Dark Academia

спасать тебя — мой основной инстинкт,

любить тебя — мой мазохизм.

Новая неделя закрутила Валери подобно вальсу, который они разучивают. Хореография сложная, с кучей элементов, которые сложно запомнить. Но каждый раз Бэ Юн Чон выматывает своих учеников до тех пор, пока те не сделают всё идеально. Репетиции проходят после пар, и из-за них даже отменилась вся внеурочная деятельность. Валери из-за этого не сказать, что расстроилась: меньше будет пересекаться с Чонгуком и ощущать его уничтожающие взгляды в спину. Поскольку хореограф хотел, чтобы всё было без единой ошибки, репетиции порой длились до полуночи. (До тошноты). И Валери честно не понимала, почему она не может отказаться от этих глупыш танцев и заниматься, например, уроками, пока все остальные потеют в репетиционной. Юнги как-то невзначай уронил, что такова участь всех третьекурсников. Свой же бал он вспомнил, содрогнувшись и радуясь, что четвёртый курс в этом веселье не участвует. Хотя Валери ещё повезло. По крайней мере, с партнером точно. Тэхён умел её направить, не злился, если она что-то делала не так, был терпеливым, да и ладони у него не потели, все время оставаясь прохладными. Бонусом она могла вдыхать дорогой и успокаивающий запах мускуса и миндаля на протяжении пары часов. Партнеру Лисы вот совсем не повезло: девушка быстро теряла терпение, психовала и кричала на бедного одногруппника, который хоть был высоким и смазливым (и даже чем-то отдаленно напоминал Джина), но превращался в абсолютно мямлю и даже принимал тумаки. Розэ с Чимином тоже постоянно грызлись. У принца фей будто сорвало крышу, и он относился к вальсу с ещё большей педантичностью чем Бэ Юн Чон. Постоянно Валери слышала обрывки его фраз. «Ты снова шагаешь не с той ноги» «Ты сутулишься» «Руки должны быть плавнее» «Боже, ты можешь не быть такой деревянной?» «Ты должна смотреть на меня». Последнее, кстати, даже Валери давалось тяжело. Зрительный контакт. Бэ Юн Чон как-то сказал: «вальс — это танец нежной и трогательной любви двух молодых людей. Я не говорю, что вы должны любить друг друга, но попробуйте хотя бы сыграть хоть какой-то намёк на любовь. Вы должны как минимум друг на друга смотреть». Не то, что бы Валери было неловко, но по какой-то причине она не выдерживала взгляд миндальных глаз друга. Хотя, однажды чуть было не выиграла в гляделки с ним. Но сейчас же, в контексте танца, поддерживать зрительный контакт сложно. Хотя глаза у Тэхёна — омут, в который можно падать долго и не боясь. Тёплые, большие, родные. И так он смотрит лишь на неё одну. Черт. Валери действительно было неловко. — Это же всего лишь я, разноглазка. — Говорил Тэхён, и она всегда возвращала взгляд. Стараясь не смотреть на кого-либо ещё. Особенно на Чонгука, который нагло нарушал установку хореографа, и совсем наплевательски относился к своей партнерше, все время смотря за её плечо. Однажды Дженни его даже толкнула. Правда, через пять минут растаяла и повисла на шее, рассыпаясь в извинениях. Валери каждый раз становилось все смешнее от этого спектакля. Так и летели дни. А и еще. В академии не без странностей. На этой неделе Валери ждал новый сюрприз. Она начала находить записки. Каждый день по одной или сразу по две. В карманах кардигана, в своей сумке, в тетрадях, делая домашнее задание. Они появлялись там совершенно неведомым образом. Все хоть написаны незнакомым почерком, Валери догадывалась от кого они поступали. И все были милыми и романтичными. Прямо такими же, как и сообщения от Чонгука в начале их отношений. В его стиле. «Я надеюсь, что в конце концов это будем ты и я». «Ты — моя поэма, даже если я — не твоя». «Я всё ещё тут. Люблю тебя в тиши». «Ты выглядишь изящно, когда танцуешь». «Куда ты идёшь, туда я иду». Содержимое этих записок сейчас как раз анализируют Лиса и Розэ. Юнги, Тэхён и Чимин тоже присоединяются к обеду. Чонгук уже давно сидит за столиком Дженни, пока та кормит его с палочек. — По-любому это от него. — Констатирует Лиса, поджимая губы. — Не знала, что наш Чонгук-щи такой романтик. А с виду такой мудак. — На самом деле тоже мудак. — Улыбается Чимин. Кажется, кошка пробежавшая между ними в начале осени, всё ещё бегает туда-сюда. И дело тут не только в Валери. — А по-моему, аноним этот смахивает на маньяка. — Юнги наклоняет голову набок, пытаясь разобрать написанное. — «Куда ты идёшь, туда я иду»? Серьезно?! Похожу-ка с я тобой пару дней, понаблюдаю кто там решил устроить слежку, и ноги ему потом оторву. Чтоб своей жизнью занялся, а не сталкерством. — А по-моему это мило… — Розэ машет одной бумажкой перед собой, мечтательно смотря в потолок. — Он хотя бы не боится выражать свои чувства. Валери что-то подсказывает, что подруга имеет в виду кого-то конкретного. Не ошибается. — Ну да, если они у него вообще есть, конечно, почему бы и не выразить? — Чимин хмыкает, утыкаясь в еду. Что-то так же подсказывает, что только что прозвучавшая реплика не имеет никакого отношения к предмету дискуссии. Они с Розэ явно говорят о чем-то своём. — Как там Намджун? Сильно дуется, что не танцует с нашей принцесской? — Не переживай. Мы наверстываем упущенное после репетиций. — В глазах Розэ презрение, а на губах ядовитая улыбочка. Видимо, Чимин теперь принялся за сестру, раз над Валери издеваться больше нельзя. — А вон там, в блокнотике, — Тэхён заинтересованно смотрит на блокнот с чёрной обложкой, лежащий рядом с тарелкой, — случайно не ещё одна? И правда, из страничек торчит край белой бумажки. Валери вытягивает и её. «Я так завидовал снежинкам, что таяли на твоих ресницах». Записку с интересом читают все, пока Валери пересекается с чёрными глазами с другого конца столовой. Лицо у него непроницаемое, челюсти дожёвывают то, что только что палочками отправила в его рот Дженни. — Вау, да у Валери уже целая куча поклонников… — Улыбается Тэхён. Странную игру затеял Чон Чонгук. Ошиваясь с Дженни, оставляет эти дурацкие записки ей. Противоречие на противоречии. Испытывает терпение, давя на чувства? Что ж, Валери тоже может поступать некрасиво. Например, позволяя читать эти чертовы записки друзьям. Один: один. Потом всеобщий фокус внимания переключается на танцы, от которых уже и так воротит. И все забывают про очередную любовную драму девушки.

***

После обеда в коридоре кто-то вылавливает её под локоть. Валери даже не удивилась, увидев Джису. Они давно не общались и не виделись. Девушка лавирует между двумя университетами, ее исчезновения — дело привычное. — Решила все бросить? — Шепчет вполголоса она. — Я не удивлена. Было ожидаемо то, что тебе станет противно ещё от Чимина. — Дело не в этом. — Оправдывается Валери. Она откладывает вылазки в чужое сознание, занимая себя уроками или говоря себе, что сильно устала, и что надо бы поспать… Хотя на самом деле она и правда неосознанно избегает этого. — Не хочешь разочаровываться? — Джису продолжает продавливать. Знает, что права. — Лучше разочароваться сейчас, чтобы потом было не так больно. Валери молчит. Поджимает губы. И хочет, чтобы Джису ушла. Все только-только пришло в норму. Чимин успокоился, и ей даже почти удалось выкинуть воспоминания о наркотиках, клубе, поджоге, удушье. Иногда они даже перекидывались парой будничных фраз. Подруги снова общались с ней. Тэхён всегда рядом. Даже Юнги теперь чаще мелькает на горизонте и постоянно интересуется тем, как у неё дела. Чонгук держит дистанцию. Все идет по ровной прямой, и Валери устраивает. А потом Джису вспоминает то, насколько Валери обязательна. И бьёт прямо в цель, — — Мы с тобой так не договаривались. Я рассказала тебе про способ, ты согласилась раздобыть мне информацию. Таков был уговор. — Напоминает ей. А у Валери чувство такое, будто её загнали в клетку. Из которой нет выхода. Она ведь и правда согласилась. Сама сказала то самое «согласна». Боится представить, что может сделать Джису, если она сейчас пойдёт на попятную. К тому же, Джису здорово ей помогла с балом кровавой Луны, и Вал была в долгу перед ней. — Я сделаю это сегодня. — Коротко говорит девушка, вырывая руку из холодных пальцев знакомой. А потом резко поворачивает в другой коридор, торопясь на лекцию профессора Квона.

***

В качестве предмета, связующего спящего и сновидящего, Валери выбирает кроп-топ, без сомнений принадлежащий Розэ, подобранный с пола общей комнаты. Порой гостиная превращалась в сущий хаос, потому что девочки любили разбрасывать вещи, а Валери это ненавидела всей душой и прибиралась сама, расталкивая потом шмотки по комнатам подружек. Одну такую вещицу она припасла себе, не переживая, что Розэ не заметит пропажи. Правда, ей чудовищно неловко, когда подруги как обычно устраивают чаепитие с конфетами в гостиной, и зазывают её с собой. По меркам девочек, они совершают преступлению, поедая сладкое в столь поздний час, особенно за две недели до бала. Но неделька выдалась напряжённой, и потому сорваться решают вместе. — Мы ужасны. — Говорит Лиса, прикрыв глаза от удовольствия: шоколадный трюфель тает во рту. — Просто отвратительны. — Подтверждает Розэ, уничтожая такой же. — Вы издеваетесь. Вы — красотки. — Валери испытывает искреннее желание ударить обеих, ведь обе явно на себя наговаривают. Многие девочки тут вообще строги к себе. Это в порядке вещей. — Это ты красотка, раз Бэ Юн Чон поставил в пару с Тэхёном тебя. — Тут же говорит Розэ. Она отпивает горячий чай с жасмином и морщится. — Как это связано? — А ты сама как думаешь? Тэхён — первый красавчик в академии. Даже моего братца обошёл. По мозгам уж точно. И с тех пор, как Чонгук уделяет внимание Дженни, даже его позиции ослабли. Так что, по мнению большинства, сейчас он — самый лакомый кусочек. — И большинство куриц шепчутся, как мечтают вырвать твои волосы… — Добавляет Лиса. — Но ты не парься. Я быстро их язычок укорочу. — Не думала, что кто-то может переплюнуть Чимина в популярности среди девушек. — Валери искренне удивляется. Ведь рядом с Чимином всегда вертятся толпы и толпы девиц. — Он — настоящая шлюшка. В его постели может оказаться кто-угодно. А вот Тэхён странный. Я ни разу не слышала о его похождениях или списках побед… — Списках побед? — Почему-то Валери режет слух эти два слова. Да и Розэ обретает такой вид, будто жалеет о сказанном. — Ну да… Многие парни похваляются тем, с кем им удалось переспать. Тут это — плёвое дело. — Зато Лиса не тушутеся. Но направляет в Розэ многозначительный взгляд. — Прости, мы думали такое не для твоих нежных ушей. Валери вдруг становится не по себе. Предчувствие дурацкое. — В общем, наш Тэхён поэтому и приковывает столько внимания. Кажется недоступным, и потому сильнее хочется заполучить. — Продолжает Лиса. Знали бы они, как грязно его заполучала девушка в клубе… Или он её, судя по настрою. Валери до сих пор помнит его фразу: «Будешь смотреть… или присоединишься?». — Но повезло тебе. — Розэ играет бровями, и Валери по инерции неловко улыбается. Сейчас Валери должна принимать участие во всех этих девчачьих разговорах, смеяться и шутить… а через пару часов бессовестно влезть в чужие мысли. Все равно, что читать личный дневник или рыться в грязном белье… Но пути назад нет. Это то, что говорит себе Валери. Она ведь дала слово. А пока она лишь слушает, как заливисто смеётся Розэ, рассказывая очередную смешную историю, произошедшую с ней на этой неделе, и лишь может догадываться о том, что скрывается в её златовласой голове.

***

Пак Розанна. При рождении Пак Чхэён. Это имя дала ей любимая мама, а первое — отец, ведь он посчитал, что оно подходит ей больше. «Светлая, пылающая, сверкающая». Именно такой хотел видеть дочь глава рода Пак. И она старалась такой быть. Ведь подвести отца — все равно, что похерить все, ради чего она живет. Розэ должна была быть безупречна во всем. В учебе, развивать творческие способности, петь. Иметь отменный вкус в одежде, разбираться в искусстве. Красиво и чисто разговаривать. И даже сдержанно смеяться. Отец ненавидел, когда дочь смеялась громко и от души. Это было не красиво. И потому Розэ с детства вышкаливали в этикете и всем, что по мнению отца она обязана была соблюдать. Розэ должна была есть то, что дают. Носить то, что подбирают. Смеяться так, как положено. Обсуждать темы, которые не были под запретом в их доме. В их прекрасном доме. Это был особняк, с огромными окнами от потолка до пола и развевающимися белыми занавесками, заполненный изящными и дорогими вещами, украшенный позолотой и светлым шелком. Дышащий, огромный, дорогой… одно но. Розэ в нём задыхалась. Вот о чем она думает, глядя в зеркало ванной комнаты. В нем видит девушку с безупречным лицом, умеющую красиво улыбаться, говорящую на нескольких языках, способную и талантливую во всем. Но глаза выдают замученного и уставшего зверька. Которому хочется рычать на весь мир. Розэ хочет быть свободной. Ну или как минимум, разбить зеркало, из которого на нее смотрит безупречная незнакомка. Розэ противно от самой себя. А за завтраком противно смотреть на своё мужское отражение. С Чимином они чудовищно похожи. Как две капли воды, несмотря на то, что не родные брат с сестрой, а двоюродные. Розэ знает, что Чимин такой же: вышколенный, обученный куче вещей, идеальный снаружи, но на самом деле искусственный. Розэ с удовольствием наблюдает за тем, как трещит его самообладание, когда отец говорит о документах о регистрации брака. Что-то в глазах меняется, а на губах нервная улыбка. Пальцы, унизанные перстнями, сжимают салфетку, что кажется, сотрут её в молекулы. Удивительно, как он еще не бросил тарелку в лицо отцу. Хотя в этом они оба хороши — безукоризненное притворство их конек. Господи боже, их женят. Отец не нашёл никого лучше и достойнее в качестве супруга для своей дочери. Серьезно? На самом деле, Розэ прекрасно знает, что её отец — старый параноик, не доверяющий никому, кто не принадлежит кругу его семьи. Чимин — племянник, выросший под его крылом, его поведение и привычки предельно знакомы и очевидны. Он станет идеальной марионеткой, которая будет делать именно так, как ему скажут. Плюс ко всему, как любил говорить отец — кровь не водица. Были ли они шокированы? Нет. Они росли вместе. Играли вместе. Ели вместе. Путешествовали вместе. Поэтому когда четырнадцатилетний Чимин, сидя в гостинной за чтением классики, как бы невзначай обронил, — — Ты знаешь, что нас собираются поженить? Поглядывал на нее украдкой, как лисенок. А Розэ не удивилась. Ей казалось это неизбежным. Ведь вместе они росли, играли, учились, ели, путешествовали. Собирались поступить в одну Академию. А потом управлять семейным бизнесом вместе. Отец с детства говорил, что девочка не справится. Что ей нужно сильное плечо рядом. Забавно, что сильное плечо он видел в её двоюродном брате-дохляке. Розэ тогда ничего не сказала. Лишь раздраженно вздохнула, показывая, чтобы не отвлекал от книги. Ее маска тогда даже не треснула. Ни один мускул не дернулся. А вот у Чимина беспокойство бушевало на лице, и от её глаз не скрылось. Он кусал пухлые губы, но снова уткнулся в книгу, так и не дождавшись реакции сестры. Что-то тогда изменилось в их отношениях. Это отчетливо чувствовалось. Чимин всё больше раздражался. По пустякам. Не упускал повода её в чём-то укорить, задеть, пустить дурацкую шутку. А ещё это был момент, когда они начали соревноваться друг с другом. Во всём. Отчаянно пытались доказать старшему Паку, кто достойнее стоять у штурвала бизнеса, в котором они пока мало что понимали. И что смогут справиться и в одиночку. А в этом соревновании начали друг друга ненавидеть. И общество друг друга стало до тошноты невыносимым. Ведь в схватке побеждает сильнейший. Чимин ошибался, если думал, что она уступит. Розэ ошибалась, если думала, что не проявит слабости. Она оказалась слабой. От этого становится ещё более противно. Вспоминает тот момент, когда сломалась.

***

Конец первого курса в Академии. Начало каникул. Они снова в этом удушающем особняке, который вроде как должен быть «домом», а не золотой клеткой. В Академии они оба смогли глотнуть свободы: Чимин ушел в отрыв, пользовался бешеной популярностью среди девушек, не упускал каждую юбку, и в целом творил, что хотел. Розэ заводила друзей, что было очень легко, флиртовала с парнями и купалась в их внимании, занималась тем, чем хотела, ведь образовательная программа могла предложить и пение, и танцы, и это был её выбор, а ней чей-либо ещё. Только смеялась как всегда: сдержанно и серебристо. Слишком привыкла. А главное, больше не нужно было читать по расписанию, фехтовать, ездить на дурацкие встречи с отцом и слушать что-то о прибыли и убытках… А главное, не нужно было проводить с кузеном большую часть дня. Чувство было такое, будто сиамских близнецов наконец разделили. И она почувствовала, что такое свобода. И что такое одиночество тоже. Но даже пересекаясь в коридорах, или сидя на уроках, или участвуя в одних и тех же мероприятиях, они не упускали возможности друг друга уколоть, закатить глаза, фыркнуть. Были как кошка с собакой, и нередко их перепалки веселили всю академию. Однажды Чимин зарастил быстрорастущим плющом всю её комнату. Однажды Розэ подлила розовую краску для волос в его шампунь. Он пригрозил всем парням, имевшим на неё виды, и полгода к Розэ никто не подходил. Она как-то украла его одежду из душевой, пока он принимал душ после боевых искусств. Так и пролетел первый курс. Их целью стало сделать жизнь друг друга и нахождение в Академии невыносимым. Только оба не осознавали, что создавали противоположный эффект: Розэ и в заросшей плющом комнате было уютно. Чимину и с розовыми волосами чертовски шло. Розэ была не слишком разборчива в парнях и слишком юна, чтобы не давать им себя задеть грубым словом, когда те получали отказ или вели себя непозволительно по отношению к ней. Чимин навсегда отбил у них это желание. Лишившись одежды, Чимин прошелся по главному холлу полуголым, став сенсацией и предметом воздыхания многих девчонок и даже некоторых парней. Эффект был абсолютно противоположным. Знали ли они об этом? Догадывались. Но были слишком упертыми, чтобы признать, что так или иначе продолжают заботиться друг о друге. Так, чтобы не дай боги, один из них об этом узнал. Она отмечала его на парах, которые он просыпал, потому что тусовался до утра прошлой ночью. Он выводил всех её ухажеров на чистую воду, нередко разбивая свои костяшки, чтобы те держались подальше. Она выгораживала его перед преподавателями каждый раз, когда в Академии что-нибудь случалось, и выяснилось, что замешан в этом Пак Чимин. А бедокурил он много. Он пристально следил за ней на каждой вечеринке, как коршун, чтобы даже волос не упал с её головы. И держал ее волосы каждый раз, когда она блевала в туалете, перебрав с алкоголем. Возможно, заботиться друг о друге вошло в закостенелую привычку, и они продолжали это делать, даже покинув отчий дом и строго настрого себе это запретив. Но… кровь — не водица. … Или сердцу не прикажешь?

***

Они снова стоят на пороге этого проклятого дома. Где вновь начнут жестокую вражду ради того, чтобы показать кто из них лучше. Доказать, что смогут и по одиночке. — Ненавижу это место. — Только и сказал Чимин, обводя холодными глазами гостиную. — И я рада вернуться домой. — Розэ же не так сильно ненавидела всё это. Всё-таки, тут было много чего, что она и любила: книги, канарейки, привезенные как-то отцом из-за границы, цветы, которые она вырастила. Комната, в которой выросла. Розэ всегда искала хорошее в плохом. Даже если иногда ей хотелось сбежать, куда глаза глядят, и никогда больше не видеть ничего из этого. — А давай… — О нет, у Чимина в такие моменты в мозгах возникают дурацкие идеи. Розэ с ужасом готовиться услышать, что же это будет на этот раз. — Закатим вечеринку? Безумие. В чистом виде. Перенести тусовку, на которых они бывали в Академии, сюда — безумно. Толпы и толпы людей среди персидских ковров, хрупких ваз и старинных картин, море алкоголя, неконтролируемые подростки, секс в не запертых комнатах… все это они видели на вечеринках друзей, куда сбегали из академии тайком. — Сделать это — всё равно что пойти против отца. — С неподдельным ужасом в глазах говорит Розэ. Ведь смысл всей её жизни — это делать так, как велит отец. Быть послушной и идеальной дочерью. Ни о чем другом у неё не было шанса подумать. — Именно. — Ухмыляется Чимин. Для него это — все равно что заявить о своем праве на свободу. — Когда там дядя уезжает в Сингапур?

***

Господин Пак и правда собирается в Сингапур на очень важную встречу. Он готовился к ней, насколько знает Розэ, полгода. Долго вел переговоры с партнерами, назначал встречи с их представителями в самых дорогих ресторанах, выполнял любые прихоти и тратил огромное количество средств, чтобы те наконец согласились с ним сотрудничать. И вот, свершилось: они действительно пошли. Поездка почти совпала с возвращением детей из академии. — Вы уже взрослые, чтобы остаться одним. Мы едем всей семьей, но дети там будут лишними. Надеюсь, ничего за время моего отсутствия не случится? — Многозначительно спросил господин Пак за завтраком. Как всегда проходящим в абсолютной тишине. В поместье Паков никогда не говорили ни за завтраком, ни за обедом, ни за ужином. А если и говорили, это были будничные вопросы: Что нового вы усвоили сегодня? Какую книгу прочли сегодня? Какие новые слова выучили на английском и французском? Розэ предпочитала молчать, чем отвечать на такую нудятину. Но всё же отвечала, да ещё и с огромным рвением и поддельным интересом в голосе, ведь нельзя было уступить Чимину… ни в чём. — Всё будет в порядке, дядя. — Заверил Чимин. Такие вещи он всегда брал на себя, получая довольный кивок. А Розэ бесилась. Ей отец почему-то не выказывал такого доверия. Розэ вообще очень злилась на отца. Он всегда хотел мальчика. А получил девочку. Зато у его брата был мальчик. И потому тот получал куда больше внимания и любви… ну или хотя бы что-то смутно на неё похожее. А Розэ, ещё будучи маленькой малышкой, хотелось топать ногами и кричать от обиды: «Это я — твой ребенок, папа!». Но ещё в детстве Розэ знала, что слезы не произведут впечатление на отца. Слезы матери никогда ведь не производили. В душе зарождается какое-то новое чувство, оно загорается огоньком: Розэ впервые и вполне осознанно хочет пойти против отцовской воли. И закатить самую отвязную вечеринку, которой ещё не видела Академия.

***

Лето только началось, и уже кипело: плавило бетон, сотрясало воздух, безжалостно душило. Хорошо, что в доме установлены кондиционеры. Только дом душил ещё больше, чем лето за его окнами. Дышалось, конечно, легче, когда количество обитателей уменьшилось до двух, не считая прислуги. Да и то, дворецкий всегда уезжал на выходные домой. Точно так же, как и домработница. Повар приезжал к ним по времени три раза в день. Охрану было легко подкупить, чтобы не совали нос куда не надо и не шибко смотрели в камеры. Чимин весь на взводе. В приятном волнении. Весь день на телефоне, пишет друзьям, раздавая поручения. Розэ рассылает приглашения всем знакомым, которыми успела обзавестись в академии. Вскоре в особняк прибывает компания Чимина: Ким Сокджин, студент с последнего курса, он привозит целый грузовичок с выпивкой. Чон Чонгук, первый красавчик академии, хотя уже не такой резвый, как был в начале года, занимается системой света. Благодаря ему, вечером их дом заполнит фиолетово-голубой неон. Мин Юнги и Чон Хосок хозяйничают в кухне и занимаются закусками. Хотя оттуда уже раздаются звуки побоища и маты. Ким Тэхён… вальяжно расхаживает по дому, сунув руки в карманы, разглядывая всякий хлам, который так любит собирать отец, точно их дом — чертов музей. Последний ей почему-то нравится меньше всего. Сразу не понравился, как Чимин прибился к их компании. Только объяснить себе Розэ это не может. А сейчас, вне стен академии, наблюдая за ним со стороны, кажется, понимает: они с ним похожи. Оба грешат притворством. Тэхён строит из себя невинного ангелочка, хотя исходит от него далеко не самая положительная энергетика. Розэ такое чувствует. Интуиция у неё сильная, хотя успехи в колодвстве куда более слабые, чем те, что делает Чимин. Мозги? Да, работают хорошо. Способности? Ну не такие уж и выдающиеся. Может, поэтому отец и считал её более слабой по умолчанию с самого детства. Розэ не обманет ни его яркая улыбка, ни огромные располагающие глаза, ни умение веселиться и быть душой компании. Всё это — оболочка, крепкая, красивая, нерушимая, но не настоящая. Розэ такое издалека видит, потому что сама такая же. Темнеет за окнами быстро. У них полная готовность. На весь первый этаж разносится модная музыка. Прибывают первые гости, в том числе и её подруги. Девушки облепляют стаями брата и его компанию. Розэ лишь недовольно фыркает. Позже переключается на парня, с которым начала хорошо общаться незадолго до окончания первого курса. Всё идёт как по маслу. Дом полнится народом, да так, что часть перемещается во двор к бассейну и джакузи, музыка становится громче, танцы развратнее, народ неадекватнее. Розэ и сама к двенадцати еле стоит на ногах. Голова немного кружится, в теле легкость. И желание болтать, болтать, болтать… со всеми и обо всем. Розэ с упоением наблюдает, как подушки с роскошных белых диванов летят на пол, как ими устраивают бой, и из них летят перья. Как какая-то девушка ложится на стеклянный столик, и с её живота парни снимают стопки без помощи рук. Наблюдает Розэ и за тем, как падают случайно на пол бокалы, разлетаясь на мелкие осколки. Они всё бьются и бьются. В порыве дикарства Розэ и сама толкает башню из бокалов с игристым, и там пеной бьётся у её ног. Стеклянные двери, ведущие на задний двор, заляпаны отпечатками рук и спин от страстно целующихся. Вечеринка набирает обороты, больше напоминая сущий хаос. И все, чем так дорожил отец, что холил и лелеял, моментально портилось, теряло свою идеальность… ломалось. Им почти восемнадцать. Почти взрослые. Почти свободные. Розэ от души смеется. Не так, как учили, а искренне, во весь голос, пьяно и не сдержано. Даже Чимин отвлекся от выпивания шотов с чужого девичьего живота. Давно он не слышал этот смех. В какой-то момент тот самый парень начинает смеяться вместе с ней, вручает в руки рюмку за рюмкой, и Розэ теряет счёт. А потом не замечает, как дружеские объятия превращаются в довольно развязные блуждания по её мини-платью, которое он даже пытается задрать, на глазах у всех. Розэ вовремя приходит в себя и отдергивает его руки. Тогда её пытаются поцеловать, грубо взяв за подбородок, но она противится и пытается оттолкнуть ухажера. Розэ любила флиртовать с парнями, но не позволяла им зайти слишком далеко. Думала, что слишком хороша, чтобы опускаться до такого. Такая ситуация происходит не в первый раз, но все парни до быстро понимали отказ и извинялись. Этот же был каким-то непонятливым, и Розэ впервые запаниковала. — Чего противишься, дура? Просто будь послушной. — Шипит парень, больно сжимая её подбородок. В её же доме. На её же вечеринке. В голове не укладывается. А фраза «будь послушной» парализует. Бьет наотмашь. Она всю свою жизнь была послушной. Подчинялась отцу. И кажется, стала настолько послушной, что готова даже подчиниться малознакомому парню. Вот зачем всё это было нужно? Годы послушания, строгого расписания, чтения классики в гостинной, занятия с репетиторами… Чтобы быть послушной для всех и каждого? Всё плывет перед глазами от слез. — Руки убрал от неё. — Из состояния шока выводит знакомый голос. Звучит откуда-то сбоку. Злой. — Ты ещё кто? Мои руки могут быть там, где я захочу. — Парень грубо и напоказ сжимает талию девушки, отчего та морщится. Чимин бьет обидчика четко в челюсть. Это он может: даже пьяным бьет четко в цель. Бьёт сильно, и тот наклоняется к коленям. Изо рта течет кровь, которая в синем неоне кажется черной. Прямо на белый ковер. Странно, но Розэ это приносит невероятное удовлетворение. Даже не сколько боль этого ублюдка, сколько тот факт, что любимый ковер отца испачкан так, что никакая химчистка не выведет пятно. — Твои руки сейчас окажутся в твоем заднем проходе, если ты не свалишь отсюда. — Чимин вмиг трезвеет. Куда-то девается всё веселье от выпитых ранее шотов. — Дерзкий, да? — Парень разгибается, трет место удара. Челюсть чудом не вывихнута, но вот боковые зубы вылетели. Розэ слишком напугана, дышит часто, что кажется, вот-вот задохнется. Колени всё ещё дрожат. Чимин видит её состояние, берет холодные руки в свои, чтобы сфокусировать её внимание на себе. И как можно отчетливее говорит, — — Поднимись в мою комнату и подожди меня там. Хорошо? Кивни, если поняла. И Розэ кивает. По знаку Чимина к ней тут же подходит Тэхён. Приставлен как сопровождение. Лучше бы это был Чонгук… ну или кто-нибудь ещё. Но это Тэхён, и они вместе идут на второй этаж. Тэхён не касается её, не берет под локоть, даже когда она покачивается, рискуя зацепиться за ступеньки. Он держит руки в карманах, чему Розэ рада. Она бы не хотела, чтобы её вновь кто-то снова касался. — У тебя очень заботливый брат, не так ли? — Вдруг говорит Тэхён, когда они отдаляются от оглушающей музыки. Он скользит взглядом по картинам, которые развешаны вдоль лестницы. — Не очень-то. — Честно отвечает Розэ. Снизу раздаётся звук удара и звон бутылок. Кажется, кто-то свалился на пол. И Розэ вздрагивает. — А по-моему очень. — Хмыкает Тэхён. — Вон как ради тебя старается. И вновь звуки ударов и болезненные стоны, мешающиеся с музыкой. Брат часто ввязывался в драки, и почти всегда выходил победителем, ну или слегка подбитым, поэтому Розэ обычно не слишком переживала за него. Но не сейчас. Взгляд у того парня был слишком злобным и затуманенным. В таком состоянии люди способны на что-угодно. Например, разбить бутылку и всадить колотое горло в кого-нибудь… Чимина она на дух не переносит, но не хотела бы, чтобы часть разбитой бутылки оказалась в ее брате. — Да не переживай ты. Жив и здоров будет наш Чимин-щи. — Тэхён будто читает мысли, пока они идут вдоль коридора. Минуют её спальню и идут дальше, ведь Чимин сказал ждать у него. Ход замедляется, они почти пришли. Розэ останавливается у одной из дверей. Его спальня в противоположном конце коридора от её собственной. — Заходи. — Тэхён наконец вытаскивает руки из карманов, открывая перед ней дверь. Когда Розэ оказывается в проеме, добавляет, — На твоем месте я не был бы так жесток с ним. Вы же все-таки… семья. Он улыбается своей фирменной загадочной улыбкой, а потом закрывает за ней дверь. Розэ остается наедине с собой и тишиной. Музыка тут слышится лишь отдаленно. Звуконепроницаемые окна не позволяют крикам и хохоту с заднего двора проникать в комнату. Розэ в его комнате — редкий гость. И уже давно тут не была. С тех пор как он сказал ту самую фразу «ты знаешь, что нас собираются поженить?». Именно после нее все перевернулось с ног на голову. Поэтому оглядывается с любопытством. Хоть и мало, что соображает. Комната светлая. В ней прохладно и свежо. Тихо работает увлажнитель воздуха, рассеивая водный пар. Каблуки тонут в сером мягком ковре. Светлые стены, белый потолок, серый торшер и такое же кресло. Минимум мебели. В её число входит двухместная кровать, рабочий стол и прикроватная тумбочка. Розэ замечает, что тут мало вещей. Ни постеров, ни фоток, которыми она любила украшать пробковую доску над рабочим столом, ни книг, ни записных книжек, ничего, никаких признаков жизни. Комната скорее напоминает номер отеля, чем ту, в которой живут. Будто Чимин в любой момент готов подорваться и бежать. В его комнате нет жизни. По крайней мере, она не видна глазу. Сама не зная зачем, Розэ открывает встроенную гардеробную и проводит рукой по идеально висящим пиджакам и рубашкам. Вдыхает носом их запах. Пахнут его духами. Что-то невозможно родное и успокаивающее. Дверь открывается. Розэ знает, что это он. Застал её за весьма странным занятием, нюхающую его рубашки. Она, должно быть, рехнулась. — Ты что делаешь? — Спрашивает он, закрывая дверь. — Услышала невыносимую вонь и решила проверить откуда она. Оказывается, ты вещи в стирку месяцами не сдаешь? — Тут же выкручивается. — Язвить можешь, значит, не сильно пьяна. Чимин приоткрывает окна, впуская свежий воздух, песню цикад и крики с улицы. Там под окном булькает джакузи. — Кажется, кто-то трахается в нашем джакузи. — Сообщает Чимин, уставившись в окно. Странно, но Розэ хочется посмотреть. Она подходит к брату и смотрит на улицу. В джакузи действительно двое: страстно целуются, девушка елозит на бедрах парня, расплескивая вокруг воду. Рядом толпа, снимающая их на телефоны. С первого этажа разносится звук бьющегося фарфора. — Кажется, кто-то разбил вазу династии Мин. — Дополняет Розэ. А потом бьётся что-то еще. Что-то стеклянное и большое. — А это по-ходу плазма. Оба смеются. В их доме творится настоящий ад. И они собрали всех самых отбитых чертей на этом балу. Черти неистовствуют, пьют, целуют незнакомцев, отдаются музыке, будто это последняя ночь в их жизни. Но даже без громкой музыки и толпы людей их дом напоминал преисподнюю. Давящую тиканьем напольных часов, извещающих о пунктах в их расписаниях и тишиной за завтраками, обедами и ужинами. Удивительно: они так похожи, и такие разные одновременно. Но сейчас чувствуют себя одинаково: чувствуют ненависть, ко всему, что из окружают и чувствую свободу. Чувствуют её на кончиках языков. Чувствую во всем теле. У них получилось. Хотя бы на краткий миг получилось её коснуться. — Тому парню сильно досталось? — Розэ косится на темные пятна на костяшках его рук. В полумраке видны кровавые ссадины. Губа, кажется, тоже разбита. — Да. Чимин не смотрит на неё. Прячет руки в карманах, чтобы не видела, и таращится в окно. — Хорошо. — Она нервно вздыхает. Тело все ещё трясет от адреналина. Оба стоят молча. Думают каждый о чем-то своем. Дышат ночным воздухом, и рассудки очищаются от крепкого алкоголя. Спокойно. Кажется, что в этой комнате они спрятались от всего мира. Вдруг Розэ ощущает на себе взгляд. Непозволительно долгий по их меркам. Они и пяти секунд не могут друг на друга смотреть, и тут вдруг… он убирает выбившуюся прядь золотых волос ей за ухо. Нежно настолько, что сердце сжимается до боли. Короткий взгляд в ответ. И Чимину хватает секунды, чтобы прочитать в них немую просьбу. Вспышка. И он сгребает её в объятия. Обнимает из-за спины, заключая в замок своих рук, такой сильный, будто никогда в жизни её больше не отпустит. В его руках тепло. В них безопасно. В них… Розэ впервые в жизни чувствует себя дома. Он зарывается носом в её волосы, шумно вдыхает их запах, стискивая руки сильнее, — Твои волосы так сладко пахнут… — Шёпот, от которого по шее мурашки бегут — Как конфеты. Он трется щекой об её щеку, как котенок. И в этом жесте так много нежности, что у Розэ на глазах наворачиваются слезы. И так много тоски и мольбы о тепле. Не одна она в этом доме по ним истосковалась. Она кладет свои ладони поверх его жилистых рук. И когда они успели стать такими сильными? Проводит кончиками пальцев, совсем невесомо, так, что за ними следуют мурашки. Так, что дышать Чимин начинает прерывисто, глядя в потолок. — Ненавижу, когда тебя кто-то касается. — Признается Чимин. А он ведь и правда ненавидит: Розэ всегда это замечала на всех вечеринках. — Ты правда оторвал тому парню руки? — Она улыбается, довольно прикрыв глаза. Его признание льстит её эгу. — Почти. — Так же честно признается он. Все еще злится, это по голосу слышно. — В следующий раз твоим ухажерам и ноги оторву, чтобы не могли даже подойти. Кончики её пальцев касаются его подбородка, челюсти, благодарно поглаживают, прогоняя напряжение и злость. Пак Чимин вдруг превращается в покорного домашнего питомца, который не может отойти от хозяйки. А та запрокидывает голову ему на плечо, утыкаясь носом в горячую шею. Беспрепятственно и бесстыдно вдыхает тот же аромат, что был на рубашках и пиджаках. Пахнет он восхитительно. Во-схи-ти-тель-но. Даже лучше, ведь парфюм мешается с запахом кожи. Чимин шумно втягивает носом воздух, когда чувствует тепло, исходящее от её губ. Те вот-вот скользнут по коже. — Розэ. — Говорит он. — Что мы делаем? И правда, что они делают? Они оба подошли к опасной черте. Непозволительно близко друг к другу. Но ведь это, чего от них хочет её отец? Значит, всё в порядке. Значит, ничего ужасного в этом нет? Но Розэ это делает, не потому что отец так хочет. А потому что она сама этого хочет. Этого хочет Пак Розанна. Её губы накрывают его шею. Влажно скользят, захватывая участок кожи, сминают, оставляют легкий след. Розэ впервые позволяет себе так обращаться с представителем мужского пола. Пробует его на вкус. Чувствует, как мелко он дрожит. Она сразу понимает: это его слабость. Разворачивается в его руках, лицом к нему и целует уже с другой стороны шеи. Так страстно и горячо, как если бы целовала в губы. И ей хочется, чтобы он прижал её к себе сильнее. Он это и делает. Вдавливается до упора, вдавливается, чтобы дать почувствовать своё возбуждение. Хочет показать, до чего она его довела одним лишь незначительным касанием. — Розэ, Розэ, Розэ… — Как молитву шепчет он, запрокинув голову к потолку, крепко жмурясь. Розэ всем своим телом ощущает его ломку: напряженные руки, надломленный голос, дрожь. Надо же. Именно она доводит его до исступления, ломает, подводит к черте. Она, у которой никогда не было парня. — Всё в порядке. — Шепчет на ухо она, проводя языком по мочке. Ей приятно прикасаться к нему. Ей приятно, потому что он такой… родной и знакомый. Любимый. Всегда ею любимый. Ее. — Мне остановиться? Чимин заглядывает в её глаза. Смотрит сверху-вниз, всё ещё обнимая за талию, всё ещё тяжело дыша. В глазах беззвучная мольба. Знает, что вернуться будет нельзя. — Нет. — Шепчет он, и для обоих загорается зеленый. Его горячие ладони обхватывают его лицо, пухлые губы накрывают её. Поцелуй получается пьяным, влажным, медленным, со вкусом соджу и виски, а ещё незначительным привкусом крови из-за его разбитой губы. Языки скользят по небу друг друга, пытаясь зайти глубже. Напряжение растет, крышу сносит конкретно. Его руки блуждают по её хрупкому телу. По складкам салатового платья, пальцы парят по предплечьям, плечам, ключицам. Будто он хочет изучить и запомнить каждый миллиметр её тела. Её руки заняты ровно тем же: ощупывают через футболку пресс, грудные мышцы, спину, скользя по позвоночнику к пояснице, выдергивают полы футболки из джинсов с высокой талией, ныряют под ткань. Он же опускает тонкие бретельки её платья, чтоб не мешали. Касается зоны декольте над кромкой ткани. Совсем нежно, едва-едва, будто боится сломать. Они будто знакомятся друг с другом снова. Открывают то, что раньше было под запретом. Он пробует на вкус её шею. И у неё это тоже слабое место, судя по тому, как ладошки напряженно замирают на его животе. Она поднимает его футболку, и та летит на пол. Даже в полумраке видно, как глаза затуманивает страсть. — Ещё не поздно остановится. — Мямлит Чимин сквозь поцелуй. Но Розэ уверено прикладывает пальчик к его губам, заставляя замолчать. И тогда он расстегивает замок платья на её спине. Толкает к кровати, деликатно усаживая, словно фарфоровую куклу, которую боится разбить. Розэ падает на белое одеяло, и Чимин нависает над ней. Удерживает вес на руках, медленно опускаясь на её тело. Даёт привыкнуть к тяжести своего. Для Розэ это нечто необычное, незабываемое. Она впервые настолько близка к мужчине. Она хочет впитать в себя каждый сантиметр его. Хочет запомнить каждую секунду, проведенную так близко к нему. Хочет быть с ним одним целым. Он осыпает его поцелуями. Целует мелко и быстро: лоб, веки, щеки, нос, виски, губы, подбородок, шею, плечи, ключицы. Розэ никогда не догадывалась, как много нежности и трепета скрывает Чимин за вечными издевками и острыми словами. Что он в принципе на них способен. Похож на розу: столько шипов, но цветки прекрасные. От этой нежности можно задохнуться. Она и задыхается. Пальцы нетерпеливо скользят о ремень джинс, норовят расстегнуть. Но Чимин и сам справляется. Расстегивает ширинку, приспуская джинсы. Не хочет, чтобы грубая ткань натерла её нежную кожу. Медленно и даже боязливо стягивает с неё хрустящее платье. Между ними почти не остается одежды, исключение — нижнее белье. Тела бесстыдно касаются друг друга. Горячие и возбужденные, подтянутые и красивые. Они идеально подходят друг другу. Будто были друг для друга высечены, созданы. Руки Чимина не оставляют без внимания ни единой сантиметр её кожи: исследуют всё. Так же нежно, не позволяя себе грубых касаний, осыпает её тело мокрыми поцелуями, проходится по самым чувствительным местам. Когда опускается до резинки трусов, его вдруг почему-то накрывает стыд. Чуть ли не впервые в жизни. Розэ чувствует. Она вообще очень хорошо чувствует людей. Видит, что даже сейчас он может остановиться. Видит, что сомневается. — Я прошу тебя, продолжай. — Она шепчет. Умоляет. Шепчет так, что он готов сделать что угодно. Розэ знает, что даже если бы она попросила его выпрыгнуть из окна, он бы выпрыгнул. Ведь это она. И он выполняет её просьбу. Стягивает белье быстро проводя языком. Розэ чувствует, как внизу чудовищно влажно и липко. Она хочет прижать его голову к себе, чтобы не дай бог, его язык не покинул её тело. Стонет бесстыдно и громко. Позволяет себе, пока язык сменяется пальцами. Чимин и сам на грани, тихо чертыхается, наблюдая за тем, как она извивается от его касаний. Не может больше терпеть, и снова нависает над ней. Заглядывает в туманные глаза. — Ты точно уверена? — Спрашивает. Куда уж уверенней? Розэ знает, что не хочет никого другого так, как его. Знает, что только он должен быть первым. Она для него, он для неё. И никак иначе. И Розэ кивает. После чего Чимин берет её ладошку в свою руку и опускает вниз. Просит его коснуться, сжать, закрывает глаза, хмурится, стонет. Розэ чертовски нравится чувствовать свою власть, видеть то, во что превращают его её касания, что творят. В глубине души хочет, чтобы таким он был только с ней. Чимин достает из тумбочки рядом презерватив, шуршит фольгой, быстро расправляется с ним. Розэ чувствует, как он упирается в неё, замирает, лишь догадываясь о том, какие ощущения её настигнут. Вдыхает шумно, и Чимин всё понимает. Понимает по глазам, хотя, наверняка, и раньше догадывался, судя по тому, как быстро Розэ расставалась со своими «парнями». Вряд ли у неё было что-то серьёзное. Особенно после того, как он всех распугал. И крышу срывает окончательно: он у неё первый. Первый. Хочет быть им. Чимин толкается бедрами медленно, входя плавно. Не хочет сделать больно. Не хочет, чтобы её первый раз ассоциировался с дискомфортом. Он нежно гладит её щеки, внимательно изучая малейшие перемены в лице, даёт прислушаться к ощущениям, прочувствовать каждый его сантиметр, чмокает в нос и губы. Спустя мгновения, когда и сам привыкает к ней и получает её одобрительный кивок, начинает плавно двигать бедрами, вырывая с каждым новым толчком вздох. Оба пьянеют. Боль стихает. Страх тоже. С ним не страшно. С ним все, как и должно было быть. С ним она в безопасности. Только с ним. И никто другой ей не нужен. По крайней мере, этой ночью. Чимин не выдерживает медленный темп, переходит на более быстрый. Виновато прикусывает губы, но по-другому не кончит. Боится ей навредить и сделать что-то не так. Но Розэ успокаивает его нежными поглаживаниями по спине и пояснице. Ему хочется познать её до предела. Хочется целиком. Хочется ощутить всю. И желание пересиливает страх причинить боль. Толчки становятся беспорядочными, жесткими, дыхание сбивается. Розэ сходит с ума от того, как резко он меняется. От того, как звереет. Как втрахивает её в кровать. Как наслаждается её телом. Переключается от того, как боялся сломать её как фарфоровую куклу, до того как уверовал, что она сильная и способная его принять полностью. Никто и никогда не любил её так: нежно и трепетно, самозабвенно и дико. Он стонет в голос, достигая пика. Его трясет. Лоб покрылся испариной и касается её лба. Чимин пытается отдышаться, пока её руки нежно гладят вспотевшую шею. В свой первый раз Розэ не достигла того удовольствия, которое ей полагалась. Но душа её впервые вкусила настоящую любовь. Она это знает точно.

***

Просыпаться в его спальне было странно. Розэ бы никогда не подумала, что такое вообще возможно. Ни в одном из миров. За полупрозрачными развевающимися занавесками и окнами в пол голубое летнее небо. Судя по цвету, сейчас наверняка около двенадцати. Одеяло мягкое и даже прохладное из-за работающего кондиционера. В воздухе цитрус и яркий аромат цветов. Странно. Комната хоть и пустая, но тут каждый сантиметр пропитан им. Тут дышится легче. Почему, Розэ не знает. Взгляд набредает на его оголенную спину. Кожа бледная, но за лето обязательно загорит и станет золотистой. В отличии от сестры, Чимин никогда не избегал загара. Розэ не нравится эта поза: сидит на краю кровати, к ней спиной, обронив голову на руки. Думает о чем-то. Внутри рождается нехорошее предчувствие, чувствуется напряжение. Даже джинсы успел надеть, будто хочет сбежать. — Чимин. — Тонко зовет она. Получается полухрип. — Вода на тумбочке. — Говорит он, даже не оборачиваясь. На тумбочке и правда стакан прохладной воды, а рядом таблетка аспирина. Сама заботливость. Странно, что Розэ она даже не нужна: девушка хорошо выспалась. И сон был приятным и восстанавливающим. В своей комнате она редко спала так хорошо. — Все в порядке? — Осторожно спрашивает Розэ, отпив из стакана. Она подтягивает ноги к груди, укрываясь одеялом. Хочет коснуться его теплого плеча, но руку отдергивает. — Конечно. — Заверяет Чимин. Только голос совсем не веселый. Розэ жутко не хочет задавать свой следующий вопрос, но считает, что так будет правильно. — Ты жалеешь? — В ожидании ответа кусает губы. Нервничает. Сжимает стакан, пока костяшки не белеют. Чимин наконец смотрит на нее из-за плеча. Абсолютно нечитаемым взглядом. Твердо говорит, — — Я ни о чем не жалею. Но теперь все не будет как раньше, да? А чего еще она ждала? Что он сделает ей кофе в постель? Будет сиять от счастья, что переспал с сестрой? Гладить ее волосы и говорить, как вкусно они пахнут и как хорошо ему было ночью? Обниматься в постели до полудня? Наверное, каждая девочка об этом мечтает, думая про свою первую близость. Розэ — не исключение. Но о таком глупо было даже думать. — А ты хочешь? — Еще один неприятный вопрос, который она задает. Во рту моментально сохнет. И Розэ почти давится этой сухостью. Вода не поможет. — Я не хочу говорить это тебе, Розэ. Чувствую себя таким мудаком. Говорил об этом десятки раз десяткам девушек и ничего не чувствовал… Ты — совсем другое дело. Я не хочу ранить тебя, Розэ, хотя порой может казаться, что это все, о чем я думаю. И на душе становится ну совсем мерзко. И больно. Будто кости ломаются. Трещат. Она ему доверилась и отдалась. Потому что он никогда не поступит с ней по-настоящему плохо. Никогда ее не бросит. Не сможет. Он ведь… ее брат. — Да. Хочу. Хочу, чтобы все было, как раньше. Но это невозможно. — Взгляд у Чимина жесткий, голубые глаза холодные. Она почти обжигается его холодом. Она его не заслужила. Она так искусно ломается изнутри. Кости уже превращаются в кошку. А внешняя маска все никак не треснет. Хотя бы в этом она лучше него. Ни за что не покажет, что что-то не так. — Значит, все-таки жалеешь. Не бери в голову. Мы оба были пьяны. — На губах безукоризненная улыбка. Мягкая и красивая, как обычно. Она была в здравом уме, отдаваясь впервые мужчине. Он знает, что для нее это было что-то особенное. Гораздо больше, чем пьяный перепихон. Но проще все списать на алкоголь? И они хотя бы смогут спокойно сосуществовать в одном доме три месяца, не сгорая со стыда, каждый раз, когда будут пересекаться. Да. Сейчас это наилучшее решение. Розэ выпивает оставшуюся воду залпом и кутается в одеяло, намереваясь уйти. — Надень мое. Не хочу, чтобы тебя видели в таком виде. По дому ребята шарашатся. — Чимин смотрит на приготовленную для нее одежду, лежащую в ногах. Отворачивается обратно. Розэ подтягивает к себе белую футболку и серые спортивные штаны. Осторожно ныряет в футболку, не выпуская одеяла. Перед кроватью гардеробная со стеклянной дверью, в которую Чимин без проблем может увидеть все, но раз он захотел оставить все как есть, значит она так и сделает. Он больше никогда не увидит ее тела, которое любил ночью. Штаны оставляет нетронутыми и выбирается из-под одеяла. Футболка длинная, достигает середины бедра. Она перекидывает длинные запутавшиеся волосы через плечо и быстро направляется к двери, но парень ее останавливает. — Штаны тоже. Я же сказал, что не хочу, чтобы тебя видели раздетой. И Розэ слушается. Она ведь послушная. Такой ее вырастили и воспитали. Она была рождена такой быть.

***

Розэ невероятно рада вернуться в академию. Второй курс она ждала даже больше, чем первый. Причем, теперь уже не только чтобы вырваться из семейного особняка, но и сбежать от Пак Чимина. Да, они носили одну и ту же фамилию. Да, они были братом и сестрой. И оба притворились, что были пьяны, когда переспали друг с другом. То, что тогда случилось в стенах спальни Чимина, было дурацкой случайностью. Так они себе говорили. Слабостью, любопытством, искушением. Да чем-угодно, лишь бы не задерживаться на этом в своих мыслях. Только оба всё равно крутили их снова и снова. Розэ уж точно. Особенно невыносимо это было, когда отец вернулся из Сингапура, неминуемо обнаружив следы вечеринки настоящего побоища. Труда не составило просмотреть записи с камер, которые ни Чимин, ни Розэ не стали стирать. Сказать, что отец был в бешенстве — ничего не сказать. Он бы, наверное, убил обоих, если бы обычно безучастная мать не вмешалась. «Они юны и глупы. Вспомни себя в их возрасте, дорогой». Со временем отец научился прислушиваться к матери. И изредка даже делал так, как велит именно она. Ни Розэ, ни её двоюродного брата он тогда не убил. Но пол-лета они просидели, запертые в чертовом особняке, как любимые канарейки девушки. Оно того стоило. Гнев отца и треснувший образ идеальной дочери приносили необъяснимое удовлетворение сердцу. Паршиво было только одно — чувствовать себя сокамерниками и каждый день бередить стыдливые воспоминания в головах друг друга. Хотя Розэ соврет, если скажет, что не думала по ночам о том, как хочет, чтобы это повторилось. И о том, что вовсе не касалась себя, представляя, как это делает он. А следующим утром прятала глаза за молчаливым завтраком. Легче стало, когда домашний арест спал. Она снова выбиралась с подругами в центр, шопилась, ходила в кафе и кино, отвлекала себя как могла. Чимин пропадал в клубах или катался по ночному городу. А потом она каждую ночь не ложилась, пока не слышала урчание мотора под окнами. Летом они не сказали друг другу больше и пары фраз, абсолютно не считая это нужным. Лишь недовольно закатывали глаза, пересекаясь в коридорах или в гостинной. Перед тем, как отправиться в Академию, они всё же поговорили. — Будет странно, если мы даже там не будем общаться. — Как-то сказал Чимин, подловив Розэ за руку вечером в гостиной. Они сели на белый диван, который заменили точной копией, после той самой вечеринки. Старый был запачкан винными пятнами и пах пивом. Свет выключен, из его источников лишь работающий беззвучно телевизор почти во всю стену, да бурлящий на улице джакузи. Навевает воспоминания о том вечере. — Мы вертимся в одних и тех же кругах, у нас куча общих друзей… у них возникнут вопросы, если они увидят, как мы друг от друга шарахаемся. Розэ этот разговор лишь раздражал. Раздражало то, как Чимина волнует лишь то, что подумают другие. В этом он весь — зависим от общественного мнения. Впрочем, и она недалеко ушла. — Я ведь сказала, что всё может быть как прежде. — Раздраженно вздохнула она. — Будем и дальше портить друг другу жизнь. Потом вдруг ей почему-то захотелось сказать что-то мерзкое, уколоть, залезть иглой под ногтевую пластину. И сделала она это в своей фирменной манере: улыбается безупречно и до хруста на зубах сладко. — Прямо как настоящие брат и сестра. Бьёт словом так же, как умеет Чимин кулаком: точно и больно. Даже пробивает его непоколебимость, судя по тому, как челюсти сжимаются. Но и Чимин не промах, улыбается в ответ и цедит сквозь зубы, — — Вот и отлично, сестренка. А потом оставляет Розэ в одиночестве, направляясь наверх, собирать вещи.

***

В Академии всё и правда возвращается на круги своя. Лекции, семинары, домашки, отвязные вечеринки, приколы, прятки, балы. Во всём этом легче играть привычную роль, вживаться в образ. И играли они с Чимином отменно: продолжали грызться, измываться друг над другом, поднимать на смех. В тайне следить. Кто с кем общается, кто с кем уходит с очередной вечеринки. Исподтишка и украдкой, зеленяя от ревности. Розэ точно зеленела. Но старалась не думать. Не думать и заполнять мысли другими. Научилась целовать других парней так же страстно, как целовала июньским вечером его. И спать с другими тоже научилась. И стало легче. Секс перестал казаться чем-то фантастическим. Парни перестали казаться чем-то недоступным. Отвязная жизнь, идущая вразрез с отцовскими идеалами и его представлениями об идеальной дочери, стала реальностью, а не мечтой. Её наркотиком, с которого было тяжело слезать. Розэ смело, но с дико бьющимся сердцем, подписывалась на каждую авантюру. Шла на риск под угрозой отчисления, ввязываясь в очередную безумную задумку своих друзей, и каждый раз выходила сухой из воды. Продолжала развлекать себя, как могла, чтобы не думать ни о чем другом. Летние шопинг, походы в кино и кафе, встречи с подругами сменились массовыми розыгрышами, влажными поцелуями в темных углах замка, прогуливанием лекциями. Каждый день Розэ ходила по краю. И всё для того, чтобы только не думать о нём. О списках его побед и количестве девушек, бывающих в его постели. Их всех Розэ ненавидела и плакала по ночам, запираясь в комнате. А он, будто знал, как ей от этого паршиво, и делал ещё больнее. Бесстыдно встречался с ней взглядами, целуя очередную потаскуху. Но Розэ слишком гордая, чтобы даже капельку треснуть. Розэ лишь посылала брату улыбки, ловя жгучую ненависть в глазах. Испортить друг другу жизнь — вышло на новый уровень. Теперь это было — извести друг друга ревностью до предела. И Розэ не раз убивала себя мысленно за то, что позволила себе перейти той чертовой ночью черту. За то, что позволила юному сумасбродству и изнаывающему по нежности сердцу взять над собой верх. А Чимину взять своё тело. Ведь как глупо всё получилось потом. Он пожалел, она обожглась. И Розэ была почти готова смириться и жить дальше. Просто принять случившееся как данность, как часть жизненного опыта и ошибку. Но именно в такие моменты, когда решаешь отпустить, тебя тянет назад.

***

Он появляется на пороге её комнаты посреди ночи где-то в середине семестра. Убитый, понурый, с опущенными плечами, изрядно выпивший. Кажется, его впервые отшила какая-то девушка. Так слышала Розэ. Отрывки сплетен, в которые она не особо верила: её брату никто не в силах был отказать. Даже она, самая неприступная красавица Академии, не смогла устоять, что уж говорить про других. Но в сплетни уверовала, стоило ей увидеть Чимина таким — разбитым, с раскрошившимся эго и затронутой самооценкой. Первое слабое место Чимина — шея, второе — самолюбие. Ведь его никто никогда даже не думал пошатнуть. А тут… подкосили. Он потухший, морозный, пахнущий первым снегопадом и улицей, озябший, и у Розэ сердце сжимается, когда она глазами скользит по его лицу в полумраке. — Прости меня. — Говорит он совсем жалобно, сгребая её в объятия. Куртка холодит, ведь на ней один лишь халатик. Она теплая и сладкая. Родная. Чимин снова оказывается «дома». Зарывается носом в волосы, задыхаясь от приторного запаха конфет. Вдыхая полной грудью. Находя успокоение. Ей плевать на холод. У неё земля из-под ног уходит лишь от одного его запаха. Как давно она не ощущала его парфюм. Обвивает шею руками, ладошки прячет в золотых волосах. — Прости меня, Розэ. Я — идиот. — Шепчет он ей в висок, и она утягивает его вглубь своей спальни. — Я так скучал, Розэ. Так скучал. Она торопливо стягивает куртку, свитер, футболку, хочет согреть после часов, проведенных на улице. Опять он где-то шатался. Боже, как же они друг по другу соскучились: тела — магниты, так и льнут, руки не отпускают. Он теряется в её волосах, в их запахе, в её коже — целует её так же мелко и жадно, как летом. Подхватывает и усаживает себе на колени. Розэ чувствует себя ребенком, которого наконец успокаивают, на которого наконец обратили внимание. И поцелуями в благодарность залечивает его раны. Они распыляются на шелковых простынях, плавятся, сливаются, дрожат, стонут, кричат, задыхаются и жадно дышат, любят. Так чисто и искренне, нежно и по-настоящему, как никого и никогда. Раскачиваются на волнах этой любви: странной, неправильной, запретной, хрупкой. И Розэ очень боится, что к утру это море успокоится, что к утру эта любовь расстает, как первый снег. И всё вернется на свои места. Но сейчас Розэ, целиком и полностью состоящая из притворства, вышколенная быть идеальной и искусственной, чувствует себя настоящей. Чувствует себя самой истиной. Правдой. И предстоящие страдания ведь точно стоят этих мгновений. Это все равно что прикоснуться к звездам, думая, что ты навечно был прикован к земле. Идеальная фарфорая маска, которая приросла к ее лицу, плавится всякий раз, стоит им с Чимином оказаться в одной комнате. Следующим утром он уходит еще до того, как она просыпается. И в спальне кажется настолько холодно и одиноко, что с потолка вот-вот пойдет снег. И снова приходится сжимать одеяло до боли, и снова лить слезы в подушку от одиночества, а выходя из комнаты, натягивать лучезарную улыбку, делая вид, что она вовсе не покрыта мелкими трещинами с головы до пят.

***

В следующий раз Розэ приходит к нему сама. Снова старательно собирала себя по кусочкам, после их последней ночи. Снова училась дышать самостоятельно. Склеивала трещины и двигалась дальше. Даже успела закрутить с одним парнем. Он был милым, умным и галантным. Галантностью походил на Чимина, но внешне был его абсолютной его противоположностью — высокий, темноволосый, худощавый. Но как бы она ни старалась, не срослось. Пришлось засунуть всю свою гордость куда подальше. Ноги сами отнесли к дверям его комнаты. Кулачок сам настойчиво постучал. И после долгой паузы еще раз. И еще. И на сердце становилось хуже, ведь в голову начали закрадываться мысли о том, что он сейчас с кем-то другим. Но после очередного нервного стука он открыл. Заспанный и удивленный. Стоило разглядеть черные дорожки туши, смешавшиеся со слезами на ее бледных щеках, покрасневшие глаза, увидеть трясущиеся плечи, как снова они затерялись в объятиях друг друга. Соленые слезы стекают по его теплой коже, поглаживающие руки подавляют дрожь во всем теле. — Что он сделал? — Настойчиво спрашивает Чимин, имея в виду ее последнего ухажера. Его он особенно не возлюбил. Язвил в его адрес при любой возможности и выставлял посмешищем. Но Розэ лишь отнекивается, бессвязно мыча, мотает головой. Плачет лишь сильнее. Позволяет всем скопившимся слезами выйти наружу. А он пусть смотрит. Пусть пожинает плоды. — Хочешь я ему что-нибудь сломаю? Хочешь, нос? — Нос у ее ухажера идеально ровный. Чимин неспроста выбирает именно его. Розэ снова мычит, пока ее гладят по голове. Бережно, точно ребенка. — Я могу сделать так, чтобы его вышвырнули отсюда, если не хочешь больше его видеть. — Успокаивающе говорит он, и Розэ даже трогает то, насколько ему не все равно. Наконец-то не все равно. Роза никогда ни при ком не плакала, зная, что слезы не воспроизведут никакого эффекта. Она не получит желаемое. Так было принято дома. У всех дома вместо сердец были ледышки. Хоть заплачься. Но у Чимина сердце, выходит, все же не ледяное. Ведь он так бережно вытирает ее слезы. Но Розэ не нужны утешения. Да, это приятно. Но ей нужно совсем другое. Ей нужно, чтобы ее любили. Любили так сильно и преданно, как никто другой не мог. Так, думала Розэ, может любить только Пак Чимин. И он любит. Снова они сливаются в поцелуях. Эти поцелуи мокрые, соленые, грустные. Снова дарят друг другу нежность, которую не дарили никому прочему. Трепет, бьющийся в клетке ребер. Берегли его. Копили в кончиках пальцев, чтобы друг другу отдавать. Снова срастаются телами, деля на двоих воздух, дыхание, пульс, сердцебиение. Снова одно целое. Розэ хочет, чтобы так было всегда.

***

Они быстро подсаживаются на эту иглу. Ищут любой даже самый маленький повод коснуться друг друга. Невзначай, случайно, садясь за одну парту, идя вместе по коридорам. Касаясь друг друга деликатно локтями, плечами, деля тихое дыхание на двоих. Это замечают все: между отпрысками Пак наступает оттепель, и со стороны они даже кажутся идеальными братом и сестрой. Со стороны. Он спрашивает, поела ли она, и хмурится, узнав, что она пропустила очередной обед, намереваясь похудеть. Она делает его домашние задания и всегда сдает их вместе со своими. Он носит ее сумку с учебниками, ведь ему несложно. Она всегда рядом, заинтересованно слушает его истории. Им отношениях можно только позавидовать. Вся академия завидует. Только вот они не знают, что творится на душе у Пак Розэ. Ища поводы пересечься, они даже переспали по пьяни после очередной вечеринки, устроенной кем-то из его компании. Оба в диком угаре, мало что соображая, но неистово стягивая друг с друга одежду и не прекращая целоваться. Их тела тянуло друг к другу даже в бессознательном состоянии. Даже на грани потери того самого сознания. И тогда такие пересечения стали частым явлением. Они тайком пробирались в комнаты друг друга посреди ночи, всякий раз говоря что-то по типу: «Я посплю в твоей кровати, как раньше? Мне сегодня как-то не по себе». И безобидным сном никогда не заканчивалось. Потом и этого им стало мало, и они успевали запираться в кладовках посреди дня и порой между пар. Розэ однажды даже сама захотела «попробовать его на вкус» и теперь умела доставлять крышесносное удовольствие ртом. Доводила Чимина до исступления, чем заставала врасплох. Он всегда казался ей таким беззащитным, когда инициатива оказывалась в ее руках. Ей нравилось укрощать этого строптивого сорванца. Нравилось, что именно он становился послушным и покладистым именно с ней. Ему нравилось смелеть и не бояться причинить ей боль. Иметь ее тело до закатывающихся глаз, целиком и полностью, каждый сантиметр. Нравились влажные дорожки слюны и легкие засосы на шее. Хлюпающие звуки из-за того, насколько она всегда влажная. Её мокрые волосы и чувствительную кожу. Его девочка такая чувствительная. И Чимин любил брать её без остатка. — Ты ведь больше ни с кем не спишь? — Как-то спросил он, пересекаясь с ней глазами в зеркале, между грубыми и быстрыми толчками в запертом туалете. Этим глазам хотелось обещать что-угодно. Она быстро заверила головой, золотые волосы качнулись волной. Фарфоровая кожа блестела от выступившего пота, а Чимину казалось, что это сам лунный свет. Он удовлетворено и нежно поцеловал ее в висок, в мягкие волосы, затем продолжив вбиваться до предела. Не стесняясь в стонах и вздохах. Грязные шлепки наполняли тесную уборную, его лицо искажало удовольствие, ее хрупкие плечи умещались в его ладонях, тело двигалось в такт грубым движениям. Чимин имел ее полностью. Без страха, без осторожностей. Без стыда и сожалений. С затуманенными от подступающей истомы глазами. А она была его. Целиком и полностью. Идеальна и сделанная будто специально под него. Его девочка. Пак Розэ научилась дышать полной грудью. С ним. Познала удовольствие. Разврат. И нескончаемую нежность, порой граничащую с грубостью. С ним. С ним она научилась летать. И совсем не думала о том, что взлетев высоко, когда-нибудь обязательно рухнет на землю, разбившись вдребезги.

***

Так они дотягивают до летних каникул. Ходят по краю, хотя по грани, запираясь по кладовкам, бегая по спальням, исчезая с вечеринок в компании друг друга. Они умело поддерживают репутацию самых популярных студентов среди противоположного пола и рассеивают слухи. Хотя последнее становится всё труднее. Учитывая то, что информация об их фиктивной женитьбе протекла в массы. Об этом, наверняка, треплются в клане Паков, неудивительно что и Академия гудит. Розэ лишь с глупой наигранной улыбкой хлопает глазами, делая такой вид, будто впервые об этом слышит. Чимин справляется хуже: каждый раз, когда слышит подобное, готов грубо поставить на место того, кто осмелился это брякнуть. И хотя среди их сообщества, кровосмешение между двоюродными братьями и сестрами и более дальними родственниками вполне нормально, у обоих это вызывает какой-то… естественный стыд. Во внешнем мире это ведь порицается. А молодежь даже в магическом сообществе сильно отличается от старшего поколения, им не близки многие их традиции. Многие и вовсе вызывают омерзение. Слушок о женитьбе принцессы и принца фей — не исключение. Розэ своими ушами слышала, с каким презрением и сатирой об этом болтали за её спиной. Было противно. Но продолжала делать вид безучастный и наивный. Удивленный. Всё это становится неважно всякий раз, стоит им уединиться и оградиться от всего мира. Стоит её рукам забрести в его золотые волосы, как он успокаивается. Стоит ему обвить её талию руками, как всё прочее для неё теряет значение. Им хорошо лишь друг с другом. Потому что больше в их мир не вмешается ничего другого. Оба, кажется, даже впервые рады вернуться домой. Тут не придется скрываться так усиленно. Тут каждый летний день они будут проводить вместе. По крайней мере, большую их часть. Тут они будут друг для друга. И Розэ впервые с таким упоением ждет лета. Ведь она сможет быть с ним, не боясь чужих глаз, не боясь, что их действия опять поймут не так. Не боясь целовать его даже за дверьми своей комнаты. Не деля его ни с кем. Оставаясь в его поле зрения единственной звездой. Беря его без остатка. Потому что только у неё есть на это право. Но выходит, вовсе не так, как она себе фантазирует. Вместо загара у бассейна в его компании, она проводит дни в одиночестве. Вместо тихих разговоров по вечерам в гостиной, она не знает куда себя деть в стенах своей спальни. Вместо совместных вылазок из особняка — одинокое заточение в нём. А всё потому что отец всерьез решил заняться бизнес-наставничеством для своего наследника. Таскает Чимина с собой на встречи, планерки. Они даже пару раз слетали в Сингапур. Брат теперь почти всё своё время проводит в офисе отца, будто работает там на полной ставке. Пока Розэ чахнет в одиночестве и тени. Пару раз решается завязать разговор с отцом, напоминая, что по логике вещей, это она должна будет занять его место. Это ей надо учиться. Это она должна быть рядом с отцом. Но выходит слишком неуверенно, она слишком мямлит, да и похоже больше на нытье, чем на аргументы в её пользу. Максимум, которого она смогла добиться — поездка в Сингапур. Только и там ничего не получилось. Вместо бизнес-встреч отец дал денег, сказал покататься по городу, поесть в дорогом ресторане, закупиться одеждой. Кипя от злости, так Розэ и поступила. Не ощутив абсолютно никакого удовольствия ни от красоты города, ни от вкуса еды, ни от роскоши вещей. Зато секс с Чимином в номере отеля потом был хорош. Как награда за щенячье ожидание. Чимин выцветал на глазах. Мало спал, много нервничал, уставал. И вскоре от развязного и остроумного блондина, притягивающего к себе сотни взглядов не только девушек, но и парней, осталась его блеклая тень. Но и её Розэ любила. И сердце её болело от того, что с близким человеком происходят такие губительные изменения. Во всем этом… он будто терял себя. Задыхался. И Розэ боялась его не вернуть. Пыталась однажды с ним говорить, но лишь разозлила. Сама не понимая причину. Хотя, конечно, догадывалась, что руководить крупнейшей в стране фармацевтической компанией — дело не из простых. А эту ответственность хотят возложить на плечи девятнадцатилетнего парня. — Ты хоть знаешь, чем твой отец занимается на самом деле?! — Как-то взревел он, нервно зарывшись в волосы руками. Красными от недосыпа глазами чуть не испепелил Розэ. — Что, не знаешь? Папочка тебе не рассказывал? Ну а мне рассказал. А потом он повел её за руку на третий этаж их дома, где располагался отцовский кабинет. Особняк пустовал: отец ещё не вернулся с работы. Мать… занята своими дурацкими мастермайндами по йоге или чем она там сейчас увлекается… Розэ вообще всегда казалось, что мать её увлечена всем, чем только можно… всем, кроме дочери. Или просто так же сильно не любила этот особняк, что сбегала всякий раз, когда была возможность. Чимин даже не включил в кабинете свет. Света с улицы было достаточно, чтобы ввести код на сейфе, встроенным в стену. Из черного ящика Чимин тогда выудил белые брекеты с порошком. — Что… что это? — Розэ не сразу сообразила. Хотя на самом деле все прекрасно поняла с первых секунд, просто не хотела признавать. — Хочешь попробовать? — Чимин не растерялся. В нём гудело скопившееся напряжение. И отвращение. Оно не скрылось от ничего не понимающей Розэ даже в полумраке. Чимин выудил из пиджака звенящую связку ключей с небольшим складным ножичком на ней. Разрезал прозрачный пластик, рассыпая порошок по дубовому столу. Указательным пальцем собрал его малое количество. — Не стесняйся. — Сказал он, проводя у Розэ под носом. Непонятно почему тогда подкосились коленки. Но сделала так, как он велит. Она ведь послушная. Вдохнула. — Ничего не понимаю… — К глазам подкатывали слезы. Выносить его полный презрения взгляд было тяжело. Он дробил каждую кость в её теле. А она была слишком хрупкой. — Что тут понимать… — Чимин сел в отцовское кожаное кресло. От него всегда исходила такая подавляющая и властная энергетика. Чертов трон в их доме. А теперь на нем восседал Чимин. Он достал из кармана кредитку, распределяя рассыпанный порошок на дорожки. Розэ не раз видела, как он нюхает. Это уже случалось на вечеринках. Она и сама пробовала. Но… видеть, как Чимин делает это в их доме, абсолютно не боясь, ещё и в отцовском кабинете… слишком дико. Опасливо смотрит на дверь, будто старший Пак вот-вот войдет. — Компания твоего отца торгует на самом деле не лекарствами, а наркотой. Разной. Начиная от шишек, типа марихуаны и гашиша, порошка, заканчивая тяжелыми: экстази, лсд, кокаин, мет, героин. Даже такую грязную дрянь как мефедрон, крэк и дезоморфин толкает. Врубаешься, о чем я? — Чимин шумно втягивает порошок, откидываясь на спинку кресла. — А это… это жемчужина нашей семейной продукции. Самый дорогой кокс в твоей жизни. Чимин пристально разглядывает белые снежинки на пальцах в оконном свете. Наркотик и правда хорош: Розэ начинает чувствовать небывалую легкость в теле и холодок в пальцах. Комплексы и обиды, грызущие её пол-лета, отступают на второй план. Она чувствует, что под тысячей масок начинает пробуждаться кто-то лучше неё, кто-то истинный, правдивый, неподдельный, сильный и жизнерадостный. Там распускается невероятно прекрасный цветок. Названия его она не знает. Такой ещё никто никогда прежде не видел. — Он хочет… — Очередная дорожка вырисовывается ребром кредитки, — Чтобы потом за всем этим оборотом следил я… А подноготная у этого мира… Он снюхивает ещё одну. Глаза уставшие и туманные. Но всё ещё он выглядит восхитительно, даже уставшим. — Мягко говоря, отвратительная. — Морщит нос. Порошок щекочет слизистую. Он откидывает голову назад, упираясь макушкой в спинку. Даёт Розэ лицезреть свой профиль, чем-то похожий на её собственный. Она будто смотрит на своё искаженное отражение. Они с ним — осколки одного и того же зеркала. Он обхватывает её запястье прохладными пальцами. Влечет к себе, усаживает на колени. Шумно вдыхает слабый запах волос. Всё ещё пахнут сладко. Как конфеты. — Днём он… таскает меня по встречам. Со всеми этими слишком серьезными и влиятельными мужиками. От их пафоса и важности только что блевать охота. И от скуки подыхать в попытках оживить беседу. — Он заправляет прядку её волос за ухо. Любуется, точно куклой, в слабых лучах уличных фонарей. — А вечером отправляет на совсем другие мероприятия. Хочет, чтобы я знал, на чём строится наш семейный бизнес. Рассказать? — Расскажи. — Розэ не боится услышать правду. Пусть даже неприятную. В их доме это редкость. — На крови, которую потом смывает техника по помойке машин. Он, знаешь, сильно не заморачивался. Чтобы пешкам не пришлось вымывать реки крови с пола, он все важные дела решает на мойке. Его служба безопасности — это головорезы в костюмах. Они учат меня давить на людей, вычислять их слабые стороны, преследовать семьи, шантажировать, подстраивать смерти, добывать информацию. Я смотрю потом, как их пытают на этой самой мойке. А потом как кровь смывается в канализацию под струями воды. Даже после душа чувствую этот запах. Он хочет, чтобы я видел, на чём строится вся эта наркоимперия. И я смотрю. Внутри каждый орган замирает. Нервы скручиваются в узлы. Розэ хоть и думала, что была готова услышать, что угодно... но не это. Догадывалась ли она о том, что её отец на самом деле наркобарон, тесно связанный с преступным миром? Нет. Хотя ей всегда казалось странным то, что её семья держится особняком от магического сообщества, где все кланы переплетены друг с другом. Всё потому что роду Пак никто не был нужен, чтобы иметь власть и деньги. Не только в мире ведьм и колдунов. Но и в мире обычных людей. Их власть текла реками. И деньги тоже. Ведь у них были наркотики. — Я каждый день смотрю, как подрываются в подстроенных авариях машины. Как людям ломают битами суставы. Как подвешивают на цепи в каком-нибудь гараже и вгоняют в тело гвозди, пока языки не развяжутся… Я на всё это смотрю… и не понимаю, чему должен учиться. Чимин поглаживает её запястья, пока её разум чуть плывет в своих мыслях. Она думает лишь о том, что они наконец вдвоем. — И крови... крови так много, что я потом никак не могу смыть его с тела. Розэ… я так устал. И мне страшно. — Он прикрывает напряженные веки, наслаждаясь её компанией. Розэ знает: только в такие моменты они действительно отдыхают душой. Чимин взрывается носом в сгиб ее шеи. Влажно чмокает плечо, порождая стаю мурашек. — Я будто горю. — Признается, он, роняя голову на плечо. Хочет, чтобы пожалели. Погладили. Успокоили. И Розэ делает именно то, чего от нее хотят. — Я могла бы занять твоё место. — Самозабвенно шепчет она. Она — не такая маленькая малышка, которой её все считают. Когда страх отступает, она осознает, что способна на большее. Она знает, что может быть лучшей во всем. Идеальной. Чимин же распахивает в неверии глаза. Пухлые губы поджимаются. Он слабо может представить её наблюдающей за пытками, устраивающей слежку, бегающей на побегушках отца, выполняя «грязную работу». — Нет. Это всё не для тебя. — Отрезает он. И Розэ трещит внутри. Он в неё не верит так же, как и отец. Не верит, что она сильнее, чем кажется. Что может быть беспощадной. Может такой стать, если придётся. — Я смогу. — Уверяет она. Но даже горящие глаза и отступившая под действием кокаина неуверенность не убедят Чимина. Убедить его в чем-либо так же сложно, как и отца. В этом они с ним были похоже больше, чем думал сам Чимин. — Не хочу, чтобы ты была в этой грязи. Тебе там не место. — Сказал, как отрезал. — Тогда давай убежим? — Безумная идея. О которой она наверняка пожалеет. Но сейчас кажется такой гениальной, такой правильной и безумной. Чимин обдумывает. Взвешивает. Решает. — Ты уверена? — Это ведь именно то, что он всегда хотел. Ему всегда было тошно от этого особняка, который так и не смог за годы жизни в нем назвать «домом». Он невзлюбил этот дом с первого дня нахождения здесь. И Розэ об этом прекрасно знала. Она кивает, обхватывая его лицо ладонями. Хочет поцеловать. Разбрасывает россыпь мелких поцелуев, как он часто делал. Возвращает, когда-то подаренные. Чимин загорается. Вспыхивает как спичка, моментально. Когда она седлает его бедра, что позволяет огромное кресло, даже чувствует его явное возбуждение. Чимин целует её. Целует, притягивая к себе за шею, положив ладонь на заднюю её сторону. — Тогда давай убежим. — Вторит он, как клятву. И целует снова, обретая способность дышать. А ещё они так друг по другу истосковались, что снова не смогли преодолеть дикий и почти животный магнетизм. Одежда быстро исчезает с истосковавшихся тел. Горячие губы роняют: «хочу тебя» «прямо здесь?» «прямо в этом чертовом кресле» И им обоим плевать, что в кабинет в любую секунду может войти его хозяин, что тут всюду камеры, что они играют с самим огнем. Сейчас на все плевать. Рядом друг с другом они исцеляются, наполняются, восстанавливаются. И сейчас как никогда это необходимо. Тела неотвратимо реагируют податливостью, влагой, готовностью принять друг друга. А потом Розэ двигается резкими толчками навстречу. Смелеет, снимает его напряжение, берет без остатка. Он только её. Она только его.

***

Они сбегают той же ночью. Пока все спят глубоким сном. Чимин просит её надеть одно из своих мини-платьев. Вещей они не берут совсем, чтобы не вызвать подозрений. Он берет за руку и ведет в гараж. Наспех целуются в машине, а потом выезжают из поместья. У ворот Чимин бросает охраннику, что они едут в ночной клуб. Розэ старается не нервничать, улыбаясь как она умеет — идеально. Да и наряды подобающие. Для охраны это привычное дело — Чимин часто катался по клубам. Неудивительно, что однажды решил и сестренку прихватить. Вот они мчат по ночному Сеулу, по одной из горящих его артерий-улиц, опустив окна, крича в ночь от восторга под незамысловатые биты. В волосах путается ветер. Нет, свобода. Оба знают, что назад не вернутся. Что они вырвались. За спиной растут крылья. Настоящие, белые и хрустящие. Они унесут их далеко-далеко. Всё, что нужно — это бросить машину, оформив в аренду другую, снять с карт наличные, чтобы никто не смог отследить места списания средств и их местонахождение. Чимин четко знает, что делать, будто готовил этот план побега годами. Розэ кажется, будто они Бони и Клайд — безумцы. Когда эти пункты плана выполнены, они выезжают за черту города. Теперь уже в салоне чужого ягуара, с дорожной сумкой полной налички на заднем сидении. Именно это и сделает их свободными: четыре колеса и куча бумажек. Они больше никогда не увидят стен ненавистного особняка. Никогда больше не будут молчать за завтракам. И читать то, что не хотят. Им не придется наследовать компанию, построенную на наркотиках и кровавых деньгах, становиться зачерствелыми монстрами и делать то, что велят. — Куда поедем? — Розэ впервые видит Чимина таким счастливым. Он дает ей право выбирать. Он не решает за неё. Он… единственный в её семье, кто считает её живым человеком со своими желаниями и чувствами, а не бездушной вещью, марионеткой на ниточках. Розэ думает недолго: вспоминает как прошлым летом выбирались на недельку к друзьям в летний дом в Пусане. Летнее поместье Чонов. В небольшой компании тех, с кем установились более-менее стабильные дружеские отношения. Они были вдали от всего. Наедине лишь с морскими волнами. И даже деланная неприязнь между ними тогда на краткий миг ослабла. — К морю. Я хочу к морю. — Мечтательно говорит она, закрывая глаза, и думая лишь о том, как увидит черную кромку воды и звезды, нависшие над ней. И Чимин вдавливает педаль газа в пол, везет свою девочку к морю, пока она мирно засыпает на пассажирском. Её позже разбудит морская свежесть, целующая лицо легким бризом. И шум волн. Они как малые дети будут бегать босиком по остывшему ночью песку на безлюдном пляже. Играть в догонялки с волнами и друг с другом. Упадут на спины и потеряются среди звезд. Вымокнут и вымочат дорогую одежду, изваляв её в песке. Собьют дыхание и будут смеяться до боли в боках. Будут целоваться долго, сцеловывать морские капли с кожи друг друга, будут теплиться и тлеть, упиваться своей свободой, деля ее на двоих. Мешать ароматы своего парфюма в один. А потом будут упиваться друг другом на заднем сидении машины, сгорая дотла. И оживая вновь, как гребанный феникс. В этот момент они будут вечностью. Но вечность, правда, долго не продлится.

***

Не пройдёт и суток, как их хватятся. Еще бы: отпрыски Пак не явились с ночного веселья ни под утро, ни даже в полдень. Их настигнут даже в номере дорогого отеля, снятого на чужое имя. Эсэмэски и звонки посыплются еще перед завтраком. Чимин настаивал, чтобы она выключила телефон. Но у отца слабое сердце, и она не хотела, чтобы он сильно переживал. «Что еще за фокусы. Где вы двое пропадаете?». — Писал отец, поняв, что входящий она не примет. Отец ей никогда не писал смс. А теперь вот целых два предложения. Розэ смакует их на вкус. Отцовская заинтересованность ей приятна. «Вы срочно нужны мне в офисе. Оба». Ах, да, сегодня ведь старший Парк открывает благотворительный фонд по лечению тяжелобольных. На деле же отмывает деньги. Противно. Но одно его «нужны» запускает уже доведенные до автоматизма механизмы. Слушаться и подчиняться. Она ведь послушная девочка. Спустя несколько часов, поняв что ответа не будет, господин Пак запаниковал. И Розэ это нравилось. Радовалась хоть какой-то реакции. Она ведь уже начинала считать себя кем-то сродни ее канарейкам в его глазах — так, красивый объект интерьера. Но его пропажу отец хотя бы заметил. Он пишет смс за смс. «Это он тебя надоумил?». Нет, Чимин ни при чем! — ей хочется кричать. Это ведь целиком ее идея. «Когда твоя истерика пройдет, и ты вернешься домой, устрою вам двоим сладкую жизнь». «Но пока еще не поздно все исправить». «Розэ. Ты своего отца в могилу свести хочешь?» Берет компромиссом и жалостью. А ведь работает! А у него ведь слабое сердце… — но эти жалостливые мысли Розэ запрещает себе думать. Она вообще старается не думать. Пара дней, которые они проводят в Пусанском люксовом отеле — это все, о чем она могла мечтать. Чимин рядом с ней расцветает, возвращается свежий вид, румянец, губы снова яркие, глаза горят. Они спускаются на завтраки в ресторан отеля, ходят на пляж, едят местный стритфуд, посещают канатную дорогу, много гуляют, смеются, а потом любят друг друга… и горящие глаза затмевают собой огни мегаполиса за панорамными окнами Пусана. Впрочем, эти огни — единственные свидетели их любви, и на душе так хорошо. И свободно. Было бы. Если бы не приходящие одна за другой смски. Розэ нервничает. Кусает губы, мало спит. Днем играет в беззаботную и счастливую Розэ. А ночью смотрит, как спит Чимин, и сжимает в руках телефон, пока сердце пускается в галоп. «Ты ведь еще ребенок. Ты не справишься в одиночку». У нее есть Чимин, все как отец и хотел. «Мама волнуется». Начинает бить по-больному. Маму она всегда любила больше. Поняв, что и жалость не сработает, ведь дочь останется непреклонной, господин Пак переходит от угроз к слабостям. Очередной смс. «Семейный бизнес твой. Как ты и хотела». «А теперь просто скажи, где вы. За вами приедут». Вот так. Всё, о чём она мечтала восемнадцать лет, отец готов отдать за пару дней отсутствия. Пару дней. Дней. Розэ не верит своим глазам. Перечитывает сообщение снова и снова. Знает, что это не уловка, чтобы вернуть их назад. Господин Пак — человек слова. Он предпочитал не говорить ничего вовсе, когда знал, что не сдержит свое слово. А сейчас весь этот побег сложился в ее пользу и привел к таким последствиям, о которых дико было даже мечтать. Поэтому когда следующим утром в номер врываются без сомнения люди отца, Чимин впадает в ступор, а Роза ни капли не удивлена. Не видит смысла даже разыгрывать удивление. — Зачем? — Только и спросил он с таким абсолютно несчастным видом и разочарованием, будто она человека убила на его глазах, не меньше. Хотя, Чимин такое уже видел. Таким его не удивить. — Я ведь просил тебя отключить телефон. Мы ведь оба хотели убежать… Она не послушалась. Она ждала, что отец напишет. — Он волновался… — К глазам подступают удушливые слезы. Она буквально чувствует, как они с Чимином, будучи одним целом, расщепляются. Как он ускользает из ее пальцев, как вода. Далеко. — Ты ведь сама предложила сбежать… — Чимин все еще не верит. Выглядит как ребенок, который разуверовал в чудо. Розэ, не стесняясь взглядов охраны, кладет теплую ладонь на его щеку. Вид у него такой забавный: заспанный, шокированный. — От себя не убежишь, Чимин. — Грустно отвечает она. Она не смола. От фамилии Пак не убежишь. Он титула наследников тоже. Как далеко ни беги, кровь — не водица. Они не могут изменить то, кем пришли на этот свет. Это не в их силах. Предназначение сильнее. Розэ всегда была перед ним бессильна и не боялась этого признать. Ее клетка стала слишком родной. Прутья срослись с кожей. И дышать она теперь могла только в ней. Все оставшееся время, пока Чимин чувствовал себя свободным и абсолютно счастливым, она чувствовала себя некомфортно. Как будто голой. Без кучи охраны, без дорогой машины, которая следует по пятам, чтобы убедиться, что ничто не угрожает ее безопасности. Не то, чтобы она не была уверена, что брат сможет ее защитить в случае реальной опасности, но ей казалось, что они оба — как на ладони. И эта уязвимость ей не нравилось. В клетке безопасно. Ведь прутья золотые. Выдержат любой урон. По пути в Сеул они и слова друг другу не говорят. Чимин закипает, сидя рядом на заднем сидении. Она хочет взять его за руку, но видя настрой парня, понимает, что он скорее сломает ей запястье. Сейчас Чимина лучше не злить. Он успокоится. Он поймет. Он ведь знает ее лучше, чем кто-либо. Он всегда ее понимает. Простит. Другого исхода и быть не может. Отец наконец-то признал ее. Она его дочь. Она унаследует семейное дело. Все так, как и должно быть. Наконец-то. Розэ победила. Пак Розана победила. Пак Чхэён победила. А Чимин… он непременно ее поймет. И будет рядом. Розэ знает, что он всегда будет рядом. Другого выбора у него нет.

***

Чимин не понял. И не простил. Более того, он изменился. Жестко отсекал все попытки поговорить, объяснить и даже утешить. Больнее всего было, когда грубо скидывал ее руки со своего тела. Ночами прогонял из спальни. Потом и вовсе начал запирать дверь. Исчезал в офисе отца… или чем он там занимался. Ночи коротал в клубах. Так чтобы вероятность пересечься с ней равнялась нулю. Отец не разозлился. Точнее, гнев его был ледяным. Он не сказал почти ничего, кроме единственной фразы «ты все сделала правильно». А потом так же ушел в работу. В том, что она все сделала правильно, Розэ уже не была уверена. Она так отчаянно хотела завладеть тем, что ее по праву, что была готова заплатить любую цену. О том, что цена может оказаться слишком высокой, она не подумала. За одним из завтраков отец известил, что документы о регистрации ее с Чимином брака оформлены и отправлены. Значит, совсем скоро их поженят. Официально. Значит, Чимин будет с ней, даже если этого больше не хочет. Сказанное успокоило Розэ. А Чимин так скрипнул зубами, что было даже слышно. — Что будет дальше? — Она впервые отважилась на вопрос, которые не принято было задавать. Особенно за завтраком. Но это больше не имело значение. Будущее тревожило и, кажется, впервые оказалось неизвестным. А еще она хотела напомнить отцу о его обещании. Он ведь всегда держит обещания. И отец многозначительным взглядом это подтверждает. — Будешь учиться управлять бизнесом. С завтрашнего дня будешь ездить в офис со мной. Брак официально заключат в середине зимы. Лето устроим свадьбу. — К чему такая спешка? — Чимин только что зубами не клацает. Неужели Розэ настолько ему противна? Неужели никогда не простит? Это ведь она. Ей все сходит с рук. Сойдет и в этот раз. Чимин и сам знает, к чему спешка. Особенно после необдуманного побега. Отец хочет захлопнуть эту клетку поскорее, пока дети еще чего не выкинули. Так надежней. Так спокойнее. Хотя планировалось, что они вступят в брак только после окончания Академии. — После учебы вы отправитесь в штаты изучать бизнес. По возвращению, компания официально перейдет тебе, — Господин Пак проглатывает кусочек среднепрожаренного стейка, а потом уточняет, — Розэ. Чимин замирает. Выходит, еще не знал. Сжимает вилку до белеющих костяшек. Отец делает вид, будто не замечает. — А твой брат займет место заместителя. И будет, — Многозначительно глядит на Чимина исподлобья, — Твоей надежной опорой. Брат кривится. Это значило лишь одно — он встанет во главу и службы безопасности тоже. Будет выслеживать и выискивать неугодных или важных людей, давить на слабые места, манипулировать, угрожать, смотреть на пытки, инсценировать смерти, пока Розэ будет стучать каблуками по мраморным полам дорогих ресторанов, жать сальные руки бизнес-партнеров и безукоризненно улыбаться. Розэ знает, о чем думает Чимин. Читает это в его глазах. И знает, что его от этого всего тошнит. С завтрака они оба уходят как минимум расстроенными, на деле — убитыми.

***

Последствия настигают Розэ ночью. Когда в нос бьет резкий запах бензина, шорох, журчание льющейся воды, удаляющиеся по коридору шаги. Выходит за дверь спальни босиком, тут же вляпываясь во что-то мокрое. Бензин. Она мчится вниз, рискуя поскользнуться и свернуть шею. Шелковые полы халата мокнут в бензине. Застает Чимина, обливающим новый диван. Он сам не свой: пьян, тело трясет, руки нервно пытаются нашарить зажигалку или что-нибудь наподобие. Она, кажется, опережает само время, сам воздух и собственное дыхание. Но хочет спасти не себя, не фамильное поместье, не орущих канареек, а его. Ведь он окажется в самом эпицентре пожара. Мчится к нему, виснет на руках, выбивает спички. Чертовы спички! Как же он заморочился. Мог вызвать пламя силой мысли, но все хотел сделать сам. Он противится. Пытается оттолкнуть. Он груб, но Розэ не страшно. Не страшно и тогда, когда голова касается стеклянного столика, оставляя в нем трещину. Или это череп так трещит? В волосах теплая жидкость. В глазах мрак. Страшно когда этот мрак рассеивается, а перед глазами его лицо — родное и незнакомое одновременно. В глазах гнев, чуждость и… ненависть. Страшно, когда его руки, которые до этого лишь любили, гладили, успокаивали, дарили тепло, замыкаются кольцом на шее и перекрывают доступ к кислороду. Будто он ненавидит все вокруг настолько, что хочет уничтожить это вместе с ней. Освободиться. Вот это действительно страшно. Еще страшнее, когда его почти черная в полумраке кровь льется на персидский клевер от ударов ее отца. Второе почему-то даже страшнее.

***

Потухшими глазами она смотрит в свое отражение. Кольцо микровселенных желто-фиолетового цвета на ее шее почти рассосалось. Там теперь лишь бледные следы. Выцвели вместе с летом. Странно, что она все еще продолжает дышать. Ведь кислорода лишили даже не тогда, когда чужие руки пытались задушить, а тогда, когда этим самым рукам запретили к ней прикасаться. После того случая и срыва Чимина его забрали. Увезли куда-то, и до конца лета отец ничего не говорил. Спрашивать про него запретил тоже. Он больше не давал денег на развлечения. Возил с собой офис. Объяснял кучу вещей. Отдавал дочь на попечение старших сотрудников, и те передавали ей свой офис бюрократии. В перерывах между смешками за ее спиной. Она там смотрелась совсем несуразно. Как попугай на строгом приеме. И даже деловые костюмы не спасали. Восемнадцатилетняя девчонка во главнее компании РозИндастрис. Директор Пак совсем умом поехал. И что только забыла в офисе? Разве не с подружками должна по торговым центрам бегать? Розэ проглатывала все эти шепотки. Научилась мириться с одиночеством. Переносить все тяготы в одиночку. Уставать. Зарываться в сложные документы и просиживать в офисе до утра. И все, чтобы лишь доказать, что она сможет. Что она достойна. Даже если придется терпеть тяготы. Почти двадцать лет до этого ведь терпела. Сдаться сейчас равно тому, чтобы обесценить все свои тяжкие труды. Да и думалось о Чимине в таком режиме меньше. А сейчас даже не верилось, что придется вернуться в академию. Притворяться прежней глупышкой Розэ, сладкой принцессой, играть в недотрогу. Он тоже будет там? Они увидятся? Столько вопросов. И беспроглядный страх в собственных глазах. Он утягивает ее в бездну.

***

Чимин едет в Академию вместе с ней. Это то, что сказал отец за день до отъезда. Снова притворство. Вид такой, будто эта новость совсем не взбудоражила. Будто сердце не проломило ребра от волнения. Будто руки не затряслись. Он и правда появляется на следующий день в их особняке. Все еще блондин, свежий, с хитрой улыбкой на губах, будто ничего не произошло. Без следов каких-либо побоев, и Розэ облегчено выдыхает. Встреча происходит под пристальным контролем отца и по меньшей мере десяти охранников. Тогда он ей улыбнулся точно так же, как девицам из академии. Это первое, что ей тогда не понравилось. — Привет, сестренка. — Показывает ей ряд белых Зубов, сдвигая очки на нос. Обнимает коротко, и в душе тут же просыпается призрачное тепло. Тянется к нему, как расцветшее дерево. А его холодные глаза скользят по бледным пятнам на шее. Он кладет руку на ее худое плечо, и наклоняясь к уху, шепчет, — — Ты бы… надела шарфик. И в душе становится так мерзко. Будто плевок в лицо. Будто насмешка. Поломал, а теперь еще и потешается. Розэ буквально чувствует, как напряглись все вокруг. Отец особенно. Расслабляются, только когда его ладонь соскальзывает с плеча. В академию едут в одной машине. Розэ решается на терзающие ее вопросы. Задавая их и натыкаясь на тишину, умирает внутри: Где ты был? Я не могла дозвониться. Почему? Все еще злишься? Мне жаль. Куда тебя увезли? Он долго игнорирует ее, а затем натянув настолько приторную улыбку, что становится противно, отвечает, — — Не твое дело. — Резко и грубо. Непривычно. Вот и все. Добил. Не кулаком, так словом. Оставшуюся дорогу едут молча.

***

По приезду в замок из него так и прет энтузиазм. Давит улыбку всем и особенно каждой юбке. Приветствует друзей. Уже треплется о предстоящих вечеринках и прочих забавах, которые приняты в академии. А Розэ наблюдает. Наблюдает со стороны. Держится особняком. И чахнет. Ее солнце так ярко светит. Но уже не для нее. Ее будни наполняются осенними дождями, и кажется, что небо плачет вместе с ней, серостью и тяжестью в груди, будто кто-то набил в грудную клетку кучу камней, и ноша эта была тяжела. Смотреть, как он веселится. Как смеется. Как вьется за очередной юбкой. Кстати, соседкой. Она хорошенькая. Но слишком на нее не похожа. Иностранка. Неудивительно, что вызвала интерес парней. Хотя корни азиатские. Метиска. Они в этом с Чимином похожи. Их это сближает. Он ведь тоже половинчатый. Наполовину обычный человек. Мать у него ведь… совсем обычная. Была. Смотреть. Наблюдать. Игнорировать. Невыносимо. Особенно, когда он проявляет всю эту нежную заботу, которую проявлял лишь к ней одной. Он убирает прядь выбившихся волос за ее ухо, Розэ прячет глаза, налившиеся слезами. Он приобнимает ее за плечи, Розэ сгорает внутри. Он помогает ей на парах, Розэ хочет вонзить в него ручку, которой он пишет чужие тесты. Он флиртует с ней. Розэ хочет вырвать ему язык. Она не ненавидит новенькую. Она ведь не при чем. Она и не знает, что Чимин, вероятно, ей всего лишь играет, чтобы заставить Розэ умирать всякий раз, стоит ему оказаться в его поле зрения. Розэ научилась терпеть и справляться с одиночеством. Проглатывать слезы и никому не давать увидеть, что на самом деле трещит по швам.

***

Легче становится, когда в ее жизни появляется Намджун. Староста их курса, который всегда почему-то был для нее невидимкой. Скучным и нудным зубрилой. Однажды он застал ее слезы. Молча поделился салфеткой и ни слова не сказал. Сделал вид, что ничего не видит, за что Розэ была благодарна. Намджун оказался умным, сильным, забавным, много не говорил, в душу не лез, но мог поддержать, когда совсем паршиво и во всем мог помочь. И когда она позволила ему войти в свой мир, открыла, что он гедонист, любит и разбирается в искусстве, умеет её красиво фотографировать, знает много интересных вещей. Его можно слушать вечность. Вот оно — сильное и надежное плечо, о котором для нее мечтал отец. Таким Чимин стать не смог и никогда не сможет. Зато такое она нашла сама. Да и это было отличным шансом хотя бы попытаться провернуть то же самое, что вытворял с ней Чимин. Заставить ревновать. С упоением Розэ понимает, что у нее это получается. Его взгляд безотказно приковывается к ней, стоит ей громко посмеяться от шутки Намджуна, стоит ей чмокнуть его в щеку, позволить взять себя за руку. Чимин рассыпается. Медленно но верно дает бреши, а сквозь них видна бледно-зеленеющая ревность. Маленькие уколы анестезии. Маленькие глотки воздуха. Маленькие приступы жизни. Она жила ради этого. Ради взгляда. Ради фразы. Пусть даже сочащейся желчью. Все равно. Розэ больше не видела разницу между черным и белым. Любовью и ненавистью. Получить желаемое любой ценой — вот ради чего она жила. А желала она Чимина. Своего брата. Во всех смыслах.

***

Чимин ломается лишь однажды. Кардинально и безвозвратно. Это происходят на зельях. По своей неосторожности Розэ проливает эликсир. Бурлящий и горячий. В самом конце занятия. Жидкость попадает на ладони. Так, сущая ерунда. Она залечит так, что даже шрамов не останется на идеально-фарфоровой коже. От помощи Намджуна отказывается, подруг — тоже. Настроение сегодня ни к черту. Увидела братца, зажимающим какую-то потаскуху в темном углу, по пути на урок. Просто молча ушла с занятия в комнату. Сама не зная почему, на ожоги она забила. Просто сжимала и разжимала ладони, ощущая боль, пока те медленно покрывались волдырями. Ей нравилось. Чувствовать, что не целиком и полностью состоит из фальши. Что хотя бы боль в ней настоящая. Интересно, ему было так же больно, когда отец избивал его в темной гостиной? Из мыслей выдергивает стук. Короткий и быстрый. Так стучит только один человек. Такой стук Розэ слышала слишком редко, но сердце всегда замирало. Быть не может. Это он. Блондинистая голова появляется в проеме. На лице нет поддельной улыбки, обманывать некого. Взгляд нечитаемый. С абсолютно беспристрастным лицом он проходит в ее спальню, звеня бутыльками. — Растяпа. — Только и бросает он, сев рядом и оглядывая ожоги. Совсем не удивлен, что она сама ничего не сделала. Берет ее ладошки в свои руки, и они, кажется, покрываются новыми ожогами. Розэ воспламеняется моментально. Он выливает из одного бутылька на ее ладони прозрачную жидкость. Жжет неимоверно. Жжет так, что хочется скулить, выть и плакать. Она лишь дергает коленками, сдерживаясь изо всех сил. И тогда он дует на ладони, ведь жжение будет не таким невыносимым. И все на краткий миг как раньше. Ненавидят и любят. Ломают и тут же чинят. Глумятся, но стоит кому-то постороннему задеть, как обращаются в настоящую бурю, готовую растерзать весь мир и обрушить настоящую ярость небес на голову тому несчастному. Розэ счастлива. Когда он рядом. Только творит черт знает что. — Тебе правда так интересна новенькая? — Она кусает губы, позволяя себе эту слабость в виде любопытства. — Ни разу. — Чимин наносит пахучую мазь собственного изготовления на ее ладони. Осторожно и так, чтобы было не больно. — Тогда зачем тебе все это? На его лице появляется тень улыбки. Но на сестру он не смотрит, продолжая заниматься своим делом. — Потому что это интересно. Другого Розэ услышать не ожидала. Чимин хочет во всем быть лучшим. Во всем первым. Не только в особняке Пак. Но и в Академии. А в академии место первого занимает Чонгук. И глаз на новенькую положил именно он. Чимин теперь святым долгом будет считать перепихон с ней. И к гадалке не ходи. — Тебе правда так интересен староста? — Чимин зеркалит ее. Две половинки разбитого зеркала. — Он умный, забавный, добрый, я ему интересна. — Перечисляет Розэ, а сама упивается его вниманием. В вену будто кто-то ввел мощный анальгетик, и она даже не чувствует боли в ладонях. — И где он тогда? — Вопрос риторический. Да и Розэ не находит ответа. Она ведь даже и не задумывалась о том, что сейчас на месте Чимина должен быть другой. Никто другой не может утешать ее. Дуть на раны и мазать зеленкой разбитые коленки. Вытирать слезы и называть растяпой. Оберегать. Это задача ее брата. Так всегда было и будет. Чимин заканчивает работу, оставляет бутыльки на прикроватной тумбочке и уходит. Оставляет и шлейф розмарина и цитруса, которыми Розэ хочет задохнуться.

***

Розэ уже месяц наблюдает за устроенным им шоу. За всеми этими побегушками и ухаживаниями за новой новенькой. Старается ни в чем ему не уступать, разыгрывая свой спектакль с Намджуном. Усложнившаяся учеба, новые предметы, подготовка к октябрьскому концерту и провалы на любовном фронте изнуряют. И изматывают обоих. Розэ видит, как чахнет Чимин. Снова. Все, что раньше его наполняло и делало счастливым, вытягивает энергию без остатка. События лета его безусловно подкосили. Она и в этом не отстает: худеет, теряет пряди золотых волос, мало спит и ест, почти ни с кем не разговаривает, много тренируется, медленно сгорает. Как свечка. Даже на расстоянии они продолжают быть отражениями друг друга. Темными отражениями. Чимин не выдерживает первым. После очередного проигрыша и победы Чонгука, после парочки его язвительных фраз, взбесившись до пара из ушей, Чимин появляется на пороге ее спальни. Точно как год назад. Но в этот раз не церемонится. Влетает в комнату, не ждя разрешения. Не стучит. Не извиняется и не смотрит в глаза нежно и долго. Он грубо и властно сминает ее талию, целует жестко, оттягивая золотые волосы на затылке вниз, заставляя запрокинуть голову. — Снимешь напряжение? По старой памяти. — Тогда спросил он, без всякого стеснения в глазах. Вроде спросил, но чувство такое, будто плюнул. — Мы ведь семья. А в семье принято помогать друг другу. И она подчиняется. И не потому что послушная. А потому что готова на все, лишь вы отвоевать хотя бы крупицу его внимания. И может однажды, он будет к ней благосклонен. И сможет забыть старые обиды. Но к ней приходит не тот Чимин, которого она знала, не понимающий и защищающий ее Чимин, а изголодавшийся зверь, готовый содрать ее кожу и обглодать ее кости. Выпить, как лунный свет. А напившись, забыть про свою добычу. Так он и делает, жадно скользя влажным языком по хрупкому телу, вызывая лишь подобие желания. Забывает про всякие прелюдии, срывает с нее одежду, толкает на кровать, уже не боясь сломать, ставит в коленно-локтевую. А у нее коленки трясутся. Она не готова. Не понимает, почему все так. Это ведь то, чего она хотела? Вот, он здесь. С ней. Касается. Любит. Нет, не любит. Отыгрывается. Унижает. Наспех войдя и сухо толкаясь внутрь. С каждым толчком унижает все изощреннее, намотав светлые волосы на кисть. Эта поза. Эта боль. То, как двигается, ловя невероятный кайф и не скупясь на стоны. Все это — чтобы унизить ее, сломить достоинство, сбить корону. Показать, кто тут главный. Но самое страшное то, что Розэ не противится, а терпит. И не потому что послушная. А потому что явно свихнулась, ведь если по-другому нельзя, то хотя бы так хочет показать, на что готова ради него.

***

Это повторяется. Снова и снова. Днем смотрит, как он проводит время в компании других. Ночами скулит от боли и ревности. Если повезет в его кровати от боли. Она никогда не прогоняет его. Не говорит «нет», иногда даже приходит сама. Когда совсем невмоготу он зачастую может взять ее за руку и повести по старой памяти в уборные или кладовки. Только теперь это не веселое приключение и будоражащая авантюра. А быстрая разрядка в напряженный день. Розэ чувствует себя дешево. Как стакан кофе или сигарета. Как стопка алкоголя. Как… Она каждый раз надеялась, что это что-то изменит. Что однажды он вспомнит, с каким трепетом и нежностью касался ее тела, как умел доставлять удовольствие не только себе, как с ума сходил, видя, на что способна его малышка. Он же по сути на ней срывался. Видимо, пребывая в мощной амнезии. Теперь на ее теле рассыпались красные пятна от интенсивных кусаний или движений, иногда превращающиеся в синяки. И тело потом болело. Болело и ныло так же сильно, как сердце. Она превратилась в одну из его подстилок. Из тех, что были на одну ночь. И от этого осознания Розэ каждый раз хотелось блевать, прямо сразу после того, как он заканчивал. Хотелось тереть кожу, пока на ней не останется его касаний. Хотелось стереть себе разум. И познакомиться с ним снова, только уже как с братом, и чтобы между ними — запретная черта, не позволяющая даже думать о подобном. Розэ мечтала об этом вперемешку с мыслями о нем. Он грубо брал ее тело, она вспоминала, как он обнимал ее за просмотром фильмов в его спальне. Он имел ее рот, она пыталась вспомнить вкус мороженого, которое оно ели в Пусане. Он заламывал ее руки, она вспоминала как он их лечил. Она жила в иллюзиях. Розэ не было противно от того, что вытворял Чимин. Но было противно от того, в какое жалкое существо она превратилась. Но марку держит. Хотя бы внешне выглядит как всегда идеально. В этом она мастер. Все становится еще хуже, когда одной ночью на шатающихся ногах она выскальзывать из спальни Чимина. А в темном коридоре видит знакомый силуэт. Приближающаяся фигура насвистывает одну незамысловатую мелодию. А по коже мороз бежит. За версту от него несет гелем для душа и свежестью. Нет, нет, нет. Только не это. Не могут ее увидеть у дверей спальни брата, заплаканную, с размазанной тушью, помятую, растрепанную, с раскрасневшейся кожей, насквозь пропахшую грязным и слишком очевидным сексом. Это мог быть кто-угодно. Чонгук, хоть и мудак, тактично бы прошел мимо, сделав вид, что ничего не видит. Юнги бы сделал так же. Этому Чонгук у него и научился. Намджун бы прижал к себе. Если бы тут был Хосок, он бы обеспокоился и сделал бы все возможное, чтобы помочь, хотя бы той еще сволочью. Это мог быть кто-угодно. Но не он. Нет. Он никогда не оставляет то, что ему хоть на грамм любопытно. А природа ее с братом отношений ему всегда была любопытна. Это было видно по тому, как как он на них смотрит. На лекциях, в столовой, на вечеринках. Этот человек будто видит то, что для других глаз было скрыто. Розэ со страхом думала о том, что он читает их как раскрытую книгу, но гнала эти мысли прочь. Выходит, не ошиблась. — Трахаешься с братом? — Спрашивает Тэхен напрямую, криво улыбнувшись. Это видно даже в полутьме. Слизистую жжет резкий запах геля, в глазах темнеет, в легких заканчивается воздух. — Боже, ты в порядке? — В голосе сквозит забота, но Розэ ей не верит. Он заправляет спутавшиеся и липкие от пота пряди ей за уши, прямо как раньше делал Чимин. Конечно, она не в порядке. И он прекрасно знает. — Пожалуйста, не рассказывай никому, Тэхен. — Розэ начинает плакать. Ее почти трясет. Сил противостоять слезам нет. Все забрал Чимин. Звучит жалко. — Пожалуйста. Она знает, что если по академии поползут слухи, они Чимина просто уничтожат. Разбудят ту ненависть, которая обрушилась на особняк Паков летом. И тогда она его уже никогда не вернет назад. Тэхен медлит, зная, как страшна для нее каждая секунда тишины. Знает, что режет ее сердце без ножа. — Хорошо. — Слишком просто хмыкает он, засунув руки в карманы спортивных штанов. Выглядит таким домашним, но сколько же опасности источает. Розэ и тут не ошибается, ведь Тэхен тут же добавляет, — — Но как далеко ты готова зайти, чтобы сохранить ваш маленький секрет? Вот оно. Сейчас они с Чимином полностью в его руках, и он упивается своей властью. Розэ крепко вляпалась. Он обводит взглядом сводчатый потолок, пока Розэ в ступоре. Она не ответит, и он сам выуживает идею из своей головы. — Встанешь на колени ради него? Что? На колени? Прямо тут? Перед ним? — Прямо тут, передо мной. — Будто читая мысли, подтверждает. От этого становится еще более жутко. — Никто и не увидит. И вашу тайну я унесу в могилу. Просто встать на колени. И попросить. Говорит так, будто это сущий пустяк. — Я не прошу ничего больше. — Голос совсем мягкий. Убеждающий. Тэхен раскачивается с носков на пятки, улыбается так, что даже во тьме видно. В отличии от Чимина, ему не нужно к ней даже прикасаться, чтобы сломать. И она повинуется. Колени со страшной силой тянутся к земле. Опускаясь на пол, она каждой клеточкой чувствует, как низко падает. Чувствует, как сгорают все ее маски: Принцесса. Богатая наследница. Самая популярная девчонка академии. Пак Розэ разбивается на тысячи маленьких осколков. И под ее личиной останется лишь Пак Чхэён. Жалкая Чхэён. Слабая Чхэён. Любящая Чхэён. Одинокая Чхэён. А когда-то была яркой, как огонь, притягивала сотни взглядов, заставляла парней выламывать шеи, проходя мимо и оставляя шлейф невероятного аромата. Она была как бабочка: яркая, хрупкая, воздушная. А сейчас? Сейчас крылья бабочки полыхают огнем, намереваясь превратиться в уголь. Розэ сгорала дотла. И это и есть любовь? — Вот видишь. — Хмыкает Тэхен. Смотрит на нее сверху-вниз, возвышается монументом, она по сравнению с ним чувствует себя песчинкой, — Это не так уж сложно, да? А потом он тихо и глубоко смеется. И Розэ боится, что кто-нибудь обязательно услышит и выглянет в коридор на источник шума. Увидит ее на коленях заплаканную и слабую. Поползут новые слухи. — Да не бойся ты. — Снова опережает ее мысли. — Я же пошутил, Рози. Он поднимает ее с пола, треплет за щеку, как малышку. И Розэ сбивается с толку. Чувствует, как внутри закипает черная ненависть. Он унизил ее так ловко. Не пришлось даже осквернять ее тело, чтобы пошатнуть достоинство. А оно у нее и так опасно шатается: толкни легонько, да упадет. — Кажется, тебе нужна помощь. — Он вмиг становится серьезным. Рассматривает черные разводы от туши под глазами, вытирает их чистыми пальцами. Смотрит на осунувшееся лицо, бледные волосы. Тоже видит перемены. Под его взглядом ее маска плавится. Тэхен ее умело снял. — Чимину, наверное, тоже? Он в последнее время сам не свой. — Тэхен внимательно исследует взглядом ее несчастное лицо. А потом стреляет в упор. — А я-то думал, реабилитация в психушке ему пойдет на пользу. — Ч… что? — Розэ не верит. Тэхен не просто держит руку на пульсе. Он сдавливает каждый орган своими пальцами. Тэхен тут же напускает удивлённый вид. — Ой, а разве ты не знала? Он половину лета провел в пусанской психиатрической клинике. У него отобрали телефон и каждый день обкалывали седативными. Он сказал, что лето для него пролетело как один день. Еще бы, я бы тоже свихнулся в белой комнате с одним маленьким окошком. Каждое слово прилетает ножом в сердце. Каждый новый вонзается глубже. В пусанской. Туда, куда они сбегали. Отец будто хотел посмеяться. В психиатрической клинике. Больно. Отобрали телефон. Вот почему он не отвечал. А она так хотела услышать его голос. Обкалывали седативными. Она боится представить, на что были похож его мозг и мысли. С одним маленьким окошком. Она видит его маленькой птичкой в клетке, которой суждено лишь смотреть на небо и никогда не иметь возможности взлететь. Розэ больно. И боль утягивает ее не просто в бездну, а на самое ее дно. И некому ее оттуда вытащить. — Ты настолько его любишь? — Спрашивает он будто сочувственно. Будто действительно может понять, каково это. Хотя едва ли сам может кого-то любить. Слишком холодный ко всему. Слишком странный. Слишком не от мира сего. И Розэ кивает. Кивает, а сама глотает слезы отчаяния. До чего ее довела эта любовь? До ничего хорошего. — А хочешь, он тоже это испытает? — Тэхен складывает руки на груди. Что-то придумал. Что-то нехорошее. Это и есть любовь? Если да, то пусть Чимин тоже это испытает. — Тебе нужно будет сделать кое-что. И это тебе не понравится. Но оно того стоит. Может, когда все закончится, ты даже улыбнешься. Ведь у тебя такая красивая улыбка. А ты в последние время совсем грустная. — Тэхен дарит ей теплую улыбку. Только Розэ знает, что она фальшивая. Фальш к фальши. В этом они с Тэхеном похожи.

***

В очередной раз Розэ собирает себя по кускам. Макияж, укладка, лучший наряд. Никто не должен увидеть трещин и сколов. Завершает образ улыбка. Вновь выглядит потрясающе. И так каждый день. На парах ловит вздохи и взгляды парней, наблюдает, как кузен флиртует с Валери, так отчаянно воюя с Чонгуком за ее внимание. И что они в ней нашли? Да, иностранка. Да, внешность необычная. Да, волосы длинные и локонами сыпятся по плечам. Но и она не не хуже. Убери непривычную внешность и укладку, как она становится обычной. Без имени. Без рода. Без наследства и статуса. Абсолютно обычная. Простая. В ней говорит презрение. Или ревность? И чего только Чимин вокруг нее вьется хвостом? Будто она сможет залатать его трещины и залечить раны. Раны он залечивает с Розэ. По ночам. Хотя, бывает, и днем тоже. Неужели так хочет завоевать расположение этой простушки? Очередная прихоть и имя в списке побед? Пусть так. Розэ ему в этом даже поможет. Ее совсем не мучает совесть, когда на вечеринке в честь начала зимы, отведя подругу в сторону от всех, она делится с ней порошком из тех запасов, что лежали в сейфе отца. Розэ прекрасно знала код — дата ее рождения. Это единственное, что отец знал о своей дочери досконально. Эта дата была везде — как пароль на всех его банковских картах, код ко всем счетам, код от входной двери. Розэ не побоялась летом стащить из сейфа пару пакетиков и, бывало, баловалась по вечерам, когда на душе было особенно паршиво. Валери охотно соглашается и занюхивают дорожку за дорожкой. Розэ с удовольствием наблюдает. Не мучает ее совесть, и когда она ведет свою подругу за руку по коридорам академии. Предлагает разорить личные запасы брата. Знает, что наркоту он прячет в аудиториях, а бухло в комоде спальни. Чимин так сильно ее хочет? Отлично, Розэ ее ему приведет. Он находит их на полу своей спальни. Обдолбанными и пахнущими земляничным вином. Кажется, одна бутылка и вовсе полилась на ковер. Но Розэ плевать. Дальше все происходит само собой. Он садится между ними. О чем-то болтают. Розэ отсчитывает мгновения до того, пока все не случится. Прикрыв глаза, слышит как они целуются. Эти звуки громче выстрелов. Разносятся по темной комнате. Рвут ее сердце в клочья. На ошметки. Тело горит. Розэ горит заживо. Это агония. И Чимин знает, каково ей. Однажды, он сказал ей, что горит. Сгорает изнутри. И дает ей прочувствовать — каково это — в полной мере будто в отместку. Розэ не позволяет пролиться ни единой слезинке. Все берет с собой и уходит из темной комнаты, где ее присутствие больше не требуется.

***

На следующий день он пропадает вместе с Валери. Розэ изводит себя. Не ест. Грызет ногти до мяса, хотя раньше такой привычки за собой не замечала. «Я на свидании с Чимином. Мы уехали в пусан». На свидании. С Чимином. В Пусан. Розэ смеется в голос и даже истерически под подозрительным взглядом Лисы. Отговаривается чем-то по типу «не знала, что мой брат — романтик». А внутри умирает. Вчера Чимин засадил в грудную клетку нож, сегодня провернул рукоять. А вытаскивать ей самой. В одиночку. Но она же сильная? Справится. Всем же хотела доказать, что все сможет сама. Что сможет и в одиночку.

***

Еще на следующий день стекла в дендрарии рассыпаются в крошку. Она хрустит под каблуками дорогущих туфель. А внутри приятное ощущение того, что под ногами не стекло, а все его эго, заносчивость и зачатки хоть каких-то чувств. Это без сомнений дело рук Чимина. Он всегда так поступал, когда что-то случалось. Тянулся к разрушению. Яркому, зрелищному, запоминающемуся. Когда разрушать больше было нечего, разрушал себя. В этом весь Чимин. Она знала, что Чимин купится. Захотел дышать полной гоудью? Захотел вдохнуть кого-то нового? Захотел любви? Или хотел был лучшим? Лучше Чонгука? Получи. И будь готов все это тут же потерять. Все сработало именно так, как она и планировала. Если гореть, то вместе. Тэхен был прав. Розэ улыбнулась. Впервые за долго время искренне, а не фальшиво. Она находит его там же следующей ночью. В этот раз возвращаясь из спальни Намджуна. Зацелованная, разгоряченная, разнеженная. Дальше поцелуев они так и не зашли. Как всегда. Внутри каждый раз клокочет чувство, что все это неправильно. Что касаться ее может лишь один человек. Пусть даже болезненно. Он в дендрарии. На лавке. Они безошибочно узнают силуэты друг друга. Она хрустит каблуками по стеклянной крошке и замирает. Он — опустив голову к рукам, сидит с бутылкой чего-то. Пьет. Розэ хочет пройти мимо. Но ноги идут к нему. — Настолько жестко отшила? — Спрашивает она, глядя на брата снизу-верх. Таким жалким его видела лишь однажды — в ту ночь, когда он впервые пришел в ее спальню. Тогда был снегопад. Он был с улицы. Тоже выпивал. — Трахнулась с Чонгуком в душевых. — Чимин шмыгает носом. Смотрит на ее худые ноги. На лодыжки, которые подчеркивает каблук. Констатирует, — Ты же ненавидишь каблуки. Розэ хочет раздавить окончательно. — Намджуну нравится. Вызывает саркастичное хмыканье. Чимин отпивает прямо из горла. Жидкость булькает в бутылке. Тихо смеется. — Самой не противно от этого притворства? Днем чмокаешь его в щеку, держишься за руку, флиртуешь. Стараешься ему угодить и даже вон… туфли напялила. А ночью стонешь подо мной. Чимин знает, куда бить. Только вот она уже давно не стонет от удовольствия. Он ее берет, как вещь, а она позволяет, ожидая, когда все закончится. Он даже не замечает, как она плачет. Ему неважно, хорошо ли ей. И чем же тогда это отличается от изнасилования? — А тебе? Настолько крышу от новенькой сорвало? Дендрарий можно было и не разбивать. — Розэ обводит взглядом теплицу, лишившуюся с стекла. Даже в полумраке можно оценить ущерб. Особо крупные куски стекла повредили многое растения. Остальные рассыпались в крошку. — Да поебать мне на нее. — Чимин зарывается пальцами, унизанными перстнями, в черные волосы. Дале покраситься успел. — Я просто… просто хотел хотя бы тут убежать от тебя. Он смотрит на нее. Смотрит исподлобья. Уничтожающе. С презрением. Будто она — вселенское зло. А она всего лишь хрупкая девушка, исхудавшая до ужаса, едва стоящая на ногах, разбитая, лишившаяся своего достоинства, влюбленная, жалкая. Только и всего. Но Чимин видит совсем другое. Розэ понимает это только сейчас. Он видит наследницу фармацевтической компании РозИндастрис. Видит наследницу рода Пак. Видит избалованную девочку, родившуюся с серебряной ложкой во рту. Видит заносчивую и высокомерную сучку. Отличницу. Лучшую во всем. Видит фальшивку. Видит канареек в золотой клетке. Грязные деньги. Империю, построенную на всякой дряни. Предательницу, о которую обжегся, поверив в любовь. Видит, все, что люто ненавидит. И Розэ никогда не сможет этого изменить. Или измениться. Ее ошибка в том, что она любит человека, который ее больше не. И позволяет ему себя уничтожать. Летом он хотел спалить особняк. Когда не получилось, он решил спалить Пак Розэ. Собственную сестру. — Ненавижу тебя. — Чимин признает то, что Розэ и так знает. — Ненавижу за то, что все равно прихожу к тебе. Каждый. Чертов. Раз. Чимин выделяет каждое слово. — Меня ломает, когда мы не вместе. Я смотрю на Намджуна, и хочу истереть его лицом мрамор в холе. Всем парням, которые на тебя смотрят, я хочу вырвать глаза. Розэ соврет, если скажет, что не чувствует как пламя внутри начинает не жечь, а наконец-то греть. — Но с тобой я как в клетке. Жалко, приятное чувство не длится долго. Воздух снова покидает легкие. — Думал, что смогу вырваться, если переключусь на кого-то другого. Но без тебя дышать не могу. Я ничего не понимаю, Розэ. Я бы подумал, что ты меня приворожила. Но ты так низко не падешь. Чимин и не догадывается, насколько низко ей на самом деле пришлось пасть ради него. Как минимум на колени. — Это нерешаемая задача, моя дорогая сестра. Чимин усмехается собственным словам. Смешно от самого себя. А она глотает каждое слово. Вместе с ними и слезы. Он роняет недопитую бутылку на пол, и янтарная жидкость течет из горла. Такое себе удобрение - Розэ улыбается собственным мыслям. Чимин встает, чуть пошатываясь, делая шаг к ней. Она чувствует его парфюм и запах алкоголя. Тепло, исходящее от его тела. Теплые ладони скользят по ее голым предплечьям. Нежно и невесомо. Почти как раньше. — Сделаем все как обычно, и нас отпустит? — Чимин впервые за долгое время спрашивает. Раньше он лишь молча хватал ее за руку и тащил в ближайшую каморку. Будто она всегда была готова. А теперь вдруг такая обходительность. От его касаний кожа горит. Ее сердце горит. Каждая клеточка горит. — Нет. — Розэ сбрасывает его руки, освобождаясь от жара и близости. Делает шаг назад, рождая неподдельное удивление на его лице. Ей противно. От него и от себя. От того, что позволяла ему делать с собой. И как же было глупо полагать, что секс сможет что-то наладить. Он ей просто пользовался. Она для него была просто разрядкой. Или привычкой, которую он не мог бросить. — Больше никогда не прикасайся ко мне. — По щекам текут холодные слезы, и Розэ их даже не скрывает. — Ты теперь свободен. Она разворачивается и уходит. Чимина больше не сдерживают золотые прутья. Ведь Розэ открывает клетку и позволяет ему самому решать: улететь и остаться. Ей уже в общем-то и все равно на то, что он выберет. Внутри все сгорело дотла.

***

Валери открывает глаза и встречает темноту. Делает судорожный вдох, будто самый первый в своей жизни. На автомате включает настольную лампу и вглядывается в свои ладони. С ужасом понимает, что не узнает их. Она не помнит, как зовут ее родителей и когда у них дни рождения, зато прекрасно знает имя господина Пака и дату его рождения. Она не помнит свой любимый цвет, зато помнит все оттенки гардероба Розэ. Она не знает, какую музыку любит, но наизусть может спеть все любимые песни соседки по комнате. С ужасом Валери понимает, что она больше не та Валери, которой ложилась спать. Сколько прошло? По ее подсчетам три года? Не меньше. По ощущениям, спала она столько же. До самого утра Валери не может вспомнить себя. Пытается, но дается с трудом. Подавляет панику. И с ужасом осознает каково это — терпеть эту жуткую несправедливость, уметь ходить по струнке, быть идеальной дочерью, любить собственного брата, отдаваться ему без всякого желания и каждый день наблюдать за тем, как он разбивает ее сердце, флиртуя с соседкой по комнате. Валери плачет. Плачет до самого утра. От несправедливости, боли, ревности и ненависти. И Валери настолько невыносимо больно, что кажется, будто она горит изнутри, забыв, что эта боль - не ее.

***

Я бы хотел тебе верить, не замечая дожди Не замечая, как уходит время, разрушая все мои мечты