Правила поведения

Глава 5

             Никто их на самом деле не увидит, подумала Эли, натягивая трусики.       Они были небесно-голубыми с розовой кружевной каймой. И очень маленькими. Новенькая мягкая ткань имела такой фасон, чтобы демонстрировать ее попу, а не скрывать. Маленький бантик красовался спереди вверху, прямо над лобком. Этот чертов бантик мог бы свести любого парня с ума. Она выглядела как новогодний подарок, только и ждущий, когда сорвут упаковку.       Но она не собиралась в реальности кому-то это показывать. Это было только для себя.       Она купила эти трусики со скидкой в 90%. Как и все остальное, что недавно приобрела. Скидочная акция действовала для любых предъявителей студенческого билета университета Монро, и распространялась почти на половину всех магазинов в ТЦ. Когда Эли услышала об этом от Сиенны, предложение показалось ей даже слишком хорошим, чтобы быть правдой. И чуть не заставило захихикать от радости.       Слово «распродажа», как оказалось, теперь было для нее триггером выброса дофамина.       Она пошла в ТЦ с девчонками немного пошопиться после их посиделок на трибуне в спортзале. Эли не планировала покупать особенно много вещей, но вся осторожность испарилась из нее струйкой дыма, едва она переступила порог бельевого магазина. Нижнее белье было, пожалуй, единственным, чем девушки не могли обмениваться в студцентре. Ей представлялось попросту логичным купить немного про запас.       И, как Эли продолжала напоминать себе, скидка составляла аж 90%.       Что выглядело на самом деле странно. Кто вообще слышал, чтобы в бельевых магазинах были студенческие скидки?       Но по словам кассирши, кто-то из университета договорился об особых условиях с менеджерами почти всех магазинов.       - И в результате, нам еще и программу обучения персонала обновили под это дело, всех заставили переучиваться, - сказала она. Молоденькая продавщица была одета в товар своего магазина – комплект белья в красно-белую полосочку под прозрачной комбинацией, и ничего больше. Она покусывала свой палец. – Господи, знали бы вы, что с нами тут делают, это жесть.       Накопившееся за день возбуждение, должно быть, ударило Эли в голову – потому что она была готова поклясться, будто девушка была столь же возбужденной, как и она, судя по голосу. И от экрана ее компьютера доносилось знакомое синее свечение.       Выбросив эти мысли из головы, Эли закончила одеваться. Просунула ноги в розовую мини-юбку с кружевными оборками и натянула белый, плотно облегающий грудь халтер-топ. Ну все, теперь я точно выгляжу как шалава, подумала она, но без особого беспокойства. Эту характеристику только подчеркивали ее губы цвета «бархатный палисандр» и щеки оттенка «атласный закат». Шпильки должны были дополнить ансамбль. Розовые, под цвет юбки.       Ну и еще эти блядские трусики, о которых будет знать только она.       Она схватила леденец по пути к выходу и сунула в рот. Он был длинным, толстым, радужной расцветки и очень вкусным. Она сосала конфету, двигая ей во рту туда-сюда, чтобы лучше насладиться вкусом.       Именно так протест и должен выглядеть, решила она по пути в столовую. Каждая голова, повернувшаяся в ее сторону, была еще одной маленькой победой протестного движения. Она должна заставлять мальчиков смотреть на нее, ну и что плохого, если ей самой это тоже немного нравится?       На каблуках это было не сложно. Они придавали ее походке пружинистость, привлекали взгляды к покачиванию ее бедер. Заставляли ее юбку дразняще плясать вокруг никому не видимых, но ужасно сексуальных трусиков, о которых она ни на мгновение не забывала. И анонсировали ее появление короткими, звонкими цокающими звуками. К моменту ее прибытия на завтрак в столовую, она уже успела возбудиться после своей короткой прогулки.       Она заметила Сиенну вдали и мысленно отметила ее столик, чтобы позже к ней присоединиться.       Но сначала – Скотт. Он смотрел на Эли сквозь очередь студентов, набиравших себе еду на подносы, и по ее коже пробежало электричество, когда она осознала: Скотт не просто смотрит, он глазеет. Как и взгляд любого другого парня, его внимание принесло с собой очередной всплеск теплой, влажной радости.       Но по отношению к Скотту было и нечто другое. Смятение.       Ну и какого хрена мне от него нужно, на самом-то деле?       Он приблизился, с серьезным выражением на лице.       - Это правда? – спросил он.       - И тебе тоже доброе утро, - ответила Эли. – Ты о чем?       - Сиенна сказала, что ты хочешь меня. В смысле, хочешь меня, цитирую, «трахнуть». Якобы, ты все время только и говоришь, что обо мне. Это правда?       Земля пошатнулась под ней. В своем миленьком минималистичном наряде, неустойчивых шпильках и маленьких трусиках, Эли чувствовала себя абсолютно беззащитной и уязвимой.       - Ч-что? Нет! То есть, я не… когда она…? – Эли не могла подобрать слов. Не знала, что ответить. Не знала даже, правда это или нет.       - Сегодня утром. Эли! Что за пиздец с тобой творится? – в голосе Скотта звучала злость. Реальная, настоящая ярость.       - Про… протест! – выдавила Эли.       - Протест, протест, протест! Я ЗНАЮ! Это НЕ ОТВЕТ, Эли. Ты ведешь себя как сумасшедшая. То есть, сейчас все ведут себя как сумасшедшие. Но особенно ты. Это настолько далеко от тебя настоящей. Ты сама-то на себя посмотри!       Он снова смотрел на ее сиськи. Было трудно этого не делать. На ней не было лифчика. Ее груди были аккуратно втиснуты в обтягивающий топик с глубоким вырезом, и хватило бы одного неверного движения, чтобы…       - А ты не будь лицемером! Моралист блядь нашелся! Не делай вид, что ты не любишь смотреть! – вспыхнула в ответ Эли. – Да ты же прямо сейчас на меня пялишься!       - И что? А насчет того, что ты со мной потрахаться мечтаешь, и всем об этом разболтала – уже и не споришь, да? Это уже чересчур. Ты протестуешь или просто хочешь привлечь мое внимание? Или что? Потому что я вижу, как ты перед всеми парнями жопой крутишь.       Эли не могла с этим спорить. Разве не она, не далее как вчера, едва не позволила тому баскетболисту заглянуть ей под юбку?       В растерянности и отчаянии, она обратилась к единственному доводу, что казался логичным. Протесту.       - Ну нам же запретили это. – произнесла Эли, даже сама слыша, насколько это абсурдно звучит.       - Просто не лезь ко мне больше, - сказал Скотт. – Все, просто отъебись от меня.       Он развернулся и пошел прочь.       Эли, с навернувшимися на глаза слезами, быстро двинулась к Сиенне. Ее голова шла кругом, и внезапно ходьба на каблуках стала для нее столь же сложной и чуждой, как и раньше. Но она пересилила себя, доковыляв до столика, пару раз едва не грохнувшись.       - Что ты сказала Скотту? – без выражения спросила она подругу.       Сиенна хихикнула. Сегодня она была одета как абсолютно бесстыдная шлюшка, с сиськами, чуть ли не выпадающими из микроскопического топика, и юбкой, едва доходившей до края попы. Еще минуту назад, ее наряд заставил бы Эли пошатнуться от зависти. Сейчас же – не вызвал ничего, кроме омерзения.       - Я просто старалась ускорить процесс. А что, как все прошло?       - Я же просила тебя, Сиенна! – чуть ли не выплюнула фразу Эли. – Зачем ты это сделала?! Я этого не хотела!       - Эли, ну перестань. Прошу тебя. Если бы я не сделала за тебя первый шаг, ты бы никогда в жизни не решилась. И мы все знаем, что ты хотела. Ты ведешь себя, как будто стоишь выше всего этого, но ты ведь обычная девочка, такая же, как мы все. Посмотри, как ты одета!       - Я одета так ради ТВОЕГО протеста! – заорала Эли. Она швырнула свой полу-съеденный леденец на пол. – Твоего ДЕБИЛЬНОГО, уёбищного протеста! Но теперь все. С меня хватит. Пошла ты на хуй, и твой протест пошел туда же!       Она двинулась прочь, под удивленными взглядами всех, кто был в столовой. Устроенная ей сцена успела привлечь всеобщее внимание. Преодолевая бесконечный путь до выхода из зала, она осознавала, что все смотрят на нее, на ее тело, на ее развратное тело, и ей потребовалось задействовать всю свою силу воли, чтобы не вилять бедрами.             

***

             - То есть… не получилось? - сказал Крейг в преподавательской тем утром.       Еще несколько сотрудников университета собрались послушать рассказ Хелен о вчерашней неудачной встрече, и о том, как она пыталась убедить Агату остановить Генри, но та лишь безвольно прогнулась под него. Она как раз дошла до печального финала – о новом правиле, с помощью которого Генри начал наступление на независимость преподавательского состава.       - Да, - ответила Хелен. – Доводы разума не принесли успеха. От Агаты никакого толку. Поэтому настало время нам присоединяться к борьбе.       Взгляд Крейга ненадолго скользнул по ее попе. Она не могла, в сущности, осуждать его за эти взгляды. Ее задница в настоящее время вела ожесточенную битву с противником, которым являлась безумно узкая юбка-карандаш.       После вечера, полного бессильной злобы, Хелен сумела наконец достаточно успокоиться, чтобы составить свой первый протестный образ. Она ограничились дерзкой юбкой и более яркой, глянцевой помадой. В остальном, она решила сохранить сдержанность, добавив водолазку с высоким воротом и скромные туфли.       Все остальные женщины в комнате были одеты так же, как и обычно. Но многие из них не присутствовали прошлым вечером, не могли видеть, как вступило в силу новое правило. Они только сейчас узнавали об этом от нее.       - Нам надо будет сходить посмотреть, - обмолвились между собой две преподавательницы.       - Вот думаю, успею ли перед лекцией…       - Мне все еще не верится. И Агата позволила ему втянуть нас во все это?       - Это правда, - произнесла Шэннон. Заведующая кафедрой была одета в своем обычном стиле, в объемный шерстяной свитер и брюки. Она потирала пальцами оправу своих очков. – Я видела правило сегодня утром. И Крейг тоже видел. Мы оказались там одновременно.       - Ага, - подтвердил Крейг. – Очевидно, мои искренние усилия выдерживать границы с нашими жаждущими внимания студентками оказались тщетны. Генри, видимо, считает, будто я ничем не отличаюсь от их похотливых однокурсников.       Хелен стояла, облокотившись на стол, и узкая юбка в такой позе очень плотно облегала ее попу. Когда она пошевелила бедрами, взгляд Крейга снова опустился вниз, а Хелен ощутила укол вины. Ну вот, ему и так тяжело сохранять самообладание на занятиях, а тут она еще так демонстративно выставляет себя напоказ.       Ей была непривычна настолько облегающая одежда. Придется быть аккуратнее.       - Прости, Хелен, но я не буду участвовать, - заявила Шэннон. – Этот протест превратился в фарс, и я не думаю, что нам следует придавать ему легитимность, присоединяясь к подобным акциям.       Еще несколько голосов выразили согласие.       Хелен покраснела от смущения. А ведь это казалось такой хорошей идеей. Но они были правы. Следовать примеру студентов – скользкая дорожка, которая лишь даст Генри больше поводов еще сильнее закрутить гайки.       Шэннон продолжила:       - Я готова согласиться, что распространять на нас студенческие правила поведения – полный абсурд. Я сама пришла в замешательство, увидев это. Но идти на подобное самоунижение – это не ответ.       - Да, наверное…       Хелен очень остро ощущала, что ее юбка такая узкая, а Крейг все дольше и дольше заглядывался на ее попу. Она испытывала растущее желание повилять ей. Просто чтобы дать ему знать: его внимание не осталось незамеченным.       Нет, не так. Она испытывала растущее желание повилять попой в первую очередь потому, что это бы очень эффектно смотрелось в такой юбке в обтяжку.       Шэннон рассеянно достала небольшой чупа-чупс из кармана, развернула его и сунула в рот. Только от одного запаха леденца у Хелен началось слюноотделение. Видимо, постоянное присутствие такого количества конфет кругом начинало и ее превращать в сластену. Она подумала, что надо будет купить себе про запас каких-нибудь сосательных конфеток в кабинет.       - В любом случае, была рада с вами всеми поболтать. Но долго тут не могу находиться. Жарковато здесь у вас, нет? – сказала Шэннон, закатывая рукава своего свитера. – Прошу всех сохранять здравый рассудок насчет этих правил поведения. Большинство из них не настолько ужасны, и специально из принципа нарушать их было бы просто нелепо.       Шэннон покатала леденец во рту, шевеля его туда-сюда языком. Он издавал приятные щелкающие звуки, стуча по ее зубам, и было слышно, как она влажно всасывала густую сладкую слюну, уходя. Ее дыхание уже пахло клубникой.       

***

      Эли проплакала полчаса без передышки в своей комнате, прежде чем звук ключа Даники в замочной скважине заставил ее поспешно вытереть со щек слезы вместе с растекшейся тушью.       Этого оказалось недостаточно. Когда Даника вошла в своих тяжелых ботинках, рваных черных джинсах и пахнущей сигаретами куртке, она моментально оценила представшую перед ее глазами сцену. Хотя лицо Эли было сухим, сама она представляла собой жалкое зрелище. Она сидела на полу у кровати, замотавшись в одеяло, прижав к груди согнутые в коленях ноги.       - Ноготь сломала? – сухо спросила Даника.       - Иди на хуй! – огрызнулась Эли.       - Гос-споди, ну извини. Чего злая такая?       - Да протест этот уебанский. Я прекращаю.       Даника скептично склонила голову набок.       - Прекращаешь? Серьезно?       - Ага. С меня довольно. Это было тупо с самого начала. Ты счастлива?       У Эли внутри все аж переворачивалось от этого признания. Ее подташнивало. Она ненавидела ошибаться. Ненавидела признавать поражение. И, вопреки всему, сейчас она очень сильно хотела пососать леденец.       - Нет, - сказала Даника. – Я не счастлива. Я только что рассталась с Корбином. За то, что он все время пялился на всех этих шлюшек. В какое-то животное превратился, мудень.       - Извини, - виновато прошептала Эли.       А про себя подумала: если бы бойфренд Даники стал глазеть на ее сиськи, она бы сжала их вместе посильнее, специально для него? Может, немного наклонилась бы перед ним, чтобы ему было лучше видно? Даже зная, что он чей-то парень? Парень ее соседки? Вызвал бы его взгляд такой же разряд сексуальной дрожи, как и взгляд случайного прохожего? Или это было бы даже более волнительно, более возбуждающе?       Эли уже знала ответы на все эти вопросы. Они уже прямо в эти секунды превращались в ее мозгу в непристойные фантазии. Сколько таких вот чужих парней, у которых были подружки, уже заглядывались на нее за последние дни? Скольким из них она едва не засветила свои трусики?       Она почувствовала, как снова начинает намокать.       Да что со мной не так, почему я такая ебанутая? – подумала она.       - Ты серьезно? – спросила Даника.       - О чем ты? – переспросила Эли, дрожащим от нервов голосом. На секунду она успела подумать, что Даника каким-то образом прочитала сейчас ее больное воображение и имеет в виду ее похотливые фантазии.       - О протесте, из которого ты уходишь.       Ее тон был взвешенным и серьезным, а мрачного выражения лица оказалось даже достаточно, чтобы на корню подавить у Эли всю ее разыгравшуюся фантазию.       - Да, серьезно, - ответила она.       По крайней мере, она хотела надеяться, что говорит это серьезно. Но закутавшись в одеяло, Эли все еще была одета в свою немыслимо-короткую юбку и едва не оголяющий сиськи топик. На ней все еще были ее милые, дразняще-сексуальные трусики с маленьким розовым бантиком. И они все еще были немного влажными.       Даника кинула свою сумку на пол и заперла за собой дверь.       - Тогда я тебе помогу.       Какое бы недоверие, даже злобу ни испытывала Даника к Эли во время протеста, сейчас все это моментально исчезло. И наверное впервые, Даника посмотрела на нее по-дружески.       - В смысле, поможешь?       - Тут происходит реально какой-то нездоровый распиздос, Эли, – мрачно произнесла ее соседка. – Если ты хочешь уйти из протеста, думаю, тебе потребуется моя помощь. С тобой что-то делают. Не только с тобой – со всеми.             

***

             Этого следовало ожидать, - подумала Хелен про себя. Взгляды всех парней в группе не отрывались от ее задницы.       Все они буквально пожирали ее фигуру глазами, пока она ходила по рядам, раздавая проверенные эссе о творчестве Шекспира.       До этого дня, Хелен не давала им особенно много поводов глазеть на нее. Но лишь то, что она была преподавателем, не могло вечно спасать ее от подобного внимания. Даже более того, ее статус наверняка нес в себе некий дополнительный соблазн. Сейчас они глазели не на попу своей однокурсницы. Это была женщина старше них, и облеченная властью над ними. И одетая в очень узкую облегающую юбку.       - Черт возьми, профессор, - подал голос один из студентов. – Да пусть идут нахер эти правила, если они запрещают нам на такую красоту смотреть!       И в тот же момент, повисшее в аудитории напряжение будто рассыпалось. Несколько студентов хихикнули.       Хелен и сама ощутила странное облегчение. Будучи объектом столь пристального внимания столь многих глаз, она невольно нервничала. Но комментарий напомнил ей о более широком контексте происходящего - о протесте. Внезапно, ей стало легче, и даже не захотелось как-либо наказывать это неподобающее поведение. Она стала чуть спокойнее относиться к тому, что студенты смотрят на нее как на женщину.       Не только это. После того, как Шэннон отвергла протест, после унижения, которое испытала Хелен, абсолютно без толку придя сегодня на работу в этой короткой, обтягивающей юбке, бесхитростное одобрение студентов было довольно приятным.       - Да, давайте уж, любуйтесь. Как наглядитесь – сможем приступить к занятию. Можно подумать, вы чего-то здесь никогда раньше не видели! – сказала Хелен, стараясь сдерживать улыбку. – И постарайтесь за сегодня налюбоваться вдоволь, потому что это уникальная акция, действует всего один день.       Чтобы сполна насладиться моментом, поддавшись мимолетному порыву, она немного покрутила попой.       Группа засмеялась, и несколько парней присвистнули.       Ой, бляяя... А вот это было и правда приятно. Ей показалось, что в аудитории внезапно стало очень, очень жарко. Хелен не могла вспомнить, что сегодня надела под свитер, но все равно подумывала снять его.       - Я считаю, это очень здорово, что вы тоже участвуете в протесте, - радостно прощебетала Сиенна. – Этот проректор – реально какой-то конченый, если заставляет даже преподавателей соблюдать эти свои правила. А вы просто охуительно крутая, что даете ему отпор вместе с нами!       Тут Сиенна нахмурилась, поглядев на пустое место Эли, и тихо пробормотала:       - В отличие от некоторых сучек.       - Спасибо, Сиенна, но как я уже говорила, это только на сегодня. У преподавателей есть профессиональные ограничения, увы.       - Ой, да перестаньте! – громко раздался мужской голос. – Вы не можете вот так похвастаться своей классной попой, а потом снова ее спрятать. Это несправедливо!       Хелен почувствовала, как смутное тепло внутри нее сгущается в горячий, влажный туман. Непристойные мысли начали всплывать оттуда на поверхность ее сознания, одна за другой. Ей нужно было вернуть контроль над нитью разговора, и срочно. Мальчики стали позволять себе уже слишком много вольностей, вот так отпуская комментарии про ее попу. Мою классную попу…       Блядскую попку в блядской короткой юбке.       - Вот именно, профессор. И еще эти офигенные ноги!       Лицо Хелен вспыхнуло. Раздав все проверенные работы, она решила, что пришло время положить конец неуместным разговорчикам и вернуться к делу. Пока их комментарии не стали еще более наглыми. Пока ситуация не стала еще менее… приличной.       Ограничить любые разговоры АКАДЕМИЧНЫМИ и ПРИЛИЧНЫМИ темами.       Слова сверкнули перед ее глазами, будто насмехаясь.       - Да-да, Хелен, ну не бросайте протест сейчас! Вы нужны нам!       - Очень жаль. Но тогда лучше вам насмотреться сейчас, пока еще можете! – с вызовом сообщила им Хелен.       Она демонстративно оттопырила попу и шлепнула по ней для большей убедительности.       Последовавшая волна веселого смеха и присвистываний наглядно доказала ей одну вещь. Жар, мучавший ее последние минуты, не был вызван просто волнением. Такое внимание возбуждало ее.       Боже, насколько же недоволен будет Генри, если узнает, что она вытворяла. Он-то, по всей видимости, вообразил, что студенческий бунт удастся окончательно сокрушить, если преподаватели станут эффективнее подавать пример. Будут соблюдать дресс-код, и не носить никакой косметики, и одеваться как монашки. Если будут беспрекословно подчиняться всем его правилам.       Но он не знал, как обращаться со студентами. А она знала.       Он не имеет права указывать мне, что делать на моих занятиях.       Хелен твердо решила, что если ей придется пойти на небольшое самоунижение, чтобы замотивировать студентов, то именно так она и поступит.       Унижаться для мальчиков.       - Х-хор... хорошо, - запинаясь, выдавила она, немного взяв себя в руки. Ей удалось привлечь внимание группы, ну или мужской ее половины, во всяком случае. Настало время развить успех. – Начинаем, прошу всех слушать внимательно.       Но вот только, когда так много парней ею любовалось, она в упор не могла вспомнить, что на сегодня запланировала. Вчера она собиралась перечитать дома учебный план, как всегда делала. Но появившееся правило Генри настолько ее взбесило и выбило из колеи, что весь вечер она лишь примеряла разные наряды, чисто назло ему.       И как ей теперь удерживать атмосферу АКАДЕМИЧНОЙ и ПРИЛИЧНОЙ, если она не может даже вспомнить тему собственного урока?       Вдобавок, если мальчики все-таки на нее уже смотрели (ну, или на какую-то ее часть), то девочки так же сильно отвлекались, как и всегда. Чтобы доказать неправоту Генри, чтобы продемонстрировать, как она умеет контролировать студентов, не соблюдая никаких его дурацких правил, она должна была завладеть вниманием всех.       Она сжимала в руке последнее оставшееся эссе. Это была работа Эли, которая сегодня отсутствовала. В отличие от большинства других девушек в группе, Эли по крайней мере написала хоть что-то – сколь бы дурацкой ни была ее писанина. Но сейчас она подарила Хелен идею.       - Косметика, - произнесла она. – И одежда.       Девочки моментально навострили уши. Они бросили свою болтовню, отложили зеркальца и тюбики с помадой, перестали надувать розовые пузыри и громко сосать огромные леденцы, и обратили свои взгляды к преподавателю.       Впервые за много дней, Хелен завладела в аудитории безраздельным всеобщим вниманием.       Все ее тело гудело от странных ощущений. Здесь было так ужасно жарко.       Она cтянула через голову свитер, открыв свой настоящий наряд.       Это был весьма вызывающий красный кроп-топ со шнуровкой на груди. Она надела его этим утром, но потом решила, что образ получился уж слишком чрезмерным, слишком блядским, особенно для преподавателя университета. Она никогда не смогла бы явиться на работу в чем-то настолько откровенном как это, в чем-то столь коротком, и открытом, и ничего толком не прикрывающем. Именно тогда она и надела поверх свитер, убедив себя, что короткой юбки для протеста будет вполне достаточно.       Но теперь свитера больше не было.       Почти сразу же, мальчики принялись исследовать глазами новооткрытую территорию, начиная от места, где узкая мини-юбка обнимала ее бедра, а потом выше, к ее обнаженному животу. Другие пялились на ее сиськи, где рубиново-алый, тонкий и облегающий топик, подходящий скорее для клуба, перехватывал тесно сдавленную грудь декоративной шнуровкой. Все они заметно ёрзали на своих местах.       Упс, подумала Хелен. Возможно, передозировочка секса в образе.       Она скинула под столом свои удобные повседневные туфли и просунула ноги в запасные – красные шпильки, которые держала в кабинете для торжественных случаев. Как они очутились в аудитории? Она их с собой принесла? Не имело значения. На каблуках она станет выше. Будет привлекать еще больше внимания. И они сочетались с ее красным топиком, ее красной помадой, рыжеватым блеском ее волос.        Но лишившись верхнего слоя одежды, она ничуть не остыла. А внизу, нарастающий жар конденсировался во влагу, в совсем уже неконтролируемое возбуждение, в агонию сексуального желания, которое было невозможно более отрицать. Хелен усилием воли заставила себя не думать об этом, переключиться на проблему, которую она способна решить. Ее рот наполнялся слюной, ее мучала жажда.       ЖАЖДА ВНИМАНИЯ       Она схватила кусок жвачки со стола, развернула толстый ароматный розовый кубик и быстро сунула себе в рот. Это поможет ей продержаться какое-то время. Занять чем-то свой язык, свои губы. Липкая, вкусная, сладкая…       Она вернула свое внимание к студентам. С мальчиками больше ничего делать не требовалось. Они точно будут неотрывно на нее глазеть до конца занятия. Некоторые из них устроились поудобнее. Сели с широко расставленными ногами, даже поглаживали себя сквозь штаны. Ну что ж, лишь бы не слишком отвлекались.       - Так вот, короче, косметика… - вновь произнесла Хелен, чавкая полным ртом жвачки.       То, что она собиралась сказать, было так глупо. И уж точно не АКАДЕМИЧНО. Но это было связано с Шекспиром, и на сегодня этого должно хватить. Она отложила эссе Эли. Надо будет позже исправить оценку на более высокую. Почерпнутая там идея сейчас спасла ее.       - Кто может сказать мне, какой был бы стиль у Офелии, если бы она жила в наши дни? – спросила Хелен.       Сейчас или никогда. Если сработает… Хелен не знала, что она тогда сделает. Возможно, завизжит от радости.       Двенадцать женских рук, сверкающих ярким маникюром и звенящих браслетами, моментально поднялись в воздух.

***

      Даника ушла в столовую принести для Эли какой-нибудь еды, вновь оставив ее одну в комнате общежития.       Как и было уговорено, Эли сразу заперла за ней дверь.       Как выяснилось, Даника научилась очень ловко перемещаться по кампусу в периоды затишья. Избегать других девушек, как она сказала, было критически важно, чтобы тебя не втянули в протест.       «Это экран. Все от него будто помешались. И они все изменились только после того, как увидели его, - пояснила Даника. – Я и еще несколько девчонок пока держимся. Но это нелегко. Эти безумные шалавы при любой возможности пытаются тебя затащить туда».       Как бы Эли ни хотела сказать, что Даника несет полнейший бред, возразить ей было нечем. Именно экран изначально придал ей смелости надеть юбку, что стало первым шагом. Именно экран провоцировал каждое следующее ее действие. И даже сейчас, Эли не могла перестать думать о том, что будет, если она пропустит очередное обновление, пока будет отсиживаться в общаге.       Я могу пойти посмотреть, подумала она. Могу быстренько сходить туда-обратно, и никто даже не узнает.       Но это лишило бы смысла весь их эксперимент. Эли должна была сидеть на месте и сопротивляться искушению соблюдать (или нарушать) правила – только так она могла отсоединиться от протестного движения.       Но она должна была и снять все эти секси-шмотки, и до сих пор этого не сделала.       Даника была с ней на удивление терпелива. Она не давила, лишь время от времени спрашивала, не желает ли Эли, может быть, переодеться в удобные домашние штаны.       «Через минутку» - отвечала Эли, при этом реально желая помочь, желая доказать, что никто не промыл ей мозги, чтобы она откровенно одевалась.       Но ее юбка была такой удобной. И она очень, очень не любила, когда ей запрещали что-то носить – особенно ее красивую юбку.       Она чувствовала тревожную неловкость Даники. Каждый раз Эли так и не переодевалась после напоминания, каждый раз она тянула время очередным «через минутку», и ничего не делала. И каждый раз Даника не говорила ей ни одного жесткого слова. Она знала, судя по всему, что любая попытка оказать давление лишь сделает Эли более упрямой. Даника обращалась с ней как с пациенткой психбольницы.       Эли и сама чувствовала себя таковой.       Вдобавок, вместо того, чтобы смыть свой размазанный и потекший макияж, Эли исправила его. Ей была невыносима мысль снова оказаться с голым лицом, снова стать невзрачной – по крайней мере, пока что. Поэтому она тщательно, методично накрасилась заново, пока ее лицо не стало вновь блестеть и сиять россыпью ярких цветов. Даже сам процесс нанесения макияжа помог Эли успокоиться. Более того, заставил ее немного намокнуть между ног.       Как и в случае одежды, Даника никак это не прокомментировала.       А сейчас она подвергала себя риску, чтобы принести соседке еды. Столовая как раз вскоре должна была открыться, и Даника сказала, что хотела бы быстренько проскользнуть туда и обратно, пока не образовались толпы. Тем не менее, Эли тревожилась, что Даника сейчас вернется в мини-юбке. А что если после всего случившегося она передумает и решит, что протест все-таки справедлив? Что если она посмотрит на экран?       Эли сама не могла понять, почему так ярко представляла, как Даника смотрит на экран. Почему не могла перестать воображать свою соседку, стоящую с раскрытым ртом, беспомощно обмякшую, впитывающую в свое сознание все ужасные правила проректора, чтобы самой вскоре испытать то же возмущение и гнев, что испытывали все?       И почему эта мысленная картина ее тоже возбуждала?       Стук в дверь вырвал Эли из погружения в спираль диких фантазий.       - Эли, ты там? Это Грейс.       - Да. Привет, - ответила Эли.       - Впустишь? Тут заперто.       Эли не должна была открывать дверь никому. Она твердо пообещала это Данике. Но это была Грейс. Ее подруга, которая, как и она, испытывала некоторую настороженность и не слишком горела желанием становиться супер-модненькой секс-бомбой. И Эли ничего не имела против Грейс, в отличие от Сиенны. Это же не Грейс выболтала Скотту про ее чувства к нему.       Эли открыла дверь.       Высокая баскетболистка была одета в обжигающе-сексуальное мини-платье, плотно облегавшее ее худую фигуру и лишь самую малость прикрывавшее накачанные бедра. Она вошла в комнату, цокая каблуками, покачивая пышными темными волосами, уложенными гелем. Ее губы блестели помадой цвета лепестков сакуры. От нее пахло смесью парфюма, конфет и уходовых средств, и она будто принесла с собой облако этих ароматов в комнату Эли.       - Я слышала, ты с Сиенной поссорилась, - сказала она, положив свой клатч на стол.       - Типа того, - процедила Эли. – Жвачкой не поделишься?       Грейс жевала жвачку, и у Эли моментально наполнился слюной рот. Грейс откопала кубик цветной жвачки из своей сумочки и вручила ей. Эли не успела даже дать себе шанса немного подумать, как жвачка уже была у нее во рту, наполнив рецепторы взрывной сладостью и дав занятие зубам, языку, губам. Она с благодарностью принялась активно жевать, тут же испытав приятную дрожь удовлетворения.       Она так любила сладкое. Особенно жевательные и сосательные конфетки. Может быть, Даника позволит ей оставить хотя бы жвачку, если она откажется от всех остальных атрибутов протеста?       Грейс присела к Эли на кровать, и ее мини-платье задралось еще выше, почти полностью открыв ноги.       - Ты не думаешь, что тебе стоит, ну, поговорить там с Сиенной, все такое? Она же твоя лучшая подруга, не? Она еще и сказала, что ты протест бросаешь.       Эли тем временем думала, насколько же Грейс идет это платье. Они были вместе, когда та покупала его. Ей хотелось сделать ей комплимент, и сказать, что с ее фигурой это платье смотрится просто огонь, подбодрить и поддержать ее. Но она сумела вовремя прикусить язык.       - Да, бросаю. И тебе тоже стоит бросить. Там что-то реально неадекватное происходит. Неужели ты не чувствуешь? Всё вот это секси-шмекси? Разве это нормально?       Эли старалась подражать уверенности Даники, когда та говорила о заговоре, но получалось плохо – она едва верила в это. Тем не менее, когда-то давно у них с Грейс установилась некая связь на почве скептического отношения к протесту. Возможно, она поймет.       - Ну, как бы… наверное… - призналась Грейс. – Для меня это все довольно необычно. И умом я вроде понимаю, о чем ты. Но в то же время, это ведь так прикольно! Разве тебе не было весело?       Весело. Да, Эли было весело – особенно одеваться во всякие милые наряды, и ходить с девчонками по магазинам покупать красивое белье, и дразнить мальчиков ее развратным телом.       - Это совсем на нас не похоже, - сказала Эли. – И я не хочу больше в этом участвовать.       - Ладно. Как хочешь. Я просто серьезно считаю, что тебе стоит поговорить с Сиенной. Она очень расстроилась. Ей сейчас реально плохо, Эли.       - Пусть она сначала извинится передо мной. А я к ней не пойду. И тебе не советую с ней общаться. Я больше не хочу слышать ни слова про протест, про правила поведения, про все такое. Я ухожу из вашей движухи.       - Ну да, я поняла…       В клатче Грейс завибрировал ее телефон, и она, лопнув большой розовый пузырь жвачки, быстро подскочила взять его.       - Ой! Это Том, - сказала она. – О господи, Эли. Прикинь, я только что ему скинула горячее селфи, а он уже просит еще одно. Поможешь мне, а? У меня уже кончаются ракурсы, в которых можно самой фотки делать.       Грейс поправила прическу, глядясь в зеркало, словно помощь Эли была уже гарантирована заранее, а согласие не требовалось. Она поёрзала в своем платье, расправляя его и одергивая подол – что лишь подчеркнуло, насколько оно короткое на ногах и глубоко декольтированное на груди.       - Эмм, конечно, - сказала Эли.       Грейс беспечно кинула свой телефон обратно в сумочку, и Эли машинально достала свой, включив камеру.       - Где тебя сфоткать?       - Давай-ка… например… вот так!       Грейс плюхнулась на ее кровать с ногами, вонзив каблуки в мягкий матрас, а затем, словно это самая естественная поза на свете, откинулась назад на локтях и широко развела ноги. Ее короткое платье высоко задралось, открыв взгляду ярко-алые кружевные трусики.       Эли с трудом подавила всплеск волнительной дрожи от вида лобка Грейс, едва прикрытого тонким кружевом. Как и платье, Грейс купила эти трусики когда они были вместе, но Эли никогда и помыслить не могла, что увидит их на своей подруге. Они выглядели такими мягкими, и удобными, и очень-очень сексуальными.       И со скидкой 90%.       - Нормально я смотрюсь? – спросила Грейс.       - Ага. Очень, мммм, горячо, - ответила Эли.       Она сделала пару снимков. И ничего больше я делать не стану, напомнила она себе. Она не будет сама участвовать в протесте. Не будет демонстрировать свое тело. Она просто помогала Грейс, не более.       К тому же, Грейс демонстрировала себя не кому-то там. А своему парню. Это вообще не считается. И с протестом никак не связано.       - Все хорошо, но только я уже ему показывала мое новое бельишко в прошлый раз. А что, если я…       Грейс развела ноги еще шире, и теперь платье задралось ей до талии, длинные ноги оказались полностью обнажены, а ниже пояса на девушке остались лишь ее туфли и трусики. Но Грейс на этом не остановилась. Полностью опершись на один локоть, другой рукой она сдвинула трусики в сторону.       И уже в следующую секунду, Эли оказалась лицом к лицу с голой промежностью своей подруги.       - Ну, как тебе? Сексуальный вид? – серьезно спросила Грейс, оттянув трусики настолько далеко, что Эли начала опасаться, не порвутся ли они.       Грейс была там гладко выбрита, и ее губы блестели капельками влаги от накопившегося возбуждения. Это была первая вагина, кроме ее собственной, которую Эли видела вживую столь близко – мягкие лепестки розовых губ и гладкий холмик лобка над ними.       - Ммм-хмм, - произнесла Эли, щелкая камерой. – Очень красивая и супер сексуальная киска.       Эти слова дались ей легко, и настолько же естественно, как и любой другой комплимент, который можно сделать девушке – как похвалить ее платье, или туфли, или макияж. Но вскоре осознав, что она буквально сделала сейчас комплимент половым органам своей подруги, Эли ужасно смутилась. Однако, сама Грейс, похоже, не испытывала абсолютно никакого смущения. Более того, от комплимента Эли, ее напускной вид «чувственной страсти», принятый для фотосессии, уступил место искреннему возбуждению, которое ни с чем было невозможно спутать.       - Спасибо тебе за помощь, Эли, - произнесла она. – Он от таких фоточек просто с ума сходит. И ох, знала бы ты, как он потом меня отблагодарит! Если повезет, будет реально всю ночь меня трахать. Пиздец, я просто вся теку, как начинаю об этом думать. Бляяядь…       Грейс намокала все сильнее от каждого снимка - уже настолько, что все ее губы там блестели от влаги. Но Эли все продолжала и продолжала снимать, делая десятки фотографий непристойно распахнутой промежности спортсменки. Одним пальцем Грейс принялась легонько ласкать себя, совершая неторопливые вертикальные движения, от самого низа своей влажной щелочки, и до верха, а потом обратно, и снова, и снова…       - Будет трахать меня… - прошептала Грейс. – Будет ебать мою красивую киску, мою супер-секси киску…       Она любит показывать свое тело, подумала Эли. Любит демонстрировать свое развратное тело. Потому что ее за это трахают, в отличие от меня. Жестко ебут, всю ночь подряд.       Эли чувствовала, что и сама начинает разогреваться и намокать. Ее затягивало все глубже и глубже в бездну влажного, сладкого ступора.       Унижаться для мальчиков.       Палец Грейс стал двигаться быстрее, сильнее, готовый проникнуть дальше влажного порога, войти в еще более мокрую глубину. Эли боялась, что если сейчас ничего не сказать, именно это Грейс и начнет вскоре делать. И если это случится, сможет ли Эли продолжать делать фото? Или ей придется приблизиться, чтобы добиться лучшего ракурса? А потом?       - Я, эмм… кажется, все, - произнесла Эли, прежде чем ей представился шанс узнать. Ее рот все еще был полон жвачки, и слова пробивались сквозь нее невнятными, заторможенными звуками.       - Ага. Хорошо. Спасибо тебе огромное! – охрипшим тоном сказала Грейс, словно едва удержавшаяся сейчас, как и Эли, на самом краю пропасти. Она спрыгнула с кровати и торопливо схватила свою сумочку, - Просто скинь ему самую горячую фотку, на твой вкус, ладно? У тебя же есть его номер, да? Я… мне надо бежать.       - Подожди… Грейс!!       У Эли был номер Тома, но при одной мысли, что придется скидывать ему нюдсы подруги со своего телефона, она была готова провалиться от стыда. Однако, обсуждать вопрос было поздно, потому что Грейс, в своем поспешно одернутом платье, все еще задравшемся с одного боку, так что виднелась половина ее красных трусиков, уже выбежала из комнаты.       Эли отправила фото – самое горячее из сессии, там где глаза Грейс были затуманены похотью, а ее пальчик скользил по хорошо заметной влаге. Она добавила простую подпись: «Это тебе от Грейс».       Почти моментально появились мигающие три точки «собеседник печатает...»       Почему Том ей отвечать собрался? Она не имела ко всему этому никакого отношения. Просто переслала что ее попросили.       «Какая же охуенная киска» - пришло сообщение. Потом снова начали мерцать три точки. Он собирался сказать еще что-то. «Спс Эли. Оч.горячо»       По какой-то причине, Эли ответила. Ее пальцы набрали сообщение, будто двигаясь по собственной воле. Ответ Тому – парню, которого она едва знала, и видела-то всего пару раз.       «Не за что. Надеюсь, тебе понравилось».       Она задумалась над текстом сообщения на секунду, а затем, не понимая даже толком, для чего, добавила в конце смайлик. Так оно выглядело дружелюбнее.       Том снова начал писать ответ. Эли сама не знала, какой реакции ожидала от него. Не знала, что хотела бы от него услышать. Но то, что он написал ей, стало абсолютной неожиданностью – и тем не менее заставило ее киску жарко и влажно сжиматься.       «Покажи мне свою, Эли».       Никто и никогда еще не обращался к ней с настолько прямой вульгарной просьбой, и Эли в ту же секунду поняла, что хочет это сделать. Неужели этого было достаточно? Всего лишь одно простое сообщение, и она раздвинет ноги перед любым, кто попросит? Неужели она настолько жаждет внимания?       Эли стянула с себя юбку, и после целого дня безуспешных попыток это оказалось настолько легко. Ей просто нужна была правильная мотивация. Эли заверила себя, что наденет штаны сразу, как только закончит.       Фото получилось ужасным. Лежа на кровати, она оттянула розовую резинку своих голубых трусиков, засунула прямо под них телефон и сделала снимок. Вспышка камеры залила ярким светом ее лобок с мокрыми завитками волос и темные контуры губ.       Я не могу это отправить, подумала Эли. Тем более парню Грейс. Это неправильно. Я не… не должна этого делать.       Правило сверкнуло бело-синим изображением перед ее мысленным взором.       ДЕВОЧКИ. Имейте немного САМОУВАЖЕНИЯ.       Но как могла Эли уважать себя, когда она только что при первой же возможности скинула бойфренду подруги фото своей пизды?       Что бы сказала на это Даника?       Она была плохой. Была очень, очень плохой девочкой.       Что более важно, фото было плохим. Размытое, сделанное под трусами, крупным планом со вспышкой – разве такое можно считать нормальным интимным селфи? Что об этом подумает Том?       Но ее тело действовало словно независимо от мозга. Том хотел увидеть ее киску, и у нее было готовое фото. Она нажала «отправить» с лихорадочно колотящимся сердцем, с наэлектризованными нервами.       Он ответил моментально, но в те несколько мгновений ожидания три точки мигали на экране как будто целую вечность. Эли слышала собственный пульс, чувствовала биение крови в голове - а также в промежности.       «Ахуеть! Спасибо, Эли.       Не верится, что ты это реально сделала.       Возбуждает пздц как».       Эли бросила телефон, и ее рука стремительно нырнула в трусики. Она торопливо погладила свой клитор, и он отреагировал, столь же торопливо, мощным взрывом наслаждения. Эли укусила себя за руку, чтобы сдержать стоны, но это почти не помогло. Она всхлипнула в свою ладошку, заставляя себя скорее, скорее двигаться вперед к поспешному, мозговзрывающему оргазму, который уже приближался.       Я шалава, подумала она, и эти слова появились перед ее мысленным взором, белые на синем фоне, размытые и пульсирующие в такт с ее сердцебиением. Я похотливая тупая бимбо шалава.       Том наверняка смотрит на фото ее пизды прямо сейчас. Она надеялась, что он смотрит. Хотела, чтобы он увидел. Хотела, чтобы все увидели. Зациклившись на единственной цели, которой сейчас стал для нее оргазм, она стала фантазировать о том, кому еще хотела показать себя. Ее однокурсники, ее преподаватели, и даже Скотт – все вместе вдруг заполонили ее крохотную комнату, столпившись вокруг и пристально глядя, как она трогает себя, просунув ладошку под трусики, как натирает свою мокрую киску лихорадочными, быстрыми круговыми движениями.       Показывать мое тело. Показывать мое развратное тело. Мое блядское тело.       Она была плохой. Очень, очень, очень плохой. Она должна бросить протест. Должна соблюдать правила отныне и впредь. Не должна бунтовать.       Но когда Эли провалилась в пропасть своего оргазма, когда ее тело резко напряглось и начало сотрясаться в приступе мощнейшей экстатической разрядки, когда фантазия о демонстрации всем своего тела вознесла ее наслаждение до неведомых доселе вершин, она поняла, насколько это будет невыполнимой задачей.       Как она сможет соблюдать правила, если нарушать их настолько приятно?