Santa doesn’t care

      Цифра семнадцать, должно быть, имеет какой-то скрытый тайный смысл. Мир явно пытается что-то сказать Чонгуку с помощью неё, послать такой нужный сейчас знак, потому что нельзя верить в обычное совпадение, если она всё попадается и попадается. Когда Чон откладывает телефон, выключив перед этим ежедневный будильник, часы поверх заставки с нарисованной карикатурой одной из продавщиц на Мёндоне показывают семнадцать минут первого. Время близится к часу ночи, а сна ни в одном глазу. И когда после созерцания совсем не интересного потолка с перерывами на ворочание экран сообщает ему, что прошло ровно два часа — в Чикаго три семнадцать утра — ни одна попытка отключиться не увенчивается успехом.       Чонгук смотрит на обнимающего подушку Джина, заблокировав экран, который показал ему уже не три, а пять семнадцать, и, к огромному сожалению, не наблюдает при этом ни одного уведомления из Какао. Его сосед, вполне возможно, видит свою воображаемую девушку во сне, судя по тому, как часто вытягиваются его губы трубочкой, будто для поцелуя. Это служит ещё одной причиной, почему так сильно хочется провалиться в небытие. Увидеть своего нисколько не воображаемого, но в некотором случае… несуществующего парня. Может, там Чимин не был бы столь непреклонен и прислушался бы хоть к единой просьбе не расходиться даже на пару недель. На кой чёрт им это время порознь сдалось? С чего вдруг Чонгуку пойдёт на пользу засевшая мысль о том, что последние несколько напряжённых дней теперь станут его реальностью на ближайшее будущее? Грустным настоящим без голосовых — коротких или длинных, не важно — сообщений, спонтанных фотографий чего угодно и звонков, помогающих вставать с кровати, чтобы отправиться в объятия нового дня. Пока что, убивающая изнутри идея хёна делает лишь хуже, потому что существует бесконечное количество вариантов того, как Чон мог бы провести это воскресенье с пользой, а не боролся бы с последствиями «правильных решений».       За всю долгую бессонную ночь парень успевает пройти все стадии принятия. Дольше всего он, конечно же, задерживается на гневе; он правда всё ещё зол, но уже не так сильно, как где-то между полуночью и двумя часами. Сейчас ему просто не хочется делать совершенно ничего, хотя умом он понимает — такое не прокатит. Чонгук больше не может позволить себе маяться фигней, его лимит на подобное исчерпался недели, а то и месяцы, назад.       Как же это всё, блять, не вовремя. Проблемы могут набрасываться по одной, чтобы у Чонгука был хотя бы шанс отбиться?       В комнате недостаточно светло, чтобы разглядывать здесь всё в тысячный раз, пристально, как под микроскопом. Шкаф видно хорошо, так же, как Джиновы горшки с кактусами на нём и несколько скрученных ватманов, оставшихся после некоторых заданий. Кактусы на столе у окна так же видны, но колючки сейчас не рассмотришь как следует, в отличии от всё ещё находящихся там подарков — тех, что с эмблемой Fireground.       Блять.       Чонгук укрывается с головой, следом ещё и подбивая одеяло под себя, чтобы оказаться в плотном коконе, спрятаться таким нехитрым образом от самого себя и слиться с простыней такого же серо-голубого цвета, как и наволочка с пододеяльником. Белье не зелёное и не малиновое, хоть Чонгуку хотелось бы сейчас оказаться именно на этих простынях, телепортироваться и всё исправить. А заодно и попросить у хёна помощи выяснить, как ему искать своего то ли сталкера, то ли поклонника. И стоит ли искать? Из зацепок были фотографии и продукция местного кафе, но в итоге первые перестали входить в комплект очередной бандероли, а бариста любимой кофейни оказалась не при делах.       К чёрту. Чонгук не хочет сейчас думать об этом. Ни о чём вообще не хочет. Где тут выключатель? Как отрубить только одну функцию мозга?       Покончив с попытками поспать, парень втыкает один наушник в ухо, высовывая только голову и руку из своего убежища, чтобы залезть в Тикток в надежде отвлечься, но на деле… Даже тридцатисекундные видео внезапно кажутся чересчур длинными, и вместо того, чтобы заострить своё внимание и понять смысл хотя бы одного ролика, Чонгук убивает время, скроля ленту соцсети. Ему раз сто попадается тренд под песню «The First Snow», и ни один он не досматривает до конца. Неинтересно. Почему все настолько неинтересно? Даже музыку не хочется слушать.       За окном начинает становиться всё светлее, Город Ветров понемногу просыпается, в то время как Чон даже минуты долгожданного сна не успевает получить. Как-то жестоко его организм решает с ним поступить, учитывая то, что ему сегодня нужно как следует подготовиться к понедельничному экзамену по математике, который наконец станет концом этой бесконечной сессии, и, конечно же, выжать из себя максимум, настраиваясь на последнюю попытку убедить Гийома, что не настолько он и скатился. Ещё неплохо было бы наведаться в спортзал, потому что уж что-что, а физические упражнения чистят голову даже лучше, чем некоторые не шибко компетентные психологи. Остаётся лишь надеяться, что лишённое отдыха — а значит своих обычных сил — тело не предаст его на одной из скамеек тренажеров.       Всё ещё замотанный как младенец после душа Чонгук садится, зевает следом, не утруждаясь прикрыть рот. Джин всё ещё спит, его никто не видит, и если кому-то не нравится его широко раскрытый рот, то это не совсем его проблемы, так что чего уж тут. Сил действительно маловато для полноценной тренировки, парень понимает это, как только свешивает ноги с кровати. Ещё даже не поднявшись, знает наперёд, что день его ждёт такой же трудный, как предыдущая ночь.       Ровно неделя до Рождества. Следующее воскресенье будет таким же адским, или его для разнообразия благословят более приятными событиями?       Почему-то хочется пробежаться по городу, а не на беговой дорожке, хоть кардио на свежем воздухе всегда было по части… Чимина.       Так, это плохая идея. Он не отвлечётся ни одним упражнением, если продолжит вспоминать хёна снова и снова, как сумасшедший.       Чёрт, что ему вообще делать с лезущими в голову ассоциациями, воспоминаниями и просто отложившимися в черепушке фактами? Со всем, что он знает об этом человеке, с каждой мелочью, которую помнит про их отношения тоже. Как люди вообще расстаются? Как это может произойти всего за мгновение и даже без стирающей воспоминания машины? Просто в один день человек, которому ты рассказывал всё, внезапно перестаёт появляться в твоей жизни, оставляя на своём месте… пустоту?        Вот что. Первые отношения куда приятней первых расставаний, и Чонгук готов поспорить с каждым несогласным, шлепая босыми ногами по холодному полу. Старается быть как можно тише, натягивая на себя свою привычную форму для занятий спортом. Уличную пробежку стоит отложить, потому что Чонгук понятия не имеет, где его серое худи для бега, а он пока что не настолько чокнулся, чтобы выйти зимой в футболке. В ней на самом деле довольно прохладно идти даже по дороге до спортзала общежития, но это неплохо бодрит.        Зевки всё ещё не удаётся сдерживать, но когда Чонгук подходит к двери, в окнах которой уже виднеется свет, больше не кажется, что становая тяга или обычные отжимания свалят его с ног так же, как Чиминово «мы не справляемся».       Нет-нет, хватит. Сейчас категорически нельзя думать об этом. Гук попотеет на тренажёрах достаточно сильно для того, чтобы оказаться на грани обезвоживания, и пойдёт готовиться к последнему в этом году экзамену. Стоит разбираться с проблемами, а не забивать на одни, заняв голову другими. Шаг за шагом и, поди, даже до Тайного Санты очередь дойдёт.       Приоткрывая дверь, Чонгук нисколько не пытается скрыть любопытство, когда первым делом пытается разглядеть, кому ещё взбрело в голову наведаться сюда в в воскресное утро. Каково же оказывается его удивление, когда взгляд натыкается на Ким Мингю, валяющегося на полу. Уже повернувшегося ко входу, потного и тяжело дышащего.       — Вот так доброе утро, — хмыкает Чонгук, поправляя съехавшее с плеча полотенце.       В шейкере сегодня пусто, протеиновый порошок наделал бы слишком много шума, поэтому Чонгук забирает у себя ещё один источник сил, подходя к кулеру с водой. Сегодня он без шоколадного коктейля.       — Привет, — коротко здоровается Ким, со стоном садясь. — Ты что здесь забыл в такую рань?       — Я, конечно, могу ошибаться, но ты тоже здесь в…, — Чонгук достаёт телефон из кармана спортивок, чтобы узнать точное время. — В четырнадцать минут седьмого.       Мингю не делился проблемами бессонницы, это что-то другое.       — Я всегда занимаюсь в это время.       — Воу, — пытаясь выразить как можно большее удивление, Чонгук часто моргает, морща при этом лоб. — С каких пор ты стал ранней пташкой?       На этот вопрос Мингю сначала просто фыркает, снова ложась на пол, и только потом добавляет:       — С тех самых пор, как меня начали пугать большие скопления людей.       На самом деле Чонгуку отчего-то казалось, что сейчас он получит очередную лекцию о том, каким слепым был весь семестр и насколько он паршивый друг, раз не знал о таком невероятно важном событии в жизни Кима, как зал в шесть утра. Уже как-то привычно, что все, кому не лень, хотят научить его уму-разуму. Но после ответа Мингю становится даже как-то жаль, что Чонгука не назвали хреновым другом. Потому что вместо обидного прозвища в свою сторону Чон получил неприятное напоминание о тех проклятых девчонках и времени, когда Киму приходилось оглядываться по сторонам слишком часто, не выходить из дома в одиночку и выпасть из своей обычной жизни на несколько месяцев, зарабатывая себе блядский посттравматический синдром, как назвал это сам Чон.        Потому что никогда не знаешь, кто может оказаться твоим преследователем, не так ли?        От сердца немного отлегло, когда стало известно, кто именно стоял за продажей фотографий Гю, но за всё время неизвестности парню пришлось пережить не мало, и упоминание этого удовольствия не принесёт, как бы кто ни пытался выразиться.       К тому же… Чонгук почти в том же положении. Он не реагирует так же остро, у них с Мингю явно разная рабочая система в мозгу, к тому же у Гука на самом-то деле ситуация всё равно немного отличается, но чёртов сталкинг… Кто-то за ним следит — или следил — это факт. Безобидно те полароиды выглядят или нет, всё происходящее всё равно не нормально, и если на его пороге появится ещё хоть одна коробка, то скорее всего Чонгук пойдёт в полицейский участок.       Какой смысл думать и гадать о загадочном человеке, если это не его работа? Для такого существуют специально обученные люди, и больше не нужно будет бояться ревности, злиться или пускать всё на самотёк. Гуку необходимо брать пример с друга и обращаться за помощью.       — До сих пор? — только и спрашивает Чон, вешая полотенце на скамью для штанги. — В смысле, ты всё ещё думаешь, что те чокнутые могут снова…       — Нет-нет, не развивай эту тему, — морщится парень. — Мне хватает обсуждения моих тараканов с психологом. Лучше скажи, что здесь забыл в выходной и ещё и утром. Ты вообще не ранняя пташка.       Мингю скрещивает руки на груди, пальцами касается сухой ткани в районе плеч, начиная, видимо, новый подход на пресс. Только после второго скручивания Чонгук наконец вздыхает, даже не задумываясь о том, чтобы солгать что-то о смене образа жизни или про подобную чушь. В чём смысл?       — Не мог спать, решил, что с потом мысли выйдут быстрее.       Мингю переводит взгляд на Гука, не прекращая упражнений.       — Это из-за Гийома?       Дыхание у Кима удивительно ровное для того, кто раз за разом касается лопатками коврика. Чонгук вздыхает, наконец отходя от кулера, как-то автоматически отпивает, тут же оглядываясь в поисках подходящего грифа.       — Из-за него тоже. Но в основном голова забита Чимином.       Мингю морщится, выдавая себя: говорить, считать про себя разы и напрягать все нужные мышцы одновременно становится труднее. Но всё равно умудряется спросить:       — Проблемы в раю?       Не то слово.       — Ага, — Чонгук набирает полный рот воздуха, медленно выпуская его через нос, поднимая ближайший гриф, чтобы тут же уложить на держатели, пытается параллельно решить, сколько блинов сегодня стоит на него повесить. — Рай развалился.       От неожиданности Мингю вдруг останавливается в положении сидя, хватаясь за колени.       — Подожди, что? Вы что, разбежались?       Возможно, в другой день Чонгук нашёл бы данную ситуацию комичной, смотря на широко открытые глаза друга и поднятые в полнейшем шоке брови. Картина маслом, но веселья в ней всё равно мало.       — Нет, — тут же качает головой Чон. — Точнее не знаю. Чимин предложил взять паузу.       — И ты согласился?       Пропитанный неподдельным удивлением голос Кима всё-таки вызывает у Чонгука невесёлый смешок. Больше хочется приложиться о гриф и очнуться, когда всё уже будет нормально, но приходится реагировать именно так, как он отреагировал.       — На самом деле у меня не сказать, что был выбор. Ты же знаешь Чимина.       Мингю, кажется, забывает, чем занимался до этого. На лице всё та же маска непонимания с оттенками недоверия, и проходит точно больше десятка секунд, прежде чем тот снова решается выдавить из себя что-то.       — Срань какая, Гук-а. Я думал, что в конце концов ещё напьюсь на вашей свадьбе. Вы выглядели такими… отвратительными. В хорошем смысле.       — Есть хороший смысл в том, чтобы быть отвратительным?       Закатив глаза, Мингю снова ложится на пол. — Вы единственная парочка в компании одиночек, ты понял, о чём я.       Да, понял. Чонгук знает, про что говорит Мингю и почему Рик вечно кривился из-за них особенно сильно, когда у них с Кёрстен не срослось. Они весь год вели себя как молодожёны, будто где-то внутри у обоих имеется магнит, и один неизменно притягивает другого для равновесия всего мира.       В задницу гриф и блины, Чонгук потом решит, каким весом ему хочется быть сегодня придавленным насмерть. Сейчас время разминки — или, лучше сказать, проверки состояния своего полуразваленного тела — и прекращения этого разговора. Так же, как Мингю не хочется говорить о последствиях прошлогоднего сталкинга, Чонгуку в данный момент не улыбается объяснять ещё одному человеку, в какое дерьмо он сам себя засунул. Каждый раз появляется смесь стыда, сожаления и полного непонимания, что вообще делать дальше, а это уже лишило его сна сегодняшней ночью, так что стоит отложить самоунижение на потом, чтобы как следует устать сейчас. Сильно. Так, чтобы сон был не выбором, а единственным вариантом. И, возможно, для этого хватит круговых движений шеей и парочки приседаний.       Чонгук начинает разминку, всё так же не доставая второй наушник на случай, если Мингю снова заговорит. И, возможно, разговор с ним был бы лучшим вариантом, куда лучшим, чем первые слова в песне «Unstable» Криса Калико, так некстати попавшейся в сформированном кем-то плейлисте для спорта.        Что за хрень? Кто вообще решил, что эта песня подходит под атмосферу качалки?       — Ты собираешься во вторник к Гийому?       Будто слыша мысли, вертящиеся в голове Гука, Мингю отвлекает от текста песни словно по щелчку пальцев. Закончив подход, парень снова садится, в этот раз не просто хватает, а обнимает колени, тяжело дыша с открытым ртом. У него всё лицо блестит от пота, кончики коротких чёрных волос мокрые и слипшиеся, но при этом он и в таком виде всё ещё выглядит так, будто… кто-то может фотографировать его исподтишка. Достаточно горячо, чтобы кто-то достаточно поехавший захотел за это заплатить.        Блять. Грёбаные преследователи, почему они вообще существуют?!       — Я не знаю, — качает головой Чонгук. — Я должен попробовать, но сегодня… эм, то есть вчера он ясно дал понять, что я у него в чёрном списке. И записан нифига не карандашом.       — Да ладно, ты в прошлом году выполнял практически его работу, он не может быть таким говнюком.       — Может. Тем более, это заслуженно.       Внезапно возникшая пауза не даёт шансов не отвлечься от разогрева плеч и недовольно цокнуть.       — Йа-а-а, — на манер корейских аджоси тянет парень. — Не начнёшь убеждать меня, что я заслуживаю только лучшего отношения?       Мингю прыскает. Он подцепляет руками футболку у шеи и, заученным годами движением потянув ту вверх, избавляется от только мешающей сейчас промокшей ткани.       — Я не буду говорить тебе что-то только потому, что ты хочешь это услышать, — Чонгук немедленно цокает в ответ, но приподнимает уголок рта в крошечной улыбке. Хороший знак, не так ли? Кажется, компания идёт ему на пользу. — Тем более ты действительно заслужил место в чёрном списке своими прогулами.       — Это что, осуждение?       — Если тебе так хочется, то именно оно.       — Осталось придумать, как из этого всего выбраться. Из списка Гийома и подборки твоих кандидатов для осуждения.       Не сказать, что одежда Мингю не позволяла рассмотреть его телосложение и знатно улучшившуюся физическую форму, но сейчас, когда он поднимается с пола, одетый только в боксерские шорты, Чонгук имеет возможность полностью оценить все изменения. Сколько утренних подъёмов случилось с Мингю ради тренировок, чтобы он стал выглядеть таким большим? Он тоже избавлялся от лишних мыслей с помощью физических упражнений?       — Всё просто, — Ким накидывает полотенце на голову, потягиваясь. — Становишься паинькой в следующем семестре и, возможно, тащишься сегодня со мной в библиотеку вместо того, чтобы валяться без дела.       Не то чтобы Чонгук планировал действительно валяться без дела, но библиотека — идея довольно хорошая. Там значительно меньше шансов отвлечься, и в то же время в разы больше вещей, способных не допустить мыслей о Чимине, и людей (ну точнее одного конкретного Мингю), которым под силу не дать ему залезть в диалог с хёном и настрочить тому с сотню слезливых просьб начать всё сначала прямо сегодня.       Ему очень нужно в библиотеку. Жизненно необходимо. Но Киму Гук этого не сообщает, вместо мольбы о спасении решив прокомментировать свои наблюдения.       — Ты охренительно выглядишь, — не спрашивая разрешения и не предупреждая, Чонгук трогает массивное предплечье, присвистывая сразу после того, как его пальцы натыкаются на твёрдость мышц. — Да ладно! Когда ты успел нарастить такие банки?       — Эй, эй, — Мингю смахивает руку Чона. — Не надо меня лапать. Я понимаю, что ты соскучился по парням, но…       По тому же месту, где только что были пальцы Чона, тут же прилетает шлепок.       — Я соскучился по одному парню, придурок. И ты вообще не в моём вкусе.       На самом деле, не будь в его жизни хёна, не существуй Пак Чимин в принципе, есть ли вероятность, что Чонгук запал бы на Мингю? Он никогда не рассматривал этого парня в таком ключе, потому что в задницу все развития событий, где Пак Чимина нет. Даже представлять подобное не хочется. Это как фантазии «что было, если бы я родился в другой семье?». Чон не хочет развивать воображаемый сценарий, где его мама и папа никогда не были бы для него родителями, также как и не хочет создавать определённую картинку, состоящую из фантазий без Чимина.       — Ну да, — кивает сам себе Ким в ответ на Гуковы слова. — Ты у нас по коротышкам.       Охая, Чонгук внезапно забывает, в каком настроении вообще вошёл в этот зал. Так легко притворяться, что всё нормально, когда рядом есть люди. А в особенности близкие люди. Нужно зарубить это на носу: оставаться наедине с собой как можно реже.       — Ты только что назвал Чимина коротышкой?       Мингю точно не побаивается Гукового парня, как Рик. Или… стоп, бывшего парня? Кто они вообще друг другу теперь? Бывшие-будущие, но не настоящие?       — Только не убивай меня из-за этого, Ромео, — Мингю посмеивается, снимая с перекладины одного из тренажеров своё худи и натягивая его прямо на голое тело. — Так мне занимать тебе место?       Сейчас утренняя компания покинет его, и Чонгук снова останется сам на сам со своими мыслями, это стирает те ничтожные крупицы хорошего настроения, которые буквально только что, секунды назад, появились и сразу умерли. Но парень всё равно кивает, стараясь выглядеть воодушевлённо.       — Вряд ли там нужно занимать места. В последнее воскресенье семестра? Там будем ты, я, и Томас Миллер, если он решил сменить локацию.       На самом деле там вообще пусто будет, не так ли?       Чонгук и не думал, что может настолько ошибаться насчёт их университетской библиотеки.       После скорого ухода Мингю и смены плейлиста на нечто повеселее песни про нестабильность, внезапно довольно интенсивная тренировка проходит как по маслу. Отсутствие сна неожиданно не влияет на силу Чонгука, и это немного странно, но всё же стоит согласиться, что это играет на руку, потому что никаких песен про «и иногда мне не хорошо не физически, а ментально» больше не попадается снова в плейлисте, и у него получается заглушить ненужные мысли битами латиноамериканской попсы. Он ни слова не понимает и слава богу. Мингю оставляет его одного, уточнив, что собирается выйти из общежития ближе к часу дня, после больше никто в спортивный зал не наведывается, так что Гук предоставлен самому себе все два часа, требующихся, чтобы поработать как следует.       Забавно, как физическая нагрузка влияет на душевные терзания. Стоит занять руки гантелями, а ноги скакалкой или тренажером посложнее, и сразу жизнь становится сносней, основной целью кажется закончить подход, а затем ещё один. Значение имеет только здесь и сейчас, постоянно повторяющиеся в уме «раз, два, три, четыре…», а никак не прошлые косяки и не страшновато-туманное будущее.       Чонгук даже без перезарядки во сне чувствует себя куда живее, когда после душа и короткого разговора с Джином о том, почему он странно тихий, и между попытками в комнате нырнуть в конспект и всё теми же видео в ТикТок, открывает дверь библиотеки, к большому удивлению обнаруживая множество студентов за столами. Томаса Миллера, конечно же тоже. С тремя чашками кофе. В среду последний учебный день, что они вообще тут делают? Сюрприз так сюрприз.       При наличии других всё равно не составляет труда обнаружить Мингю практически сразу, даже при том, что парень сидит спиной к двери, но ещё он единственный, кто слишком уж нагло позволяет себе закинуть одну ногу на соседний стул, таким образом занимая его для друга. Даже возможность предстать в глазах других самой что ни на есть натуральной свиньёй, сидящей на нескольких местах сразу, его не останавливает.        Сохранить отношения с этим парнем удалось благодаря общим предметам, но шагающий к конкретному столу Чонгук как никогда благодарен психологии, английской литературе и математике за то, что всё ещё имеет в своей жизни человека, который занимает для него стул. Казалось бы, такая банальщина, но если поразмыслить, то как много людей согласились бы охранять его место, если бы библиотека была битком? Как много людей, готовых воевать за кресло для друга, вообще существуют в мире? У Чонгука вот есть, и он более чем благодарен Америке за знакомство с этим парнем. За то, что столкнули Гука с корейцем в стране, даже не граничащей с их родиной. С парнем из Аняна. Тем, кого он продолжает называть другом без угрызений совести и вопросов к самому себе.       — И снова привет, — привлекает к себе внимание Чон, ещё не появившись в поле зрения, чтобы не напугать неожиданным появлением.       — Надо же, — быстро отвечает Мингю, обернувшись всего на секунду. — Ты действительно пришёл.       Да, Чонгуку определённо нужно держаться поближе к Ким Мингю. Он — Гуков личный улучшитель настроения.       — Как я мог не прийти? Ты мне место занял.       Вот только комичность ситуации в том, что Чонгук не выбирает стул, с которого Ким со старческим кряхтением убирает ногу, вместо этого садится напротив, улыбаясь одним уголком рта, а следом добавляет:       — Спасибо, кстати.       — Не за что, — отмахивается парень, поднимая соединённую скрепкой стопку листов, уже готовый что-то сказать, но Чонгук перебивает эту попытку.       — Да нет, есть за что. Мне стоит поблагодарить тебя не только за библиотеку, а просто за то, что терпишь меня.       Мингю непонимающе хмурится, опуская свои загадочные записи обратно на стол.       — Терплю? Ты что, зубная боль?       Нечто очень похожее на неё, по крайней мере по мнению самого Чонгука.       — Нет, но я знаю, что был эм… говнюком последние месяцы.       Всё так же удивлённо рассматривая лицо напротив, Ким выгибает бровь, безмолвно спрашивая «что?». И Чонгуку не кажется, что тот прикидывается.       — Слушай, я стебался утром, ты же понимаешь? Прогуливай, сколько душе угодно, я не буду тебя осуждать. А если кто-то и будет, то нахер его. Тоже мне.       — Да нет, я правда чувствую себя погано.       Мингю всё ещё хмурится. Он явно не понимает, что здесь происходит и с чего вдруг не очень жалующий процесс объяснения собственных чувств человек уже второй раз за день делает попытку поговорить о том, что его тревожит. Если Мингю спросит напрямую, Чонгук, конечно же, не ответит, поэтому тот играет бровями, переводя всё на самый понятный для них язык шуток и подколов.       — Если ты хочешь, чтобы я тебя обнял, просто скажи, — в конце концов Мингю всё же не удерживается, закатывает глаза, превращая шутку в стёб. — А не неси чепуху.       Но Гук того же настроения не перенимает, он больше не думает, что это шутки. Для него всё серьёзно. Он дошёл до точки кипения, когда внутри больше нет места ни для мнений, ни для эмоций с чувствами. И к тому же Мингю — это тихая гавань, безопасное место, где его не обвинят всерьёз и помогут советом или мнением, основанном не только на пережитом, но и на понятом после года терапии. Больше, чем Мингю, Чонгук, наверное, может доверить только Чимину.       — Это не чепуха. Я так пытался не похерить свои отношения с хёном, что про всю остальную жизнь как-то забыл.       — Ну, — Мингю пожимает плечом. — Иногда получается сосредоточиться только на чём-то одном. Жаль, что ты выбрал не учёбу, конечно, но Чимин-хён стал приоритетом, я прав?       Тяжело вздыхая, Чонгук раскладывает свои конспекты и пробник тестов на столе перед собой.       — Он всё ещё приоритет.       — Так вы же расстались.       — Эй, — Чонгук зло зыркает на того, кому только что чуть ли не оду спел. — У нас перерыв!       Получается слишком громко для такого места, как библиотека, настолько, что несколько студентов любопытно поворачиваются в их с Мингю сторону. Последний шикает на разволновавшегося друга.       — Чёрт, ты что, в «Друзьях»?       Упаси боже. Они с Чимином ни в коем случае не Росс и Рейчел, дело не в ревности и не в том, что кто-то с кем-то переспал. Их с Чимином проблемы — это долбанное расстояние и работа с учёбой. И алкоголь. Проблемы, которые существуют у каждого из них, и отношения, что стали в какой-то момент не тем, чем были изначально. И уж точно не тем, чем планировались два года назад.       Чонгук прекрасно знает, что все сферы жизни должны быть равными, он сделал ошибку, переполнив вниманием только одну чашу весов, когда должен был день за днём учиться соблюдать баланс между всеми, а теперь дело зашло в точку, где баланса, как ни желай, не получится из-за полнейшей неразберихи.       — Я не думаю, что ты сделал что-то плохое, Гук-а, — в конце концов говорит Мингю. — По крайней мере в отношении меня.       Чон хмыкает.       — А Кёрстен так не считает. Она недавно прочитала мне лекцию, о которой я какого-то хрена продолжаю думать.       — Кёрстен что-то говорила тебе о дружбе? — Мингю даже откидывается на стуле из-за негодования. Одних лишь сведённых бровей кажется недостаточно. — Серьёзно? Та самая Кёрстен, которая даже не здоровалась с нами первые несколько недель после того, как они с Риком разошлись?       Да, Чонгук тоже это помнит. Он списывал всё на плохое расставание, тем более она была единственной девушкой в их компании, а это могло стать причиной для отдаления. Могло ведь? Кёрстен вполне способна придумать себе что-то о мужской солидарности или решить, что им с Риком нужно было делить друзей, раз уж они больше не вместе, лишь бы не ошиваться в одной и той же компании.       — Она не та, кто в праве учить тебя, как дружить. Таких прав вообще ни у кого нет, у тебя своя голова на плечах.       После всего произошедшего Гуку в самый раз бы потрогать хотя бы шею, чтобы убедиться в правоте Мингю, но тот не спешит заниматься подобным. Чонгук нагибается над столом, как-то заговорщически спрашивая:       — Ты знал, что Рэд переехал?       Реакция у Кима почти такая же, как была у него самого.       — Переехал? — округляет глаза парень. — Куда переехал? Он что, переводится?       — Нет, просто из общежития. Он теперь снимает квартиру в Гайд Парке. Ты не знал?       — Откуда мне было знать? Мы с Рэдом пересекаемся раз в столетие, и то, если он соизволит появиться на экономике. У него с посещаемостью дела даже хуже, чем у тебя.       — Чёрт.       Чонгук прикусывает губу, откидываясь на спинку стула. Кёрстен пристыдила его за то, что он не знал о переезде приятеля-футболиста, но, может, проблема не в его безразличии ко всему миру? Не все друзья будут с тобой навечно, после выпускного не каждый одноклассник останется для тебя таким же близким, как в подростковые годы, и компания, сформировавшаяся на первом курсе, не обязательно будет держаться друг за друга до самого окончания учёбы.       — Я знаю, что мы в прошлом году были Командой Феечек, но у Рэда теперь футбольная тусовка, где он главный альфа, — продолжает Ким. — Рик занят попытками стать следующим Фитцом, а Кёрстен как всегда нужно всё знать, везде участвовать и успевать в каждое место. Ты чувствуешь себя частью хоть одного из этого?       Чонгук отрицательно качает головой.       — Вот именно. Поэтому наше общение с ними и уменьшилось до минимума. И то, что мы начали редко видеться вне учёбы, не делает тебя плохим другом. Феечки всё ещё Феечки, даже если мы теперь не тусуемся вместе так часто, — Мингю поднимает покоящуюся на столе ручку, дважды щёлкая кнопкой, и снова смотрит на свои скреплённые листы. — Чёрт, мы с тобой ведь вообще больше не тусуемся, какие тут ещё могут быть вопросы? Или это ещё одна причина, из-за которой ты сегодня не спал?       — Да, — честно отвечает Гук. — На самом деле да, вся эта херня с переездом Рэда, с Кёрстен и… вообще с Феечками не давала мне покоя.       — Ты такой идиот. Поговорить с кем-то об этом не пробовал?       — У меня с этим туго, — морщится Чон. — Обсуждение такого рода… проблем с кем-то — не моё.       Мингю хмыкает, кривя губы в полуулыбке.       — Дать тебе контакты моего психолога? Обсудишь это с ним.       Чонгук качает головой, поднимая глаза к потолку.       — Отвали.       Но на самом деле… У Чонгука уже сейчас будто гора с плеч свалилась. Так приятно действительно услышать не только собственные мысли о той или иной ситуации, но и узнать мнение другого человека, не важно, будет оно совпадать с твоим или нет. Чонгуку и правда нужно научиться обсуждать достающие днём и ночью вопросы не спустя годы и века. Говорить о беспокоящих вещах, даже если они и кажутся мелочью. На самом деле они могут перерасти в нечто более глобальное и это гораздо интереснее трепья про новую одежду и того, что каждый из участников разговора ел на ужин. А ещё…        Спрашивать других, не беспокоит ли их что-то, нужно не только вскользь. Чонгук ведь не один живёт с надоедливым жужжанием того, о чём он на самом деле не хотел бы вспоминать каждые пару минут или часов.       — Так, то что мы решили, что ты не самый ужасный человек на планете, конечно, хорошо, но знаешь, что ещё лучше?       Мингю поднимает те самые листы со скрепкой, улыбаясь настолько довольно, что Чонгук не удерживается от смешка.       — Что это?       — Ты же знаешь, что профессор Гилберт работает тут хренову тучу лет?       Их математик иногда даже ведёт себя так, словно он лично заложил первый кирпич главного здания. Это седоволосый старик с пожелтевшими из-за сигарет густыми усами, в пиджаках, вечно висящих на его худом невысоком теле, как на плечиках вешалки в шкафу. С ним, наверное, ещё динозавры здоровались, проявляя своё уважение к старшему поколению. Об этом знают все. Их математик, кажется, был здесь ещё до Рождества Христова, познакомился с Ноем до потопа и тусовался вместе с мамонтами.       — И вот в какой-то момент ему, видимо, надоело готовиться к повторяющимся на курсе тестам снова и снова, — продолжает Мингю. — Так что задания одни и те же из года в год.       Уже понимая, к чему всё идёт, Чонгук с улыбкой выдыхает:       — Не может быть.       — Ещё как может, — сказать, что Мингю доволен собой — не сказать ничего. — У меня тут завтрашние задания и ответы на них. Считай, что тест у нас в кармане, если запомним всё как следует.       Раз уж Чонгук опустился до открытого списывания, то почему бы ему не отреагировать на новость друга именно так, как того хочется?       — Я уже говорил, что люблю тебя?       Если так он сможет спасти свою задницу от падения рейтинга ещё ниже, то нахер всё, он вызубрит каждую цифру, букву и знак. Математика — не его профиль и даже не самая любимая наука, но он готов молиться и боготворить её, потому что именно этот предмет сейчас может решить его судьбу. И Мингю только что повысил шансы успеха этих молитв, появился шанс получить «отлично».       Вот она — манна небесная: четыре потрёпанных и уже даже пожелтевших листа в руках Ким Мингю.       — А я говорил, что ты временами ужасный подлиза? — парень настолько доволен собой, что не удерживается, пританцовывая на своём стуле, снова беря в руки отложенную ручку.       — Чёрт, это лучшие новости за весь последний месяц, — Чонгук кладёт руки себе на бёдра, кланяясь настолько низко, насколько позволяет стол. — Спасибо тебе, о величайший Ким из всех Кимов, моя семья тебя не забудет.       Счастливое потряхивание телом Мингю всё ещё не прекращает. Где бы он не достал этот священный Грааль, это явно далось ему сложнее, чем Чонгуку, так что тот имеет право выражать своё самодовольство сколько душе угодно.       — Поблагодаришь меня кофе из Fireground, — Мингю тыкает ручкой Гуку в районе груди. — И, возможно, кексом. Ты видел, что у них появились миндальные кексы?       Не то чтобы видел… Но Чонгук знает об этом, да. А ещё он знает, что у него точно есть одна причина — большое дело — для визита в эту кофейню, и это вообще никак не касается благодарности Мингю.       Чон Чонгук собирается изменить всё, что ему начало не нравиться в собственной жизни, и начнёт он прямо сейчас, с подготовки к последнему экзамену (пусть и не совсем честной), а дальше приступит ко всему остальному.        Один за одним.

***

      Когда Чонгук возвращается в комнату, ему уже не так сильно хочется завалиться под одеяло и не высовывать нос в реальный мир. Совсем недолгий разговор с Мингю помог. Ну или просто компания этого парня подействовала на самочувствие Гука достаточно благоприятно, чтобы откуда-то появились силы не просто поздороваться со снова валяющимся на кровати Джином, а почти так же, как всегда, с привычной для них издёвкой спросить:       — Твои родители наконец выперли тебя?       Ким закатывает глаза, но ничего не отвечает. Возможно, в другой момент Чонгук продолжил бы развивать эту тему, выпытал бы, почему вечно занятый старший внезапно так часто не на работе в последние дни, но как только любимые кроссовки оказываются привычно разбросанными у кровати, а куртка пролетает мимо стула, приземляясь на пол, кровать забирает парня в свои мягкие объятия. И говорить больше не хочется. Перед ним снова потолок, что ни на сантиметр не стал интересней спустя всего пару часов с сегодняшней бессонной ночи. Вот сейчас недосып действительно даёт о себе знать. Чонгук чувствует себя как после целого дня в море: глаза пересохли будто от ветра, а в дополнение их словно засыпали песком и не до конца его вымыли после. Картину завершает терпимая, но всё же неприятная ломота в теле, и при всём вышеперечисленном этого всё равно будет недостаточно, чтобы наконец вырубиться, потому что… Да, возможно Гук идиот, может быть слегка мазохист, не исключено, что в нём имеется больший процент сумасшествия, чем он думал, потому что завалившись в кровать он, конечно же, хватается за телефон, и чёрт его дёргает залезть в Какао. В один определённый диалог. Сердце пропускает удар, когда на его последнем сообщении внезапно появляется сердечко и пропадает всего через несколько секунд.       Чонгук замирает, перевернувшись на спину.       Хён онлайн. Нет, не так, Чимин не просто в сети, он тоже открыл их переписку, и Чонгук ненавидит то, с какой силой в нём загорается надежда, что сейчас ему придёт сообщение. Он шёл домой с гудящей от математики головой, а теперь та снова стала самой неважной вещью в мире, уступая неистовому желанию получить нечто вроде «я был неправ, нам не нужны никакие паузы». Но диалог всё молчит. Чонгук пялится на «Принц Эрик» в самом верху экрана, и ничего не происходит. Ни через минуту, ни через пять, ни даже спустя целых десять. По какой бы причине Пак ни открыл их диалог, это было не для того, чтобы забрать свои слова обратно и перестать мучать их обоих.       — Хочешь поесть? — внезапно спрашивает Джин, наконец отвлекая от созерцания одной и той же картинки на экране. — У меня нет настроения на доставку, хочется куда-то выйти.       В конце концов иногда желания не сбываются, да? Иногда Рождество остаётся просто двадцать пятым днём декабря, обычным понедельником, а чувства к другому человеку…       Нет, хватит.        Чонгук блокирует телефон, отбрасывая его на подушку рядом с головой. Поесть явно стоит, его желудок кроме воды ещё ничем сегодня не радовали, но внезапно и этого не хочется, сколько бы «надо» он ни употребил.       — Я не голоден.       Джин приподнимается на локтях, привлекая к себе внимание. Когда младший поворачивается, то видит, как сосед хмурится, тут же интересуясь:       — У тебя всё хорошо?       Едва ли. На первый взгляд это так, но по ощущениям Чонгук всё ещё чувствует себя потрёпанно.        — Если я отказываюсь идти с тобой есть, то значит у меня всё плохо?       Джин приподнимает бровь так, словно сейчас припомнит все Гуковы попытки своровать кусочек — иногда маленький, иногда нет — чего бы то ни было, и каждый раз, когда парень опустошал вазочку с ирисками в массажном салоне. Но он не аргументирует. Отвечает коротким «да».       Да уж. На Чонгука не похоже, но притворяться в любом случае нет сил.        — Со мной тебе сейчас вряд ли будет весело выходить из дома.       Пытаясь максимально дать понять, что это окончательное решение, Чонгук начинает возиться с одеялом, вытаскивать его из-под себя, не вставая при этом, но Джина это не убеждает закрыть тему. Он садится на своей кровати.       — Или тебя похитили инопланетяне, или это что-то серьёзное. Ты никогда не отказывался от предложений поесть на халяву.       Да, именно настолько у Гука сейчас нет настроения, а теперь оставьте его в покое.       — Времена меняются.       Чонгук знает, что Ким не тот, кто будет давить и доставать до тех пор, пока не докопается до правды, но когда его манипуляции с одеялом наконец успешно завершаются, в голове снова мелькает обрывок разговора с Мингю. Тот, где они затронули тему обговаривания проблем. А учитывая то, что Джин так же, как и Мингю, сейчас один из самых близких людей во всей огромной Америке…        Чонгук на выдохе признаётся:       — Мы с Чимином вроде как сейчас не вместе. Временно, — но на этом исповедь не заканчивается. — Я с позором завалил психологию, у меня не лучшие оценки из-за прогулов и тупое желание пролежать в кровати все каникулы, которых я, к слову, зря ждал целый семестр. Так что даже халявная еда не привлекает достаточно сильно, чтобы вылезти из-под одеяла.       На какое-то время в комнате воцаряется тишина, и Чонгук уже думает, что прозвучал достаточно убедительно, чтобы ему позволили спокойно продавливать матрас с грустной миной, но всё же, помолчав достаточное количество времени, Джин причмокивает перед тем, как завершить паузу.       — Да, еда не вытащит тебя из комнаты. А вот коньки… — Чонгук снова поворачивается в сторону соседней кровати. — Помнишь, как мы в прошлом году ходили на каток в Мидуэй Плезанс?       — О да, — Чонгук закатывает глаза, следом поворачиваясь на бок. — Ты как корова на льду, как это забудешь.        — Чёрта с два, это просто ты плохой учитель.       Это была вечерняя смена Чимина в кафе, и тем, кто выступал в роли зазывалы, был как раз Чонгук, а не Джин. Вечер пятницы, долгожданный и буквально выстраданный выходной Кима, тьма тьмущая людей на катке и очень целеустремлённый Чонгук. Его тогда не интересовали отговорки по типу «я не умею кататься», «ты будешь таскать меня как бревно», «это единственный вечер, когда я не работаю, дай мне отдохнуть», потому что в тот момент искренне казалось, что Ким преувеличивает. Но и ещё Чонгуку очень хотелось попасть на каждый каток из списка «обязательны к посещению в Чикаго», созданного специально для туристов. Для него тоже, он ведь в каком-то смысле турист в этом городе. А пока Чимин был занят соединением кофе и молока для незнакомцев, у его парня появилась идеальная возможность подразнить своего соседа-неумеху, и всё стечение обстоятельств казалось просто идеальным моментом и самым занятным времяпрепровождением. Вот только уже на льду оказалось, что Джин нисколько не перегибал с драматизмом. Чонгуку в жизни не приходилось падать столько раз, как в тот день.       — Я на это больше не подпишусь, ты слишком тяжелый, я к концу того вечера рук не чувствовал. И коленей с задницей. Найди себе другую жертву.       — Решено! — игнорирующий всё услышанное парень буквально вскакивает на ноги, тут же принимаясь стягивать с себя домашний свитер. — Заходим в Pret за багетами и айда на каток. Будем выгонять из тебя плохое настроение.       Чонгук посильнее цепляется за одеяло, когда Джин в своей угрожающей футболке с рисунком Снупи направляется в его сторону.       — Нет-нет, — как и ожидалось, старший дёргает Гукову защиту от холода и соседа, но результатов это не приносит. — Я остаюсь здесь.       — Не-а, не остаёшься. Поднимай задницу.       — Это моя часть комнаты, уходи, — у Кима таки получается оставить Чонгука без своего прикрытия, но пока что не до конца: открытыми оказываются только ноги. — Фу, фу, фу, плохой Джин!       — Я тебе ещё по щам сейчас надаю, отпусти одеяло.       — Слушай, тебе не кажется…       — Ты не будешь лежать тут и киснуть, ясно? — волосы у Кима наэлектризовались и смешно торчат на макушке. — Пошли жить жизнь.       Мозг вполне способен сгенерировать еще с сотню причин, по которым Чонгук не выйдет из комнаты до завтра, но на самом деле… Джин прав. Он смешной, ужасный прямо сейчас и ещё хуже, когда на нём коньки, но стопроцентно прав. Хоть признавать это и не хочется.        Чону пойдёт на пользу не оставаться наедине с молчаливым Какао Током, возможность забыть обо всех, кроме недружащего с равновесием Джина, куда лучше как для не слишком пышущего силами тела, так и для всё так же воспалённого ума. Остаётся надеяться, что попытка сделать вид, будто никаких проблем на самом деле у него нет и дыра в груди внезапно затянулась, не вылезет боком в конце.       Ким яростно тянет на себя одеяло, пыхтя и даже причитая, что в прошлом году их силы были как-то… более равными. Практически пищит, когда младший неожиданно отпускает их своеобразный канат для перетягивания, позволяя себе хоть и коротко, но искренне хохотнуть впервые со вчерашнего дня.       Как этот парень может быть ему хёном? Они определённо одногодки, Ким просто подделал дату в своём свидетельстве о рождении. Мир столкнул их и поместил в одну комнату общежития, чтобы Чонгук раскрыл секрет этот секрет, дал всему миру понять, что никакой Джин не супер ответственный преподаватель и менеджер Ким, он дурак-хён, пытающийся отхлестать своего соседа одеялом, заполучивши то себе.       Как представлял их времяпрепровождение Джин, Чонгук не совсем уверен, но что-то подсказывает: тот не думал о перекусе на ходу, когда в самом начале воротил носом из-за доставки и предлагал поесть не дома. Но реальность именно такова: они вгрызаются в самый популярный в сети Pret A Manger сэндвич с курицей, беконом и чипотле (оба с дополнительной порцией оливок) и молча, издавая лишь характерные для приема пищи звуки, шагают по южному университетскому авеню, даже не пытаясь оторваться от того, что, по мнению Кима, лучшее из всего доступного сейчас.       Тёплый багет с начинкой на ходу — это и значит «жить жизнь»? Чонгук не спрашивает, но случись это чуть раньше — где-то в понедельник или точно до вчера — он бы не затыкался всю дорогу, всё генерируя и генерируя новые бесячие вопросы для Джина.       Им явно не стоило надеяться на внезапную удачу и милость богов, собираясь на открытый каток в выходной день, но всё же Чонгуку очень хотелось верить, что народу там будет поменьше, чем на их прошлогоднем «пятничном свидании». На деле же ледовая площадка без преувеличений рябит из-за разноцветных курток и шапок, передвигающихся туда-сюда, туда-сюда. Младший уже видит, как они с Джином, намертво приклеившиеся и свалившиеся друг на друга, дополняют эту яркую картину.       — Мне явно стоило взять наколенники, — обречённо говорит уже обутый Чонгук, наблюдая, как сосед воюет с шнурками коньков. — А тебе шлем и бинты.       — Эй, всё не так плохо, я не так давно был здесь.       — С кем? С твоей несуществующей девушкой?       Джин спустя целую вечность наконец засовывает торчащие шнурки внутрь, смешно тыкая пальцем себе в лодыжку.       — Именно с ней, если хочешь знать.       Солнце уже село, над оградой катка горят огоньки, делая свет от уличных ламп внезапно более мягким, а общую картинку этого места именно такой, что прежде всего приходит на ум, когда думаешь про Рождественскую атмосферу. Чонгуку не видно, но слева от скамеек, где они сейчас сидят, стоит несколько рождественских «домиков», где можно выпить чего-то горячего и съесть хот-догов. Куда ж без хот-догов.       — Несуществующая девушка и несуществующие успехи на льду.       Наконец закончив бороться с обувью, Ким слишком резко поднимается со скамьи, тут же теряя равновесие. Или это потому, что на нём коньки, а Ким внезапно осмеливается в таком опасном снаряжении выпрямить колени. Грохается обратно на задницу и тут же смеётся, явно не настолько негативно настроенный, как его сегодняшняя компания.       Чонгук только качает головой, топая к выходу.       — Клянусь, у меня ощущение, что тебя отсюда скорая увезёт.       Джин делает вторую попытку, на этот раз удачную.       — Ты так и напрашиваешься, чтобы я доказал тебе, насколько ты меня недооцениваешь.       Возможно это и так, но Чону отчего-то кажется, что он недооценивает старшего не в позитивном для того ключе. То есть… Когда Джин, держась обеими руками за бортик, всё-таки выбирается на лёд, он каким-то образом умудряется поскользнуться и повиснуть на руках, которые намертво прилипли к ограждению.       Уже можно сделать вид, что Чонгук не с ним, или ещё рано?       — Так, это ничего, всё нормально, надо просто привыкнуть.       — Ага, привыкай быть близко к льду, — со смешком произносит младший, кружа в двух шагах от Кима. — Лицом и задницей.       — Почему я вдруг забыл, насколько ты любишь бузить?       — Ты спрашиваешь это у своей воображаемой девушки? Она сейчас здесь? Ты её видишь?       — Клянусь, — Джин кое-как снова поднимается, жалобно простонав перед тем, как развернуться к соседу. — Я надеру тебе задницу, как только приближусь.       — Тогда я в следующий раз никуда с тобой не пойду.       — Пф, — делая пробный шаг, старший смешно выгибается, снова не в силах совладать с желанием его тела принять горизонтальное положение, но в этот раз не сбивает себе колени. — Ещё как пойдёшь.       Стоить отдать Киму должное, происходящее — далеко не то, что представляют себе люди при упоминании хорошего времяпрепровождения, но борющийся с самим собой учитель английского языка, сейчас похожий на своих учеников-десятилеток больше, чем когда-либо, — это определённо весело.        Всё ещё не отходя слишком далеко, Чонгук вырисовывает небольшие круги рядом со страдающим Джином. Парень поначалу просто не может сдержать улыбки, но потом, когда, отпустив на пробу одну руку, старшего тут же разворачивает спиной к бортику, а его задница таки встречается со льдом, эта самая улыбка превращается в полноценный смех.       — Это не смешно, помоги мне хотя бы от бортика отойти, — обречённо требует Джин.       — Ты даже с ним устоять не можешь.       — Держи меня. Давай.       Ким даже протягивает руки, ожидая, что Чонгук тут же послушно двинется к нему, но тот, всё ещё посмеиваясь, демонстративно отъезжает назад, не отрывая взгляда от такого комично беспомощного парня. Картинка перед ним действительно смешная. А вот то, что в не смотрящего по сторонам парня с воплем врезаются две девушки, весёлым уже не назовёшь.       Чонгук падает. Сколько раз за всю свою жизнь он падал на льду? Только в прошлом году, носясь с безнадёжным Джином, падений произошло явно больше сотни. Но мир продолжает над ним насмехаться именно сейчас, в Декабре, потому что именно в этот вечер вспышка боли пронзает руку так резко и неожиданно, что Чонгук сам не сдерживает крика. Это что-то, что он ещё не чувствовал. Гуков возглас нисколько не напоминает девичий, и уж точно не смахивает на тот, что другие смогли бы назвать хотя бы отдалённо похожим на довольный.       Пытаясь уберечь себя от резкой встречи спины и твёрдой поверхности, Чонгук инстинктивно выставил руку назад, но его конечность, видимо, была не готова к придавившим его сверху девушкам и сейчас…       — Ох, чёрт, простите, пожалуйста, — тут же говорит одна из них, торопливо поднимаясь, пока вторая, наконец осознав, что больше не стоит на своих двух, начинает смеяться, находя всю ситуацию забавной.       И в каком-то смысле это так. В итоге обе барышни в конце концов сползают с него, смеясь теперь практически в унисон, но Чонгук… Парень, освобождённый от дополнительного веса, не разделяет веселья, он перекатывается на бок, всячески игнорируя весь мир, не только девушек, прижимает руку к груди и не сдерживает болезненного стона. Просто пиздец. Больно так, что вся рука от запястья до кончиков пальцев немеет, не давая не то что ответить, а даже сформулировать нечто внятное.       Девушка — Чонгук понятия не имеет, которая из них, — поднимается первой, следом помогая и подруге, извиняется ещё раз, а затем ещё, но от её слов легче Чонгуку не становится. Он пытается справиться с отвратным ощущением и вернуться в свою паскудную реальность, всё ещё прижимая к себе руку и до скрипа сжимая зубы, чтобы ко всему ещё и не закричать именно так, как сейчас хочется.       — О мой бог, — ахает всё тот же женский голос.       Возможно, это восклицание заставляет Гука наконец открыть глаза и попытаться хотя бы сесть, потому что до него даже сквозь адовую боль доходит: он разлёгся на заполненном людьми катке и в него вполне могут врезаться ещё раз, только теперь в более беззащитного. Что бы ни послужило причиной, всё — абсолютно каждая существующая вещь — становится максимально неважной, как только парень наконец смотрит на адово пульсирующую конечность и видит, как его ладонь, облачённая в перчатку, согнулась под непривычным углом.       — Блять, — только и удаётся простонать, прежде чем снова зажмуриться изо всех сил.       Врезавшиеся в Чонгука незнакомки зовут на помощь, видимо тоже увидев то же, что и сам парень, но их голоса отходят на второй план, оставляя парня сам на сам со сломанным запястьем, а затем гул и крики становятся всё тише и тише, пока перед глазами начинает всё плыть. Вроде бы Джин умудряется подползти к Гуку и даже схватить за локоть пострадавшей руки, но всё это происходит как во сне. Суматоха вокруг ощущается, в то время как слух различает только насквозь пропитанное страхом Джиново «не смей терять сознание!», а чувства все разом сосредотачиваются на левой руке и непрекращающихся вспышках боли. И Чонгуку на самом деле хочется ответить, что не будет он отключаться, как принцессы в сказках, прямо посреди чёртового катка, вот только стоит векам подняться и снова наткнуться на его руку, сейчас идеально повторяющую корейскую букву «ㄱ», понимание затапливает каждый участок в мозгу. Он сейчас именно это и сделает — отключится. И знаете что? Если это хоть на сотую секунды ослабит убийственные ощущения, то Чонгук согласен. Сейчас та самая ситуация, когда можно со спокойной душой позволить себе действие принцессы.       Парень совершенно не против провалиться в небытие.