Santa doesn’t care

      Чимин Пак: Напиши мне, как проснешься.       Чимин Пак: Даже если у меня уже будет поздно.       Чимин Пак: Я люблю тебя.       Последнее сообщение прям таки вынуждает Чонгука зарыться в одеяло носом, дабы насладиться этой фразой максимально. Он также не отказался бы от голосового — наверное, миллионного в чате, — где Чимин говорит это слово, произносит с нежностью, превращающей кости в желе, но в то же время появляется идея получше.       Чонгук оборачивается на мирно посапывающего Джина, который так же, как он, уснул в одежде, но если в случае с Гуком это случилось намеренно, то у его соседа всё должно быть по-другому. Джин — не тот, кто спит и ходит забирать пьяных второкурсников с вечеринок в одной и той же одежде. Остаётся надеяться, что тот не провёл большую половину ночи, следя за тем, как бы Чон Чонгук не перестал вдруг дышать из-за никчёмной порции травки. Зная Чимина, тот вполне мог поручить подобную миссию нынешней няньке своего парня, заставил бы носиться, как молодая мамочка, с впервые заболевшим младенцем, потому что Хаффлпафовские привычки никак не искоренить, а вот навязать другим — вполне себе возможно.       Трудно понимать, чего ожидать после трипа, если ни разу не связывался с запрещёнными веществами и даже не вертелся в компании ярых любителей подобного. Чонгук знает, что Рик далеко не фанат этого дерьма, но вряд ли вчерашний опыт был для него первым в жизни, тот, должно быть, хоть примерно понимал, как организм отреагирует на пережитое спустя время, а вот сам Чон… Он как-то не так представлял себе последствия первого знакомства с марихуаной. В смысле… почему он не чувствует никакой боли? Голова не раскалывается, суставы не сводит и… ну… вообще ничего странного не происходит, кроме как адовой потребности в глотке воды. Последнее не что-то новое, жажда даже не кажется смертельней обычной утренней потребности в жидкости.       То есть вчера он не мог отличить реальные фразы Джина от тех, что сгенерировало его воспалённое воображение, а сегодня проснулся, как ни в чём не бывало, и готов хоть сейчас сворачивать горы или как минимум провести круговую тренировку в зале?       Это какая-то магия. Даже после алкоголя людей терроризирует похмелье.       Именно поэтому влезть в зависимость настолько легко? Срань какая.       Откинув одеяло, Чонгук не даёт себе времени передумать, когда всё ещё расслабленное и разнеженное сном тело начинает протестовать против вертикального положения, тот уже отправляет видеозвонок Паку, шаря рукой в поиске кейса для наушников.       Ладно, кое-что всё же причиняет больший дискомфорт, чем показалось поначалу: во рту адски сухо, язык словно трещинами пошёл, а Гук всего-то встал с кровати. Создаётся ощущение, что попадись ему сейчас бутылка воды, он бы проглотил её вместе с пластиком.       — Чонгук-а? — внезапно громко звучит из динамика, заставляя парня поморщиться и быстро проверить, не разбудил ли Чимин (а точнее Чонгук своей медлительностью) Джина.       Ким переворачивается на живот, но больше не двигается, в сию же минуту развеивая всякие опасения.       — Ты здесь? — снова доносится до ушей Гука, когда он наконец вставляет правый наушник, чтобы не создавать ещё больше шума.       — Подожди секунду, — шепчет в ответ, снова отмечая, насколько сильно всё пересохло. Если бы его сейчас настиг приступ кашля, это было бы адски неприятно. Может, даже больно.       На том конце Чимин терпеливо молчит, пока Чонгук как можно беззвучней обувается и снимает с крючка на двери повешенную точно не им куртку. Если повезёт, кошелёк окажется внутри кармана, потому что искать его сейчас Чонгук не собирается, а утолить жажду просто крайне необходимо. И поговорить с хёном тоже.       Когда дверь в их с Джином комнату в конце концов закрывается за успешно выскользнувшим Чонгуком, он наконец удостаивает своего парня взглядом.       — Всё, я могу разговаривать.       Часы в левом углу экрана показывают начало шестого утра, а это значит у Чимин ещё девяти нет. Он, должно быть, только-только вернулся с цирка, в то время как Чонгук уже успел не только протрезветь, но и вполне себе выспаться.       — Как ты себя чувствуешь?       Голос у Пака заметно усташий. Вид, кстати, тоже, это нисколько не скрывает ни его — Гукова — оверсайз толстовка, сейчас вздувшаяся на животе как костюм Санты, ни максимально приглушенный свет в комнате. Как же нечасто Чонгук видит эту комнату. Они настолько редко созваниваются, когда Чимин находится не в Сеуле, что сейчас как-то… непривычней, чем когда либо до этого смотреть не на мерцающие блики от огоньков, а на скучный белый потолок с метровыми трещинами, которые видно даже в полумраке, и выключенную люстру. За спиной у хёна кровать, самая дешёвая пластиковая полка для обуви, найденная Чимином на ближайшей к их общежитию мусорке, и стул, служащий одновременно и прикроватной тумбочкой, и вешалкой для вытащенной с маленького чемоданчика одежды. С настолько скудным освещением фон превращается в обычную чёрную пустоту, но Чонгук всё же умудрился запомнить эту комнату, несмотря на редкие возможности разглядеть её как следует.       — Чувствую, словно способен выпить чей-то бассейн.       — Больше не тошнит?       Точно, Чонгука вырвало вчера под тем столбом. Как раз когда Рэд спустился спасти его ищущую приключений задницу, а Джином ещё даже не пахло. Это воспоминание адски размытое, больше похоже на обрывки сна, чем на самом деле пережитое, но это точно было. Слишком много рандомных деталей по типу цвета носков Рэда и его кроссовок, забрызганных Гуковой рвотой, сейчас возвращаются как к жертве амнезии, чтобы списать всё на сон. Ещё Рузерфорд и был тем, кто завершил видеозвонок с Чимином и передал то смеющегося, то корчащегося из-за попыток желудка избавиться от всяких остатков брауни Гука в руки соседа. Точно-точно.       — Со мной всё хорошо.       И это до чёртиков странно даже для самого Гука, но он не врёт. Чувствует он себя отлично. Сегодняшнее утро мало чем отличается от каждого прошедшего. Возможно, стоит поблагодарить собственное тело, за такую реакцию на съеденное, ведь только благодаря вчерашнему… украшению улицы и обуви Рэда своим неудачным ужином сегодня не нужно испытывать на себе все прелести отходняка.       — Едва ли хорошо, Зайчик, — Чимин тянется к чему-то. Поначалу Чонгуку кажется, что тот собирается поднести подпертый чем-то телефон ближе к лицу, но эта догадка развеивается, когда в пределах видимости мелькает зелёная бутылка фруктового соджу. Персикового. — Я чуть не наложил в штаны. Особенно когда тебя начало рвать, когда Рэд спустился.       Как бы сильно младший не приказывал себе не зацикливать внимание на большом глотке алкоголя, что делает Чимин, у него не получается. Его как-то даже слишком напрягает факт того, что Пак снова в компании спиртного. Возможно напрягает даже больше, чем катастрофическое отсутствие слюны во рту и тяжесть в теле из-за движений с утра пораньше.       — Ты же знаешь, что нужно быть на чеку, когда Фитц ошивается рядом.       Они оба были уверенны, что это имя останется местной легендой после прошлогоднего выпуска, но Мэйсон Фитцпатрик либо слишком дорожит этой возможностью — действительно быть легендой или хотя бы тем, кто постоянно у всех на слуху, — либо за годы учёбы стал самым большим поклонником Чикагского университета.       — Да, мам, — стараясь не показывать, насколько ему не нравится представшая перед ним картина, Чонгук смотрит прямо перед собой, двигаясь к выходу из общежития.       Он не должен устраивать ссору. Нет, не так. Он не будет устраивать ссору. Чимин  — взрослый человек, и он лучше всех, с кем Чонгук знаком, знает, что делает.       Это его хён. Никаких дурацких упрёков и превращений в сварливого бойфренда.       Чонгук изо всех сил пытается убедить себя в этом, шагая по безлюдному коридору. То, что пауза в разговоре не только возникает, но и внезапно затягивается на долгую и почему-то напрягающую минуту, не действует на руку Чонгуку и его нервам, поэтому, минуя лестничный пролёт своего этажа, даже закушенная губа не помогает как следует пересилить недовольство от созерцания развернувшийся на экране картины.       Блять. К чёрту.       План не ворчать успешно провален.       — Ты снова пьёшь? — спрашивает то, чему и так видит подтверждение.       Чимин и глазом не ведёт. Для него это просто вопрос, а не начало скользкой дорожки.       — Ага, пытаюсь «нагулять» аппетит.       Это самая дерьмовая причина из всего, что только можно было придумать. Паково спокойствие почему-то не помогает успокоиться и Гуку, оно скорее подливает масла в огонь. Хён, судя по всему, не видит вообще ничего плохого во всём происходящем.        Должен ли Чонгук купить ему на Рождество… ну там… новые очки? Помощнее.       — И как? Получается?       Чимин хмыкает.       — Судя по тому, что во мне уже полбутылки, а я ещё даже не снял обёртку с рамёна…       Да ну, это уже совсем не смешно.       — Хён, тебе не кажется, что алкоголь становится проблемой?       Вот. Он это сказал. Больше нет путей к отступлению, они либо сейчас нешуточно поссорятся, либо решат этот вопрос мирно, но в любом случае, Чонгук наконец выразил своё недовольство, а это уже чувствуется как гора с плеч.       — Ты хочешь об этом поговорить? — с вызовом спрашивает старший. — После того, как позвонил мне посреди моего рабочего дня под кайфом? Ты серьёзно?       — Я же не добровольно это…       — У меня всё под контролем, — резко обрывает Чимин.       Чонгук вздыхает, наваливаясь на входную дверь.       Он так сильно не хочет злиться на старшего и ещё меньше желает им вот таких настроений в разговоре — будто они воюют друг с другом, а не вместе противостоят одному врагу — расстоянию.       — Хён.       — Чонгук.       Этот разговор должен был начаться не с такой темы, им сейчас самое время напоминать о том, как сильно они влюблены друг в друга, никак не перебрасываться короткими сухими предложениями.       — Ты сам сказал, что волнуешься обо мне, — не сдаётся Чон, но терпеливо сохраняет ледяное спокойствие в голосе. — Думаешь, это работает только в одну сторону?       — А ты сказал, что мы только и делаем, что волнуемся друг о друге. Может перестанешь?       — Только если ты перестанешь.       Что ж, начало дня отличное. Жаль лишь, что это заключение от и до пропитано сарказмом.       Пар вырывается изо рта после очередного тяжелого вздоха. Мир только начинает просыпаться, Чонгуку в самый раз сейчас страстно обниматься с любимой подушкой и досматривать десятый сон, а не застегивать молнию до подбородка, пытаясь справиться с этим нехитрым действием без задействования второй руки. Она занята телефоном, в то время как Гуково внимание — недовольным лицом парня на экране. Хочется ещё раз вздохнуть. Ну или не раз. А потом всё так же деликатно продолжить тему хёновых укрепившихся отношений с выпивкой, но их короткий диалог уже дал понять — сейчас не тот момент. Чимин не настроен разбирать истинный посыл Чонгуковых замечаний, к тому же существует ещё один вариант, где они оба разозлятся, и в итоге разойдутся в плохом настроении: Пак спать, а Чонгук жить этот день. Но и помалкивать в тряпочку как ни пытайся — уже не выйдет.       — Я не хочу, чтобы это стало зависимостью, хён. Ты пьёшь почти при каждом нашем разговоре. Когда ты в последний раз говорил со мной на трезвую?        Чонгуку грустно. И потому, что уже сам не помнит, когда хён представал перед ним без внушительного процента алкоголя в организме, и… потому, что чтобы отвлечься, Чимину больше не достаточно разговоров с ним или кем бы то ни было. Пак нашёл себе нового приятеля, самого близкого сейчас. Выпивку.       — Я говорю тебе это не потому, что мне всралось заставить тебя делать то, что хочется мне, просто… Ничего здорового тебе это не даст. И хорошего тоже.       В этот раз Пак не пытается протестовать или хотя бы переводить тему. Он смотрит прямо в камеру, словно, даже находясь на таком ужасно огромном расстоянии, пытается заглянуть в глаза Чонгуку, и не произносит ни слова. Младший так же не спешит нарушить молчание. Он двигается в сторону излюбленного Сэвен Элевен. Без шуток, ему кровь из носа нужна жидкость прямо сейчас, в сию же секунду. И что-то съедобное после. Хоть что-то. Жажда и внезапно проснувшийся голод двигают тело только вперёд, благо погода играет на руку, и зимний ветер не пытается сдуть его на другую сторону улицы, хоть несусветная рань всё равно заставляет зябко поёжиться.       Парень проходит первый квартал, всё ещё ожидая хоть какого-то ответа от Чимина, но тот не торопится обронить ни единого слова. И Чонгук тоже не подгоняет ни себя, ни его. У них достаточно времени, чтобы намолчаться от души, — у хёна ещё рано, чтобы ложиться спать, а у Гука уйма времени до единственной на сегодня пары.       Удивительно бодрый для недавно проснувшегося Чонгука шаг тормозит светофор на перекрёстке Пятьдесят Пятой, в тот самый момент, когда звук какого-то движения в наушнике снова привлекает внимание к телефону. Чимин тянется к металлической крышечке, до этого покоящейся на том же столике, и позволяет лишь на половину опустошенной бутылке покинуть его ладонь. Это вряд ли можно назвать вынужденным действием, Чимин не отставляет напиток подальше только потому, что Чонгук так сказал, но всё же младший рад самому факту. Чуть меньше радости вызывает то, как Пак зарывается пятерней в свои волосы и сжимает пальцы в кулак, наверняка больно оттягивая каждую прядь, что смог пропустить сквозь пальцы.       Про плохой день спрашивать нет смысла. Чонгук и так понял.       Когда у них уже будут хорошие дни? Для начала хотя бы у одного.       — У меня тут кое-что, эм… — Чимин опускает ноги со стула, теребя руками шнурок на толстовке. — Точнее кое-кто есть.       Отрываясь от целую вечность горящего красным светофора, Чонгук снова сосредоточивает внимание на экране.       Чимин прочищает горло, серьёзно спрашивая:       — Готов?       Даже не представляя, чего ожидать, младший кивает, хмурясь. В видимость камеры сейчас впрыгнет Тэхён? Один из начальников Чимина? Чонгук готовится к чему угодно, но он никак не думает, что этот кое-что, а точнее кое-кто, находится под толстовкой, прямо сейчас надетой на Паке. Бегунок молнии опускается вниз, и на фоне светло-голубой ткани Чиминовой футболки удаётся рассмотреть только тёмное непонятное пятно в районе живота. Даже ладонь, приложенная козырьком к телефону, не позволяет как следует разглядеть это загадочное нечто. И Чону уже хочется спросить, что там вообще такое, или попросить для начала включить нормальный свет, но пятно совершенно внезапно для растерянного парня двигается и приобретает очертания… обычного кота.       У Чимина особая любовь к этим четырёхлапым. Его кошка — полностью чёрная дворняжка, сама нашедшая дом Паков и нагло поселившаяся там следом, — стала членом семьи ещё до переезда Чонов в Сеул. Чонгук помнит любимую всеми Мадам, помнит, как больно она царапалась, и даже в моменте припоминает о том, как часто пялился на фотографию Чимина с ней, получившую больше пятисот лайков в Инстаграме старшего. Фантастика, даже сейчас Гук помнит такие мелочи, как количество людей, нажавших на сердечко под определённым постом. Это отложилось в памяти ещё в те времена, когда имя Чимина было как красная тряпка для быка. Парню казалось, что он яро ненавидит сына маминой подруги, а в итоге… Выучил все малейшие детали снимка, где Пак в зелёных линзах и у них с Мадам практически одного цвета глаза.        Тогда чувства были другими, но их было по-прежнему много. Теперь же это ещё одна причина для ностальгии.       После смерти Мадам у хёна животных не было, и если Чонгука не подводит память — чета Пак ни котов, ни собак тоже не заводили.       И вот мы здесь. С сюрпризом под толстовкой.       Сдержать улыбку даже при всём желании не получилось бы.       — Чёрт, малыш.       Довольно резкая смена настроения, но Чонгук ничего не может с собой поделать. Пак Чимин влюблён не только в своего парня, а ещё и во всех существующих на земле котов. Ну конечно, рано или поздно он бы притащил одного к себе в комнату, кого вообще удивит подобное? Да, Чимин не мог не принести пушистого друга в комнату циркового общежития, где даже не по приказу кого-то свыше, а прямо в контракте указано, что животных держать нельзя.       — Это Лапша.       Будто нуждаясь в немедленном объяснении выбранной клички, Чимин пытается поднять кота, и тот, как и большинство его родственников, до последнего не отрывает лапы от нагретого места, позволяя себе стать почти что жидкостью. Точнее чем-то тягучим, как расплавленный сыр. Ну или лапшой.        Кот-спагетти.       Вот тут уже улыбка превращается в полноценный смешок.       — Ты уже и имя ему дал?       — Это девочка, — это не совсем ответ на вопрос, но Чимин так улыбается. Это то, что подразумевают словами «его глаза засеяли». — Я собираюсь завтра подыскать ей владельца, но пока что надо её как-то называть.       — Покажи поближе.       Заметно расслабившийся Чимин охотно придвигается, как можно осторожней вытаскивая своего нового подопечного из тёплого гнёздышка.       Это скорее котёнок, чем взрослая кошка, но уже не совсем кроха. Вряд ли её выделишь среди других сородичей, обычная дворняжка с окрасом табби, коих можно легко встретить на каждом углу. В приглушенном свете не удаётся в точности понять цвет шерсти, но Чонгуку она кажется именно коричневой с чёрными полосками.       — У неё глаз закис, — продолжает Пак. — Я пытался промыть водой, но пока что стало не намного лучше, а ничего другого у меня здесь нет.       — Где ты её нашёл?       — Возле цирка. Она тоненькая, как прутик, я не мог просто оставить её там.       — Я знаю, — Чонгук всё ещё не может справиться с улыбкой, когда Чимин усаживает животное себе на колени, вопросительно поднимая брови. — Я имею в виду, конечно ты не мог. Ты же стопроцентный Хаффлпафовец.       — Это первая кошка на моей памяти, которая не пыталась расцарапать мне руки, когда я её мыл.       Этот… невероятный Пак Чимин. Самый мягкий и самый страшный в гневе одновременно. Чонгуку так неистово повезло не только жить с этим парнем в одно и то же время, родиться в одном городе, а ещё и быть любимым им.       — Ты её вымыл, потому что она была жутко грязной, или потому что тебе на самом деле не хочется её отдавать?       Чимин снова обращает взгляд на животное. Поглаживает по голове всего одним пальцем: от начала носа через всю крошечную голову к тому месту, где начинается шея. Так осторожно, что Чонгуку кажется, будто он сам чувствует это прикосновение. Оно очень знакомо. Хён не раз будил его по утрам вместо поцелуя или любого другого популярного способа выдернуть человека из мира грёз, проводя по брови вот так же — одним пальцем — снова и снова, пока сон окончательно не сдавался и не отпускал Чона из своих крепких объятий в Чиминовы. Не менее крепкие.       — Мне нельзя держать здесь животное.       — Я знаю. Но есть «но»?       Чимин грусно усмехается, снова поднимая голову.       — Но я вдруг понял, как сильно скучаю по Мадам. Или… ну… по кому-то рядом.       Ужасно то, насколько сильно Чонгуку жаль, что он не может с этим помочь. Не может взять и пнуть одиночество Чимина как можно дальше, переместить себя одним быстрым щелчком пальцев на другой континент, дабы вернуть себе возможность обнять своего малыша так сильно, чтобы все разбитые кусочки тут же собрались в одно целое. Невозможность исполнения этого жгучего желания и бессилие перед множеством других проблем всё так же разбивают сердце, сколько времени не пройдёт — реакция всегда будет одной и той же.       — Оставь её себе.       — Я даже не живу о одном городе, Зайчик. Меня постоянно носит между Чеджу и Сеулом. Было бы безответственно завести животное, о котором я не могу как следует позаботиться.       Всё, что остаётся Чону, — тяжело вздохнуть. Он снова не знает, каким из даже несуществующих для него вариантов можно утешить и в этой ситуации.       — Но в любом случае сегодня у меня есть компания на вечер, — пытаясь придать больше бодрости голосу, Чимин поднимает разнеженную теплом кошку, а следом поднимается сам.       Чонгук прочищает горло, принимая попытку смены темы.       — Меня, значит, в счёт уже не берём?       На автопилоте Гук поворачивает за угол, к своему конечному пункту назначения, и по привычке, которая уже никогда не искоренится, кланяется зевающему работнику, как только колокольчик над его головой оповещает о приходе.       — Ты моя компания не на один вечер, — доносится из наушника.       Это тут же рисует улыбку на пересохших губах.       — И не на одно утро.       — Точно, — Чимин хмурится, будто только поняв, который час у каждого из них. — У тебя же рань несусветная, где ты ходишь?       — Пошёл искать водопой, — в подтверждение своих слов Чонгук, не раздумывая, достаёт из холодильника синий Гаторейд, набрасываясь на него, как на долгожданный оазис в палящей пустыне.       — Ну да, после травки сушит знатно. Мамонта слопать не тянет?       Чонгук качает головой, всё ещё не в силах до конца оторваться от горлышка. Мимо него вполне могут пройти некоторые побочки и последствия употребления, наркотики действительно не долго успели пробыть в организме. И за это стоит благодарить даже не кого-то постороннего. Тело Чона спасало себя само.       — Эй, помедленней, он же из холодильника.       Чимин пытается притормозить дорвавшегося до воды Гука, когда в пластиковой бутылке остаётся уже меньше половины.       — Я думал засохну, — наконец выдавливает из себя второкурсник, переводя дыхание. — Кошмар. Рик, наверное, вообще при смерти, учитывая, сколько он успел съесть.       — И если его не рвало, как тебя.        — Ты вообще не должен был это знать. Или видеть. Ты видел?       Пак качает головой.       — Нет, но я писал Рэду. Я, кстати, давно о нём от тебя не слышал. Вообще о твоих Феечках. У Рика уже закончились шутки про кроликов?       — На самом деле он только вчера сказал, что без тебя они уже не так актуальны.       — Ха! — вот это уже дело. Наблюдать довольную ухмылку Чимина куда приятней, чем то, как он присасывается к соджу. — До него это только под кайфом дошло? Раньше было нормально?       — Раньше их не было, — Чонгук закрывает холодильник, оборачиваясь на стенд с чипсами. — Я впервые за полгода встретился с ними за пределом университета.       — Ты что, решил поменять круг общения?       — Нет, я просто никуда не хожу, — почему-то только сейчас, именно в конце семестра, доходит, что это действительно так. — В смысле вообще никуда не хожу. Без тебя всё не то.       Обычно Чонгук не может назвать себя любителем напихаться вредностями с утра пораньше. Просто… какой толк будет от его тренировок, если он начнёт заниматься подобным на постоянной основе? Чон видит мало смысла в сочетании «без протеина в шейкере в зал не высовываюсь», «соль и сахар в еде должны контролироваться» с чем-то вроде «бургеры — всему голова». Но всё же приверженцем исключительно здорового образа жизни (и сейчас речь не только о питании) его не назовешь. Потому что взять хотя бы режим сна — у Гука он более, чем дерьмовый. К тому же бывают дни, как сегодня, когда в крови появляется внезапная нехватка всяких нездоровых химикатов и его вкусовые рецепторы яростно требуют Читос. Сырные желательно. А если ещё и с сырным соусом, то будет вообще идеально.       — Я писал диплом и работал в прошлом году, — напоминает Пак. — И ты спокойно выбирался с друзьями. Да даже в те дни, когда я был свободен.       На самом деле… так и было. Звание студента приняло Чонгука с распростёртыми объятьями. Стоило ему сделать первый шаг с трапа самолёта, как жизнь внезапно завертелась и стала интересней, чем парень вообще себе представлял. У него появился парень (вернее отношения с виртуальных, наконец превратились в чуть более реальные), новые друзья вошли в близкий круг и стали частью повседневности так быстро, что в самый раз продолжать удивляться даже сейчас, откуда-то взялась куча знакомых и приятелей. Всё даже не за первые месяцы, а за пару несчастных недель. И он как-то умудрялся это всё совмещать. Только сейчас внезапно не способен найти время ни на что, кроме спортзала и учёбы.       И Чимина.        Для Чимина, будь то разговор или выполнение какой-либо просьбы, даже самый плотный график мастерски расчищается в секунды.       — Ну, — пожав плечами, отвечает младший. — В последнее время мне не хотелось никуда идти.        Пак вздыхает.       — Зайчик, — Чимин потирает лоб, в то же время опуская глаза на Лапшу. — Не делай так, пожалуйста. Я не самое важное в твоей жизни. Никто не важнее тебя, ты же понимаешь?       — Давай не будем об этом, хён.       — Пожалуйста, скажи, что ты знаешь это. Что ты и есть центр твоей галактики.       Сколько подобных разговоров у них уже произошло? И сколько ещё Чимин собирается повторять одно и то же разными словами.       — Выглядит так, будто ты всеми силами пытаешься превратить меня в эгоиста, Пак Чимин.       — Мы с тобой и так эгоисты, — Чонгук поднимает брови, ехва не прыская, но старший не даёт перебить. — Ты и сам знаешь, что в здоровом эгоизме ничего плохого нет. В конце концов мы единственные дети в семье. И ты… — Пак запинается, пытаясь подобрать самые подходящие слова. — Ты не должен жертвовать… всем ради…       — Я знаю, хён, я ничем не жертвую.       Поток мыслей несёт Чимина дальше.       — На самом деле я до сих пор чувствую себя виноватым каждый раз, когда ты не высыпаешься, не говоря уже о твоих пропусках. Я… я… Я плохо на тебя влияю.       Чонгук стонет. Ну нет, это уже не смешно.       — Это не так. Перестань, малыш, ты не можешь быть ответственным за всё в этом мире.       В ответ Пак уже открывает рот, чтобы, должно быть, поделиться ещё одной порцией переживаний, но вместо озвучивания терзающих мыслей выбирает лишь тяжело вздыхнуть.        Они… снова отчитывают друг друга? Выглядит именно так. И, похоже, не один только Гук ловит себя на подобной мысли, потому что с ответом старший не торопится. Поглаживает кошку всё так же по носу, позволяя паузе затянуться, а им обоим снова хотя бы попытаться сменить направление разговора.       Кто Чонгук такой, чтобы не помочь ему с этим?       — Я всего лишь не хотел никуда ходить в последнее время. Только на свидания с тобой. Я же обожаю свидания, помнишь? Куда ты поведёшь меня в первую очередь?       Локоть Пака приземляется на столик, позволяя Чонгуку преуспеть в улучшении погоды на их сегодняшнем седьмом небе. Чимин, слава богам, не намерен продолжать тему ответственности и не горит желанием развивать спор дальше, он выбирает нечто более приятное как для себя, так и для своего парня: подпереть голову ладонью и расплыться в довольной улыбке.       — На ужин? Где я буду твоим главным блюдом, возможно.       Ладно, это было неожиданно. Довольно крутой поворот. Чонгук цокает, но от смеха всё равно не удерживается.       — Я же в магазине, ты, бесстыдник.       — Так даже интересней, — тихо хихикает Пак. — Представил эту картину, да? Хочешь, я заставлю тебя возбудиться? Придётся покупать ящик Гаторейда, а не одну бутылку, чтобы было чем прикрыться по дороге домой.       — Остановись, чертёнок, — качает головой Чон не в силах скрыть веселье.       — Не хочу, это поднимает мне настроение.       — Только настроение? Что ещё там у тебя поднимается?       Чимин прыскает, роняя голову на стол. Опирается лбом на деревянную поверхность, пока Чонгук пытается сосредоточиться на выборе химии, косящей под еду. Не может сдержаться от абсолютно зеркальной реакции. Грязные разговорчики вроде как не должны пробивать на смех, но их сегодняшняя реальность именно такая.       — Ты рушишь мой план соблазнения.       Ради бога, как будто Чимину нужно Чонгука соблазнять. Хёну достаточно просто дышать, чтобы оставаться самым желанным.       Чёрт, они и правда ведут себя так. Гук вечно голодный, когда речь идёт о Пак Чимине. Как-то даже интересно, изменится ли это по истечению определённого времени или они останутся такими до самого конца.       — Лучше соблазни себя поесть. Я собираюсь позавтракать чем-то отвратительным, мне нужна компания, а никаких котов поблизости нет.       — Это что, онлайн-свидание?        — Нет-нет, это слишком просто, хитрюга. — Чонгук даже угрожающе тыкает указательным пальцем в камеру, надеясь придать себе более грозный вид, но, конечно же, проливается. — Но ты всё равно начинай готовить.       — Что готовить? У меня ничего нет, — напоминает Пак. — Ни кухни, ни пароварки, ни даже чайника. Только рамён. И то… — снова смешок. — Я его в маркете покупал, а не в конвенционном, так что приборов тоже нет.       Вспомнить, что хён живет в двадцати минутах от ближайшего CU, труда не составляет. Это как-то далековато для того, чтобы отправиться в путешествие за одноразовыми палочками.       — Дерьмо. Совсем ничего?       Чимин смеётся, пожимая плечами. В этот раз смех у него получается действительно полным веселья.       — Как ты живешь вообще? У тебя вода-то есть? Или нужно покупать?       — На этаже общий кулер.       — А горячая?       — Всё ещё кулер.       — Вот и отлично, у меня чипсы, у тебя рамён, начнем здоровый образ жизни. Только найди, чем поесть.       Пак снова прыскает, явно готовый принять вызов, а потом снова тревожит сон Лапши, отрывая животное от своего живота.       — Не хочешь наведаться к своим цирковым соседям?       — Боже, ни за что. Я лучше сам… что-то придумаю.       К пачке сырных (внезапно) Доритос, а не Читос, добавляется уже начатый Чонгуком напиток, несколько сникерсов и один крекер со вкусом креветки на гриле. Завтрак действительно что надо, но готовка и красивые блюда это в любом случае по части Чимина. Максимум, что сейчас мог бы сделать Чон, — зайти в ближайшую забегаловку, но все его любимые кафе ещё не работают, в Макдональдс ему как всегда не хочется, а что-то сварганить в комнате не получится из-за спящего Джина. Поэтому принято решение отправиться в гостиную общежития, пока Пак будет творить очередное шедевральное блюдо.       Цирковое общежитие никогда не носило статус дома для Чимина, там не хотелось создавать уют и обзаводиться вещами, не входящими в список того, что понадобится в случае крайней необходимости. Поэтому Чонгуку не удастся сегодня застать очередное кулинарное шоу с объяснением всех ингредиентов, а временами даже их пропорций. У Чимина маленькая чашка Чачаруни, большая Самъянга со вкусом «4 сыра». Маленькая упаковка белого кимчи. Палочек всё ещё нет даже после небольших поисков, за которыми наблюдал не только Чонгук, но и оставленная на столе Лапша. После тщательного осмотра всего имеющегося в комнате богатства, хён может похвастаться только пластмассовой ложкой-вилкой, не меньше, чем чудом, оставшимся с последней доставки. Это лучше, чем ничего, но всё же хотелось бы палочки.       Все трудности из-за попыток добыть себе столовые приборы добавляют изюминки в этот совместный завтрако-ужин. У парней совершенно внезапно намечается нечто особенное. С романтикой общежитий двух разных стран. С отсутствием нормальной комфортной кухни и с «топай домой быстрее, а я за кипятком», сказанным с улыбкой.       Чимин уже полгода как не студент, но Чонгуку его парень внезапно кажется не просто прошлогодним Паком-старшекурсником, тот скорее больше смахивает на школьника с полной головой дуростей, когда старший с неудержимым хохотом сначала появляется лишь в виде звука в Чоновом наушнике, а потом снова показывается в кадре, немедленно демонстрируя причину своего внезапного веселья. Пластмассовая бутылка, что должна была послужить емкостью для горячей воды, вполне ожидаемо расплавилась из-за температуры, и это вроде бы не так уж смешно, но если для хёна это достаточно веская причина для настолько звонкого смеха, то пусть так и будет. Чонгук сам не удерживается от улыбки, даже когда кассир странно поглядывает на него и на телефон, которым тот оплачивает свои драгоценные покупки.       Хотелось бы, чтобы причиной такого настроения Чимина был Чонгук и только кипяток, а не плещущееся в пока что пустом желудке соджу. Младший больше не сдерживается, озвучивает своё желание, снова выбравшись на улицу, но Пак яростно делает вид, что ничего не слышал. Он так же, как и чуть ранее, ловко использует приём смены темы. Показывает Чонгуку две свечки, которые купил в сувенирной лавке у цирка. Они в виде рожицы клоуна, но пахнут мандаринами. «Конечно же мандаринами» — Пак закатывает глаза, когда бормочет это себе под нос.       Ни о каком алкоголе речи больше не заходит. Чонгук говорит, что ему хотелось бы почувствовать этот химозный мандарин, смешанный с ароматом лапши пока без добавленных приправ.       К слову, маленькое кулинарное шоу у них всё же получается. Чонгук включает запись экрана, как только разошедшийся Чимин начинает вскрывать пакетики с приправами, перед этим ссыпав два стакана лапши в одну — ту, что побольше. У него нет даже миски, вот настолько налегке Пак находится на Чеджу. Уже в гостиной с открытой пачкой чипсов Чонгук слушает «сначала мы добавляем сухие компоненты», произнесенное нарочито серьёзным голосом. Смотрит, как к лапше отправляются крохотные коричневые гранулы, обеспечивающие Чачаруни бобовым вкусом, затем сырная посыпка, а в конце уже и фирменный соус Самъянга. Последнее Чимин выдавливает с помощью двух пальцев, после чего, конечно же, облизывает их, тут же кривясь от остроты, и жалуется не ему, а всё ещё дремлющей на столе кошке.       Да, это всё ещё не настоящее свидание, и даже до онлайн-свидания не дотягивает, но Чонгуку ужасно весело наблюдать за внезапно взбодрившимся хёном, за тем, как он пытается сохранить серьёзный вид, размешивая всё как следует с помощью ложки, и как эта маска невозмутимости разбивается о Чонгуков хохот. Смирившись со своей судьбой, Чимин подключает тяжелую артиллерию: засовывает в лапшу свою единственную ручку вместо палочки или любого второго прибора. Пак пытается как следует соединить соусы между собой и с лапшой, не обращая внимания на все ложковые трудности, а Гук… снова влюбляется в этого идиота как в первый раз.       Он просто по уши. И расстояние, вот эта бесячая невозможность дотронуться и прожить хотя бы день с одним и тем же часовым поясом, никоим образом не притупляет чувства. Нисколько. Наоборот, они почему-то становятся только сильнее.       В моменты их видеозвонков вспоминается, как всё начиналось. Как Чонгук позорно втюрился, как впервые неуверенно признался и как однажды получил такое трепетное «люблю» в ответ.       Когда он говорит об этих воспоминаниях наконец принявшемуся за трапезу хёну, тот реагирует совсем не так, как Чонгук ожидал. Не тихим «я тебя люблю», а внезапным всхлипом после пугающе долгой паузы. Он перечёркивает всё настроение, созданное лапшой и ручкой. Слишком резко меняются дорожки, по которым двигается этот разговор. Чимин продолжает тихо плакать, пока Чонгук до боли прикусывает себе губу, чтобы не спросить… Часто ли у Пака такие перепады настроения. Давайте, киньте в него камень, это ведь Чон только вчера говорил, что им стоит перестать волноваться друг о друге, а сегодня уже не знает, куда себя деть, видя хёна такого. Настолько уязвимого, что сердце разбивается. К тому же адово хочется спросить, действительно ли такую реакцию спровоцировали воспоминания. Или это выплеск того, что столько времени притуплялось алкоголем? Неужели это знак… что Чонгук должен убедить своего парня обратиться за психологической поддержкой к специалисту?       Успокоиться хёну помогает ни попытка пошутить о неожиданном окончании шоу Чимина Рамзи, ни просьба извинить.       Кажется, они оба выжаты. И работа здесь ни при чём, дело не в учёбе и физическом состоянии. Эмоциональные горки настолько крутые, что шанс не справиться с тошнотой на очередном спуске высок, как никогда. Чонгук никогда не думал, что он будет тем, кто справляется лучше. Он бы ни за что не поверил, что ему так часто придётся повторять, что всё будет хорошо не себе, а Чимину.       Что-то не так. Что-то явно очень сильно не так, и Гук не знает, как это выяснить, не ляпнув при этом снова что-то не то.       Неужели дело действительно только в работе хёна?       — Почему ты всё ещё самое красивое создание на этой планете, даже с литром соплей на лице?       Это то, что должно помочь, должно — нет, обязанно — заставить Чимина улыбнуться, пусть это будет сквозь слезы, но единственное, что делает старший, — вытирает нос рукавом толстовки, а затем стремительно пропадает из поля зрения камеры.       — Хён?       — Мне нужно убрать литр соплей с лица, имей терпение.       Чонгук не уверен, действительно ли у него получилось внести коррективы в состояние старшего, но надеется, что это так. Что-то в тоне Пака подсказывает, что пик внезапной бури прошёл, а это уже неплохо.       — С соплями ты тоже очень даже горяч.       Чимин, должно быть, в ванной. Определённо где-то далеко, потому что его «вот же засранец» расслышать можно, но оно всё равно непривычно тихое.       Чуть громче становится первое Паково «извини», а затем уже более чёткое, когда тот снова усаживается на кресло, без раздумий укладывая Лапшу на её новое законное место — себе на колени. По крайней мере, до завтрашнего дня эта кошка будет нежится именно на Чимине, а не где-то в коробке рядом с кроватью. Чонгук это знает наверняка.       — Времяпрепровождение десять из десяти, — на выходе произносит старший. — Мы чуть не поссорились, потом посмеялись, а в конце я поиграл в потоп.       — Идеально, — с улыбкой заключает Чон. — Это всё равно в миллиарды раз лучше, чем всё, что могут предложить другие. У нас даже ссоры идеальные, слышишь?       — Извини, Гук-а, — Чимин снова вытирает рукавом нос. — Мне жаль, что я стал тем, кто только получает и ничего не даёт взамен, я хочу это исправить, но…       — Тебе не нужно ничего исправлять. Ты всё ещё мой парень, всё ещё заботишься, чтобы я попал домой после вечеринки, и всё ещё любишь меня.       Это наконец работает. Пак слабо, но улыбается. И Чонгук хватается за это.       — Сейчас самое время сказать это ещё раз, хён.       Чонгук не был бы против, если бы Чимин отшутился, но тот наклоняет голову на бок, твёрдо произнося:       — Я люблю тебя.       — Как сильно?       — Как сильно? — брови парня поднимаются в удивлении. — Что я должен сказать? Люблю тебя три тысячи?       — Неплохо, — Чонгук делает вид, что пробует на вкус это признание. — Но я бы предпочёл услышать что-то не из фильмов Марвел. Может, придумаешь что-то своё?       Вот что на самом деле работает в их отношениях. Именно эти слова каким-то магическим образом прогоняют остатки небольшого срыва. Они подталкивают Чимина выдохнуть, чтобы затем покачать головой и наконец хмыкнуть — пусть и всего лишь хмыкнуть — в неверии. Это хороший знак. Чонгук двигается в верном направлении.       — Я люблю тебя, хоть ты и раздражающий?       Уже не без юмора, отлично.       — Нет, ну это никуда не годится. Оскорбление какое-то.       — Что я вообще должен сказать?       — Что-то слащавое. Как шоколадная фабрика, помнишь? Чтобы у меня аж уши в трубочку свернулись.       Снова то же действие: Чимин качает головой, но в этот раз награждает ещё и коротким смешком.       Это определённо верное направление.       Чонгук не может сдержать довольную улыбку, когда заплаканный хён с по-прежнему мокрыми ресницами приближается к телефону.       — Если у меня будет шанс родиться заново, я хочу познакомиться с тобой и влюбиться в тебя ещё раз. Я буду любить тебя в каждой своей жизни, Зайчик.       Это… даже больше, чем Чонгук ожидал.       — Айщ, у меня аж мурашки пошли!       Парень делает вид, что его подкидывает на диванчике из-за дискомфорта, за что его награждают уже полноценным смешком. У него действительно получается вырулить их разговор на ту ноту, что вполне себе может стать подходящей для прощания.       Миссия на сегодня выполнена: он услышал своё «я тебя люблю», Чимин уснет более-менее трезвый и в… более-менее хорошем настроении, и день пройдёт легче, потому что они получили свою подзарядку, а Чонгук даже новое видео в свою коллекцию.       Правда чувства, сжимающие грудную клетку стальными тисками, всё равно довольно странные. Появившейся осадок из-за размышлений о нестабильных эмоциях хёна никуда не исчезает, когда Чонгук спускается с лаунж зоны на свой этаж. Есть этот неприятный привкус горечи на языке от понимания, что Рождество вместе — это долбанный мизер, и двух дней ни одному из них не будет достаточно для того, чтобы как следует выговориться, а о пополнении знатно опустевшей чаши любви даже речи не идёт. Что им вообще делать? Что Чонгуку делать? Ему хочется помочь хёну, но при этом он понятия не имеет, как и чем, к тому же он не способен сейчас разгрести даже собственное дерьмо.       Проклятый ад.       Чонгук почти восклицает вслух от негодования и… Возможно, этот самый проклятый ад ближе, чем казалось всего секунду назад. Возможно, Чонгук уже сейчас в аду, потому что болезненные картинки его и Чимина, обнимающихся в аэропорту, в его комнате и снова в аэропорту, меркнут, стремительно исчезая, как только парень подходит ближе к знакомой двери. Достаточно близко, чтобы рассмотреть… долбанную коробку, упакованную в пергамент.       От неожиданности Чонгук даже останавливается. Быстро проверив телефон, Чонгук не в силах остановить себя от ругательства. Проклятый ад, да? Шесть тридцать восемь утра. Какого чёрта?        Первое, что приходит на ум, — пнуть это дерьмо с его именем на упаковке так далеко, как только это возможно в не слишком просторном коридоре, но всё же что-то другое, более сильное, чем импульсивное желание избавиться от проблемы таким образом, побеждает и Гук поднимает очередной презент от Тайного Санты. Он трясёт не очень тяжелый коробок, слыша стук чего-то твёрдого о тонкий картон.        В коридоре пусто. Те, кто уже проснулись, сейчас должны быть во всю занятыми водными процедурами, а тем, кому на пары примерно к тому же времени, что и Чонгуку, сейчас не до загадочных коробок.        Так ведь?       Если со всех ног рвануть прямо сейчас, каковы шансы поймать своего ненавистного сталкера? Скорее всего нулевые, потому что даже намёков на такую важную вещь, как пол Санты, у Чонгука не было. Он ведь проверил всех своих подозреваемых.        Осталась только Инес.       Боже, хоть бы это была не Инес. Пожалуйста. Пусть хоть сто и одна мелочь указывает на неё, но лишь бы удалось избежать этого ужасного разговора, последствием которого станут раненые чувства.       Пиздец. Чонгук никогда никому не разбивал сердце, и он не хочет менять этот факт ни сейчас, ни когда-нибудь ещё.       Джин уже залипает в телефон, когда младший осторожно приоткрывает дверь. Осторожничает он только до тех пор, пока взгляд не натыкается на соседа, занятого совсем не просмотром сновидений.       — Где тебя носило, тусовщик?       Сейчас становится совсем не до туманных воспоминаний о том, в каком состоянии Джин нашёл его возле дома Рэда и как они добирались домой между приступами хохота и попыток понять, где реальность, а где нет.       — Хён, ещё одна коробка появилась.       Это заставляет Кима заблокировать телефон и сесть. Тот даже не пытается возразить из-за ненавистного обращения к нему.       Ну почему это дерьмо продолжает появляться?       — Это не ты, не Кёрстен, не Мингю и даже не Рэд с Риком.       Джин зевает, не удосужившись прикрыть рот.       — Ты уверен, что тебе не соврали?       Конечно Чонгук уверен, но какой в этом смысл? Зачем врать и продолжать дарить подарки? Это не они.       Игнорируя вопрос, Гук дёргает криво приклеенный скотч на боку, надеясь, что в этот раз там будет не просто пугающая фотография, а что-то, что хоть немного указывает на автора всей этой ситуации.       — Это кто-то из нашего общежития, я уверен.       — С чего это вдруг?        — Кто потащится в шесть утра в другое здание, чтобы оставить коробку под дверью?       Когда Чонгук поднимает крышку подарочной упаковки, первое, на что он натыкается, — разноцветная мишура. Ни записки, как в прошлый раз, ни какой-либо подсказки.        Свеженького полароида тоже нет.        — В этот раз без подписей? — спрашивает Джин, подойдя ближе, но Чонгук не отвечает.       Он раздвигает ненужную гофрированную бумагу, моментально натыкаясь на минималистичный логотип кофейни, в которой работал Чимин. Кофейни, в которой работает Инес.       Нет, пожалуйста. Ну пожалуйста!       В этот раз в коробке большая чашка Firegrounds.        И сомнений больше нет. Хватит отрицать очевидное, реальность от этого нисколько не изменится.       Кто знал про декафеин? Кто мог подарить ему чёртов мерч заведения, в котором он заделался постоянным посетителем ещё в прошлом году?       Появление Инес в местах, где находился Чонгук, от работы Джина, до блядских коридоров.       Эта девушка должна была стать первой подозреваемой, а не оказаться в конце списка. Нужно было начинать с неё, даже если каждая клеточка тела противится этому.        Неизбежное не отменить, сколько не оттягивай.       Кофейня работает с семи утра, и хоть Чонгук почему-то уверен, что Инес работает во второй половине дня, он всё равно тащится туда перед учебой. Увы, никто его не ждёт там с распростертыми объятиями, он узнает от Коллина, что Инес сегодня начинает смену чуть позже — в двенадцать.        Значит он вернётся сюда к этому времени.       Сегодня День Икс. Помоги ему боже.