Dark Academia

Музыка:

Fleurie — Hurts Like Hell

Billie Eilish — No Time To Die

MISSIO — I don’t even care about you

Bassline Drift, Deadly Avenger — pull me under (Si Begg remix)

Klergy — Dangerous Game

Kaito Shoma — Hotline

L’Orchestra Cinematique — Floating Museum

FLLNDR — AGONY

Bring Me To Horizon - Parasite Eve

Tommee Profitt, Fleurie — There's a hero in you

      Раздирающая на куски боль переполняет собой и тело и сознание, вымещает любые мысли, заставляет забыть про то, как двигаться и даже дышать. И если бы не Тэхён, потянувший Валери вверх по лестнице, а затем в сторону женского общежития, она бы так и осталась стоять на лестничном пролете, не зная куда себя от этой боли деть.       Тэхён чётко знает куда идти. Удивительно, но он даже помнит номер её комнаты. Внутри, конечно, пусто: девчонки на парах. Валери вообще благодарна вселенной за то, что по пути им не попадается ни один человек: плакать у кого-то на глазах — омерзительно. Тэхён, естественно, исключение.       Он усаживает её на небольшой диванчик, сам опускаясь перед ней на колени и утирает слёзы, дорожками стекающие вниз по лицу. И будь рассудок не застелен туманом, а глаза слезами — ее бы это насторожило, удивило, ведь подобные жесты, на которые Тэхен обычно щедр, до сих пор рождали в душе некое волнение, непривычку. Но сейчас ей до подобной близости нет никакого дела. Сердце внутри разрывается гранатой, задевая легкие, ломая рёбра в щепки. Взрыв этот затмевает собой все. Наверное, именно так взрываются воздушные замки. А вместе с тем рвётся и каждая ниточка от нее к нему, которую она так бережно и осторожно сплетала между ними, полагая, что делает это не в одиночку.        Тэхен просит рассказать, что же на самом деле произошло. Рассказ, в общем-то, выходит немногословным. Всего одна фраза, с трудом выдавленная осипшими голосовыми связками. Но разве можно даже тысячей слов описать боль предательства? Разбитые надежды и хрупкие мечты, треснувшие на тысячи осколков меньше, чем за секунду? Вот и наступил конец эйфории, которого Валери так боялась. О котором знала с самого начала. Ведь у плохих парней и примерных девочек не бывает счастливого конца. Это нужно было как мантру выучить и повторять ежечасно, если не ежеминутно. Может, тогда бы отпечаталось в голове. И от красивого сна так или иначе пришлось проснуться. Вернуться в не такую приторно-сладкую реальность.       А от картинки, всё ещё стоящей перед глазами, каждая клеточка тела и души буквально вопит. Только изнутри наружу вырываются лишь крохотные всхлипы. Тэхён обхватывает холодными пальцами трясущиеся руки, и Валери кажется, что она их до хруста сжимает, ещё немного, и раскрошит в пыль.       — Разноглазка… — Тэхён, напротив, руки не отдергивает, а наоборот, будто пытается прощупать кожу, — Да ты… вся горишь.       Затем его холодное запястье перемещается к пылающему лбу, и Валери не сразу понимает, что тело её и вправду лихорадит. Кофейные глаза напротив такие большие, взволнованные. И волнение это плещется о стеклянную радужку, которая умело скрывала любые эмоции, не позволяла им даже искрой пробиться наружу.       Видимо, сон на мёрзлой земле в лесу, сидение на мокром и холодном валуне и ночь в непрогретом доме у моря дают о себе знать. К тому же, ослабленный вечным стрессом организм наконец сдаётся, сигнализируя о своём плачевном состоянии всеми возможными способами. Но внезапный жар — последнее, что сейчас Валери волнует. От разбитого сердца, осколками впившегося в грудную клетку, намного хуже. И больней.       — Тебе нужно прилечь, разноглазка. Пойдём. — Тэ не медлит. Тянет девушку в её комнату, где настаивает на том, чтобы она всё-таки переоделась в пижаму, при этом любезно отвернувшись. Как ни странно, ее даже его присутствие не смущает, не волнует. Хотя, он мог бы и выйти из комнаты, но об этом Валери думает в последнюю очередь. А затем он следит за тем, чтобы Валери забралась под одеяло.       Валери не знает, сколько проходит времени, когда её слёзы наконец заканчиваются, и потолок перед глазами проясняется. Тэхён даёт ей выплакаться, не лезет с глупыми расспросами, не пытается утешить, за что она ему искренне благодарна. Он просто рядом. И этого уже более, чем достаточно.       Когда затихает внутренний плач, она наконец может рассмотреть его. Тэ и сам в домашней одежде: огромная футболка и спортивные штаны (должно быть, он успел сходить к себе и переодеться), сидит за её столом, заваривая чай в стеклянном заварном чайничке. Сейчас он выглядит куда более уместно, чем в костюме-тройке в её детсковатой комнате в воспоминаниях.       — Малина и мёд отлично справляются с температурой. — Бросает он низким голосом, будто чувствует ее взгляд спиной, которую покрывает просторная футболка.       — Есть у тебя что-нибудь от невыносимой боли? — А боль и вправду такая нестерпимая, что проще перестать существовать. Она пронизывает каждую частичку в теле, отдаваясь уколами под сердцем и дрожью в руках. Но стоит ей закрыть глаза, чтобы хоть на секунду представить упоительную тьму, как перед глазами вспыхивает его лицо. И его губы, целующие другую. Губы, которые совсем недавно так же жадно целовали её.       — Боль действительно невыносимая? — Спокойно спрашивает Тэхён.       — Да. — Валери даже собственного голоса не слышит. Боль забралась даже в горло, сжимая голосовые связки тисками.       — Боль — это хорошо. Если чувствуешь её, значит, ты ещё жив. А вот если ты даже боли не чувствуешь… то всё равно, что мёртв. Живой труп. — До слуха доносится тихий звон чайной ложки о стекло. Тэхён колдует над баночками с мёдом и вареньем. Его спокойствие и отчужденность даже пугают… и восхищают одновременно. В подкорку сознания закрадывается смутное подозрение, что говорит Тэхён про себя.       — Лучше бы я умерла, чем своими глазами увидела… — При одном только упоминании «его» все органы скручиваются сильнейшим спазмом. И вправду, она бы лучше вырвала себе глаза, чем ещё раз увидела успевшее стать родным лицо в невыносимой близости от другого — лица Дженни.        — И доставишь ей такое удовольствие? — Хмыкает Тэхен.       — Или хотя бы есть у тебя что-нибудь, отшибающее память? Хочу забыть…       Губы так и не произносят «его».       — К сожалению, даже в мире магии подобные практики довольно рискованны.       Внутри настоящим пожаром вспыхивает надежда. Значит, всё же спасительная щепотка магии существует. Магии, которая может смыть болезненные воспоминания, даруя спасительное забвение.       — Расскажи. — Валери сама удивляется приказному тону, которому никогда не позволяла появляться в диалогах с Тэхёном. Он, удивленный холодом в девичьем голосе, выдерживает паузу, а затем все же отвечает —       — Это ментальная магия. Некоторые воспоминания и мысли можно вырезать из сознания, как злокачественную опухоль или орган. Но как и при любой операции существует риск неудачного исхода, заражения крови и даже… смерти.       — Ментальная магия — не то же самое, что и хирургия. Ты можешь это сделать для меня? — Приказные нотки быстро меняются на мольбу. Она будет спорить и настаивать до последнего. Прямо как он. Тэхен с некой болезненностью подмечает эту черту, присущую и лучшему другу тоже, эту схожесть между ними. А она лишь хочет избавиться от колкой боли гранатой замедленного действия, разорвавшей сердце.       — Вспомни урок Кёнхи. — Тэ впервые поворачивается к Валери лицом, закончив приготовление чая. Взгляд его серьёзен как никогда. Сейчас он похож на строго родителя, поучающего непутевого ребёнка. — Нам обоим несладко пришлось. Подобный вид магии непредсказуем. Это не то же самое, что нажать на пульт и посмотреть кино чьей-то жизни. Хотя один даже просмотр требует нечеловеческих моральных и физических сил. А когда ты начинаешь что-то ещё и менять… последствия могут быть необратимыми. И даже если я снова влезу в твою голову и «удалю» кое-какие фрагменты, учитывая твою высокую сопротивляемость, то вернувшись, ты можешь стать совсем другим человеком. Это, так называемый, эффект бабочки. Взмах её крыльев на одном конце света…       «Может вызвать ураган на другом» — проговаривает про себя Валери. Одна лишь чертова ухмылка Чон Чонгука заставила её пасть к его ногам, привела к катастрофическим последствиям. Он умел без ключа открыть любой замок, любую дверь. И дверь в её сердце не была исключением. А теперь сожаления тяжелым градом обрушиваются на её голову: сожаления за то, что так легко позволила ему войти в дверь, которую нужно было обвесить тысячей тяжёлых, хитрых и сложных замков. А ещё желательно и цепью. Для большей надежности.       — Пожалуйста, Тэхён. — Шёпотом говорит она. Просит.       Услышав своё имя из её уст Тэхён вздрагивает, хоть виду и не подаёт. А она и не видит его чуть дернувшихся плеч, ведь перед глазами все от жара плывет.       — Нет. — Ответ непреклонен. — Лучше чувствовать боль, чем не чувствовать совсем ничего. Поверь.       На этих словах Тэ отворачивается, возвращаясь к заварнику… или просто делает вид, что занят, чтобы не возвращаться к разговору о забвении. И Валери в детской обиде даже отворачивается от него, кутаясь в одеяло. Но когда он подносит чашку тёплого чая к её губам, про обиду приходится забыть: лихорадка поражает тело, принося с собой дикую жажду.       Несмотря на лекарственный чай, температура, кажется, только ползёт вверх, медленно поджаривая разум на раскалённых углях. Валери мечется по кровати в полубреду, полусне, а у Тэхёна сердце саднит, ведь под рукой даже нет жаропонижающих, которые могли бы состояние девушки облегчить. Он вновь и вновь просит её попить, надеясь, что от обильного питья ей быстро полегчает, и это и вправду помогает ей заснуть.       А когда Тэхён собирается спуститься на первый этаж, в кабинет лекаря, который обычно скуден на обычные людские лекарства, но захламлён кучей трав из академических теплиц, Валери что-то мямлит сквозь сон —       — Полежи со мной… — Тэ боится, что ослышался. Что, возможно, выдаёт желаемое за действительное. Но Валери будто в подтверждение повторяет просьбу, едва шевеля пересохшими губами, — Побудь со мной, пожалуйста.       Тэ осторожно покидает своё место за столом и подходит к кровати, будто боится спугнуть маленького зверька, который вот-вот убежит. Хотя куда ей бежать в таком-то состоянии. Он беззвучно убирает пустую чашку из руки девушки, ставя её на прикроватную тумбочку и заползает под пуховое одеяло. Кровать не очень большая, отчего тело так или иначе соприкасается с пылающим девичьим, и Тэхён боится пошевелиться, сделать лишнее движение, которое вырвет девушку из сна. Но она внезапно сама прижимается к нему, заползает подмышку, устраиваясь на груди и обхватывая за талию. Прижимается так плотно, что аж дыхание перехватывает. И он, немного расслабившись, позволяет напряженному запястью лечь на её плечо. Ситуация не самая лучшая: всё-таки Валери борется с прожирающим её жаром, к тому же, разбитое сердце наверняка отчаянно просит хоть какого-то обезболивающего, пусть даже в виде объятий лучшего друга. Тэхён знает, что ситуация эта и не совсем здоровая. Но всё равно может провести так вечность. Представить, что рассудок Валери не распалён температурой, а сердце целостно и искренне желает…его. Не Чонгука. Не кого-либо еще. А его. Тэхена.       Да, Тэхён может вечность провести в этой сладкой иллюзии. Только она слишком быстро рассевается, когда во сне с уст Валери срывается чужое имя —       — Чонгук…       Не «Тэхён». Рядом он, а зовёт она всё равно другого.        Кажется, где-то в левой части грудной клетки отзывается такое далёкое и забытое чувство. Слабо спазмируется мышца, ранее просто гонявшая по телу кровь. Тэхен за долгое время чувствует боль. Или по крайней мере, ее отголосок.

***

      Валери быстро встаёт на ноги усилиями небезучастных Тэхена и подруг: жар отступает, симптомы простуды быстро сходят на нет благодаря целительным чаям и настойкам. Но Валери не может сказать, что ей «лучше», ведь внутренне она просто разваливается. Разваливается на части.       Она все ждёт, когда душевная боль наконец так же стихнет, отступит. Но она, напротив, как увиденное Валери ночное море, волнами накатывало на сердце. Каждую ночь закрывая глаза, остаётся лишь ждать, что под утро полегчает. Что целительный сон заберёт с собой и хворь.       Но сон для неё не целителен. Скорее наоборот: самое чудовищное то, что сознание во снах упорно игнорирует жёсткий и бескомпромиссный факт предательства, сознание там живет прошлым. Тем непродолжительным и счастливым, которому Валери позволила случиться, которым была околдована. Во снах все так, как всего лишь недели назад: она в его спальне, просто обнимает его за талию, устроив голову на крепком плече, он переплетает их пальцы, поглаживая тонкую кожу тыльной стороны кисти большим… и она даже почти чувствует его едва уловимый запах: коричный, сладковатый, пряный, едва уловимый, будто запах самой кожи, а не парфюма, к концу дня обычно полностью выветривающегося. Этот запах, успевший стать родным, едким туманом проползает в сознание, прожигает душу и наполняет лёгкие. Им она задохнуться готова.       Там, во снах, все по-прежнему идеально. Сладко. Сказочно. А просыпаясь она не может сдержать мелкие слёзы, падающие из уголков глаз, ведь реальность обрушивается с сокрушительной силой, вырывая мысли, и душу, и сердце из тёплых объятий сна. Просыпаясь, она до сих пор чувствует фантомные объятия таких ужасно знакомых и тёплых рук.       И эта реальность ударяет даже сильнее каждый раз, когда Валери перешагивает порог собственной комнаты и сталкивается с Ним… и с ней.       Избежать этого невозможно: они, черт возьми, в одной группе, ходят на одни и те же пары, у них единый обеденный перерыв, который Валери теперь частенько пропускает, лишая себя приема пищи. Лишь бы больше не видеть, как безупречная брюнетка чуть ли не с рук кормит своего нового парня. Валери и без того старается минимизировать любые контакты: теперь занимает место в начале аудитории, всегда перед ним, чтобы не иметь возможности даже боковым зрением видеть его силуэт, по окончанию пар пулей вылетает из аудиторий, теряясь в сплетении коридоров и в тени укромных углов.       А от кружка живописи… и вовсе пришлось отказаться. Хоть Валери и любила проводить часы после пар за рисованием больше всего. Вдыхая запахи красок и древесины, бумаги и даже нотки спирта, которыми вечно разило от профессора. Это была ее отдушина. Которой тоже пришлось пожертвовать. Лишь бы не видеть его. Совсем.       А он будто назло эти столкновения старается спровоцировать, участить. Будто специально рыскает по коридорам, ошивается у дверей общежития, библиотеки, высматривая ее из-за углов. Что на нервы действует безумно, злит, волной ненависти прокатывается по телу каждый раз, стоит ее взгляду упасть на ненавистное лицо.       И тогда Валери находит своё спасение. Спасение в виде светловолосого ангела, которому только что крыльев не достаёт. От него всегда пахнет так бесподобно, что любые мысли из головы вышибает, а в его окружении как-то удивительно светло на душе становится. Легко. Ведь предатель тогда даже не смеет приближаться. Всякий раз, когда бескрылый ангел рядом.       Чимин своё превосходство в виде отталкивающей предателей ауры чувствует и старается окружить ей девушку. Он всегда поблизости, подбадривает разговорами и шутками. В дни, когда на лице Валери отображается особенно сильная грусть и тревога, он даже пускает в ход тяжёлую артиллерию в виде флирта. Чимин теперь для неё точно обезболивающее.       Хоть друзья и стараются особенно сильно во всю эту историю не лезть, они видят, как тяжко приходится Валери. А та и не жалуется, скрипит зубами, по ночам скулит от дурманящих снов, дёргается и дрожит всем телом, словно пойманная хищником лань, всякий раз, когда рядом он, но вида не падает. Никому о том, как больно, не рассказывает. Но друзья ведь не дураки. Они все прекрасно видят. И Валери стараются поддержать, Чонгука обходя стороной и дружно бойкотируя.       Вот и сейчас все окружили девушки на паре по демонологии, заняв места рядом, в другом конце аудитории от места, в котором раньше локализовалась. От места, которое обычно занимал Чонгук.       Чимин, как и раньше, теперь сидит рядом, по левую сторону от неё. Беззаботно шутит и обрушивает на соседку по парте целую автоматную очередь из хитрых улыбок и чарующих взглядов. Но приподнятое Чимином настроение моментально портится, когда глаз все же цепляет какое-то движение рядом. Пальцы леденеют, ведь Валери боковым зрением замечает до боли знакомую чёрную толстовку и кожаные ботинки. И даже температура воздуха, кажется, падает, стоит этим ботинкам остановиться у ее парты. В горле ком, глаза подняться выше не смеют. И даже Чимин смолкает со своими шутками на мгновение.       — Мы можем поговорить? — Роняет шёпот над ухом. Отчего-то этот шёпот напоминает больше шипение змея. И Валери всем телом чувствует, как змей близко: ещё немного, и на плечо вместо слов начнут капли яда капать.       — По-моему, не хочет она с тобой говорить, Чонгук-щи. — Вкрадчиво отвечает Чимин, когда ответ затягивается на непозволительно долго. Только массивные ботинки все никак не спешат пройти мимо, покинуть область обзора.              — А я разве к тебе обращался? — Цедит он. Почти шипит. Точно, змей.       Чимин отступает, позволяя Валери ответить самой. Но девушка сохраняет молчание: с ее губ не срывается ни слова. Ведь он больше ни одного не заслуживает. Секунды затягиваются в минуты, а ботинки и с места не двигаются. Чонгук не думает уходить, а пара вот-вот начнётся.       — Короткий вышел разговор. — Констатирует Чимин, роняя жирный намёк на то, чтобы Чон уже ушёл восвояси.       — Прямо как ты? — Чонгук не говорит. Он эту фразу будто сплевывает. Как яд, скопившийся во рту. Эту битву он проиграл.              — Окажи услугу, Чонгук-щи, когда пойдёшь, отправься сразу в ад. — В голосе Чимина привычные весело-саркастичные нотки, которые Валери так полюбились. Даже в конфликтных ситуациях Чимин не был таким враждебным, как он. Да, мог нагрубить или не сдержать очередную саркастическую реплику, но слова его по душе холодным ножом никогда не проходились. А у Чонгука теперь даже голос обладает такой способностью.       Ботинки наконец проходят дальше, унося вместе с собой немыслимый холод… и тьму. Но сердце саднит с новой силой, когда Валери замечает лакированные туфли на сумасшедшем каблуке, идущие следом. Теперь рядом с ним постоянно. Как собачка вьется у его ног. И даже блеклость лица пропала, в глаза снова блеск жизни, волосы сияют. Дженни как всегда безупречна. Как всегда на троне.       Руки сжимаются от очередной волны боли. Да когда же уже это кончится?!       Кажется, что никогда.       — Превосходно. Теперь, когда Чон Чонгук и мисс Янг больше не перетягивают все внимание аудитории на себя, можем начать наш семинар. — Скрипит Квон, появившись из своей каморки в начале класса. И скрип его голоса как хлыстом ударяет. Точнее, ударяет даже не сам голос, а два имени, звучащие вместе. Два имени, которые было так сладко произносить вместе. И которые Валери больше никогда в одном предложении не скажет. — Сегодня мы продолжим говорить о способах борьбы с тенями.       Квон снова ударяется в классификацию, которую Валери уже хранит в подкорке своего сознания, и потому она немного расслабляется, отгоняя стариковский бубнеж на второй план. Внимание тут же падает на кусочек колдовского пергамента, который она не успела убрать из тетрадки по демонологии. Тот самый, с помощью которого они в тайне от чужих глаз переписывались… с ним.       Валери уже тянется за листком с намерением его смять, но глаза улавливает быстро вырисовывающиеся буквы. Мозг невольно складывает их в слова:       Я знаю, что поступил отвратительно       И знаю, что виноват.       «Засунь ты это свое ‘виноват’ знаешь куда?»       Но рука так или иначе не спешит комкать бумагу, замирает, будто и не ее вовсе, не слушается. Сердце сжимается при виде следующих чернеющих букв. Они огнём отпечатываются на сердце, принося все новую и новую боль.       Но я не мог поступить иначе.       На объяснение это как всегда не походит. Их от Чонгука ждать не стоит. Валери знает, что надо бы от листка избавиться: «с глаз долой, из сердца вон…», знает, что саму себя подвергает пыткам, позволяя себе надеяться на то, что сейчас он все разъяснит. Сейчас, и проклятый лист явит хоть какую-нибудь разумную причину. Пусть даже и не очень разумную. Хоть какую-нибудь. Но новые буквы на нем не расцветают. Зато в душе распускается огромный бутон злости. И злость эта выплескивается на кожу в виде особо глубоких и угловатых цветочных рисунках.       — Мисс Янг, может вы сделаете одолжение, и вернётесь к нам, на землю, напомнив аудитории основные способы уничтожения теней. — Хрипит Квон. Сегодня его голос особенно омерзительный, с хрипотцой, натяжный. Должно быть, сквозняки, гуляющие по замку, не обошли стороной стариковский иммунитет.       — Их нельзя уничтожить. — Бесцветно отвечает Валери. Сегодня ей даже нет дела до раздражающего «мисс Янг». Она, тем не менее, будто на зло Квону глаз от пергамента не отрывает, находясь все ещё где-то не здесь.       — А более развёрнуто вы ответить можете? Или не хватает языковых знаний и проблема столь жалкого ответа в этом? В данном случае, подобное вполне простительно. — Надо же, какая снисходительность. Пропитанная злобной неприязнью и насмешкой.       — Тень можно только запечатать, чтобы та никогда не возвращалась назад. Впрочем, как это сделать, вы так и не рассказали. — Хмыкает Валери, позволяя себе маленькую дерзость. Одногруппники от подобной выходки напрягаются: это чувствуется каждой фиброй души. Ждут реакции старика.       — Этим я и собираюсь заняться. И если вы будете слушать, а не бездумно всматриваться в кусок бумаги, то, возможно, на следующем семинаре даже сможете ответить на этот вопрос самостоятельно. — Квону жутко не нравится, когда все идёт не так, как он ожидает. А от своих студентов он обычно ожидает стопроцентного внимания. Которым «мисс Янг» сегодня его одарить не может. — Но перед тем как тень запечатывать, ее, чаще всего, нужно извлечь из души несчастного смертного. Как вы помните, большинство из них паразитируют прямо на душах. А вот на каких именно зависит от вкусовых предпочтений самих теней: кто-то выбирает чистые и невинные, самые сладкие, нетронутые чернью греха, а кто-то, наоборот, в этом грехе и мраке погрязщие. И есть тени, для которых порочные души не менее сладки.       Интересно, а пришлась бы по вкусу какому-нибудь демону ее душа? Валери уверена, что ее душа светла. Только стоило позволить чьим-то чужим пальцам ее коснуться, как по белому полотну разрослись красные пятна страсти, похоти, порока. Чего угодно, только не любви. Не может любовь обратиться в яд.       В голове мелькает картинка подающего большие надежды музыканта, возможно даже будущего айдола, только вот с невообразимо потушили глазами, и в тонкую шею которого острыми зубами впивается жуткое существо с подобием женского лица. Вот бы нечто похожее вгрызлось и в Валери, выпотрошило бы её душу, и, может, эта бесконечная боль и разочарование наконец бы отступили.       — Нам с вами стоит опасаться вдвойне. Наши души для них особенно уязвимы, ведь они открыты, в силу природной, нерушимой связи с тем другим, миром теней. И особенно берегите глаза. К ведьминским глазам они питают особую слабость. — Квон костлявым пальцем внезапно тычет в свой правый глаз, и с первой парты Валери отчётливо видит, что глазное яблоко отличается от левого, оно лишено естественно блеска, следовательно является протезом.       Вот почему Квон не устаёт повторять про ценность глаз, способных видеть тени и силу, заключённую в них. Но Валери особо на это внимания никогда не обращала. Какая разница, где она заключена? Сейчас ее глаза не хотят видеть ни Квона, ни эту аудиторию, ни Чон Чонгука, ни даже пергаментный лист, что покоится под ее ладонями.       — … Итак, если тень въелась в смертного не слишком глубоко, не пустила свою скверну в самое нутро, то ее еще можно извлечь. Процедура эта, впрочем, не из приятных и требует хирургической точности.       Вот бы кто-нибудь извлёк Чон Чонгука из ее души. Ведь тот успел въесться в неё так глубоко, змеем заползти в каждую клеточку, ядовитым туманом окутать разум и в итоге… одурачить. А самое идиотское то, что она сама этому всему позволила случиться. А теперь сидит и желает, чтобы кто-нибудь ножом его выковырял из сердца.       — Но об этом мы будем говорить во втором семестре. Сейчас же сосредоточимся на запечатывании… итак, когда тень извлечена из человеческой души… ей требуется новый сосуд, из которого она уже не сможет вырваться…       Старческий бубнеж вновь уходит на второй план. Валери вновь обращается к борьбе, которую ведёт сама с собой. И к борьбе ее глаз с желанием проскользнуть по листку вновь. Посмотреть, не появились ли там новые буквы. Новые слова. И проигрывает самой себе.       На тонкой бумаге появляются чернильные линии. Только складываются они не в буквы, а расползаются по периметру, пересекаются, соединяются в лепестки, а лепестки в бутон. Валери не нужно ждать завершение рисунка, чтобы понять — перед глазами расцветает лилия. Почти такая же, как на его руке. Валери этого жеста понять не может.       Цветок, означающий чистоту, искренность, верность и глубокую любовь будто усмешкой расцвёл на бумаге. Чонгук точно глумится над ней, даруя на прощание искаженный уродливой иронией символ.       К глазам подступают удушливые слёзы, голос Квона становится все тише. Валери отчаянно пытается вобрать воздух, судорожно вдыхает, но кислород будто разряжен. Тело охватывает жар, точно лихорадка вернулась. Руки потряхивает от застилающего глаза гнева. Они сами тянутся к ручке, затем наконечник стержня касается пергамента. Сами выписывают буквы, которые Валери не успевает осознать.       Мне плевать на тебя.       Вряд ли эта вполне безобидная фраза и грамм боли ему причинит. Но не всё ли равно? Пусть хотя бы думает так. Пусть захлебнётся в её холоде, безразличии, пусть и мнимом.       А затем рука сама совершает быстрые движения, до белых костяшек, перечеркивая лилию. Кажется, звук чёркающей бумагу ручки даже заглушает Квона. Да и плевать.       А когда жирные чёрные линии плотно перекрывают красивый цветок, у Валери больше не остаётся ни желания, ни сил сидеть в этой душной аудитории, слушать непрекращающийся скрип голоса Квона и видеть перед глазами насмешливый рисунок. То, что от него осталось. Всё вдруг начинает давить с ужасающей силой, отзывается стучащей болью в висках, и Валери, наплевав на всё, поднимается со стула и сквозь пелену слез быстрым шагом идёт к выходу. Под оглушительное молчание.       Вот так просто. Без извинений и объяснений она покидает кабинет, который ничего кроме сонливости и духоты не навевает. И лучше пусть она потом расхлёбывает последствия в виде профессорского гнева, чем расплачется прямо там.       Сама не знает, куда идёт, почти не разбирает дороги. Пусть коридор сам ведёт ватные ноги куда-угодно, лишь бы подальше. Подальше от него и его издевательских выходок. Он и так уже вдоволь поиздевался над ней. Больше такого удовольствия он не получит.

***

      Чем дальше она Валери отдаляется от проклятой аудитории, тем легче на душе. Ей даже удаётся собрать себя, утереть незваные слёзы, восстановить дыхание, которое перекрыла жгучая обида. Всё ещё немного расфокусированным взором она видит небольшой силуэт, сидящий на холодных ступенях, ведущих в пустующее крыло. Это территория Юнги. И, собственно, он сам прямо перед её глазами.       Завидев знакомое лицо Валери чувствует большую уверенность и уже твёрдым шагом идёт к ступенькам. Юнги скользит взглядом по лодыжкам и бедрам, открытым благодаря короткой юбке в складочку, а затем встречается с её заплаканными глазами. Из легких вырывается тяжелый вздох: видеть подругу непривычно разбитой ему уже начинает осторчевать. И это почему-то злит ужасно, рождает в глубинах души тёмное желание открутить младшему его голову к чертям собачьим. Но Юнги, конечно, как обычно свое раздражение маскирует за маской безразличия. Потому что по-другому не может. Не привык.       Валери не сразу замечает тёмно-зеленую бутылку в его длинных пальцах. На глаза она попадается, только когда юноша подносит длинное горлышко к пухлым губам. К ним уже прилила кровь от какого-то количества алкоголя, выпитого им.       Валери садится на холодный мрамор и без слов тянет руку, сгибая пальцы в безмолвном жесте. Нехотя, но всё же он выполняет просьбу и передаёт бутылку девушке. Всё-таки, он к наказанию за распитие спиртного посреди академии в случае чего готов, а вот для Валери той же участи не желает.       Она припадает губами к горлышку, неспешно заглатывая терпкую жидкость. Вино. Розовое. Полусухое. Чертовски приятное. Хоть Валери в винах и не сильна, но на вкус оно гораздо лучше той дряни, которую ей доводилось пробовать.       — Хорошо, да? — Спрашивает Юнги, глядя на одобрение на лице подруги, — Стащил у Розэ из тайника. Тебе уже рассказывали главное правило академии?       — Не хранить дурь и бухло в своей комнате? — Спрашивает Валери, делая следом ещё один жадный глоток, ярко вспоминая фразу, брошенную Чимином в тёмной аудитории.       — Верно. Только Розэ своё добро хреново прячет. А перед вином из погреба Паков никто бы не устоял.              В жидкости помимо винограда чувствуются цветочные нотки, сладкие, несмотря на то, что сладости в полусухом должно быть не много. Валери в вине открывает какое-то болеутоляющее: новый глоток теплом растекается по венам, вымещая болезненные ощущения на второй план, быстро затуманивая мозг, в котором клубятся болючие мысли.       — Могу я поинтересоваться, в честь чего пьём? — Вино необычайно быстро начинает действовать на организм, развязывая и одновременно утяжеляя язык. Хотя, вопрос вполне естественный. Не каждый студент дерзнёт распивать алкоголь прямо во время занятий.       Юнги толкает язык за щеку, думая, делиться ли накипевшимся. А затем всё же решается: лёд, сковывающий личное, даёт трещинку.       — Хосок возвращается. — Цедит он. Валери помнит, как между этими двумя точно кошка пробежала в последний раз, когда они виделись. Да и при упоминании Хосока далеко внутри не цветы расцветают, а всё покрывается изморозью. Слишком свежи воспоминания о его раскаленном дыхании на шее, губах, почти её касающихся, или точнее острых клыках.       — Обратно в Академию? Он же вроде не планировал.       — Вряд ли он вернётся окончательно. Но на сегодняшней вечеринке будет стопроцентно. — Белоснежные пальцы нервно сжимаются в кулаки, что не может скрыться от взгляда девушки.       — Что ещё за вечеринка?! — Валери пытается вспомнить разговоры подруг или обрывки диалогов, которые, возможно, звучали в коридорах или классах, но ничего подобного на ум не приходит.       — Каждое первое декабря феи устраивают своего рода тайную вечерю* в честь окончания осени, сезона плодов и собирательства. Да не такая уж она и тайная, раз о ней знает вся академия… за исключением разве что тебя одной. — Юнги косится на девушку, даже не поворачивая серебряной макушки.        — Типичная академическая вечеринка с морем бухла и дерьма, учитывая то, что наши Паки — барыги.       Валери становится немного не по себе при упоминании не совсем легальной деятельности семьи друзей. Она вспоминает господина Пака, отца Розэ, который всем этим делом и заправляет. Лично она его не видела, но даже картинки из воспоминаний Розэ хватило, чтобы понять, что человек он действительно серьезный и тесно связан с миром преступности. Больно становится от осознания, что два таких хрупких создания как Чимин и Розэ тоже так или иначе к этому причастны.       — Почему ты так ненавидишь Хосока, если раньше вы дружили? — Валери слышит как чужие костяшки щёлкают. При упоминании этого имени Юнги всего передёргивает, и если в большинстве случаев, ему удаётся оставаться беспристрастным, то сейчас же это беспристрастие по швам трещит.       — Хорош друг, который добровольно себя проклял. — Юнги забирает из холодных девичьих рук бутылку и делает довольно большой глоток, отправляя алкоголь сразу вниз по пищеводу, не смакуя. — Он стал монстром. Обращаясь в вампира человек всё равно лишается души… отдаёт её в обмен на силу и бессмертие. И он свой выбор сделал сам.       Низкий голос обжигает своим холодом, он пропитан презрением и… неприязнью. Почти ненавистью.       — Что значит «лишается души»? — Язык слегка заплетается, но вопрос сам с него слетает.       — Человечность в нем… погибает. У вампиров нет никаких ценностей, никакого морального компаса, гуманности. Ими правит лишь одно желание — жажда крови. — Валери вспоминает мутные глаза Хосока, в которых багрянным туманом клубилось желание. Теперь она понимает то, что она ошибочно приняла за желание, было голодом. Жаждой. — Мне как никому другому не знать, что это такое — быть зверем в человеческой шкуре. Только у меня такое помутнение происходит раз в месяц, когда я сам себя не помню, боясь кого покалечить…       Юнги сбивается. Валери слышит этот болезненный вдох, который заглушает дальнейшие слова. Понимает, что Юнги ковырнул какие-то болезненные воспоминания. А вот какие именно — уже не поделится. Но догадка появляется сама собой: кто-то от его рук пострадал.       — Он этого не показывает, но он теперь совсем другой. Незнакомец. Со знакомым лицом. — «Как же точно подмечено, Юнги» — мимолетно проносится в голове., — Выглядит как человек, но не чувствует, не сострадает, никогда больше не ощутит ни тепла, ни любви, ни радости, ни счастья.       — Ни боли… — Почти беззвучно и завороженно мямлит Валери, совсем забывая, каким тонким слухом обладает её собеседник. Всей душой она Хосоку завидует… и в опьяненном вином сознании даже проскальзывает мысль наведаться к нему в бар с одной заманчивой просьбой. Но, конечно, на подобное она никогда не решится. Даже Чон Чонгук не стоит такой жертвы.       — Ни даже мук совести. Идеальная машина для убийств. — Подытоживает Юнги, — И из того, кто поклялся защищать невинные жизни, он сам стал тем, от кого их нужно защищать. Монстром.       — Он… — Вопрос никак не может сформироваться в голове. Застывает на влажных от вина губах.       — Он убивает, чтобы выжить. — Холодно отрезает Юнги, отчего кровь в жилах стынет. Надо же, она веселилась, выпивала и сидела за одним столиком с убийцей.       Между ними повисает небольшая пауза, которую молодые люди не спеша записывают вином.       — А причина твоих слез… в нем, да? — Юнги решает прекратить разговор о бывшем друге, пока горечь не заполнила рот целиком. Вместо имени, вызывающего болезненный укол в сердце, колдун выбирает вполне безобидное и безликое местоимение. Но даже это простенькое местоимение заставляет сердце разбиваться на кусочки снова и снова.       Вместо ответа Валери старается удержать слезы, жгущие уголочки глаз. Вот-вот, и они дрожками покатятся к подбородку. А плакать даже перед Юнги не хочется.       — Луна больше не такая прекрасная? — Скорее риторически хмыкает Юнги. Фраза эта звучит как-то ядовито, поучительно, саркастично. И Валери даже кажется, что она ослышалось. Что уставший от страданий мозг сам воспроизводит однажды сказанное на тесном балкончике. А затем Валери забирает бутылку и глотает приятную, но чуть жгучую жидкость, словно воду. — Эй… ты бы не увлекалась.       — Как ты… — В сознание врезаются только что озвученные слова, больно впиваясь прямо меж рёбер. Валери душит обида… но не на Юнги. А на другого. Того, кто вынудил её такие глупые слова произнести. Теперь они звучат даже отвратительно, по-детски наивно.       — Извини. — «За то, что подслушал» — хочет добавить Юнги, но это и так ясно. — Я ошивался во внутреннем дворе, когда уловил ваш разговор… чувствительный слух, помнишь?       — Что вообще делать… если парень поступает так? Втирается в доверие, одурманивает, влюбляет, играется… — Валери всеми силами подавляет рвущиеся наружу слёзы, которых уже не должно было остаться, — А вдоволь наигравшись, … по щелчку пальцев охладевает?       — Хоронить. — Загробным голосом произносит Юнги, делая очередной глоток.       — Ты… можешь знать, почему он так поступил? — следующий вопрос даётся Валери нелегко. Каждое слово не хочет вылетать наружу, потому что даже безликое «он» снова обжигает губы. Она и без того чувствует себя чудовищно глупо, втянутой в чужую игру. А Юнги, наверное, единственный, у кого такое спрашивать не зазорно. Учитывая то, что он для Чонгука был кем-то вроде старшего брата.       Но даже эту мелкую надежду жестоко обрывает низкий голос с небольшой хрипотцой.       — Нет. — Он молчит, чувствуя жгучее спиртовое послевкусие на кончике языка. — Этот мелкий… персонаж он довольно непредсказуемый. Когда я только его впервые увидел, сказал бы даже «отбитый». Бешенный пес. Так его раньше звали.       Юнги погружается в воспоминания и Валери тоже. Вспоминает зверя с родным лицом, которого видела в чужих воспоминаниях.       — И я даже не знаю, в чем была причина этой… неконтролируемой агрессии. Неуравновешенности. Но я в нём помимо всего этого почему-то видел… нечто уязвимое, отчаянно кричащее о помощи. И потому взял его под крыло. Жалко только не успел… до того, как…       — Кан Минджун? — Спрашивает Валери, облегчая задачу, не позволяя сказать «убил».              — Да.       — Насколько я знаю, Минджун не только из-за него пострадал. — Валери не пытается выгородить Чонгука. Сейчас ей этого хочется меньше всего. Но увиденное в аудитории Кёнхи до си пор не оставляло сознание. Ведь именно Тэхён привёл его к злосчастной арке.       — Ты про Тэхёна? Эти двое вправду были неразлучны… один только черт знал, что в их головах творилось. Но если в Гуке я видел только озлобленного на весь мир или недолюбленного ребёнка… что типично для привилегированных семей, то Тэхён, кажется, просто был…       — Жестоким? — От нахлынувших воспоминаний по расслабленному телу пробегает дрожь.       — Садистом. — Голос Юнги звучит отстраненно, но от этого даже больше холодно.       — Я предпочитаю слово «креативный». — И Юнги и Валери будто молотом по голове бьёт. Такого наглого вмешательства в свой диалог они оба не ждали, ведь мало кто захаживает в пустое крыло замка. А от осознания того, что реплика, брошенная за их спинами, принадлежит тому, о ком они сейчас говорили, ещё и искры с пальцев сыпятся. — Ну или… человек с нестандартным мышлением… ты забыла вещички.       Высокая фигура юноши приближается к этим двоим. В голове Валери проскальзывает вопрос, как он оказался вне зоны их видимости, если проход в это крыло увенчивался лестницей, на которой они и сидели. Но замок был богат на потайные коридоры и двери, ведущие в неожиданные места. Вероятно, Тэхён воспользовался одним из этих ходов.       Рядом с Валери опускается её небольшой кожаный рюкзачок, открытый, с наспех положенными туда вещами с парты. Никакого пожелтевшего пергамента, торчащего из тетрадей она не наблюдает и облеченного вздыхает.       Тэхён тоже опускается на ступеньку, окутывая Валери древесным ароматом с нотками чёрной смородины. Валери смотрит, как медленно собираются складки на его идеально выглаженных брюках. Снова он строгом костюме. На этот раз темно-металического оттенка. Волосы аккуратно убраны назад, открывая лоб и кофейные глаза.       — Рад тебя видеть, Юнги. — Как ни в чем не бывало бросает он из-за плеча девушки.              — Взаимно. — Цедит в ответ Юнги как-то сквозь зубы. В голосе ни нотки радости. Валери даже почти слышит скрип его зубов. Странно, но раньше такой неприязни она между этими двумя не замечала. Хотя, она, наверное, вообще ничего кроме Чонгука не замечала.       — Ну и шоу ты устроила. Квон был вне себя. Я думал, у старика от злости сердечный приступ случится.       — Он еще нас с вами переживет… — Бросает Валери, чем вызывает улыбку на аккуратно очерченных губах. Параллельно она пытается привести школьные вещи в рюкзачке в порядок: тетрадки и ручки перемешаны, страницы немного помяты.       — Прости, что все комом. Я торопился. — Виновато говорит Тэхён, глядя, как Валери разглаживает тетрадки. — Наплёл старику, что ты себя с утра неважно чувствуешь. А потом, мне и вправду так подумалось. На тебе лица не было… Твой блокнот случайно упал, ничего, что я заглянул в рисунки?       Валери возвращает открытый скетчбук в его нормально состояние, насаживает странички на кольца, и перед тем как закрыть его, натыкается на портрет, который накидала за пять минут в полуосвещеном баре на Хондэ пару месяц назад. Натурщик как раз сидит по левую руку от нее, и даже понятия не имеет, что таковым тогда стал.       Валери не раздумывая вырывает лист и протягивает его Юнги. Есть у нее такая привычка: часто раздаривает маленькие рисуночки знакомым, которых ей довелось запечатлеть. В остекленевших глазах Юнги вспыхивает искорка удивления, когда пальцы перехватывают лист с его карандашным полупрофилем. Никогда в жизни его ещё не рисовали. Хоть виду он не подаёт, и этому удивлению не позволяет вырваться наружу.       А затем Валери натыкается взглядом и на рисунок того самого существа, которое напугало её до тошноты. И прикасалось к шее Джисона. Тень с впалыми щеками и пустыми глазами, хищно оголившая ряд острых зубов. Даже от рисунка Валери становится не по себе. Но мозг, тем не менее, формирует странную идею, от которой она уже не сможет отказаться. Идею, которая пугает от кончиков пальцев ног до макушки, которая заполняет собой сознание и даже вымещает зудящую и разбивающую тело на осколки боль.       Валери даже сама не верит, что говорит, но уши слышат её собственный голос вполне отчётливо —       — А не хотите смотаться до Сеула? Кое-кому очень бы пригодилась наша помощь…

***

      — Вы, блин, реально собираетесь это сделать?! — Чимин, кажется, не верит только что произнесенным словам. Хотя Валери уже давно протрезвела, и ровный тон ее голоса не должен был вызвать никаких вопросов, но вот смысл сказанного, наоборот, вызывал… целый миллион.       — Реальней некуда, принцесска. — Юнги заступается за идею Валери, похлопывая Чимина по плечу, который судя по округлившимся невинным глазам, до сих пор не верит в реальность происходящего.       — Так, давайте ещё раз… для справки. — Чимин быстро отказывается, от предложенной Тэ сигареты, возвращаясь к активной жестикуляции. Тэ же, пожав плечами, закуривает, выпуская дым в уже декабрьский воздух. Ещё один Огонек вспыхивает и у губ Юнги. Хотя, курить на территории Академии — довольно рискованная задумка для весь присутствующих. Впрочем, в списке нарушенных правил это было бы каплей в море. — Ты хочешь поехать в Сеул, чтобы найти парня, которого даже не знаешь, которого якобы пожирает вот это?! — В руках принца фей мелькает вырванный из блокнота рисунок, в который он вновь пристально вглядывается. — А кстати, что это?       — Судя по описанию, длинным волосам и жуткому рту это футакучи-онна*. Ёкай. — Оторвав от губ сигарету говорит Тэхен. Он вновь устремляет взгляд на рисунок, который, кажется, уже изучил вдоль и поперёк. — И если это она и есть, то на затылке у твари припрятан ещё один жуткий рот. И если уж совсем начистоту, я не уверен, что от парня что-нибудь осталось.       — Отлично. И вы хотите наведаться к этой славной дамочке в гости? — Голос Чимина сочится сарказмом, и почему-то Валери это даже веселит. То, как пусанский принц живо реагирует на любую ситуацию, она находит чудовищно забавным, — Чтобы она сожрала и вас нахуй, полакомившись глазами на десертик?       — Только не говори, что веришь в детские страшилки про глаза, которые обязательно съедят бесы из другого мира, братец. — Розэ толкает брата в плечо. Она кажется куда храбрее и сдержанней его.       Друзья вообще довольно спокойно восприняли безумную идею Валери. Все, кроме Чимина. Для Валери это была возможность спасти невинную душу, которая частенько являлась ей во снах с самого лета. А для ее друзей — возможность дать Валери отвлечься. Лишь бы не видеть ее заплаканных глаз. К тому же, разве это не прямое предназначение всех ведьм и колдунов? И «когда как не сейчас нужно начинать практиковаться?» послужило добивающим аргументом Валери.       — А ты жаждешь остаться без своих чудесных глазок, сестрица? — Язвит в ответ Чимин. Он потирает руки, озябшие на морозе. Холодно чертовски, хоть бы снег пошёл… погода бы смягчилась. Но снега как назло нет. И вряд ли будет, учитывая корейские природные условия. — А ведь твоему папочке так нравится ими любоваться.       — Так ты едешь или будешь жопу в общаге греть? — Юнги быстро прерывает последующие нотации Чимина, туша окурок сигареты подошвой ботинка. Ему уже не терпится сдвинутся с этого чертового внутреннего двора Академии. Он разительно преобразился, как только Валери всё это безумие предложила: обычно безучастные глаза загорелись, тело не унималась от расхаживаний из стороны в сторону, на губах хищная ухмылка. Юнги сейчас точно неугомонный волк.       — Не поеду, пока мы не выясним пару моментов: вы уверены, что мы справимся с ёкаем? Это раз. И два: ты хоть знаешь как искать этого твоего танцора? — В голосе принца звенит ревность, которую можно даже уловить в одном только слове, нарочно сказанным неверно. Чимин ведь прекрасно помнит, что некий Джисон — музыкант.       — Мы побывали в шепчущей лощине, очнись! Это все равно, что пройти сквозь ад и вернуться оттуда целым и невредимым. — Лиса даёт Чимину легкий подзатыльник, в надежде вернуть ему память.       — Я четыре года упражнялся с этим штуками… — Юнги ловко вращает длинными пальцами освещённый кинжал, не серебряный, заглядываясь в его отблеск, — … чтобы отсиживаться в тени? Сказать честно… минувшим летом я частенько встречался с тенями… к сожалению же для них.       Юнги в предвкушении облизывает губы, позволяет себе это небольшое проявление искренних эмоций, позволяет зажечься хищным искрам в глазах. Будто становится настоящим, самим собой.       — Даже боги спускаются с небес для битвы с бесами. А ты всего лишь смертная. С ума сошла?! — Пламя волнения в глазах Чимина не утихает. Кажется, он даже начинает закипать, ведь голос здравомыслия, его голос — будто никто не слышит: Валери уже слишком одержима этой идеей и рвётся на помощь черт знает кому, Лиса и Розэ в предвкушении, лишь бы вырваться из проклятых стен хотя бы на часок, Юнги позволяет своей звериной сущности, хищнику внутри выйти наружу, Тэхён — как всегда безучастен, но Чимин-то знает, что за маской безучастности всегда скрывается заинтересованный наблюдатель с болезненной тягой к представлениям и зрелищам. Кому как Чимину не знать, что на них Тэхён сидел плотнее, чем любой зависимый на наркоте.       — Я — ведьма. Как и все тут. — Валери слова Чимина пропускает мимо ушей, и это бесит. Действительно бесит. Он подмечает некое дежавю: чувство такое, как тогда, когда они бросились за ней в лощину, считай, бездну. И теперь, кажется, им предстоит сделать это снова.       — Ну так что, остаёшься? — Юнги скользит языком по нижней губе с явной издевкой в глазах. И на эту провокацию Чимин ведётся. Или точнее, хочет, чтобы все думали так. На деле же он почему-то не в силах отпустить её туда одну. Или даже с четырьмя достаточно по сравнению с ней опытными ведьмами и колдунами. Да пусть даже с десятью или сотней. Сердце и мозги будут не на месте, если он не будет рядом. За ней… почему-то… он бы и в адское пекло кинулся.       — Не дождёшься. — Цедит сквозь сжатые зубы Чимин, а затем чуть устало обращается к Валери, — Как мы доберемся до Сеула и, повторюсь, как найдём этого твоего гитариста?       Очередная издевка и исковерканное слово даже веселят. Валери ловит себя на мысли, что ей искренне нравится, когда Чимин ревнует. И эта мысль одновременно пугает.       — Машина — не проблема. Уже за воротами Академии. — Розэ весело качает ногами, сидя на леденющей скамейке. В глазах пляшут искорки. Они с Лисой и вправду в настоящем предвкушении. Будто сбегают на какой-то поп-концерт… а не на убийство демона.       — Я поеду с Юнги. — Внезапно говорит Валери, отчего нервы внутри как канатом натягиваются. Чимин и сам бы не рискнул сесть на железного зверя, которого Юнги прятал черт знает где, а позволять это сделать Валери — выше его сил. Хотя, может ли он вообще ей что-то дозволять или запрещать? Это вполне в духе Чонгука, но не в его. До Чонгука, который в последнее время фантастически раздражал, он не упадёт. Хоть и сдержаться довольно сложно. — А что касается того, где искать Джисона…я не знаю. Но знаю того, кто может нам помочь.       Личико девушки озаряет хитрющая улыбка, которая, кажется, озаряет заодно и темный вечер, опустившийся на территорию замка, рассеивает мрак только наступившей зимы. Всё лучше, чем видеть её заплаканные глаза.       — Глядишь и на вечеринку не опоздаем… — Розэ кладёт руки на плечи брата, направляя его к воротам. Кажется, все его друзья немного помешались.       — Опасную игру вы затеяли, придурки. — Говорит себе под нос Чимин, но всё равно позволяет себя увести к воротам замка.

***

      Валери, должно быть, просто хочет поскорее избавить себя от мучений, иначе как объяснить это методичное и продуманное стремление к смерти? Начиналось с вполне безобидного вина, в больших дозах отравляющее организм, затем в пьяном рассудке вспыхнула идея о встрече с довольно сильным демоном, а теперь она приняла вполне осознанное решение взгромоздиться на ненадежный с виду, но ужасно быстрый и скоростной мотоцикл Юнги. Точно, смерти своей хочет.       К мотоциклу привыкнуть даже во второй раз не получается: скорость такая, что Валери даже кажется, будто транспорт мчит над дорогой, а не по ней. Пробирающий до зубов ветер будто обжигает оголенную шею и руки. Хорошо, что она сидит за спиной Юнги, который весь удар принимает на себя. Впрочем, за его спиной Валери чувствует себя вполне спокойно, даже почти отпуская подсознательный страх того, что может свалиться с сиденья в любую минуту. Страх этот вынуждает обхватить руками торс парня так крепко, как только можно. И даже чертова оглушающая боль, кажется, стихает… кажется.                    Возможно, происходит это от близости чьего-то тела, от чужого тепла, от того, что фантомные касания, являющиеся ей в мучительных снах, вполне реально восполняются. Но от осознания того, что руки обивают вовсе его, боль новыми вспышками накрывает душу, нанося свежие порезы.       Железный зверь мчит так быстро, что Валери начинает переживать, как бы мощный, но от того медлительный гелендваген от них не отстал. Всё-таки наличие команды из знающих и опытных ребят внушала в трясущуюся от волнения душу немалую уверенность. И Юнги, несмотря на почти выдрессированные боевые навыки, тоже прекрасно это понимает. И потому старается периодически замедляться, позволяя внедорожнику их нагнать. Такие рывки, впрочем, Валери приходятся по духу: каждый раз будто кто-то внутри бутылёк с адреналином встряхивает, а затем позволяет ему успокоиться. И действует это как самое эффективное болеутоляющее. И Валери ещё и сотню таких бездумных поступков совершила бы, лишь бы боль утихла… пусть даже на один вечер. На одну ночь.       Чимин, наверное, единственный кто всеобщего приятного и одновременно ужасающего волнения от нарушения сразу нескольких правил Академии не разделяет. Его не страшит и ближущееся столкновение с тенью. Их он уже навидался. Да и после лощины мало что его теперь может напугать. А вот некое волнение за Валери души касается: девушка будто не в себе, пытается найти отвлечение, забыться… то как лихорадочно её трясло от собственной идеи, каким нездоровым блеском сияли еще недавно потухшие глаза… как бы эти попытки не обернулись катастрофой. Не только для неё.       И волнение это не даёт Чимину и слова вымолвить на протяжении всей дороги в манящий своими огнями город. И даже пытаться вправить мозги этим балбесам больше не хочется. Путь сами увидят, на что нарываются.

***

      Возможно, поиск Джисона нужно было продумать чуть более тщательно, чем это сделала Валери. Хотя бы попытаться найти его в соц.сетях, возможный адрес и места, в которых он предположительно может быть. Всю эту работу она взвалила на Ен — подругу, которая её и потащила летом в тот самый бар… чтобы насладиться «ангельским голосом» Джисона. Вместе с тем, на Ен она возлагала и всю свою надежду.       Подруга заметно удивилась, завидев на своём пороге, за спиной Валери пятерых молодых людей, больше похожих на настоящих звезд, чем на обычных студентов. Округлившиеся глаза и слетевшее с обычно чисторечивых уст подруги тихое «блять…», так или иначе, принесли Валери особое удовольствие.       Расспросам про Джисона она удивилась не меньше. На что пришлось импровизировать и врать про то, что Розэ его дикая фанатка. Что Ен, конечно, насторожило, ведь делиться кумиром… или скорее, предметом воздыхания, она точно не собиралась. И врать пришлось даже больше, убеждая, что Розэ страстно влюблена в Лису, а к Джисону питает лишь творческий интерес, и что, как и к любому парню, в принципе не может испытывать романтических чувств, что выглядело довольно бредово. Но стоило Розэ сделать томный взгляд и пару раз нежно приобнять подругу, как бдительность Ен расслабилась.       Но даже так она до последнего пыталась скрыть свою одержимость и причастность к незаконному сталкингу, маскируясь вполне здравомыслящей и сдержанной девушкой. Или возможно, ей просто не хотелось выглядеть обезумевшей поклонницей в глазах Тэ, Чимина и Юнги. Валери даже начала опасаться, как бы она не нашла нового кумира в ком-то из них. Ведь тогда даже в Академии бы им покоя не дала. А свою подругу Валери знала хорошо.       Но под кокетливым взглядом и соблазнительным голосом Чимина Ен быстро раскололась, слив всю информацию, которую ей только удалось добыть. Известия, к слову, были неутешительными: Джисон всё реже и реже появлялся на уличных выступлениях, а затем и вовсе пропал. За последние месяцы он фактически не пользовался соц сетями, или по крайней мере, там себя никак не проявлял. Бывало только, изредка появлялся в Твитере с больно уж депрессивными строчками ни то стихов, ни то песен. Ен даже удалось выйти на кого-то из университетских друзей начинающего музыканта, который даже каким-то чудом поделился адресом Джисона.       Подруга, в своей ‘ненавязчивой’ манере, конечно же пыталась проведать Джисона, карауля его у здания, но за все эти месяцы так его ни разу и не видела. Единственное заключение, к которому она пришла было тем, что парень решил уйти из музыки, опустив руки перед сложностями в начале карьеры, и окунулся в учебу.       Визит незваных гостей всё ещё казался ей довольно странным и оставлял скомканное впечатление после. Но Ен или по глупости или от сильного желания получить хоть какую-нибудь весточку от приглянувшегося парня во всю наплетенную ими чушь поверила, взяв обещание отписаться потом о самочувствии Джисона. И это обещание Валери с легкостью дала, надеясь, конечно, только на положительный исход, смутно представляя, что их в действительности ожидает.

***

      Вся компания толпится у одной из дверей многоквартирного дома, который больше напоминал нечто вроде коммуналки и хостела одновременно. Да и ожидать от указанного Ен района небоскрёбов и роскошных апартаментов не стоило. Валери смутно представляла, где это находится, и ещё по пути настраивала себя на блуждания в таких вот недорогих муравейниках, которые может себе позволить простой рабочий класс.       Толпиться приходится долго, ведь долгое время никто эту самую дверь не открывает. Отчего даже начинает казаться, будто дома никого нет. И в тянущемся ожидании в голову Валери даже закрадываются уж больно мрачные мысли о том, что Джисон, возможно, уже давно мёртв и теперь кормит своими костями кладбищенских червей в земле.       Но мрачные мысли рассеиваются вместе со скрипом дверной ручки. На пороге их встречает женщина в годах с серым и бесконечно грустным лицом. Мутные глаза наполняются недоумением и неким удивлением, они начинают медленно скользить лицам молодых людей, обступивших вход в квартиру.       — Здравствуйте! Мы друзья Джисона по учебе. — Обходительно начинает Тэ. Валери вздыхает с благодарностью, потому что ей найти подход к незнакомцам куда сложнее. Она, скорее всего, промямлила что-то типа «Эээ… здрасьте… а Джисон дома?», что было бы крайне глупо. Тупо. — Он в последнее время не появляется в университете, и мы пришли его проведать.       Женщина поджимает губы, раздумывая, стоит ли сообщать им какие-либо известия о своём сыне. Но в молодых глазах она находит истинную обеспокоенность, и всё же заговаривает —       — Джисону… диагностировали глубокую депрессию. — Слова даются ей с трудом. Любой матери приходится нелегко, когда её ребёнок страдает. И Валери даже боится представить, что пережила женщина, видя эти страдания каждый день. — А недавно… он пытался…       Слова затихают, и она надрывно всхлипывает, опуская глаза. Язык так и не может произнести страшных слов, разум до сих пор не верит в произошедшее. Но все и без слов понимают, о чем идёт речь.       — Попытка, я надеюсь, была нерезультативной? — Осторожно спрашивает Тэхён, боясь оступиться. Сейчас у них в приоритете — втереться этой женщины в доверие, сделать так, чтобы она их впустила. Даже голос его смягчается, унося Валери в зал библиотеки в её воспоминаниях, в тихие вечера, когда Тэ объяснял ей таким же голосом особенно сложные темы.       Женщина отрицательно мотает головой, сдерживая горькие слёзы. Она и сама на грани, судя по измученному внешнему виду. И её становится даже больше жаль, чем самого Джисона.       — Можем мы… его проведать? Если вы, конечно, не будете против… — Осторожно говорит Валери из-за плеча Тэхёна. Оставаться в стороне она долго не может, чувствуя, как сердце наполняется состраданием.       Несчастная мать быстро приходит в чувства, отступая вглубь квартиры, тем самым приглашая гостей войти. В квартире стоит полумрак, свет почти во всех комнатах выключен, и лишь мягкое синее свечение уличных фонах из окон заливает коридор из гостиной. В помещении почти физически ощущается гнетущее уныние, пылью оседая даже на глазах. Оно бьёт в ноздри, ударяя сознание. Так вот, оказывается, как пахнет безнадёга. Раньше Валери её доводилось лишь ощущать нутром, а теперь ещё она может её и вдыхать… и почти осязать на кончиках своих пальцев.       — Он в своей комнате… — Машет рукой женщина в сторону, наверняка, единственной полноценной комнаты, дверь в которую открыта. В открытом взгляду прямоугольнике видна часть кровати, на которой кто-то неподвижно лежит.       Она решает проводить гостей, тихонько проскальзывая в тёмную комнату. Голос ее звучит даже тише, чем на входе —       — Джисон-а… тут к тебе друзья пришли.       Глаза быстро адаптируются к темноте, скользят по мальчишескому профилю. Джисон не спит: глаза его открыты, пусты, таращатся в потолок. Кажется, что даже грудная клетка парня не вздымается, отчего в голову вновь лезут дурные мысли о том, что на деле он давно мёртв. Просто мать, обезумевшая от скорби, отказывается этот факт принять. Но тишину нарушает его размеренное дыхание, и мысли эти приходится прогнать. Тут тоска чувствуется даже сильней, чем в прихожей. Гвоздит к земле своей тяжестью.       — Мы… попробуем с ним поговорить? Или хотя бы просто побудем рядом, хорошо? — Мягко говорит Тэхён, пытаясь успокоить и выпроводить женщину. — Всё будет хорошо. Мы за ним присмотрим.       Женщина, чьи смоляные волосы уже успела тронуть седина, согласно наклоняет белесую макушку и удаляется. Даже прикрывает дверь, позволяя им некую конфиденциальность.       — Включите свет. — Голос Тэ внезапно грубеет, звучит твёрдо, и от этой перемены Валери даже ёжится.       Она нащупывает рукой на стене выключатель, щёлкает пару раз, но ничего не происходит.       — Отключён. — Констатирует она. Несложно догадаться, что мать Джисона теперь прикована к собственному ребёнку, не в состоянии ходить ни на работу, ни даже оплатить счёт за коммунальные услуги.       — Ладно, посмотрим так. — Тэ достаёт из кармана брюк телефон, включая фонарик, и в один шаг приближаясь к кровати. Слишком уж комнатка тесная.       Яркий свет скользит по безжизненному лицу, позволяя увидеть глубокие синяки, залёгшие под глазами. И сами глаза, пустые — словно кто-то высосал из парня всю жизнь, навсегда оставив их пустыми, ничего не выражающими, почти рыбьими. Тэ хватается за край одеяла, которое подоткнуто почти по самый подбородок парня, и резко дергает, оголяя неподвижное тело.       Сначала Валери не замечает ничего необычного, внимание лишь притягивают белые бинты, выглядывающие из-под рукавов пижамы и перевязывающие тонкие запястья. Так вот, как это произошло. А затем взгляд фиксирует странные тёмные, почти чёрные пятнышки, сползающие вниз по пальцам. Такие же пятнышки она замечает и на оголенных ступнях.       Валери интересно проверить место укуса, которым впилось призрачное чудовище в бледную мальчишескую шею. Похолодевшими пальцами она осторожно поворачивает голову Джисона сначала в один бок, а затем, ничего не обнаружив, в другой. Джисон даже не реагирует, словно превратился в безвольную марионетку. А вот Глаза от увиденной картины расширяются сами собой.       Рана с четко очерченными следами острых зубов будто заражена самой тяжелой и страшной инфекцией: в укушенном месте кожа покрыта белыми паутинками-корочками, а от нее по шее расползаются набухшие вены, просвечивающие сквозь бледную кожу темным, смородиновым цветом. Чернь в вместе с венами переползает на линию челюсти и под ворот рубашки, заметно сгущаясь.       Валери в лёгкой панике встречается со взглядом Тэхёна, который внешне сохраняет абсолютное спокойствие. Он молча передаёт телефон Розэ и длинными пальцами быстро расстёгивает пижамную рубашку. Уже на первой пуговичке Валери понимает, насколько все плохо. А когда ткань падает по обе стороны от оголенного туловища, ей приходится закрыть руками рот, чтобы не позволить крику из легких вырваться наружу. И даже друзья за спиной судорожно вздыхают.       Исхудавшее тело тут и там покрыто такими же чёрными пятнами с белыми паутинками, какие покрывают пальцы и ступни, кое-где трескаясь вместе с кожей. Наклонившись Валери замечает, что пятна эти кое-где похожи на настоящую плесень, а вокруг некоторых ещё и пульсируют горячие и взбухшие вены. Перед ними — живой труп, у которого будто уже давно началось трупное окоченение… а заодно и разложение.       Но что действительно рождает неконтролируемый вопль, который Валери все же чудом удаётся подавить, так это блеклые молочные глаза, выползающие из-за рукава рубашки на плечо, будто вживлённые в кожу вместе с веками, уголочком и железами. Мелкие чёрные зрачки без радужки быстро бегают по склере, замечая нарушителей покоя. На чернеющем боку, в очертаниях инородного лица, там где его быть и не должно, Валери даже видит и рот, тот самый, с несколькими рядами острых и мелких зубов. Ужасают и подрагивающие уголки покрытых белесыми корочками губ, которые безуспешно пытаются сомкнуться. Блеклая эмаль многочисленных зубов покрыта блестящей слюной, которая тонкими струйками стекает по выпирающим рёбрам. Выглядит это всё как ужасное месиво, безумный эксперимент какого-то психа, решившего сшить два тела в одно.       К горлу подступает неотвратимый приступ тошноты, Валери даже в душной аудитории так дурно не было, а теперь у нее земля из-под ног уходит. Увиденное кажется полнейшим сюром, плодом разыгравшегося воображения. Девушка пересекает комнату, открывая пластиковое окно и высовывая голову на холодный воздух. Ждёт, когда позывы всё же обернутся рвотой, и телу полегчает, но этого как назло не происходит.       — Что… что там? — Недоумевает Розэ, бегая по хрупкому исхудавшему телу взглядом.        — Ты не видишь? — Перебарывая себя спрашивает Валери. Она всё же находит в себе силы вернуться в затхлость комнаты и её гнетущую тоску.       — Ни черта я не вижу… — Розэ, кажется, впервые теряет терпение. Она, вероятно, единственная кому страшную картинку посчастливилось не узреть, — А вы?!       — Поверь мне, тебе очень повезло. — Откашливается Лиса, хватая ртом воздух. — Я вижу смутно. Но даже одним глазом это…       — Безбожно омерзительно. — Бесцветным голосом заканчивает фразу Чимин. Ни один мускул не дрогнул на его идеальном лице. Только светлые глаза всё равно стынут… в безмолвном ужасе.       — Оно уже слишком глубоко в нем. — Констатирует Тэ. Кажется, он единственный, кого зрелище не впечатлило. — Скверна из души проникла в тело.       — Как этого никто не заметил? Врачи? Мать? — Валери разъедает целая куча вопросов. Взгляд гуляет по скромной комнатке, лишь бе не возвращаться к увиденному.       — Розэ тоже не видит. Всё дело… в твоих славных глазках. — Голос Тэхёна вновь обретает некую театральность, оттаивает. — Дар и проклятье всех ведьм.       — Что делать будем? — Шепчет Лиса.               — Вырезать.       Низкий тембр Тэхена морозом проходится коже, заставляя её покрыться мурашками, а волосы встать дыбом. Даже стены, пропитанные апатией и тоской, кажется, покрываются ледяной коркой. *ТА́ЙНАЯ ВЕ́ЧЕРЯ (от слав. «ве­че­ря» – ужин), про­щаль­ная тра­пе­за Ии­су­са Хри­ста с апо­сто­ла­ми на­ка­ну­не Его пле­не­ния, рас­пя­тия и смер­ти. *Футакучи-онна - это тип ёкай или японского монстра . Для них характерны два рта - нормальный, расположенный на ее лице, и второй на затылке головы под волосами . Здесь женский череп раскалывается, образуя губы зубы и язык , создавая полностью функциональный второй рот.