Dark Academia

Плейлист:

Raign — Wicked Games

Alessia Cara — Here (Lucian Remix)

Ex Makina — breath

MOVEMENT — Control You

Florence + The Machine — Seven Devils

Chase Atlantic — slow down

Chase Atlantic x BTS — slow down x begin

PARTYNEXTDOOR — dreamin’

      Чонгук ведёт Валери обходными путями, подальше от толпы студентов, которые сыпят к выходу, чему сама Валери безумно рада. Все это время у Чонгука под рукой был фирменный плащ академии, который от октябрьского ночного холода конечно бы не спас (особенное учитывая ничтожно малое количество ткани платья), но вполне сошёл бы для того, чтобы пройтись от здания до машины. Он накидывает ткань на голые плечи девушки, как только они достигают одного из чёрных выходов. На улице, за воротами, их уже ждёт заведённая чёрная Ауди.       Холод жуткий, но он освежает, бодрит, приводит в чувства. Чон чертовски галантно открывает для нее дверь, и этот незначительный жест отпечатывается в памяти, отправляясь в ту самую коробочку в мозгах с надписью «Чон Чонгук».       Он тоже садится на заднее, рядом, быстро и коротко здоровается с водителем, после чего машина трогается. Валери смотрит в темноту за окном, пытаясь разглядеть полуопавшую листву серых деревьев, иногда украдкой поглядывая на своего спутника.       Кожаный салон пахнет дорого. А ещё тут чертовски спокойно. Возможно, это потому что академия, в стенах которой дымом клубились тревоги, быстро пропадает из виду, или возможно потому что рядом он.       Чон будто бы отзывается на мысли о себе и поворачивает голову. Он пару мгновений неотрывно глядит на Валери, а затем достаёт из кармана пиджака телефон и наушники. Один без слов протягивает ей. И Валери так же без слов его забирает. Из наушника начинает литься легкая альтернатива, скрашивающая поездку до Сеула своим звучанием. «Мир был охвачен огнем, И ты один мог спасти меня»       Валери кажется, что он вытащил ее из самого эпицентра бушующего пожара. «Нет, я не хочу влюбляться В тебя… Ты сыграл со мной в злую шутку, Заставив меня чувствовать нечто подобное»       Она улыбается самой себе, ведь Чон как всегда попадает не в бровь, а в глаз.

***

      Так они и проводят последующий час: в пятидесяти сантиметрах друг от друга, с одним наушником в ухе и одной песней на двоих.       Авто заезжает в Каннамгу — элитный район Сеула. Валери без труда узнаёт его по сверкающим небоскребам и элитным бутикам, мелькающим мимо. Вскоре машина останавливается у с вида не примечательного невысокого здания, облицованного тонированным чёрным стеклом. Среди рекламных баннеров, которыми обвешан первый этаж, красным неоном нескромно сверкает вывеска «Кровавая Мэри».       Чон кивает водителю, выпрыгивает из машины и держит дверь, дожидаясь пока из машины выйдет и Валери. Студенты академии (заметно по фирменным плащам) топчутся у входа: их не пускает громила-охранник, не обнаруживший серебряных браслетов на запястьях гостей. Но первокурсники не отчаиваются и пытаются придумать всевозможные способы попасть внутрь немного в стороне от бара. Чонгук и Валери же относятся к тем счастливчикам, кому пропуски всё же достались. Они сверкают браслетами перед массивным лицом вышибалы и без труда проникают внутрь.       Темное помещение обволакивает красный свет. Неон буквально повсюду. Они проходят по коридору, украшенному подобием паутины, скелетами и ведьминскими котлами, и попадают в довольно просторный зал.       Бар скромный по меркам Каннамгу, но обставлен со вкусом и имеет свой шарм: красный свет отражается от красной кирпичной выкладки стен, над каждым круглым столиком низко подвешен торшер лампы, вокруг столов — кожаные диванчики, барная стойка из красного дерева в конце зала тоже охвачена неоном, а за ней высится стеллаж со всевозможным алкоголем. Громкая музыка пронизывает тело насквозь. И Валери очень рада, что сейчас рядом Чон, проталкивающий их сквозь толпу.       Во тьме мелькают знакомые лица, которые она каждый день видела в академии, и от этого внутри появляется чувство, будто она всё ещё там — в замке, хоть и покинула его часом ранее.       Чон, кажется, четко знает, куда идти, и когда танцующие тела немного расступаются, Валери понимает, куда именно он направлялся: прямиком к круглому столику, места которого уже заняты всеми «участниками безумного чаепития».       Лиса и Розэ смотрят на девушку почти одинаково, точно близняшки, со смесью удивления и укора. Чимин улыбается во все тридцать два, даже несмотря на присутствие Чонгука поблизости, который тому изрядно портил настроение. Тэхен вновь подмигивает, или всего лишь кажется? Здесь и Юнги, с которым в последнее время было ужасно сложно пересечься. И даже староста их группы — Намджун.       — А вот и он! Младший брат! — Мужской голос звучит за спиной. Боковое зрение улавливает, как чужая рука ложится на плечо Чонгука.       — Хоби… — Чон меняется в лице: теплеет, с улыбкой обнимает незнакомца. А когда их дружеские объятия прекращаются, и незнакомец поворачивается прямо к Валери, у неё появляется возможность разглядеть его лучше:       Высокий брюнет с чудовищно бледной кожей и точеным профилем, глаза-полумесяцы, подведённые чёрным мягким карандашом, хитро поблескивают через градиентные стёкла модных очков, дорогой красный костюм-тройка облегает тело по фигуре, а улыбка… самая яркая из всех, что она когда-либо видела. Только вот в глаза бросаются острые, длиннее, чем нужно, резцы. Элемент костюма? Валери надеется на это. Хотя покрасневшие белки и почти белая кожа наталкивают на совсем иные мысли.       — Представишь меня своей очаровательной… спутнице? — «Хоби» буквально пожирает ее глазами, отчего становится немного не по себе. Хоть, лучезарная улыбка и подкупает, снижая градус этой неловкости. — Хотя я и так о тебе уже наслышан, Ва-ле-ри. Братишке повезло…       — Это Хосок. — Чон прочищает горло и толкает брюнета локтем. Но даже этот жест не заставляет его оторвать глаз от девушки.       — Твой старший брат?       — О да, его старший братишка. — Хосок улыбается, ворошит копну чёрных волос младшего.       — Двоюродный.       — Старший братишка. — Вновь повторяет он, будто не слыша.       От Хосока веет невероятным позитивом и энергичностью. Или же он уже навеселе: в его руке бокал с вином, которое опасно бултыхается и рискует быть пролито. Особенно учитывая то, что он слегка пританцовывает и одновременно пытается приобнять Чонгука.       — Для своих просто Хоби. Лучший бармен всех времён и по совместительству владелец этого захолустья. А я смотрю ты всех наших притащил…       Его взгляд перебегает по лицам по лицам молодых людей.       — …фейские принц и принцесса, Кимы… куда ж без них? Кицунэ… и даже мой закадычный друг… — Валери следит за его указательным пальцем, который указывает в сторону Юнги, пока остальные держат бокал. Он иронично вздыхает, — Правда жаль, что бывший. Он все ещё на дух меня не переносит?       — То, что он все же здесь, кажется, говорит о потеплении.       Хоби быстро меняется в лице, вновь освещая все вокруг улыбкой. —       — Пока эта прелестная особа нравится мне больше всех. — Он кивает в сторону Валери, а затем показывает рукой в сторону столика, занятого их друзьям. — Пройдемте. Гости, кажется, уже заждались.       Только они подходят ближе, Лиса и Розэ без промедлений начинают допрос —       — Ты знала про Джису?       — Чья это была идея?       — Кровь на сцене тоже ее рук дело?       — Почему ничего не сказала?       Валери даже не успевает следить за тем, из чьих именно уст льются вопросы. Из лап стервятников ее спасает новый знакомый-       — И я вас рад видеть, дамы! Сколько лет, сколько зим? Скучал, жуть как! Будто вечность прошла…       — Тебе свою вечность ещё ой как долго коротать. — Лиса язвит, пока Чон-старший пожимает парням руки. Всем, кроме Юнги.       — Чего накинулись, точно чайки на хлеб? Мы ещё даже задницы на диван опустить не успели.       — Не прошло и ста лет, как вы приехали… никак угораздило попасть в пробку на пустом ночном шоссе? — Чимин, несмотря на приподнятые расположение духа, позволяет себе поворчать.       — Эти двое уже все кости успели перемыть тебе и Джису. — Юнги покачивает бокал в своих руках а затем делает большой глоток. — Чуть уши не отвяли слушать этот поток дерь…       — Валери, мы и обидеться можем! — грязное ругательство изящно предотвращает Розэ. Она надувает губки и складывает худые руки на груди. Конечно, на деле она не обидится.       — Извините, что ничего не рассказывала… Джису просила сохранить всё в секрете. — Укол совести ударяет в самое сердце. Смотреть подругам в глаза выше ее сил, ведь она и вправду чувствует себя предателем, неким шпионом, утаивающим правду от тех, с кем живет бок о бок.       — Это ты ее надоумил?       Единственное, что объединяло Лису и Тэхена — это нечеловеческая проницательность, внутреннее чутье, которому только можно позавидовать. Оба будто зрели в самый корень.       Тэ как ни в чем не бывало улыбается и впервые позволяет глазам выдать правду — в них читается беззастенчивое «виновен».       — Это очень плохая идея. Ты прекрасно знаешь, почему. Возвращать в академию призраков прошлого…       — Так вот, кто я для тебя?       А вот и королева, без которой они посмели начать свой маленький пир. В своём истинном обличии, с неприглядными шрамами вокруг глаза, но всё ещё безупречна до кончиков прямых волос. На ней тоже алое платье, только куда скромнее, чем то, в которое сейчас одета Валери. Под стать червонной масти, под стать прозвищу, которое дала ей Валери.       — …Всего лишь призрак прошлого? И даже не бывшая подруга? — Джису занимает свободное место на кожаном диванчике, даже не дожидаясь приглашения. И хотя её взгляд направлен строго на Лису, от него всем становится не по себе. Или же это от её ледяного тона.       Лиса мешкает, совершенно не знает, что ответить. Розэ тоже не находит слов, и в её глазах такая же растерянность, что делает их с Лисой ещё больше похожими друг на друга.       — Мне казалось, что мы были довольно близки… Выходит, всего лишь казалось. — Джису пожимает плечиками и устраивается поудобнее: наливает в чистый бокал что-то вроде рома или крепкого виски. Валери нестерпимо хочется тоже пригубить чего-нибудь, иначе от напряжения на стены лезть хочется. К счастью Хосок, и по совместительству хозяин бара, заботится о гостье и вручает ей бокал с подноса с коктейлями.       — Разве это не ты пропала? — Лиса наконец отмирает. Она и вправду настолько побледнела, будто призрака увидела. Даже Джин это подметил и пытался приободрить девушку: он легонько поглаживал её левую коленку. — Ты обрубила все связи, отрезала нас. Мы пытались звонить, писать, приезжали в больницу, а потом домой. Только вот захотела ли ты увидеться с нами?! Нет. И ты еще смеешь обвинять нас в том, что мы оставили тебя в прошлом? Это ты нас оставила там.              Лиса — как всегда бушующий пожар. Позволяет словам свободно литься наружу. С ней такое происходит нечасто. Джису отпивает из бокала и вместе с алкоголем будто пробует только что сказанное на вкус. Она же, напротив, — обжигающий холод, ударяясь о который, пылкие слова Лисы гаснут.       — А был ли смысл… общаться с теми, кто меня предал? С теми, кто воткнул нож в спину?       — Что ты такое говоришь, Джису? — Голос Розэ негромкий и даже утопает в битах музыки, но каким-то чудом его всё равно слышно.       — Не прикидывайся дурочкой, Розэ. Где вы были, когда наша драгоценная подруга придумала своё чертово испытание? Где вы были, когда она сама нажаловалась на меня профессору Юну, и у меня не осталось выбора, кроме как лезть в окно, чтобы чертов старик меня не обнаружил в своём кабинете. Полюбуйтесь, чем было чревато ваше «участие». И к чему мне была ваша забота после? — Красный свет отблёскивает от белых полосочек на её лице, подсвечивая своеобразную паутинку. Потухшую радужку и вовсе не разглядеть. Девочки стыдливо тупят взгляд, но Джису своего увечья не стыдится.       — Не прячьте глаза. Я уже даже привыкла… — Ещё один глоток, после которого девушка морщится — Валери даже представляет, как виски обжигает её горло. — Где же была моя бойкая подруга, готовая на всё ради своих друзей? Никак со старшим братцем, а?       — Ты бы следила за языком, сестрица! — Джин бесцеремонно обрывает девушку… и даже не отдергивает руку с коленки Лисы, как он обычно это делал, стоило кому-то уличить их в связи.       — А что? Разве я не права? — Джису невинно хлопает ресницами. — По-моему это ни для кого не секрет. А где была ты, моя милая и мягкосердечная Розэ? Собирала всех посмотреть на карабкающуюся по карнизу Ким Джису? В Академии ведь так любят зрелища…       — Что за бред, Джису?! Я помчалась вниз, как только узнала, что произошло… и пыталась всех разогнать! Это ведь я побежала оказывать первую помощь… Но ты этого, очевидно, не помнишь, ведь к тому моменту уже потеряла сознание. И веришь только в то, во что хочешь верить. — Фея вспыхивает. Задыхается от несправедливости и обиды.       За столиком повисает молчание. Никто больше не находит слов, и обстановку, как и полагается хозяину, разряжает Хосок. Он энергично хлопает в ладоши —       — О эта школьная драма! — Парень залпом допивает содержимое своего бокала и тянется за бутылкой вина. — Чувство такое… будто и не уходил из Академии…       — Пока не решил променять ее на логово кровососов. — После реплики Юнги за столом повисает очередная тишина. Выходит, острые резцы — далеко не часть костюма, и Валери вопрошающе смотрит на Чона, на что он лишь слегка кивает. Отлично, оборотни, лисы, теперь ещё и вампиры. О чем ещё она не знает? Может, в подвале академии вечным сном спит дракон?       — Тебя до сих пор это задевает? Всё никак не можешь переступить через себя и свои волчьи стереотипы? — Хоби слова Юнги ничуть не задевают. Он приступает ко второму бокалу, предварительно подняв его в честь Мина.       — Идея того, что человек добровольно может стать монстром всё никак в голове не уляжется. Выходить на улицу лишь по ночам, лишить себя солнечного света… ах да, и как я мог забыть… пить человеческую кровь, конечно… Такое себе, если честно. — Лицо юноши непроницаемо: он всем видом источает безразличие, концентрируясь на своём бокале.       — Это называется «бессмертие», дорогуша. — Хосок дарит всем очередную ослепительную улыбку, поднимая очередной тост. — И оно дорого стоит.       — Настолько дорого, что тебя даже из семейного реестра вычеркнули… — Даже в шутках Джина сегодня слышится саркастичный подтон. Он начинает смеяться в своей привычной манере, точно кто-то промывает тряпкой окна, отчего появляется тонкий скрип.       — Разве бессмертие — не абсолют, который так усердно пытаются достичь все колдуны и ведьмы? Чоны, Кимы… и прочие. А я возьми и разгадай загадочку. Ловко да? — Хосок улыбается так широко, что даже резцы видны во всей красе. — Чоны просто бесятся, оттого, что я получил то, чего они так страстно желают. Без утомительного порабощения теней, вживления их в свою душу и так далее… Целые столетия они убили на то, чтобы выяснить, как же… обрести столь желанную вечность.       В тончайших дорогих стёклах на его точеном носу отражается бокал. Хосок держит его за ножку и чуть покачивает в руке. Взгляд глаз-полумесяцев задумчиво тонет в бордовой жидкости.       — А я это сделал. Вот так, взял и переиграл их всех. В том числе и своего всеми уважаемого папашу. И черт с ним. Нахер их всех. И папашу тоже нахер.       Хосок прогоняет минутное наваждение и вальяжно закидывает ногу на ногу, отчего совсем выглядит по-деловому, точно настоящий бизнесмен. Или, возможно, такое впечатление складывается из-за блестящих золотых браслетов на его запястьях, или из-за кожаных мокасин с эмблемой именитого модного дома Гуччи. — Нахер Чонов. Нахер Кимов и всё это магическое сообщество заодно. Вертел я всех на…       — Что совсем не жалеешь, что лишился наследства? Чон старший тебе поди вообще ничего не оставил?       Хосок немного раздумывает над вопросом Сокджина, осушает свой бокал и отвечает, окидывая взглядом помещение —       — У меня есть мой бар. Я могу пить, не просаживая печень. И у меня вся вечность впереди. А большего мне и не надо.       — А как же представительство клана? Именно тебе пророчили этот статус в роду Чонов. — Джин не отступает, продолжает «продавливать» непробиваемое терпение Хосока. Его это, кажется, забавляет.       Хозяин бара опускает взгляд и улыбается… как-то невероятно грустно, почти трагично. Эта улыбка совсем несопоставима с той другой, яркой и ослепляющей. Он вздыхает и поворачивает голову право, смотрит на младшего брата многозначительным взглядом, который явно говорил то, о чем знали лишь они двое. Забавно, как порой двое могут разговаривать лишь глазами: и порой, они могут сказать куда больше, чем слова.       — Это я оставлю младшему поколению. — Он подбадривающие растирает плечо Чонгука, пока лицо того мрачнеет. — Мой дражайший папашка чуть инфаркт не словил, когда обнаружил в своём доме кровопийцу. Серьезно, коньки чуть прям на месте не отбросил. Чего уж говорить про какое-то наследство… Знаете, я до сих пор жалею, что не вцепился ему тогда в шею. Хотя, даже если бы и вцепился, всё равно бы не выпил столько же крови, сколько он попил моей за все годы под его крышей…       — Так это было из-за отца? — Вопрос принадлежит Джису. Кажется, она легко вливается в новый поток дискуссии, на время откладывая свою карательную речь.       — Не, это было по пьяни. Я даже и не помню как это произошло… Помню, поспорил я с одним кровососом в каком-то баре в Токио…       — Ты можешь и дальше всем ссать в уши, но все мы знаем, что это было из-за отца. — Чимин достаёт из кармана пиджака серебряный уже знакомый портсигар со скрученными косяками и ставит его в центр стола, а затем быстро прикуривает свой.       — Мало кто из нас пойдет против воли любимых папочек и мамочек. Мы ведь так любим выслуживаться перед ними. А потом настолько к этому привыкаем, что начинаем выслуживаться перед кем-то другим… в школе, Академии, и далее по списку. — Между алыми губами Джису вспыхивает огонёк. Она зажимает самокрутку тонкими пальчиками, выдыхая клуб молочного дыма. — Или уподобляемся им и заставляем других выслуживаться перед нами… верно?       Она обводит укоризненным взглядом компанию из девяти человек, и на секунду Валери думает, что сборище больше похоже на совещание присяжных, где они должны вынести кому-то приговор, нежели чем на обычную вечеринку.       — Да господи, Боже, блядь… — Чимин почти взрывается, — Долго мы ещё будет продолжать все это дерьмо? На вечеринке люди обычно вк-се-лят-ся. Но что-то я не вижу, чтобы кому-то вообще было весело. Затянитесь, что ли.       — Я знал, что могу положиться на нашего Чимин-и. — Хосок охотно присоединяется к курящим, стремясь разрядить обстановку. — Кто-кто, а ты никогда не подводишь. И дурь у тебя что надо.       — Начинает казаться, что Паки владеют не фарматической компанией, а целым синдикатом по производству травы… учитывая то, что она у тебя постоянно водится. — Стакан с крепким алкоголем звякает о столик. Вместо привычного язвительного ответа Чимин замолкает, напрягается всем телом, не мигая смотрит на Юнги. Розэ тоже напрягается, после чего прикуривает, как-то излишне нервно, дёргано —       — Я что…только что раскрыл семейную тайну? — Джойнт так и не достигает пухлых губ Юнги. А Очередное молчание лишь подтверждает его слова. — Так вот… откуда все эти сумасшедшие деньги в вашей семье?       — В десяточку, Юнги-хен… — Чонгук сатирически смеётся, чуть запрокидывая голову. — И вот почему ты так распинался о взлетевших до небес доходах своего клана… Теперь всё встало на свои места. Феи быстро поняли, что могут использовать свои таланты не только в корыстных целях, но и в бизнесе? Обманывать, идти по головам, убеждать… то, что требуется в наркоторговле. —       — Теперь всех вас придется убрать. Ибо это не должно выйти за пределы этого бара. Нет. Стола. — Во взгляде Розэ впервые проглядывается такая сокрушительная серьёзность.       — Недаром вы, феи, так любите с цветочками возиться… — Джин ошарашен не меньше всех присутствующих.       — Мне лично плевать откуда ты берешь эту дурь, пусть даже вы ее в академическом дендрарии выращиваете… но то, что она зачётная… это факт. — Тэхён улыбается самой своей красивой улыбкой, счастливой и расслабленной. Он откидывает блондинистую голову на спинку кресла и выдыхает едкий дым.       — И вы оба небось грызётесь из-за того, что не можете определиться, кто же продолжит семейный бизнес? — Чонгук продолжает строить догадки вокруг наследников клана фей.       — Ууу, сколько ещё грязного бельишка мы переберем сегодня… — Хосок шумно втягивает воздух, будто интриги, витающие над столиком, имеют запах. — Признаться честно, я даже немного скучал по тому, какие же вы все ебанутые. Ах, да, извиняюсь, «мы»… Пока что только эта крошка кажется мне самой… нормальной… из нас.       Валери с опозданием понимает, что владелец бара имеет в виду её. Хитрый взгляд даже через стёкла очков не так легко выдержать. На слова Хосока тут же отзывается совесть… каким-то скребущим и противным чувством в грудной клетке.       — Если вылить ушат свиной крови на главную стерву академии на глазах у сотен людей — для тебя входит в понятие «нормы», то пусть будет так… только вот, я уже в этом не уверена. — Признание само срывается с губ, и Валери припадает ими к бокалу, боясь ляпнуть чего-нибудь ещё. Она ждет, пока присяжные наконец вынесут приговор. Ждет, что кто-то сейчас же неминуемо завопит: «голову с плеч!».       — В тихом омуте… водятся самые отбитые черти. Люблю крошек с фантазией. — Валери бы с уверенностью могла сказать, что Хосок флиртует, судя по тому как сладко и вкрадчиво звучит его голос. — А этой бешеной сучке давно нужно было воздать по заслугам. Она все такая же… сука?       — Боже, держи себя в руках, хён. — Мужская рука в покровительном жесте тут же ложится на талию. Сейчас Валери даже рада собственническим замашкам Чона. Принимать ухаживания колдунов совсем не то же самое, что иметь дело с вампиром. От него веет опасностью по определению, несмотря на природный магнетизм. От него стоит держаться подальше.       — Так это и вправду твоих рук дело… — Розэ нервно выдыхает. По какой-то причине её не расслабляет даже травка.       — Наших. — Джису не дает никому забыть о своём присутствии, хотя это было бы невозможно, даже если бы она молчала. От девушки в алом исходит такой холод, что аж мурашки по телу бегут.       — Дженни — не самый хороший человек, но… — Розэ пытается взывать к морали? В её духе.       — И поделом сучке. Признаться честно, было эффектно. Я впечатлён. — Тэхен пытается сфокусировать взгляд на Валери, слабо кивает в подтверждение своих слов.       — Сколько же ещё дерьма мы друг о друге не знаем… — Лиса тоже напряжена, несмотря на почти докуренный косяк. Её не успокаивает даже ладонь молодого учителя, всё ещё время от времени поглаживающая коленку.       — Может, не зря? О некоторых вещах лучше никогда не говорить вслух. — Чонгук заливает фразу алкоголем. Так и проходит их чаепитие: с натяжкой, гнетущим напряжением в сердце и горечью спирта на языке. Совсем не то, что ожидалось от обещанного веселья. — В этом баре у всех развязываются языки, и ни один скелет не остаётся в шкафу. А ещё в этом баре не киснут как мертвячья кровь, поэтому мы сейчас или надираемся как в старые добрые, или прошу валить на выход. — Хосок поднимает руку, привлекая внимание официантки и обводит указательным пальцем стол. Вскоре миниатюрная девушка приносит два подноса с пустыми рюмками. И две бутылки текилы. — Играем в «я никогда не», леди и господа. Думаю, правила объяснять не нужно. Но… будет интереснее, если вы разболтаете чей-то секрет, тем самым вынудив другого человека… ну или в нашем случае, НЕчеловека… выпить. — Я никогда не фотографировал себя голым, — Джин врывается в игру первым, тут же опрокидывая стопку. — Ну а что? Я хочу скорее напиться, а то как-то совсем сегодня уныло с вами. — Никто и не сомневался… — Чимин хмыкает, исподлобья косясь на старшего. — И что такого? Я вообще-то красавчик. Могу себе позволить. Лиса, Розэ, Чимин, Хосок и, к удивлению всех, скромник-Намджун берут по шоту вслед за Джином.       — Суть в том, чтобы выдавать чужие секреты, да? — Тэхён улыбается пуще прежнего: его накрыло сильней остальных, и как ни странно, Валери даже нравилось видеть друга счастливым… впервые за долгое время. Не измученным, не уставшим, а действительно радостным и расслабленным. Пусть это всего лишь симуляция, вызванная психотропами. Временный и неестественный эффект. — Я никогда не… взламывал отцовский бар и не напивался самым дорогим виски на пару с лучшим другом. Тэ поднимает шот и с вызовом смотрит на Чона, пока тот напрягается и… пытается сдержать улыбку? Один уголок губ едва подрагивает. — Подождите, это ещё не всё… и на следующий день мучаясь от жуткого сушняка не выликивал всю воду из собачьей миски, потому что это первое, что попалось на глаза. — Иди к чёрту, Тэ. — Предательская улыбка всё же появляется на лице Чонгука и он быстро прячет её в глотке жгучей жидкости. — Давай тоже пей. Я тогда не один из той миски лакал. Справедливости ради Тэхён тоже пьёт, давясь от смеха. Тонкие струйки всё же текут по его подбородку, но он быстро вытирает их рукавом дорогущей ткани. — Вот! Вот оно, ради чего мы здесь собрались! Трешовые истории! И у меня как раз есть ещё одна. — Хосок хлопает в ладоши и в неком предвкушении их растирает. — Я никогда не напивался втихую на очередном скучном собрании клана настолько, что сблевал в бассейн на глазах у девчонки, которая жутко нравилась. — Не проще было сразу назвать эту игру «Как споить Чонгука?» — Молодой человек и бровью не ведёт, хотя Валери уже выучила то, как он пытается скрыть смущение, и видит все его признаки. — Я надеюсь, она было достаточно порядочной, чтобы отшить тебя. — Чимин посылает Чону ядовитую ухмылку. Кажется, пассивная агрессия — основная форма их общения, против которой оба не возражают. — Нет, хён. Я не знаю, что хуже: что пятнадцатилетний я выставил себя в настолько неприглядном свете или то, что она меня всё-таки не отшила. — Чонгук наливает текилы в свою рюмку. — Что поделать, если наш макнэ так восприимчив к алкоголю… — Хосок сочувственно хлопает младшего по плечу. — Заполняй до краёв.       И Чонгук выполняет просьбу. А затем наклоняется к уху Валери и едва слышно шепчет —       — Предложение актуально и для тебя…        Валери сама не понимает: эта фраза рождает в ней желание его ударить… или же возбуждает? — Я никогда не плакал после секса. — Чимин хитро и беззастенчиво смотрит на Юнги, пока тот чертыхается и выпивает шот, пока все чуть ли не хором кричат — — Серьёзно?! — Да идите нахуй. Это был первый раз. Я расчувствовался… и у парней такое бывает. — Хорошо, что я свой первый раз даже и не помню… но надеюсь, что я не плакал. — Хосок выглядит удивленным и как будто действительно пытается вспомнить свой первый интимный опыт. — Ты хоть кто-нибудь помнишь? Тебя послушай — вся жизнь — кокаиновый угар…       Игра затягивает участников в свой водоворот, и помимо забавных и нелепых историй они озвучивают и совсем пустяковые вопросы по типу «я никогда не целовался на первом свидании». Валери напрягает мозг вспоминая подобные фразочки и даже успевает пару и пару раз выпить. Они также не упускают возможности подколоть друг друга, и например в адрес Намджуна прилетает «я никогда не покупал подписку на порно-сайт», после чего, немного смутившись и сетуя на товарищей, парень всё же пьёт. По мере того как повышаемся градус шотов, напряжение падает. — У меня никогда не было секса втроём. — Чимин уже изрядно пьян и изрядно вошёл в раж. Снова прямой взгляд на человека, которому предназначалась фраза. В грудной клетке Валери чувствует слабый укол, будто булавочный, он оживляет воспоминания, прозрачные и туманные. Запретные. Эта фраза предназначается не для неё. Ведь у нее на счету лишь два разных поцелуя в шею и обрывки влажных снов. Фраза точно предназначается не ей, но что-то внутри всё равно трепещет. Взгляд Чимина направлен прямо на брюнета в чёрном пиджаке. Точеное лицо в момент мрачнеет, челюсть напрягается. Глаза темнеют еще больше. Вау, оказывается, своим взглядом он мог прожигать кого-то помимо Валери. Вот так неосторожная фраза рушит ту хрупкую беспечность, которую они старательно складывали карточным домиком.       Нежеланные подробности личной жизни вылазят наружу, и самое мерзкое, то, что их слышит она. Та, кого он сюда привёл. Та, которой лично вручил приглашение, та, кто не должна была слышать всю эту грязь. Чон залпом выпивает рюмку, лишь на мгновение отрывая взгляд от «оппонента». Чимин тоже пьёт. — Я никогда не крутил интрижку сразу с несколькими девчонками. Пятью, если быть точнее… — Ответный удар. Чимин сразу понимает, что к чему. Он заставил Чона ударить лицом в грязь прям перед ней, и сейчас должен расплатиться тем же. Поджав губы, Чимин пьёт, но в отличии от Чонгука, не отрывая от того глаз.       — Я конечно тоже металась между несколькими, но чтобы пять… Нескрываемое напряжение ощущают все, и даже фразочка Розэ не разряжаете обстановку.       А вот и пóра каверзных расспросов. В лучших традициях безумного чаепития. И на этот раз для Валери даже нашлось место в самом его эпицентре. — Я никогда не избивал человека до полуобморочного состояния. — Чимин в долгу не остаётся, и напряжение лишь усиливается.       Теперь словно спичка гаснет ещё и Тэхён. Веселые искорки быстро тухнут в его глазах, возвращая в них безжизненную непроницаемость. Пьют двое: Чонгук и Тэ.       — Позвольте и мне добавить свою ложку дёгтя в эту чудную бочку мёда. — Глупо было полагать, что снежная королева так быстро оттает. Забудет и отпустит все свои обиды. В игру взаимных обвинений вступает Джису. — Я никогда не подводила друга, когда он оказывался в смертельной беде.       Алые губы выносят приговор. Она не простила. Королевы не прощают.       Лиса и Розэ молча выпивают, признавая своё поражение. А затем к ним неожиданно присоединяются Чонгук и Тэхён. Когда рюмки возвращаются на стол, даже звона не слышно.       — Какие же вы все тут душнилы… — Джин выхватывает одну из немногих оставшихся стопок и вне хода игры выпивает её. — Даже бухнуть не можем без перемывания друг другу костей…       — Ну, друг мой, в перемывании костей тоже есть определенный шарм… Не все могут делать это так… искусно. — Хосок, сохраняющий бóльшую трезвость, в отличии от остальных с интересом наблюдает за участниками дискуссии. Кажется, он получает неподдельное удовольствие от всей этой неприкрытой и ядовитой правды, сочащейся наружу.       — Внесём разнообразие в бесконечную череду подколов… — Тэхён прогоняет оцепенение, пришедшее с последними двумя шотами. Он резко поддаётся вперёд. Глаза вдруг — ясные, чистые как стёклышки, будто не было скуренного косяка и выпитых шотов. Он сидит прямо напротив Валери… и кажется, даже мельком смотрит прямо ей в глаза. Пальцы касаются подбородка, что говорит о том, что он тщательно подбирает слова. — Я никогда не… влюблялся в нескольких людей одновременно.       А вот теперь провоцируют точно её. Прямой мимолетный взгляд всё же был не случайным. Она для него — открытая книга. Простенькая и небольшая. И казалось, он видит в ней то, что даже сама Валери в себе не видит, что не может понять и на что не может дать четкий ответ.       Из безнадежного положения ее вытаскивает громкий мужской голос, перекрикивающий музыку, перетягивающий всеобщее внимание на себя. Лицо знакомое (да разве его забудешь после часового разглядывания злосчастного снимка?!) Кай. Музыка тут же тихнет, и бар наполняется гамом.       — Леди и джентельмены… — Парень уже довольно пьян, так как речь довольно расслаблена. — Думаю, никто не забыл про наше ежегодное событие… которые мы все так любим… каждый год вы с вами выбираем хозяйку наших сердец, предмет воздыхания и далее по списку… каждый год мы выбираем Королеву кровавой ночи.       Толпа взрывается аплодисментами и воплями, которые глушит поднятый указательный палец Кая.       — Может мне уже кто-нибудь объяснит, к чему этот нелепый конкурс… и почему парни ставят на девушек, точно на лошадей? — Предел терпения Валери приблизился к критическому уровню. А текила развязала язык.       — Ставят, чтобы потом щегольнуть этим перед девчонкой, мол: «Смотри, крошка, на что я готов для тебя». Чем больше сумма, тем серьёзней намерения. Не все ли очевидно? — Хосок в отличии от остальных охотно и ясно изъясняет свою мысль.       — То есть, так парень пытается ее купить?       — Нет, вовсе нет. Разве не все девчонки мечтают о короне на их голове?       — Не все. — Бурчит Валери, опрокидывая ещё один шот.       — Два года подряд… покорительницей наших сердец единодушно была несравненная Ким Дженни. — Кай показывает рукой на один из центральных столиков, за которым в компании своих друзей восседает вышеупомянутая. Выглядит безупречно и нарочито милой улыбкой одаривает своих блюдолизов-поклонников. Будто бы и не было никакого прилюдного унижения. — Интересно, кто же получит корону в этом году?       — Эй, Кай. — Женский голос прерывает букмекера. Громкий и холодный. И звучит совсем близко, ведь раздается с их столика. — Мне тут птичка напела… что кое-кто ведёт нечестную игру.       — Что ещё значит «нечестную»?! — Кай мгновенно направляет своё внимание на ту, кто так бесцеремонно его прервала. — Меня подозревают в подтасовке?       — Да. И я более чем уверена, победа кое-кому доставалась совершенно бесчестным путём. Путём подкупа.       Дженни хоть и пыталась сохранять беспристрастную маску на своём лице, но все же заметно заерзала.       — Я не веду нечестных игр. Ставки всегда открыты, можешь ознакомиться со списком. — Зато Кай и бровью не ведёт: он отличный лжец. Даже достаёт из внутреннего кармана пиджака какую-то бумаженку в знак подтверждения своих слов.       — Зачем нам сверяться со списком? — К всеобщему удивлению, к спору подключается третья сторона — Тэхен. В длинных пальцах мелькает новый косяк, который он тут же прикуривает. И Валери почему-то это не очень-то и нравится. Взгляд ещё раз скользит по серебряной зажигалке с выгравированной на ней буквой «К».       — Вспомним первый курс и простой фокус-покус — заклятье на истину. Пару слов и подставные подписи/документы/деньги… сгорают. Готов к такому исходу?       Тэ улыбается. Чертовски коварно, исподлобья, сквозь клубы дыма. Он испытывает Кая на вшивость, и тот заметно тушуется. Но отступать поздно — за ним наблюдает не меньше ста пар глаз. А сказанные при такой большой аудитории громкие слова назад так просто не заберёшь.       — Неси деньги. — Тэхен вальяжно закидывает правую лодыжку на левое колено. От улыбки не остаётся и следа, и он, не дожидаясь ответа, приказывает.       Кай скрепя зубами кивает своим дружкам, и те выносят к центральному столику дорожную и довольно увесистую сумку. Набитую деньгами, конечно.       Купюры быстро оказываются на столе, поражая своим количеством. Валери впервые в жизни видит такое множество пачек, отчего создаётся ощущение, будто она в каком-то казино.       — Заклинаньеце напомнить? Как там… — Тэ отрывает от губ самокрутку, обводя взглядом потолок, как бы наигранно задумываясь. — …бубиди-бабиди? Или сам вспомнишь?       Кай бросает в однокурсника полный презрений взгляд. Взгляд, которым он заранее признаёт своё поражение, на что Тэхен лишь улыбается. Букмекер выставляет ладони над пачками купюр и погружается в шёпот. Через мгновение часть из них вспыхивает, освещая его красивое лицо, искажённое холодной ненавистью. Вспышка длится не больше секунды, а бумага превращается в пепел за еще меньший промежуток времени.       — Ну а теперь заглянем в списочек? Уж очень интересно, изменилось ли там что? — Тэ взглядом указывает на ту бумажонку, которую Кай все ещё держал в руке.       Да держал с такой силой, что аж костяшки побелели. Его только что прилюдно не только уличили во лжи, но раскрыли эту самую ложь во всей красе. Лицо Дженни почти такое же белое, как и костяшки Кая. Они пересекаются взглядами, и Валери буквально читает в глазах Кая: «я бы съел этот ебанный список, но не могу, прости». В глазах Дженни отражается вся безвыходность ее положения.       Кай раскрывает бумагу перед аудиторией, и насколько это позволяет зрение, Валери видит — как буквы в нем вспыхивают такой же вспышкой, как и купюры, а затем строчки и столбики меняют своё положение.       Тэхен отбрасывает то, недокуренный джойнт в пепельницу на столе, возвращает ноги в нормальное положение, а затем неторопливо встаёт. Расправляя полы накидки он идёт к Каю, который протягивает ему список, точно чистосердечное признание.       — Так так… — Листок оказывается в пальцах, унизанных разноцветными перстнями. Тэ пробегается взглядом по списку, делая театральную паузу, в которую сердца всех присутствующих девушек замирают. И даже сердце Валери, как бы сама оно это не отрицала. А затем молодой человек негромко объявляет, — Кажется, в этом году у нас новая королева, друзья. Валери Янг.       И хотя Джису рассчитывала именно на это, сама же Валери до конца не верила, что так и будет. Не верила, даже когда Чонгук сказал о том, что поставил на нее все до последней копейки, полагая, что этого не хватит, чтобы даже пододвинуть ее к тройке ведущих конкуренток. Не верила и сейчас, когда ее имя прозвучало из очерченных уст Тэхена.       Зал наполняется оглушающими аплодисментами, которые так или иначе заставляют поверить в реальность происходящего. Тэхен поворачивает голову в сторону Кая протягивая ладонь. Пальцы сгибаются, беззвучно говоря «отдай». И Кай так же нехотя вкладывает в руку Тэхена что-то вроде диадемы.       Получив желаемое молодой человек довольно улыбается, и вальяжно направляется обратно, к своему столику. Когда он подходит ближе, Валери может разглядеть серебристый предмет в его руках — диадема выполнена в виде терновых лоз, таких же, с какими изображался Иисус. Символ мученичества и страдания. Надо же, как символично.       Под аплодисменты его пальцы осторожно возлагают венец на ее голову, стараются сделать это максимально аккуратно. Так, чтобы серебряные шипы не травмировали кожу, но они так или иначе слегка впиваются в неё, продавливают, но конечно, не ранят: слишком тупые, чтобы проколоть.       Он подаёт ей руку, призывая подняться и предстать перед своими «подданными». И она встаёт. Растерянно смотрит по сторонам. А затем концентрируется на его взгляде: он восхищается, любуется, радуется. Все получилось так, как он и предполагал. План, который сработал. Тэхен позволяет себе покружить Валери, как это обычно бывает в танце — через поднятую руку, добиваясь ответной улыбки.       — Королеву выбрали, а теперь пляшем и пьём. В этом баре музыку можно прерывать только если кто-то умирает. Но поскольку от красоты мисс Янг никто не умер…       Хосок первым направляется в ожившую толпу, не забыв допить бокал с вином.       Не то, что бы Валери была хороша в танцах (совсем нет), но Чон тянет ее за руку, заставляя тем самым опустить другую, чуть более прохладную. И этому порыву она все же следует. А выпитый алкоголь нарочито расслабляет тело, помогая ему двигаться в такт музыке.       Они танцуют в самом центре импровизированного танцпола. Совсем близко друг к другу. Валери ловит мимолетные улыбки своего кавалера и то, как красные огоньки скользят по его лицу. На глаза все так же падают угольные волосы, и отчего-то их хочется аккуратно убрать, открыть взгляд. А затем в нем же утонуть. Растворится в его темноте. Пропасть.       Должно быть, Валери слишком откровенно пялится в глаза парня, потому теперь он также пристально смотрит и на нее, периодически опуская глаза на губы.       Должно быть, на неё так действуют выпитые коктейли и шоты: спирт разогревает кровь, а вместе с ней и сердце. И под пристальным взглядом Чон Чонгука оно вспыхивает. Вспыхивает и опасно пылает в грудной клетке, рискуя спалить все тело целиком.       И должно быть, она окончательно сошла с ума, раз ей так хочется его поцеловать. Не потому это часть плана Джису. Не потому что Дженни смотрит, и это идеальный момент, чтобы вонзить нож в её спину по самую рукоять. И не потому что он самый горячий парень академии. Ей нельзя в него влюбляться. И она влюбилась. Ей нельзя к нему приближаться. Но она уже запредельно близко. Ей нельзя его целовать.       К чёрту, сумасшедшим можно все.       И она целует. Получается это как-то само собой: стоит ей потянуться к его губам, как Чонгук движется навстречу, его ладони обхватывают её лицо, глаза закрываются у обоих на автомате, и их губы встречаются. Снова.       Он такой же властный, такой же требовательный, как и тогда в библиотеке. Чонгук знает с какой силой сминать чужие губы, знает когда проскальзывать языком, знает как вести. И он целует её так же самозабвенно как тогда, пока в лёгких не заканчивается воздух, пока голова не идёт кругом. Но разве им есть до этого дело? За глотком воздуха следует и второй поцелуй. Такой же самозабвенный. Пьяный. Со вкусом алкоголя на губах.       И плевать на то, что кто-то смотрит. Плевать на толпу вокруг. На музыку. На реакцию друзей. И тем более Дженни. К черту всех. К чёрту всё.       Ведь Валери сейчас так хорошо. Хорошо настолько, что она бы не останавливалась. Должно быть, это всё алкоголь. Ведь это совсем не походит на робкое поведение девушки.       Останавливается Чонгук. Он переводит дыхание, немного запрокидывает голову, позволяя прядям наконец открыть лоб и глаза, расплывается в улыбке. Тоже пьяной. Пьянящей.       — Передохнуть не хочешь? — Он кивает в сторону столиков. И Валери соглашается, чувствуя, как в горле пересохло. От танцев? Или поцелуев? Да неважно.       Они проталкиваются сквозь толпу и возвращаются к диванчику, который заняли изначально. К большому облегчению ни кого из своей компании они не обнаруживают. И даже Джису след простыл, что значит, что наконец можно расслабиться.       — Я принесу чего-нибудь попить, ладно?       Валери снова кивает, обмякая на мягком диване. Расфокусированным взглядом провожает спину Чонгука, скользит по расплывающимся лицам танцующих, пытается выцепить знакомые — но никого не находит. И наконец выдыхает. Всё закончилось.       — Скучаешь? — Мягкий вкрадчивый голос разносится у самого уха, почему-то пуская по телу волну мурашек. Она резко поворачивает голову, и первое, что бросается в глаза — острые, белоснежные резцы. Хосок игриво улыбается, наклонившись из-за спинки дивана. Он огибает диванчик и садится совсем рядом с Валери. Тянется к оставленной на столе бутылке текилы и бокалу, тут же заполняя его. Как и прежде вальяжно закидывает одну ногу на ногу и тянется к недопитой бутылке текилы. Пьёт прямо из горла, после передавая бутылку девушке.       — Не скучаю. — Не долго думая она тоже делает глоток. Это происходит неосознанно: в компании Хосока чувствуется странное напряжение, которое очень хочется прогнать, пусть даже залить алкоголем. Она поправляет декольте и наконец снимает с головы «терновый» венец, чувствуя хотя бы небольшую расслабленность в теле.       — Ну и как тебе? — Хосок окидывает взглядом толпу, и Валери не сразу понимает, что он имеет в виду. Бар? Вечеринку? — Как тебе в Академии?       — Сложно. Странно. Нереально. — Выдаёт целый набор наречий, так и не выбрав одно.       — Я удивлён, что ты ещё не сбежала. Обычно, редко кто узнаёт о нашем мире… так поздно. Большинство варится в этом котле с рождения, а тебе повезло расти в неведении.       — Повезло прожить восемнадцать лет во лжи? Не знать, кто мои настоящие родители. И что вообще с ними, чёрт возьми, стало. Быть обманутой собственной родней… Это разве можно назвать везением? — Факты говорят сами за себя и болезненно колят внутри. В Валери ещё жива обида. С тетей они говорили на эту тему, ведь та так ловко избегала любые расспросы. И то, что Валери была вдалеке от неё — было только к лучшему, как она сама считала.       — И кто же разрушил твой хрупкий человеческий и смертный мир? — Хосок теперь с любопытством разглядывал девушку из-за тонированных стёкол очков.       — Одна мерзкая тварь, вцепившаяся в шею одного музыканта на Хондэ. И Мин Юнги.       Хосок ухмыляется, наконец отводя взгляд. И Валери наконец выдыхает. Несмотря на всё очарование и природную харизму, которыми был награждён вампир, рядом с ним сиделось «как на иголках».       — Надеюсь, мне не послышалось «и», и это ты не про Юнги. — Хосок мягко смеётся. — Он редко суётся не в своё дело. Только когда его что-то действительно интересует. Хотя, я не удивляюсь, почему его заинтересовала именно ты.       — И почему же?       — Смертная, которая видит тени. Меня бы тоже заинтересовало. Как минимум, удивило. Говорю же, мы с рождения варимся в этом котле, и очень редко ведьма не знает о своей природе. Такое случается в чрезвычайно… странных случаях. К тому же… — Хосок переводит свой взгляд обратно и выдерживает паузу, — Ты красивая. Не похожа на местных девчонок. Прилетела из-за океана, иностранка. Редкая пташка.       Валери не очень нравится то, что её расценивают как заморскую диковинку. Некую «экзотику». И себя таковой совсем не считала: всё-таки и в ней есть азиатская кровь, ведь всю свою жизнь она думала, что имеет японские корни, ведь приёмные родители были смешанной национальности.       — Вы с Юнги дружили? — Она решает направить разговор в другое русло, потому что под пристальным взглядом собеседника становится слишком неловко, и начинает поглядывать в толпу, думая, почему Чонгука так долго нет.       — Дружили. До того момента, пока я не стал тем, кем являюсь сейчас. Он так и не смог переступить через свои волчьи принципы. А по всем канонам магического мира, оборотни и вампиры дружбу не водят. «Сумерки» читала?       — И все же он пришёл… в твой бар. — Пока язык говорит на автомате, глаза пытаются отыскать Чонгука или кого-либо еще из знакомых.       — Он меня таким не принял. И никогда не примет. — Красивая улыбка быстро меркнет. — Вот так и закончилась крепкая мужская дружба.       — А ты по академии не скучаешь? — Валери сама удивляется тому, как вопросы льются из ее уст. Сейчас она в полной мере понимает значение фразы «язык без костей». Лишь бы не оставаться в неловкой тишине. Лишь заболтать и без того разговорчивого вампира с пытливым взглядом.       — А ты не хочешь оттуда сбежать? — Отвечает вопросом на вопрос. Хитрец.       Валери немного обдумывает ответ. Она перебирает в своей голове все, что рождало тревоги за последние два месяца: Дженни и ее наезды, презрительные взгляды и шепотки за спиной, поход в лощину теней и пережитые в ней ужасы, встреча с Джису и муки совести… тёмные секреты друзей и изнанка самой академии с ее строгой иерархией и порядками. Все неприятное, плохое вдруг перемешивается с чем-то ещё: ярким, захватывающим, удивительным. Внутренняя сила, которую она внезапно в себе открыла, чернильные рисунки, появляющиеся на коже сами собой, тихие вечера в библиотеке, дурманящий сознание запах, волшебные мелодии старого рояля, смех подружек перед тем, как разойтись спать, дикий бег по бесконечным коридорам, и пьяные поцелуи с тем, кем пропиталось сознание… Она бы не променяла это ни на что на свете. Она бы не выбросила это из своей жизни. Даже если бы вместе с этим исчезло и все плохое, неприятное.       — Нет.       — И неудивительно. Учитывая то, у тебя от поклонников отбоя нет.       — Ты с чего это взял? — С губ слетает легкий и пьяный смешок.       — Птички напели.       Хосок как-то слишком близко и незаметно придвинулся к ней. Слишком откровенно и часто на нее поглядывает. И слишком он притягательно выглядит. И в этом была ее беда: стоит парню выглядеть лучше, чем «нормально», как она теряет голову. Под его взглядом ноги подкашиваются, а горло душит неловкость. Женские слабости.       — А если серьезно, Чонгук-и много о тебе болтал. Что на него совсем не походит. Он обычно угрюмый и неразговорчивый. — Хосок позволяет себе закинуть одну руку на спинку диванчика, тем самым будто захватывая Валери в полуобъятие.       — И что болтал? — Она пытается незаметно отстраниться, и чтобы это было максимально незаметно продолжает разговор как ни в чем ни бывало. Всеми силами старается не выдавать волнения, но сердце стучит как бешенное.       — То, что ты многим парням вскружила голову. Чимину, например. И даже неприступный Тэхен не остался равнодушным. — Но он будто игнорирует жалкую попытку Валери увеличить расстояние между ними. Хитро улыбается и почти вплотную приближает своё лицо к ней. Обдаёт щеку горячим дыханием и в волосы шепчет — Сказать честно, я даже немного жалею, что ушёл из Академии. Кто же знал, что на следующий год к нам придёт такая новенькая? Возможно, я бы даже был в рядах твоих воздыхателей.       У Валери кровь в венах стынет от мысли, что его клыки так близко к ее шее.       — Чего ты так волнуешься? Сердце так громко бьется, что я услышал бы его с другого конца бара… расслабься.       Затем она чувствует, как чужие пальцы почти невесомо убирают прядки волос назад, за спину. Тело напрягается, как натянутая струна, и она не может даже пальцем пошевелить. Ну и где же этот Чертов Чонгук?!       — Ты чудно пахнешь… знаешь, обычно если человек пахнет вкусно, то и кровь у него тоже вкусная… — Он выдыхает в шею, и Валери готовит себя к худшему, пьяным умом пытаясь высчитать вероятность побега. — Я особенно люблю, когда она смешана с алкоголем… прямо как твоя сейчас. Мне от этого крышу рвет.       Будь он простым парнем, она бы даже могла расценить его слова как подкат. Но эти слова принадлежали монстру. Хладнокровному и смертельному. И от того звучат как-то совсем по-звериному, с легким оттенком безумия.       Его губы совсем близко, и Валери буквально чувствует, как парень собирается вонзить два острых резца в ее артерию. Перед глазами пролетает вся жизнь, начиная с детства и заканчивая поступлением в академию. Неужели вот так и закончится ее жизнь? Неужели она умрет вот так — в дизайнерском платье, пьяная до чертиков, в баре, от потери крови? Ни один сериал не идёт в сравнение с ужасающей реальностью.       Она крепко зажмуривается, ожидая ощутить резкий укол, но вместо этого чувствует довольно резкий толчок.       Толкают не ее. Хосока.       — Ты какого хрена творишь?! — Чон оттаскивает старшего брата от девушки буквально за воротник пиджака. Он перекрикивает музыку, вне себя от гнева.       — Воу воу, остынь, братишка. Мы всего лишь говорили… Просто музыка… была слишком громкой…       — Видел я, как вы говорили. Ты видимо решил поговорить с ее шеей?! — Чон вдавил парня к спинку диванчика, нависая над ним, все ещё сминая дорогую ткань пиджака.       — Чонгук-и, расслабься… признаю, не устоял. Но ты так много рассказывал…       — Свали. — Парень отпускает воротник красной ткани, сжимая пальцы так, что аж костяшки белеют. — Пока я тебе не устроил стоматологический приём с последующим вырыванием лишней парочки зубов.       — Надеюсь, ты мне простишь… ты не в обиде на меня, Валери. Такова природа, сама понимаешь… — Хосока реакция младшего обходит стороной. Он как ни в чем ни бывало поправляет свой костюм, берет со столика недопитую бутылку текилы, и подмигивая девушке, наконец поднимается с диванчика. — И ты тоже не дуйся, Чонгук-и. Оставляю вас… Наедине. Не шалите.       Стёкла его очков на прощание поблёскивают, а затем парень скрывается в толпе.       — Ты в порядке? Сильно напугалась? — Чонгук тут же занимается место Хосока и обрушивает целый шквал вопросов на опьяненную алкоголем и страхом девушку. Голова соображает не так быстро, как могла бы. И Чонгук поняв это, задаёт самый лаконичный и уместный вопрос, — Хочешь уйти?       Она хочет. Хочет, чтобы он забрал ее отсюда. Увёл. Подальше от разгоряченных танцем студентов, подальше от ядовитых интриг и исполненной мести, подальше от вампира, чуть не вонзившего в неё свои клыки, подальше от кроваво-красных огней и громких битов. Хочет, чтобы Чонгук уволок ее во тьму, такую же, которая плещется в его глазах: где тихо и спокойно, где нет никого и ничего кроме их двоих.       И она согласно кивает.

***

      Обратная дорога пролетает как-то совсем незаметно, в полусне: тепло салона разморило, а от количества выпитой текилы тело нехило развезло. Сознание в момент наполнилось восхитительным запахом мужского парфюма, и точеный профиль Чонгука как-то медленно расплывался в её поле зрения, пока окончательно не утонул в долгожданной тьме.       Из дрёмы её выдергивает порыв холодного ветра: Чон опустил окно, за которым мелькали огоньки академии. Они вернулись. Валери себя чувствует чуть бодрее, чем сразу после выхода из бара. И трезвее.       Чонгук также открывает ей дверь машины, и Валери выходит из авто навстречу октябрьской прохладе. Последней октябрьской прохладе. И она, к слову, пробирает до костей. Но бодрит. И отрезвляет.       Они молча возвращаются в академию, из которой вырвались всего на пару часов. И вроде всё абсолютно такое же, каким было до ухода, но что-то… непоправимо изменилось: Валери чувствует эту перемену где-то глубоко внутри.       В комнату возвращаться чертовски не хочется. Впрочем, Чонгук её и не собирается отводить в комнату общежития: он ведет её по боковой лестнице на второй этаж, затем заворачивает в неизвестный ей коридорчик, который упирается в витражную дверь.       — Проветриться не хочешь?       Не дожидаясь ответа парень толкает ладонью цветное стекло и выводит девушку на балкончик.       Он совсем крохотный и старенький: каменные перила кое-где осыпались и откололись, но тут невероятно уютно: вечнозеленые кипарисы скрывают наблюдателей, нашедших это укромное местечко, но не скрывают от их взора центральную площадь Академии, возвращающихся обратно студентов и кроваво-красную луну в полотне ночного неба.       Чонгук запрыгивает на широкое перило и облокачивается спиной о стену замка. Он достаёт из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет и выполняет незамысловатый ритуал, сильно затягиваясь и затем выдыхая дым в ночной воздух.       — Давно куришь? — Спрашивает Валери. Ей отчего-то вдруг интересно, когда у него появилась эта привычка. Ей отчего-то хочется узнать о нём все.       — Давно. Лет… с пятнадцати, наверное. Мы с Тэхёном тогда оба подсели на это дерьмо. — Чонгук делает ещё пару тяжек, старательно и нарочито избегая девичий взгляд.       Тэхён. Его образ вспышкой мелькает перед глазами: блондинистые волосы, сверкающая накидка, пальцы сжимающие косяк, клубы дыма и низкий смех. Внутри проскальзывает странное чувство: тревога смешивается с искренним переживанием. Она слишком привязалась к нему, но постоянно натыкалась на ниточки, ведущие к тёмному прошлому и тайнам, которые ей неизвестны и недоступны. Она хочет ему верить, действительно хочет, но сколько бы себя не убеждала, отлично знает, что выстроенное между ними доверие… дало маленькую трещинку. Трещинка в её сердце, от которой было нестерпимо больно.       — Вы с ним давно дружите? — Почему-то даже в разговоре с кем-то предпочитает не произносить имени. Сама себя ловит на этой мысли и удивляется «отчего так?».       — Очень. — Коротко. Ответ короче, чем ожидалось. Эту дверь дискуссии Чонгук плотно закрыл, не собираясь вдаваться в рассказы, и тогда Валери выберет другую тактику — задаёт тот вопрос, который волнует её больше всего —       — Тогда… если вы такие хорошие друзья, что произошло в библиотеке, когда мы гадали на таро? Между вами будто кошка пробежала… И кроме того, тогда, в мастерской, ты сказал… дай вспомнить… «Тэхён — один из самых надёжных людей, которых я только знаю», так? Что заставило тебя сменить свою позицию на «Ты действительно думаешь, что наш Тэ такой замечательный, каким кажется?».       Пьяный мозг с удивительной точностью цитировал когда-то давно услышанные фразы. Фразы, которые всё это время едкой дымкой клубились внутри.       — Он действительно надёжный. Для людей его круга. Но иногда… даже я не знаю, что творится в его черепной коробке. И не сказал бы, что я от этого в восторге. Он надёжный, но в то же время ты никогда не знаешь, что он может выкинуть. Я просто не хотел, чтобы у тебя сложилось неверное представление… о ком-либо из нас. Никто здесь не святой. Вот, что я тогда пытался до тебя донести.       Она молчит. Переваривает слова. Пытается осмыслить. Но Чонгук не позволяет: переводит тему.       — Сильно напугалась?       - Хосока? Знаешь… я думала, что сегодня умру. Хотя умереть от клыков вампира вроде не так жутко, как умереть где-то в мрачном лесу в попытке убежать от… демонических теней.       Чон мягко смеётся. Его смех. Его она поместит на отдельную полку своего сознания.       — Ты бы не умерла. Скорее, наоборот: даже бы кайфанула. Вампирские клыки, проникая в кожу, впрыскивают в неё… что-то вроде эндорфинов… я не вникал в эту хрень, но сейчас ты бы точно еле стояла на ногах.       — Так значит, я ещё и в дураках осталась… Эндорфины бы сейчас ой как не помешали…       — Знаешь, а порцию эндорфинов можно ещё и другим способом получить.       Чон ухмыляется, отводя глаза. Валери только спустя мгновение понимает, что ухмылка была пошлой. Как и подтекст, который можно найти в её фразе.       Да и плевать. Они, чёрт возьми, целовались, безумно откровенно, мокро и горячо на глазах у всей академии. Сейчас бы вспоминать про какие-то рамки приличия.       — Чонгук… — Валери опирается ладонями о шершавую каменистую поверхность перил, и в отличии от Чонгука выдыхает облачко пара, а не дыма. Текила больше не дурманит, а придаёт смелости, побуждает всем накопившимся чувствам ядовитой струйкой просачиваться наружу.       А ей чертовски надоело их носить внутри. Засыпать с зудящими мыслями о нём. Видеть сны о нём. Просыпаться и каждый день… видеть его. И так по кругу. Надоело бегать. От него. И от самой себя. И навязчивое желание расставить все точки на «i» вновь даёт о себе знать.       — Мы целовались.       — Ага. — Парень отшвыривает окурок вниз, и Валери провожает взглядом мгновенно тухнуший во тьме огонёк.       — На глазах у всех.       — Ага. — Вновь повторяет он.       — Я тебе действительно нравлюсь или всё это — просто игра? — Из легких пропадает весь кислород. А вместе с ним и смелость. И Валери даже жалеет, что позволила этому вопросу вырваться.       Чонгук вместо ответа достаёт вторую сигарету. Прикуривает, затягивается, выдыхает. Тишина длится слишком долго, но Валери не смеет её нарушать. Она будет ждать столько, сколько понадобится.       И пока взгляд изучает неровный рельеф камня, чернеющий газон центральной площади, а затем застывает на охваченной кроваво-красным светом луне, Чонгук неторопливо курит, пытаясь подобрать слова. Такой луны Валери никогда в жизни не видела. Настолько огромной и настолько багряной, что даже дыхание перехватывает.       — Луна сегодня… такая красивая. — Чонгук наконец рушит гнетущее молчание, расправившись с сигаретой, — Правда? *       Только смотрит Чон совсем не в небо. Впервые за весь разговор его взгляд направлен на нее. Как всегда темный и сжигавющий.       Мозг запускает ответные процессы. Фраза, пришедшая из Японии, для особо застенчивых и безнадёжно влюблённых. Она предназначена для того признаться в чувствах, но деликатно, осторожно и ненавязчиво. И если чувства взаимны, стоит лишь ответить —       — Такая красивая… что умереть можно. — Валери выдыхает слова в холодный воздух, выпуская с ними облачко пара. Едва-едва. И смотрит она тоже вовсе не на луну. А на него.       Мгновение. Ему требуется одно мгновение, чтобы спрыгнуть с перил и приблизиться к ней, обхватить лицо руками, которые обволок горьковатый запах сигарет. Ещё один взгляд в самую душу. И ещё один поцелуй.       Чонгуку только что врубили зелёный свет, и теперь то, отчего он сам себя пытался оградить, то, от чего отдергивал, пытался выбросить из головы, отгоняя воспаленные фантазии — больше не запретно. Оно в его руках.       Точнее, она. Она — та, которая отравляла его сознание на протяжении многих ночей, та, кого он неосознанно рисовал в в незамысловатых скетчах, начёрканных на скучных парах непроизвольно, а позже в картинах. Чонгук и сам не знал, почему вообще позволил ей прокрасться в свой рассудок: казалось бы — обычная новенькая с симпатичным личиком и рассыпающимися по плечам локонами, девчонка девчонкой. Таких в Академии пруд пруди, бегают целыми стайками за ним. Казалось бы, эта тоже ничем непримечательная.       Но то, с каким равнодушием она относилась ко всей этой пирамиде «крутых» и «не очень» ребят, то, как не стушевалась перед той ещё стервой Дженни, поставив её на место в первой же день: Чон тогда не смог сдержать улыбку. То, как иногда с легкостью и иронией она позволяла себе дерзить преподавателям… иногда напоминая ему себя же, не могло не притягивать его внимание. И Чон и не заметил, как её смех начал цеплять даже больше, чем оголённые ноги. А её отказы стали настоящим триггером навязчивых мыслей. Она не млела под его взглядом и не растекалась лужой, стоило ему сказать пару слов: наоборот, леденела, отводила холодный взгляд, а иногда и вовсе отворачивалась. И это бесило. Жутко. Вымораживало. И чем сильнее она пыталась отгородиться, тем сильнее хотелось приблизиться к ней. Бесило и то, что инцидент в библиотеке, казалось, ровным счётом для неё не значил ничего. Надо же, Чон Чонгук тогда впервые почувствовал, что воспользовались именно им, а не наоборот.       Но сейчас — она в его руках. Вот и рухнули стены напускного равнодушия. А она совсем разгоряченная, опьяненная этим признанием и поцелуями, робкая и как всегда тает в его руках, стоит ей там оказаться. И это действительно сводит с ума.       Они целуются, и обоих бросает в жар, и даже октябрьский ветер уже не кажется таким пронизывающим.       Но молодой человек всё же решает убраться с холода, на который ни он, ни она не обращали ни малейшего внимания. За витражной дверью их встречает тепло, которое распаляет лишь сильнее. Его глаза просят об ещё одном поцелуе, и девушка сама тянется к нему.       Вот только не знает, каких бесов в нём будит. Неприятный удар от резкого столкновения со стеной пронизывает тело. Оголенная спина чувствует холод камня, но он тут же отходит на второй план: его вымещают горячие и влажные губы Чон Чонгука.       Он прижимается к Валери всем телом, вдавливая ее в стену, и сейчас вообще ничего не важно: ни то, как шершав этот камень, ни то, что из щелей балконной двери сквозит ледяной ветер. Под его натиском и теплом она плавится, как кусочек масла. А когда он отрывается от губ и переходит к шее, плавится не только тело, но и рассудок. Он знает.       Знает, как ее с ума сводят поцелуи в шею. И потому лишь усердней впивается в тонкую кожу, чувствуя как мелко дрожит девичье тело. Пальцы вырисовывают круги на оголенных плечах, заползают в пространство между спиной и стеной, проходясь по коже там, где это позволяет платье, а затем скользят по бёдрам, притягивают к его телу, вдавливают в мужские бёдра. Отчего в пустом коридоре раздаётся тихий, и насколько возможно, приглушённый девичий стон.       Чонгука это лишь сильнее дразнит. Он и сам почти стонет.       Хочет показать ей, что это далеко не предел. Мужская рука находит высоченный разрез на бедре и проникает под мягкую ткань. Он закидывает ее ногу себе на бедро, вжимаясь в хрупкое тело чуть сильнее. Позволяет ей почувствовать, насколько возбуждён, делая несколько движений навстречу. Валери от такой близости чуть ли задыхается, пытаясь ртом вдохнуть как можно больше воздуха. И плевать, что это всего лишь имитация, и плевать, что их разделяют несколько слоев ткани.       Они оба теряют голову. Оба хотят большего. Читают это в глазах друг друга. Но точно не здесь. Не в закутке коридора. И не у холодной каменной стены. И даже не в пыльной аудитории, на каком-нибудь столе, от которого у неё потом тело неделю будет болеть. Чон хочет ее на простынях. Хочет, чтобы после они остались влажными. Хочет видеть ее распаленной, беззащитной, ее всю. И чтобы стоны не вылетели дальше стен его спальни.       И потому, отрываясь от ещё одного поцелуя, он не думая ведёт ее за руку в мужское общежитие, к себе в комнату. Которую, по счастливой случайности, ни с кем не делит. Надо же, какой парадокс: ни одна представительница женского пола ещё не побывала за порогом этой спальни. И с чего бы такие поблажки?       Его комната совсем не похожа на комнату Валери: она не смежная с гостиной, а потому исключает какое-либо наличие соседей, она гораздо больше, но самое главное отличие, бросающееся в глаза — вместо односпальной кровати — двуспальная.       Пространство погружено в полумрак и тёплый красный свет, который излучают те самые лампы, которые Валери уже видела на импровизированной вечеринке в их гостиной.       Впрочем, времени разглядывать чужую комнату совсем нет. Да и сейчас это последнее, что её в принципе волнует.       Стоит двери захлопнуться за спиной Чонгука, как парень разворачивает ее к себе. Оказавшись на своей территори он еще более резкий. Ещё более несдержанный. Тут он не церемонится.       Ещё один поцелуй и шаг к кровати. Поцелуй. Шаг. И еще шаг. Пока ее ноги не сталкиваются с мягким матрасом. Он давит на ее плечо, заставляя сесть на край кровати. И она садится. Пальцами приподнимает подбородок, желая разглядеть лицо. Благо, багряное свечение более-менее это позволяет сделать: губы припухли, на глазах поволока… опьянения и вожделения, волосы слегка растрепаны. Единственное, в красном свете тонет румянец и красные следы на шее, которые гарантировано завтра превратятся в фиолетовые.       Внешний вид Валери Янг рождает победную улыбку на мужском лице. Повержена. Никакого больше холода, никакого равнодушия: сейчас она готова на все, что он скажет и предложит.       Не еряя больше ни секунды, Чонгук стягивает с себя пиджак, расстёгивает пару пуговиц рубашки, а затем стягивает ее через голову. Одурманенный девичий взгляд скользит по открывающемуся прессу, грудным мышцам, плечам.       — Нравится? — Ещё одна победная улыбка.       — Нравится… — Валери прочищает горло. Точно и окончательно повержена. Тянется к прессу пальчиками, но Чонгук ей не даёт долго любоваться.       Перехватывает ее руку, опускается на кровать коленями, приобнимая ее за талию, и отталкивая к изголовью, опрокидывает спиной на простыни. Его руки быстро находят ее вторую и заводят их над головой.       Дыхание перехватывает. У обоих. Вот и все: она в его плену. И отступать некуда. Да и не хочется.       Чон плавно опускает своё тело на нее, позволяя почувствовать всю его тяжесть, что, по правде, заводит нехило. Она стонет ему в губы, но поцелуя он не прерывает. Парень зависает на локтях, позволяя ладоням лечь на плечи, затем спуститься ниже и ниже — к декольте и тонкой ткани платья. Пальцы поддевают лямки и осторожно стягивают их вниз, а у Валери сердце чуть ли не обрывается.       Но он шепчет что-то вроде мягкого «тшшш», мелко целуя лицо, успокаивает и снова возвращается к губам. А пальцы все продолжают тихонечко оглаживать кожу — сначала невесомо в области, где обычно проходит линия чашечек бюстгальтера, а затем спускаются ниже. И чем ниже, тем рваней становится дыхание девушки под ним. А когда они едва касаются затвердевших сосков, она и вовсе перестаёт дышать.       — Ты боишься? — Шёпот где-то над ухом.       — Нет. — Какое наглое враньё. Она вне себя от ужаса, который вызвало столь маленькое прикосновение. И даже опьянение этот ужас не притупляет.       — Тогда почему не дышишь?.. и так дрожишь… — Чон не решается на какие-либо новые касания, оставляет тёплые руки на ее коже неподвижными.       — Просто… просто… — Она моргает часто-часто, пытаясь найти слова, но те, как назло, без конца разбегаются. — Я не…       Чон взглядом скользит по ее лицу, видит растерянность в стеклянных глазах. Действительно, иногда глаза могут сказать гораздо больше, чем язык. И он без слов все понимает: он для неё первый.       И хотя этот факт неслабо подпитывает мужское эго, отчего внутри разливается какая-то всепоглощающая радость, он вида не подаёт. Хоть, и по правде сказать, рассчитывал, что какой-нибудь опыт у девушки имеется — так было бы намного проще.       — Если не хочешь, мы можем остановиться. — Чон тяжело сглатывает. Слова слетают с языка нехотя. Он сейчас совсем не в том положении, чтобы останавливаться, о чём говорит давящее напряжение в брюках.       Но Чонгук такой разгорячённый, полураздетый, безумно близко, он буквально вжимает хрупкое тело собой в кровать — и это не одна из ночных фантазий, которая рассеется под утро. Из из этого тепла, из его близости вовсе не хочется выныривать. Даже наоборот, хочется чтобы он забрался под самую кожу, пропитав собой каждую клеточку. Хочется, чтобы между ними не осталось никаких слоёв ткани, никакого расстояния. Ей хочется его. Внутри. Едва заметно качает головой, спуская всех его бесов с поводка. Молодой человек торопливо избавляет её от лямок оплатья и опрокидывает обратно на кровать. Один из сосков обволакивает влага и тепло его губ, отчего всё тело превращается в натянутую и дрожжающю струну. Оттого, как он ерзает бёдрами, имитируя проникновение, внизу уже давно чертовски мокро. Также быстро он поднимает юбку платья, скользит пальцами меж её ног, ощущая насквозь промокшую ткань белья. — Боишься, но уже готова? — Сквозь улыбку шепчет он, пока пальцы мучительно кружат по самому чувствительному месту. — Я бы хотел взять тебя прямо сейчас, быстро и жёстко… ведь я так долго ждал… Его лицо утопает в красном свете, отчего выглядит почти зловеще. От услышанных слов по телу мурашки бегут.       -… Но к чему нам торопиться? Давай посмотрим, кто из нас сломается первым? Сам ведь понимает, как пагубно это предложение для него же самого: тягучее желание спазмом сводит мышцы и органы, дробит мужской скелет в пыль. Хочется сделать, так как он и сказал — рывком стянуть лишнюю тряпку, избавить себя от брюк и боксеров, подтянуть её за тонкие лодыжки и рывком войти, вбивая в кровать. Хочется так сильно, что аж зубы сводит. Но торопиться нельзя. Для неё всё-таки это происходит впервые, и он хочет, чтобы девушка запомнила каждую секунду. По крайней мере, эти маленькие ласки в начале законно положены ей.       Он отодвигает ткань, теперь уже беспрепятственно лаская её, изучает каждую эмоцию, мелькающую на её лице в неоновом огне. Валери от этих прикосновений умереть готова. Задохнуться. Количество влаги позволяет длинным пальцам практически скользить и легко войти внутрь, прямо как тогда в библиотеке. Вскрик, который она даже не пытается удержать. И ещё один более громкий, когда со следующим проникающим движением пальцев становится два.       Внутри так тесно, и Валери это ощущает в полной мере, прямо, как и тогда: не больно, но странно, будто её заполнили до краёв, отчего внутри стало чертовски тесно. Движения медленные, неторопливые. Он даёт ей время привыкнуть.       — Когда вместо пальцев будешь ты… — Едва слышный шёпот перемешивается с хлюпающими звуками, режет тишину, — Это будет так же?       — Боюсь, член всё же чуточку больше пальцев… — Молодой человек ухмыляется, покидая её тело. Он проиграл. Её вопрос, сбитое дыхание и собственные слова рвут последнюю цепь, с который сиюминутно срываются демоны. Демоны, которые слюной исходилис по Валери Янг. Не давали спать по ночам, рисуя яркие картинки, заставляя покинуть тёплую постель и садится за холст. Демоны, которые наброситься готовы на девичье тело. Ему не терпится ответить на её вопрос. Показать. Дать почувствовать. Когда Валери слышит звон бряшки ремня, то, как расстегивается молния брюк, шорох соскальзывающей одежды, сердце замирает. Когда слышит звук выдвигающегося ящика прикроватной тумбочки и шелест фольги, бьётся в два раза быстрее обычного. Она вслушивается в неровное мужское дыхание, в тёмную тишину. Глаза всё это время закрыты. Но отчего-то она их всё же открывает, красный неон почти слепит, бьёт в глаза своим ядовитым свечением. Взгляд скользит по мужскому телу: изгибам плеч, рукам, одна из которых почти полностью оказывается покрыта татуировками, крепкому торсу… опускается ниже. От стыда глаза хочется поднять в потолок, но она этого не делает, смотрит, как Чон раскатывает тонкий латекс. Он действительно больше, чем пальцы. Отчего воздух из лёгких выходит. В который раз за сегодня. Волнение рябью пробегает по телу. Чонгук расправляется с презервативом слишком быстро, не даёт ей времени подготовиться, притягивает за бёдра к себе, нависая сверху. Он не успокаивает, не спрашивает банальное: «готова?», не нашёптывает милых слов на ухо. Вместо этого он дарит ей всего один мимолётный взгляд прямиком в душу: глаза чернее ночи, а в них огонь, который вот-вот захлестнёт и её. Он — почти дъявол. И пока что самый её вожделенный грех, который не смоет даже святая вода. Мир замирает, когда в разгоряченную плоть упирается что-то инородное, твёрдое, холодное из-за латекса.       — Я не буду нежным, извини. — Слова тут же перекрывает резкий толчок.       Комната меркнет, хоть глаза и открыты. Она пытается сдержать крик, но не выходит, отчего он получается сдавленным. Мгновение, которое даёт ей Чонгук, полно непривычной боли, терпимой, но до жути непривычной. Мгновение, и с новым толчком мир обретает краски. Не успевает она опомниться, как руки оказываются скрещенными над головой. Чонгук держит их в замке своих пальцев левой руки, правой опирается на кровать. Он тяжело дышит, сам пытаясь привыкнуть к ощущениям: Валери оказывается слишком напряженной, даже несмотря на тот факт, что она безумно мокрая. Мужская грудная клетка то и дело соприкасается с ее грудью. — Блядь… если будешь меня так сжимать, я не смогу сдерживаться и быть аккуратнее… Расслабься. — Чон накрывается ее губы своими, возобновляя движения бёдрами.       И Валери слушается. По крайней мере пытается. Пытается расслабить напряжённое тело, пропуская через него волны тянущей внизу живота боли.       Кажется, будто Чонгук погружается в тело до предела, до самого его основания, заползает в каждую его частичку, с каждым новым размеренным толчком выбивая из легких кислород. А вместе с ним и дух. И всхлип. И стон.       Сам не может сдержать звуки, рвущиеся наружу: шипит, заглушая стоны. Едва сдерживается в целом, чтобы не сорваться на быстрый неконтролируемый темп. Он не шутил, когда говорил ей расслабиться: от того, какая Валери узкая и тесная крышу сносит. Пытается сконцентрироваться на дыхании, утонуть в темноте, зажмуривая глаза, на том, как туго она его обволакивает, но это лишь подобно пытке: чем медленнее движение бёдер, тем невыносимее пытка.       Чонгук и не замечает, как сильно сдавливает тонкие запястья, отчего девушка даже всхлипывает. Наверняка, останутся следы. «Больше… не… могу…».       Запястья наконец высвобождаются из крепкой хватки, за чем следует вздох облегчения. Их пальцы теперь переплетаются, отчего переносить происходящее становится на крохотную долю легче. Даже когда его темп ускоряется. Даже когда толчки до предела глубокие, до боли сильные. Он терзает ее тело без какой-либо пощады, просто потому что по-другому не может. Демоны внутри слишком изголодались. А как известно, если их долго не кормить, и затем поставить целый стол явств, они обглодают не только каждую косточку из каждого блюда, но и Вас. Что сейчас и происходит с Чон Чонгуком: по лбу течёт струйка пота, на коже проступает испарина, хлесткие шлепки бёдер дразнят слух, а усиливающиеся крики Валери Янг заставляют двигаться вдвойне остервенело, отчего дыхание сбивается.       Он даже не пытается смягчиться, быть нежней: долгое ожидание, полное темных фантазий, выливается в грубый секс. И ему хочется ещё глубже. Ещё сильней. До передела. До краев.       Чонгук останавливается, пытаясь отдышаться, и рассудок Валери даже на мгновение проясняется. Она дрожит, судорожно втягивает воздух, думая, что все закончилось, позволяя телу расслабиться. Но ошибается.       Жестоко ошибается, потому что он ещё не закончил. Чонгук тянется за подушкой, комкает ее и ловко подкладывает под бёдра девушки. Она поразительно безвольная в его руках, он удивительно все ещё полон сил.       Разводит ее дрожащие ноги в стороны, устраиваясь между ними. Он возвышается над ней, выпрямляет спину, смотрит сверху вниз, а она перед ним открыта, беззащитна, вся.       Угол проникновения меняется. Так, как он и хотел. Глубже. До предела. Отчего низ живота снова обволакивает тягучая боль. Перед глазами вспыхивают звёздочки, с новыми, более глубокими толчками.       А ещё он видит абсолютно все, и восприятие выкручивается на полную: слух, осязание и зрение перегружены. Перегружены настолько, что в глазах темнеет. «Облгадав каждую косточку из каждого блюда демоны съедят и Вас».       Со временем боль стихает, влага позволяет немного расслабиться, принимать его лучше. Но стоит ей немного привыкнуть к этим почти болевым ощущениям, Чонгук окунает ее в новые: его большой палец ложится на самую чувствительную точку, которая благодаря позе, была ему доступна. Лёгкие движения быстро наращивают темп, совпадая с движениями бёдер. Боль смешивается с уже хорошо знакомым удовольствием. Ведь это удовольствие, которое она привыкла приносить себе сама.       Он этого контраста и сумасшедшего ритма хочется кричать, тело выгибается, бёдра сами движутся ему навстречу. И теперь уже она сделает что угодно, стерпит любую боль, лишь бы его пальцы не останавливались. Почти мазохизм.       — Кончи со мной… — Слова, даже шёпотом, сквозь сбитое дыхание даются молодому человеку особенно тяжело.       Валери удивляется, как он вообще находит в себе силы говорить, потому что она даже как дышать забывает. Все усилия уходят на слабые движения навстречу, тело натягивается струной, рискуя вот-вот порваться. Звук может лишь вылетать из горла непроизвольными вскриками, но никак не словами.       Мужское тело над ней дрожит. Чон до крови кусает губы, едва сдерживая подступающий вспышками оргазм. Но вкусить нахлынувшее удовольствие одному — слишком эгоистично, даже по его меркам. Дамы вперёд.       Он оставляет весь запал напоследок: грубо вбивается в тело, не замедляя движения пальца, ласкающего комок нервов. И когда девушка вскрикивает и выгибает спину, он делает последний толчок, руками притягивая ее за бедра на себя. Изливается в резинку, замирая внутри нее.        Пытается вдохнуть кислород, восстановить дыхание, в то время как у Валери оно едва-едва функционирует. И пока в нем ещё трепещутся остатки сил, покидает девичье тело, оставляя после ошеломительное чувство пустоты и отголоски тупой боли. Чонгук избавляется от презервтаива и падает на кровать рядом с обессиленной девушкой, притягивая ее к себе, переплетая ноги. Мир не скоро обретёт прежнюю четкость для обоих. Особенно для неё. Темнота густой пеленой застелила глаза и заодно рассудок. В неё хочется провалиться.       Зрение отключается. Остаются лишь осязание и слух. Она едва чувствует влажный поцелуй в лоб. Слышит, как гулко стучит в широкой грудной клетке сердце, прямо под ее ухом, и готова под этот стук уснуть.       — В душ пойдёшь? — Слова уже звучат как из-под толщи воды.       — Через пять минут… — Язык еле ворочается, чему Валери даже удивляется: тело будто расплылось по простыням, расплавилось, и даже прочные кости превратились в эфемерную массу. Он оставил ее без каких-либо сил. — Одолжишь свою футболку?       — Ее ты тоже оставишь себе? — Его мягкий смех — последнее, что она слышит, перед тем как красный свет превращается в беспроглядную тьму. * — Луна сегодня красивая, не так ли? — Так говорил Нацумэ Сосэки, японский публицист, написавший это выражение, чтобы влюбленные японские пары признавались друг другу в любви. И если чувства взаимно, стоит ответить: «такая красивая, что умереть можно!».