Dark Academia

Музыка:

YESEO — Fair dish

Fuelled — Game of survival Reyn Hartley — Bow Slowed

WENS — Bones

Dead Sea Empire — Bad idea

Mickey Valen, Joey Myron — Chills dark version

Jon Howard — Can’t stop

UNSECRET feat Ruelle - No Good

Are we the hunters or are we the prey?       После того разговора с Тэхёном Валери наконец почувствовала некое облегчение: казалось, вся эта школьная драма начала сходить на нет, тревожные мысли о тёмном прошлом и второй личине друзей улеглись, а медальон в форме сердца, вручённый ей на лестничном пролете и бережно хранящийся под блузкой, дарил ощущение безопасности, будто являлся каким-то оберегом. Но ключевым словом было «казалось». Эйфория от успокаивающих слов Тэхёна, которые бархатным шёпотом лились в её висок, пока из глаз на его плечо текли слёзы, и пока мужская рука почти по-родительски гладила затылок, постепенно развеивалась, как сон. А ядовитые слова Чонгука отрезвляли и начинали находить подтверждение на каждом углу. Сначала это происходило незаметно: Валери думала, что увиденные краем глаза порезы и ожоги от потушенных об кожу сигарет, на чьих-то руках под случайно вздёрнувшимся рукавом рубашки — не более чем её домысел, простое «показалось». То же самое относилось и к фиолетовым синякам или разбитым губам, украшавшим лица некоторых первокурсников и реже старшекурсников. Но затем сомнения начали рассеиваться куда более стремительно.       Произошло это, когда в проеме одной из аудиторий она заметила девчонок, сбившихся в стайку и над чем-то щебечущих. Издалека это казалось посредственным девчачьим разговором, но чем внимательнее на них смотрела Валери, тем отчетливее слышала обрывки фраз: «ничтожество», «поступить сюда — было самой твоей тупой ошибкой», «думаешь, ты хоть чего-нибудь стоишь?», «правда рассчитываешь на победу в конкурсе? Ты ведь только опозоришься…». А за мелькающими спинами она разглядела девочку, вжавшуюся в стул и так низко опустившую голову, что длинные волосы полностью закрыли её лицо. Что-то внутри от увиденной картины перевернулось, все существо верещало: «это неправильно!», но голос совести был слишком слаб, чтобы вырваться наружу. А затем рука Лисы потащила Валери прочь — на следующую пару. Ещё больше удивила реакция обычно бойкой и сражающейся за справедливость подруги: та и бровью не повела, будто ничего не слышала и ни видела. Но ведь она была совсем рядом… и просто не могла не видеть, не могла не слышать. И с того дня глаза Валери будто распахнулись. Распахнулись так широко, что больше ничто не могло ускользнуть от её взгляда: ни холодное высокомерие в глазах однокурсниц, ни холодные и оценивающие свысока взгляды парней-старшекурсников. Она видела всё: испорченные школьные сумки и личные принадлежности, парней, убегающих из раздевалок с чужой сменной одеждой, пока жертва оставалась совершенно беспомощной, и скорее всего, обнаженной, выбитые из рук подносы с едой, или когда всё их содержимое и вовсе отнималась прямо из-под носа и выкидывалось в мусорку. Уши слышали каждый смешок, брошенный в чью-то спину, каждый шёпоток мерзких слов, каждый выкрик: «тебе бы сбросить парочку кило», «тебе ведь не так сильно нужны эти вещи? мы отнесём их в прачечную, а то больно они воняют псиной», «в твоём домашнем задании так много ошибок, сейчас мы их поправим». Все эти фразы, все картинки чужой и беспочвенной агрессии вызывали лёгкие приступы тошноты. В своей школе Валери почти не видела подобных эпизодов, за благоприятной обстановкой строго следили социальные педагоги и психологи. Но то была американская школа. Не Академия консервативной и конкурентной Кореи. Здесь же, действительно царили другие… свои порядки. Хотя Валери и не ожидала, что свойственная лишь школам травля может существовать и в стенах высшего учебного заведения. Оказывается, может. Так сколько же ещё тайн скрыто за её створчатыми дверьми? И если видя все издалека ещё более менее получалось притворяться слепой и глухой, как это делали все, то увидев уродливую картинку чьей-то злости и нетерпимости воочию, внутренний голос совести всё же завопил. Произошло это на выходе из женского туалета, когда взгляд упал на длинные, чёрные пряди волос. Странное предчувствие отозвалось мерзким спазмом, ещё когда Валери заприметила ту самую стайку весело смеющихся девчонок. Теперь было понятно, что их так развеселило: через несколько часов в одном из коридоров Валери видит заплаканную девочку с миловидным личиком, но с безобразно рваной стрижкой. Волосы разной длинны не опускаются ниже ушей, а кое-где даже вырваны. Можно было подумать, что девушка пыталась вырвать свои волосы из ножниц безумного парикмахера. Или что она бежала от стаи волков. Но сама не зная почему, Валери проходит мимо. Вот так просто: заглушает тот самый внутренний голос, запихивает его куда подальше и ровным шагом проходит мимо всхлипывающей и жмущейся к стене девочки. Ненавидя себя всем сердцем. Свою слабость и трусость. Ведь могла бы хотя бы из вежливости спросить, почему она плачет. Могла бы.       Несмотря на внешнее безразличие, которое было отработано годами практики, внутреннюю тревогу предательски выдают чернильные цветы, спустившиеся к запястьям. Впрочем, никто об этой особенности, кроме Валери и не знал.       За первым же поворотом ноги все равно подкашиваются, становятся ватными, требуют вернуться — побежать к той несчастной, лишь бы не оставлять ее одну. Ведь так будет правильно. Но через проем аудитории она видит Чимина, который уже машет ей рукой, зазывая скорее занять свободное место за партой с ним… пока рядом нет Чонгука. Что Валери и делает, птичкой залетая в класс, оставляя совесть тяжелым камнем лежать за его порогом. Происходит это под едкие взгляды парочки одногруппниц и по совместительству шестёрок Дженни, которые помимо Чимина находились в пустой аудитории.       — Свалили. — Даже не глядя в их сторону резко говорит он. Холодно. Бесцеремонно. Непривычно. От контраста сладости его голоса и резкой интонации по телу идут мурашки. Чимин мог быть дерзким, мог иногда и грубить, но всё это было скорее в шутку, и не без причины. Сейчас же он был непривычно груб.       Девушки, как и Валери, приходят в легкое недоумение, переглядываются, но с места не двигаются.       — Мне что, нужно повторить дважды, чтобы до вас дошло?       Наконец они обе отмирают и без колебаний покидают кабинет, предусмотрительно закрыв за собой двойные двери.       — Чимин, что происходит? Пара вот-вот начнётся, а ты людей выгоняешь… — Она изо всех сил старается не обращать внимание на странное поведение друга, на то, как он разговаривал с одногруппницами, на затуманенный взгляд, от которого внутри рождается нехорошее предчувствие. Ведь игнорировать, пропускать мимо себя — все, чему ее усердно учит Академия.       — Просто хочу побыть с тобой вдвоём. В силу определённых обстоятельств, мы теперь даже сидим отдельно…       — И имя этим обстоятельствам Чонгук? — Не отвлекаясь от раскладывания учебников и тетрадей спрашивает она.       — Будь он неладен. — Чимин чертыхается. Сейчас он непривычно серьёзен, собран. Хотя такое впечатление могло сложиться и из-за достаточно строгого серого костюма в мелкую клетку, который он сегодня выбрал. — Ты ещё от него не устала, м?       Внезапно чужие руки ложатся на плечи, и пальцы легко совершают круговые массажные движения. Этот жест слишком неоднозначный: первая реакция тела — отстраниться, пресечь наглое нарушение личного пространства, вторая — расслабиться и позволить умелым рукам прогнать напряжение из трапеции плеч.       — Ты ещё не слышала, как он поступает с девчонками? — Сладкий голос гипнотизирует вне зависимости от того, какую окраску имеют произносимые им слова — хорошую или плохую. Да плевать, сейчас так хорошо, блаженно. — Не припомню, чтобы у него задержалась хоть одна…больше чем на день. Или точнее, ночь…       В глубине сознания вспыхивает странное саднящее чувство от мелькающих перед глазами картинок: вот парой часов ранее Чимин флиртует с теми двумя, кого только что холодно выставил за дверь, вот ловит робкие взгляды первокурсниц, открывая перед ними дверь, вот быстро набирает целых несколько сердечек подряд в каком-то мессенджере. Чувство такое, будто кто-то саданул кожу маленьким ножом, или как когда рассекаешь коленку при падении о какой-нибудь камень — мимолётная вспышка, не более. Но затем ранка начинает воспаляться и приносить немалый дискомфорт. Обида. Беспочвенная, бесправная обида. Кто она такая, чтобы обижаться на него… и уж тем более ревновать?       — Ммм… забавно… — От получаемого удовольствия слова не получается проговаривать четко, они тянутся, точно нуга. — Про тебя он говорил то же самое.       Пальцы, нежно массирующие напряженные мышцы, останавливаются, а затем Валери чувствует непозволительную близость: лёгкие заполняет легкий мускатно-цветочный аромат (самый потрясающий на земле!), на щеке тёплое дыхание. Все то время, что Чимин массировал девичьи плечи, Валери сидела вполоборота от него, предоставляя большую площадь для его действий. Теперь же он воспользовался этим положением чтобы практически положить свой подбородок на ее плечо.       — И ты поверила? — Сладкий шёпот вкупе с тёплыми ладонями, которые все еще лежали на ее плечах и дурманящим ароматом обезоруживают, парализуют. Чимин будто носком туфли опасно чиркает ту тонкую черту дружбы, которая легла между ними. Несмотря на весь очевидный флирт, несмотря на бесстыдный засос, оставленный им на шее в ходе пьяной игры, Валери держалась за эту черту. Четкой и жирной линией прочертила ее собственной рукой между ними и переступать никак не собиралась. Только вот сейчас тоже стояла у самого края. А Чимин не переставал эту черту целенаправленно истончать.       — Сотри эту блядскую ухмылку со своего лица и свали с моего места. — От края Валери оттягивает уже до боли знакомый голос. И он впервые не обжигает своим холодом: скорее освежает, проветривает одурманенный мускатным ароматом разум. В проёме аудитории стоит Чонгук.       Только вот даже под его напористым взглядом мужской подбородок не спешит покинуть плечо, запах полностью развеяться, а тепло чужого тела исчезнуть. Чимин наоборот скользит своими пальчиками по её плечам, показательно и шумно втягивает аромат волос.       — У меня для тебя встречное предложение. Нахер не сходишь? — Просьба звучит приторно-сладко, даже и не скажешь, что как-то обидно. А у самой внутри разливается липкое отчаяние, беспомощность: она чувствует себя игрушкой в чужих руках, игрушкой, которую никак не могут поделить два упёртых ребёнка.       — Ты уже успел курнуть? — Чон не мешкаясь направляется к парте, пока за ним в аудиторию неуверенно проскальзывают изгнанные девчонки и парочка других одногруппников. — Или, прости за диалект, эликсир смелости выпил?       Чонгук движется между рядами, и сердце Валери с каждым его шагом глухо стучит, всё внутри замирает: что он сделает? Толкнёт Чимина? Ударит его? Оттолкнет её? Безвольно наблюдать за быстро накаляющейся сценой она точно не собиралась. Как и продолжать подыгрывать им в этой мальчишеской борьбе за последнюю модель какой-нибудь машинки, единственной на полке магазина.       — Если ты так хочешь сидеть именно за этой партой, я могу уступить. — Она подскакивает с места, попутно выныривая из-под подбородка Чимина, высвобождаясь из его рук. Сгребает в охапку свои вещи, хватает сумку и быстро проносится мимо обескураженного Чонгука. Холод в его глазах сменяется удивлением. Наконец-то.       Она покидает аудиторию. Первый прогул пары за семестр. И черт с ним. Лишь бы подальше от этих двоих.

***

      Долго думать, чем себя занять не приходится: на телефон приходит смс от Джису, будто сама вселенная расставляет события в нужной ей последовательности. Джису [15:15] Есть возможность свалить с пары? Буду ждать в твоей комнате Валери [15.16] Уже иду       Подобное предложение удивляло, ведь нечасто кто-то из ее окружения предлагал прогулять пары. Тут это было смерти подобно. И уж тем более Валери удивляло то, что Джису будет ждать В ЕЁ комнате, учитывая то, что: а) комната заперта на ключ, б) ключ в сумке Валери. Но все подробности она решила выяснить на месте, а пока нужно было поскорее проскользнуть по пустым коридорам и не попасться на глаза кому-нибудь из преподавателей.       Дверь в комнату действительно была не заперта. На зелёном бархатном диванчике расположилась непрошеная гостья: в своём истинном облике, но в сдержанной школьной форме.       — Ты сюда как попала? — Тихо спрашивает Валери, кидая сумку с учебниками на пол.       — Сохранила свой ключ. Даже и не думала, что он мне ещё пригодится. Какая ирония. — Джису покидает диванчик и подходит к стеллажу с разными вещицами соседок Валери. Взглядом изучает побрякушки, покрытые добрым слоем пыли.       — Что-то случилось? — Валери все ещё не может понять, в чем же причина бесцеремонного проникновения пусть хоть и бывшей хозяйки комнаты, но теперь уже посторонней.       — Смотри-ка, а вот и фотка, про которую я говорила. Надо же, они ее так и не выбросили… — Пальчики Джису вытаскивают маленькую фоторамки из-за парочки других. На ней запечатлены четверо лучезарно улыбающихся девушек: Лиса, Розэ, Джису и Дженни. Сейчас же на лице Джису мелькает грустная улыбка. Надо же, Валери не думала, что Джису может вообще показывать свои потаенные эмоции. Присутствие на фотографии четвертой девушки не могло не вызывать вопросов —       — Вы дружили и с Дженни?       — Змеи. Так называли нашу далеко не скромную компанию… Забавно да? — Джису улыбается и отвечает то ли на свой собственный вопрос, то ли на тот, что задала Валери, — Да. Мы были довольно дружны… в начале. Пока у нашей принцессы Дженни не началась звёздная болезнь…       Улыбка Джису быстро меркнет, и она возвращает рамку на место. Лицо вновь становится непроницаемым.       — Собственно, я тут не только из-за ностальгических чувств, а по делу. Пройдём-ка лучше в твою комнату. Не хочу, чтобы наши милые змейки застали меня здесь, если им взбредет в голову заглянуть посреди пары.       Они с Валери перемещаются из просторной гостиной в комнатку, которая значительно уступает в размерах. Но Валери успела полюбить ее всей душой, сделать своим маленьким мирком, границы которого ещё никто не нарушал, и оттого изучающий и любопытный взгляд Джису вызывал колючий дискомфорт.       — Уютно тут у тебя. Изящная вещица. — Ее глаза направлены на изголовье кровати, а точнее на действительно изящный ловец снов, украшенный кристаллами и белыми перьями. — Мучают кошмары?       — Мучали. До сих пор порой ловлю вьетнамские флешбэки из лощины… теперь хотя бы не по ночам.       Взгляд Джису мгновенно становится лукавым: что-то задумала.       — А с Дженни поделиться не хочешь?       — Каким ещё образом?       — С помощью этой изящной вещицы, разумеется. — Джису осторожно снимает ловец снов с перекладины кровати подносит на свет. Бледные лучи причудливо отражаются от кристалликов и бликами падают на лицо гостьи. — Это не просто безделица. А мощный шаманский инструмент, который может не только забирать кошмары, но и насылать их.       — То есть… кто-угодно может поместить в ловец любой сон?       — Абсолютно верно. Стоит тебе лишь подержать такую штуковину в ручках, пару минут посидеть и подумать над картинкой, шепнуть нужные слова и вуаля… кто-то уже в твоём сонном плену. Ну так что, пошаманим немного? — Джису играет пальчиками, держащими ловец, отчего белоснежные перья невесомо трепещут, а у Валери чувство такое, будто ещё одно движение, и он распадётся у колдуньи в руках, разобьётся, превратится в пыль.       — Бюсь, эта штуковина слишком мне дорога. Видишь ли, это подарок. — Валери бережно забирает хрупкий предмет и возвращает его на своё место.       — Сделай свой. — Джису и бровью не ведёт. — Собственно, я здесь именно за этим.       Девушка плюхается на компьютерное кресло, словно на собственный трон, и закидывает ногу на ногу.       — Поговорим о Дженни. Видишь ли, мне мало просто одержать победу в этом дурацком конкурсе. Даже твой поцелуй с её ненаглядным Чонгуком не будет достаточным наказанием. Я хочу… чтобы она медленно сходила с ума. Чтобы октябрьский концерт — был финальным импульсом, который подтолкнет ветхое здание к разрушению. Но для этого нужно расшатать сваи. Дженни должна страдать. Терять свою уверенность, привлекательность, неотразимость и лоск крупица за крупицей. Вода камень точит, как говорится.       Слова, проговариваемые с безукоризненной улыбкой, по большей части пугали и настораживали, нежели чем приносили сладкое удовлетворение.       — Всю неделю, что я здесь нахожусь, я усердно над этим работала. Но поскольку мне удалось договориться с моим универом в Сеуле лишь на совмещение… что значит, неделю я учусь здесь, а неделю — там, я не могу продолжать портить жизнь Дженни на расстоянии. И потому… этим займешься ты. Заступишь на смену, так сказать. — Джису завершает свою речь коронной улыбчкой и выжидающе смотрит на Валери. Но у неё в голове пусто. Ни о чём подобном они с Джису не договаривались, и хотя Дженни вызывала слишком много проблем, заниматься отравлением чьей-то жизни Валери не собиралась, даже если очень хотелось…       — Об этом мы с тобой не говорили… — Она решается так и сказать. Валери обороняется, сжимает белую шерстку Фемиды, прыгнувшей хозяйке на колени. Пытается найти хоть какую-то соломинку, за которую можно было бы зацепиться.       — Зато мы с тобой говорили о том, что это поход в ва-банк. Всё или ничего, подруга. — Джису знала как прижать кого-то к стенке. Или точнее, как пришпилить швейной булавкой, словно бабочку к картонке, которая отправится под стеклянную рамку, а затем на полку к остальной коллекции. Валери уже поняла, что в этом Джису ничуть не отставала от Дженни.       — И что мне нужно будет делать? — Валери осознаёт безвыходность своего положения и прекрасно понимает, что и ей придется замарать свои руки, выполняя грязную работу. Тут или ты или тебя, так ведь?       — На самом деле, не так уж много.        На кровать рядом с Валери приземляется весомый предмет — сумка, которая всё это время была при Джису, и на которую Валери не обращала ни малейшего внимания.       — Тут кое-какие амулетики, ведьмовские мешочки и инструкции к ним, разумеется. Кое-что нужно будет подбрасывать, кое-что подсыпать в напитки, еду или всё, до чего додумается твоя светлая головушка. Самое главное — ты не должна вызвать у Дженни никаких подозрений. Твоя задача — сыграть роль ужасно увлечённой учебой или своими друзьями, или парнями… да неважно чем студентки. Дженни для тебя должна перестать существовать. Никаких взглядов, разговоров, ничего. Она не должна додуматься, что кто-то портит ей жизнь. Признаться честно, делать это легко… на фоне концерта Дженни совсем себя извела: диеты и бесконечные тренировки уже нехило пошатнули её психику.       Слабый голос, оживший глубоко внутри. Голос, который Валери снова усердно не слушает. Насколько всё это правильно? Кажется, этот вопрос отражается в её собственных глазах, потому что Джису тут же добавляет —       — Детка, даже не вздумай сомневаться. Дженни должна заплатить. За всё. Месть нужно подавать холодной. И это блюдо будет как раз справедливым. Поняла?       Под натиском холодных глаз, один из которых будто и вовсе сковал лёд, идеально окрашенных в бордовый цвет губ, под влиянием мрачной ауры, которой было пропитано всё существо Джису, и которая впитывалась во всё в радиусе трех метров от неё, пойти против было неимоверно тяжело. Невозможно.       — И ловец снов задействуй. — Её взгляд вновь скользнул по самому красивому предмету в скромном жилище Валери. — Пусть кошмары будут настолько жуткими, что она даже не сможет спать.       Что-то внутри кольнуло. Валери не понравился этот коварный блеск в здоровом глазу подруги. Не понравилась её злорадная улыбка. Не понравилась тьма, которая исходила от неё леденящей стеной. Поглощающая, засасывающая, словно воронка, тьма. Джису встала со стула, расправила складки на своей юбке и направилась к двери. Одна из вещей, которые Валери всегда подмечала в Джису — идеальная, безукоризненная осанка. Эта осанка внушала некий трепет, создавала о ней впечатление как о девушке из королевской семьи, и заставляла задуматься, сколько же выдержки и концентрации она требовала. Вот и сейчас Валери смотрела на эту безупречно прямую спину, отведенные назад плечи, а внутри всё замирало: Джису уже не остановится.       — Я на тебя рассчитываю. — Бросает она, даже не поворачиваясь. Напоследок пробегается глазами по комнате, и они вновь останавливаются на деревянном изголовье кровати. — Не забудь про него. Это очень важно.       Валери немного мнётся, но всё же решается спросить, пока Джису не ушла: кажется, откладывать все важные вопросы напоследок уже начинало входить в привычку.       — Джису… а сны могут быть любыми?       — И хорошими, и плохими, разумеется. Зависит от творящего сон.       — А могут они… содержать… — Валери кажется, что она ходит по краю. Будто лишнее слово, и Джису поймёт, прочитает её мысли о каком именно сне она пытается спросить. Но девушку это похоже только раздражает. — Некие фантазии… о которых обычно вслух не говорят?       — Ещё немного, и я подумаю, что ты хочешь совратить Дженни.       — Нет! Просто… — Слишком легко читаются её глаза. Джису всё прекрасно понимает. Она не тянет с ответом —       — Я же сказала: всё зависит от творящего сон. Поэтому он может быть любым. — На этом Джису обрывает разговор и закрывает за своей безупречно прямой спиной дверь.       Казалось бы после ухода незваной гости должно стать легче: можно свободно вдохнуть, расслабить тело, но сделать это не даёт предмет, коробящий глаз, напоминающий о своём присутствии, источающий ауру своей хозяйки: Валери даже кончиком пальцев боялась притронуться к сумке, небрежно брошенной на кровать. А вещица, висящая на изголовье, завораживающая россыпью кристалликов и белыми перышками, теперь заставляла задаваться кучей вопросов. Мысли вновь и вновь возвращались к туманному контрасту нежных и страстных поцелуев.

***

      Если раньше время в Академии бежало в два раза быстрее, чем за её стенами, то сейчас же оно неслось со стремительной скоростью, к которой Валери, кажется, начинала привыкать: к учебе, кипе домашнего, дополнительным тренировкам теперь добавились не только репетиции вокального номера с Розэ, но и неустанная подготовка карательной операции. Давалось это, конечно, нелёгким трудом.       Розэ хоть и была с виду сущим ангелом, во время репетиций становилась дьяволом во плоти. Она решила поделить свой номер с Валери и ещё одной девочкой из кружка. И несмотря на то, что песенка, которую фея выбрала, была довольно лёгкой, без высоких нот, да и запомнить-то нужно было один куплет и припев, из репетиционной они не выходили, пока не прогонят её раз десять. Кроме того, Розэ решила добавить легкую хореографию, которую они теперь усердно оттачивали. А после Валери делала забег по общежитию, снимая мерки со всех желающих поучаствовать в показе «новенькой» Ли Суён (аka Джису) и затем пересылала их ей. Лиса и Розэ хорошо постарались: от желающих не было отбоя.       Далее она бежала на тренировку или же на кружок рисования. А вот возмездием, или точнее медленным, но верным разрушением психики милой Дженни, заниматься приходилось где-то в перерывах между.       Но делать всё это, а именно: подбрасывать мешочки с жуткими предметами-заговорами на выпадение зубов или волос, тайком подсыпать в её обед порошки, от которых количество новых кило растет как на дрожжах, насылать в собственноручно сплетенный крошечный ловец снов все свои самые жуткие кошмары, было не так уж… радостно, как это расписывала Джису. Или по крайней мере, такого же удовольствия ей не приносило.       Практически ежедневно Валери замечала превосходство сильных над слабыми, привилегированных над безымянными, богатых над бедными. Видела, как первые всеми силами пытаются испортить жизнь вторым, и самое занимательное, делали они это исподтишка: выбрасывали завершённый тест из стопки, которая еще не успела отправиться на учительский стол, заваливали сложными вопросами, когда кто-то читал доклад, ставили подножки по пути к доске. Мелочи, но приятного мало. Особенно, когда это происходит на постоянной основе. И часто, идя на поводу у Джису и умудряясь выбросить одну из тех гадких штучек, припасенных в её мешке, Валери ловила себя на мысли — что же тогда отличает её от них?       Всё, что ещё недавно отвращало её, заставляло испытывать к собственным друзьям брезгливость и недоверие, теперь въелось в её саму. И видя то, как лицо Дженни постепенно опухает, под глазами от бессонницы залегают фиолетовые синяки, чёрные и прежде блестящие волосы стремительно редеют и теряют свой глубокий цвет, Валери отказывалась признавать самой себе то, что всё это — её рук дело. Но внешне её будто ничего и не тревожило: на переменах она смеялась громче всех, весело щебетала с подружками, даже частенько позволяла себе пококетничать с Чимином — все, лишь бы создать идеальную картинку увлеченной своей собственной жизнью девушки. Пока Дженни — безупречная королева класса — угасала на глазах.       Апогеем стал последний фокус, прописанный рукой Джису на листке бумаги — «красота не без изъяна».       Валери не очень поняла, что это значит, и решила просто сделать то, что было прописано ниже — «замени ее крем для лица на тот, что в плоской банке». В глубине души девушка боялась, что Джису пойдет на необдуманный шаг и нанесет обидчице физический вред. Безобидная с виду баночка могла содержать в себе жгучую смесь, кислоту или опасные химикаты. Но содержимое не пахло, не резало глаза, и выглядело в целом… как простой крем. И потому Валери постаралась запихнуть свои тревоги куда подальше и начала раскидывать мозгами, как бы ей совершить очередную гадость. Ещё немного, и все это закончится.       А затем идея пришла сама собой: душевые. Символично, правда? Там, где Валери окрашивала кафель в цвет своей крови, Дженни переживёт ещё один личный кошмар. Валери надеялась, что он же будет и последним, перед тем как нанести финальный удар. К тому же, лучше возможности и не придумаешь: все девчонки таскали с собой уходовые средства, оставляя на ванных тумбах, чтобы сразу после душа нанести их на распаренную очищенную кожу. Подгадать время, когда Дженни отправится в душ, тоже было несложно. В этом хорошо помогала Фемида. Вот и сейчас тихое мурчание, проникшее в комнату, известило Валери о том, что план можно приводить в действие. Девушка кидает баночку с кремом к своим вещам и направляется в сторону душевых.       Сама вселенная благоволит ей: подружки-прихвостни Дженни немного покрутились перед зеркалами, оценивая кто сколько скинул, а кто набрал, а затем пошли к кабинкам. Валери никто не видел. Наличие общей раздевалки, где и мальчики и девочки могли исключительно оставить кое-какие вещи типа обуви или верхней одежды в шкафчиках, было очень удобно. Особенно когда дверь, ведущая оттуда в женские душевые по чьей-то глупости была приоткрыта. Не теряя ни минуты Валери быстро проникает внутрь, взглядом находит чужие косметички с мыльными принадлежностями и разными тюбиками. Вычислить косметичку Дженни не так уж трудно: девушка питает слабость к Шанель и скупает всё, на чём красуются две «c».       Пальцы всё равно дрожат. Дрожат, когда она дергается за молнию прозрачной сумочки. Дрожат, когда рука находит банку дорогого увлажняющего крема. Когда раскручивают металлическую баночку попроще. Пару мгновений Валери думает, как поменять их содержимое местами, но мысли путаются от кипящего в венах адреналина: двери кабинок в любой момент могут открыться. И потому она не думает, просто смешивает крема в один. Даже если действие этой мстительной смеси ослабеет, то ничего страшного всё равно ведь не произойдёт?       А затем не чувствуя собственных ног она спешит в душ. Теми же дрожащими пальцами закрывает за собой матовую стеклянную дверцу, и только тогда выдыхает. Струи горячей воды приводят тело в норму, успокаивают озноб. Это чувство Валери испытывает каждый гребанный раз, когда так опасно ходит по краю. Одно дело — честно вырвать из рук королевы академии победу на конкурсе, и совсем другое — лично перебегать ей дорожку. Каждый раз так рискованно ходя по краю она нервничала не меньше Дженни.       Впрочем состояние покоя длится совсем недолго: из нее выдергивает девичий крик. Он пробивается сквозь шум воды, и Валери уменьшает напор, чтобы хотя бы слышать, что происходит за пределами кабинки, вся обращается в слух:       — Боже, Дженни! Что случилось? — Звук задвигающихся дверей, хлёсткое шлепанье мокрых пяток по кафелю.       — Глаз! Мой глаз! — Кажется, треск пластика, ударившегося об пол. Вероятно, содержимое косметички было сметено на пол.       — Дай посмотрю! Пилинг попал?!       Тишина. Чертова тишина заставляет слышать лишь струи воды и своё собственное рваное дыхание. Чувство такое, как в детстве, когда натворил что-то очень-очень плохое, не задумываясь о последствиях: пробивает озноб, коленки подкашиваются. Только вот сейчас было хуже… раз в десять. Что же там происходит, черт возьми?!       — Дженни… с твоим глазом всё в порядке… — Голос одной из подружек звучит совсем глухо. Валери наконец решается полностью перекрыть кран, надеясь, что это будет не слишком подозрительно.       — Нет! Он… он не видит! Он… он же совсем белый! — Дженни задыхается, верещит, плачет. Всё вместе. И эта симфония заставляет тело Валери каменеть.       — Дженни… успокойся, дыши… вдох-выдох… всё хорошо… — Поданные стараются успокоить свою королеву, и её всхлипы и вправду постепенно стихают. — Вот так… с твоим глазом всё в порядке. Посмотри на меня.       — Гм… простите. — Никогда еще Валери не слышала голос ледяной принцессы таким подавленным, слабым, надломленным. Никогда. — Я переутомилась… вот мне и чудится… всякая чертовщина.       Если бы от проклятия глаз Медузы Горгоны, обращающих людей в камень, существовало бы хоть какое-то средство, это несомненно были бы слова. Валери знает это наверняка, ведь только что сказанное возымело целительный эффект: тело наконец расслабилось.       — Говорим же тебе не изводить себя так! Пойдём, мы проводим тебя до комнаты, и ты хорошенько поспишь, идёт?       Вновь звуки шагов, побрякивание пластика (кажется, кто-то поднимает баночки и склянки), шелест полотенец и наконец хлопок дверью. Только сейчас Валери может выдохнуть. Она почти уверена, что в зеркале Дженни увидела на своём безупречном личике ту же белую паутнку щрамов, то же белесое полотно на радужке глаза, которые украшали лицо Джису. Всего лишь минутное ведение, совсем крохотная иллюзия, производящая катастрофический эффект. И что же теперь тебя отличает от них? — издевательски вторил голос, нарушая долгожданную тишину — это именно то, чего ты хотела?

***

      Запах красок и растворителей успокаивал. Отвлекал. Выбивал своей едкостью из мозга другие более едкие мысли, выжигал их. Занятия живописи стали для Валери настоящей отдушиной, мастерская — обителью, где можно было выдохнуть и забыться на целых два часа. Как ни странно, её даже не смущал ни сверлящий взгляд в спину, ни едва слышное дыхание рядом. Рука, держащая кисточку больше не дрожала, а выполняла концентрированные мазки.       И хотя на протяжении этих великолепных двух часов душевного покоя в мыслях всё же иногда проскальзывали буквы чужого имени, к вечному присутствию Чонгука Валери начала привыкать. И у неё даже иногда получалось его игнорировать. И очень даже неплохо получалось.       Только вот сегодня все старательные попытки пошли под откос.       Он появляется в дверях, как всегда невыносимо неотразимый: лицо, словно высечено из мрамора, волосы собраны на затылке в маленький хвостик, но приличная их часть всё равно падает на глаза. Он невыносимо неотразим даже когда меняет чёрный брючный костюм на простую фланелевую рубашку (наверняка невероятно мягкую на ощупь), футболку и свободные спортивные штаны. Настолько невыносимо, что взгляд сам пытается зацепиться за что угодно, лишь бы не падать на Чон Чонгука.       И если глаза прекрасно справляются с этой задачей, то слух, и тем более мозг — нет. И даже глаза сдаются, боковым зрением улавливая возню с левой стороны: Чон не стесняясь передвигает свой мольберт, ставит его совсем рядом с рабочим местом Валери. А затем то же самое проделывает и со своим стулом. Его не смущает ни пристальный взгляд учителя, который по всей видимости, подобную перестановку решил проигнорировать, ни любопытные взгляды товарищей по кружку. У самых ног на пол с характерным звуком падает его рюкзак, и молодой человек наконец занимает (не) своё место.       Весь воздух из аудитории будто выкачали. Да, Чонгук почти всегда сидел с Валери на парах. И да, это происходило каждый чёртов раз: дышать в его непосредственной близости становилось тяжело. И Валери не имела ни малейшего понятия как классифицировать свои ощущения и состояния, когда Чон Чонгук бесцеремонно врывался в её личное пространство. Тревога? Волнение? Трепет? Ужас? Тяга? Слабость? Жар? Нужное подчеркнуть.       Он ей нравился. Чертовски нравился. Ведь в такую мясорубку эмоций её не кидало при виде обворожительного Чимина даже при всей его безупречности, или в компании Тэхёна, загадочного, заботливого и уже родного. Но Валери чертовски боялась это признать даже самой себе. Ведь если один лишь взгляд чёрных глаз способен вытворять с её нервной системой такие вещи, что с ней будет, когда она позволит бесспорному факту пробить все старательно возведёные оборонительные стены? Её разорвёт?       — Я начинаю думать, что во мне встроен магнит, притягивающий грубоватых парней с маниакальными наклонностями. — Поразительно: язык не заплетается и выдаёт ровно те слова, которые затуманенный мозг еле собрал в предложение.       — Не могу противостоять этому притяжению. — Таким же шёпотом отвечает Чонгук. Слишком близко к уху Валери. И волосы как назло были убраны именно с этой стороны.       — Ты всегда так подкатываешь к девушкам? — Глаза упорно игнорируют непрошеного соседа, рука с кисточкой усердно выводит линии, и с виду можно подумать, будто Валери всецело поглощена рисованием. А за общим бряканьем кистей о стенки банок, клацаньем тюбиков и шелестом бумаги удаётся скрыть разговор. — Довольно странный способ.       — Это был план А. — Краем глаза Валери ловит его ухмылку. Парень принимается за свою работу: закатывает рукава рубашки и оголяет множество татуировок на правой руке, затем открывает тюбики с масляными красками, поочерёдно смешивая их на палитре.       — Тогда какой же план Б? — Еле выдыхает Валери: от количества рисунков на его коже дух захватывает. Она не раз исследовала взглядом те, которыми была украшена его кисть, но и не подозревала что они перерастают в настоящий рукав.       — Разложить тебя на этом грёбанном столе.       Маска внешнего спокойствия даёт трещину, когда рука предательски вздрагивает. Кисть выходит за карандашный контур, оставляя непоправимое пятно акварели там, где его быть не должно. Чонгуку ничего не стоило сказать эти слова: ни один мускул не дёрнулся, он не оторвался от холста. А вот для Валери они имели разрушительный эффект. Чёртов эффект бабочки*.       Она прекрасно понимала, какой стол он имеет в виду.       Эпизод, произошедший в мастерской, точно так же как и акварельное пятно на чистом листе, не мог ускользнуть из памяти, пропасть. И уж тем более он так легко не выелся бы из памяти Чонгука. Химические запахи красок перестают оказывать успокаивающее воздействие. Оплот спокойствия в одно мгновение даёт тысячу трещин. Это сродни осквернению храма, которым для Валери являлась мастерская. Точно таким же как и библиотека, которую колдун тоже успел осквернить.       От нахлынувшего возмущения Валери больше не говорит ни слова. Или же мозг слишком потрясен значением услышанных слов, так легко вылетающих из чужого рта. Чонгук тоже молчит. Оно и к лучшему.       Оба уходят в работу с головой. Но разве может Валери и дальше игнорировать этого наглеца? Точно не после того, что он сказал. Конечно, она старается, но взгляд так и норовит убежать влево. Старается не смотреть на копну черных волос, на мужской профиль, широкие плечи. Но в поле зрения так или иначе попадают кисти, украшенные сплетением вен и чернильными рисунками, ловкие пальцы, обхватывающие кисточку, и даже этих взглядов украдкой хватает, чтобы Чонгук заметил. Заметил и довольно ухмыльнулся.       Градус возмущения опасно растёт, когда взгляд перебегает на холст. Работа закончена лишь наполовину, кое-какие части не закрашены, но даже этого хватает чтобы уловить общий сюжет: под необычным углом чуть снизу Чонгук изобразил чёртов стол и даже добавил чёрную меловую доску на задний план. Но самым интересным, конечно, была не доска, и даже не сам стол. А обнажённая девушка на нём, прикрывающая грудь рукой. Голова повернута от смотрящего в другую сторону. Между её ног Чон изобразил мужское тело, помещающееся в холст не полностью, лишь по плечи. Место, где тела девушки и юноши сплетаются, под верным ракурсом гуманно прикрыто женским бедром, которое обхватывает мужская рука. Дышать вновь становится трудно.       И этот градус возмущения превышает допустимую норму, когда Валери наконец различает на нарисованной руке смутные узоры татуировок, а шоколадные волосы девушки, каскадом спадающие со стола, чертовски похожи на её собственные. Да, лиц не видно. Но и большого ума не нужно, чтобы понять, кого в своём сюжете изобразил Чонгук.       — Ты должен прекратить. — Валери откладывает кисть и впервые за всё занятие смотрит парню в глаза. Прямо и гневно. Он, чёрт возьми, не имеет никакого права ставить её в такое щепетильное положение.       — Прекратить творить? — Но его реакция Валери лишь забавляет. Разжигает лукавые искорки в чёрных глазах. Он и не думает прекращать работу. — Это класс рисования. Глупо просить меня остановиться.       — Прекрати рисовать меня. Тем более в таком непотребном виде. Это переходит все границы.       — Что-то я не припомню, чтобы ты говорила про какие-то границы, помню только… как стонала моё имя в библиотеке. — Чонгук ходит по краю. Всё это слишком рискованно. Рискованно рисовать вызывающие сцены на академическом рисунке. Рискованно шептаться об этих сценах в аудитории, полной людей. Рискованно играть с ней в эту игру. — Кроме того, не льсти себе. С чего ты взяла, что сейчас я рисую тебя?       — Разве это не очевидно?! — Чужая наглость молотом бьёт по голове. Он издевается, не иначе. Валери и не замечает, как её шёпот становится громче.       — Малышка, может, ты выдаешь желаемое за действительное? — Ещё один удар молотом. Ещё одна издевательская ухмылочка.       — Дело даже не в этом. Рисовать такое… в высшем учебном заведении — непозволительно. Что скажет профессор?! — Валери сдаётся, но решает зайти сбоку: взывает к морали… которой у Чона, вероятнее всего, нет.       — Спорим, профессор оценит работу высшим баллом?       — Спорим, он выставит тебя за дверь?!       Кажется, наглость юноши уже окончательно пробила все возможные пределы. Терпение Валери близко к тому, чтобы лопнуть, а она сама — к тому, чтобы вогнать кисточку ему в глаз.       — Давай так. Если профессор поставит мне высший балл, ты исполнишь любое моё желание. Если выгонит, то я исполню твоё.       У Чонгука азарт бурлит в крови. Он искренне наслаждается всеми этими играми, спорами и пари. Но и Валери не промах —       — Идёт. — Заключает она и возвращается к своему рисунку, пока не истекают последние минуты занятия.       За пять из них руководитель кружка делает обход, выставляя баллы за проделанную работу, которые позже идут в общий табель успеваемости.        Вот и сейчас профессор неторопливо переходил от одного мольберта к другому, бормоча комментарии себе под нос. Постепенно подошла очередь Валери. Непроницаемый взгляд, скучающий зевок, и короткое: «Мило. Посредственно. Три из десяти». А Валери уже было думала, что термометр, измеряющий её терпение, уже давно лопнул. Оказалось, нет. Конечно, она и сама знала, что заоконный пейзаж не приведёт профессора в эстетический экстаз, но её работа явно заслуживала больше, чем три балла.       Мужчина даже показательно зевает и переводит взгляд на холст её соседа. В непроницаемых глазах пустота. Давай же, возмутись, скажи, что это переходит все грани приличия.       Затем в них плещется осознание увиденного. Да, наори на этого придурка. Подобное поведение здесь не приветствуется, так ведь?       Профессор наклоняет голову набок и застывает. Переваривает. Выгони этого паршивца из своего чертового кружка, чтобы бы он больше на свои больные фантазии не переводил твои холсты.       — Свежо. Это даёт надежду на то, что не все до единого в этом классе — пустая скучная посредственность.       Хруст. Где-то внутри слышится тихий хруст стекла.       — Десять. Можете быть свободны.       Треск. А вот теперь термометр терпения действительно лопается. С тонким звоном рассыпается на паркет аудитории.       — Моё желание: задержись здесь со мной. — Роняет Чонгук над ухом девушки, пока та собирает кисточки. А затем как ни в чём не бывало приступает к уборке своего рабочего места.       Просьба не сулит ничего хорошего. «Задержись» в сочетании «со мной» особенно. Слова всё ещё звенят в голове, хоть и были сказаны шёпотом. Как же тяжело дышать, чёрт возьми.       — Профессор, вы не против, если я останусь и закончу работу? — Спросил Чон, когда остальные уже разошлись. Профессор и сам торопливо складывал бумаги со стола в свой портфель.       — Не против. Надеюсь увидеть картину законченной уже на следующем занятии. Мисс Янг? — Мужчина видимо имел в виду, покинет ли она аудиторию вслед за ним. Но внутри закипает такая жгучая ярость, что с языка неосознанно слетает —       — Я тоже задержусь. Думаю, такой посредственности, как я, есть чему поучиться у студента с высшим баллом. — Валери не поскупилась даже на милую улыбку. И по всей видимости профессор принял её слова за чистую монету —       — Хорошая идея. Оставлю вам ключ на столе. Закройте дверь, когда будете уходить.       После этих слов мужчина поспешил удалиться из мастерской. Спешил он так, будто опаздывал на какую-то важную встречу. Или свидание. И скорее всего, на свидание с неплохим виски. Потому что запах алкоголя, исходящий от него, пробивался даже сквозь запах красок.       — Ну хоть в чём-то ты признала моё превосходство. — Чонгук откладывает в сторону кисти и расплывается в довольной улыбке.       — Ты видимо, как и этот старый извращенец, не способен воспринимать сарказм. Сочувствую. — Валери сама удивляется своей стойкости: рот так чётко выговаривает слова, пока руки дрожат.       — А ты не думаешь, что он по достоинству оценил мою работу? Просто ты не можешь смириться с критикой.       — Он просто неудачник, который после пар топит осознание того, что сносным художником ему не стать, в бутылке. — Валери до сих пор косится на дверь, которая закрылась за преподавателем. Смотреть куда угодно, лишь бы не на Чон Чонгука.       — Забыла добавить что-нибудь про извращенца.        — Да, иначе не объяснишь то, что он оценил фактически порно маслом десяткой. Завязывай уже с этим. — Валери фыркает, складывает руки на груди. Но на деле пытается этим жестом закрыться, создать невидимую преграду от парня, который всё ещё сидел слишком близко.       — Порно маслом куда интереснее… — Чон наклоняется к её плечу, заглядывая в холст, сводит расстояние к минимуму. — … чем унылый осенний пейзаж за окном кабинета. Без обид.       Снова горячий шёпот. Хоть все ушли, и этого большое не требуется. Снова в ухо, отчего по шее бегут мурашки. Мурашки, которые он чёрт возьми, видит, ведь волосы всё ещё убраны за ухо.       — Если ты загадал остаться здесь с тобой ради плотских утех, то поспешу разрушить твои надежды. — С неё хватит. Хватит этого нахальства. Девушка встаёт, собираясь уйти, но Чон слишком быстро хватает её за руку и тянет обратно на стул.       — Я бы мог разложить тебя на этом блядском столе прямо во время пары. И препод даже и бровью бы не повёл.       Чёрные глаза серьёзны. Он действительно мог, если бы захотел. Неужели вседозволенность Чонгука и вправду не знает границ?       — Но я попросил остаться не за этим.       — Надо же, тебя может волновать что-то помимо секса? — Если бы он только знал, каких сил ей стоит это внешнее нерушимое спокойствие, если бы он знал, какая буря бушует внутри.       — Представь себе. Живопись, например… — Взгляд Чона переходит на холст, и он быстро добавляет, — Херовый пример. На самом деле много чего: боевые искусства, стрельба из лука, музыка, видеоигры… ты.       «Ты» в этом ряде слов звучит совершенно обычно, будто там и должно быть. Будто это нечто из того же разряда «комиксы», «аниме», «игра на скрипке». Только вот мужской голос всё равно звучит как-то приглушённо, будто это «ты» вырвалось непроизвольно, сбивается. Чон прочищает горло и продолжает —       — Не хочу, чтобы ты думала, что у меня всё сводится к одному.       — Правда? Твоя картина говорит об обратном. — Снова непроизвольный взгляд на холст. На сцену, от которой щеки покрываются румянцем. Во рту пересыхает от осознания того, что это реальная фантазия парня, от которого мурашки бегут по телу, который вновь остался с ней наедине… в замкнутом пространстве.       — Я уже сказал, ты — моя муза. И я, кажется, нашёл свою нишу, в которой хотел бы продолжать творить.       «Му-за». Разве могут обычные слова производить такой эффект? Западать в мозг и вызывать там настоящее короткое замыкание? Или всё зависит от говорящего и того, как именно он произносит эти слова?       — В общем. — Чон шумно вздыхает и откидывается на спинку стула, потягиваясь. — После ОКТИ пол академии отправится на вечеринку в один… бар.       — Бар?       — Злачное местечко для «своих». Попасть туда без приглашения — нереально. По счастливой НЕслучайности у меня оно есть.       — И?       — И я хочу, чтобы ты пошла со мной, не тупи.       Мозг мгновенно запускает мыслительные процессы, начинает вращать шестерёнки мыслей: эксклюзивная вечеринка, много народу, алкоголь, место, где легко можно оказаться в центре всеобщего внимания.       — Кто ещё пойдет?       — Практически все из нашей тусовки.       — В таком случае я могу пойти с Лисой и Розэ. — Валери не совсем понимала, почему Чонгук звал её с собой, ведь если идут её подруги — идёт и она. Они бы в любом случае пересеклись на этой вечеринке.       — Видишь ли, как я уже сказал, попасть туда без приглашения — нереально. Сокджин приглашён, а это значит, что он возьмёт с собой и Лису. Чимин тоже в списке гостей как без пяти минут принц сообщества фей. Он не посмеет обделить приглашением и свою дражайшую сестру Розэ. Но каким образом твои подруги раздобыли бы приглашение для тебя? А вот у меня оно есть. — Чон лезет в карман своих брюк и выуживает тонкий серебряный браслетик-шнурок, демонстративно играя им перед глазами Валери.       — Кто ещё пойдет?       — Намджун, Юнги… да много кто. Я же говорю, пол академии.       — Дженни?       Чон напрягается. Молчит. Знает, что от его ответа зависит решение Валери. Но так или иначе решает сказать правду —       — Куда же без королевы академии? Но не похер ли на неё?       — Почему я должна пойти с тобой?       Очередной вопрос заставляет Чона раздраженно вздохнуть, откинуть голову к потолку так, что Валери может разглядеть рельеф его шеи, каждую жилку, каждую линию.       — Тебе не кажется, что это как-то затягивается? Не заставляй меня тебя упрашивать.       — Должна же быть причина, по которой ты меня зовёшь?       — Малышка. — Чонгук резко выпрямляется, облокачивается на свои колени и смотрит в упор. Ему порядком надоели эти кошки-мышки. — Хватит строить из себя недотрогу. Даже слепой бы увидел, что ты мне нравишься. Или тебе нужны ещё какие-нибудь причины?       Действительно, слова имеют невероятную силу. Или всё действительно зависит от того, кто их говорит? Чонгук в этом преуспел.       — … Так да или нет?       Валери не раздумывая хватает из его рук браслет. Чувствует себя… глупо? Смущенно? Ещё пару недель назад, когда его пальцы побывали в ней, её это не так и смущало. А два невинных слова вытворяют с её сердцем чёрт знает что.       Девушка вскакивает со стула и собирается наконец уйти убежать, но Чон вновь хватает её за руку. Только в этот раз не дергает вниз, а тянет на себя, отчего Валери делает поворот. Взгляд всё же падает на него.       Запрокинутая голова, чёрные волосы разметались по лбу, глаза смотрят снизу-вверх, отчего умереть хочется. Умереть от искорок, которые Валери видит впервые. Или это всего лишь отражения потолочных плафонов? Его лицо на уровне её груди. Она между его чуть разведённых в стороны ног. Длинные пальцы до сих пор обхватывают кисть. И она так близко. Так чертовски близко к нему. Опять.       — Может всё-таки испытаем стол? — Чонгук определенно умел пользоваться силой слов. Как и виртуозно вызывать приступы удушья, не используя рук.       — Ты неисправим. — Валери чувствует себя рыбой, выброшенной на сушу. Пытается дышать, но не выходит. Остаётся молиться, чтобы молодой человек в непосредственной близости от неё не заметил её рваное дыхание.       Или это происходит от того, что его взгляд опускается всё ниже, замирает на уровне груди. Возмутительная наглость.       — Милая вещица. Откуда? — Вопрос наверняка спасает Чона от пощёчины. Он настороженно рассматривал бардовый кулончик, выскользнувший из-под воротника блузки. Кулончик, повторяющий форму живого сердца.       — Где ещё можно купить украшения? Не иначе как в магазинах. — Наглая ложь слетает с языка бессознательно.       Валери кажется, что воздух вокруг настолько наэлектризован, что сейчас в нём зашипят искры. Звон смс-уведомления вспышкой прорезает всё вокруг. Валери уже было тянется к заднему карману джинс, но проворливые мужские пальцы опережают её, заползая под полы рубашки и вытягивая телефон, не стесняясь при этом коснуться ягодицы.       — Хм… кто такой Джи? — Про себя Валери тысячу раз сказала Джису «спасибо», за то, что та надоумила переименовать её контакт. Иначе вся конспирация пошла бы коту под хвост.       Второй звон настораживает, и Валери пытается выхватить телефон из рук Чона. Но стоит ли говорить, что эта попытка более чем безуспешна?       — И к чему такая срочность?! — Чонгук лишь потешается, ловко уворачиваясь от попыток Валери забрать девайс. Он беззастенчиво читает чужие смс, пока девичье тело чуть ли не падает на него. — Это девушка или парень?       — Чонгук! Это уже слишком! — Валери наконец удается вцепиться в телефон, но пальцы Чонгука будто приклеились к нему. Парень держит телефон мёртвой хваткой, и Валери кажется, что если она продолжит тянуть, то они точно раздавят экран. — Читать чужие сообщения — подло.       — Мне всего лишь интересно, кто разрушил столь интимный момент нашего уединения. Да забирай, господи. — Парень расслабляет пальцы, и Валери по инерции отскакивает на шаг назад. Она тяжело дышит, даже волосы немного растрепались.       — Ты… просто… У всего есть предел, Чонгук! Преследуешь меня, шугаешь моих друзей, рисуешь голой, читаешь мои сообщения. Что с тобой не так?! Это всё слишком. — Обстановка сгущалась подобно грозовым облакам. А вот и гром, вырвавшийся изнутри. Глаза, наверняка, метают молнии.       Дурачливый смех Чонгука прекращается и он поднимает руки в примирительном жесте. Парень выглядит немного растерянным, что очень ему несвойственно.       — Ладно-ладно, извини! Я просто… ты мне правда… ну ты знаешь. — Наклоняет голову, и вьющаяся челка падает на глаза. Рука парня касается шеи… и он… смущается?! — Не делай этого… всего. Я этого не потерплю, ясно?! Уважай мои границы. — Валери настолько вошла в раж от своего секундного превосходства, позиции более «сильного», что её даже не смутил растерянный вид парня. — Извини. Границы. Я понял. — Чон кивает, и все лукавые искорки в его глазах меркнут. Все до последней. В момент своего наивысшего триумфа Валери вылетает из аудитории, хлопая дверью. Наконец снимает телефон с блока и открывает сообщения Джису. Дж: Срочно! [18:51] Дж: Позвони [18:51] Дж: Позвони мне [18:52] Дж: Прямо сейчас [18:52] Дж: ! [18:53] Целых пять сообщений от Джису. Это что-то новенькое. Девушка всегда писала коротко и по делу. Когда Валери отошла от мастерской на приличное расстояние и свернула в абсолютно пустынный коридор, она наконец выполнила весьма настойчивую просьбу. Пара гудков, а внутри все холодеет. Джису отвечает практически сразу же — — Я уж думала тебя там отравили… или Дженни и тебя скинула с восточной башни. — Голос слишком возбужденный, говорит быстро, но негромко, будто собирается поделиться ужасно важным секретом. — Срочно иди к концертному залу! Заходи не через главный вход, а через балетный зал, одна из гримерок ведёт прямо закулисы. — Что… зачем? — Валери не понимает, к чему срочность. Джису наверняка что-то забыла в какой-нибудь гримерке… и Валери вновь предстоит выполнять обязанности девочки на побегушках. — Дженни сейчас там, мать твою. Вместе с Каем! Поторопись! — Что ещё за Кай?! — Валери слышала, как Джису начинает раздражаться, но всё же не могла удержаться от вопросов. — Тот самый чувак, который собирает с парней бабло по их тупым ставкам. И с которым Дженни спит ради победы.       — А ты то откуда знаешь, что они сейчас там? Ты в Академии? — Вопросов становилось лишь больше.       — В незрячем глазу есть свои плюсы. Его можно использовать для заклятия слежения, не боясь, что он сгорит. Шевели лапками! Приготовься фоткать, только так, чтобы тебя не спалили. Вперёд! — Джису практически кричит в трубку, заставляя сердце в груди подпрыгнуть, а ноги — пуститься в бег. Валери скинула вызов, на всех парах стремясь к концу коридора. Ей предстоял забег длиной минут в шесть. Концертный и балетный залы располагались на первом этаже замка в противоположном крыле. Ей всего лишь оставалось спуститься на три этажа и преодолеть тысячу переходов. Замок только с виду казался небольшим, а внутри — был бесконечным. В глазах прохожих студентов она наверняка выглядит сумасшедшей, но ей плевать. Валери абсолютно точно знала, что из всех пакостей, заготовленных Джису — этот пункт был самым важным. Самым главным. И сейчас весь успех их операции зависел от неё. Когда Валери добралась до балетного зала, спина изрядно вспотела, а легкие жгло прямо как в чёртовой лощине. Она не задумываясь толкает двери и замирает на пороге. Из глубины полу освещенного класса на неё смотрят почти кукольные голубые глаза. Лисьи. Только без привычной серой дымки на веках. Блондинистые волосы убраны в милейший хвостик. Никаких страз и серебряных нитей, на юноше белый лонгслив и спортивные штаны. Чимин. Непривычный. Слишком милый. И от того, что стоит в глубине помещения кажется совсем крохотным.       — Валери?       — Чимин?       Она наверное выглядит отвратительно: от бега раскраснелось лицо, блузка смята и липнет к мокрой спине, от мягких локонов осталась пара жалких завитков. Их приветствие звучит несколько глупо, оба не знают, что сказать. Затем Валери все же вспоминает, что вообще-то торопится и отмирает.       — Слушай… а ты не подскажешь, какая гримерка балетного зала перекликается с концертным? Сердце отчаянно стучит. Липкие пальцы сжимают телефон. Она боится опоздать или все же боится прийти вовремя? — За тобой волки гнались? Что с тобой такое? — Мягким шагом Чимин приближается к девушке. В глазах волнение. Видимо, Валери действительно выглядит отвратительно. — Чимин, гримерка. Ты знаешь, где она?! — Чем больше проходит секунд, тем невыносимее на душе. Её почти трясёт.       — Знаю, конечно. Но не скажу, пока ты не скажешь, в чём дело. Я тебя впервые такой вижу. — Парень пытается взять девушку за руки, чувствует их дрожь. Он не на шутку взволнован.       — Чимин, просто скажи. — Она почти умоляет. Почти плачет. Самой себе не может объяснить, в чём дело. И уж тем более не собирается впутывать в это Чимина.       — Ты в беде? Что-то случилось? — Он пытаетсяы достучаться, но бесполезно. Валери не собирается отвечать. И тогда он сдаётся. — Я могу показать. Я пойду с тобой, хорошо?       Часть Валери злится. Злится за то, что эти вездесущие колдуны везде засунут свой нос. За то, что слишком опекают. За то, что выдохнуть спокойно не может. А другая часть Валери хочет, чтобы Чимин не отпускал её руку, чтобы был с ней, пока она идёт на все эти низости, прописанные изящной рукой Джису на тетрадном листе. Она хочет, чтобы хоть кто-нибудь разделил с ней эту ношу. И поддаётся этому минутному порыву не без сожаления. Просто кивает, и Чимин ведет её к одной из дверей балетного зала. Они попадают в тёмный и длинный коридор, и парень предпринимает ещё одну попытку разговора —       — Может, всё-таки хотя бы намекнёшь, зачем тебе нужно в концертный зал? Он сейчас закрыт на частную репетицию…       — Да. Частную репетицию Дженни.       Чимин резко останавливается. Стискивает ладонь Валери своей. Она почти натыкается на его прямую спину.       — Она опять тебя шантажирует?!       — Нет, Чимин. Пожалуйста, пойдём быстрее. — Валери задыхается. Слишком боится опоздать. Слишком важно то, что ей предстоит сделать. — Теперь шантажировать её буду я… — Что? — Валери плохо видит его лицо в кромешной тьме, но слышит, что он улыбается. Как всегда по-хитрому. — Ты собираешься мстить? — Да. Пойдём. Быстрей, Чимин. Парень повинуется и ускоряет шаг. — А раньше почему не рассказала? Я бы с превеликим удовольствием помог. Много чего мог бы и сам придумать… ну там, заменить яичницу на завтрак тухлыми яйцами например… Неужели всё решила сделать в одиночку? Валери расслабляется. Теперь ей это всё кажется даже забавным, а внутри просыпается радость. Радость того, что она больше не одна. И на душе становится не так тяжело.       — Господи, да я многое упустила… под носом, оказывается, был целый кладезь идей.       — А то. — Чимин весело смеётся, будто через сплетенные руки ему и самому передаётся этот заряд взвинченности, будоражащего волнения. — Нагнём эту сучку? Они наконец ныряют за одну из множества дверей бесконечного коридора. Действительно оказываются в просторной гримерке и выходят через другую дверь за кулисы. Чимин движется совсем беззвучно, будто ничего не весит. И Валери надеется, что тоже не издаёт ни звука.       Тихо идут на свет софитов сцены, к тяжелому занавесу. Чимин выглядывает в маленький просвет первым, а затем обращает круглые глаза на Валери. Пухлые губы складываются буквой «О», и она понимает, что всё-таки успела во время. Дрожащими пальцами включает камеру на телефоне, пока по кистям ползут причудливые цветы. Долго её ведьминская особенность ждать не заставила. Только вот сейчас с её помощью Валери не сольётся с деревянной стеной, как с дубом в лощине. А вообще-то, ей очень хотелось бы.       Она осторожно смотрит в просвет не до конца задернутого занавеса и застывает: прямо на отражающей все огни сцене распластались двое. Два тела, сплетающихся друг с другом. Под симпатичным парнем безошибочно лежит Дженни. Юбка задёрнута, мужская ладонь под её коротким топом, губы встречаются в поцелуе с характерным причмокиванием.       По нутру пробегает холодок. Стоит только нажать на кнопку, и чужая судьба в её руках. Стоит только нажать на кнопку, и чья-то безупречная репутация треснет, как хрусталь об пол.       Она слушает своё дыхание не в силах оторвать взгляд от того, что для её глаз вовсе не предназначается. Стоит только нажать. И возможно, чья-то жизнь изменится на все 180 градусов.       «Тут или ты, или тебя» — так сказал Тэхён. Тут все одержимы этой игрой. Игрой на выживание. И у Валери нет другого выхода, кроме как играть. Она жмёт на круглую кнопку съемки.       Глаза слепит. Белый свет на секунду заливает всё, и телефон чуть не падает из её рук. Чёрт, чёрт, чёрт!       Она бы так и замерла на месте, если бы тёплая ладонь не потащила её прочь от сцены, в самую глубь закулисья, мимо передвижных лестниц и декораций, мимо вешалок на колесиков и музыкальных инструментов. Чимин ориентировался так, словно мог видеть в темноте, хотя скорее всего, просто знал это место как свои пять пальцев, пока Валери старалась ни обо что не запнуться.       Он останавливается шарит рукой по голой стене, и во тьме Валери видит, как перед ними вырисовывается дверь, за которую Чимин её тут же и толкает. Помещение настолько маленькое, что можно сделать только один шаг назад и наткнуться спиной на что-то вроде ручек швабр. Каким-то чудом они даже не падают. Чимин захлопывает дверь и вновь прижимает девушку спиной к тем самым швабрам, рискуя снести их к чёртовой матери.       Руки потеют пуще прежнего. Или это от того, что здесь чертовски жарко? В глазах все ещё мелькает. Какая же она дура… в концертном зале было достаточно темно, чтобы включилась автоматическая вспышка. Дура, не иначе.       — Ты чего вспышку не выключила?! — Шепчет Чимин. Так тихо, что его еле слышно. Валери грудью чувствует, как вздымается его грудная клетка. Кажется, он нервничал не меньше неё.       — Я… забыла…       Ноздри щекочет его запах. Парфюм… или чуть вспотевшая кожа… или фейские феромоны… или все вместе, черт знает. Самый лучший запах на земле. И сейчас нос Валери чуть ли не утыкался в его шею. Чуть ли не соприкасался с тёплой кожей.       — Ты просто… сумасшедшая… — Чимин почти хихикает. — Я и не думал, что ты способна на что-то подобное…       «Я тоже, Чимин. Я тоже».       — Ты бы видела лицо этого мудака Кая, Боже… я надеюсь, камера успела это заснять. — Голос Чимина дрожит от восторга.       — Чимин, тише… — Прилив адреналина всё ещё не отступил. Дышит трудно то ли за-за него, то ли из-за того, что тут чертовски тесно. Нос снова почти утыкается в шею парня. Он вздрагивает и тихонько смеётся —       — Щекотно…       — Извини. Я не специально…       — Всё в порядке. — Он наверняка улыбается. И Валери постепенно становится спокойней. Спокойней от тепла его тела, несмотря на дико неудобное положение в замкнутом пространстве. Спокойней от головокружительного запаха, который исходит от него. Спокойней от того, что она здесь не одна. Валери некуда деть руки, и она почему-то хочет обвить их вокруг его талии. Прижаться и плотно уткнуться в сгиб шеи. Это желание бессознательное. Инстинктивное. И бороться с ним чертовски сложно. Адреналин сменяется неловкостью.       — Что это за место? — Она решает отвлечься. Разогнать это колкое чувство внутри, заползающее даже в кончики пальцев.       — А это… моё творение. План б для пряток, от которого я, к счастью, не избавился. Навевает воспоминания, не так ли? Только в прошлый раз это был шкаф… И положение было слегка другим…       — Чимин… — Валери и так чувствовала некую вину за свои потаённые желания, а флирт со стороны парня легче не делал. — Тише…       — Они уже ушли… Я слышал шаги Кая.       — Так и чего мы тогда тут торчим?!       — Не знаю. Я думал, тебе просто нравится прижиматься ко мне.       Парень тут же получает шлепок под левую лопатку, после чего толкает дверь, и они наконец вываливаются в коридор. Тут намного больше воздуха. Тут не так дурманит тонкий аромат его парфюма. Руки не тянутся к его талии. Тут легче. Свободней.              И даже прежняя тревога возвращается. Она всё ещё сжимает телефон в руке, борясь с позывом открыть злосчастную фотографию и оценить её качество. Взгляд Чимина тоже падает на телефон. И флёр кокетства рассеивается.       — Что собираешься делать? — Спрашивает без уточнения. Впрочем, и так понятно, что он имел в виду. Крохотный файл, способный разрушить чужие статус, значимость и власть. Изящное оружие мести. Блюдо, которое подают холодным.       — Я не могу тебе сказать, Чимин.       — Ты ведь… не собираешься публиковать фото? — Чимин осторожен. Кажется, в нём всё ещё теплится надежда, что Валери на такую низость не способна. Но чем дольше она молчит, тем больше в его глазах разгорается понимание. Она опубликует. — Ты ведь понимаешь… что это довольно серьёзно? Её до конца дней в Академии, вероятней всего, будут мешать с грязью.       — Не думала, что тебе есть до неё какое-то дело. — Валери защищается. Внутри вновь вспыхивает какая-то необоснованная обида. Чимин был самым ярым противником заносчивой принцессы, не скупился на оскорбления и прямые угрозы. А теперь вдруг в кусты?!       — Да нет мне до этой сучки никакого дела. — Грязное ругательство разбивает невинный образ ангелочка с пушистым хвостиком на затылке и в белых трениках. Вот и прежний Чимин. — Но зато есть дело до тебя. Это по сути пожизненное клеймо вуайериста*, разрушителя репутации и далее по списку. Оно тебе надо? Ты попросту станешь… второй Дженни.       Валери позволяет его словам повиснуть в тишине. Они медленно проникают в её сознание. Отпечатываются в каждом отделе мозга. Но ответ так и не формируются.       — Спасибо за помощь, Чимин. Правда, спасибо. — Валери не находит выхода лучше, чем поблагодарить и убраться к чёрту из сплетения театральных коридоров.       Делать это приходится под провожающим взглядом Чимина и оглушительный звон смс от Джису, которые сегодня так и останутся прогонорированными.

***

*Fair dish — можно перевести как «блюдо равноценного обмена». За желаемое или содеянное приходится платить соответствующую плату, производить обмен. Таким образом Дженни расплачивается «безумием» за совершенные деяния, а Валери за сладкую месть приходится идти на гнусные поступки, вызывающие душевные терзания и сомнения в правильности принятых решений. *Эффект бабочки — термин, обозначающий свойство некоторых хаотичных систем. Незначительное влияние на систему может иметь большие и непредсказуемые эффекты где-нибудь в другом месте и в другое время. «Взмах крыла бабочки на одном континенте может вызвать землетрясение на другом». *Вуайерист — тот, кто подглядывает, занимается тайным наблюдением за людьми, занимающимися сексом или же другими интимными процессами. Проблема вауйзеризма очень распространена в Южной Корее.