Santa doesn’t care

      Это чувство вряд ли можно с чем-то спутать. Ощущение тёплой, ничем не прикрытой Чиминовой кожи, касающейся спины. В памяти навсегда отпечаталось удовольствие от каждого ленивого совместного утра, и сейчас оно… происходит?       Балансируя на грани сна и реальности, Чонгук пугающе чётко чувствует, как Чимин прижимается к его лопаткам голой грудью, как всегда слишком часто перебирает ногами, поддаваясь своей дурацкой привычке, чем заставляет одеяло двигаться. Он, ко всему прочему, оставляет лёгкие поцелуи на выступающем шейном позвонке, у линии роста волос и на открытом плече.       Чертовщина какая-то.       — Ты мне снишься? — спрашивает Чонгук, но, возможно, это тоже часть прекрасного видения, и на самом деле он ни слова не произносит.       Руки Чимина в ответ на вопрос сжимаются крепче, полностью накрывают ладонями грудь и несильно вжимаются пальцами в мягкую кожу. Такие приятные, тёплые-тёплые.       Чем бы всё происходящее ни было: сном, реальностью или лихорадочным бредом — хочется отчаянно умолять пробыть в этом моменте подольше.        Пожалуйста.       Накрывая руки хёна своими, Гук чуть ли не стонет от этого долгожданного касания. Чимин что-то неразборчиво мурлычет ему в затылок, не прекращая двигать ногами, и таки заставляет одеяло сползти вниз. Без него удивительно не холодно. Пак греет лучше всех обогревателей и кондиционеров.       Так хорошо… Чонгук что, умер и попал в рай?       Они не пытаются повернуться друг к другу, переключиться на что-то другое, нечто откровенней таких объятий, просто наслаждаются столь волнительной близостью и топят друг друга во взаимности.       — Почему ты не выключаешь звук на ночь? — вкрадчиво шепчет Чимин, всё так же прячущийся за спиной, носом зарываясь в Гуковы волосы.       — Что?       На затылке оставляют быстрый поцелуй.       — Выключай звук, Зайчик.       Какой к чёрту звук?       Чон поворачивается, натыкаясь щекой на нечто холодное, на что-то, заставляющее его открыть глаза, и, конечно же, уставиться на стену возле кровати. Никаким Чимином даже не пахнет, напротив него холодная белизна шпаклёвки и флаг Кореи, закрывающий неотмывшееся пятно от взорвавшейся бутылки кетчупа.       Добро пожаловать в реальный мир.       Парню даже не хочется знать, как он выглядит, когда разочаровано морщится, ещё не привыкший к пробивающемуся сквозь не до конца закрытые жалюзи дневному свету, но очень уж заинтересованный тем, на что такое холодное он лёг. Ничего необычного на самом деле. Просто лужа слюны, которую он напустил во сне, остыла и стала ещё отвратительней, чем могла бы быть.        Со стоном Чонгук переворачивает подушку другой стороной и плюхается на сухую часть, укутываясь в одеяло, как в кокон. В паху неприятно тянет, воображаемых объятий с Чимином хватило с лихвой, чтобы завестись достаточно сильно.       Отличное пробуждение. Ещё и холод собачий. Вчера вроде бы исправили все неполадки с отоплением, Чонгук помнит, как засыпал в тёплой комнате в своей обычной пижаме, но сейчас ему жаль, что его худи валяется у незадвинутого стула, а не помогает его телу не мёрзнуть.       Покоящийся на краю кровати телефон оживает новым оповещением, и Чонгук понимает, что даже его спящая часть задавала очень логичный вопрос. Какого хрена он не выключил звук? Это, судя по всему, не первое сообщение, разрушающее тишину комнаты.       Из динамиков доносится ещё один «каток», а затем ещё.       О, нет-нет, он не будет смотреть, кому там приспичило выступить в роли будильника. Чонгук упрямо игнорирует выдернувший его из мира грёз аппарат, закрывая глаза как можно плотнее. У него выходной. В выходной надо спать. Особенно после того, как безостановочно доделывал чёртову экзаменационную работу по экономике на протяжении пяти часов, пыхтя из последних сил. Срок сдачи был до полуночи, и Чон таки справился, отправил ответы в двадцать три пятьдесят шесть, спасая себя от неуда. Конечно, никто не виноват, что он взялся за дело в последний момент, но это не отменяет того факта, что, как только парень увидел долгожданное «отправлено», он не уснул, а вырубился. Последнее, кстати, весьма обосновано могло стать причиной реки из слюней.       Ещё одно оповещение отвлекает от попытки вернуть тот сон, что так жестоко прервали.       Ненастоящий Чимин из Гукового прекрасного видения выступил внезапным голосом подсознания, сам спросил о тихом режиме на телефоне, а тот, что реален и, увы, по-прежнему находится за тридевять земель, присылает ему фото не общей кучей, а по одному, заставляя голосистый гаджет противно жужжать. У младшего глаза еле открываются, ему бы снова завалиться на боковую, использовав это долгожданное воскресенье как следует, но он снимает блокировку (фейс айди даже не распознаёт его опухшее из-за недостаточного количества сна лицо, поэтому приходится кое-как попадать по цифрам), тут же открывая диалог с пользователем «Принц Эрик». Тот, кажется, прислал полный фотоотчёт своего дня: идеального снежного ангела со всех ракурсов (и это учитывая то, что снега слишком мало, и Чимин расчистил своими конечностями белый покров аж до бетона), подборку того, как он неуклюже поднимается с земли, смеющегося Тэхёна со снежком на голове, Тэхёна, кусающего этот снежок, Тэхёна со следом прилетевшего по шапке снежного снаряда, селфи в зеркале с недовольным лицом, пасту с чем-то не совсем понятным, бокал вина, заполненный практически до краёв рядом с уже пустой тарелкой из-под пасты, несколько одинаковых фото надписи «я скучаю по тебе» на запотевшем зеркале.       Чёрт, как теперь позлиться на то, что Чонгука подняли в семь утра? Пак Чимину позволено больше, чем всему человечеству.       Зевок у сонного парня получается едва ли сладким, он так широко открывает рот, что чувствует, как сводит челюсть. Вчера было слишком много Рэд Булла. Во время сессий всегда приходится перегибать с кофеином, попадающим в организм. Его обычная доза — одна-две порции эспрессо в день, после трёх часов дня Чон переходит на напитки исключительно с пометкой «декаф», чтобы иметь возможность уснуть, а при подготовках к зачетам это правило агрессивно игнорируется.       Экзаменационный период — как та самая чёрная полоса, которую надо перетерпеть, чтобы на голову свалилась благодать, именуемая каникулами.       Отрываясь от телефона, Чонгук обращает внимание на свой стол, заваленный конспектами и записями даже не его, а доброго самаритянина Мингю. Слишком много информации не вошло в исписанную тетрадь Гука из-за сна после ночных разговоров с Чимином, так что для некоторых промежуточных экзаменов пришлось подключать функцию «помощь друга». Его ноутбук опасно балансирует на угле стопки из книг, которые вчера казались тем самым тупым предметом, что может отнять человеческую жизнь, но вместо того, чтобы разгрести бардак или хотя бы закрыть крышку ноута, Гук возвращается к открытому диалогу в Какао.       Чонгук Чон: Не смей отморозить себе задницу, она мне ещё нужна.       Отвечает на одно определённое изображение, тут же сохраняя его, потому что там Чимин смеётся. Не просто улыбается, а правда смеётся. У Тэхёна каким-то образом хорошо получается подлавливать такие моменты, надо при возможности поблагодарить его за это.       И звук не выключен, видимо, не у одного Чонгука, потому что в ответ на сообщение ему не присылают ещё одну картинку, а отправляют видеовызов. Боже, Гук даже в зеркало не смотрелся. Экран телефона и без открытой фронтальной камеры удачно подсказывает, что на голове у него за ночь кто-то успел свить гнездо и мешки под глазами снова вышли поздороваться со всем миром, спасибо выпитой на ночь жидкости и долбанной экономике. Остаётся надеяться, что весь подбородок у него не в засохшей слюне, а то это наверняка выглядит слишком соблазнительно и Чимин не справится с таким набором.       — И почему мы не спим? — первое, что говорит Чимин, пока у Чонгука грузится картинка.       Младший тянет пропитанное удовольствием «м-м», так и не утруждаясь проморгаться как следует. Позволяет хёну пропадать из поля зрения дольше, чем следовало, никак не в силах заставить себя держать глаза открытыми более длительное время. То, что Чимин сейчас на кухне, рассмотреть удаётся. Так же, как и его одежду, цветок по имени Докгу за спиной и крошечный крабик, держащий отросшую чёлку зафиксированной на макушке.       — Ты закидал меня оповещениями, а я вчера забыл выключить звук.       Возившийся до этого с только вымытой тарелкой Чимин вдруг останавливается, расставаясь со всяким намёком на улыбку, и впивается в Чонгука взглядом, будто тот что-то натворил. Это действует примерно так же, как и холодное пятно на подушке.       Слышится характерный звук, с которым посуда опускается на столешницу рядом с раковиной. Пак закидывает полотенце на плечо, опирается на твёрдую поверхность двумя руками и, закрыв глаза, не просит, требует:       — Скажи ещё что-то.       Внезапная настороженность испаряется моментально.       Господи боже, до чего же Чонгук влюблён в этого парня. Он накрывает вытянутую руку с телефоном одеялом и, снова устало зевнув, всё равно не удерживается от улыбки.       — Соскучился по моему утреннему голосу?       Найдётся примерно миллион вещей, за которые Чон Чонгук мог бы поблагодарить своего бойфренда, но вот это… Ощущение того, что от твоей фотографии или просто от звука твоего голоса у человека может накрениться крыша, хочется испытывать до конца своих дней.       Парень прекрасно знает, что его звучание сейчас значительно отличается от обычного. С утра голос становится более низким, и если у Чимина он всего лишь накрепко связывает себя с хрипотцой, то Чонгук и правда почти что басит. А сегодня особенно, после такого количества пузырьков, проглоченных вместе с энергетиком накануне.       Одна единственная мысль — то, насколько Чимин от него без ума — не даёт возбуждению после не такого уж и мокрого сна исчезнуть.       Возможно, Чонгук ошибся, и причина его раннего подъёма не так ужасна, как ему показалось вначале.       В конце концов именно утро — их особенное время. Так же, как Рождество, аэропорт О’Хара, парные шарфы Хогвартских факультетов и много всякого другого. Это мелочи, обыденность, которую не замечают очень и очень многие, но это их мелочи. Особенные и заставляющие сердце трепетать даже в периоды адского недосыпа.       — Давай, расскажи мне что-то ещё.       Например, что Чонгук получил целую коробку миндаля неделю назад вместе со своей фоткой? Расследование парень ещё не провёл и по своему списку предполагаемых не очень то бородатых Сант не прошёлся, но Чимину в любом случае не стоит знать о сталкере-поклоннике до тех пор, пока не удастся убедиться, что это не его друзья над ним стебутся. Гук ставит на Рэда. Или на Кёрстен. Ну в крайнем случае на Рика, хотя в его стиле не миндаль, а, скорее, чупа-чупсы фаллической формы. Он крайне удивится, если автором подобной идеи окажется Ким Мингю, потому что он и подарки… Это ужасно. Они все ещё не забыли купон на скидку в Сабвей, что получила Кёрстен в качестве подарка на День Рождение, и соль для ванны для Рика.       Так же не стоит забывать про ещё один сомнительный, но всё же существующий вариант. Инес Сандерс всё ещё встречается с ним глазами примерно на восемьдесят процентов чаще всех остальных присутствующих людей в помещении и, кажется, даже зарегистрировалась на Нейвере, потому что под последней своей записью в блоге Чонгук нашёл комментарий от неё.       К чёрту. Хоть сейчас нужно отвлечься от всего этого дерьма.       — Что-то хорошее? Историю про пчелиные колготки?       Чимин хихикает, снимая с себя полотенце.       — Пчелиная расцветка — шик, это же цвета Хаффлпаффа.       — Да, твой пчелино-хаффлпаффский шарф. Может мне теперь звать тебя би?       — Какой из меня би, я стопроцентный гей, — Чимин снова улыбается и, судя по звуку, поднимает заждавшуюся его внимания тарелку, чтобы поставить её в шкафчик. — Чонгукосексуал я бы сказал.       — М-м, ты определённо знаешь, как сделать моё утро добрым.       Сейчас не удастся в точности вспомнить, в какой именно момент они обнаружили, что им нравятся… разговоры. Слащавые прозвища, отвратительные для окружающих людей фразы и горы флирта. Чонгук никогда в жизни даже не допускал мысли, что может быть тем, кто в ответ на «хочется чего-то сладкого» будет говорить «разве не я твой сладенький?», но вот они здесь.        — Это же я тебя разбудил. Который час? — палец Чимина на секунду закрывает камеру, кажется, смахивая звонок, чтобы посмотреть время. — У тебя ещё семи нет.       — Зато есть ты.       Чимин цокает, улыбаясь.       — Чонгук-а. Опять собьёшь режим и начнёшь пропускать учёбу.       С этим уже действительно стоит завязывать. Хорошее отношение преподавателей, которое Чонгук завоевал в прошлом году, портится так стремительно, что остаётся только молиться, чтобы они в следующие разы соглашались на дополнительные задания, позволяющие перекрыть прогулы. Пусть с недовольными физиономиями и вечными причитаниями «что с вами случилось, мистер Чон?», но буквально каждый, к кому Чонгук явился с просьбой позволить ему исправиться, шли на встречу. Не ясно лишь то, сколько времени ему ещё будет так везти.       На самом деле тот самый вопрос от преподавателей успел знатно надоесть за последнюю неделю. Такое чувство, что его не задала разве что девушка Джина, которую Чонгук с Чимином ещё в прошлом году сочли выдумкой (нельзя ведь целый год скрывать реально существующего человека, так?).       Потягиваясь, Чон без малейшего стеснения издаёт парочку самых бесстыжих из всех только существующих звуков, ненадолго выныривая из-под одеяла, с удовольствием улавливает порцию хихиканья, доносящегося из динамика, и снова натягивает одеяло до подбородка.       — У меня тут какая-то морозильная камера, — предостережение Чимина насчёт учёбы остаётся проигнорированным.       — Пора вытаскивать тёплую пижаму?       Они оба знают, что Чонгук скорее удавится, чем по своей воле уснёт хотя бы в штанах, не говоря уже про что-то махровое, фланелевое или просто предназначенное для холодов.       — Я бы предпочёл тебя, приклеенного к моей спине. Мне это сегодня приснилось.       — Обнимающиеся мы?       Угукая, Чонгук видит, как Чимин выходит из кухни, выключает свет, и картинка становится привычно приглушенной из-за как обычно отсутствующего света в спальне. Едва ли был раз, когда включатель в комнате выполнял свою функцию. Горящие фонарики и зажжённая лампа у кровати делают не только комнату, а и самого Чимина уютней, и всю атмосферу интимней. Пока у Чонгука тут утренняя нега, смешанная с усталостью минувшей недели, никак не уходит, у Пака вечер дома с фонариками и чёрной лапшой с каким-то наверняка новым, придуманным лично им соусом. Чонгук, так и не рассмотрел, что помимо спагетти находилось в тарелке. Займётся этим попозже.       — Мы там только обнимались?       Вот чёрт.       Плюхаясь на подушки, Чимин освобождает чёлку от пластикового держателя и, встряхнув головой, откидывает закрывшие лицо пряди на поблескивающую ткань наволочки.       Как он может настолько хорошо выглядеть, сделав всего одно простое движение? И, судя по прикушенной губе у самого уголка рта, Чимин прекрасно знает, что именно это Чонгук и подумает, взглянув на него. Пак не иначе как этого и добивается.        Он собирается… Ох.       — Может и не только обнимались, ты не дал мне досмотреть.       Чонгук не против. Он, чёрт возьми, совершенно не против того, чтобы Чимин говорил с ним вот так.       — Кто виноват, что ты не поставил телефон на беззвучный? — Пак хмыкает, но сразу после этого поднимает бровь, смотря с вызовом. — Я не буду извиняться.       — Нет уж, — недовольное цоканье получается вовсе не таким недовольным, как хотелось бы, Чонгуку не стоит так широко улыбаться, но сдержаться он просто не в силах. — Извинись. Мы, может, целовались потом, а я этого уже не почувствовал.       Пак прикрывает глаза, морща нос следом.       — Я бы немало отдал за поцелуй с тобой сейчас.        Казалось бы, этот довольно провокационный вопрос о сне Чонгука намеревался привести к чуть другому настроению разговора, но они снова в том же месте, что всегда: не говоря прямо, делятся тем, насколько дерьмово чувствуются отношения на расстоянии. Даже в этом чувстве они взаимны не меньше, чем во всех остальных, ни одному из них не сладко, насколько бы хорошей ни казалась жизнь со стороны.        — Хён, клянусь, я буду целовать тебя каждую минуту, как только ты прыгнешь ко мне в объятья в аэропорту. Я обещаю.       Вроде бы один из их излюбленных разговоров, поддерживающих во время разлуки, но Гуковы заверения не вызывают ту самую милую улыбку у Чимина лице. Они заставляют сглотнуть непонятно откуда взявшийся ком в горле и, сев на кровати, заявить:       — Не думай, что я не напомню тебе об этом, когда приеду.       Сам себе кивая, Чонгук снова улыбается, теперь уже сам намереваясь вернуться к тому, где они остановились.       — Обязательно напомни, — старший ставит телефон на прикроватную тумбочку, облокачивая его на что-то, и, убедившись, что тот не свалится, улыбается уголком рта. — Будешь приказывать мне целовать тебя?       Это должно снова вернуть хотя бы намёк на какой-никакой сексуальный характер в их разговор. Они давненько не созванивались с такой целью, и, возможно, Чонгуку хочется… чёрт, хотя бы вот так заняться сексом.       До встречи с Пак Чимином, до отношений с ним, Чонгук не был уверен, на что похож секс между двумя парнями, если он происходит не на экране. Он не знал, как это будет с человеком, которого ты готов всецело слушаться, чтобы доставить удовольствие, и не бояться делиться каждой мелочью, что может доставить это самое удовольствие тебе. Со своей девственностью Чонгук расстался с тем, кто говорил ему, что всё нормально. Нормально хотеть касаться всё время, нормально разговаривать и дразнить друг друга, потому что прелюдия, да и сам секс, — это не только поцелуи и проникновение. Чимин старше, опытней, свободней в своих желаниях и ни разу не побоялся честных разговоров о всех «за» и «против» каждого действия, как тяжело Чонгуку ни давались бы эти откровения. Говорить было сложно лишь поначалу, но кто бы мог подумать, что именно слова сделают их исследование друг друга проще и легче.       Испугайся Чонгук Чиминового «давай, скажи мне, где тебя потрогать» он, быть может, и не узнал бы, как интересно на самом деле можно пользоваться знаниями про эрогенные зоны и сколько есть способов заставить друг друга дрожать.       Но тот факт, что Чимин иногда переходит на этот чертовски вызывающий приказной тон, отрицать нельзя. Так же, как и то, что Чонгуку нравится дразнить его этим, с лёгкостью напоминая, насколько не собирается потакать всему. Это их странная игра, сформировавшаяся после достаточного времени вместе, нечто, добавляющее особой остроты в отношения. И своим вопросом про приказ Гук пытался получить такой же провокационный ответ, но Чимин вместо этого просто деловито кивает, снова встряхивая волосами.        Ему охренеть как идёт эта длина. Решение повременить со стрижкой было лучшим из всех, что принимал Чимин. Ну разве что кроме того, что толкнуло его на отношения с Чонгуком.       — Я тут недавно выпил больше, чем следовало… — начинает Пак, и Чонгук прыскает.       — В который из миллиона разов?       Средний палец старшего направлен прямо в камеру, и им обоим понятно, что это значит «заткнись», но Чимин заправляет им достаточно длинную для такого действия прядь за ухо, будто только для этого и выставил напоказ.        Чонгук снова смеётся, оттягивая резинку боксеров под одеялом, чтобы хоть немного избавиться от дискомфорта.       — И я заказал себе два комплекта адски дорогого постельного белья.       — Ну, — Чонгук прокашливается. — Не так уж плохо.       — Оно шелковое и… — коротко хохотнув, Чимин начинает раздевать пальцы, избавляя их от многочисленных колец. — Оно зелёного и малинового цвета.       — Решил побыть ягодкой?       Пак смеётся, ссыпая пригоршню металла в ящик той же тумбочки, на которой оставил телефон, обеспечивает отличный обзор на пояс домашних штанов и пару пуговиц разноцветной рубашки. Чонгуковой рубашки. На ней неотстирывающееся пятно от соуса к курице, на спине след от отбеливателя, и её в самый раз уже выбросить, у Чимина пижам в шкафу на каждый случай жизни, а он продолжает таскать это.       — На самом деле в этом и история. Я был уверен, что оно бордовое. Как форма футбольной команды, но, кажется, был слишком пьян и… В общем ни я, ни мои подушки не бордовые, — Чонгук тихо посмеивается, но Чимин ещё не закончил. — Но тут есть «но»! Я внезапно обнаружил, что я в восторге от малинового цвета, — наклоняя телефон так, чтобы его лицо было лучше видно, парень облизывается и сжимает губы в попытке сдержать рвущееся наружу веселье, медлит, будто решая, стоит ли ему продолжить, но сдаётся. — И заказал тренч. Тоже малиновый.       — Чё-ёрт, — тянет Гук, уже совершенно не сдерживаясь. — Я уже хочу это увидеть.       Вряд ли это будет самой странной или необычной вещью в гардеробе Чимина. Его шкаф набит таким разнообразием, что даже некоторые шоурумы могли бы позавидовать. И чего уж тут, даже Чонгук разбавил свои наряды, состоящие в основном из всего с приставкой оверсайз, несколькими рубашками с историей и даже настоящей кожаной курткой. Точно такой же, как носил Фредди Меркьюри.       — Приехать к тебе в нём? — это звучит как бы между прочим, как вопрос «хлопья на завтрак будешь?».       — В Чикаго холодновато для тренчей, но ты можешь взять его с собой.       Хмыкая, Чимин снова делает паузу. Опять будто что-то обдумывает, разглядывая лицо на экране своего телефона, и снова меняет положение телефона.        Чонгука уложили на кровать. Как всегда подпёрли подушкой, но теперь Чимин не ложится, прогибая мягкий матрац собственным весом, он отходит на пару шагов, не утруждая себя объяснениями и, видимо, регулирует режим мерцающих огоньков, потому что свет перестаёт моргать.       — Я должен взять только его и всё? — спрашивает Пак ещё до того, как снова появляется в пределах видимости камеры.       — Что?       — Зайти к тебе в комнату в плаще на голое тело? — Чимин бросает что-то на кровать и медленно приближается к телефону. Чонгук, судя по всему, где-то у изголовья, потому что ему прекрасно видно хёна от самой макушки до колен. — Соблазнить тебя, как в фильмах?       Вот и оно. То самое начало чего-то очень интересного.       Чимин не спешит забраться на кровать. Он нагибается, чтобы лицо оказалось ближе, чтобы получше разглядеть своего парня и его реакцию на подобного рода предложение.       — Тебе не нужно соблазнять меня, — дыхание уже учащается. — Достаточно просто сказать.       Чимин картинно надувает губы, прилагая как можно больше усилий, чтобы казаться жутко недовольным, и даже цокает для пущей убедительности.       — Ты уже совсем разучился играть со мной, Зайчик. Как же мне быть?       Поднимая подушку повыше, Чонгук опирается на неё и изголовье, пытаясь принять полусидячее положение, но для этого приходится высунуть руки из-под одеяла, а в комнате… Да к чёрту этот холод.       — Накажешь меня?       Они уже начали, та самая игра уже идёт, и Чонгук более чем прекрасно чувствует, как начинает завязываться узел внизу живота, но, всего на несколько секунд откладывая телефон, таки тянется за покоящейся на полу толстовкой и быстро натягивает на себя, пока Чимин всё так же смотрит в камеру с приоткрытым ртом.       — Может и накажу, — опять тот же ровный тон. — Ты этого хочешь?       Чонгук облизывается в предвкушении и накрывает одной рукой пах уже сейчас.       — Может и хочу, — подхватывает то же настроение. — Но не отказался бы сначала отшлёпать тебя.       Ох, чёрт, именно. Чимин сглатывает. Ему хочется этого не меньше. Член под ладонью предсказуемо дергается.       — С чего бы тебе меня шлёпать? — продолжает Чимин. Он выпрямляется, снова отдаляясь, но не просто так, руки касаются верхней пуговицы рубашки, медленно освобождая ту от петли, и Чонгук стонет. Это всего лишь чёртова пуговица, но… Боже. — Я хороший мальчик.       — Да?       Чимин несколько раз кивает, продолжая раздеваться, а затем, дойдя до последней пуговицы, вдруг останавливается.       — Ты один, не так ли?       Если бы Джин не уехал на выходные к своей воображаемой-но-возможно-реальной подружке, Чонгук уже бы пытался выставить того за дверь. Его сегодня не обломают. Не-а.       — Думаешь, я бы не сказал, будь это не так? — Чонгук слегка поглаживает себя, время от времени сжимая пальцы.       — Ты точно хочешь, чтобы я тебя наказал, — снова цокает Пак. — Так дерзить старшим, ай-яй-яй.       Рубашка оправляется на пол. И вид у Чимина максимально невинный, когда он бросает вещь себе под ноги, снова закусывая губу.       На нём всё ещё штаны в красно-синюю клетку и, возможно, бельё, но выглядит это настолько соблазнительно, что Чонгук, ни секунды не пытаясь себя остановить, сгибает ноги в коленях, поднимая одеяло, и устраивается поудобней, чувствуя, как тело начинает нагреваться благодаря дополнительному слою одежды и словам Чимина.       — Мой рот мог бы ещё много всякого сделать с этим старшим.       — М-м, — Пак снова заправляет волосы за ухо. — Что, например?       — Например… — Чонгук запинается, потому что, господи помоги, Чимин снимает штаны, оставаясь полностью обнажённым. Они так долго не виделись, столько времени не прикасались друг к другу, что младшего коротит и ему приходится несколько раз вдохнуть и выдохнуть, пока хён с непробиваемой маской абсолютного спокойствия откидывает одеяло, слегка двигая телефон. — Например… кхм… поцеловать тебя.       Комкая верхнюю часть одеяла, Чимин садится себе на пятки, издевательски закрывая обзор на свой пах тем самым проклятым бельём малинового, а не бордового цвета. При таком неярком освещении оно вообще кажется каким-то коричнево-красным, но в любом случае превосходно контрастирует со светлой кожей и наверняка просто офигительно приятное наощупь. Хоть скорее всего не настолько, как бархатная кожа хёна и его снова недовольно поджатые губы.       — Всего лишь поцеловать? Как скучно.       — Ты пару минут назад говорил, что хочешь меня поцеловать, нет?       — Мгхм, — подтверждает парень, медленно подползая ближе.       На экране крупным планом показываются полные губы, подбородок и положение позволяет рассмотреть ещё и грудь хёна, его живот и возбуждённый член, прижатый к одеялу. Прежде чем Чонгук останавливает себя, пальцы, слушаясь кого угодно, только не его, делают скрин на потом. Пора пополнить коллекцию в папке «скрытые». Но следом… Как только снимок исчезает, а язык перестаёт мелькать между приоткрытых губ, Чимин вытягивает губы, целуя не что-то конкретное, просто имитирует это, соприкасаясь только с воздухом, но создаёт просто идеальный звук, довольно усмехаясь после.       — Мать твою, — стонет Гук, стягивая, наконец, проклятые боксеры сначала рукой, а затем помогает себе пятками. — Это что, АСМР? Хочешь, чтобы я кончил только от этого звука?       Улыбка старшего становится шире, но быстро пропадает, сменяясь на явную заинтересованность. Шестерёнки в голове вертятся, даже вот так, на расстоянии видеозвонка Чон понимает, что хён что-то задумал. И подтверждение происходит незамедлительно: Чимин снова садится на ноги, зарываясь пальцами в волосы на макушке, и пялится на Чонгука, пока пазл в мозгу, наконец, складывается.       — Надень наушники.       Это не то, чего младший ожидал.       — Я один, хён, — дыхание становится громче, внезапно загнанней. — Тебя никто не услышит.       В этот раз Чимин цокает и правда недовольно. Он тянется к верхнему ящику прикроватной тумбочки, наощупь пытаясь найти нужные проводки, и только после того, как это получается, хватает телефон с того места, где он стоял, с одной поднятой бровью приказывая:       — Я сказал тебе надеть наушники, Чонгук.       Дьявол. Всех существующих слов не хватит, чтобы объяснить, насколько Гука ведёт от этого тона. От тона того Чимина, что существовал в воображении до того, как они впервые отправились на Мёндон и настоящая личность этого парня оказалась раскрытой. Да, Чонгук особо слаб перед такой версией своего бойфренда. Он готов упасть на колени каждый раз, когда Паку требуется быть правым и достаточно нетерпимым к возражениям, чтобы заслужить звание говнюка.       Не стоит даже пытаться объяснить, как сильно Чонгук соскучился по этому Чимину. По горящим похотью глазам и подчиняющему тону.       — Попроси меня, — хмыкает Гук, но за кейсом тянется. — Хочу услышать «пожалуйста».       — Ещё одно слово, и ничего не будет.       Чимин не начнёт даже пытаться доказывать, кто тут главный, если не будет встречать никакого сопротивления, а Чонгук с удовольствием собирается предоставлять это самое сопротивление до тех пор, пока будет помнить своё и хёново имя.       — Да что ты?       — Я и правда отшлёпаю тебя, засранец. Совсем от рук отбился.       — М-м, — Чонгук вставляет наушник в ухо, тут же понимая, почему же хён настоял: микрофон находится довольно близко ко рту Чимина, и теперь отчётливо слышно, насколько тяжелое у него дыхание. — Это и есть твоё наказание?       — Возможно, — Чимин пытается установить телефон так же, как до этого, но провод мешает, телефон падает, и, если он слишком сильно дёрнет головой в определённый момент, разрушит всё одним лишь падением камеры. — Чёрт, переверни телефон горизонтально.       Матерь Божья, это точно порно. Чимин укладывает телефон на бок, тут же перемещая подушку для опоры, и проверяет, насколько далеко сможет отодвинуться и при этом не напрягаться из-за натянувшегося провода. Половина кровати. Он даже полностью попадёт в кадр, когда чуть наклоняет гаджет.       — Хрень это, а не наказание, если оно мне нравится, — заявляет Чонгук, сжимая член у основания.       — Очень жаль, — шепчет Чимин, притянув микрофон поближе. Он смотрит на экран, чтобы проверить реакцию парня на такой тон, и Чонгук реагирует просто превосходно: кадык двигается вверх, подтверждая, что идею оценили. — Значит, никакого наказания не будет, тебе же нравится всё, что я с тобой делаю, так?       — Не нравится, разве что, когда ты вот так далеко.       Да, это обоих не радует. Но Чимин не позволяет снова заострить своё внимание на этом.       — Разве я далеко? Я рядом, — это действительно игра, воображение должно помогать, иначе никак. По-другому эти чёртовы отношения на расстоянии не вывезти. — Слышишь, насколько я близко?       Чимин снова поворачивается к телефону, комкая одеяло под собой ещё сильнее. Чонгук более чем отчётливо слышит его дыхание, звук трения простыни о пододеяльник, а потом такой же чмок, как раньше, но теперь отчетливей, реалистичней.       — Чувствуешь, да? Я целую твою шею. Так, как ты любишь. Закрой глаза.       Телефон всё так же показывает голого Чимина, крепкое бедро, круглую половинку задницы, его руки, держащие провод, и одеяло напротив паха. Это настолько взрывающе, что перестать всматриваться в столь эротическую картину кажется тяжким преступлением, но парень закрывает глаза. Это прекрасно видно Чимину, у него, в отличие от младшего, отличный обзор на крупный план лица. Как только веки опускаются, Пак повторяет снова. И Чонгук стонет громче.       — Мои губы такие горячие по сравнению с твоей кожей, правда?       Вынув руку из-под одеяла, Чонгук касается своей шеи не одним, а сразу несколькими пальцами, надавливая на кожу под саундрек из поцелуев.       — Боже мой, хён.       — Чувствуешь это?       Чонгук, не переставая поглаживать себя по шее, наклоняет голову к плечу, как только Чимин вместо воздуха целует свои пальцы с зажатым между ними микрофоном, и вполне отчетливо вздрагивает из-за шумного вздоха.       — Прикоснись ко мне, — с придыханием просит Чимин, он предлагает Чонгуку стать вторым игроком с такими же правами, как и у него. — Скажи мне, какой я под твоими руками.       Кое-как удерживая телефон в нужном положении, Чонгук открывает глаза и, оставив в покое шею, снова обхватывает себя пальцами под одеялом, оголяя головку и смазывая теплую кожу ладони естественной смазкой.       — Ты такой горячий. Везде, — говорит парень. Чимин глаз с него не сводит. — Твой живот, — Чонгук видит, как ладонь хёна тут же ложится на кожу ниже пупка. — Твои бёдра, — руки подчиняются, прокладывают путь от живота по паху к ногам. — И ты мокрый.       — Я намочил твою ладонь, чувствуешь?       Блять, да. Чонгук чувствует ещё как.       — Я люблю, когда ты ласкаешь меня руками, — произносит Чимин, продолжая неторопливо поглаживать себя. — Чёрт, я люблю твои руки, малыш.       — Где ты хочешь, чтобы я коснулся тебя?       Пак ёрзает, пытаясь усесться удобней, потому что у него точно затекут ноги в таком положении, но он не ожидает, что из-за смещения и едва ощутимого трения о гладкий пододеяльник по телу пронесётся столько мурашек.       Почему он не додумался купить постельное раньше? Чёрт. Это одна из «американских привычек», в Корее не часто надевают пододеяльники и тому подобное, но за четыре года учёбы Чимин привык к этому. А тут, придя домой захмелевшим от соджу, в очередной раз скучая по стране, где всё у него было хорошо, просто купил это чёртово бельё, и, как оказалось, не зря.       Продолжая игру их с Чонгуком фантазий, Чимин касается себя рукой: живота, груди, и, ни секунды не сдерживаясь, переходит на шею, несильно сдавливая. Пак откидывает голову, улучшая обзор, и происходящее настолько непередаваемо, что Чонгук стонет снова. У него не проводные наушники, телефон не так близко, и Чимин не слышит всё так же отчётливо, как младший, но этот стон до него точно долетает.       — Ты хочешь сильнее? — крепче обхватывая себя пальцами, Чонгук чувствует, как становится теплее в комнате. Только из-за того, что они с Чимином делают. Даже жарко. — Мне сжать твою шею сильнее?       Кончики пальцев впиваются в кожу Чимина, и он, не произнося ни слова, больше не отказывает себе в удовольствии, в некотором смысле бессознательно толкается вперёд, тут же проезжаясь по одеялу.       — Ебать… — рука с шеи пропадает моментально. Чимин снова собирает в кулак гладкую ткань и толкается ещё раз. — Чонгук, так хорошо.       Пак тоже не спешит сорваться на бешенный темп или даже опустить руку на член, он всё ещё не может понять, какого чёрта это одеяло так хорошо чувствуется вокруг его члена.       Бёдра напрягаются, когда Чимин чуть наклоняется вперёд для более удобного положения, позволяя волосам упасть вниз, закрыв лицо; из-за каждого волнообразного толчка ягодичные мышцы перекатываются, и, если честно, Чонгук сможет кончить, только глядя на это.       — Ты такой красивый, хён.       Чимин отпускает микрофон. Провод натягивается, наушник по-прежнему в ухе, но теперь так близко ко рту, и может с этого момента Чонгуку будет слышно не так отчётливо, но вряд ли мимо него пролетит хоть один тяжёлый вздох.       — Насколько красивый?       Рука, скользящая по члену, ускоряется.       — Настолько, что я могу кончить, только смотря на то, как двигается твоя задница.       У Чона и так перед глазами черти пляшут от всего происходящего, но хуже всего становится, когда Чимин вдруг поворачивает голову проверить то, о чём говорит Чонгук, не прекращая при этом доставлять себе удовольствие.       — Чёрт, если бы только видел себя, малыш. Клянусь, я буду помнить тебя такого до конца своих дней.       — Я давно не использовал ничего для проникновения, — внезапно решает сообщить старший. Чонгук едва не роняет телефон. — Представляешь, насколько я тугой?       Боже, да, Чонгук ещё как представляет. Сколько бы времени они не провели порознь, он всё так же отчетливо помнит, насколько хён горячий и тесный вокруг его пальцев каждый раз, когда они решают не ограничиваться руками и готовятся к анальному сексу; с каким трудом из его рта выходит каждый новый стон, как двигается его тело, как ярко реагирует на каждое прикосновение Чонгука.       У них сейчас секс по телефону или попытка добить одного несчастного студента с помощью его же воспоминаний?       — С тех пор, как я вернулся из Кореи, во мне даже пальцев не было, — продолжает их откровения Чон. — Так что тебе придётся очень долго растягивать меня, если захочешь трахнуть меня, хён.       — Я захочу.       Ещё бы.       — Ты представляешь это сейчас? — у Чимина выпадает один наушник, но он не реагирует. — Как берёшь меня на своих дурацких шелковых простынях?       — Нет, — быстро притягивая провод с микрофоном ко рту, Пак снова садится так, что его лоб скрывается от обзора фронтальной камеры. — Я чувствую, как твоя грудь касается моей спины.       — Мой член упирается тебе в задницу?       У Чонгука под одеялом целая сауна, пальцы все в естественной смазке, и даже сквозь такую явную преграду в виде одеяла и наушников доносится то самое пошлое хлюпание, пока кулак, не останавливаясь ни на секунду, проходится по чувствительной плоти и понемногу подводит к краю.       — Да, — получается высоко, у Чимина голос начинает меняться из-за возбуждения. Он сжимает одной рукой свою задницу, касаясь всей длиной пальцев там, где по идее должен прижиматься к нему Чонгук, второй же по-прежнему придерживает наушники. — Хочу его внутри.       — Уверен? — Чонгук не может отвлечься, прося Чимина взять смазку, не факт, что она вообще есть у Пака в этой квартире, сегодня не получится прикоснуться к простате, они к такому не подготовились. — Потому что я не хочу переставать тереться о тебя. Чувствуешь? Моя головка движется по всей расселине.       — Чонгук-а…       — Сверху-вниз, малыш. Давай, помоги мне.       Микрофон снова остаётся забытым. Чимин опирается на матрас позади себя и полностью садится. Член всё так же невыносимо приятно проезжается по ткани, пока Чимин чуть меняет свои движения: приподнимается, подаваясь вперёд, и резко опускается, потираясь теперь не о собственную ладонь, а просто о кровать. И затем повторяет своё действие ещё раз.       — Говори ещё, — сквозь зубы кидает Пак, стремительно несясь в пропасть.       — Так не пойдёт, — снова дразнится. — Я всё ещё хочу своё «пожалуйста».       Чонгук остро нуждается в той дикой части его парня, что требует всегда быть правой и главной.       — Блять, я всю дурь из тебя вытрахаю через пару недель, запомни мои слова.       Вот они и дошли до ругательств. Если так пойдёт и дальше, Гук спустит намного раньше запланированного.       — Ты хотел сказать «пожалуйста, Чонгук, не мог бы ты позволить мне разделить с тобой ложе»?       — Потрогай меня ещё. Сейчас же. И используй свой грешный рот как надо.       Хихикая, Чонгук спускается ниже, удобней устраиваясь на своей подушке. Требовательный Чимин — это и так нечто непередаваемое, но его «потрогай меня», когда их разделяет не одна тысяча километров, всё больше смахивает на самый что ни есть настоящий взрыв мозга.       Они сходят с ума. Оба.       — С чего это мой рот вдруг грешный?       Чимин откидывает голову, и наушник снова выпадает, заставляя парня нахмуриться. Даже слова не требуются, Гук по одному лишь короткому стону понимает, насколько близок старший к грани.       Нужно поднажать.       — Моя ладонь у тебя на бедре, приятно?       Рука Чимина тут же накрывает крепкие мышцы, вторая притягивает поближе долбанный микрофон, и, глядя прямо в камеру, Пак выдавливает довольно разбитое «да», ни секунды не прекращая умопомрачительные волны телом.       У Чонгука затекает рука, напряжение внизу живота всё нарастает, грозясь вот-вот разорвать образовавшийся пузырь, а непристойное чавканье от движений по члену становится более отчетливым. Давненько он не дрочил вот так: надеясь кончить побыстрее и не кончать как можно дольше. Чонгук становится больше внутри кольца сомкнутых пальцев с каждым новым тяжелым вздохом Чимина, пульсирует в руке от всего происходящего, от того, что видит и слышит в наушниках, и как касается себя.       Член начинает пульсировать.       — Чувствуешь, как сжимаются пальцы на твоём соске?       Чимин тут же касается там, где велено, всю ладонь укладывает себе на грудь, зажимая горошину между указательным и среднем пальцем, и снова отвечает утвердительно.       — Я хочу взять тебя в рот, — всё так же не отрываясь от телефона, сообщает Пак. — Хочешь?       — Чёрт, конечно хочу.       Приходится сжать пальцы крепче у основания, потому что Чимин засовывает себе два пальца в рот, что до этого касались груди. При виде происходящего на экране член дёргается, и Чонгук чувствует, что от оргазма его разделяет всего парочка протяжных «а-а» Чимина прямо в его ухо.       — Блять, чувствуешь мой язык под уздечкой? — большой палец тут же касается того места, о котором говорит старший, вернувший смоченные слюной пальцы обратно на сосок. — Ты такой горячий, Гуки.       — Ты так хорошо справляешься, хён.       Чимин неожиданно хныкает, останавливаясь, выдёргивает осточертевшие проводки из ушей и, хватая телефон, поворачивает его как следует. Чонгук вторит ему, уже едва соображая. Кончить хочется слишком сильно, он и правда держится из последних сил.       — Я близко, — признаётся Чимин, укладываясь на живот, но телефон из рук не выпускает.       — Я тоже.       Пак лбом упирается на матрас и снова начинает тереться о постель, больше не сдерживая ни одного стона.       — Боже, Чонгук, говори, — сквозь зубы цедит Чимин, а потом, подняв голову, добавляет: — Пожалуйста.       Вот и всё. Даже если бы Гуку хотелось, он не смог бы выдержать больше ни секунды этой сладостной пытки. Зажав нижнюю губу между зубов, парень отпускает себя, кончает прямо в ладонь, не разрешая себе закрыть глаза, даже если хочется невыносимо.       Телефон не по центру кровати, Пак держит расплывшегося в удовольствии Чона одной рукой, вторую же вплетает в волосы, надеясь справиться с этим сумасшествием как всегда тихо и не слишком эмоционально. Но сегодня у него не его обычный вечер, не «выдалась свободная минутка, и я подрочил». С ним Чонгук.        Стараясь не подавать виду, Чон втягивает воздух через зубы и выпускает так же. Как он должен что-то говорить, если его всё ещё подёргивает от прошедшегося по телу оргазма, и к тому же Чимин снова любезно обеспечил своему парню отличный обзор на задницу, спину, выступающие лопатки и лишь половину лица? Пак настолько горячий, что если бы Чонгук действительно был рядом и касался там, где рассказывает, у него наверняка остались бы ожоги по всему телу.       — Клянусь, если бы я сейчас был в твоей кровати, я бы сожрал тебя. Почему ты стал выглядеть ещё лучше?       — Чонгук…       Толчки хёна становятся хаотичней, размашистей. Говорить сейчас становится легче.       — Посмотри на себя, хороший мальчик, эта задница так и просит, чтобы я оставил на ней парочку укусов.       — Я хочу.       — Ну конечно ты хочешь. Соскучился по тому ощущению, когда у тебя забирают руль, да?        — Я бы не отдал его.       Блять, нет, у Чонгука сейчас снова встанет.       — Забрался бы на меня верхом?       Чимин стонет. Он на грани.       — Да, а потом трахнул бы настолько медленно, что каждый твой стон превратился бы в всхлип.       — Ты же сделаешь это, хён?       — Ещё как, дай мне только до тебя добраться. — Чимин снова ускоряет собственные движения и сквозь зубы шипит: — Я не позволю тебе вылезти из постели сначала в Чикаго, а потом ещё и в Сеуле, понял?       — Я люблю тебя, — почти что стонет Гук, и в ответ его награждают долгожданным высоким всхлипом.       Чимин замирает, ложась лицом вниз, и тихо постанывает, кончая на сложенное одеяло, прямо на свою ужасно дорогую пьяную покупку.       Наушники не подключены, нет никакого микрофона, но Чимина всё ещё слышно невообразимо отчётливо. Он тяжело дышит, всё так же не поднимая голову, и Чонгук, пользуясь этим удачным перерывом на «оклематься», откладывает телефон на подушку и, наконец, высовывается с кровати. У куда более аккуратного, чем Гук, Джина на столе пачка влажных салфеток, и до неё надо добежать за рекордное время, потому что Чонгук с голой задницей и без носков, а если температура в комнате где-то на уровне «ещё куда ни шло», то пол и правда ледяной.       Но утро уже получило статус отличного, больше не важно ни отопление, ни то, насколько странным кажется избавляться от всех следов собственного оргазма рядом с кроватью Кима.       — Чонгук? — слышится в наушниках, и парень, вытаскивая последнюю парочку салфеток чистой рукой, вопросительно мычит.       — Дай мне секунду, я обворовываю соседа.       Уши тут же благословляют едва различимым хихиканьем.       — Не обижай Джина.       Чонгук цокает так громко, как только может, но лицо расцветает в улыбке.       — Эй, хочешь, чтобы я начал ревновать?       Чимин хмыкает, судя по звукам поднимаясь. Это нельзя пропустить.       Чонгук выбрасывает использованные салфетки в мусорку рядом с кроватью Джина, а потом несётся обратно под одеяло.       — Я только что устроил тебе порно-трансляцию, — голос старшего звучит расслабленно. — Это круче, чем любая клятва верности.       Снова натягивая одеяло так, чтобы у прохладного воздуха была возможность прикасаться лишь к лицу, Чонгук опирает телефон на скомканный край одеяла и зевает.       — Думаешь, я что-то с этим сделаю? Разошлю твои нюдсы родителям?        — Нет, боже, — Пак смеётся, отодвигая телефон, он обнимает подушку и валяется всё в том же положении — задницей к верху, но уже ближе к краю постели. — Я просто пытаюсь сказать, что доверяю тебе больше, чем кому либо в этом мире, и было бы неплохо получить то же в ответ.       Что насчёт недавнего разговора о Инес? Это ревностью не считалось?       — Я доверяю тебе так же, хён.       — Хорошо.       — Хорошо.       Чимин сладко потягивается, ногами отодвигает подальше испачканное одеяло и, кажется, знает, что его голая кожа творит с младшим.       — Ты заляпал своё драгоценное бельё, — со смешком напоминает Чонгук, надеясь соскочить с темы ревности. — Совсем не как хороший мальчик.       Мурлыкая что-то под нос, Пак начинает улыбаться тоже.       — Хорошие мальчики умеют стирать.       — А если пятна останутся?       По правде после всех их случаев «веселого времяпрепровождения» такого не было, но вдруг это первое исключение? В этом мире возможно всё, но Чимин даже не собирается рассматривать настолько дикий вариант.       — Если на нём останутся пятна, то подам в суд на магазин. Я отвалил за два комплекта почти пол ляма.       Чонгук ахает в этот раз совсем не наигранно. Вот же чокнутый! Его парень сбрендил, никак иначе. И только после сжатых губ на экране, после нескольких кивков, говорящих «да, да, именно об этом я и пытался тебе сказать», младший позволяет себе взорваться смехом.       — Мать твою, хён, тебе нельзя пить!       Поддерживая настроение своего парня, Чимин с тем же весельем в голосе выдаёт:       — Я тогда только получил зарплату, мы с Тэхёном надрались, а оно было идеально бордовым, понимаешь? У меня даже трезвого не было бы никаких шансов.       Да, Чонгук понимает. А ещё он понимает, что идеально бордовые простыни оказались малиновыми. Насколько вообще нужно быть пьяным, чтобы вот так ошибиться?       Какой бы ни была степень опьянения тогда… сегодня Чимин тоже не обошелся без алкоголя. И когда они говорили в последний раз, Пак так же засыпал под градусом.       — Ты стал часто выпивать.       Чонгук не знает, почему говорит это. Ему не нравится, что Чимин заливается соджу, не нравится сегодняшний бокал с вином, но он не чересчур заботливая жёнушка и не тот человек, что будет указывать, кому как следует жить, просто… Это немного напрягает. Или, даже сказать, настораживает. Эта пугающая периодичность не сулит ничего хорошего.       — Чонгук, — начинает Чимин, посерьёзнев. — Я это всё не вывезу на трезвую.       — Хён, — осторожно начинает Чонгук, нахмурившись. — У тебя точно всё там хорошо?       — Всё хорошо.       Чонгук цокает.       — Ты только что говорил мне о доверии, а теперь врёшь.       Тяжело вздыхая, Чимин поднимается, не смотря на телефон. Даже дураку понятно, что сейчас его что-то гложет, действительно гложет, и он упрямо этим «чем-то» не делится, если честно одновременно волнуя и обижая Чонгука своим замалчиванием проблем.       Не торопясь, Пак поднимает с пола сначала штаны, затем рубашку, и, не удосуживаясь хоть как-то стереть с себя следы оргазма, натягивает пижамные штаны, похоже, окончательно распрощавшись со своим лёгким настроением.       — Чёрт, хён, я не могу помочь тебе, пока ты молчишь, понимаешь?       Чимин цокает, потянув одеяло на себя.       — Мне не нравится моя работа, доволен?       Стягивая испачканный пододеяльник, старший надувается, злясь одновременно на настойчивость Чонгука и на что-то ещё. Есть что-то ещё, но вот так просто по виду угадать точно не получится.       — Уволься.       Это самое оптимальное решение, самое простое, что только удаётся придумать мгновенно.       — Не могу, я подписал контракт, и там указано, что если я уволюсь раньше, чем отработаю шесть месяцев, не учитывая стажировку, то мне придётся заплатить неустойку и самому искать себе замену.       Это… Чёрт, такие правила могут быть прописаны в контракте? Они вообще легальны? Такое действительно можно потребовать от людей, которых собираешься принять на работу?       — Вот же срань, — озвучивает свои мысли Чон.       — Именно, — кивает Чимин. — Я завтра лечу на Чеджу, но хочется только сдохнуть.       Масштабы явно покруче, чем пытается обрисовать Пак своими скудными объяснениями.       — Не говори так.       — Ты хотел правду, так что вот она. И всё это время я не хотел грузить тебя этим, Зайчик. Потому что ни ты, ни я не исправим это. Мне надо просто дотерпеть до марта и уйти со спокойной душой.       Два с половиной месяца. С одной стороны вечность, а с другой перетерпеть такой срок кажется вполне реальным. Но… март? Чонгук был рядом, ещё находился в Корее, когда Чимин впервые отправился на Чеджу сам, и это точно было летом.       — Почему до марта, ты в конце июля начал стажироваться, нет?       — А официально работать — в твой день рождения.       Чёрт. Ну почему хороших новостей всегда меньше, чем плохих?       Младший продолжает пропадать в раздумьях, и Чимин цокает, не сдержавшись. Они пару минут назад кидались непристойностями друг в друга, каким образом вдруг оказались здесь?       — Всё нормально, хорошо? Я справлюсь, не грузись, пожалуйста, Чонгук, только не ты.       — Тебя там обижают? — в этом тоне столько детской наивности и заботы, что Чимин не может не улыбнуться.       — Ты что, плохо меня знаешь? Я сам кого хочешь обижу.       Нет, не обидит. Чимин умеет за себя постоять, защитить кого бы то ни было, покомандовать и доказать собственную правоту всем и каждому, но «обижу» — это абсолютно точно не про него.       — Проехали, ладно? — получается чуть более раздражённо. — Мы можем поговорить о чём угодно, но какого-то хрена остановились на моей долбанной работе.       Чонгук рассматривает сжатые в полоску губы, сведенные вместе брови, и ему хочется вернуться на полчаса назад, когда его парень задыхался от страсти, а не от этой неприязни к собственному рабочему месту. Или к начальству..?       Ладно, в задницу вопросы, надо для начала исправить настроение хёна.       — Расскажешь мне что-то хорошее?       Время ещё не слишком позднее, Чимин снова укладывается на подушки, накрываясь ни во что не заправленным одеялом, и почти незаметно улыбается из-за Гукового вопроса.       — Тэхён целовался с барменшей Ggotdda Chicken вчера.       — Чего?!       Чимин тут же прыскает из-за интонации младшего.       — Боже, только не проговорись ему! — подтягивая одело повыше, Пак поворачивается на бок. — Мы на что-то поспорили, и он должен был поцеловать её. Она просила его номер у меня уже дважды, и я не сдержался.       — Это ты придумал?       — Ага, — Чимин прыскает.       — Что вы там вытворяете, пока меня нет, два идиота?       — Пытаемся веселиться, но получается так себе.       — Мне нужны подробности.       Подробностей оказывается не так уж много. Пьяный мозг мало что удосужился отложить в памяти, но в общих чертах тот вечер удаётся обрисовать.       Чимин с Чонгуком посмеиваются над очередным сумасшествием, что приследует двух друзей, стоит тем только сойтись. Это идеально отвлекает от работы Пака, позволяет снова вернуться в то настроение, что занимало большую часть времени, проведенного вместе. Даже вот так, на расстоянии телефонного звонка удаётся словить за хвост те же чувства, что появлялись каждый раз, стоило им оказаться рядом друг с другом.       «Мы со всем справимся» — думает Чонгук, когда Чимин уже так привычно укладывается спать, подперев телефон второй подушкой. Всё ещё полуголый, не укрытый одеялом или хоть чем-то, что поможет согреться, когда утром температура понизится.        Без Чонгука рядом.       Привычка целовать телефон после того, как Чимин перестаёт отвечать на вопросы, уже накрепко привязалась к Гуку за месяцы, проведенные порознь. Она теперь часть его. В той же мере, что и чувство тяжести в груди после каждого нажатия на кнопку отбоя. Может поэтому Чимин выбирает чаще всего засыпать, пока они ещё на связи? Чтобы не чувствовать того же.       В любом случае, сегодня Чонгук тоже не собирается это чувствовать. Утро началось слишком хорошо. Слишком хорошо. Не время для нытья и сосредоточения на плохом. Уж лучше заняться делом: постирать всё, что вываливается из его корзины для грязного белья, как выросшее тесто из-под крышки, превратить свой рюкзак из свалки в нечто более приличное и подготовиться к ближайшему зачёту.       Парень откидывает одеяло, намереваясь не терять ни минуты. Чем дольше он валяется, тем больше нежелательных мыслей лезут в его голову. Но как только спасительная теплота покидает его, а холодный воздух непрогретой комнаты добирается до каждого открывшегося участка кожи, первым пунктом плана становится не стирка, а разговор с комендантом. Очередной разговор, если верить Джину, очередная жалоба, которую тому придётся выслушать.       На улице теплее, чем здесь, ей-богу.       Тапочки, что Чимин оставил своему не терпящему домашней обуви парню, не спасают ноги от холода, а, наоборот, морозят их ещё сильнее, заставляя Гука вздрогнуть. Надо в душ, чтобы согреться, а потом сразу выяснять, кто и зачем хочет превратить их в сосульки.       Часы показывают половину девятого, когда парень со свисающим с плеча полотенцем открывает дверь своей ледяной крепости, и затем… Первое, на чём задерживается взгляд, — это вовсе не почищенный недавно коврик с гостеприимной надписью «проваливайте», а коробка под дверью.       Криво упакованная в пергаментную бумагу и обвязана бичевкой.        Это уже не смешно.       Чонгук оставляет все ванные принадлежности висеть прямо на ручке двери, не отрывая взгляда от очередного подарка, который он не просил ни в коем случае. Так же, как и предыдущий. Чёртовы орешки всё ещё лежат нетронутыми в ящике стола рядом с тем самым полароидом.       А теперь к ним, видимо, добавится пачка безкофеинового кофе из Fireground и… фото Чонгука за столом в том же заведении. На полароиде он смотрит в свой телефон, пока рядом стоит чашка с логотипом кофейни. Он даже не подозревал, что его фотографировали. Кто вообще может о таком подозревать, не имея на то видимых причин?       Но причины теперь есть. Кто-то следит за ним. Кто-то знает, что кофе он пьет не только обычный, но и без кофеина и осведомлён какие места Чонгук посещает.       Проблема с Тайным Сантой перестаёт казаться какой-то неважной. Похоже, пора выяснить, что тут происходит.