Santa doesn’t care

      Ещё в прошлом году, когда Чимин отправил Чонгуку до чёртиков пугающее, но такое пренебрежительное «нож пробил мне кроссовок, я заканчиваю пораньше, хочешь безкофеиновый американо?», младший действительно думал, что это останется единственной плохой причиной, по которой он переступит порог Firegrounds. Но вот он здесь. Впервые за очень долгое время наведался не за кофе и уж точно не для того, чтобы забрать своего парня с работы, а в попытке выследить сталкера, на которого внезапно начал походить и он сам.       Интуиция, кстати, очень подвела, Инес всё же работает в первой половине дня, хоть и не с начала смены, что вроде бы хорошо, ведь нет надобности тащиться сюда после зачёта мистера Гийома, но время неумолимо летит, этот самый зачёт стремительно приближается, а Чонгук всё так же сидит за своим привычным столиком у стены и, нисколько не осторожничая, пялится на свою последнюю подозреваемую.       Девушка давно заметила его, тут нет ни малейших сомнений. Кроме него в такую рань не обошёлся без кофе навынос только Томас Миллер —  ещё одна университетская легенда, но прямо противоположная Фитцу — человек, которого нельзя увидеть без своего блокнота и ручки в кармане рубашки, как у врачей. Он, должно быть, собирается стать новым Милтоном Фридманом или просто ещё одним выпускником-обладателем Нобелевской премии, потому что сколько бы Гук ни натыкался на этого парня, тот всегда погружен в учёбу. В смысле… Всегда. И сейчас он, конечно, уже с двумя пустыми и одной пока лишь надпитой чашкой кофе что-то учит. В половину первого успел накачаться кофеином так, что у Чона сердце бы уже выпрыгнуло.        А ещё… Чонгуку тоже не помешало бы с головой нырнуть в книжки, особенно после последнего разговора с Гийомом и маячащей на горизонте тестовой работой по не такому уж простому для него сейчас предмету. Но чем он занимается вместо этого? Собирается с силами, чтобы заговорить с девушкой.       Казалось бы, всё до безумия просто, ведь даже никакой коварный предлог придумывать не надо, достаточно просто подойти и заказать свой обычный чёрный кофе со льдом и как бы между прочим поинтересоваться… ты за мной не только в соцсетях следишь?       Как два пальца об асфальт, правда?       В колонках очередная рождественская песенка неожиданно сменяется на старенькую «Sparks fly» Тэйлор Свифт, а Инес, в очередной раз встретившись взглядом с Чонгуком, больше не пытается сделать вид, что это случайность чистой воды. Она, внезапно решив перестать игнорировать этого слона в комнате, машет ему в знак приветствия, таким простым действием отрезая все пути к любому трусливому отступлению.       Чонгуку кажется, что он стекает со своего стула, настолько его ноги не хотят слушаться. Не только воспалённый волнением ум, но ещё и каждая клеточка тела протестует против этого разговора, вот только Чимин был прав: ему стоит хотя бы сказать этой девушке, что он сейчас встречается кое с кем. С парнем. Сделай Гук это раньше, всё могло бы быть совершенно по-другому. Никакого Тайного Санты могло и не появиться, не так ли? Инес либо приняла бы то, что объект её симпатии не свободен, либо приняла бы заявление о не традиционной ориентации за хреновую попытку показать полную незаинтересованность.       А ещё, если бы параллельные вселенные существовали, и если бы Чимин с Чонгуком жили в одной из таких, в каком-то совершенно другом мире, где сотня корейских родственников, друзей и чересчур любопытных знакомых не проверяют ничьи соцсети, тогда не пришлось бы объявлять людям «у меня есть парень». Всё было бы понятно, выложи хоть один из парней те фото, которыми забита память телефонов. Что-то более провокационное, чем всё имеющееся в обоих профилях. Им бы может и хотелось похвастаться снимками, на которых они выглядят совсем не как друзья детства, зато светятся от испытываемого счастья, как светодиодные лампы. Увы, у нынешней — то есть единственной — реальности и общества свои правила. Во избежание не менее, чем сотни проблем, по этим правилам приходится играть. И в то же время испытывать негативные последствия в виде… Инес Сандерс.       — Привет, — начинает девушка, когда Чонгук наконец преодолевает свой путь мученика от столика к стойке. — Твоя потребность в кофеине активизировалась пораньше?       — Эм…       Чёртов кофеин. Бариста или точно знает, за чем он подошёл, или каждая существующая высшая сила над ним насмехается, наградив самой настоящей паранойей.       Разве возможны совпадения в таком количестве?       — Нет? — обрывает затянувшуюся паузу девушка. — Декаф в такое время суток?       — Нет, — Чонгук прочищает горло, начиная рыться в кошельке в поиске нужной кредитки. — Обычный американо… то есть чёрный кофе, пожалуйста. С собой.       — Обычный? Или со льдом?       Чонгука впервые так сильно напрягает подобное. Он в конце концов постоянный клиент здесь, всегда берёт одно и то же утром, одно и то же после занятий, подобную информацию ведь не так уж сложно запомнить. Ему после всех потраченных здесь денег положено говорить нечто вроде «мне как обычно», когда до него доходит очередь. Нет ничего странного в вопросах Инес. Но этот проклятый кофеин до безумия его доведёт, и дело будет даже не в реакции организма на него.       — Со льдом, — подтверждает Гук, протягивая карту.       Инес не пытается взять кредитку так, чтобы их пальцы соприкоснулись, или сделать ещё что-то очевидное и выдающее её с потрохами, что точно показали бы в фильме, обязательно акцентируя всё внимание на столь крохотном действии. Девушка заученными до автоматизма движениями проводит оплату, пока Чонгук таращится на неё, как последний болван, усиленно стараясь придумать, с чего бы начать этот дерьмовый экспириенс.       Но вместо него это снова делает Инес, снова именно она нарушает молчание.       — У нас появились миндальные кексы.       Карта возвращается обратно в кошелёк, стоило предлагать что-то помимо кофе, чуть пораньше, но Инес сейчас точно не собирается становиться прилежным работником, впаривая всем подряд новинку в меню. Она в любом случае должна знать, что, будь эти кексы хоть сто раз бестселером, Чонгук никогда не берет десерты. Ничего из еды. Только кофе. Но именно в этот раз ей почему-то нужно было сказать о кексах?       О миндальных кексах.       Нет, это точно не шутки вселенной.       Вот и всё. Дин-дон! Сейчас кто-то должен выстрелить из хлопушки, ведь Чонгук был прав, хоть и промахнулся первые несколько раз, зато он таки нашёл нарушителя своего спокойствия. Прямо сейчас перед ним стоит его загадочный Тайный Санта.       Парень хмыкает, чувствуя, как идиотская нервозность неожиданно начинает отступать, давая больше пространства появившейся уверенности из-за кексов.       Из-за вопросов о кофеине. Из-за мерча Firegroung.       Это она. Это точно Инес отправляла ему коробки.       — Кексы просто миндальные? Или миндально-кукурузные и миндально-сахарные, которые взрываются во рту?       Будь кто-то рядом, он бы у виска покрутил в ответ на этот вопрос. Но не Инес. Конечно, она этого не делает. Вместо полного непонимания или «что ты несёшь?» в ответ на свой вопрос Чонгук сперва получает тихое хихиканье и прикушенную губу, а затем и шутливое:       — Миндально-оригинальные.       Медово-сливочные она имела в виду? Как оригинальный вкус миндаля HBAF?       Всё же решая не срываться с обрыва с разбегу, Чонгук пытается начать не с резкого «признавайся, я всё понял», а так же, как в случае с Риком, пытается приоткрыть эту дверцу правды чуть боле туманным вопросом.       — Ты знаешь, где в нашем районе можно купить корейские орешки HBAF?        Прозвучавшее внезапно заставляет Инес прикусить губу и на секунду оторваться от утрамбовывания кофе в холдер.       Блять, ну всё. Какие подтверждения Чонгуку ещё надо откапывать?       — Ну… — Инес от чего-то вспыхивает румянцем. — Я знаю несколько мест, где продаются товары… со всего мира. И где вкусно готовят корейскую еду.       Это звучит как предложение. Как… сраная попытка позвать на долбанное свидание после длинного пути завоевания сердца одного иностранного студента подарочками. Чонгук даже себе ответить не может, что именно в этом так его выводит, едва ли он хоть когда-нибудь был против подарков, почему же его так бесит мысль, что кто-то посчитал это хорошим способом получить его расположение или симпатию? Вряд ли тут та самая ситуация, когда на каждом углу стоит кричать «меня хотели купить миндалём!», но нечто похожее всё же вертится заезженной пластинкой внутри черепной коробки, когда недавние переживания совершенно внезапно сменяются раздражением.       Ему не нужен гид по корейским ресторанам. Не нужен поставщик орехов и кофе. И он точно не нуждается в ухаживаниях девушки с замашками папарацци.       Отбросив всякую осторожность, Чонгук наконец задаёт больше всего интересующий вопрос:       — Это ты?       Хватит ходить обходными путями.       — Что?       Слишком поздно для подобного. Чонгук уже получил целый миллион подтверждений.       — Инес… — Гук даже не задумывается о том, как звучит его голос. — У меня есть парень, — твёрдость скользит в каждом слове. — Он выпустился в прошлом году и сейчас его нет рядом, но мне не нужно, чтобы свободное место кто-то занимал.       Смотря, как девушка напряженно сглатывает, Чонгук выдыхает, прикрыв глаза. Последние пять минут высосали из него больше сил, чем самые интенсивные тренировки. Но на этом заканчивать всё равно нельзя, нужно довести дело до конца, раз уж он это начал.       — Пожалуйста, остановись. Мне не нужны подарки ни от тебя, ни от кого-то другого. Я не заинтересован, ты меня не привлекаешь. Вообще. Будь ты хоть сто раз первой красавицей, это… Это… Дерьмо! Ты в любом случае не настолько красива, чтобы привлечь меня в этом смысле. И вряд ли это изменится.       Только произнеся пару предложений, превратившихся в скороговорку из-за бурлящих внутри чувств, Чонгук ловит себя на мысли, что последние несколько прозвучали довольно грубо. Блять, он не это имел в виду, не собирался оценивать чью-то внешность. Чонгук, он… Идиот. Похоже, он так сильно боялся не ранить чувства сокурсницы, что с размаху бросил ей в лицо именно такую формулировку. И оно уже сказано, пути назад нет.       Теперь Чон, по крайней мере, не один, кто пялится. Инес смотрит на него, широко открыв глаза, и поначалу, кажется, даже не моргает и не дышит.       Она в шоке, потому что Чон только что признался, что его ориентация… не совсем благословлена религиями, или потому что стоило всё же быть помягче?        Странно то, что Чонгук выбирает не шокировать прямыми вопросами сходу, только чтобы в конце концов ошарашить категоричным «ты меня не привлекаешь, ты не настолько красива».        Чёрт, он же нервничал именно из-за этого, а в итоге поступил в точности так, как не собирался. Как боялся, что поступит.       Распробовав собственные слова на вкус, Гук уже почти извиняется за резкость, но девушка внезапно оживает.       — Вау, — с невесёлым смешком произносит та, вставляя холдер в группу.       Если Чонгука сейчас обзовут мудаком, он, наверное, поймёт.       Это же не в его стиле, что только что вообще случилось?       — Я не собирался…       — Я не знала, что ты гей, — не смотря на парня, произносит Инес.       Да, брелочек для гомосексуалов Гук не носит, тут не распознаешь так легко. И тем более когда твоя вторая половинка никогда не появляется рядом с тобой с первых дней Инес в Чикаго.       — А я и не гей, — Чонгуку сейчас не до обсуждений своей ориентации или уточнений, что с девушками у него тоже имеется несколько историй ещё со школы, но он пришёл сюда не душу изливать. — Но мы сейчас не об этом. Пожалуйста, Инес, завязывай с коробками, они меня здорово напугали.       — Постой, постой, постой. О каких коробках ты, чёрт возьми, говоришь?        — Да ладно, — Гук переносит вес на одну ногу. — Миндаль? Безкофеиновый кофе и чашка из Fireground? Очевидней не бывает.       Инес уже сейчас, только после парочки коротких предложений смотрит на парня, как на дерьмо. Ещё минуту назад она хихикала и хвасталась осведомленностью о корейских ресторанах Чикаго, где та девушка? Какая-то очень уж резкая смена, нет?       — Я не отправляла тебе никакой миндаль. Я даже не знаю, в каком из общежитий ты живешь.       Это очень тупой выбор для попытки отвертеться.       — Знаешь каждую мою соцсеть, но не номер комнаты?       Бровь Инес выгибается так сильно, что Чонгуку кажется, будто она сейчас перелезет через стойку и прижмет его к стенке. Выражение лица бариста буквально кричит «беги».        Чонгук впервые в видит её такой. И он этому ни секунды не рад.       — Я не собираюсь выслеживать тебя, Чонгук. И я не отправляла тебе никаких подарков, на этом всё.       Это бьёт поддых, затыкая просто моментально, потому что на шутку не похоже. И ложью ледяной тон Сандерс не назовешь. К тому же, всё тот же вопрос, какой прок от вранья?        Лицо Инес настолько серьёзное, что Чонгуку не кажется нужным уточнять, не стебётся ли она. Не врёт ли. Кто угодно мог ему соврать, но это… явно не она.       Вот так отличное завершение. Чонгуку даже кажется, что лучше бы он правда просто отшил её, чем вот так выставил себя козлом и полнейшим придурком. Это ведь не то же самое, что было с Феечками, он только что чуть ли не послал незнакомку.       Молодец, Чон Чонгук, пять балов.       Сказать, что атмосфера за считанные секунды становится адски неловкой, — не сказать ничего. Чонгуку хочется по мановению волшебной палочки исчезнуть в сию же секунду, или чтобы врата ада раскрылись прямо у него под ногами, и он пропал с этого места как можно скорее. Потому что он понятия не имеет, как теперь продолжать этот ублюдский разговор, и просто развернуться и уйти тоже будет как минимум странно хотя бы из-за готовящегося кофе.       Всё именно так, как Чонгук предполагал: он выставил себя самовлюблённым идиотом и теперь находится в полнейшем дерьме, да и чувствует себя соответствующе.       Никто не собирается нарушать воцарившееся молчание. Ни Чонгук, ни Инес. И уж точно не Томас Миллер, неизменно уткнувшийся в свой конспект.       Как утро, начавшееся так хорошо, могло перетечь вот в это? Видеозвонок Чимина теперь кажется чем-то таким же далёким, как каждое небесное светило.       — Твой кофе, — натянув профессионально-неправдоподобную улыбку, Инес протягивает злосчастный стаканчик и запечатанную бумажную трубочку. — Спасибо за заказ и хорошего дня.       Похоже на мантру, заученную для таких, как он. Тех, кого приходится терпеть из-за всеобщих рабочих правил и хороших манер, но никак не обслуживать с удовольствием. Чонгук, делающий заказ, и тот, что забрал его, внезапно стал двумя разными людьми, поделённый собственным вопросом «это ты?».       И вместо того, чтобы хотя бы попытаться как-то исправить ситуацию, Чонгук делает очередную глупую вещь — забирает свой американо — простите — просто чёрный кофе со льдом, коротко кивая девушке в ответ на вежливое пожелание.       Что. Это. Была. За. Херня?        Святые угодники, во что Чонгук превратил свою жизнь? Это какая-то жестокая фантазия семиклассницы, фанатеющей от тропа любовь-ненависть с кинком на унижение.       Как-то непозволительно много глупых вещей он совершил за такой смехотворно короткий срок, не так ли? Нужно срочно с кем-то это обсудить, и чем раньше, тем лучше. ***       — Я в заднице.       Чонгук смотрит на первую страницу в тесте и даже не понимает, кому именно говорит это. Себе? Мингю, удивлённо повернувшемуся из-за обречённого шепота друга? Или надеется силой мысли предупредить о нынешнем положении вещей профессора Гийома?        — Это же тест, — с такой же громкостью получает Чон в ответ. — Проще даже придумать нечего.       — Я всё равно в заднице, Мингю.       — Ты…       Он так сильно ещё никогда не проебывался. Чонгук не просто не готов, он смотрит на список вопросов в самом начале, но видит там не что-то знакомое и такое же очевидное, как дважды два. Из-за полнейшего игнорирования так необходимых подготовок (и приличного количества домашки ранее) итоговый тест, даже не развёрнутая письменная работа, показывается экзаменом по… вычислению химического состава серого вещества, потому что в этом Гук так же ни черта не смыслит.       — У вас важный спор насчёт моих вопросов, мистер Ким? — Гийом смотрит поверх очков прямо на третий ряд — на Чонгука с Мингю. — Мистер Чон?       — Нет, — без запинки отвечает Мингю. Ему уж точно проблемы не нужны, он не хочет сидеть и причитать «я в заднице» так же, как его горе-друг. — Никаких споров, простите, профессор.       Чонгук не может не заметить, как взгляд Гийома задерживается на нём дольше положенного. Преподаватель словно хищное животное пытается унюхать ни с чем не сравнимый страх добычи. И это, наверное, первый раз, когда Чон Чонгук ощущает себя именно добычей, которая заточена в университетской аудитории, а не в клетке, без возможности скрыться от строгого взгляда учителей. Ещё ни разу не случалось такого, чтобы он был настолько не уверен в собственных знаниях. Даже смешно от того, насколько сильно Гук не понимает, что именно ответить. Это точно он в прошлом году любил вести оживлённые дискуссии и делился своим мнением без какой-либо боязни?       Нужно было готовиться, а не к Рэду, блять, переться. Но этот день и упущенная возможность подстелить себе хоть немного соломки, чтобы смягчить сегодняшнее падение на дно, уже остались в прошлом. А что мы имеем сейчас? Полный провал.        Ему конец.       Мингю уже привычно толкает Гуково колено своим, вот так молча, с помощью поднятых одних лишь бровей и несильного удара говоря «заткнись и сосредоточься», но на самом деле реализовать последнее не получается от слова совсем. В голове Инес, Чимин со своей макаронной кошкой, ебучий миндаль и мелькающие картинки вчерашнего вечера то ли из-за… не до конца выветрившейся травки (Чонгуку неистово хочется списать всё на неё), то ли потому, что на сон пришлось не так уж много часов последних суток. И время бодрствования парень так опрометчиво потратил не на подготовку к сессии, а на поиски того, кого он, видимо, так и не найдёт.       Дела действительно могут идти настолько плохо?       Этот день стоит отметить в календаре. Не потому что впервые проснулся с наркотическим похмельем и даже не из-за Инес.        Он… Как он докатился до такого?       Двенадцатого декабря Чонгук впервые в своей жизни списывает не просто один вопрос из десятка других, а слизывает всё под чистую. От первого и до последнего задания. Подливает масла в огонь ещё и то, как его глаза с десяток раз встречаются с профессорскими. Тот точно замечает, как парень косится в сторону листов Мингю, об обратном не может идти и речи, Гук безнадёжен в подобных вещах, но ни единого замечания в его сторону не прилетает.        Чонгук не просто списывает. Ему позволяют это делать, будто самого факта попытки спасти свою задницу таким образом недостаточно. И от последнего почему-то тошно больше, чем от всего произошедшего накануне.       Не то чтобы Чонгук страдал синдромом отличника, оценки всё ещё не самое важное в его жизни, но он столько сил положил на то, чтобы учиться именно в этом университете и иметь возможность получать знания, нужную информацию, исключительно в этих стенах, чтобы что? Просто убедиться, что умудрился стать… разочарованием?       Своим? Или Гийома?       Чонгук кладёт на стол профессора свою работу почти с той же осторожностью, с которой сапёр обращается со взрывным устройством, и как только его руки перестают касаться листов, мужчина заинтересованно придвигает их ближе, при этом ничего не говоря. Он бегло проходится глазами по ответам на вопросы с первой страницы, не рассщедрившись на эмоции. Ещё больше усложняет ситуацию, потому что Гук и так не слишком хорошего мнения о себе сегодня. Мужчина протяжно вздыхает, следом тут же поджимая губы и не удосуживая больше даже самым коротким зрительным контактом. Только благодаря этим простым и таким, казалось бы, безобидным действиям, Чонгук уже сейчас знает, что его пророчество сбылось.       Он в полной заднице. И одному богу известно, что он переживает по дороге в общежитие, снова и снова прокручивая последние несколько недель в голове. Чем он занимался? Чем он, блять, занимался всё то время, что мог посвятить подготовке к сессии? К ебучей психологии, например.       Тело от и до наполняется злостью на себя. На этого проклятого Санту. Даже на ни в чём не виновную Инес, просто потому, что оказалась не им и усложнила этим не самую лёгкую задачу. У него же и так жизнь не сахарная последние полгода, а этот день решил проверить остатки нервов на прочность?       В другое время списывание или даже отвратительная сдача теста не вызвали бы столь бурную реакцию, но в этот день Чонгук на взводе. Всё вокруг рушится, пока он так тщательно поддерживает одну-единственную и сейчас самую важную часть своей жизни, в то время как должен был лавировать между всеми сферами, учась справляться со всем, как должен будет справляться до конца своих дней.       Пока парень в растроенных чувствах плетётся домой, ему удаётся загнаться настолько, что и предмет Гийома, и этот злоебучий тест перестают быть просто частью учёбы, превращаясь в нечто глобальное.       Он словно… с собственной жизнью не справился. И тут не спишешь и не пересдашь.       Чонгук убеждает себя, что ему срочно нужно прекратить так сильно зацикливаться на всём произошедшем за последние несколько часов, но он кажется себе слишком потерянным, чтобы десять глубоких вдохов помогли исправить состояние и построить последующий план действий. Парень не знает, за что браться, когда возвращается в комнату. Пар изо рта здесь больше не идёт, значит проблемы с отоплением устранены с концами, но это нисколько не радует и не отвлекает. Он снова осматривает свой стол и последний подарок от неизвестно кого на нём. Чашку, которую не могли подарить просто так, сейчас невыносимо сильно хочется швырнуть о стену. А следом самого себя.       Кто бы мог подумать, что один день способен вызвать такое количество эмоций. Злости в основном. Стыда и раздражения. Ненависти.       Адски хочется позвонить Чимину и со всех сил нажаловаться на самого себя. Рассказать о таких тупых и не свойственных ему прошлому лажах человеку, которого совсем не стыдно посвящать во все косяки. Но в Корее сейчас даже семи утра нет. Если быть дотошным, то сейчас на Чеджу шесть пятьдесят семь, и будильник Пака поднимет того с кровати через три минуты, но было бы жестоко осчастливить любимого человека своими проблемами с учебой с утра пораньше.       Стоит рассказать Паку о Тайном Санте? Это точно не Инес, вряд ли нужно продолжать бояться ревности, к тому же в последнем подарке не было полароида, а это… уже не так пугающе? Гук спрашивает самого себя. Именно сейчас страха во всём клубке наглухо склеившихся эмоций не находится. Но так же там нет уверенности, что Чимину стоит знать о происходящем, пока это окончательно не прояснится.       Вместо Чимина Чонгук находит контакт своего соседа в телефоне и пишет, не давая себе время подумать.       Чонгук Чон: Ты где?       Но телефон, будто подслушивая невысказанные мысли, вместо моментального ответа от Кима внезапно удивляет Чонгука всплывшим уведомлением из Какао.       У него входящий звонок от хёна.       Декабрь в этом году явно богат на онлайн общение, потому что Чонгук не помнит, когда в последний раз они настолько часто созванивались.       Вдох-выдох. Чимину не нужно с самого утра разделять скверное настроение своего парня. Чонгуку на самом деле и высказываться не нужно, он знает, что сейчас увидит своего сонного, самого любимого и желанного малыша и легче станет моментально.       Нахер все успокоительные мира, пока у Чон Чонгука есть Пак Чимин.       Когда парень нажимает на кнопку ответа, экран не показывает ему ожидаемую картинку заспанного старшего, зажатого между двух подушек. Чимин на улице. Судя по всему, под каким-то заведением или просто за летним не переносным столиком, который зимой используется, наверное, раз в столетие.       — Хён?       — Меня глушит ветер? — вместо приветствия начинает Пак.       Никаких людей-успокоительных тебе, Чонгук-а.       Этого достаточно. Одного несчастного вопроса. Вот настолько мизерного набора слов хватает, чтобы Чонгуку тут же стало понятно… Чимин не просто пьян, он встельку. Из них двоих, младший — не тот, кто может похвастаться хоть какими-то алкогольными подвигами, но он пробыл наблюдателем достаточное количество времени, чтобы понимать одну вещь: хёну нужно было влить в себя действительно внушительное количество, чтобы его язык заплетался настолько сильно.       Гук сегодня взорвётся или что? Его голова должна треснуть, как перекачанный воздушный шарик, или есть другая причина для всего сегодняшнего дерьма?       Просто невозможно. Это ведь не какой-то вселенский заговор против него, правда? Вряд ли это так, но Чонгук, даже полностью понимая всё, чувствует, как посетившее его до этого раздражение превращается во что-то посильнее. И ему этого не хочется, но контролировать себя больше не получается.       — Тебя слышно, — сжав губы в тонкую полоску, цедит младший.       В этот раз не хочется повторять просьбу взять себя в руки, не хочется просить завязывать с этими чёртовыми пьянками и вообще нет желания вести себя как хороший понимающий парень. В Иллинойсе ещё не закончился вторник, у Чимина уже семь часов как среда, средина недели, еб твою мать, а Пак ведёт себя настолько как… бестолочь, что не в состоянии будет пойти на работу.       Боже, да что за день такой?!       Чонгука разрывает от желания взять этого дурака за шкирку и хорошенько встряхнуть, чтобы мозги или хотя бы то, что от них осталось после длительных отношений с соджу, встали на место.       — Нам надо поговорить, — роняя голову на руки, едва различимо белькочет Пак, но Чонгук не слышит. Или не хочет слышать. Младший даже не помнит, когда он в последний раз был настолько зол.       — Ты, блять, где?       Этот вопрос действует освежающе? Или ледяной тон Чонгука настолько удивляет набравшегося Чимина, что тот округляет глаза, снова вглядываясь в телефон?       — Что?       Будь Чонгук рядом, он бы ему, наверное, вмазал. Парень никогда не отличался агрессией или тягой к дракам, он может поклясться, что никогда не причинил бы Чимину боли, но сейчас это желание отрезвить настолько сильно…       Появляется внезапное ощущение, что Чонгука вот-вот стошнит. От вида растерянного Чимина, от его неестественно медленной речи, от того, что тот не понимает, на кого сейчас похож.       — Мне послышалось? — снова разрушает тишину старший, подтягивая провод наушника с микрофоном ближе ко рту.       — А ты допился до того, что тебе слышится то, чего нет?       — Что, прости?       Чонгук, не веря в происходящее, качает головой, натягивая языком щеку. Невесело усмехается, из последних сил сдерживая себя от того, чтобы не сбросить звонок и не внушить себе, будто его не было, никто никому не звонил. Может, это было бы к лучшему. Может, тогда он бы не слетел с катушек, потому что… Нет, это выше Чонового понимания. Хён шутит или как? Действительно не понимает, как сейчас выглядит и что делает?       — Я, блять, в шоке, вот что, — говорить получается удивительно спокойно, несмотря на ураган внутри. — Не могу поверить, что мой парень сейчас выглядит, как… я даже не знаю, как тебя назвать. Кто ты, Чимин? Почему ты, мать твою, похож на налакавшийся кусок дерьма, и при этом заявляешь, что хочешь поговорить? Давай, говори. Обсудим соджу? Или чем ты накачался?       — Какого хрена? — Пак задыхается то ли от возмущения, то ли от удивления. Или от смеси этих двух эмоций. Чонгук впервые за всё время их отношений использует такие слова в разговоре с ним. Сколько раз младший не назвал бы Пака малышом, он всегда помнил, кто из них старше и что значит уважать друг друга. — Ты…       — Мы говорили меньше десяти часов назад, — обрывает на полуслове младший. Ещё одна невнятная фраза, и он заменит их постоянные признания в любви на просьбу поесть дерьма. — Прямо после того, как я попросил тебя контролировать своё долбанное пьянство, ты звонишь мне… Ты, блять, вообще видел себя?       — Эй, ты, — Чимин принимает правила игры. Его тон вторит Гуковому. — Забыл, с кем разговариваешь?       — Да нет, я помню. Я говорю с долбанным алкоголиком, который почему-то звонит мне с номера моего парня!       Они смотрят друг на друга — Чимин расфокусировано, в полнейшем замешательстве, в то время как Чонгук с нескрываемой злостью, не нарушая воцарившегося молчания. Неужели ему действительно надо говорить весь этот ужас вслух? Неужели Пак взаправду настолько рехнулся, что не видит, как стремительно катится в помойную яму? Да что с ним, блять, вообще случилось?       — Ты действительно не видишь, кем ты стал? — Всё так же не веря в происходящее, наконец продолжает Чонгук. — О чём мне с тобой сейчас говорить? Ты же даже не вспомнишь этого разговора, когда проспишься, я прав?       Сколько бы Чимин ни выпил, этого явно не достаточно для того, чтобы тот окончательно перестал быть собой. Алкоголь не меняет то, насколько пугающе тот может выглядеть, несмотря ни на что.        — Пусть это тебя не волнует.       Отлично. Чимин решил разыграть ещё и обиду? Что это за долбанная дрожь в голосе? Если ему кажется, что таким способом он заставит Чонгука сбавить обороты, а не как обычно прикажет вспомнить, что тот пожалеет о сказанном, то это делает его ещё большим идиотом, чем он сейчас выглядит.       — Тебе нужно быть в твоём ебучем цирке через два часа, ты вот в таком виде явишься?       — Следи за словами, Чонгук-и, — Чимин пытается — видно, что пытается — быть серьёзным, но… он вытирает сопли запястьем и моргает так медленно, что снова хочется треснуть. О какой серьёзности тут вообще идёт речь? Даже намёка на неё не имеется. — Ты забываешься.       — Может это тебе стоит последить за своими? Выговаривать все буквы, например. Ох, точно, ты же не можешь, ведь напиваться до такого состояния так классно! Так по-взрослому!       — Ты, мать твою, говоришь это после…       Нет, нет, этого не будет. Чимин не может использовать блядские случайности в оправдание своим осознанным действиям.       — Вот только попробуй приплести сюда травку, — Чонгук тыкает указательным пальцем в экран так, будто Чимин действительно стоит рядом с ним. — Только, чёрт тебя дери, попробуй.       Их отношения многое повидали, это далеко не первая их ссора, но ещё никогда она не была такой. Пак не зря выглядит таким ошарашенным, Чонгук впервые так с ним разговаривает. Он вообще впервые настолько грубо говорит с живым человеком. И это ещё и его Чимин. У них есть ласковые имена друг для друга, младший частенько зовёт хёна просто по имени, но всё же давным-давно выученное правило общения с теми, кто родился раньше него, стало частью самого парня, сколько бы он ни подшучивал над Джином или своими старшими школьными друзьями. Да чего уж там, он и с младшими никогда так не говорил. Но сейчас, когда нервы на пределе, все рамки стираются и поток слов не удаётся контролировать.       — Мне с нетерпением ждать приезда вот этого Чимина? Ты из самолёта вывалишься в том же состоянии?       Чимин смеётся. Так внезапно и настолько неуместно отпускает провод наушника, а затем и голову. Роняет её в этот раз просто на стол. Но смена положения старшего на Гуковы эмоции никак не влияет, он всё такой же заведённый, спрашивает:       — Мне посчастливится дождаться тебя трезвого хоть один ебучий раз?       Больше Чимин не пытается ни напомнить о вежливости, ни как-то возразить. Ему на самом-то деле возражать нечем. Чонгук прав. Он сам знает, что прав.       — Можешь не ждать, — выдаёт Пак, всё ещё не поднимаясь.       Одному богу известно насколько Гуку хочется ему втащить. Это шутка какая-то?       — Не ждать тебя трезвого? Ты что, блять, действительно собираешься спиться?       — Можешь не ждать моего приезда.       Когда Чимин снова смотрит в камеру, ни единого следа от удивления или той холодности, с которой он пытался напомнить Чонгуку о вежливости, больше нет. В глазах стоят слёзы, и одна срывается прямо перед тем, как Чонгук не веря переспрашивает:       — Что?       Хён не тот, кто будет манипулировать таким образом. Пак Чимин это не про «или мы делаем как я сказал, или я тебя бросаю».       Что за херня?       Быстрым движением Чимин стирает влагу с лица, нисколько не пытаясь скрыть истинные чувства.       — Я не приеду на Рождество. У меня не получается с работой, слишком мало свободного времени.       Это что, шутка?       — У тебя два выходных каждую неделю, — сердце стучит так, будто Чонгук узнал о смертельном заболевании кого-то из родителей, он понятия не имеет, как ему вообще удаётся говорить с внезапной пеленой перед глазами. — Ты можешь приехать, когда…       — Я не приеду, Чонгук. Два дня слишком мало, ты и сам знаешь, сколько времени занимает путь туда и обратно.       Он знает. Но ещё Чонгук знает, что жил желанием увидеть своего парня все долбанные полгода. Ради этого вставал по утрам. Именно до Рождества отсчитывал дни. Из-за Чимина и только из-за него.       — Ты же шутишь?       Старший прокашливается, быстро вытирая нос в этот раз рукавом куртки, и тянется к телефону.       Они оба знают, что шуткам здесь места нет.       Пока Чонгук пытается переварить только что услышанное и придумать хоть немного внятный вариант того, что можно сказать в этой ситуации, лицо хёна снова меняется. Нос морщится, брови поднимаются, и вся стоящая влага в глазах вырывается наружу.       — Пока, Чонгук.       Больше Чимин не говорит ничего. Обрывает звонок, оставляя Гука сам на сам с этой новостью.       Никакого совместного Рождества не будет.        Санте на них плевать.