставшей. Снова ничего не ела весь день? Поешь. — Как будто ему не все равно. Тэхён ловко орудует ножом и вилкой, разделывая свой стейк с кровью. Но Валери от вида подобного только тошнит. Или тошнит от Тэхёна? Он принимается разрезать на кусочки и её стейк. В его темных глазах поблескивают огни свечей. Один кусочек виляет на вилке у её рта. Было бы даже мило, будь они парой, и не гонись он за ней по лесу. Валери игнорирует жест, и Тэхён с ухмылкой возвращает мясо на тарелку. — Впереди очень… длинная… ночь. Что ещё за кислый вид? На тебе люксовые шмотки, ты в Париже, ужинаешь в самом дорогом ресторане с видом на чертову эйфелеву башню… и заметь с довольно привлекательным спутником. Любая была бы в восторге на твоем месте. Брось, все не настолько плохо. Ну да, ведь любая барышня предпочтёт легкий забег по лесу перед романтическим ужином в парижском ресторане. — Я бы с радостью уступила кому-нибудь свое место. — Я бы хотел увидеть хотя бы каплю благодарности. — На лице абсолютное безразличие. Почти ранит. — Благодарность? — Валери просыпается от небытия. — За что? За то, что ты притворялся моим другом? За помощь, которую я не просила? За поцелуй у Чонгука на глазах? От того, что чуть его не спалил его заживо? Я даже не знаю, жив ли он… или от того, что ты гнал меня по лесу как волк овцу? Я не знаю, что за фокусы ты проворачиваешь… со всеми этими перемещениями и пространственными скачками, что за шоу ты устроил… Мне за это нужно быть благодарной? Тэхён наслаждается. Но не блюдом, а наконец тем, что Валери не скупится на слова. Птичка запела. Тэхён запивает красным сухим вином, облизывает губы. — Браво. — Он даже слегка аплодирует, и пара гостей косятся на странную парочку, которая явно не наслаждается ужином. — Я устраиваю шоу? Не ты ли первой его начала? Ты так фальшиво играла, что ничего не подозреваешь. А я убедительно делал вид, что верю твоей игре. По непонятной причине пульс и дыхание учащаются, будто её поймали за руку во время кражи. Но Валери всего лишь поймали на лжи. — Ты уже давно начала что-то вынюхивать про всех своих… ну или наших общих… друзей. Сложно было не заметить белую кошку, бродящую по замку по ночам от комнаты к комнате. Фамильяр, проникающий в чужие сны… это любопытно. Особенно, когда знаешь, кому он принадлежит. Тебя сестрица надоумила? Она всегда была слишком любопытной и совала свой нос, куда не нужно… За что и поплатилась. — Тэхён прочитал её, как открытую книгу. — Падение из башни — твоих рук дело? — Мысль бьет резко ножом в лоб. Пулей навылет. — Ты ведь сама знаешь, что я был с Лисой в ту ночь. Как я могу быть в двух местах одновременно? — Тэхён издевательски улыбается. Врет и не краснеет. — Дженни сама предложила ей этот спор. Дженни сама позвала преподавателя. Джису сама решила вылезти на карниз. И сорвалась. Просто стечение обстоятельств. Не самых удачных. — Просто… у тебя всё просто? Кто подал эту идею Дженни? Ты, Тэхён. — Признаю, твой дар копаться в чужих головах поражает. А от меня получить похвалу не так-то просто. Но даже задевает, что ко мне так и не наведалась. Я, что же, недостаточно интересный? — Стоило, первым делом сделать это с тобой. Тогда бы мне не пришлось сидеть тут и выслушивать весь этот бред. — Когда шок отступает, в Валери бурлит и скалится злость. Гнев согревает и бодрит получше вина. — Сильно сомневаюсь, что тебя бы ждал другой исход. Видишь ли, твой исход определяю я. И только я. — С чего такая заносчивость? Ты кем себя возомнил? Богом? Тэхён скучающе очерчивает взглядом потолок, он, кажется, готов рассмеяться. — А что отличает меня от него? Я не хуже распоряжаюсь судьбами других. Наверное, потому что все эти людишки недостаточно умны, чтобы вершить свои судьбы самостоятельно. Вот и бегут ко мне. За советом. Или помощью. «Тэхён, помоги! Тэхён, подскажи… я что-угодно сделаю…». Ты, кстати, не исключение. — Он проглатывает очередной кусочек. Притворяется слепым и не видит дикий дискомфорт своей спутницы. — Так вот, какой ты на самом деле. Заносчивый ублюдок, уверенный в том, что имеет право распоряжаться жизнями других. — Если тебе так угодно. — Тэхёна это даже забавляет. — Про спор ты тоже знал? И ничего не говорил. Тоже решил поразвлечься? Развеять скуку? Именно так вы, привилегированные детишки, веселитесь? — Я не просто знал. — Тэхён наклоняется чуть ближе, опуская голос, будто поведает сейчас страшную-страшную тайну, — Я и подкинул им эту идею. Удар под дых. — Удивлена? Я умею удивлять. Ты хотела уличить меня в замалчивании? Ну так, все молчали. Все, поверь, абсолютно все были в курсе этого спора. Вся академия. И никто: ни твои одноклассники, ни твои милые подружки, ни одна живая душа тебе этого не поведала. — Обезоруживающе говорит Тэхён. Пристально следит за слезинками, скатывающимися по её щекам — Ты расстроена? Этот дурацкий спор всего лишь один из кучи секретов, о которых ты не знаешь. И он будет первым, который мы раскроем. — Почему? — Почти шепотом спрашивает она. — Лиса и Розэ… — Потому что не могли. — Предложение грубо обрывается юношей. Он делает очередной небольшой глоток. — Видишь ли, что Лисе, что Розэ… я однажды помог. А потом попросил держать языки на зубами. Валери, хоть и мыслит, неясно, но тут же вспоминает два эпизода: женская душевая академии, мутные зеркала, глаза Лисы, полный страха, отстриженные волосы и секреты, выболтанные за услугу, о которой Тэхён может однажды попросить. И второй: темный коридор и захлопнувшаяся за спиной дверь, взявшийся из ниоткуда Тэхён, заставший на месте преступления, стыд и страх, съедающие живьем. Колени, упирающиеся в ковер. Он тогда попросил Розэ встать на колени, взамен на помощь. И бог весть что ещё. — Но знаешь, что забавно? Даже если бы я им этого не приказал, они бы все равно молчали. Они и сами это прекрасно понимали. — Смех всё-таки слетает с его красивых губ, которые Валери уже начинает ненавидеть. Тэхён ей теперь вообще не кажется красивым. Он, скорее, ей противен. — Ты умеешь запугивать людей. Я думаю, они слишком тебя боялись… — Ты — наивная дура, если хочешь их оправдать. Помнишь, мы как-то гадали в закрытой библиотеке на таро? — Вопрос про таро кажется неожиданным, ведь это было так давно, что Валери почти и не помнит. — Я тогда выдал тебе таааааак много их секретов. И наплел им ерунду, просто чтобы поиграть на их страхах… и напомнить, что однажды, всё тайное может стать явным. Вспомни, хотя бы Лису. Что ей выпало? Это всё равно что разбудить человека посреди ночи и попросить решить двоичное уравнение. Валери не помнит, но Тэхён смотрит настойчиво, что приходится напрягать извилины. — Колесо фортуны, жрица, королева кубков. — Умница. — Тэхён доволен ответом. — Лисе действительно фортануло попасть в этот закрытый клуб… волей судьбы. Ну, или моей… это — колесо фортуны. Оборванка из Тайланда спала с парнями за деньги и дорогие подарки, она получила покровителя и купалась в благах. Стала жрицей. Служительницей. Их игрушкой. И третья карта отвечала за будущее, так? Королева кубков была перевернута. Сказанное тогда Тэхёном само всплыло в голове: » — Думаю, ты и без меня знаешь значение: жестокий человек рядом, шантаж, слухи, распущенные за спиной, скандал и потеря репутации. Тебе стоит быть осторожнее». Он тогда улыбался, когда говорил всё это. Уже тогда это Валери показалось странным. — Я всего лишь напомнил ей о её месте. О том, что всё, что у неё есть, она с легкостью может потерять. Что один маленький слушок о проституции способен превратить её жизнь в нескончаемый кошмар. И знаешь, что бы было, если бы спор закончился? Если бы о нём перестали говорить? Всё бы начали снова говорить о ней. И корона с её головы очень быстро бы слетела, а сама Лалиса Манобан опустилась бы на то дно, с которого так усердно карабкалась через чужие постели. Голова начинает кружится, хотя Валери ни капли не взяла в рот. — Розэ тогда гадать отказалась, а жаль. Ей бы я тоже напомнил о том, что вся академия, как бы они с Паком не старались изобразить худших врагов, все равно судачит об их извращенной связи. Они те ещё актеры. Даже я почти поверил. Если бы однажды сам их не поймал с поличным. На самом деле, в магическом сообществе это норма. Повернутые старики слишком высоко ценят чистокровие и поощряют такие союзы. Но не молодежь с их современными и западными взглядами. Их двоих бы просто загнобили. И статус принца и принцессы бы им ничем не помог. Розэ и так до смерти этого боялась. И не хотела подтверждать свои страхи дурным предзнаменованием. А жаль, я бы повеселился. — Выходит, ей тоже было выгодно, чтобы я ничего не знала? — Слова даются Валери тяжело. Она почти ощущает уже второй нож в собственной спине. — Выходит. В Академии каждый трясется за свою драгоценную репутацию, так уж устроено. Стать объектом обсуждения — все равно что оказаться одной ногой в могиле. Жизнь тогда совсем становится невмоготу, впрочем, ты и сама знаешь. Чимин-щи подарил незабываемый спектр ощущений школьной травли, да? Ни Розэ, ни Лиса не хотели быть на твоем месте… Кстати, о Чимине… О Чимине говорить совсем не хочется. Одно только упоминание его имени, и сердце сжимается в болезненный комок. Он на славу постарался, чтобы превратить её жизнь в ад, и Валери не хотела разочаровываться в нем ещё больше. — У этого паршивца тоже был выбор: принимать моё предложение о споре или нет. Он не стал отказываться. Ведь он так сильно хотел насолить своей дражайшей сестре в попытке показать, что может закрутить роман с кем-угодно. Я нагадал ему присущий ему инфантилизм, упущенную возможность… если ты покопалась в их с сестрицей головах, наверное, в курсе, что Чимин просрал империю своего дяди? А ещё ему досталось разбитое сердце. А ты, наверное, подумала, что это про тебя? Валери была такой идиоткой. Ведь тогда она и правда думала, что это про неё. — Для Чимина ты просто была пешкой в его же игре и поводом в очередной раз насолить Розэ. Что, теперь, наверняка, думаешь, что Чонгук — единственный хороший персонаж в твоей сказочке? От Тэхёна не убежать. Не спрятать ни одну мысль. Они будто мелькают у Валери в глазах, а он — читает. — У твоего любимого Чонгука тоже был выбор — вступать в этот спор или нет. Но стоило мне предложить, и он не смог отказаться. Ведь отказаться — значит, проявить слабость. Он так боится мне проиграть хоть в чем-либо, это иногда даже смешно. Все пошло наперекосяк, когда у этого придурка зародились настоящие чувства к тебе. А потом в игру вошла Дженни, узнавшая про спор. У Чонгука также был выбор, честно признаться тебе во всем или стать ручной псинкой Дженни, лишь бы сохранить всё в секрете. И он, как ты помнишь, трусливо выбрал другое. Не такой уж и настоящей оказалась его любовь. — Дьявол, маг и справедливость. Тэхён впервые за вечер на долю секунды теряется. Но быстро понимает, что к чему. — А, ты про карты, которые ему выпали? — Да. Что ты хотел этим сказать? — Дьявол должен был всем припомнить, что Чонгук творил раньше. В своем… довольно темном прошлом. И у меня даже почти получилось его пристыдить. Маг показывал его удачу, выигрышное положение, успех. Ты была к нему благосклонна. Но мне нужно было напомнить, что рано или поздно придет день расплаты по счетам. — Что ещё за счета? Ты с помощью меня пытаешься отыграться за какие-то старые обиды? — Можно и так сказать. — Тяжелый вздох. Тэхён закидывает нога на ногу и откидывается на спинке стула. Со стейком давно покончено. Вино заканчивается. — Но это уже следующий секрет. И просто так я тебе его не открою. — Voudriez-vous encore un peu de vin? — Внезапно подошедший официант напоминает Валери о том, где она находится. На мгновение она и забыла, что они ужинают в ресторане. — Oui, s'il vous plait. Ответ положительный, и предусмотрительный официант, подошедший уже с бутылкой, меняет пустую на новую. Откупоривает её и галантно разливает по бокалу. — Выпей. Будет легче. — Очередной приказ Тэхёна. И от него становится тошно. — Легче?! — Валери хочет рассмеяться ему в лицо. Хочется прыскать ядом, хочется расщедриться на сарказм. Или запустить в его самодовольную физиономию тарелку. — …Пережить эту ночь. Пей. — Без тени улыбки заканчивает Тэхён. Удав и кролик. Его взгляд гипнотизирует. Придавливает. Внушает. — Я сказал, пей. — Отчетливо повторяет он. Его власть будто сочится изнутри, ядовитым туманом проникает в сознание девушки. Сама не ведая почему, Валери слушается и залпом осушает бокал ранее налитого вина. Хотя ей этого и вовсе не хочется. — Мне нужно в туалет. Но она не так глупа, и про себя ищет варианты возможного спасения. Тэхён подзывает кивком официанта, который любезно соглашается проводить гостью до уборной. Там Валери чувствует относительную безопасность. Знает, что это не надолго. Знает, что ей нужно убираться. Вино, попавшее в организм, ударяет в голову. Перед глазами всё плывет, но Валери нельзя поддаваться этому состоянию. Холодная вода из-под крана приводит в чувства. Это её шанс на побег — уйти, пока она не в поле зрения своего похитителя. Девушка надеется, что официант её не поджидает, за дверьми уборной. И, к счастью, там и правда пусто. Это ведь уже паранойя: кто станет караулить её у туалета? Она мельком оглядывает из-за угла зал. Находит место в отдаленном конце, где они сидели с Тэхёном, чтобы убедиться, что он всё ещё занят своим стейком. Но за столиком никого не оказывается. — Меня ищешь? — Тэхён у неё за спиной. Низкий голос пускает стайку крупных мурашек по плечам. — Нам пора. Ужин окончен. Теперь хочу десерт.

***

1:10. интернациональный аэропорт Инчхон. Чон Чонгук и Мин Юнги выглядят почти чудно: никакого багажа, по бумажному билету с паспортом в руках, в смокингах и лицами бледнее мела. Губы сжаты в тонкие полоски, они практически не проронили ни слова по пути сюда. А до посадки на ближайший рейс до Парижа ещё мучительный час. Час, за которой с Валери Янг может произойти что-угодно. Час, за который Чонгук выест свои собственные мозги. — Черт бы его побрал! — Не сдерживается он, в очередной раз глядя на электронное табло с мигающем временем. — Прижми свой зад к стулу и успокойся. — Юнги контрастирует рядом с ним: в отличии от расхаживающего туда-сюда Чонгука, он почти неподвижно сидит, скрестив руки на груди. — Думаешь, час — это долго? От Сеула до Парижа почти двенадцать часов. Вот, что будет долгим. Чонгук готов вырвать все волосы на своей голове. В который раз он ругается себя и ненавидит. Всё, что произошло с ней — произошло по его вине. Если бы он был рядом, если бы ни на шаг не отходил… Двенадцать часов. Валери будет в плену Ким Тэхёна двенадцать гребанных часов. — Но знаешь, что хорошо? — Вдруг роняет Юнги. По-прежнему непоколебимый. — Это разница во времени. У Сеула и Парижа она минус восемь часов. — Ну и? Что это меняет? — У Чонгука мысли слишком взвинчены, чтобы укладываться в единый узор. — У нас сейчас час. Это значит, что по нашему времени мы пребываем в Париж в два часа дня. Но отними отсюда восемь часов. — Ну шесть утра. Что с того? — Чонгука все эти расчеты только раздражают. Раздражают до побелевших костяшек, до сжатых челюстей. — Может, даже раньше, если повезет. Я рассчитываю на четыре-пять утра. Ночь ещё не закончится. Это значит, что самые ужасные вещи, возможно, не успеют случиться. То, что Ким Тэхён явно не убивать Валери собрался — понятно, как белый день. Он, конечно, чокнутый, и странными вещами порой занимается за закрытыми дверьми своей комнаты, но он явно не убийца. И Чонгуку, и Юнги ясно, что Тэхён испытывает к девушке скорее чисто плотский интерес. И это сводит с ума не меньше, изводит и кусает. Сводит с ума настолько, что хочется как минимум разбить ближайшую витрину с какими-то сувенирами, разбросать стулья, распугать всех сонных пассажиров. — Ты думаешь, Тэхён планирует изнасилование по расписанию? Думаешь, будет дожидаться глубокой ночи? Он возможно уже… Воздух в легких резко кончается. Перед глазами мелькают ужасные картины отельных номеров, разбросанных простыней, её испуганного лица, в ушах её крик и плач. Невыносимо. Нестерпимо. Убивает. — Почему ты думаешь, что он собирается совершить изнасилование? Пара зевак, сидящих к ним спиной, даже оборачиваются, и тогда Чонгук, понизив голос, отвечает, — — А ты думаешь, что они там в игрушки будут играть? Он от неё и так не отлипал. А когда мы расстались, и вовсе не отходил ни на шаг. Думаешь, он в друзья к ней набивался? — Чонгук бесится. Бесит, что приходится объяснять такие простые вещи. — Он всё это время пытался пролезть к ней в кровать. У большинства парней академии почти нездоровый интерес к женской половине их заведения. Ни Чонгук, ни Тэхён никогда не были исключением. Юность, гормоны, безустанные мысли. Но если эта тема всегда открыто обсуждалась и поощрялась, то Тэхён редко принимал участие в беседах. Он предпочитал лишь слушать с загадочной ухмылкой. Про свои вкусовые предпочтения молчал. Чонгук редко видел его с девушками: Тэхён скрывал свою личную и интимную жизнь. Но это не значит, что её не было. Он отдавал предпочтения одноразовым клубным знакомствам, а с девушками академии встречался осторожно и тайно, чтобы не навлечь на себя слухи… или поддерживать образ «недосягаемого». Но Чонгук всегда замечал, когда кто-то вызывал у его друга интерес. А Валери… его вызвать смогла. В тот самый день, как появилась в дверях класса. В тот самый миг, когда Пак Чимин начал этот дурацкий спор. / флэшбэк / Гул голосов стоит на всю академию с самого утра: все на ушах, что-то взволнованно лопочут. И неудивительно: у них новенькая. Слухи поползли ещё со вчерашнего вечера, но никакой подробной информации не было. Что странно. Последняя новенькая, которая появилась в академии — всеми любимая Лиса. На деле же некогда подверженная травле Лалиса Маннобан. Чонгук хорошо помнит, как появление новой студентки стало поводом всеобщего веселья путём издевательств. Чонгук прекрасно понимает, почему все так взволнованы: если новенькая из влиятельной семьи — нужно найти способы с ней подружиться, если нет — способы загнобить. Так работают законы Академии. Это не мысли Чонгука, это мысли толпы. Все слишком радостные, но лишь одно лицо выделяется — Лиса нервно оглядывает аудиторию, кусает губы. На втором курсе она осмелела, и уже не та затравленная девочка, которой была на первом. Но глаза те же — глаза жертвы, которые предательски выдают то, что ей пришлось пережить. Кажется, ловит флэшбэки. — Скучно так, что я щас сдохну. — Чимин запрокидывает блондинистую голову к потолку. — Одно радует: нас ждёт что-то интересное. На что ставите: она из элиты? Или обдерганка версия «Манобан два.ноль»? — Лично у меня голова кипит от этого. — Про себя Чонгук думает, насколько Чимин ошалеет, если ему сейчас рассказать о том, что новенькую он уже видел. Прямо перед занятием. Даже проникся сочувствием. — Да ладно вам. Ставлю доклад по зельям на то, что тоже без рода. — Чимин обожает споры и ставки. Как будто они имеют какой-то смысл. Но видимо, для него имеют. Ставить деньги ему быстро надоело, в деньгах для Чимина не было ни лимита, ни ценности. А вот выполнение домашних заданий — дело другое. — Я слышал, она иностранка! — В разговор вмешался взвинченный Чан Бин. Взвинченный настолько, будто он выдул двадцать энергетиков сразу. — А я слышал, что она смешанных кровей. Но на корейском должна разговаривать, раз поступила! А даже если и нет, то это не проблема для тех, кто знает английский. — Подхватывает его дружок Крис, деловито поправляющий галстук. Он всегда похваляется тем, что половину жизни прожил в Австралии. — Ууу, надеюсь, хотя бы красотка! Пожалуйста, пусть будет красоткой! — Чимин скрещивает пальцы и поднимает глаза к потолку. — Что с вами сегодня? Один спит, другой ушёл в астрал. Одному мне не все равно? Чимин тычет в Тэхёна, наверняка, читающего новую тему в учебнике. Чонгук её прочитал ещё вчера. Думая про это, он ухмыляется, закапываясь сильнее в рукава толстовки, намереваясь вздремнуть. Но получает подзатыльник от назойливого болтуна. — Сделаешь так ещё раз, руку сломаю. — Оно живое! — Дразнит Чимин. — Тебе ещё не надоело спорить на домашку? — Тэхён не отрывает взгляд от страниц учебника. Чонгук настораживается: он уже знает, когда Тэхёна посещают новые удивительные идеи. Часто жуткие. — Есть идеи получше? Так предлагай, не стесняйся. Мы всегда открыты к новым предложениям. — Чимин сегодня в хорошем расположении духа: волосы начёсаны, улыбочка блядская, туфельки блестят. Наверняка, уже наведался к Розэ перед занятиями. Для Чонгука это был не секрет. — Сначала мы спорили на деньги, потом на домашку, затем на девушек. Мы всё пытаемся выяснить, кто же из нас троих лучший, и все никак не можем. — Тэхён бегает глазами по строчкам, ещё и говорить успевает. Вот же гад. Иногда Чонгук думает, что тот у него в печёнках сидит. Во всем пытается выделиться и всегда делает вид, будто даже не старался. Хотя на деле наверняка задницу рвёт. — Допустим. — Хмыкает Чонгук. — Так, может, решим это уже одним спором? Раз и навсегда. Эти соревнования мне порядком надоели. — И что предлагаешь делать? — Чимин тоже пока не понимает, к чему ведёт Тэхён. Начинает скучать и зевать. — Тебя вроде новенькая интересовала? — Тэхён отрывается от учебника и смотрит туда же, куда и все. Класс ощутимо стих. Сомнений нет: она уже здесь. Но Чонгук не шевелится, остаётся лежать на парте. У него к горлу подступает неприятный комок. Он видит, как обычно безразличное лицо Кима на секунду пронзает удивление. Это не может быть совпадением. Если даже Тэхён на мгновение завис, то Чонгуку точно не показалось. — На неё предлагаешь поспорить? — Подхватывает Чимин. Технически, это он озвучил идею. Это он придумал и начал этот дурацкий спор. Но идея… как всегда принадлежит Тэхёну. — Да. Кто её получит, тот и лучший. И домашка по демонологии до конца семестра. — Без запинки подтверждает Тэхён. Этими словами он выносит ей приговор. — Домашка по всем предметам. Включая доклады, конспекты, курсовые и зачёты. Ставка высока. Даже по меркам Тэхёна. Он поджимает губы. Выжидает, пока расшевелится Чонгук. Но Чонгук сейчас точно спящий удав. Хотя, наживку он уже заглотил. И почти одновременно они говорят, — — Идёт. — Наконец-то, блять. Повеселимся хоть. — У Чимина улыбка от уха до уха. Он уже вырывает из тетради лист и начинает черкать в нем ручкой. — Чон Чонгук-щи, Пак Чимин, Ким… — Стой. — Тэхён останавливает его ровно в тот момент, как рука Чимина собирается начертать третье имя в списке. — Мне всегда легко даются все наши споры. В этот раз я хочу попробовать без списка и баллов. Не вноси меня. — То есть? Как ты собираешься спорить, при этом фактически не вписываясь в спор? — Чимин ошарашен не меньше Чонгука. А у второго и вовсе чутьё ошалело: что-то нечистое задумал гад. Что ещё за игра вне правил? — Я хочу посмотреть, у кого из вас получится завлечь её больше. Но, в конечном итоге, она всё равно будет со мной. Спорим? — Тэхён ухмыляется. А Чонгук знает это ухмылку: мерзкую, победоносную, когда победа ещё даже не в кармане. Бесит жутко. — Даже тут решил повыпендриваться. Ладно, черт с тобой. — Хмыкает Чимин, останавливаясь только на двух именах. Дальше становилось только хуже. флэшбэк 2 / — Ну, что, уже подбиваешь клинья к нашей новенькой? — Чимин, вальяжно закинувший ноги на парту, не отрывается от чтения какой-то маленькой книженции. — Или всё ещё в пролёте? Теряешь хватку. — Решил почитать умную книжку? Теряешь мозги? — Настроение ни к черту. Прервать несвершившийся поцелуй в дендрарии — дело малое. А вот расположить к себе девушку, которая от тебя шарахается — не такое уж простое. — Чонгук-щи сегодня не в духе? — Весело подмечает Тэхён. Он, впрочем, тоже не отрывается от письменной домашки. Только начало семестра, а он уже по уши в учебе. Зубрила. — Мог бы и порадоваться своему коварству. Всю малину мне обломал тогда на прятках. — Крохотная книжка летит в Чонгука, но он ловко уворачивается. — Малину? Засосаться в дендрарии? Это по-твоему малина? Ты поэтому так низко пал, что недопыптку поцелуя записал в список? Выглядит жалко. — Чонгук уже ознакомился с их почти пустым листом. Пустым, если бы не приписка чиминовой руки. — Ничего ты не понимаешь. Место красивое, цветочки, птички, романтика. Девчонки от этого с ума сходят. — Думаешь, она бы отдалась тебе прямо там под яблоней, Адам? Эта девчонка… не так проста, как тебе кажется. — Впервые слышу, чтобы Чон Чонгуку был непросто. — Тэхён хмыкает. Скрипит ручкой по бумаге. Он прекрасно знает, как такое задевает Чонгука. Не просто задевает. Приводит в бешенство. Да и урок рисования чего только стоил. Все эти злобные переглядки, вся эта неприязнь в её теле, попытки держаться от него подальше… — Бегать за ней неправильно. Но и не бегать тоже неправильно. Что же тогда делать, черт бы её побрал?! — Пенал с ручками летит на пол, и те разлетаются по полу маленькой каморки, которую троица облюбовала. — Встать у неё на пути. — Невзначай роняет Тэхён. Ни на секунду не отрывается от своих заданий. Жаль, что тогда Чонгук не воспринял эти слова на счёт самого Тэхёна. Он тогда больше зацепился за Чиминово замечания в духе: «тебе бы на курсы контроля гнева». И как все закончилось, Чонгук тоже помнит. флэшбэк 3 / — Пора завязывать. — Тогда огласил он за ужином, на который Валери не пришла. Отсыпалась в его комнате после сложной недели. Ужин Чонгук собирался принести сам. — Ты про что? — Чимин — тот ещё актёр. И бровью не повёл, лопая свой рис. — Ты прекрасно знаешь, про что. — Думаешь, если ты засосался с ней на глазах у всей академии, значит, выиграл? — Чимин всё ещё припоминает ночь кровавой Луны. То его поражение сильно подкосило. — Думаешь, мы поцелуями ограничились? — Чонгук говорит не подумав. Довольно опрометчиво, но доходчиво, чтобы Чимин бросил свою дурацкую затею и осознал, что смысла в ней больше нет. Чонгук победил. — Так, значит, ты утверждаешь, что ты довел дело до конца? — Какой же упёртый. Этим он Чонгука и бесил: всегда стоит на своём до последнего. — Если тебя это заставит бросить это дело, то можешь считать, что да. — А насколько до конца? Это был петтинг? Снова пальцы? Ты ей отлизал? Нужны подробности. — В академии очень любили подробности. Если без низ - значит не было. — Или это было полноценное проник… — Можешь ты прикусить свой бескостный язык хоть раз?! — Чонгуку совсем не нравится русло, в которое вливается разговор. Да и любопытных ушей в столовой полно. Раньше такие подробности обсуждать было плёвым делом. Но когда это коснулось Валери Янг… былого веселья как ни бывало. А желание воткнуть вилку в чиминово запястье росло с чудовищной прогрессией. — С ночи кровавой Луны было много других ночей. Мы пробовали разное. — Твой поезд ушёл, Чимин-щи. — Тэхён не упускает возможности прокомментировать — редко, но метко. — Чонгук её уже присвоил себе. Да ведь, Гуки? — Только не говори чушь в духе «мы в отношениях», «я её люблю», «бла-бла-бла». — Чимин искажает и без того слащавый голос, — В жизни не поверю, что Чон Чонгуку интересно, какой у девушки богатый внутренний мир. Я-то и думаю, чего это он таскается всюду за ней, как псина… — Любовь? Не знаю. — Юноша ковыряет свежий рис, но тот так и не попадает в его рот. Аппетита нет. С недавних пор Чонгук будто и не испытывает нужды в еде. Подпитывает его нечто совсем другое. Незримое, приятное, и такое сладкое… — Я увидел её спящую и подумал о том, что не хочу больше возвращаться в родительский особняк. Хочу поселиться в летнем доме у моря. С ней. И о всяких глупостях. О собаке или кошке… может, однажды, детях? Походах в супермаркеты по выходным и завтраках. О том, чтобы водить её в кино каждую неделю и о цветах каждый день. У меня, может, крыша едет? Чонгук и сам удивлён такому приливу искренности. И тому, что так много взболтнул. Зря. — Кто ты и что ты сделал с Чон Чонгуком? Я помню, что он тот ещё ублюдок. — Чимин вдруг меняется в лице. Серьезнее некуда. — Сам не знаю. — Чонгук замечает за собой огромные перемены с тех пор, как ему удалось сблизиться с этой девчонкой. Валери Янг творила с его сердцем очень странные штуки. — Мда. Пожалуй, доедать не стану. Сыт по горло этой сентиментальщиной про собак и цветы. — Собеседеник приосанивается, отодвигает поднос с едой и с гордо поднятой головой уходит. — Про спор забудь. — В спину ему бросает Чонгук. — Непременно. Про третьего и негласного участника их тайного состязания Чонгук и забыл. Особенно когда он так непринуждённо раздавал советы или осторожно интересовался. — Так значит, Чон Чонгук идёт на поводу у своего влюблённого сердца? — Тэхён заканчивает ужин, вытирая уголки губ салфеткой. — Сказал же, не знаю. Знаю только, что продолжать страдать ерундой не хочу. Чимин ещё не наигрался, но с меня хватит. Устал от игр. Мы уже довольно взрослые для этого, не находишь? К тому же, все равно, считай, победил. — Так ты с новенькой все же играешься, а потом вышвырнешь из своей жизни, как всегда? Или это правда что-то серьезное? Слова хоть и не обидные, и даже правдивые, всё равно как-то неприятно лезут под рёбра и тормошат спавшую совесть. Чонгук никогда особо не задумывался, что бывает с теми, кто ненадолго задерживается в его постели, а потом вылетает из неё. Но поставить Валери на это же место не может. И не хочет так с ней поступать. — Допустим, второй вариант. Что с того? — Чонгука бесит эта прямолинейность. Бесит безразличие, которым сквозят глаза Тэхёна. Бесит настолько, что хочется воткнуть в его аристократичную руку вилку. — На тебя непохоже. Я ещё понимаю, если бы это была…. Кто-то вроде той блондиночки с первого курса. Та хоть что-то из себя представляла, но иностранка без рода и сам Чон Чонгук. Даже звучит странно. Не боишься гнева предков, если они узнают, с кем ты водишься? — Снова этот долгий взгляд глаза в глаза. Тэхён обожает эти гляделки. Ведь не каждый может их выдержать. Но Чонгук — не каждый. — С тобой же я вожусь. И ничего. Жив ещё. — Колет в ответ. — Да и ты с ней не брезгуешь проводить вечера в библиотеке. Что это за прекрасный акт альтруизма? Или сострадание к простой смертной вдруг одолело? Тебе тоже советую от неё отстать. Спору всё равно конец. — Чимин навряд ли думает так же. — На прощание Тэхён дарит свою фирменную улыбочку и уходит, захватив с собой поднос. Чонгук выдыхает, но нутром чует, что взрослые дети ещё не наигрались. Что не может закончиться всё так просто, и обязательно случится что-то ещё. Дряное предчувствие его никогда не подводит. конец флэшбэка — Тэхён не из тех, кто даже будучи голодным, станет бросаться на еду. Не забывай, он аристократ. И немного псих. Он сначала будет долго играться с ней. Да и к тому же… — Юнги смотрит как-то странно исподлобья, но прикусывает язык. Чонгук даже прекращает мозолить его глаза и замирает на месте, — — Что? Говори. — Мне вообще кажется, что он сделал не потому что хочет заполучить Валери. А из-за тебя. Это провокация. Сам подумай: ты единственный знаешь о его тайном местечке, вас явно связывает какое-то прошлое и старые обиды. Он забрал у тебя, очевидно, самое дорогое. Это всё выглядит как попытка выманить тебя и… привести туда намеренно. Я думаю, он будет ждать твоего появления. Вопрос только: для чего? Почему он так отчаянно хочет тебя наказать? — Есть кое-что… что, я думал, уже забыло. Надеялся, что это всё в прошлом. Но Тэхён ничего не забывает. В отличии от меня. — С горьким сожалением Чонгук садится рядом со своим спутником. Обреченно роняет голову на руки. — У нас целых двенадцать часов впереди. Рассказывай.

***

20:50. париж. секрет второй

Ruelle — Walking On The Moon

Со стороны они могли казаться красивой парой: статный, высокий юноша в кашемировом пальто, рядом девушка, которую он ведет за руку. Она стучит каблуками по парижской брусчатке. Слегка опьяненные красным вином, румяные, юные. Мимо мелькают счастливые люди, елочные гирлянды, старые дома, сохранившие свою архитектуру. Почти романтично. Почти. Если бы молодой человек не стискивал руку до боли, если бы девушка не была бледной как мел, если бы её ноги не заплетались, поднимаясь по лестнице одного из красивейших старых домов. Там, внутри, кстати, никакой роскоши: лестница обшарпанная, запах специфичный, двери квартир ничем не примечательные. Тэхён останавливается у одной из них и достает из кармана брюк ключ. Толкает дверь и галантно пропускает Валери вперед. Когда та не шевелится, он грубо толкает её внутрь, в объятия тьмы. Маленькая квартирка наверняка постоянно пустует, судя по затхлости. Это всё, о чем Валери может подумать, пока не щелкает выключатель настенного светильника. Она слышит странный, слегка тяжкий вздох слева от себя. Тэхён даёт им пару мгновений изучить обстановку: шелковые обои с цветочным рисунком, узкий коридорчик, ведущий в одну из комнат. В коридорчике же разместилась напольная вешалка для пальто и длинный шкаф с зеркалом. Валери чуть не шарахается от собственного вида. В зеркале кто-то с кипельно-белым острым осунувшимся лицом. И впавшими глазами. — Чувствуй себя как дома. — Тэхён стаскивает с себя шарф и пальто. Кидает их на вешалку. Но его гостья раздеваться не торопится. — Хочешь, чтобы я сам тебя раздел? Следом за своим предложением юноша касается её плеч, и Валери будто разрядом тока бьет. Пальцы ныряют в прорези для пуговиц, освобождая их. Одну за одной, пока девушка шумно сглатывает. Вместо того, чтобы потом снять пальто, с рваным вздохом он ныряет руками под кашемировую ткань. Сжимает талию, тянет на себя. Да так, что Валери ощущает ладанный запах его духов и табак. — Я тебя пугаю? — С довольной ухмылкой, которую несложно разглядеть в полумраке спрашивает он. Чертов светильник лишь придает большей интимности всей этой абсурдной ситуации. Да. Чертовски. Они вдвоем в маленькой запертой квартире в центре Парижа, за тысячи километров от дома и даже Академии. Они одни. И рядом нет никого, кто мог бы разрушить их уединение. Тэхён опасно подходит к краю допустимой черты: носом ведет по оголенному сгибу её шеи. Губы где-то в районе мочки, судя по горячему дыханию. Валери даже не может закрыть глаза, она смотрит на на свое мутное отражение. И мучительно ждет: случится ли этот поцелуй в шею, или Тэхён только играется. Но вместо поцелуя он легко смеется. Злобный эльф. За её спиной щелкает внутренний замок двери, и Валери только сейчас осознает, что тот же ресторан был местом куда более безопасным, ведь там они были на виду у десятка людей. Вряд ли бы он выкинул что-то в людном месте. А тут, за запертыми дверями их никто не видит. И Тэхён может делать всё, что ему заблагорассудится. Капкан захлопнулся. Когда он резко стягивает с неё пальто, Валери почему-то хочется плакать. — Чего ревешь? — Как-то безразлично спрашивает он, замечая предательские слезинки, скатывающиеся по щекам. — Думаешь, я трахну тебя прямо в коридоре? «Трахну… в коридоре»? Так вот, какой исход он выбрал для неё. — Что ещё за взгляд? — Тэхён скидывает скидывает пиджак, и закатывает рукава белой рубашки. — Только не говори, что ты сразу не поняла, к чему всё идёт? — Ты не… — Конечно, Валери не поняла. Валери месяцами была слишком занята своими делами и личной драмой, чтобы увидеть его истинные намерения. — Ты именно это задумал? — Что я не? Не трону тебя? Не будь дурой. За столько месяцев тебя ничто не взяло, хотя я старался, как мог. Помощь с адаптацией? Конечно, Тэхён сам предложил. Проблемы по учебе? Почему бы не позаниматься с Тэхёном? Враги? Недоброжелатели? Тэхён разберется. Голодная? Тэхён принесет еду. Устала? Тэхён поможет отдохнуть. Проблемы? Тэхён выслушает. Ким Тэхён стал твоим личным слугой, а ты думала это все бесплатно? Слова умеют уничтожать с неистовой силой. Сокрушительной. Иногда ломают кости и испепеляют душу. «Его помощь не бесплатна» — говорили все, но Валери игнорировала. Так вот, какова цена? — Но я всё-таки не дикарь. Всё должно быть… правильно. Именно поэтому ты сидела в ресторане в дорогой одежде и пила вино, а не царапала грязным полом колени передо мной в дешевом корейском мотеле. — Лицо Тэхёна близко, он практически выплевывает эти слова ей в лицо. Злобно и с издевательским огоньком в глазах. — И не дай мне пожалеть о своей благосклонности. Поняла? Его пальцы больно сжимают челюсти, не дают отвернуться или отвести взгляд. — Не слышу ответа. — Он упивается страхом в её глазах. Другой рукой, лежащей на её плече, чувствует дрожь. И тогда Валери делает так, как он хочет: медленно кивает. — Пошли. Юноша хватает её за запястье и тянет в темную гостинную, освещенную лишь уличными фонарями. Если посмотреть в окно чуть сбоку, то можно увидеть кусочек сияющей башни вдали. Но Валери сейчас нет дела до вида. Он толкает её в кресло. Сам Тэхён, к удивлению Валери, достает из кармана строгих брюк пачку сигарет и закуривает одну. Валери лишь однажды видела, как он курит. Но часто слышала запах. Тэхён же открывает двери крохотного балкона, впуская декабрьский воздух, прогоняющий затхлость. Говорить не торопится, измеряет комнату неторопливыми шагами, что-то ищет в старом стеллаже. А потом на колени девушки летит тонкая книжка с желтыми страницами. — Перед тем, как мы повеселимся, взгляни на это. Мы ведь так любим… книжки читать… — Тэхён улыбается, припоминая библиотеку. Теплые воспоминания расплываются чернильными пятнами. Он притворялся её другом даже тогда? — Что это? — Спрашивает Валери, пытаясь разобрать буквы. — Ты, наверное, думаешь, что я псих. И затащил тебя сюда, чтобы поразвлечься от задетого эго… или что всё упирается в этот спор… Чтобы утереть носы этим придуркам Чону и Паку. Но нет. Я не псих, зацикленный на тебе, упаси господь. Уподобляться Чонгук-щи не стану. — Тэхён останавливается рядом с креслом и снова вглядывается в папку, — Это… предисловие ко всей нашей истории. Начинай читать. Еще раз кивает на папку, и включает настольный торшер. — Схожу за вином. Он уходит в другую комнату. Но легче не становится. Пальцы заледенели и онемели, хотя балкон уже закрыт, и в квартире не так холодно. Папка безымянная, текст на корейском. Рукописный. Разобрать тяжело. Особенно в состоянии шока. Выглядит как старый журнал учета. Но что примечательно, так это фамилия «Ян», которая пестрит на пожелтевших страницах. В таблицах десятки, нет, даже сотни людей. У них меняются имена, но не фамилия. Указаны даты рождения и смерти. Местонахождение. Родственники, дети. — Уже поняла, кто все эти люди? — Тэхен как всегда вернулся совсем бесшумно, накренился из-за спинки стула, достаточно близко, чтобы снова ощутить его запах. — Да-да, твои далекие родственнички. Но тут неинтересно. Полистай дальше. Ближе к концу. Страницы шуршат и быстро сменяют друг друга. Там список уже меняется, напротив имен, дат и места появляется еще одна графа — люди с фамилией Чон и самое жуткое — фразы наподобие «сожжен, задушен, заколот». Иногда с ужасающими деталями, иногда без. Иногда с прочерком. — Что это все такое? — Маги и колдуньи, дата рождения, способности, способ убийства, дата смерти. — Построчно поясняет Тэхён. — Помнишь рассказ той сумасшедшей бабки из лощины? Про то, что некогда ведьма из клана Ян спуталась с колдуном из клана Чон, который очень любил экспериментировать с тенями, впуская их в свое тело. А потом у них получился ребеночек. Полу ведьма — полу демон. Я удивился, когда услышал этот занимательный рассказ, больше смахивающий на сказку. Но бабка не обманывала. Я поднял некоторые архивы и нашел это. Тут говорится о том, как Чоны истребляли Янов поколениями. Считая их пятном позора на своем роду. — Я ничего не понимаю… — Голова идет кругом, виски пульсируют. Выпитое ранее вино оказалось довольно крепким и всё ещё дурманит. — Мы можем и пропустить эту скучную часть и заняться вещами куда более занимательными и приятными. — В руках Тэхёна бокал, он сидит в кресле напротив, максимально расслабленный, но взгляд хищный. Если и можно потянуть время, то Валери обязана это сделать. — Всё ещё не понимаю. Зачем Чонам убивать Янов? — Чоны одержимы очищением этого света от нечестивых теней. В их глазах все Яны — выродки, ничем не отличающиеся от демонов. У многих Янов были выдающиеся способности благодаря примесям демонических кровей. И никто не знал, на что они способны на самом деле. Это не могло не пугать. Неизвестность. Вот, что всегда пугает. Именно поэтому ты и кажешься мне особенной. Узорчики на руках… прошлое, покрытое мраком тайн, неизвестно откуда ты вообще взялась. Ты меня очень заинтриговала. Валери тоже пугает неизвестность. В частности та, что с аппетитом точит зубы на неё. — …Но Яны так же сохраняли в себе и свою ведьминскую сторону, оставаясь людьми. В этом взгляды Чонов с общественностью нашего мира расходились, и тогда они действовали тихо, убивая Янов одного за одним. А теперь дойди до последней записи. — Тэхён возвращается к теме. Валери не хочется этого делать, нутро грызет скверное чувство. Последняя запись датируется восьмилетней давностью. А перед датой три имени, которые ничего Валери не говорят. — Знакомься, это твои мама и папа. И ты, якобы умершая восемь лет назад. Ян Юри. Янг Валери. Даже звучит похоже, да? — Тэхён накладывает одно имя на другое. И это будто совсем не про Валери. — Мама оказалась из Янов. А вот папа американец. Сгорели в пожаре? Так? Дочь, то есть ты, утонула. Сестра матери пропала без вести. Как-то много трагических событий для одной семьи, тебе не кажется? На этом и закончился род Ян. Как все думали. — Ты бредишь. — Валери издает нервный смешок. Она даже на мгновение забывает, что Тэхён намеревается сделать. В ушах шум, будто она под толщей воды. — Как по-твоему я тогда сижу здесь, если считаюсь утонувшей? Да и родители… я знаю своих приемных родителей с тех пор, как себя вообще помню. — Правда? Поделись хоть одним из ранних детских воспоминаний? Они у детей формируются в возрасте трех лет, ты знала? Помнишь свои любимые первые игрушки? Помнишь пятый день рождения? Помнишь как выпадали молочные зубы? Хоть что-нибудь помнишь? С каждым новом словом комната становится всё дальше и дальше, а Валери будто падает вниз. Она и правда едва ли может вспомнить что-то из того, что происходило с ней до десяти лет. Там пустота. Там белый туман. — Это мне и показалось странным, когда я впервые попал в твою голову. — Его указательный палец мягко касается лба Валери. — Там было пусто. Белая пелена. Знаешь почему? Валери молчит. В голове много вопросов и так мало ответов. — Потому что до десяти лет ты жила совершенно другой жизнью. Ровно до того момента, пока твою смерть не подстроили. Пока в твоей чудесной голове не покопались и не изменили память. Глаза разного цвета тебя никогда не настораживали? Гетерохромия — очень яркое последствие грубо измененного сознания. Своего рода телесный шрам. След, что оставил маг, который поработал с твоей памятью. Разноглазка… Тэхён наклоняется и шепчет издевательски её прозвище, придуманное им же. — Род Ян перестал существовать, но один… даже целых два его представителя продолжили жить. Ты так отчаянно хотела узнать правду о своей семье, и мне было даже жалко тебя. Столько часов проводила в библиотечных архивах, допрашивала тетю, даже спрашивала у учителей… но все они молчали, да? — Ты тоже молчал. — Внутри зияет дыра. Там так пусто от того, что все вокруг её дурачили. И даже он. Комнатка плывет от слез. А из Валери вместе со слезами сочится яд. К собственному удивлению, она слышит свой смех. Журнал учета её погибших предков летит в Тэхёна. Валери не знает, куда точно, но книжка достигает цели, судя по глухому удару и оглушающей тишине после. Удивился? Это ещё не все. — Ты просто подонок. Ты знал все про про мою семью, про Чонов. И молчал! Ты просто молчал! — Ну да, молчал. Чонгук тоже был в курсе. И тоже молчал. Интересно, почему? Очередной удар в сердце выдержать тяжело. Валери кажется, будто она из хрусталя, а он очень легко бьется. — Как и все в академии молчали про спор. Каково это, быть всеми обманутой? — Каждое новое слово рождает десяток трещин в её существе. Вот-вот, и треснет окончательно. — Меня тошнит от тебя. — Валери обхватывает себя руками в подобии защитного жеста. Вжимается в спинку кресла, когда он встаёт и шагает в её сторону. — Ты мне противен. — А ты мне нет. Даже наоборот. — Плечи потрясываются от мягкого смешка. Он нависает над креслом, обхватывает её лицо ладонями и вглядывается в глаза. На лице тёплая улыбка, к которой Валери так привыкла. Но глаза совсем чужие. — Вот незадача. Как решить разрешить этот конфликт? Валери стыдливо прикрывает глаза, когда его большой палец касается её нижней губы. Она не в силах шевельнуться. Тело парализует, и она обмякает от страха в бархатном кресле. Тэхён тянется вниз за поцелуем, но утыкается в щеку. Увернулась. И по всей видимости, ему это очень не нравится, — — Не строй из себя недотрогу. Ты спала и с Чоном. И с Паком. Думаешь, я чем-то хуже? Не нужно прикидываться для меня святошей. Я могу оказаться даже лучше. Юноша повторяет попытку, фиксируя её голову, но в этот раз получает жгучую пощёчину. Миг уходит на то, чтобы осознать вспыхнувшую боль. Ещё один на то, что её причиняла девушка, сидящая в кресле. Он слишком долго сюсюкался с ней. Потратил львиную долю времени на красивый фасад в виде ужина, уделил время разговорам, ответил на все её вопросы и в качестве благодарности получил пощёчину? Ким Тэхён получил пощёчину? Ну уж нет. С ним так никто поступать не будет. Не посмеет. Стальной хваткой он цепляется за тонкие девичьи запястья. Стаскивает её со стула, бесцеремонно роняя на колени. Валери сопротивляется, вырывает руки и кричит, пытается выкарабкаться из плена, но одна его рука хватает её за волосы на затылке, другая отвешивает такую же пощёчину, и даже сильней, пресекая дальнейшие попытки сопротивления. В уголках глаз щиплет от слез. Щека саднит от боли. И Тэхён даже выпускает её руки, ведь ей инстинктивно хочется прикрыть место удара. У Валери шок. — Это я возвысил тебя. Я надел корону на твою голову. Я помогал тебе выживать. Это я был рядом, когда все от тебя отвернулись. Без меня в этом месте ты была бы никем. И это вся твоя благодарность? — Тэхён теряет терпение. Глаза дикие, почти бешеные. Низкий голос отражается от стен. — Я не просила тебя об этом! — Кричит в ответ Валери. Она чувствует, что они уже на грани. Воздух накалён до такой степени, что зажги кто спичку, они бы взлетели на воздух. Валери думает, что сейчас слова — единственное её оружие, и она намерена защищаться до последнего, — Сравниваешь себя с Чоном и Паком? Они хотя не принуждали меня к тому, чего я делать не хочу. Они не заставляли меня спать с ними. А ты просто избалованный подонок, думающий, что ему все дозволено… Слова с такой легкостью и опрометчивостью слетают с её языка, и Валери даже не подозревает, какие последствия они могут иметь. — Не кусай ту руку, что тебя кормит. — Сквозь сжатые зубы цедит Тэхён. Хватает её за горло и перекрывает кислород. Валери пытается вцепиться в неё своими двумя, но он гораздо сильнее. Дышать сложно, приходится глотать воздух ртом. Даже вонзившиеся в его кожу ногти не помогают. — Я хотел дождаться твоего ненаглядного Чонгука, и сделать это у него на глазах, чтобы помнил своё место. Но у нас ещё полно времени, я думаю, он не расстроится, если не застанет начало. Хватка ослабевает, и Тэхён даёт ей откашляться. По щекам текут слезы, но не от обиды, а от удушья. — Знаешь, ту же Розэ трахнуть было бы куда интереснее. Но тогда все точно закончится кровопролитием. Они с Чимином друг другом одержимы. Но Розэ хотя бы знает, как себя нужно вести и умеет быть послушной. — Он присаживается на корточки, чтобы их глаза были на одном уровне и без стеснения проговаривает эти мерзкие слова, — Но не переживай, я смогу тебя приручить. — Я поняла… — Голос у Валери сиплый, но ей уже нечего терять. Честь и достоинство и так вот-вот отберут, — Тебе, что, добровольно никто не даёт? Ты всегда заставляешь девушек? Или это потому что все они видят твою гниль? Я-то её не сразу разглядела, и выходит, была единственным вариантом? — Заткнись. — Слова откровенно злят. Входят в кожу иглами. Это видно по искрам в глазах. По гримасе, исказившей лицо. Он поднимается на ноги и снова хватает её за волосы, тащит по полу к стене, к которой же и припечатывает спиной. Валери всё ещё на коленях, пытается найти опору хотя в стене и не съехать по ней вниз. Она с нескрываемым страхом следит за действиями Тэхёна, и только сейчас осознаёт весь ужас происходящего. Это не сон. Не иллюзия. Это реальность. Реальность разбивается с треском, созвучным звону бляшки ремня и шуму расстегивающейся ширинки брюк. — Открой свой рот и займи его, наконец, чем-то годным. — Цепкие пальцы вновь хватают челюсть и давят на сустав, заставляя подчиниться приказу. С шумным вдохом Валери крепко закрывает глаза, а потом наступает худшее мгновение в её жизни.

***

V.A. [Goblin OST] — Butterfly

Верхний свет в салоне выключен, его освещает лишь дополнительная подсветка и табло запасных выходов. Подкрылки страшно дрожжат за бортом самолета. Но внутри тихо, ведь большинство пассажиров (Юнги в том числе), провалились в сон. Только стюардессы изредка мельтешат туда сюда, бросая дежурные улыбочки. Но разве Чонгуку вообще до сна? Его ни в одном глазу. Как спать если в голове крутятся одни те же сюжеты? Страшные картинки, лицо бывшего друга, глаза любимой. На что способен Тэхён? На что он пойдет, чтобы сделать Чонгуку достаточно больно? Чтобы причинить то самое зло, которое, как убеждён Тэхён, будет справедливым возмездием? Как можно спать, если Чонгук только и может думать о собственной глупости? Если задуматься, сколько он уже знаком с Тэхёном? Сколько лет считал его единственным другом? Сколько лет они вообще дружат? Можно ли назвать «дружбой»? / флэшбэк / В голове коридоры ненавистного дома, который едва можно назвать словом «дом». «Тюрьма», «клетка», «ловушка» подходят куда больше. Его, маленького, грубо тащат за локоть в его же комнату, предварительно отвесив нехилую оплеуху. Маленькой Чонгук опять ленился и капризничал, отказываясь заниматься с приглашенным учителем. Этот придурок его откровенно раздражает. Постоянно делает замечания и акцент на том, какой Чонгук ленивый. А он не ленивый. Ему просто скучно. — Посиди-ка тут до утра. Может, поймешь, что учиться нужно, а не ерундой страдать! — Жестко отчитывает отец. Он весь какой-то жесткий: как крахмальный воротник, как запонки из золота, как щетина, как его же пощечины. — Оболтус. За ним злобно хлопает дверь, щелкает замок. Чонгук пытается открыть, но тщетно. Снова лупит дверь кулаками. Потом начинает пинать, но от этого только нога болит. Бесполезно. Делать нечего, придется куковать. Единственный развлечением в такие минуты стали птицы — вороны, если быть точнее, — они прилетают к окну, иногда стучат клювом об стекло и любопытно разглядывают мальчишку, запертого в собственном доме. Вороны не то чтобы годятся в друзья десятилетнему ребенку, но все же лучше, чем ничего. Чонгук начал замечать, как после долгого зрительного контакта, они слышат его мысли, могут взлетать на определенную высоту, вырисовывать фигуры, приносить замороженную рябину на оконный бордюрчик. И чем дольше и чаще Чонгук практикует такие безмолвные гляделки, тем послушней и податливей они становятся. Вот и сейчас одна из уже хорошо знакомых делает плавный винт за окном. Потом так же плавно приземляется на подоконник, и Чонгук угощает её заранее приготовленным хлебом. Он, кстати, успел уже засохнуть и осыпаться крошками. — Классно ты её натренировал. — Он чужого голоса Чонгук вздрагивает и тянется за оконной ручкой, чтобы тут же захлопнуть окно. Но голос его останавливает, — Нет, стой! В поле зрения появляется мальчик. Примерно того же возраста, что и Чонгук. Шапка падает на глаза. Веки, кстати, немного разные. Каштановые вьющиеся волосы выбиваются из-под шапки. Красный шарф красиво завязан на шерстяном пальто. Чонгук носил похожие. Мама любила одевать его в красивую одежду. — Прости, что не сразу показался. Я Ким Тэхён. Живу в соседнем доме. Через озеро. — Мальчик кивает за спину, на особняк на холме, за озером. — Просто хотел посмотреть, каким ещё штукам ты ворон научил. Чонгук настолько опешил: он вовсе не ожидал увидеть здесь кого-либо, ведь территорию их дома огораживает забор. Тем более он не ожидал увидеть ровесника. — Что ещё за Ким Тэхён? Я думал, что в доме на холме никто не живет. И как ты сюда вообще попал? Дом охраняют. — Значит, плохо охраняют, раз я здесь. Знаешь ли, прутья забора довольно широкие. Сквозь них я легко могу пройти. Худой. А пришел я сюда через озеро. Лед уже твердый. По нему ходить можно. — Поясняет незваный гость. Почему он завораживает Чонгука? И тот, хоть и на грубил, в тайне надеется, что этот Ким Тэхён побудет тут ещё немного. С ним как-то не так одиноко. — Мы вчера въехали в новый дом. Сегодня я вышел погулять. — Понятно. — Чонгук внешне старается «держать лицо», как и его отец. Отец ведь эталон. И Чонгук во всем старается копировать его. Да и ему постоянно талдычил про то, что он лучше всех по определению. И вести себя должен подобающе. Он — особенный. Не такой, как все люди. — Ты болеешь? — Вдруг спрашивает Тэхён. Чонгук, наверное, выглядит настолько бледным, что можно подумать, будто у него лихорадка. — Нет. — Мальчик мотает головой. — Тогда выходи гулять. — У Тэхёна глаза огромные, чистые, ясные. Гипнотизируют. Или это у Чонгука от одиночества уже крыша едет? Он в этом треклятом доме видит только учителя, да кухарку. И родителей иногда. — Выйдешь? — Не могу. — Он ведь и правда не может. — Ну ладно. Я пойду тогда. — Тэхён выглядит поникшим. Тыкается покрасневшим носом в такой же красный шарф. — Нет! В смысле… я хочу, но не могу. — Вот тут то и трещит ледяная маска, которую так хотелось перенять от отца. Но Чонгук ещё маленький, ему такое плохо дается. — В каком это смысле? — Тэхён замирает на месте, и Чонгук снова может дышать. Он так сильно вцепился в подоконник, что даже костяшки побелели. Или это от холода? Всё-таки на дворе зима. — Меня наказали. Я как бы заперт. — Чонгук упирается взглядом в подоконник, потому что в глаза говорить такую неприятную для него же вещь — тяжело. — У меня отбирают книги, если хотят наказать. — Вдруг признает Тэхён, а потом шагает совсем близко к окну. И почти шепотом говорит Чонгуку, попутно выпускает облачко пара — Ты заперт, но окно-то открыто. А в мальчике будто искры зажигаются. И он весь уже как бенгальский огонь. Идея гениальная. — Ты только найди что потеплее, и выбирайся. У меня вторые коньки есть, покатаемся. Чонгук, правда, колеблется, смотрит опасливо на дверь, боится, что разгневанный отец ворвется обратно, — — А если родители увидят? — Не увидят. Ваша машина отъехала минут десять назад. Их дома нет. Больше Чонгуку ничего говорить не нужно: он в спешке отыскивает свитер из козьей шерсти, теплые штаны, какой-то шарф, шапку. Куртки, к сожалению, хранятся в другой комнате. Находятся и шерстяные носки, сверху налазят тапки. А потом маленький Чонгук впервые нарушает правила, перелезая через окно на свободу. Даже не подозревая, как скоро пристрастится к тому, чтобы нарушать эти правила из раза в раз. Они с Тэхёном чудесно проводят остаток дня: бродят по окрестностям особняка и саду, покрытым снегом, распугивают толстобоких снегерей, лепят парочку уродливых снеговиков, переходят озеро и поднимаются на холм, Тэхён выносит две пары коньков, и они долго-долго катаются наперегонки, учатся незамысловатым трюкам и тормозить с вращением. Пока Чонгук совсем не замерзает и не начинает трястись как осинка. Пока щеки не превращаются в ледышки. Да и темнеет быстро. Вдали, за озером светят фары машины. И завидев их, мальчишки бегут прямиком на коньках по снегу, обратно к окну. Под ним Чонгук наспех развязывает шнурки, скидывает тяжелый балласт, и взмокший от бега Тэхён помогает ему взобраться в комнату, в которой дубак, ведь окно все это время было открыто. Чонгук торопится, но в последний момент понимает, что должен что-то сказать, на прощание, — Классно покатались! Приходи завтра! — Фраза зажигается светлячком в новом друге. А потом тот светлячок вылетает через улыбку. — Хорошо! Я приду! Жди завтра! — Ким Тэхён убегает. С двумя парами коньков на перевес. Во мраке мелькает лишь красный шарф. Он Чонгуку кажется странным, но Чонгук соврет, если скажет, что не в восторге от него. И он с нетерпением начинает ждать завтра. Ведь завтра придет его новый, и пока единственный друг. Ким Тэхён. Только, конечно же, Чонгук на следующей день заболевает. /конец флэшбэка/ — Так, значит, вы соседи? — Спрашивает проснувшийся Юнги. Он прочищает горло водой из пластикового стаканчика. Самолет недавно потряхивало, и он проснулся. — А я-то думал, как вас родаки не убили от злости, что вы друг с другом корешитесь. — В детстве меня часто так запирали. И он часто приходил, чтобы развеять скуку. Родители просто не знали, чем занимается их ребенок, пока их нет дома. Они и сейчас не в восторге от этой дружбы. — Чонгук злобно глядит на собственное отражение в иллюминаторе. — Я сначала опасался, думал, что он обычный смертный. Не особо ему доверял, пока он в один день не докопался до этих ворон… Расскажи, да расскажи. И тогда-то я понял, что он и сам далеко не самый обычный. Тэ показал мне пару фокусов… а потом предложил помощь. — Помощь? — Голос у Юнги ниже, чем обычно. Как бывает после сна. — Сказал, что научит меня не просто приказывать птицам делать, что захочу. Но и видеть их глазами. Так я смогу бывать далеко-далеко, но при этом оставаться дома. Звучит интригующе, да? Меня тогда это тоже заинтриговало. — И в чем подвох? — Это ани-ментальная магия. Ты и сам знаешь все риски этой шутки. Представь, что мог натворить десятилетний неумелый ребенок, который сунулся в это? — Как минимум навредить реципиенту. Максимум, сделать самому себе лоботомию. — Констатирует Юнги. Конечно, он понимает, о чем речь. — Именно. К счастью, лоботомия меня не постигла, как видишь. А вот вороны… их глаза сначала просто кровоточили, а потом они истекали кровью. Меня это до чертиков пугало. Чем дальше я отправлял их лететь, и чем дальше смотрел их глазами, тем мучительнее и кровавее была смерть. Они дохли десятками под моим окном, пока не начало получаться. Я хотел прекратить, даже расплакался в первый раз… но Тэхён… знаешь, что он мне говорил? — Догадываюсь. — И без того бледное лицо Юнги сереет. Или это просто в самолете темно. — Говорил, что по-другому я не научусь. Что это малая жертва. Что это ничего. Что птицы, которых я приручал и дрессировал — это просто птицы, которые и должны мне служить. Не более. Чонгук говорит это скорее своему отражению. И про себя ещё раз думает, какой же он дурак, раз не понял это с самого начала.

***

0:40. париж. секрет третий

ruelle — genesis

Декабрьский холод пробирается под пальто, накинутое на разгоряченные плечи. Холодно, а голова в огне — все никак не остынет. Снега нет, предстоящее рождество ощущается только благодаря елочным гирляндам и украшениям витрин. Тенью он бредет по улице. Расстегивает пальто и позволяют морозу обнять себя. Пока не превратится в лед. Пока внутри не погаснет. Он задирает голову к небу, где ни одной звездочки. Глядит на балкон собственной квартиры. Двери распахнуты, белые занавески заманивают внутрь. Никаких силуэтов внутри. Перед уходом Тэхён четко сказал: «не наделай глупостей». Валери Янг вовсе не похожа на психичек, которые готовы покончить с собой чуть что, перерезать вены в ванной или прыгнуть с окна, но всё же, такой вариант исключать нельзя. Среди глупостей так же и находилась попытка побега, которую, она наверняка сейчас выискивает. Но входная дверь надежно заперта, а балкон находится на достаточно высоком этаже, чтобы карабкаться по карнизам, не рискуя разбиться насмерть. В квартиру тянет как магнитом, хотя он бежал оттуда, как сумасшедший, пару часов назад. Мысли в голове роятся тучей мошек, формируются в навязчивые фразы, которыми хрипит чей-то голос. Чужой. Не свой собственный: «Пожалел? Кишка тонка?» — он насмехается. Перед глазами её глаза — полные слез, под ним россыпь туши, часто вздымающиеся плечи, пальцы перебирают шелк её волос, давят на макушку. У самого дыхание перехватывает. Надо бы расстегнуть ширинку, и всё по накатанной, всё как обычно — но… «Всё-таки пожалел…» «Слабак». Хочется возмутиться, хочется наорать, хочется ударить. Но кого? На себя покричать? По себе лупить кулаком? Прохожие только покосятся. Остается отмахиваться и закуривать новую сигарету. Сколько их уже Тэхён скурил? Прогулка по мерзлым и пустым улицам была долгой. Возможно, растянулась на часы. «И что же ты собрался с ней сделать?» «Просто напугать?» «Нам такое неинтересно, мы хотим её. Хотим ведь? Или ты уже передумал?» От этого «мы» только вешаться. Кто мы? Кто навязывает это «мы» у него в голове вот уже долгие годы? И Тэхён исправно плясал под дудку этого «мы». Ему нравилось. Ему нравилось могущество, которое приносило это «мы». Ему нравилось само слово «мы». И то, что он не чувствовал, будто один во всем свете. Но это же «мы» порой толкало на жуткие вещи. Или он сам шел на них? Только что-то в той маленькой затхлой квартирке, пока Валери Янг стояла перед ним на коленях и захлебывалась слезами, пошло не так. Свой план в действие он так и не привел. Выпустил шелк волос, оттолкнул с глухим ударом к стене, а сам быстрым шагом удалился, вне себя от лихорадки. Щелкнул наружным ключом. Внутреннего замка-открывашки в двери для этого ключа нет. Сбежал по покосившимся ступенькам, затрясся, превратился в лед, закурил. Быстрая ходьба всегда помогала. Бессонные ночи помогали. Сигареты тоже помогали. Алкоголь и наркотики бы тоже помогли, но Тэхён тогда бы потерял даже себя, стал бы похож на Чимина. Голос изредка затихал. Чаще молчал. Во снах и в моменты покоя говорил без умолку. В голове жил кто-то другой, но Тэхён к этому привык. Правда, когда рядом появилась Валери Янг, делать это стало куда сложнее. Будто что-то внутри исходилось слюной, стоило ей пройти мимо. Расходилось по швам. Будто что-то неисправимо тянуло и привязывало. Хотело откусить кусок. Хотело забрать себе. Тэхён не противился. Часы шли. Но голова не остывала. Тэхён знает, что что-то явно он делает неправильно. За все годы жизни понятия «правильно» и «неправильно» стерлись. Черное и белое рано или поздно сливается в серое. Так и с ним. Он — сплошное серое пятно. Но сейчас это «неправильно» гудит где-то под ребрами, колется тонкой иглой. А ноги сами тянут в квартиру. Его как на аркане тащит. Взмывает по лестнице. Пальцы пропахли табаком. Пальто тяжелое. Ключ проворачивается в замочной скважине, но Тэхён не торопится переступать порог. Почему-то ждет удара сбоку — будто пленница вооружилась бутылкой или тяжелой хрустальной пепельницей, или кухонным ножом и готова напасть первой. Но удара не происходит. Квартира утопает в темноте. По комнатам беспрепятственно гуляет сквозняк. Тихо. Нападения сбоку не происходит, и Тэхён бесшумно проходит вглубь своей же тюрьмы. Он осторожно заглядывает в каждую комнату, почему-то готовясь к худшему. Готовясь увидеть черно-бардовые лужи крови и маленькое тело на полу. Дверь ванной заперта. Ручка не поддается и не открывает. За дверью тоже тихо. — Валери? — Тихо, почти обречено, почти с раскаянием зовет Тэхён. Тэхён ли? Сбившееся дыхание выдает девушку. Жива. — Прости, что напугал. Мы с не с того начали. Бесполезно. Это не вернет треснувшего доверия. Это не восстановит порвавшуюся и связующую их нить. — Я не должен был вываливать это всё на тебя. И книгу зря показал. — Глухо его лоб касается дубовой двери. — Но и молчать я тоже не мог. Ведь это они во всем виноваты. Чоны. И Чонгук. — У Тэхёна голос хоть и низкий, но сейчас такой тихий, что он и не знает, слышно ли что-нибудь из-за двери. — Это они отняли у тебя родителей… и жизнь. И тебя. У меня тебя тоже отняли. За тонкой дверью, которую Тэхён при желании легко мог бы выбить, Валери ловит каждое слово. Не дышит. Она вся обернулась в слух. В мутном зеркале кто-то стеклянно-бледный, в сколах и с черными разводами под глазами. Лицо болезненное, землистое, в каплях воды. — Открой дверь. И мы просто поговорим. Уже поговорили. Разговор закончился на коленях перед его бедрами. С рукой на затылке, властно притягивающей к себе. Такому она не позволит случиться снова. Даже если придется всю ночью просидеть на холодном кафеле маленькой ванной. — Не откроешь? Тогда я буду сидеть здесь, пока не откроешь. За дверью слышится шорох верхней одежды. И звук, с которым тело съезжает по стене. Тэхён наверняка точно сидит за дверью, навалившись на неё спиной. Да, он мог бы и вломиться. А Валери могла вооружиться кухонным ножом, который нашла в ящике гарнитура. На крайний случай, разбить зеркало и перерезать ему глотку большим осколком. Но ни он, ни она этого не сделали. Почему-то. Сумасшедшие. — Позволь мне просто рассказать. — Успевший стать ненавистным голос не затихает. И с каждой секундой Валери ненавидит его всё сильнее. — Твою историю. Валери часто дышит. Не может собраться с силами. Хотя, она проспала, наверное, несколько часов на холодном полу, за закрытой дверью, на короткое мгновение почувствовав себя в безопасности. Сон не придал сил. Он лишь показывал страшные картинки и принес в кровь новый страх. Судорожно она пытается решить, что делать. Тоже садится на пол, хватается за голову руками — как это свойственно людям в отчаянии. Хлипкая дверь его на долго не удержит. Зеркало разбить нечем: нет даже стаканчика из-под щеток или съемного душа. Ничего, что можно было бы использовать против. Пытается не выдавить ни звука, хотя плач очень просится наружу. Тэхён поджилками чувствует, что она там, за дверью, рядом. Это шанс. Дверь помехой не станет. Он достаточно силен, чтобы мысленно преодолеть такую преграду. Достаточно того, что она рядом. В плотно закрытых веках солнечными зайчиками мелькает зимнее утро. Ноздри затягивает запах книг и пыльных ковров. / флэшбэк /

у нас длинное-предлинное прошлое

в алмазных глазах.

мы должны вернуться к началу,

к самому началу, пока не окажемся дома.

aurora — wisdom cries

Ветхие страницы почти рассыпаются на пальцах, хотя Тэхён предельно осторожно их листает. Толстая кожаная обложка закрывает фолиант. Прочитано. Мысленно Тэхён ставит галочку. И начинает бродить среди бесчисленных стеллажей, в поисках чего-то нового. Новый дом только и может что развлечь изобилием книг. Если бы тут не было библиотеки, его бы сюда и не затащили. В основном, тут как-то пустынно и одиноко. Может, это потому что не все вещи ещё завезли. Может, потому что этот особняк раза в два больше того, в котором они раньше жили. Но Тэхёну даже нравится: легче затеряться. Желательно с книгой, и чтобы никто не трогал. Но Тэхён макушкой чувствует: что-то не так. Чьи-то невесомые, как перышки, шаги тонут в пыльных коврах. Затеряться ему не суждено. Кто-то бродит между стеллажами. А Тэхён не двигается и наблюдает краем глаза. Неожиданно, это девочка, которую он сначала принимает за призрака: кожа какая-то белая, волосы длинные, и вообще, в оконном свете она будто светится. Странно всё это. А потом она подходит к тому стеллажу, что их разделяет и глазеет на него сквозь пустое место, незаполненное книгами. Глаза карие, большие, не похожие на его. Она будто из другого мира. — Привет. — Ни капли не напугана. — Ты здесь живешь? Я потерялась. Отведи меня обратно к родителям. — С чего бы вдруг? — Такое нахальство поражает Тэхёна: мало того, что ворвалась на его территорию, так ещё и заговорила первой на его же территории. Он как раз собирался подобрать что-то новенькое и пропасть из реальности на добрых часа четыре… — С того, что ты тут живешь и всё знаешь. А я нет. — Звучит логично. И девочка не теряется. Не опускает взгляд. Не сбивается. Не краснеет в его присутствии, как та же Дженни. Смотрит прямо. — Ну, пойдем. — Это, скорее, Тэхён теряется. Моргает ошарашенно. Откладывает книжку обратно на полку, специально отодвигая к краю, чтобы потом к ней вернуться. — Где твои родители были? — Откуда я знаю? Ты ведь здесь живешь, а не я. — Девочка-призрак выходит из-за стеллажа. На ней жуть какое красивое платьице. Черные кружева танцуют вальс снежинок на подоле. На шее бант вельветовой ленточки. На плечах кудряшки. Загляденье. — Ну, гостиная, кухня, кабинет? — Тэхён всё никак не оторвется от кукольного лица. Её любопытные глазенки разглядывают то сводчатый потолок, то собеседника. — Не знаю. Там было много диванов. И таких же полок с книгами. Тут все комнаты выглядят одинаково. Я проверяла. — Бессовестно признается она. И Тэхёна это, конечно, возмущает. — Тебя не учили, что нельзя соваться в комнаты чужого дома?! — Даже щеки пунцовеют. Хотя до этого мальчик выглядел серьезно: брюки, рубашка, начищенные до блеска туфли. — Мне сказали, что я могу прогуляться. И ходить где захочу. Твой папа так сказал. А я потерялась. Тэхён вспыхивает пуще прежнего: как это его строгий отец разрешил черт знает кому шататься по их дому? Даже Тэхёну не везде можно было ходить. А эту девочку он вообще впервые видит. С чего бы ей такая честь? Но вымещать злобу на других он не привык. Хватает наглую гостью за руку и тащит прочь со своей территории. Библиотека — его святые земли. А эта невежа их оскверняет своим присутствием. — Пойдем. Отведу тебя обратно к твоим родителям. — Злобно пыхтит он на ходу. Девочка еле поспевает: ведь Тэхён выше и шаг у него шире. А он так сильно хочет избавиться от непрошенной гости, что ещё больше ускоряет ход. Наконец, достигает двери отцовского кабинета. Не стучит, потому что злится, а обиды Тэхён знает, как таить. Там отец, мать, и незнакомые люди: тоже женщина и мужчина. Женщина худощавая, невысокая, на лице тревога, которая часто бывает и у его мамы на лице. А вот мужчина иностранец. Со светлыми, как небо глазами, в костюме. Почему-то тоже встревоженный. Появление Тэхёна прервало какой-то тихий и быстрый разговор. Взрослые уставились на детей, дети на взрослых. — Тэхён, уже познакомился с Юри, мальчик мой? Это госпожа и господин Ян. Поздоровайся. — Заботливо, но в то же время строго говорит мама. И Тэхён делает, как она говорит. Как и всегда. Кланяется незнакомцам, или точнее, родителям Юри. — Сегодня мы ужинаем вместе. Но ужин не скоро. Выйдите, поиграйте. Мы ещё не закончили разговор. Всё ясно: опять обсуждают что-то важное, а его гонят. Ещё маленький. На лице ни один мускул не дрогнул, Тэхён закрывает за собой дверь, хотя ей хочется хлопнуть. Только сейчас понимает, что всё это время сжимал руку девчонки. Она кажется даже младше его. — На коньках кататься умеешь? — Вдруг спрашивает Тэхён. — Нет. — Девочка качает головой, и кудряшки на плечах подпрыгивают в такт. — Я научу. — Серьезно хмыкает он, будто только вчера выиграл чемпионат по фигурному катанию. — Только сначала зайдем за Чонгуком? — А это кто? — Юри даже не говорит ни «да», ни «нет», она просто идет следом за Тэхёном и старается не отставать. — Друг. — Отрезает мальчик. С того момента вереница дней замелькала как быстровращающаяся елочная игрушка: цепочки следов по снегу, блескучая леденистая гладь озера, карканье ворон и мальчик, выглядывающий из-за заледеневшего витражного окна с волосами такими же черными, как перья птиц под его подоконником. «Снова заперли? Это… как тебя зовут, напомни?» — небрежный вопрос. Звон коньков и ленты от лезвий, окутывающие лед. Кудряшки то и дело выбивающиеся из-под шапки. Чонгук, подхватывающий девочку за руки, когда та падает. Рождественский ужин с приглашенными взрослыми. Чонгука тоже позвали в его дом, что странно. Взрослые напряжены, а дети быстро ускользнули подальше от звона приборов и непонятных разговоров. Прятки в нескончаемом особняке и его бесчисленных комнатах. Пыль в старом шкафу и сладкий аромат девчачьего шампуня для волос. Тэхён тогда убеждал подружку, что в том шкафу их Чонгук ни за что на свете не найдет. И тот и правда долго искал. Зима сменилась весной. Тягостным ожиданием гостей. И вылазками к Чонам в обход растаявшего озера. Блики солнечных зайчиков, цветные заколки в её волосах, разговоры о всякой нелепице, ловля божьих коровок и светлячков. Игры в камешки на берегу озера. У Чонгука получалось лучше всех! И теплый какао по вечерам. Так проходят ещё лето и осень. С того момента жизнь изменилась. Стала не такой страшной. Не такой пустой. Ее раскрасили цветными мелками, натаскали в нее разноцветных заколок, банки из-под газировки, которую нельзя, заполнили жучками, украсили звоном самодельных амулетов, а зимой скрипом коньков. Тэхёну очень нравилась его новая жизнь. Жизнь, в которой есть друзья. А не только книги. Их дружба не прожила и двух зим. Когда пришла вторая, Тэхён был расстроен: рождественские каникулы он проведет не дома, а у дедушки. У дедушки библиотека даже больше, и говорят, туда ездят и другие дети — его братья и сестры. Но Юри и Чонгук лучше книг и даже самой огромной библиотеки этого мира. Он бы их ни за что не променял. Но родители строги и непреклонны, а Тэхён их слушается. Ничего не поделаешь. Но перед каникулами семья Юри снова приезжает в гости. И троице удается урвать ещё пару мгновений друг с другом. Юри чуть вытянулась, но и Тэхён тоже. Он стал даже выше. Волосы с последнего визита отрасли ещё сильнее, на затылке их украшает вельветовый бант. Нос красный от мороза, а глаза искрятся радостью. Она бросается ему на шею, а Тэхён тушуется — вот так при всех! Этого делать необязательно. А сам почему-то хочет сжать её в объятиях сильнее и зарыться носом в сладкие локоны. Ян Юри ощущается как подарок, как рождественское утро, как сладкая вата, как светлячок, как последняя оставшаяся конфета в тайнике, как пролетающая мимо звезда. Ян Юри учащает его крохотное сердце до неземных скоростей. И заменяет все книги этого мира. Иначе Тэхён описать не может. Ведь маленький он ещё не знает, что такое «любовь». — Я так рада! Пойдем скорее кататься! — Пищит она. И после одобрительного родительского кивка, они, конечно, идут. — Зайдем сначала к… — Осекается Тэхён, ловя отцовский взгляд. Отец не терпит любое упоминание о Чонгуке. И о Чонах. Хотя на прошлое рождество они даже приходили в гости. Хорошо, что Юри не нужно объяснять. Она и так всё понимает и скорее торопится за Тэхёном. По Чонгуку она тоже скучала. Коньки тяжелой ношей звенят за спиной. Мороз кусает щеки, солнце слепит глаза. Снег выпал совсем недавно. Осень была затяжной и хмурой. А зима всё никак не наступала. Вниз по холму вьются две цепочки следов. А под витражным окном уже разбросаны крошки, которые клюют вороны. Чонгука нет. Он выходит из главных дверей, что странно. — Меня сегодня не наказывали. — Важно констатирует он. Брови нахмурены. Но при виде Юри лоб разглаживается. Она тоже бросается в его объятия, а у Тэхёна почему-то неприятно колет где-то в области солнечного сплетения. В Чонгука тут же хочется запустить одним коньком. — О, вы с коньками? Пойдемте скорее! И они идут. К озеру, которое уже затянулось коркой льда. На нем поблескивает вода. Но ребята быстро шнуруют белые коньки. Больше всех не терпится Юри. Прошлой зимой она пристрастилась к этому занятию. А Тэхён опасливо поглядывает на лед: снег выпал недавно, температура опустилась тоже недавно, да и лед только-только нарос на озере. Выглядит ненадежным. — Мне кажется, он ещё не прочный. — Высказывает опасения Тэхён. Разглядывает трещины и лужицы воды, выступающие тут и там. — Уже почти рождество. Зима. Холодно. Всё нормально. — Чонгук всегда такой — его очень сложно переубедить. Он встает первым и подает руку Юри. Девочка охотно подрывается со снега. — Идем. И все трое идут на лед. На очень тонкий лед. Лезвие скользит по корочке, а под ним хруст. Тэхён не может перестать пялиться под ноги, на царапины, на голубизну, проглядывающую из-под прозрачной материи. На синюю бездну. Но Чонгук и Юри беззаботны. Он тащит её за руку на середину озера, а Тэхён выдавливает из себя слабое, — — Не надо, Юри! Не ходи! А Юри так здорово научилась кататься. Она двигается быстро, легко, как перышко. Крутится, как юла, и вот она уже на середине. А у Тэхёна сердце в пятках. Всё вроде хорошо: они смеются, но у него чувство такое внутри мерзкое. Лед будто истончается до жалких миллиметров. Вот-вот, и… Девочка с вельветовым бантом на голове уходит под треснувший лед. Быстро. В книгах бы написали «скоропостижно». Так, что Тэхён даже не успевает рассмотреть её лицо. Другой мальчик отпрыгивает от вскрывшейся проруби. Та ширится, и хочет заглотить и его, ему приходится отползать. Куски льда расходятся по синему рту открывшейся бездны. А над ней никого — даже банта не мелькает. Тэхён будто уходит под воду вместе с ней. Замирает. Ни двинуться. Проходят секунды, может минуты до того, как он рвется в круглой прорези во льду. — Стой! Не надо! Ты тоже утонешь! — Чонгук истошно вопит, барахтаясь на животе по льду, пытается вцепиться в тэхёновы лодыжки, но тщетно. Он плачет. И уже осознал, что произошло. Храбрый и смелый Чонгук плачет и совсем не рвется на помощь. «Тоже утонешь» — Юри уже счел мертвой. Но Тэхёну все равно. Даже если он тоже провалится. Он ложится на лед, у самого края проруби и погружает лицо в воду. Та обжигает, хочется закричать, вынырнуть, содрать с себя лицо, как маску, но нельзя. Мальчик стискивает зубы и уперто шарит руками, пытаясь нащупать хоть что-нибудь: рукав шубки, волосы, да хотя бы бант. Проходит слишком много времени, а под водой по-прежнему ничего. Дыхание заканчивается, руки леденеют. Тэхён будто наглотался жидкого льда и сам превратился в лёд: весь набитый осколками и снежинкам. Выплёвывает их через рот. Оглядывается: Чонгука рядом уже нет. Убежал. А он сейчас как никогда нужен — подержать за ноги, чтобы и Тэхёна не снесло течением, если он уйдёт по воду, чтобы дотянуться до неё. Вероятность, что они погибнут вместе высока. Вероятность, что он хотя бы её вытолкнет на поверхность — маленькая, но есть. И Тэхён, чуть посопев и повыв волчонком, скатывается в синий омут. Вода — хищница, сковывает по рукам и ногам кандалами. Кусает и обгладывает. Все конечности сразу. Но ко дну идти нельзя. Нельзя забывать, зачем он это сделал. Тут не только холодно, но темно и мутно. Это только в фильмах все прозрачно ясно, а на самом деле хоть глаз коли. Приходится продолжать искать на ощупь. Воздух стремительно покидает легкие, пузырями уходит вверх. Тэхён и сам почти ледышка. А когда вместе с воздухом его покидает и надежда, руки внезапно её находят. Обхватывают, сжимают. Ноги с тяжелыми коньками барахтаются и толкают наверх. Тяжелая одежда, наоборот, тянет вниз, и Тэхён понимает, что двоим им из этой ловушки не выбраться. Мутный кругляшок света — прорубь, мелькает маяком, и последние силы он тратит на то, чтобы толкнуть девочку наверх, к самой поверхности. И у него получается. Юри достают чьи-то чужие руки. Холод перестаёт ощущаться, потому что достиг своего предела. В глазах мутнеет, и где-то вдалеке поют русалки. Кажется, даже обгладывают руки и ноги, ведь их он не чувствует. В глаза забились сучки и кусочки водорслей. Мальчик закрывает их и выдыхает последнюю крупицу воздуха. А потом его тоже тащат вверх. Просыпается он под странное звяканье и тиканье стрелок. Будто часы не одни. В комнате полно амулетов. И часов. Всяких-разных: маленьких и больших, со стеклянным синим глазом или клыком волка, заячьи лапки и аметисты. Вращающиеся на цепочках часы и ветроловы, колокольчики и ловцы снов. Ими увешан потолок, и это первое, что он видит. За витражным окном уже темно. Это окно Тэхён много раз видел. Только снаружи. Там, туда-сюда выжидающе бродят вороны. А теперь он оказался по ту сторону - обратную. Тиканье сводит с ума. Он в комнате Чонгука. В ушах всё ещё трещит лёд и булькает вода. Тело какое-то ватное, как палками били. Замёрзшие ноги не слушаются, подушка влажная от волос. Тэхён соскальзывает с кровати и бредёт к двери. Надо кого-то найти. Дергает ручку, а за дверью натыкается на чонгуково лицо. Обычно серьезный и хмурый мальчишка при виде очнувшегося друга, меняется. Огромные чёрные глаза наполняются слезами и трескаются на осколки. — Тэхён! — Чонгук и весь крошится, тикает и трясётся, как его бесчисленные амулеты. Колени подкашиваются, и ослабший Тэхён его ловит. — Где Юри? — Два слова вылетают изо рта. Вместе со страхом. Вместе с остаточным льдом. — Тэхён! Она… — Чонгук захлебывается слезами и соплями. Трясётся ещё больше, будто развалится на шестеренки и камушки. — Где Юри? — Повторяет Тэхён. Хотя все понимает. Он ведь сообразительный. Смышлёный. — Она утонула, Тэхён! Она уже не дышала… она… В этот раз под воду уходит Тэхён. Наполняется ей, теряет воздух из лёгких, набивается льдом и снежинками. Кости хрустят на фантомном морозе. Тэхён уже далеко. Он тонет вместе с Юри. Если бы не цепкие ручонки Чонгука, удерживающие его на этом свете, он бы уже давно отправился на тот. К Юри. — Ей уже нельзя было помочь… прошло много времени, и, и, и… — Рыдания Чонгука долетит из-под толщи воды, возвращают в реальность, — Это все моя вина! Ты ведь говорил, что не надо. А я сказал, что все будет нормально. Это из-за меня… Мальчик крошился на части. На мерзлую рябину и на перья любимых ворон. Рассыпался по полу, если бы не руки Тэхёна, держащие его. Он разливался слезами и рассыпался на глазах. В отличии от Тэхёна. Тэхён просто тонул. Всё ближе и ближе ко дну. Тэхён знал, что Юри нравилась Чонгуку. Очень. Он ловил для неё светлячков и отдавал все свои шоколадки. Он взбирался ради неё на деревья, спасая бездомных котов, не знающих как обратно слезть. Он показывал ей трюки с воронами и дарил амулеты. Он таскался за ней щенком и смотрел даже по-щенячьи. А Тэхён… Тэхён был готов отдать за неё все, что у него есть. И умереть тоже готов был. — Ты не виноват. — Удивительно спокойно и холодно говорит Тэхён. Ледяная вода и кусочки льда впитались в его кровь, вросли в кожу. — Ты не виноват, Чонгук. Всё хорошо. Ким Тэхён соврал. Ничего на самом деле не хорошо. Чон Чонгук виноват. Детство, светлячки в банках, вафли по вечерам, облепиховый чай в обед и прогулки в обход озёра кончились. Весенние зайчики растеклись, лето умерло с последней бабочкой, осенние листья превратились в пепел, а Ким Тэхён наполнился осколками льда и снежными опилками. Навсегда стал холодным. Вечная зима наступила. И на место прежнего Ким Тэхёна вдруг пришёл кто-то другой. У него были оленьи рога, глаза блекло светились молоком из-за костяной маски животного, он был весь из мрака и холода. Кто-то страшный. Кто-то жуткий. Он протянул руку-ветку и скрипучим голосом предложил дружить. Обещал быть с ним всегда. Люди умирали, а боги жили вечно. / конец флэшбэка /

***

Под водой мы не можем быть вместе

Под водой мы умираем,

Так зачем же мы ныряем вглубь?

Aurora — Under the water

Время остановилось и перестало измеряться секундами. Теперь оно измеряется размеренно капающими из поржавевшего крана каплями. Кап-кап-кап — синхронизируется с редкими ударами почти замершего сердца. Оно то и дело их пропускает. Валери слилась с комнатой и срослась с холодом кафеля. Пятки трупно-ледяные. Кровь едва циркулирует — превратилась в лёд и застряла струпьями в венах. По ту сторону двери и за хлипким замком сидит такой же отмороженный. Маленькую квартиру в центре Парижа затопила ледяная озерная вода, и эти двое ушли ко дну: к плинтусам, к кафелю, к лестничным площадкам и подвалу. Так глубоко, что света не сыскать. На глубине всегда темно. Валери едва слышит своё дыхание. Морозное. Облачка пара реальные или иллюзорные? Вдохнуть сложно — будто легкие покрыты инием. Руки ветвями разбросаны по бокам от тела. — Открой. — Как-то жалобно и почти по-собачьи просят из-за двери. Осталось только поскрести дверь, но Тэхён сдерживается. Хотя на деле хочет снять ее с петель и разнести в щепки. Тишина. И бесконечное кап-кап-кап. — Мне тоже больно. — Из-за двери признаются. Тэхёну даже хуже. Он всё знал и носил эту боль в себе иголками. Она кололась, а он кровоточил изнутри, всякий раз, когда смотрел на неё. Валери же жила в сладком неведении. Как дети, попадающие в кому — в мире сахарной ваты и леденцов. Она по ночам спала, Ким Тэхён — бодрствовал. Существовал. — Мне страшно. — Валери не уверена, что её слышат. Голос тихий, как из гроба, захороненного глубоко в земле. Все эти картинки — будто не про неё. А вкус ледяной воды до сих пор на языке. Она в горле, и её так много, что её хочется выплюнуть на пол. Валери бы залила его полностью. Это не про неё, но было с ней. Странно. Кусочки пазла не сходятся. Их разломали в крошку, и собрать никак нельзя. — Мне тоже. Очередное признание покрывает корочкой льда зачахшее юношеское сердце. И в квартире наступает настоящая зима. Арктическая. Ещё немного и с потолка пойдет снег. — Впусти меня. — Хотя язык хочет ляпнуть «выпусти». Но Тэхён снова сдерживается. Хлипкий замок щёлкает. Приглашение войти вступает в силу. Тэхён на секунду чувствует себя вампиром, которому заказан путь в чужие дома, только если хозяин не скажет войти. Хозяйка щелкнула замком. И шагнула на плаху. Замок щелкнул не только в скудной ванной с пожелтевшим кафелем, но и где-то глубоко внутри. Скрипит дверь. И в темноте две пары глаз находят друг друга. Сказать особо нечего. Что могут сказать друг другу призраки? Умершие и восставшие? Одна утопленница, другой — пустышка. — Теперь ты помнишь? — Спрашивает он, так и не встав с пола. Даёт ей последний шанс. Или себе? Валери все никак не отмерзнет. Она смогла лишь отползти к белой ножке раковины, у которой капает кран. Теперь время будто стекает ей на голову. А из глаз стекают ледяные речки. Рыбы. Прошлое. — Прости, но нет. — Страшное и роковое. Признания сегодня сыпятся одно за другим. Последнее вспарывает тело и искалеченную душу массивным ледоколом. Вбивает в землю до кровавого месива. И открывает наглухо запертую и завешанную тысячей замков дверь. — Ну так я тебе сейчас напомню. — На красивом лице нагнаивается зловещая и уродливая улыбка. Зубы флюоресцентно сияют. Глаза, почти чёрные, даже темнее комнаты. В голове у Валери тоже щёлкает: это не Тэхён. Это кто-то с его лицом и его телом, но точно не Тэхён. Она в нем видит ещё одного. Жуткого и мрачного. От него мурашки по коже. Стайками бегают туда-сюда. Всё случается слишком быстро: сноп искр перед глазами, боль разливается по затылку (он приложился на кафель, даже не прикрытый ковриком). На тело будто напрыгнул волк: кровожадный, когти впиваются в запястья, горячее дыхание опаляет щеку, вместо голоса рык. — Ты любила меня. — Дыхание такое горячее, что тело под ним достигает сорока градусов. Он же неизменно ледяной. — Это тоже не помнишь? В уголках глаз застывают кристаллики. Она медленно крутит головой туда-сюда, хотя сделать это сложно: в челюсть вцепились пальцы. — И я тебя любил. Пока этот гаденыш все не испортил. Пока не отправил тебя под лёд. Заносчивый, самоуверенный птицевод! Как же я хотел раскрошить его лицо все эти годы. Ненавидел и сдерживался, чтобы не отравить или не придушить во сне. Знал, что мне подвернется шанс отравить его жизнь получше. Страшные признания сыпятся на Валери снежным ворохом, или даже тяжелым градом и пробивают трещины. Все это ведь не Тэхён говорит, а кто-то другой. Она точно знает. Замершим и наводнившимся сердцем чувствует. — Мы были обещаны друг другу. Знаешь зачем твои мамочка и папочка приезжали к нам в гости? Почему хотели, чтобы мы сдружились? Они искали защиты от Чонов и думали, что будут в безопасности, если породнятся с семейством Ким и благословят свою дочурку на брак с одним из них. Хотели и с Чонгуком тебя свести, разыграв Ромео и Джульетту без несчастного конца, но потом передумали. И выбрали меня. Ты моя, а я твой, понимаешь?! — Рычит Тэхён. Рычит не то что по-вольчи, но как чудовище. Жжется дыханием и сдирает кожу взглядом. А Валери ничего не понимает. Мотает головой туда-сюда. Тэхён спятил, сбрендил, слетел с катушек. Перепутал её с кем-то и выдаёт за давно утонувшую девочку. Действительное за желаемое. Он, между тем, вдавливает в пол, почти проламывая рёбра. Запах табака забивается в ноздри и отравляет, хочется закашляться и выплюнуть комья снега и сучков. — Ну так я сделаю тебя своей. — Грозится с безумным блеском в глазах. И Валери понимает: она попала. Зря не воспользовалась кухонный ножом. Нужно было сидеть в ванной, наставив его на дверь. А ещё лучше вогнать в себя двумя руками по рукоятку, чтобы чудовищу достались лишь кости, и оно ими подавилось. Это она зря. Её сдирают с пола как старый пластырь — быстро и без сожалений. Позволяют встретиться взглядами с самой собой — в мутном зеркале, в потёмках, в свете приоткрытой двери. Его зубы опасно близко к шее: ещё немного и разорвут артерии. — Пожалуйста, не надо. — Даже капающий кран говорит громче. Отсчитывает секунды до… — Это не ты, Тэхён. — Это я. — Реакция следует моментально. Как молния, как протест. Чужеродный. — Это всегда был я. Тэхён упивается своим всевластием. Оно сочится с кончиков пальцев и ядом с губ. — Стоило только втереться в твоё доверие, и ты делала все, что я говорил. Ты нашла Джису. Ты наслаждалась тем, что причиняла Дженни вред. Чего только стоила та кровь, вылившаяся на неё. Ночь по-истине была кровавой. Тогда ты меня почти покорила. И я увидел ту самую Юри - девочку из своего детства. Смелую и равную себе. Не говори, что тебе это не доставило удовольствия. Ты узнавала их грязные секреты. Один за другим. Слова продолжают причинять нестерпимый вред. Пробивают в ней вмятины и дыры, а через них наружу сыпит снег. Тэхён хочет увидеть метель, и не останавливается, — — …Чимин, правда, спутал карты и помешал. Но мне было даже интересно посмотреть, поведёшься ты на эту уловку или нет. И ты повелась. Подговорить Розэ напоить тебя было так просто… я знал, что Чимин тебе не нужен, но мне так хотелось уколоть его самолюбие. Но и он тебя здорово помучил, да? Валери чувствует себя ничтожно маленькой пешкой на шамхатной доске Ким Тэхёна. У него со всеми свои счёты, а она ему помогала отыгрываться. — …Я хотел посмотреть, чего ты стоишь, поэтому так легко согласился поехать с тобой на помощь тому парнишке. Твои тоже таланты поражают. И ты не кажешься мне отребьем, каким тебя видит вся академия и Чоны. На самом деле они видят в тебе угрозу, и хотят заставить тебя думать, будто ты ничего не стоишь. Ты особенная, Валери Янг. Я возвысил тебя. Я показал, на что ты способна. Я развил твой потенциал. И я один не побрезгую тобой. «Я», «я», «я» — ядовитое и застилает собой все вокруг. Как быстро падающий снег, Ким Тэхён покрывает собой сознание. И все вокруг. — Ты должна быть благодарна. Посмотри. И привыкни. Мы с тобой. Вместе. Навсегда. И тебя больше никто не заберёт и не отнимет у меня. Не позволю. — В зеркале двое: утопленница с огромными глазами и чудовище с оскалом. Его бедра выживают ее в раковину, дыхание сбитое и тяжелое. Руки больно впиваются в бока. Она в цепком плену и бежать бесполезно. — Не делай этого, Тэхён. — Губы почти не шевелятся. Веки смыкаются. В ухо змейкой ползёт шёпот — — Я так завидовал снежинкам, что таяли на твои ресницах. Разбита. Валери думала, что больнее уже не будет. Но содержимое невинной и подброшеной кем-то записки в карман кардигана выплывает из его губ и полосует её ножом. Убивает. Она надеялась, что это слова Чонгука, цеплялась за них и крутила перед сном. Они помогали заснуть. А оказалось, что принадлежат совсем другому человеку. Не человеку. Он издевательски смеётся. Ходит где-то по острой лединистой грани. По глазам видно, что сейчас далеко. Может, по берегу озера или проруби. И готовится прыгнуть. — Глупость какая, скажи? Дарит острозубую улыбку и тащит, как пойманную в капкан зверушку, по узкому коридору — в желудок квартиры — спальню. Там Валери переварят и выплюнут кости, вытряхнув и выпотрошив душу. Толкают на кровать, и она пробивает собой матрас. Он наваливается сверху, заполняет своим запахом до краев, безжалостно рвет одежду… или её кожу? Остаётся брыкаться и отбиваться, как ягнёнок. Но это безрезультатно — Валери лишь быстро выбивается из сил. — Ты отдал мне своё сердце. — Остаётся цепляться за тонкие тростиночки, которые вряд ли удержать от падения под ледяную воду. Давить на жалость. На Тэхёна со сгибов ключиц таращится алый медальон в виде настоящего человеческого сердца. Он смотрит на него в ответ и смеётся. Как безумный. Как волк на луну. Лихорадочно или чахоточно. — Это всего лишь безделица. А ты поверила? Конечно, она поверила. Она увидела его медовые глаза и вляпалась в Ким Тэхёна без шанса на побег или спасение. Она доверилась и открылась. Но забыла, что Тэхён мастер иллюзий и обманов. И её смог обмануть. — Думал, тебя это хотя бы растрогает, что ты расстаёшь. «Это мое сердце… береги его… Прошу, верь мне!». Стоило перед тобой пустить слезу, и я вне подозрений. Улыбка у него кривая. Как лезвие старого ножа. И режет по артериям и перекрывает кислород. В квартире явно минус тридцать, отсутсвие одежды грозит обморожением, простыни заледенели. Он тоже весь ледяной, но внутри пылает. Кожа плавится и по ней быстро сползает пиджак, рубашка… Лицо лихорадочного цвета. Дыхание — расплавленный воздух, тяжелое. От него запотевают окна. — Это был твой план? Отомстить? Отобрать? Присвоить? — Очень четко и осторожно она выбирает слова. Вычерчивает их как снежинки. Она имеет на это право. Как заключённый имеет право на звонок, так и она на вопросы. — Ты притворялся хорошим, чтобы потом показать всем, какой ты на самом деле плохой? — Знаешь почему мне выпал Джокер? Иначе, шут? Тогда, когда мы гадали. И почему это самая сильная карта в колоде, знаешь? — Тэхён вдавливает свои телом в кровать, а голосом в подсознание, ведь сознание вот-вот отключится, — Он может быть кем-угодно, принять любой облик. Я претворялся для вас всех. И я переиграл вас всех. Жуткие улыбки Ким Тэхёна можно коллекционировать. Добавить к тем милым и тёплым, которые Валери бережно хранила в уголке своего сердца. — Ты моя. Я твой. — Как клятву повторяет Тэхён. Как молитву. Как заклинание. Крепко стискивает запястья и запечатывает поцелуем. Диким, животным, голодным. Язык очерчивает небо, норовя нырнуть глубже. Губы искусаны до цвета мерзлой рябины. Ремень выскальзывает из шлеек. Он подавляет последние попытки встрепенуться и пробирается под кожу. Под ледяную корку. Заполняет мерзлой водой, под которую можно уйти с головой. Захлебнуться и умереть дважды. Сбивчивое дыхание наносит ожоги последней степени, толчки бедер оставляют гематомы, пружины скрипят. Окна запотевают, но в комнате по-прежнему холодно: кожа блестит от невидимого снега, ноги — ледышки, губы почти синие, глаза, в которых замер хрустальный потолок, безжизненно глядят. А из-под толщи воды слышится проклятое «Ты моя. Я твой». Сплетение двух тел должно рождать тепло и согревать, но этот союз приносит обморожение. И оба идут ко дну. Захлебываются стонами и криками, плачут снежинками, откашливаются комьями льда. — Это не ты. — Повторяет Валери, вглядываясь в помутневшие глаза, когда между ног становится липко, когда он тяжело выдыхает в ключицу. Когда переносица разглаживается, а руки его слабеют. — И давно ты это поняла? — Наконец отзывается. Не Тэхён, а то что внутри. Глядит на неё чужими глазами и глумится. Смеётся. — Давно. Просто не говорила. — Ночь богата на роковые признания. Ледяные девичьи руки тоже слабые, но вдруг обхватывают его пульсирующие запястья. На них расцветают чернильные цветы и терновые лозы. Быстро перепрыгивают, перескакивают, оплетают предплечья, впиваются в плечи, завязываются в петлю на шее. Пойман. — Чтобы убивать чудовищ, самому нужно стать чудовищем. — Сбивчиво, но без тени страха признаётся он. — Только подобное убивает подобное. Можешь даже не рассчитывать. — Тогда я убью тебя. — Страха нет. Валери смотрит ему в глаза. Бежать некуда. Терять тоже нечего. Она чувствует, как кожа расцветает, как сквозь неё прорастает неведомая раньше сила. Пронзает шипами и задевает тело, лежащее сверху. Пронзает и его. Насквозь. Он хрипит, шепчет, что-то страшное, дикое, воет в подушку. Пытается отпрыгнуть, но её руки обвивают широкую спину — и двинуться никак. Валери чувствует, как он умирает. Не Тэхён, но нечто внутри. Хотя, Тэхён возможно тоже. Ведь его бойкое сердце она ощущало рёбрами, а теперь оно замирает. Что-то страшное и безликое тает, уносится обратно в мутное озеро, на самое дно. С молочными глазами, смотрящими сквозь костяную маску. Она уже видела его во снах. Ворона отчаянно бьется об заветренное и разрисованной с другой стороны морозом окно. Кажется, в кровь. Настолько жизненно необходимо ворваться внутрь. На окне остаются алые разводы. Кровь мешается со снежинками в жутковатый коктейль. Странно, но глядя на неё, Валери чувствует, что не одна. Что её заклинатель рядом. Что не бросил её и ищет.

***

05:20. париж Ноги Чон Чонгука стремглав несутся вверх по лестнице, за ним следует ещё одна пара. Дыхание потеряно на ступенях, лестничные пролеты мелькают цифрами. Он смотрел тысячей глаз тысячи ворон. Он обшарил весь город и заглянул в каждый уголок, чтобы оказаться в селении лестниц и жил старого дома в самом сердце Парижа. Искал и искал, пока одна из тысячи ворон чуть не размозжила маленькую голову о стекло до состояния фарша. — Ты хоть квартиру знаешь? — С болью или злостью выдыхает Юнги. У него колет где-то под рёбрами. У Чонгука рёбра осыпались в крошку. Да и весь он будто расклеился, распался, а удерживает его неведомая до этого злость. Конечно, Чонгук знает. Отсчитал с угла дома этаж и квартиру, когда они неслись про проулку снаружи. Вопрос проигнорирован. Он обдирает костяшки пальцев о шершавую стену. До крови. До лопающейся кожи. До злобы в костях. А в груди тлеет слабое «не успел». Ведь все самые страшные вещи случаются ночью. Перед дверью квартиры почему-то тушуется. Из волка-хищника превращается в ягнёнка. В того десятилетнего Чонгука, что трусливо убежал за помощью взрослых, вместо того, чтобы прыгнуть под лёд — в чёрную гущу воды. Но на кону было целых две жизни, а с ним было бы три. Он ведь все правильно сделал. А вина почему-то сжирала годами. Съедала по кусочку, понемногу. А потом аппетит рос, и она не стыдясь, откусывала уже по жирному куску. Росла, ширилась, заполняла. А сейчас и вовсе готова придавить. Сколько её ещё будет? За девочку, ушедшую под лёд? За мальчика, сгинувшего в лесной и непроходимой чащобе? За Валери, которую он не уберёг и сам толкну в лапы чудовища? Сколько ещё эта вина будет паразитировать на нем и пожирать? Или он сам сжирает её ложками? Пинок по двери приходится от Юнги. Чонгук лишь претворялся волком, Юнги же был им. А потом он пинает снова и снова. Страшно тарабанит, наверняка будя сонных соседей. Они не рискуют высовываться и попадаться под горячую руку нарушителя покоя. И дверь щёлкает, скрипит и слетает с петель. Чонгук готовился услышать жуткое: скрипы пружин, шорох перьев, из порванных подушек, истошный девичий крик, на всякий случай, тихие рыдания. Но в квартире мертвая тишина. Будто её обитатели умерли, ну или замёрзли насмерть. Там темно, так же как и в проруби озёра. Снесённая дверь — вместо вспоротого льда. Осталось сделать шаг. И Юнги терпеливо ждёт, ведь это право Чонгука. Не услышав то, что рисовало больное и накрученное до предела воображение, он представляет ещё более ужасающую картину. Чон Чонгук боится трупов. Боится разглядеть в них своих друзей. Чон Чонгук боится. Боится чернеющей на коврах крови, и остро-колющих предметов, торчащих из мягкой плоти, или простыней, обернувшихся вокруг шеи. Он боится посиневших губ и пяток. С лестничной площадки проливает свет, и Чонгук делает шаг во тьму. Бредёт как в бреду по коридору маленькой квартирки, в каждой открытой комнате боясь обнаружить два недвижимых силуэта. И обнаруживает. Только к счастью, со всеми признаками жизни. Валери сидит на полу, прислонившись к кровати, обняв колени руками. Одетая. Волосы падают водопадом на хрупкие плечи. Босые стопы накрывают одна другую, чтобы было теплей. Позади, на кровати, такое чувство что труп. Силуэт побольше, распластался, почти не дышит. Колюще-режущих предметов из плоти не торчит. — Чонгук! — Одно просто слово — имя — режет не хуже ножниц. В нем все: боль, радость, страх, ужас, облегчение. А Чонгук никак не может отмереть. Она подрывается, спотыкается, но бежит к нему, в хранилище двух рук, в ладанный запах, на блеск амулетов. Ему же выпадает шанс оценить ущерб: на лице ни гематом, ни ссадин, ни красных следов пощёчин, ни одного следа насилия. — Что… ? — А сформулировать не может. Язык отсох. Превратился в гербарий, который пророс в ещё в горле. Словесная реакция пропадает, а с костяшек капает горячая кровь. Те кипят и чешутся, уже настраиваются на цель, мирно лежащую на кровати. — Ничего, ничего, Чонгук. — Холодные, будто из-под воды, пальцы обхватывают лицо. Глаза, а в них озеро, глядят прямо. — Что он с тобой сделал?! — Слова даются не просто. Чонгук не верит ни единому ею слову. Явно в этом квартире случилось что-то нехорошее, если не страшное. Чудовищное, на грани безумия. — Ничего. Не верь всему, что видел, это всё обман. — Она умоляет. Она молит. Цепляется за талию, чувствуя его порыв размозжить черепушку лежачего. — Он этого и добивался, хотел тебя вывести, Чонгук! Не надо. Его тело рвётся к бывшему товарищу. Глаза застилает багряная пелена, мозг кипит. Юнги был настоящим волком, а Чонгук оборотнем — из безобидного ягнёнка умел превращаться в хищника. И хищник жаждал плоти и крови. Внутри клокочет бешенство. — Послушай её. — За ворот грубо оттаскивают. Юнги приближающееся убийство за весту учует. — Бери её и уходите. Оба. Глаза злобно блестят полулунами. Юнги становится живой преградой между обезумевшим от злости Чонгуком и беззащитным во сне Тэхёном. — Я с ним сам разберусь. — Откровенно рычит Юнги. — Ты ведь за ней сюда ехал? Вот и позаботься о ней! Холодная рука находит его разбитую руку. Пачкается в горячей крови, но пальцы сплетаются в идеальный замок, и её застывшее сердце продолжает свой ход — шестеренки начинают вертеться в его присутствии. Но предательская тошнота заставляет шататься из стороны в сторону. Ещё хотя бы час в этой квартире, и замёрзнет окончательно. Чонгук и сам это понимает. Снимает с вешалки пальто и накидывает на её бледные плечи. Уводит. Не успевает обратиться таким же чудовищем и возвращается обратно в состояние ягненка. Правильно ли он сделал, просто унося ноги из проклятой квартиры? Всё внутри сжирает паразит под именем «вина». Но в руке её рука, через неё он чувствует пульсацию живого сердца. И ему сейчас нужен он. Юнги обо всем сам позаботиться. Главное, что ночь почти позади. Растает на брусчатых бульварах и в темных маленьких квартирках. Новый рассвет сожрет кошмары и ужасы. Приснившиеся в горячем бреду и те, что имели место быть наяву. Все проходит. И это тоже пройдёт. По крайней мере, это то, что себе отчаянно повторяет Чонгук, и то, во что очень сильно хочет поверить.