Dark Academia

Чем дальше в лес

Плейлист

The Acid - Tumbling Lights

WeNS - Bones

Harry Potter and the Deathly Hallows part 2 - Lily’s Theme Extended

alt-j - Hunger of the Pine

      Той ночью до душа Валери так и не дошла, проиграв в борьбе со своим собственным обессиленным телом. Зато последствия бурной ночи во всех своих проявлениях и оттенках проявляются на утро: глаза открываются сами собой, точно по будильнику, хоть никакой будильник и не звенит, и вообще сегодня суббота — день без занятий. Происходит это от странного и звенящего чувства тревоги, появившегося во сне, перед самым пробуждением — будто где-то поблизости шумел старый холодильник. И когда шум стал совсем нестерпимым, она проснулась.       Тут же погружаясь в совершенно другие ощущения: выпитая текила вылилась во все симптомы похмелья — тяжелая головная боль, слабость и туманность волной накрыли и без того измученное тело. К ним добавляется еще и ноющая тянущая боль внизу живота. Боль, которой отзывался в ее теле Чонгук.       Это первое, что заставляет ее вспомнить смазанные, спутанные картинки вчерашней ночи. Второе — тяжелая мужская рука, держащая ее в объятиях. Тепло чужого тела обволакивает, оно непривычно и… удивительно приятно, смягчает собой все неприятные последствия опрометчивых поступков: головную боль, тошноту и ломоту в теле. Правда вот, трезвая голова соображает намного лучше, чем пьяная, и Валери только сейчас в полной мере понимает, что натворила.       Сама же себе говорила держаться от него подальше. И сама же нарушила свои собственные запреты. Как глупо. И безвольно.       А теперь случившееся стыдом оседает на подкорке сознания: оно непоправимо, неотвратимо. Хотя, может если она прямо сейчас ускользнёт из-под его руки, а потом наплетет что-то про потерю контроля или алкогольное беспамятство, то они оба смогут сделать вид, что ничего и не было? Оставить все, как есть. Было.       Пытается превозмочь окутавшую слабость, но получается лишь слабое шевеление: тело не слушается, будто она оказалась в чьём-то совершенно чужом, а как управлять им — не имеет ни малейшего понятия. Ещё одна попытка, уже успешнее, правда, чонгукова рука оказывается намного тяжелее, чем ей казалось. А потом и вовсе прижимает ее к нему.       — Далеко собралась?       От неожиданности по голым плечам бегут мурашки. Все планы побега рушатся, бьются, словно стекло об пол. Чонгук не собирается выпускать ее из своего тёплого плена.       — В душ. — Хрипит девушка. В горле чудовищно пересохло.       Над ухом раздаётся невнятное мычание, но рука ослабевает, все же позволяя выбраться. Девушка бросает взгляд через плечо, чтобы убедиться, что его глаза закрыты, ведь на ней ровным счетом нет ничего. Бросается к высокому шкафу, чтобы найти какую-нибудь футболку и спортивные штаны, которых у Чонгука было навалом, хватает первое, что попадает под руку, натягивая так быстро, как только может. Получается, конечно, с трудом.       — Ты ведь потом вернёшься?       Голос из-за спины заставляет замереть. Она медленно поворачивает голову, боясь обнаружить, что все это время глаза молодого человека изучали каждое ее движение. Все то время были открыты. И подсознательный страх оказывается не безосновательным: взгляд почти чёрных взгляд удивительно наивен, чист. Не прожигает, не заставляет сердце замирать. Сейчас Чонгук напоминает скорее сонного зайчика, нежели чем искусителя девичьих сердец. Образ крутого парня крошится в мелкий песок. Но этой маленькой уловке нельзя верить. Он все ещё тот, кто он есть.        — Зачем? — Она все ещё надеется на свой план. Надеется, что время можно повернуть вспять и откатить все назад. Голос пронизан холодом: Как всегда прячется за толстой маской напускного безразличия, а в сердцах надеется, что Чонгук под это безразличие не прогнется, не отпустит. Сама себе противоречит. В который раз.       — Чтобы поспать вместе ещё немного, глупая. — Не прогибается, не отступает.       — А если меня кто-то увидит… здесь? — Под «здесь» она имеет в виду мужское общежитие. А этим вопросом уже в который раз пытается выяснить их с Чонгуком отношения: кто они друг другу. После всего.       — И что с того? — Молодой человек сдаётся: глаза смыкаются, и он щекой утыкается в подушку, приообнимая ее, теперь уже вместо Валери. — Скажем, что встречаемся.       Измученное и ноюще тело замирает. Как и сердце. И мысли. Даже похмелье отступает на какой-то краткий и блаженный миг. Ещё десяток секунд она пытается убедить себя, что это не полусонный бред, и что ей не послышалось.       — А мы встречаемся? — Негромким вопросом она хочет заставить Чона открыть глаза, отреагировать, дать понять, что он не спит. Но сама слышит, как надменно звучат ее слова, удивляется обжигающему холоду своего тона, — С каких пор?       — Просто возвращайся. Ладно? — Чонгуку все же приходится открыть глаза, чтобы подтвердить, что ранее сказанные им слова — не бредни, не разговор во сне, а слова вполне продуманные и осознанные. Большие глаза делают его ещё больше похожим на кролика, наивны и даже чуточку жалобны. — Хочу поспать с тобой ещё немного.       И ей безумно хочется вернуться к нему. Безумно.

***

После Хэллоуина в академии не спешат убирать декорации, коридоры всё ещё тут и там утыканы тыквами, под сводчатыми потолками картонные растяжки — гирлянды, а запах яблок и тыквы ещё неделю не покидает замок, ведь яблочные и тыквенные пироги — стали особо популярным блюдом в столовой. Так и проходит для Валери первая неделя ноября: ощущение праздника не ускользает из сознания, сладкий запах выпечки убаюкивает, внутри по телу разливается тепло, и даже ноябрьская прохлада и ледяной ветер, сквозняками распахивающий старые окна, не могут его уменьшить. Будто кто-то вколол под кожу добротную дозу опиума без срока действия. Он заблокировал все болевые ощущения, прогнал дурные и зудящие мысли, окунул в дурманящий туман абсолютного забвения… и кайфа. И случилось это в то самое утро, когда Валери всё же переступила порог спальни мужского общежития второй раз, заползла под теплое одеяло… обратно в объятия Чонгука. Именно в тот момент она всё послала к чёрту, позволила неведомому доктору вогнать в вену иглу: эндорфины работали на максимум, из всех ощущений осталась лишь радость и головокружительная легкость. Валери больше не думала ни о чём: ни о том, что подумают друзья… впрочем, как и все в Академии, ни Джису, ни тем более Дженни, не пыталась больше анализировать весь свой эмоциональный спектр и высчитывать их с Чонгуком шансы на успех, как больше и не волновалась об учебе, бесконечных домашних заданиях и растущих долгах. Всё будто сиюминутно отошло на второй план. И остался лишь он.       Её поглотили бесконечные ночные переписки, будто они с Чонгуком должны были знать друг друга с рождения, а сейчас пытаются наверстать утерянные годы: информация шквальным потоком заполняла полки памяти, вытесняла академическую программу и основы магии, которые девушка тщетно пыталась освоить. Теперь она знала, какую музыку он любит, знала, что обычно не завтракает, что в тайне от всех собирает коллекционные фигурки, что в шкафах комнаты поверх учебников хранит бесчисленные комиксы, что несмотря на весь образ чертовски холодного мачо, бывает, смотрит самые сопливые дорамы, а ещё до чертиков перфекционист: не терпит не заправленных кроватей и беспорядок в одежде, она знает его предпочтения в еде и о мечтах объездить весь мир. А ещё, он прекрасно ладит с воронами, и в одной из отдалённых и заброшенных башен даже устроил что-то типа птичника, где частенько навещал своих пернатых друзей, а самый любимый и прирученный ворон жил в его комнате, периодически исчезая из виду.       Ровно столько же теперь и он знает о ней. Ту нелепую историю о том, как она дала сдачи хулигану в начальной школе, скинув мальчишку с себя. Знает, что она терпеть не может темный шоколад, и что спит с задернутыми шторами, и что взапой смотрит аниме — за уши не оттащишь. И ещё кучу прочих вещей.       Они будто пытаются впитать друг друга, жадно и самозабвенно. И Валери совсем не думает о том, что произойдёт, когда подача искусственных эндорфинов в привыкший к ним организм прекратится. Когда ее этой радости вдруг лишат, когда выключится свет, и наступит черное отчаяние. И Валери даже на одну миллионную не задумывается о том, что все болевые ощущения и мрачные мысли, сдерживаемые ею все то время, ударят с десятикратной силой. Ведь это именно то, что происходит с организмом во время ломки. А любовь… не зря ее сравнивают с действием наркотика. Ведь принцип химических веществ внутри организма в фактически идентичен.       Но какой смысл об этом думать? Особенно сейчас, когда Чонгук теперь не раздражает своим присутствием, а имеет полные на то права: сидит с ней за одной партой, нежно поглаживая костяшки пальцев, носит ее сумку, наполненную учебниками, занимает место в столовой, помогает по учебе и в тренировках, заставляет смеяться; громко и несдержано, до боли в животе, оставляет записки с милыми посланиями в карманах кофт, а главное — смотрит таким… влюблённым взглядом. В такие мгновения Валери видит всех бесов, укрывшихся в беспроглядно черной радужке его глаз, которых ей удалось приручить. Ей, и никому другому. Фактически он делает все то же самое, что делал весь октябрь, только теперь Валери не противится, не сопротивляется самой себе и позволяет своим чувствам… просто быть. Отключив все рефлексы самосохранения, не думая наперед.       И к ее собственному удивлению, все молча принимают этот факт, не говоря ни слова. Лиса и Розэ теперь называются Чона ее «парнем». Чимин сбавляет пыл, хоть и не упускает возможности подколоть влюбившегося парня. Дженни… Дженни становится блеклой тенью, и Валери часто кажется, будто девушка выцвела настолько, что вот-вот сольётся со стеной. Джису оставляет ее в покое, и теперь их не связывает никакое пособничество, отчего на душе легчает. А все вокруг… точнее, женская фан-база главного сердцееда академии, конечно, шепчется за их спинами и бросает неодобрительные ревнивые взгляды, но какая разница, когда Чонгук беззастенчиво кладёт руку на ее плечо или талию и они идут по коридору вместе, на глазах у всех, как парень и девушка? До чертиков влюблённые друг в друга.       И ей плевать. На все. И на всех. Пока рядом он. И ей хочется, чтобы этот удивительно теплый ноябрь с запахом тыквы и яблока длился… вечность.       Но так ведь не бывает.

***

      Вторая неделя ноября начинается с такого же странного гудения во сне, зернышко тревоги прорастает где-то глубоко внутри и по всему телу запускает вибрирующий импульс. Валери просыпается так же — без будильника, с широко открытыми глазами. Хочет по привычке коснуться лица, но замирает: руки необычайно густо украшены чернильными рисунками. Десятки мелких веточек оплетают пальцы, опутывают кисти и заползают аж под самый рукав футболки, немного редея. Такую картинку Валери видит на своём теле впервые, а вместе с тем чувство такое, будто руки затекли. Прежняя чувствительность возвращается через пару мгновений, как и светлеют цветочные узоры на коже. Теперь это выглядит так, будто она от нечего делать рисовала на руках чёрной гелевый ручкой, которую смыла, лишь когда та хорошенько подсохла.       В тот день она предпочла надеть пиджак с длинным рукавом. Привлекать к себе ещё большее внимание не хотелось: компания Чонгука и без того приковывала к ней все взгляды.       Девушка быстро собирается, и прогнав странное наваждение после сна, перешагивает порог своей комнаты. А потом ноги с необычайной легкостью несут ее на пару демонологии. Самую нелюбимую из всех. Но вместе с тем, и самую интересную из всех.       Все бы ничего, если бы не профессор Квон: мерзкий старикашка всем продыху не давал, требуя на каждом своём занятии вести дословный конспект. И особенно он цеплялся к Валери. И Чонгуку.       «Уединиться вы можете где-нибудь в углу общежития, молодые люди!».       «Чон Чонгук, немедленно прекратите доказывать, какой вы искусный соблазнитель, наглядно демонстрируя это на мисс Янг, и покажите лучше, что вы достойный нахождения в академии студент. Докажите, что здесь не только, потому что происходите из могущественного рода».        «Мисс Янг, на вашем месте, с таким усердием, с каким вы что-то страстно что-то нашептываете своему соседу по парте, я бы лучше вдарился в учебу. Вы в курсе, что рискуете остаться без зачета?».       Ее бесило в Квоне все. Начиная с того, как он акцентировал своё внимание на их с Чонгуком отношениях перед всей группой, вечно суя свой нос в чужие дела, и заканчивая отвратительной лысиной с пигментными пятнами и старым, залатанным балахоном.       Но сейчас, она, естественно, слишком вне себя от радости, чтобы помнить, что какой-то старичок ее вообще может раздражать.       Валери надеется увидеть в аудитории Чонгука, хотя учитывая то, что встала она раньше, чем нужно, а Чонгуку, наоборот, было свойственно спать до победного, то скорее всего, будет первой, кто там в принципе появится.       Так и получается: старик Квон предусмотрительно открыл аудиторию для студентов, сам удалившись в подсобку корпеть над древними альманахами до назначенного времени. Она осторожно проскальзывает внутрь, занимая привычное место где-то в конце класса, подальше от занудного старикашки. И пока есть возможность, наслаждается блеклым ноябрьским утром, туманом белеющим за окном. Как только сюда явится Квон он щелчком пальцев поспешит занавесить их тяжёлыми старыми шторами. И пока есть возможность, Валери жаждет впитать тишину безлюдного помещения, в котором так ярко пахнет деревом… и пылью. И каждый миллиметр хочет запечатлеть в своей памяти навсегда, всё ещё не свыкнувшись с своей новой реальностью.       Одиночество нарушает появившееся в дверном проёме миловидное личико Чимина. Он молча одаривает девушку своей улыбкой и спешит занять место за партой перед ней, а не рядом, как раньше. Ведь это место теперь предназначается другому. Практически сразу следом за ним в аудиторию заходит и Тэхён. Он садится рядом с блондином, и оба поворачиваются к Валери.       — Чего вы так уставились? — Между молодыми людьми повисает неловкое молчание, а от безмолвных взглядов становится ещё больше не по себе.       — Да вот… пытаемся запомнить. А то стали уже забывать, как выглядит королева кровавой ночи, новенькая, о которой вся академия жужжит и по совместительству наша подруга. — Совершенно будничным тоном произносит Чимин, а сам улыбается совсем по-лисьему, хитро.       — Ведь Валери сейчас так чудовищно занята. У неё наверняка куча важных-важных… очень важных дел. — Тэхён подыгрывает, и Валери отчего-то становится даже смешно.       — Наверняка много уроков, Тэхён. И дополнительных заданий. А ещё конечно она, наверняка, часами продумывает очередной коварный план мести Дженни.       — Сидит в библиотеке. — Делает предположение Тэ.       Разговор начинает напоминать целое маленькое представление обиженных мальчишек, отчего улыбка на лице заметно растёт.       — И кружок пения не исключаем.       — Дополнительные тренировки.       — И Чон Чонгук. — Подытоживает Чимин. И сердце легонечко колет. Словно маленькой булавочкой. Так ощущается вина: утопая в первой любви она забыла про всё на свете… и даже друзей.       — Да будет вам. Я просто… — Но Валери лишь пытается отмахнуться, это вину запихивая как можно дальше, отгоняя, словно назойливое насекомое.       — Не оправдывайся, мы всё понимаем. Просто прикалываемся. Да и сами по учебе зашиваемся. — Тэхён наконец опускает занавес: представление окончено. А затем переводит тему — Ты сегодня как-то необычайно рано.       Молодой человек слегка прищуривается. Сидит вполоборота, подставляя взгляду линию челюсти. А она у него точёная, ярко выраженная. И Валери не может не проскользнуть по ней глазами.       — В последнее время… сплю как-то хреновенько. — Внутри быстро оживают отголоски зудящей тревоги, которая просыпается к утру, заставляет открыть глаза без будильника. И тяжелый, нарастающий гул.       — И неудивительно. Чонгук тебе вряд ли выспаться даст. — Чимин подпирает пальцами подбородок, облокачиваясь на спинку скамьи, которые в этой аудитории заменяли стулья. Часть его всё ещё не могла смириться с тем, как развернулись события. И изредка он позволял себе колкие шуточки и комментарии в адрес новой и самой обсуждаемой парочки Академии. Но Валери знала его уже достаточно хорошо, чтобы понимать, что ядовитый сарказм является неотъемлемой частью колдуна. И ничего с этим не поделаешь.       — Ну, Чимин-щи, не стоит так безалаберно лезть в чужую постель. — Тэхён же, наоборот, факт отношений Валери с Чонгуком принимает фактически сразу же, частенько осаждая Чимина. И то, как они между собой используют это приятельски-уважительное «щи» её даже забавляет, — К тому же, как можешь ты подозревать нашу чистейшую и невинную Валери в чём-то непристойном?! Никто ведь не знает наверняка, в чём именно причина её беспокойного сна. Ведь так?       Тэ подмигивает из-под чуть вьющейся каштановой чёлки. Сегодня его образ не слишком эксцентричен: тёпло-карие глаза, волосы в тон им и тёмно-коричневый костюм с черной водолазкой. Но, чёрт, даже в вполне повседневной одежде он умудрялся выглядеть как модель.       — Ну что ты, Тэхён-щи, я и не пытался уличить милую Валери в непристойностях. Но мы ведь оба знаем, Чонгука хлебом не корми…       — Отчего же? К хлебу я отношусь вполне положительно.       От голоса, раздающегося за спиной, блондин дёргается всем телом, и Валери наконец позволяет губам растянуться в улыбке: некоторое время назад Чон бесшумно проскользнул в аудиторию, и воспользовавшись тем, что молодые люди были слишком увлечены беседой, бесшумно подкрался к ним.       — Ещё немного и ни в одну из своих толстовок не влезешь, говорю. — Именная порция сарказма для Чонгука. Получите, распишитесь.       Молодой человек так же беззвучно обходит парты и занимает место слева от девушки, скидывая рюкзак на пол. Удивительно, как подошвы довольно высоких ботинок не издают особого звука при соприкосновении с паркетом.       — Пожалуй, я проигнорирую то, что ты только что сказал, потому что пребываю в необычайно хорошем расположении духа, и начнём день сначала. Здравствуйте, Чимин-щи, Тэхён-щи. — Чон тоже поддерживает их небольшое представление с деланной вежливостью, улыбается, как ни в чём не бывало. В последние время улыбается он удивительно много.       — Боюсь, сейчас весь твой дух выбьет ворчливый старикан. — Валери таращится на закрытую дверь в начале класса, у самой доски. Взгляд также улавливает заполняющих аудиторию студентов, в том числе и зевающих и сонных Лису с Розэ.       — Да и к чёрту его. — Чонгук потягивается. Даже столь неприятное упоминание не может согнать с его лица какое-то невесомое блаженство, расслабленность. Ещё один влюблённый взгляд, и сердце замирает.       — Отчего он тебя так не любит? И ко мне вечно цепляется…       — Хм… дайте подумать… вообще-то целая тонна причин. — Тэ как всегда лишь делает вид, что задумывается, а на деле уже имеет готовый ответ, которым не торопится делиться. Если Чимину свойственен сарказм, то Тэхёну же — некая пост-ирония. — Квон довольно стар, чтобы лицезреть щенячьи нежности «сопливых» студентов… это раз.       Молодой человек загибает длинный палец, обводя взглядом потолок, и продолжает свои размышления —       — Кроме того, вся его жизнь ограничивается изучением мерзких созданий из детских страшилок, и любое пренебрежительное отношение к своему предмету для него подобно самому страшному греху. Это два. По этой же причине, он относится со скептицизмом и неприязнью и к тебе, Валери. Ведь, увы и ах, посмела пропустить пару лет академической программы.       — Или он просто ксенофоб*. — Лиса зевает, но моментально вливается в дискуссию, устроившись за партой поодаль.       — Не исключено. — Тэ изгибает бровь и согласно кивает, — А что до нашего Гук-и… к нему он цепляется, быть может, потому что одним ранним-ранним утром один перепуганный до смерти студент нарушил его стариковский сон, сообщив о том, что другой студент сгинул в лощине теней. И, надо же, именно Квон отправился прочёсывать окрестности, пытаясь найти беднягу. Только вот незадача: он так никого и не нашёл, потеряв безумно драгоценное время, которое идёт там с двойной скоростью. И вот так, по своему собственному незнанию, наш профессор Квон приблизил свою не примечательную жизнь к кончине. А теперь во всём винит того самого студента, появившегося на его пороге в одно злосчастное утро.       Валери сразу понимает о ком речь. Причём даже не понимает, а чувствует. Молодой человек рядом напрягается всем телом, мрачнеет. Его хочется коснуться, согреть, словно льдинку. Речь безошибочно идёт о Чонгуке и Кан Минджуне.       — Или же он просто завистливый старикан, который, наверняка, дожив до ста лет, остался девстенником. — Лиса разряжает обстановку, отмахиваясь от тревожных слов Тэхёна. Правда, о последствиях совсем не думает:       — Мне вдруг даже стало необычно любопытно, о ком вы ведёте столь любопытные беседы, Манобан.       Квон применяет тот же приём, что и Чонгук парой минут ранее: бесшумно прокрасться за чьи-то спины уже не кажется Валери чем-то забавным; вместо улыбки, по телу бегут мурашки.       — Время начинать занятие. Если, конечно, Манобан Лиса не возражает. В противном случае, она может поделиться этой забавной историей с нами. И так и быть, я даже уступлю ей своё невероятно драгоценное время и место за кафедрой.       — Конечно, не возражаю, профессор. Прошу меня простить. — Лиса одаривает старика самой своей шикарной и подхалимской улыбкой. Есть у неё этот природный дар — очаровывать даже самых черствых сухарей, невинно хлопать огромными глазами и всем нравиться. И даже Валери частенько воровала приёмчики подруги, подмечая, как они удивительно хорошо работают.       — Тогда, пожалуй, начнём. — Квон причмокивает сухими губами и медленно следует к своей обожаемой кафедре, шурша старой вельветовой накидкой. И как ее ещё не погрызла моль, не приняв старика за пыльный шкаф? — В прошлом месяце мы с вами классифицировали демонов… или же, как мы их называем, тени, пришлые из других миров, по разрядам и классам.       По щелчку крючковатых пальцев тяжелые бархатные шторы задергиваются, и аудитория погружается в привычный мрак, от которого всегда только в сон клонит. На белом полотне, которое выдвигает Квон, начинает искрится голубой свет проектора: единственный предмет современных технологий, который явно выбивается из общего интерьера древнего замка.       Студенты шуршат тетрадями, приготовившись писать конспект. Но, Валери с Чонгуком, поднимают руку не над тетрадкой, а над небольшими листами пергамента, вложенными в переплёт. Болтать на парах ворчливого старика особенно рискованно, да и в лишний раз злить его не хотелось, а вот желание говорить без умолку, наоборот, не позволяло рту закрыться ни на минуту. И тогда колдун придумал довольно забавный трюк: он заговорил пергамент, и теперь, всё что ты пишешь на одном листе, проявляется и на втором. И наоборот. Они могли бы переписываться и на полях одной тетради, как это делала Валери ещё в школе, но это было бы слишком очевидно. Поэтому подобный трюк стал отличным решением проблемы. Кроме того, это был чуть ли не единственным способ не заснуть. Но ручка в руке Валери так и не достигает пергамента, предвкушение очередного разговора рушит скрипучий голос. Квон будто видит всех насквозь, опережая на несколько шагов вперёд —       — Мисс Янг, — Валери даже почти ненавидела это его «мисс», которое только подчеркивало то, что она родом не отсюда, подчеркивало то, что здесь ей не место. В Корее принято называть сначала фамилию, а затем имя. Но Квон этим правилом пренебрегал. Только лишь в отношении неё, — Не будете ли вы так любезны, напомнить своим одногруппникам, которым, наверняка, после месяца изнурительной подготовки к совершенно бесполезному увеселительному октябрьскому мероприятию, отшибло память, всю классификацию, изученную нами ранее? И будьте любезны, перечислите и их иерархию.       — Отчего не быть? — Она тяжело вздыхает, а у Чонгука от такой дерзости на губах расцветает улыбка. Он-то отлично знает, как девушку бесит это квоновское «мисс Янг», — Цукумогами — ожившие предметы обихода — низшие тени, ёкаи — мистические животные, юрэй — безобидные духи умерших, мононоке — произошли от животных и людей, тяготимы сильными негативными эмоциями, аякаси — переродившиеся мононоке, высшие тени, паразитирующие на душах людей, демоны.       — Прекрасно. — Валери выдыхает, пытаясь не выдать свою радость. В кое-то веки старик ею доволен. Правда, радость длится недолго, — Было бы. Если бы вы не забыли шестой разряд самых высших созданий.       — Ками. — Выдыхает она, надеясь поправить положение, но Квон вытягивает костлявую руку, показывая покрытую пигментными пятнышками ладонь и призывая тем самым остановиться.       — Извольте в следующий раз спуститься из грёз на землю и давать развёрнутый ответ сразу.       — Непременно, сэр. — Интонацией девушка нарочито подчеркивает последнее слово. Обращается к профессору так, как принято у неё на родине, игнорируя здешние правила, где к профессорам разрешалось обращаться только «сонсенним». Валери играет в довольно опасную игру с человеком, который подобных игр не потерпит, и что-то ей подсказывает, что она ой как пожалеет об этом на зачёте.       — Ками — не всегда благостные боги. Многоликие божки. Часто даже без имён и формы. И ты никогда не знаешь, что они принесут с собой: долгожданные дары… или же… пустоту. Но все вы везунчики, ведь встретить ками — хотя бы раз в жизни — почти невозможно. Ну а если же, такая неудача вас всё же однажды настигнет… то лучше молитесь, чтобы он оказался к вам снисходителен. Но в случае, если ками будет не в духе ни веселое искусство резать, колоть и убивать, которое вы изучаете в стенах академии, ни мои лекции не спасут вас.       — Как и у тебя на зачёте, старик… как у тебя на зачёте… — Ухо улавливает еле слышный шёпот. Каштановая шевелюра даже не колыхнулась. Ни одно шевеление не выдало Тэхёна. И даже если Квон и услышал столь саркастическую реплику, то точно не поймёт, кто именно её сказал.       — Предметом наших лекций в этом месяце станет то, как им противостоять. Изгнать. Уничтожить. Убить. Выбирайте сами. Но, пожалуй, самым интересным станет то, как их запечатать.       Сначала Валери теряется, не понимает, правильно ли услышала и поняла слово. Впрочем, слова профессора её не так сильно волнуют, как проявляющаяся на тонком пергаменте надпись: «так благодарен за то, что в эти пасмурные дни ты со мной». И голова потихонечку отключается от реальности, затянутой плотными тяжёлыми занавесками и наполненной запахом дерева и пыли.       — Штука в том, что тень нельзя убить, как бы сильно вы ни старались и ни махали заговорёнными кинжалами, она продолжит своё существование. Сражая демона в бою, вы лишаете его оболочки, которую оный смог обрести в нашем мире, но не избавляетесь от его сущности, самой его сути.       Внезапно в памяти оживают жуткие картинки и отголоски того, что она видела и слышала в туманном лесу. Создания, от которых могла лишь бежать и прятаться и ничего больше. Тогда Валери в полной мере почувствовала то, какой жалкой она была, беззащитной. И вот уже монотонная стариковская речь перетягивает фокус внимания на себя.       — … Тень теряет свою оболочку и потому больше не может существовать в нашей плоскости. Она возвращается в свой мир, но потом обязательно вернётся, найдя новую брешь. Ведь вкусив однажды человеческую душёнку на вкус, тень уже не может от нее отказаться. Наш мир для них — своего рода кормушка, хранилище отборного прикорма.       — Но в чём тогда смысл, сонсенним? Ведь цель ведьм и колдунов оберегать смертный мир от теней… которые, по итогу, всё равно в него возвращаются, так? Снова и снова? Так мы никогда не достигнем этой цели. Это как…       — Пожирать свой собственный хвост. — Квон не дожидаясь заканчивает предложение за Лису. А Валери не может прекратить поражаться подруге: она, в отличии от Лисы, в жизни бы сама не заговорила с Квоном, а та делала это так легко… непосредственно. — Именно поэтому к пиджаку школьной формы, которую вы кстати, поголовно не носите, прикреплён значок уробороса — пожирающего свой хвост змея. Гибель и возрождение. Мы, подобно ему, обречены на вечную погоню за тем, что, погибнув, неминуемо вернётся, возродится.       Валери вспоминает, как часто видела этот символ, не придавая ему никакого значения, не задерживая взгляда на обложках учебников, на каменных настенных гравюрах и мраморной выкладке на полу. Символ был повсюду, а она даже этого не замечала.       — Настоящим способом избавиться от тени, хоть это на деле и невозможно, ведь тени бессмертны, является её запечатывание в нашем мире. Откуда она не сможет улизнуть и возвратиться в удобный для неё момент.       — Так и для чего тогда мы учимся «резать, колоть и убивать»? — Лиса идёт на дерзость, цитируя сказанные профессором слова. Диалог между ними становится даже более интересным, чем его тема.       — Дело в том, дорогая моя, что запечатывание теней является высшим мастерством в мире ведьм и колдунов. Чтобы запечатать одного демона требуется не менее трёх, а то и больше, колдунов. В одиночку запечатывать демонов могут лишь просвещённые.       — Да кто такие эти ваши «просвещенные»?! — В отличии от Лисы, которая отличалась особой смелостью, Валери таковой не обладает, и потому бурчит себе под нос, совершенно забываясь о том, какой острый у старика слух.       — Ким Тэхён, просветите, пожалуйста, свою одногруппницу в тему нашей дискуссии. Восполните те отсутствующие знания, без которых на третий курс Академии обычно не принимают, но для мисс Янг сделали исключение.       И Тэхён отвечает. Всё так же не поворачиваясь. Слова звучат из-за его спины, словно он читает отрывок из учебника. Но Валери точно знает, что учебник Тэхёна закрыт и он цитирует его по памяти.       — Просвещённые — это те, кто подписал своего рода контракт с миром теней, обрёл достаточно силы и могущества, чтобы находить и видеть расщелины между мирами и беспрепятственно черпать энергию оттуда, извне.       — Тогда в чём проблема нам всем резко просветиться? Пройти этот обряд ведьминской инициации и навсегда покончить с тенями, вместо того чтобы убивать их вновь и вновь?       — У вас, дорогая, я смотрю особенно хорошо отшибло память после хэллоуинского веселья. Ким Тэхён, восполните пробелы в памяти и у студентки Монобан, пожалуйста.       — Обряд сложен и требует определённой жертвы. Ведьма или колдун должен быть готов к тому, что черпая силы из теневого мира, он тоже будет черпать силы из него. Бесплатный сыр только в мышеловке. — Тэхён позволяет себе отступить от цитирования и приправить ответ афоризмом, от которого почему-то мурашки по шее бегут.       Но Лиса упёртая. Ответ её не устраивает —       — Разве не все ведьмы через это рано или поздно проходят?       — Не всем это под силу вынести, моя дорогая. — Квон внезапно разводит костлявые руки в стороны, расправляя рукава старой накидки, отчего становится похож на старую летучую мышь, — Посмотрите, чего это стоило мне.       Вид у старика и правда чудовищный: он скорее даже похож на живого мертвеца, восставшего из гроба: под впалыми глазами сеточка лиловых вен, губы иссохли, тонкая пигментированная кожа обтягивает череп, подчеркивая жесткую линию скул.       — Сонсенним Ким Кёнхи тоже просвещенная. Но выглядит… — Лиса долго пытается подобрать слово достаточно вежливое, чтобы не обидеть старика, — Иначе.       Профессор Ким Кёнхи — женщина средних лет, больше похожая на кинозвёзду, вечно сидящую на диетах, иначе её худобу не объяснишь, но при этом выглядящая на миллион. Версия Джису возведённая в десятую степень. И Валери верила, что Джису непременно станет такой же: ещё более безукоризненной, ещё более беспощадной. Роковая женщина. Так обычно их называют.       — Карга Кёнхи живёт дольше, чем я, лет на двести. И выглядит ещё более жутко. Только вот не стоит забывать, что Кёнхи носит фамилию Ким, что должно вам говорить о том, что она искусный иллюзионист. Студент Ким вам в какой-то степени продемонстрировал на что способны представили данного клана во время октябрьского концерта. Так вот, это — детский лепет, по сравнению с тем, что может старушка Кёнхи.       На душе в миг становится мерзко: будто её обливают ведром грязи. Тэхён не заслуживает подобного высмеивания своего таланта, который всех заставил затаить дыхание от той красоты, которую он творил во время показа. И старик Квон не имеет никакого права так высказываться о нём. Будь этот старик неладен.       — Надеюсь, ответ был исчерпывающим. — Квон обращается к Лисе, перед тем как вернуться к теме лекции. Что и делает после её робкого кивка. — … Поэтому, чтобы запечатать тень, нужно иметь внутри себя родственную ей энергию, знакомую и родную, ведь только она способна взаимодействовать с тенью и приносить ей реальный, ощутимый вред. Чтобы убивать чудовищ, нужно самому стать чудовищем. И тут начинается самое интересное…       Голос старика мгновенно вводит в прежнюю сонливость, а от закрытых окон становится настолько душно, отчего желание провалиться в дрему лишь усиливается. Благо, внимание фокусируется на пергаменте: на нём быстро проявляются буквы, которые строчит Чонгук, делая вид, что пишет конспект.       «Может, посмотрим после занятий фильм?»       А старик продолжает свою лекцию —       — В истории ведьм и колдунов есть одна главка, покрытая мраком. Страницы которой мы с позором вырвали и сожгли.       Ручкой Валери настолько быстро, насколько это возможно, выводит ответ, отмахиваясь от речей Квона. Монотонный голос будто уходит на второй план, становясь фоном.       «Домашних заданий куча. Мы и так с тобой забивали почти на все за предыдущую неделю».       — Долгие годы, наши предки пытались достичь абсолюта: найти способ избавить людской мир от теней навсегда. Черпнуть так много потусторонней силы, чтобы сжигать мрак в пепел.       «Да ладно тебе, ещё одно несделанное дз — капля в море».       «В этом море мы с тобой и захлебнемся».       — Но многие из них сбивались с верного пути. Кто-то был ослеплён новыми возможностями и безграничным могуществом, кто-то уверовал в то, что совершает благое дело: и те и те перешли грань дозволенного…       «Я рамён заварю».       Щёки вспыхивают: в Корее приглашение на рамён равносильно пресловутому приглашению на «чай» с многообещающим продолжением. И хотя, Чонгук, вероятно, совсем не имеет это в виду, девушка всё равно смущается. От лишних мыслей отвлекает Квон —       — … Когда решили не просто открыть душу теневому миру, но и вселять в неё их представителей. Целые столетия ведьмы и колдуны пытались запирать демонов внутри себя, обращая их в своих пособников, источник внутренней силы.       «Я про реальный рамён, если что :)».       «Но могу предложить и тот самый рамён».       «Если ты, конечно, хочешь».       После хэллоуинской ночи они оба не торопили события и не спешили с близостью, ограничившись лишь невинными объятиями и поцелуями. Обоим хотелось восполнить душевную пропасть между ними, узнать друг друга по-настоящему. Кроме того, Валери хотела, чтобы боль первого раза окончательно стихла. И она прекрасно помнила, насколько вымотанной и обессиленной её оставил Чонгук.       — Нужно ли говорить, что такие эксперименты заканчивались плачевно? Наши предки даже понятия не имели, насколько разрушительны и деструктивны окажутся последствия для самих же себя.       Валери окончательно отмахивается от лекции старика и с головой уходит в свой маленький мирок под названием «Чон Чонгук».       «Я как раз хотела сырный. Что будем смотреть?».

***

      Постепенно, звенящая тревога, тихая вибрация, будящая девушку по утрам перерастает в кошмары. Она преследует её сквозь туманные сны. Туманные буквально: ей снится густая пелена молочного тумана, холодный сырой лес и ошеломляющее одиночество. Прямо, как тогда, только во сне она едва одета: шорты и футболка, предназначенные для сна, босые ноги осторожно ступают по заледеневшей сырой земле, отчего даже во сне становится холодно. Дико холодно. Но хуже всего шёпот. Шёпот который льётся со всех сторон. Он не даёт покоя, он говорит о том, что за ней неустанно наблюдают. И Валери пытается выйти, отыскать путь домой, но не может. Лощине нет ни конца, ни края.       Кошмары не отступают даже когда Розэ заваривает для неё успокаивающий чай на ночь. С течением дней они лишь получают продолжение, усложняются, меняются: лес мрачнеет, она уходит в самую его чащу, срывается на дикий бег, потому что затылком чувствует: за ней погоня. Всё настолько живое и правдоподобное, что с каждой ночью ей всё сложнее отличать сны от реальности. Холод, пронизывающий до костей, онемевшие пальцы, грязь, слякоть, шероховатость деревьев, за которые она пытается ухватиться — всё кажется слишком реальным. И это пугает. Заставляет проснуться в поту. Холодном.       И каждый раз засыпая она уже точно знает, где окажется. Точно знает, что вновь будет бежать, босыми ногами едва касаясь земли, сбивая дыхание и выбиваясь из сил. Только вот, её каждый раз как по нитке тянет в самую чащу, в мрачное и густое сердце лощины, и назад он повернуть не может. И чем ближе она к нему, тем громче шёпот, её зовущий.       И тогда Валери находит не совсем хорошее, но своего рода решение: допоздна переписывается с Чонгуком, а когда тот всё же проваливается в сон, она загружает себя всеми пропущенными домашними заданиями. С невероятной быстротой она закрывает большинство долгов по учёбе, отчего даже дышать становится легче. И там, где материал не особо сложный, даже успевает помогать Чону, делая кое-что и за него.       Одержимость учёбой и отсутствие сна так или иначе замечают друзья: темнеющие синяки, залёгшие под глазами, сложно скрыть даже плотным слоем консилера. Да и в целом, Валери клевала носом на каждой паре, лишь сильнее раздражая Квона. Стала вялой и заторможенной, часто даже не в силах ответить или отреагировать на происходящее вокруг.       Но возвращаться к полноценному сну она не собиралась. Теперь её не спасали ни травяные чаи Розэ, ни ловец снов, подаренный Чимином. Он, кажется, сломался. Сон получается восполнять урывками, днём, в объятиях Чонгука, либо на переменах либо после занятий, когда они делали домашнюю работу или смотрели фильмы. Валери не запомнила ни одного. Только рядом с ним ей было спокойно. Только рядом с ним она могла не видеть тревожные сны.       Но жить в таком темпе долго не удаётся: появляются постоянные головные боли, отключается радость, появляется раздражительность и агрессия. Теперь Валери частенько огрызается и ещё больше отстраняется от всех вокруг. Напоминает себе Чимина. Только вот его сарказм был не таким беспроглядно чёрным и колким.       И в один из дней она просто сдаётся: засыпает на кровати в куче учебников, возвращаясь в объятия промозглой лощины.       В этот раз всё как обычно: холод, бег, грязь и шёпот, зовущий в самую глубь. Поразительно, что в этот раз она всё же достигает цели: ноги останавливаются на самом краю опушки, в центре которой мрачнеет старая изба. Тут она уже была. Тихие голоса затихают, и погоня неожиданно прекращается. Сознание захлёстывает тишина, ещё более пугающая. На этом сон обрывается.       Или нет?              Девушка открывает глаза, вне себя от холода, сковавшего тело. Под щекой чувствует замершую твердь, да и пахнет сырой землей. Сквозь пелену тумана виднеется лес, обретающий всё более явные очертания. Валери находит в себе силы поднять ноющее тело и с ужасом обнаруживает, каждой клеточкой чувствует: это не сон. Ступни покрыты грязью и ссадинами от древесных корней, в волосах сухие веточки, а прозябшие руки покрывает чернь, в локтях превращается в цветы. Вокруг тихо, ни души. Землю и все вокруг: кустарники и деревья, замерзшую траву накрыл наст. Первые заморозки. Валери удивляется, почему и её тело не покрылось корочкой льда: конечности едва шевелятся.       А когда девушка наконец смотрит прямо перед собой, видит то, отчего и кровь в венах превращается в лёд, то, отчего сознание на стенку лезет от ужаса: перед стеной леса зияет ветвистая арка. Она снова здесь. По-настоящему здесь.

***

      Ноябрь разительно холоднее октября, о чём говорят и иней, покрывший землю, и леденистый ветер, обжигающий лицо. Тело замерзло настолько, что Валери его даже не чувствует. Она добирается до академии, не помня себя, обхватив руками, будто это как-то бы улучшило ее положение. Понимает, что по-хорошему бы надо бежать, только вот ноги совсем не слушаются. Благо, холм, с которого надо спуститься, к бегу располагает. Когда академия маленьким игрушечным замком виднеется внизу, на душе становится легче. И, кажется, даже капельку теплее.       По меркам Валери спуск занимает целую вечность, но после она наконец толкает дубовые двери школы озябшими покрасневшими руками. И оказавшись внутри, с облегчением выдыхает. И даже не потому что оказалась в долгожданном и восхитительном тепле, а потому что холл пустовал: ей повезло вернуться во время пары, что значило её возвращение не вызвало бы огромного резонанса.       Всё так же почти в беспамятстве она на на автопилоте бредёт по коридорам, перешагивая ступеньки и минуя лестничные пролеты, пока чуть ли не падает в чьи-то объятия.       — Тебя где черти носили?! — Это ворчание она бы узнала где-угодно и в любом состоянии. Даже будучи на грани обморока.       Поднимает голову и видя знакомое лицо, будто тает, впитывает тепло. А может всё благодаря тёплым-тёплым рукам Юнги.       — Ребят, я её нашёл! — Кричит он, повернув голову. Девушка слышит сразу целый хор голосов, — Что… с тобой… приключилось?       Только спустя мгновение молодой человек видит веточки и сухие листочки в спутанных волосах, мокрых, свисающих с плеч сосульками. Красные щёки, перепачканные землей, и ссадины по всему телу. За спиной мелькают знакомые и обеспокоенные лица.       — Валери, что случилось?! — Чон, не церемонясь, отталкивает Юнги и заключает девушку в замок своих рук. Его тёплая толстовка — то что надо. Молодой человек активно растирает оледеневшую кожу на спине. Ладони раза в два теплее обычного. Он использует магию.       — Это снова Дженни, да?       — Ты была в лесу?!       — В таком виде?!       Голоса льются со всех сторон, но сил ответить нет абсолютно. Она бы так и стояла вечность, прижавшись к Чонгуку, пытаясь впитать всё его тепло, дрожа всем телом, пока эта дрожь совсем не сойдёт на нет.       За его плечом она видит подруг, Чимина и Тэ. Все они обеспокоены до жути, ждут ответов. Говорить всё-таки придётся.       — Мне снился кошмар. — Удивляется тому, что может что-то сказать. Казалось, голос заледенел где-то глубоко внутри вместе с внутренними органами, — Как всегда лощина. Только в этот раз, кажется, всё было по-настоящему.       — Лунатизм? — Розэ вопрошающе глядит на друзей. Все в странном недоумении. Беспокойство на лицах лишь растёт.       — Меня будто… тянуло. В глубь леса.       — Подожди… ты была в самой лощине? Или рядом с ней…? — Валери не знает, что даст Тэхёну эта информация, но сейчас он кажется слишком заинтересованным, будто единственный может дать ответы к странной загадке.       — Во сне я видела саму лощину. Ходила там. Проснулась уже у арки.       — Чонгук выпускает девушку из объятий и стягивает толстовку с себя, оставаясь в футболке. Он, немедля, натягивает её на Валери.       — Как ты вышла оттуда сама?! — Лиса недоумевала. И вправду, самостоятельно найти путь назад — слишком нереально.       Чон осматривает её с ног до головы, задерживая взгляд на раскрасневшихся от холода и ранок ногах.       — Ей надо согреться. А сделать это, болтая с вами в коридоре, проблематично. — Давайте это потом обсудим. Пойдём.       Он хватает девушку на руки и несёт в сторону мужского общежития, тем самым прерывая беседу.

***

      После горячего душа к телу возвращается прежняя подвижность, хоть её и до сих пор морозит. По крайней мере, кожа чиста от грязи. Чонгук всё это время дожидался её в раздевалке с чистой одеждой, как всегда своей: спортивные штаны, футболка и мягкие тапочки на пару размеров больше её. Он даже благоразумно отворачивается, давая девушке спокойно переодеться. Конечно, она могла бы вернуться в женские душевые, чтобы сделать это там, но… они ведь уже достаточно близки, чтобы перенести подобную интимнсоть.       После Чон ведет её к себе, где укутывает пуховым одеялом и поит горячим чаем. И только тогда холод уходит из костей: тело больше не трясёт. Всё это время парень выглядит даже забавно: он искренне обеспокоен, и словно напуганный ребёнок, пытается сделать всё, что в его силах. Никакой он не мачо. Только вот никто об этом и не знает. Кроме неё.       — Хочешь поговорить об этом? — Он тоже забирается под одеяло, позволяя девушке устроиться у себя на плече.       — А тебе разве не нужно быть на парах прямо сейчас? — От усталости язык еле ворочается. Хочется прикрыть глаза и уснуть, особенно когда он рядом.       — Я побуду с тобой. — Валери знает, что Чонгука бесполезно переубеждать, пустая трата времени. Если он что-то решил, так и будет. — С тобой такое впервые? Лунатизм?       — Да. — Валери немного молчит. Пытается переварить всё, что с ней случилось за последние часов десять, — Мне давно снится лощина. Меня туда… как будто арканом тянет. Я бы даже и не подумала, что буквально.       — На что были похожи эти сны?       — Всё прямо как тогда: туман, лес, я бегу. Бегу от голосов, жуткого такого шёпота. Потом обычно просыпалась. Сны обрывались. Но сегодня…       — Всё было по-другому? — Слова давались Валери тяжело, поэтому Чонгук хоть как-то пытался не давать им повиснуть в воздухе, строил мостики из наталкивающих вопросов.       — Да. Я поняла, куда меня всё это время тянуло. На опушку в чаще леса. Я там уже была.       — И что примечательного в этой опушке? Почему тебя тянуло именно туда?       — Там… домик. Старая хижина лесной ведьмы. Она добровольно ушла в затворничество и не особо гостеприимна. Я имела неудовольствие с ней познакомиться. И еле унесла ноги.       — Есть какая-то причина, по которой ты снова оказалась там?       — … Я не знаю. — Валери делает выдох, пытаясь напрячь ужасно уставший мозг. Пытается вспомнить их встречу, пытается вспомнить разговор. — Я помню… как она взглянула на мои глаза. А потом назвала дьявольским отродьем. И руки. Она упомянула руки. «Отродье рода Ян» так она сказала. Но я этому значения не придала. Ведь… моя фамилия Янг. Не Ян. Подумала, что старуха меня с кем-то перепутала.       Чонгук молчит. Долго. Пытается обдумать только что сказанное, покопаться в памяти и отыскать там хоть какую-нибудь информацию, но тщетно.       — Я впервые слышу про такой род. Но… «Ян» и «Янг» довольно похожи по звучанию. Ещё что-нибудь помнишь?       — Когда я проснулась, руки… были покрыты… чернотой.       — Рисунками? — Чон давно подметил причудливую особенность девушки, сравнивая цветочные узоры с татуировками.       — Нет. Чернотой. Такое бывало всего пару раз. Когда рисунки были настолько плотными, что просто сливались в сплошной чёрный цвет. Это… какая-то сила внутри меня… Но для чего именно она мне нужна, я так и не поняла…       — Кто-нибудь из родных не рассказывал тебе о ней? Обычно такие вещи являются родовыми признаками проявления магии. Как визитная карточка рода. Кимы — иллюзионисты. Чоны — мастера по контролю разума. И так далее… Её близкие вообще ей ни черта не рассказывали. Ни приёмные родители, скрывавшие правду всю её жизнь. Ни даже родная тётя, отправившая её в это место. Видимо она надеялась на то, что тут она найдёт исчерпывающий ответ на миллион своих вопросов. А телефонные разговоры с ней становились всё более натянутыми: они заметно отдалялись друг от друга.       — Ведьма… Ведьма сказала, что мне помогут руки и деревья. — Воспоминание ударяет сознание так сильно и ярко, что Валери даже забывает про подступающий сон, — Я не знаю как, но когда я коснулась дерева… оно будто поглотило меня в себя. И так я спряталась от теней, пока не появились ребята.       — А потом спасла меня… — Чонгук тоже вспоминает, как услышал голос Валери из-под толщи воды, как он смогла вырвать его из лап тьмы, безнадежности и вины, — с помощью этой же силы? Рисунки тоже тоже появились? Меня тогда как будто огнём опалило.       — Да… и даже на спине… — Валери сама поражается тому, как много воспоминаний всплывает наружу. Будто всё это время защитные механизмы психики блокировали болезненный и ужасающий опыт, ту ночь, полную леденящего ужаса. Вместе с ними всплывают и совсем свежие, новые. — Перед тем как я проснулась, я слышала шёпот. «Найди ответ». Вот, что всё это время говорили голоса. А когда добрела до опушки, они все затихли.       Оба молчат. Оба обдумывают, что это значит.       — Чонгук. — Валери привстает на локтях, смотрит прямо ему в глаза. И он уже прекрасно понимает, что сейчас сорвётся с её губ. — Я должна пойти туда снова.       — Это безумие.       — Я должна поговорить с ней.       — Зачем? Валери, это слишком…       — Я не знаю, кто я. А она знает. Она знает ответы. Вот почему меня тянет туда. Вот почему снятся все эти кошмары.       — А если это ловушка? Что, если она тебя заманивает, чтобы… сделать что-нибудь ужасное? — Чонгук сейчас не на шутку боится. Боится, что она туда всё же пойдёт. Боится её потерять.       — В прошлый раз она прогнала меня, будто прокаженную. Не думаю, что она воспылала ко мне какой-то любовью или желанием сожрать. Но… я чувствую, что она может рассказать мне правду. Всю.              — Может, спросить у кого-нибудь из профессоров? Покараться в библиотечном архиве? Обратиться за помощью к старшим? — Чонгук отчаянно пытается зацепиться за хоть какое-нибудь решение, лишь бы не отпускать её туда снова.       Но по глазам Чон видит — она не отступится. Чон знает, что Валери тоже, как и он, не отступится от задуманного. В этом они чертовски похожи. И потому говорит —       — Пообещай, что одна не пойдешь.       Она падает обратно на его плечо. Пытается вслушаться в биение его сердца. Подумать.       — Я пойду с тобой, хорошо?

***

      Валери идёт так тихо и осторожно, как только может. Боится издать хоть один звук, скрипнуть хоть одной половицей, будто их с Чонгуком тут же засекут, поймают, отведут к ректору. Хотя, парень наверняка в таких делах был не новичком и знал, как ускользать из стен академии незамеченным. Она полностью может положиться на него и от этого легче. А ещё легче от того, что сегодня всё закончится. Закончатся её кошмары и бесконечные вопросы. Если они, конечно, найдут ту самую хижину. И, будет вдвойне замечательно, если они вообще вернуться обратно. Совесть всё ещё не на месте: подвергать Чонгука опасности — последнее, что она хотела бы сделать. Точнее, этого она не хотела этого вообще. С другой стороны, он бы места себя не нашёл, уйди она, ничего не сказав. И хотя план в её голове выглядел весьма надёжно, лощина всё ещё была местом, в котором ни на что нельзя было надеяться. Чонгук настоял на том, чтобы взять с собой оружие из тренировочного зала. Точнее украсть. Он же называл это «одолжить на время», но суть не менялась. И именно туда они сейчас и крадутся. Под курткой — пара свечей и кристаллов, которые пригодятся в самой лощине, в сердце — жгучая микстура ужаса и радостного трепета. Они быстро достигают спортзала. И когда Чон с помощью своих колдовских трюков открывает дверь, запертую на ключ, осознание реальности с каждой секундой становится всё чётче: они и вправду это сделают.       — Можешь подождать тут. Я быстро. — Шепчет он и проскальзывает во тьму помещения, оставляя девушку совсем одну.       Она пытается вглядеться в сумрак, но только лишь слышит тихое позвякивание клинков, которые Чон снимает со стоек. Но стоит ей отвернуться от дверного проёма, сердце уходит в пятки: в глаза бросается чёрный силуэт выше её головы на две. Почти кричит от неожиданности, но прохладная ладонь осторожно закрывает ей рот, не давая крику вырваться.       Лицо незнакомца освещает небольшой огонёк пламени, наколдованный его свободной рукой. Он отражается в до боли знакомых карих глазах. Тэхён. Девушка сразу успокаивается, узнав друга, и он тут же убирает руку.       — Ты что здесь забыл? — Голос Чонгука непривычно ледяной. Звучит прямо над ухом. Ох эта чёртова способность ходить абсолютно бесшумно.       — Шёл в библиотеку. Опять забыл сдать книги. — Тэхён отвечает ровно, спокойно. В подтверждение своих слов он показывает им толстенную книжку, которую держал подмышкой.       — Как-то ты часто наведываться в библиотеку стал… Ещё и с памятью какие-то проблемы? — Чонгук будто не говорит, а пытается словами уколоть. Валери вновь чувствует некое напряжение, возникшее между этими двумя. Остро чувствует.       — Намного интересней, куда это вы собрались… — Оранжевый свет скользит по его лицу, и Валери видит, как Тэ любопытно оглядывает друзей: оба в верхней одежде, в полной готовности покинуть академию, у Чона в руках кинжалы.       — Потуши огонь. Иначе всем нам влетит.       Тэ будто возвращается в реальность, в момент гася пламя. Они снова погружаются во тьму. И молчание.       — Так вы ответите, или так и будем стоять здесь в неловкой тишине до рассвета? — В низком и ровном голосе Валери даже почти слышит нотки обиды.              Глаза никогда не выдавали Тэхёна, а вот его голос — частенько.       — Шёл бы ты куда шё… — Чон не успевает закончить.       Это плохо. Плохо, что Тэхён на них наткнулся. И так просто он их не оставит. Пока не получит все ответы. Поэтому пытаться от него отделаться слишком бессмысленно, и Валери прекрасно это понимает.       — Мы идём в лощину. — Выдаёт всё, как есть. Ждёт реакции: скажет ли он, что они сошли с ума или пойдет поднимать всех на ноги… или…       — Я иду с вами.       Вот так. Он даже не требует объяснений. И не спрашивает разрешения. Просто ставит перед фактом.       — И даже не спросишь почему и зачем? Впрочем, неважно. Никуда ты не пойдёшь. Только если в свою комнату, спать.       — Чонгук-и, по-моему ты забыл, кто из нас старше. Это во-первых. — Валери слышит, как Тэ ухмыляется, почти смеётся. Как бы строго и серьёзно ни звучал Чонгук, это бы не подействовало на Тэхёна. В нём ощущалась некая твердь, непробиваемая, нерушимая, и даже ледяной тон младшего не смог бы её пробить, — Во-вторых, мне совершенно неважно, зачем вы туда идёте. Для этого наверняка есть веская причина, о которой вы расскажете мне по пути. И в-третьих, Чонгук-и, когда в последний раз я тебе кого-то доверил, всё кончилось весьма плачевно, помнишь?       Тишина темнее мрака, царящего в коридоре. Она накрывает всех троих с головой. Для Тэхена — выжидающая, для Чонгука — гнетущая, бьющая под дых. Валери слышит, как молодой человек втягивает воздух, как скрипит в его ладони сталь рукоятки кинжала.       — Чонгук идёт со мной в лощину по моей просьбе. Не хочу втягивать в опасность еще и тебя, Тэхен. — Валери первая ее нарушает. Эту тягучую тишину.       — А я и не спрашиваю. Сейчас… только курточку накину. — Говорит Тэ, щёлкая пальцами. За этим жестом слышится шелест ткани: верхняя одежда уже на нем. — Ну, идём?

***

      — Ты уверена, что это единственный способ? — Тэхен смотрит вглубь арки, прямо в непроходимый молочный туман.       Все трое уже на месте. Пока они взбирались по холму, Валери успели кратко просветить друга в курс дела: рассказала ему про кошмары, ведьму и чувство, тянущее ее на поиски ответов.       — Да.       — Но мы могли бы поискать в библиотечном архиве… спросить у кого-нибудь из преподавателей. Некоторые из них живут не первую сотню лет, наверняка что-нибудь, да слышали о неком загадочном роде Ян. — Тэхен, прямо как Чонгук пытается найти пути отхода, зацепиться хоть за какую-нибудь соломинку.       — Ты думаешь, я ей это не предлагал? — Чон переминается с ноги на ногу, и от того, что он рядом, на душе совсем спокойно. И даже устрашающая арка из тысячи маленьких веточек не кажется такой уж страшной, — Только вот она не послушала.       — Я знаю, что ответы там. Чувствую. — Даже стоя совсем рядом с проходом в другой мир, она испытывает то же ощущение, что и во сне: тело тянет куда-то туда.       — Хорошо. Мы здесь. Что дальше? — Тэхен намного спокойней реагирует на упёртость Валери, нежели Чонгук. Не пытается ее отговорить.       — Дальше пойдем искать избу ведьмы на опушке леса. — Валери пытается согнать с себя сковывающее по рукам и ногам чувство страха, храбрится. Что может случиться, в конце концов? Она не одна: справа Чонгук с двумя клинками, слева Тэхен — искусно владеющей магией. Они уже были здесь и знают, чего ожидать. Только вот… все это слова, которым Валери пытается саму себя убедить и успокоить. Они оба права: возвращаться обратно — чистое безумие.       — Ты точно уверена? — Тэхен поворачивается в подруге и чувство такое, будто смотрит не в глаза, а в саму душу. Безмолвно просит передумать.       — Точно.       — Как мы вернёмся? — Чон мыслит практично и рационально. Как всегда.       — В прошлый раз нити судьбы кто-то порвал. Твои хлебные крошки в виде лилий тоже уничтожили. Доверять этому месту нельзя. В ту ночь Джин-Хен разжег для нас адское пламя, на свет которого мы шли. Но его с нами нет. — Как впрочем и Тэхен. Ему свойственна даже большая рациональность.       — Валери, если тебя тянет в чащу, то ты… знаешь дорогу? — Спрашивает с надеждой Чон.       — Кажется, знаю. Ноги будто сами приведут.       — Значит, и вывести ты нас тоже сможешь?       — На этот счёт я не уверена. Я не знаю, как все будет… но точно знаю, кто сможет нам помочь. Один… друг. Доверьтесь мне, ладно?       Девушка берет обоих за руки и ждёт ответного кивка. Знает, что не только ей страшно. Но они почему-то готовы пойти за ней в неизвестность, кинуться в саму тьму. Все трое шагают за арку, погружаясь в туман и ошеломляющую тишину: не слышно ни птиц, ни шума ветра, вообще ничего. Будто туман обладал способностью поглощать любой звук.       Валери пытается довериться чутью и позволить ему вести их. Не обращать внимание на обволакивающую тишину. И прислушиваться к каждому звуку, ожидая услышать зловещий шёпот, заползающий в подкорку мозга.       — Как-то тихо здесь. В этот раз. — Чонгук говорит так тихо, но даже шёпот сейчас звучит громко.       — Видимо, все твари попрятались после того, как хен задал им жару. — Тэхен напряжен. Осматривается по сторонам, ожидая, что на них в любую минуту могут напасть, готовясь в худшему.       — Слишком тихо… — Снова говорит Чонгук. Тишина угнетает больше всего: затишье обычно бывает перед штормом, и Валери боялась, как бы он вот-вот не грянул.       Худшие опасения имеют свойство сбываться. Далёкий и ускользающий смех заставляет задержать дыхание, на глазах от ужаса наворачиваются слёзы. А за смехом слышится и шёпот. Со всех сторон. Валери кажется, будто они на виду, совсем открыты и чудовищно уязвимы.       — Незрячие сестры. — Она заставляет тело отмереть и губы шевелиться. Едва-едва.       — Что ещё нахрен за сестры?! — Чон сильнее сжимает клинок в руке. Заговорённый и освещённый. Единственное, что может их спасти.       Валери не то, что говорить не может, она ног под собой не чувствует. Только сейчас в полной мере понимает, на что пошла. И на что приговорила двух близких людей. Вспомнила, как это на самом деле отвратительно страшно.       — Я не… знаю. — Шёпот все ближе, и непроизвольные слёзы грозят струями скатиться по щекам.       Тэхен неожиданно больно сжимает руку девушки, отчего ей даже хочется вскрикнуть, но он тут же прикладывает указательный палец к губам, приказывая Валери и Чонгуку замолчать. Не двигаться. Не издавать ни звука.              Пока шёпот лишь приближается. И это сложнее всего: не позволить телу сорваться на бег, не завопить, не забиться в истерике, как напуганное животное. Замерев слушать ужасающий шёпот, становящийся громче с каждой секундой. Извращенное испытание воли и тела. Кто победит?       Мимо деревьев скользят силуэты, уже знакомые: длинные волосы, неестественно длинные шеи и конечности, белые платья. Хочется закрыть глаза, крепко-крепко, и их не видеть вовсе.       Руки подрагивают, а ноги изнывают от напряжения: стоять в одной позе слишком тяжело, но сдаваться нельзя, нельзя допустить ошибку. Теней больше, да и Валери — борец так себе, чтобы помочь Чонгуку и Тэ. И потому, иного выбора нет.       Сознание все же сдаётся страху, и она молодушно закрывает глаза, пытаясь представить, что все это — просто сон, очередной кошмар. Пока шёпот не стихает.       Ещё какое-то время они ждут, а потом в тишине продолжают путь, стараясь шагать как можно бесшумнее. И только когда оказываются достаточно далеко и прежнего места, с облегчением выдыхают.       — Не думал, что местная страшилка окажется правдой. — Вполголоса говорит Тэ. Из его рта вылетает облачко пара.       — Что еще за легенда? — Валери позволяет Чонгуку и Тэ вести диалог, чувствуя, что пока сама не готова к нему подключиться.       — Про сестёр. Мол четверо сестёр пропали в лесу и были найдены рядом с аркой… без глаз. С тех пор их неупокоенные души блуждают в тумане, пытаясь найти путь домой и так далее… Они не видят, но слышат зато прекрасно.       От услышанных деталей становится ещё больше не по себе. Чувство такое, будто кто-то медленно опускает сознание в котёл с кипящим ужасом, заставляя всё существо верещать от полученных ожогов.       Дальше свой путь они продолжают молча, боясь накликать какую-нибудь ещё беду. Постепенно тишина начинает сменяться частым шелестом веточек, выкриками ночных птиц: лес становится гуще, и живности в нём, соответственно, больше. Впрочем, как и других существ. Вместе с целой гаммой лесных звуков Валери слышит и нарастающий вибрирующий шум, гудение, которое слышалось ей во снах. Они недалеко.       — Ты уверена, что нам сюда? — Тэхён, кажется, переживает, при всём внешнем непоколебимом спокойствии и хладнокровии. Валери даже не знает, как ей удаётся улавливать малейшие его перемены, происходит это чисто интуитивно.       Шум в ушах усиливается, будто где-то поблизости линии энергопередач. И она ускоряет шаг. Кажется, что ещё немного, и они выйдут на опушку. Ещё немного. А затем шум обрывается. И никакой опушки, и тем более хижинки, она сквозь мглу не видит.       Затихают и все прежние звуки: никаких больше уханий сов, ни шубуршаний мелких грызунов. Ничего. Все органы чувств напряжены до предела, пытаются уловить хоть что-то, но тщетно. Остаётся надеяться лишь на шестое чувство, чутьё.       Лучше всех оно срабатывает у Чонгука. Валери понимает это по свисту лезвия, разрезающего воздух. Поворачивает голову и всё последующее видит как в замедленной съёмке: как фигура в бледном оборванном балахоне сшибает парня с ног, как он летит над землей и спиной врезается в ствол дерева. Валери не понимает, кричит она в этом время или нет. Видит, что один из кинжалов выскользнул из руки Чонгука, приземлившись в нескольких метров от него. И что молодой человек изо всех сил старается опомниться, но происходит это чудовищно медленно: по всей видимости, удар пришёлся не только на спину, но и затылок.       Валери хочет броситься к Чонгуку, загородить собой, сделать хоть что-нибудь, но ужас сковывает по рукам и ногам. И всё, что она может сделать — безвольно наблюдать, как высокая фигура в балахоне с каждой секундой всё ближе и ближе к нему. Она переводит взгляд на Тэхёна, который в таком же онемении наблюдает за происходящим. Но он, в отличии от Валери, в себя приходит гораздо быстрее, отмирает, и его губы начинают беззвучно шевелиться, глаза закрываются, и после тень замирает. Замирает будто чучело, на которое повесили белую тряпку, неспешно колышущуюся на ветру.       — Чонгук-и, я долго не смогу её держать. — Лицо Тэ сосредоточенно и напряженно: тормозить тень стоит ему немалых усилий.       Слыша старшего Чонгук торопится встать на ноги, вытянув из-под полов куртки ещё один канжал. Его движения разбалансированы, не уверены. Голова, наверняка, чудовищно кружится. Но он вполне в себе, для того, чтобы приблизиться к тени и вонзить клинок в полупрозрачное долговязое тело.       От разворачивающейся картинки отвлекает чьё-то шумное дыхание прямо над ухом, и холод, обдающий затылок. Валери чувствует, как чьи-то костлявые руки ползут по её плечам, отчего каждый орган вопит от ужаса, как и она сама.       Девичий крик отвлекает и Чонгука и Тэхёна. Последний колеблется, Валери по глазам видит, как мечется между двумя: удерживать тень, не позволяя ей напасть на Чона, или же спасать Валери, которой сама смерть в затылок дышит.       Она мотает головой из стороны в сторону, моля помочь Чонгуку: он слишком слаб, чтобы сделать всё быстро. Но с большим разочарованием видит, как Тэ опускает руки, разрывая невидимые нити, которые до этого момента держали одну из сестёр. Создание в то же мгновение движется с невероятной быстротой, занося витиеватую руку для удара, который хочет нанести Чонгуку в грудь. Но он успевает увернуться, правда не в совершенстве, и потому удар приходится ну его правое предплечье. Куртка с треском рвётся. Но Чонгук отступать не намерен, к тому же слишком уж он хорошо подготовлен к подобным вещам. Но сейчас он волнует Валери куда сильнее, чем пальцы-ветви, норовящие вонзиться ей в сердце.       В тёмных глазах Тэхёна вспыхивает пламя. Только потом девушка замечает, что пламя на самом деле вспыхивает в его ладонях и потоком летит в неё. Дыхание перехватывает, и у неё даже нет времени вскрикнуть: волна огня приближается слишком быстро, разбрасывая искры в разные стороны, собираясь накрыть её с головой. Неужели Тэхён решил уничтожить тень даже ценой её жизни?       Но пламя не задевает ни одежду, ни кожу, ни даже волосы. Пролетает мимо, за неё. И девушка чувствует лишь нестерпимый жар, от которого, впрочем, тоже хочется кричать, ведь он рискует оставить ожоги. Когда долговязые конечности неведомого существа выпускают её из своего плена, Валери не мешкает, не теряет ни секунды, доверясь инстинктом: тело само отдаляется от тени как можно дальше, бежит туда, где стоял Тэхён. Только вот в глазах мелькают вспышки, и она мало что видит. Девушка падает на землю, пытаясь хотя бы так обрести устойчивость.       Когда треск огня и шёпот, переросший в вопль, стихают, лес вновь оживает своими привычным звуками: вновь шумят голые ветви деревьев, ухают совы, скребутся мелкие зверьки. Кинжалов тоже неслышно. Значит Чонгук справился. Или…?       — Цела? — Слыша уже родной голос, она выдыхает с облегчением. Ждёт когда эхо ослепившего её пламени в глазах стихнет, — Ты с ума сошёл?! Ты её чуть не поджарил!       Каждая нотка в голосе выдаёт, в каком ужасе пребывает Чонгук: ведь голос предательски дрожит. И Валери таким растерянным его слышит впервые.       — На ней ни гари, ни копоти не осталось. Я был… аккуратен. — Тэхён же, наоборот, необычайно спокоен. Она не понимает, почему Чонгук так злится. Хотя сама отчасти злится на друга, ведь он должен был выбрать не её. Он должен был до последнего помогать Чонгуку.       Наконец вспышки в глазах меркнут, и она видит насколько сильное волнение отражается на бледном лице. Кажется, что Чон повзрослел сразу на несколько лет: челюсть напряжена, аж скулы пролегают чёткой линией, в глазах ни капли прежней мягкости — беспросветная тьма. Он сжимает плечи девушки так сильно, что аж больно становится. Похуже той треклятой тени.       — Не смей больше так делать. Никогда. — Смотрит Тэхёну в глаза, а в голосе звучит угроза. Голос его сейчас холодней стали и даже льда.       — Это первое, что пришло в голову. Извини, Чонгук. — Тэ разминает запястья и оглядывается по сторонам, — Ну, куда теперь?       — Дальше в лес. — Валери кивает в темнеющую чащу, чёрной и устрашающей стеной нависшую над ними. Знает, наверняка, что это верный путь.       — Чем дальше в лес… — Молодой человек оборачивается и говорит почти неслышно, слова едва долетают до уха, — Тем больше дров…       Не дожидаясь друзей он направляется в чащу.

***

      Минуты тянутся необычайно медленно, перерастают в часы. Они ходят по кругу, натыкаясь на одни и те же тропинки и деревья. Сознание опутывает отчаяние, которое вот, захлестнет всё тело.       Она страшится признать, но понимает: они окончательно потерялись. А пытаться ориентироваться в шепчущей лощине — дохлый номер: компас сходит с ума, звёзды заволок густой туман. А её чутьё больше не показывает ей направление.       — Нам сюда? — Осторожно спрашивает Тэ, видя, как Валери нервничает: часто вздыхает и чертыхается.       — Нет. Мы… — Хочет сказать «потерялись», но слышит странный звук и затихает. Звук тихий, но ритмичный, похож на стук об замёрзшую землю и проминающуюся сухую траву. Все трое вновь замирают, ожидая, пока очередное неведомое существо попадёт в поле зрения.       Пытаться что-то увидеть во мраке довольно тяжело, но молочный туман отражает свет нет, отчего становится чуть полегче. Во мгле глаза натыкаются на старый зонт, зависнувший в воздухе. Цукумогами, оживший предмет обихода. И с ним Валери уже даже знакома.       — Ну здравствуй. — Девушка присаживается на корточки, и зонт, будто узнавший её щенок, скачет навстречу. Падает в её руки, раскрывая в складках огромный моргающий глаз, — Ты помнишь меня, дружок?       От подобных разговоров всё ещё слишком дико и странно, ведь нечасто Валери выдаётся болтать с предметами. Но это было единственным способом расположить к себе мелкого духа.       — А где твоя хозяйка? — Она и не ожидает получить ответ, но надеется хоть на какой-то знак. Цукумогами же продолжает разглядывать её во все глаза глаз. Единственный. — Я очень надеялась на её помощь… но может, и ты сможешь мне помочь? Проведи меня к хижине ведьмы.       Глаз ещё пару раз моргает. Цукумогами будто не верит в только сказанное и пытается разглядеть признаки сумасшествия на её бледном лице. Тэ и Чонгук изумлены, но молча наблюдают за взаимодействием этих двоих.       А затем зонт всё же поднимается обратно в воздух, делает поворот на сто восемьдесят градусов вокруг себя и скачет во мрак. Он непременно покажет путь.

***

      Рука зависает у старой прогнившей двери. Нужно ли стучать? Нужно ли вообще соблюдать какие-то правила этикета? Или ведьма обидится, открой она дверь с ноги? Хотя, она наверняка уже знает, что на ее пороге топчутся незванные гости, если она, конечно, вообще дома.       Мы все ещё можем развернуться и уйти. — Мягко напоминает Тэхен. Ему вся эта идея не очень нравится. Валери и сама от неё не в восторге, но за этой дверью лежат все разгадки к тому, кто она… и откуда. Ответы, которые бы не нашлись за дверьми библиотеки или у тети в закромах.       И потому она стучит. Твёрдо и громко. Храбрится, но дрожь в теле выдаёт страх с потрохами. Дверь открывается сразу же, на первом стуке, приглашая гостей в сумрак хижины.       Ведьма сидит в самой ее глубине, на неком подобии стула, зыркает своими белёсыми невидящими глазками на незваную троицу. Она шумно принюхивается и скрипучим голосом говорит —       — Ааа, это ты. Агнец*. Да ещё и не одна. С подарками, стало быть?       Тело в который раз за ночь деревенеет. От мысли о том, что Чонгука и Тэхена она расценила как жертвоприношенческие дары, нутро выворачивается.             — Они со мной. — Девушка не раздумывая хватает обоих за руки в оборонительном жесте, будто старуха это может увидеть.       Чонгук привычно сжимает ее ладонь, от чего внутри даже появляется искра уверенности. Ладонь Тэ как всегда чуть прохладная, осторожно отвечает на касание, едва ощутимо обхватывая ее ледяные пальцы. И от этого становится вдвойне спокойнее.       Старуха заходится в скрежещущем смехе, трясёт длинными и спутанными лохмами.       — Знаю я, что с тобой. Да ещё и не абы кто. Чон. И Ким. Надо же, кто пожаловал. Чем обязана такой честью?       — Их фамилии ты хорошо знаешь. — Валери немного тушуется, но чувствуя, как Чонгук поглаживает тыльную сторону ее запястья большим пальцем, продолжает — А мою?       И старуха смеётся вновь. Будто Валери задается не вопросами, а рассказывает уморительно смешную историю.       — Я тебе все сказала, Ян… — Немного погодя, любые признаки улыбки и смеха пропадают с испещрённого морщинами лица, и она добавляет, — Ян Валери.       — Откуда ты…       — Знаю твоё имя? Вижу людей насквозь. — Ведьма поддаётся вперёд, в луч туманного света, падающий из окна. Он озаряет молочные радужки ослепщих глаз. Только вот действительно ли ведьма слепая? Глаза будто смотря в самую душу, отчего слова кажутся проволочными, — Есть у меня такой дар.       — Кончай нам мозги пудрить. Отвечай на все, о чем тебя спрашивают. — К счастью, здесь она не одна. Она больше не беспомощная девчонка, способная только делать ноги. С ней Чонгук. И Тэхен. И с пока они рядом, все будет хорошо.       — Узнаю в тебе настоящего Чона. Как всегда только требуешь, раздаёшь приказы, думая, что все будет тебе в ножки кланяться. Как бы не так.       Ведьма откидывается на спинку стула и причмокивает губами. Кажется, говорить она больше не намерена.       — Если так много знаешь о Чонах, то должна знать, что я и без твоего поганого языка могу найти в слабом от старости умишке всю необходимую мне информацию.       — Ой, как страшно. Младшенький Чон полезет к убогой старушке в голову. Не пристало ли тебе мараться… Чон Чонгук?       Старуха удивительно четко и осмысленно чеканит имя молодого человека, отчего у Валери земля из-под ног уходит. То, что эта она знает о них немало, не может не настораживать.       — Могу и замараться разок. — Выплевывает Чонгук. Валери пока не очень понимает, о чем между ними двумя идёт речь. Но вмешаться не осмеливается.       — Только вот ты и без меня уже по самую макушку в дерьме. Столько грязи в твоей душе… век не отмоешься. Мальчонка тот… как там его, Кан Сильджин? Минджин? Знакомое имечко, а? Жалко-то как…       Она пытается нащупать слабое место Чонгука, вывести его из равновесия, но он так просто сдаваться не намерен.       — Если было жалко, отчего не помогла? — Цедит сквозь зубы Чонгук. Прекрасно понимает, что Минджун мог так же как и Валери забрести в хижину и встретить ведьму. А теперь она бессовестно выдаёт это совпадение за провидческий дар.       — Кто я такая, чтобы менять судьбы людей? Вот твою, например, как на ладони вижу. Много огня в тебе. В крови твоей огня много. И потому снаружи тоже огонь полыхает. Ты его притягиваешь. А огонь в себе несёт страдания, боль и крики. И их ты тоже притягиваешь. Как много боли… и грязи. Сгоришь ты в этом огне. И от грязи не отмоешься.       — Завязывай уже с этими дешёвыми предсказаниями! — Чонгук злится, делает два небольших шага вперёд, подставляя острие кинжала под морщинистый подбородок старухи. А она лишь смеётся, опасно дергая гортанью, которая вот-вот наткнётся на лезвие.       — Опусти оружие, Гук-и. Все-таки невежливо как-то. — Удивительно, даже сейчас голос Тэхёна звучит уверено. На него ведьма не производит ровно никакого впечатления, — А тебе, Мэки без рода, советую прекратить сотрясать воздух понапрасну.       Ведьма напрягается, щурит изумленные глаза, бегает ими по лицу Тэ.       — Видишь, ли, старушка Мэки, я тоже могу видеть людей насквозь. Иногда. — Тэ делает шаг вперёд. Его спина абсолютно прямая, плечи расправлены. Чувствует себя вполне уверенно, прямо как будто прогуливается по коридорам Академии, а не по убогой и жуткой хижинке в непроходимом лесу. — Ведь дар этот не столь уникален. А вот дар владения холодным оружием не дается с рождения. Он достаётся тяжёлым трудом и изнурительными тренировками. И к счастью, мой друг очень… очень… — Тэ делает драматические паузы, отчего его речь звучит почти театрально, и даже Ведьма, затаив дыхание, внемлет каждому слову, — … очень одарен. Поэтому советую тебе заговорить, иначе больше ни одно прорицание не вылетит из твоего горла.       Тэхен открывается для Валери с новой стороны: непроницаемый и холодный, даже почти беспощадный, давящий своей аурой и внутренней силой. У неё по коже мурашки бегают. Только уже не из-за ведьмы, а из-за него.       — Ян Валери… вернёмся к тебе, дорогуша. Что бы ты хотела узнать? — Ведьма поразительно быстро улавливает слова юного мага. И насколько это возможно, даже кажется любезной.       — Все. Почему вы зовётся меня «Ян», а не «Янг»? Кто такие эти Яны? Почему в прошлый раз вы назвали меня отродьем? И почему у меня руки чернеют, а деревья их слушаются? — Поток вопросов кажется неиссякаемым, но Валери боится упустить что-либо и выдаёт все разом.       — Потому что ты Ян. Валери Ян из рода Ян. Не заставляй меня повторять одно и то же, девочка. — Ведьма хмурится, злится. Морщины на лбу становятся глубокими, а взгляд до жути озлобленным, они почти скрежещет зубами, — Что касается всего прочего…       Она впадает в раздумие, невидящим взглядом скользит по потолку, морщины разглаживаются, а затем ее поистине неприглядное и вовсе становится беззаботным —       — А хотите, я расскажу вам сказочку? — Она хлопает костлявыми руками, устраиваясь на стуле поудобнее.       Все трое переглядываются, совершенно не зная, что ожидать от старухи. Но Тэ кивает, и Валери, и Чонгук немного расслабляются. Второй наконец опускает продолговатый кинжал, предназначенный для теней и прочих чудовищ.       — Жила-была одна девица. Точнее, ведьма. Юная и прекрасная. Как это обычно бывает по молодости. Только с годами мы превращаемся вот в таких кошёлок… верно? Так о чем это я?       — Девица-красавица… — Напоминает Валери, искренне надеясь, что во всей этой ахинеи найдётся ответ на хотя один из ее вопросов.       — Ах да. И фамилия у неё была… Ян*. И была она мастерицей, каких поискать. Целыми днями делала такую пряжу — загляденье! И на ней ворожила. Сплетала судьбы людей. А иногда и разводила. Редкая сила.       Ведьма хитрым прищуром уставилась на Валери, будто начало уже должно о чем-то ей говорить. Но пока все это кажется глупой детской сказочкой.       — А потом встретился ей юноша. Непростой, а почти принц, из знатного рода — Чон. И как это обычно бывает по молодости, они в друг друга влюбились.       Или ведьма задействует прорицателский дар или это просто глупое совпадение. Впрочем, Валери его игнорирует.       — …Так сильно влюбились, словами не описать! И все бы хорошо, и тут можно бы закончить, да только вот… юноша охоч был до власти и могущества. Любви ему было мало.       Валери старается не смотреть на лицо старухи, от которого внутри бурлит отвращение. Сосредотачивается на клубах тумана, парящего в оконном свете. И на секунду, в нем ей даже мерещатся два силуэта: юноша и девушка, тенями скользящие рядом друг с другом в неком танце. Видимо так сказывается долгое отсутсвие качественного сна.       — И могущество это он решил обрести нечестивым путём. Самым грязным, каким только можно придумать: заманил в ловушку высшего демона и долгое время ставил над ним эксперименты и опыты, пытался забрать силы и влить их в себя, пока не понял, что единственный путь — это вселить тень в свою душу, сшить их нервущейся нитью. Той, которые делала его возлюбленная. Вот же удача, правда? Так он и сделал. И любимую свою даже слушать не стал. Никого не стал слушать. Не слушал он ее и тогда, когда дева узнала, что ждёт дитя. Только вот уже не знала, от кого: своего возлюбленного или демона, сидящего внутри него. Ведь они с ним стали одним целым.       В серебристом тумане Валери продолжает видеть картинки, которые живо рисует воображение: теперь у девушки на руках ребёнок, а у юноши выросли дьявольские рога.       — Девушку перемены в ее любимом пугали: он был будто бы уже и не он. Но любила она его так сильно, что и на это закрыла глаза. Тем более, ребёнок стал долгожданным подарком для юного Чона. Наследником, которого он так ждал. Да и ребёнок ничем не отличался от человеческого, даже несмотря на то, что в его венах текла четверть демонической крови. Только вот, не все были так же всепрощающи как та девушка. Остальные Чоны подобную выходку посчитали надругательством, насмешкой над самой матерью природой. И юношу наказали. Смертью. А девушку и ребёнка решили пощадить. Но навсегда лишили их родового статуса, забрали фамилию и изгнали из своего поселение. Так и начался род Ян.       — И что общего эта сказка имеет со мной? — Валери уже наполовину сложила пазл, но ей нужен был полный и чёткий ответ.       — А это вопрос интересный! И куда более интересный вопрос про рисунки на твоих руках. Но для этого придётся дослушать до конца.       Ведьма выжидает короткого кивка и продолжает свой рассказ —       — Род Ян жил себе и процветал. И любопытно то, как необычны были его представители: ведьмы, порождённые демоном и другой ведьмой. Дитя из сказки переняло половину сил матери: также могло управлять нитями судьбы, и половину способностей демона. Оба этих дара стали одним целым: ребёнок мог сотворить путы, пленяющие и запечатывающие тени. Или же мог направить этот демонический дар во зло: высасывая энергию из обычных людей, подобно настоящей тени. Этот дар мог направлять и помогать, как тебе тогда с деревьями. Или же разрушать и губить жизни. Но девушка Ян была добра сердцем и своему ребёнку эту доброту смогла передать. Тот передал своему, а тот своему. И так, род Ян начал своё мирное существование. Но, конечно, не обходилось и без исключений: демоническая природа давала о себе знать. В редких случаях. И тогда, родом Ян заинтересовались другие колдуны и ведьмы. Они сразу поняли, что могущества у Янов на добрую жменьку больше, и рассудили это несправедливостью. Признали Янов опасными. Угрозой. Для всего ковена. Для нашего мира. И для мира людей. И тогда, Чоны, которые отчасти считали себя причастными и виноватыми, взяли на себя ответственность исправить ошибки и в этот раз проявить непреклонность. Так род Янов был стёрт с лица земли. Только вот… как оказалось, не весь.       Ведьма неожиданно снова заходится в истерическом смехе. Ее костлявые плечи трясутся так, что бесчисленные пучки и подвески с костями, подвешенные на ее шею, подпрыгивают.       — Бесполезно рубить дерево, коли семена его развеяны по ветру. — Говорит она сквозь смех.       А затем ее смех переходит в некий вопль, который она издаёт не открывая рта. Голос будто утраивается и звучит загробно —       — А теперь убирайтесь, коли жизнь дорога! Выродки! Нечестивые! Отродья!       Ставни и двери начинают хлопать с неведомой яростью, множество бутыльков на полках опасно дрожит, и некоторые даже разбиваются об пол. Ветер в избе гуляет похуже чем снаружи. И Тэ не думая хватает ладонь Валери, выводя ее наружу. Чонгук не остаёт, торопясь поскорее покинуть хижину, потому что ещё одна схватка ему, скорее всего, будет не по силам. Все трое бегут к краю опушки, слыша ругательства и дикий хохот лесной ведьмы, сотрясающие тишину.       За густой еловой стеной эти звуки наконец стихают, и Валери даёт своему сердцу успокоиться: забиться в привычном ритме.       — Ты в порядке? — Чон осторожно кладёт руки на ее плечи, пока Тэ все ещё сжимает девичью ладонь в своей.       — Нет. — Выдыхает она. Сердце все никак не слушается. Не затихает, — Давайте уйдём отсюда.       — Ты нас отсюда выведи. Ты же обещала, помнишь? — Тэ оглядывается по сторонам, будто пытается вспомнить, откуда они пришли.       — Призраков вызывать умеете? — Пришло время тонких свечей и амулетов, которые Валери предусмотрительно прихватила с собой. Устроить спиритический сеанс посреди лощины казалось не очень хорошей идеей, но она могла рассчитывать только на помощь Джейн, девочки, которую она встретила здесь в прошлый раз.       Идея могла и вовсе не сработать, ведь для призыва духа, нужно знать его имя, а Валери такой информацией не располагала: девочка-призрак не помнила, как ее зовут, и потому Валери пришлось дать ей имя самой. Но попытка не пытка. Да и выбора особого нет.       Они зажигают свечки, берутся за руки и начинают читать несложный заговор. В конце, когда свечи гаснут, Валери называет имя из пяти букв, и все погружается в тишину. Кажется, что идея все-таки не сработала.       — Ты снова здесь.       Голос из-за спины звучит так звонко и даже радостно, и Валери вздрагивает.       — Ещё и не одна! Как я ужасненько тебе рада!       — И я тебе рада, Джейн, и с радостью бы поболтала, но не могла бы ты нас отсюда вывести? Прямо сейчас.       — Таким красавчикам я с радостью составлю компанию. — Взгляд девочки жадно и любопытно скользит по лицам Тэхена и Чонгука, перебегая от одного к другому.       Джейн непременно проведёт их домой.

***

*Агнец - Ягнёнок, как жертвенное животно. Так ведьма называет детей, отправленных в лощину на верную погибель. *Ян - Корейский слог (и фамилия), буквально означающий «пряжа», «нить».